Отряд поднялся по склону и беспрепятственно прошел к перевалу. Сокол тяжело вздохнул — нелегко оказалось пропустить врага, ни одной стрелы так и не выпустив. Патрульный отошел подальше, спрятался за камнями и прикрыл глаза. На сей раз ему предстояло не только рассказать обо все старейшине Светозару, да еще и передать то, что видел своими глазами — может, мудрейшие и разберутся, что к чему.
Когда на площадке возле дома старейшины били в била, всё Вестовое слышало эти удары, и люди немедленно бросали любое занятие и приходили на звук. Старейшина Светозар, один из мудрецов Совета, не долго ждал, чтобы собрались все.
— Нынче сообщили мне патрули с Рубежного, что движется к нам враг — две стони городских солдат при полном боевом вооружении. Они перешли Рубежный хребет и завтра на рассвете подойдут к горам у Долины Ручьев. Все, кто прошли обучение воинскому делу, должны сейчас же собраться и в течение часа, вместе с воеводой Вояром, выехать к месту расположения лагеря у поселка в Долине.
Старейшина умолк на несколько секунд, обвел взглядом посуровевшие лица мужчин и побледневшие, взволнованные — женщин.
— Совет принял решение отвести людей из Долины Ручьев и Гористого. Сегодня женщины, старики и дети прибудут из этих поселков сюда и поселятся вместе с вами в ваших домах. Вам же надлежит быть готовыми в случае чего покинуть дома вместе со своими гостями и отправляться в Родень.
Страшную истину Ромашка осознала только тогда, когда Тур уложил в холщевую сумку чистую рубаху, а мать его принялась заворачивать в полотенце пироги.
— Что ж это такое, неужели война? — прошептала девушка.
Тур услышал ее.
— Нет, просто разведать пытаются чего-то. Ты не бойся, Ромашка, мы их быстро побьем и домой вернемся.
— Ох, дитятко ты мое неразумное, — вздохнула тетушка Звана, отчего Тур, названный "дитятком", покраснел как бурак. — Да разве ж ты не слышал всего, что старейшина говорил? Слушал, слушал, да не слышал!
— Да что ты, мать, все я слышал, — отозвался Тур смущенным басом.
— Сам-то подумай, зачем бы Совет решил людей отводить? Ведь вас полсотни против их двухсот выставить — и городские бы побежали. Так нет, опасается Совет, что исход битвы может быть и иным.
— Ну, так то на всякий случай...
Мать лишь покачала головой, и слова ее заставили задуматься Ромашку. Ведь и правда, не так все ладно, раз эвакуируют целых два поселка, да и им сказали быть наготове. Потом девушка подумала про Мирослава — и сердце заныло, а ноги вдруг ослабли и задрожали, норовя подогнуться. Ромашка едва удержалась, чтобы не броситься вон из избы да не побежать туда, к реке, где стоял дом родителей Мирослава. Она помогла тетушке Зване Тура собрать, а после вместе с нею и Димкой пошла провожать своего названного брата. У реки, там, где дорога из Вестового уходила на Гористое, а потом и к Долине Ручьев, уже собрались мужчины. Прежде всего Ромашка увидела не Мирослава, а его отца — тот был верхом, в то время как большинство собиралось ехать на повозках. Девушка тут только вспомнила, что старейшина назвал отца Мирослава воеводой.
— Все. Дальше провожать не надо. Вон уже выезжать собираются, — сказал Тур.
Димка, от самого дома не выпускавший его руки, едва заставил себя разжать пальцы.
— Возьми меня с собой, — тихо сказал он.
Наверное, эту фразу он повторял не впервые, потому что Тур ответил:
— Я уже говорил тебе — не могу. Сам старейшина сказал, что пойдут только те, кто обучен воинскому делу. Вот подрастешь да выучишься — тогда будешь вместе со мной ходить.
— Я сейчас пойду, — упрямо сказал Димка.
— И оставишь мать и Ромашку без присмотра? — спросил Тур. — Как же я тогда биться смогу, если буду знать, что некому приглядеть за ними? Я-то на тебя надеялся, Дмитрий...
Димка хотел что-то возразить, но умолк на полуслове и виновато опустил голову. Тур обнял напоследок мать, Ромашку и, подчеркнуто по-взрослому пожав руку Димке, зашагал к месту сбора.
На подходе Тур махнул кому-то рукой, и Ромашка сразу увидела ответный взмах. Мирослав сидел на повозке, а рядом с ним — еще несколько человек, и всех их девушка знала хотя бы в лицо. Были там и двое молодых парней, что вечерами приходили под старые яблони, и грозный черноусый сосед, отец Радмилы, и старший брат Миланы. И Ромашке вдруг стало страшно, по-настоящему страшно. Как когда-то, еще живя в городе, она вдруг поняла, что за каждой цифрой уголовной хроники — чья-то жизнь, так и теперь знала, что если кто-то погибнет в предстоящей битве — это не будет просто безымянный человек. Это будет кто-то, кого Ромашка, скорее всего, знала или видела хоть раз, кто-то из тех, кто гулял на празднике урожая, кто-то хотя бы мельком, но виденный в лицо...
Тур как раз подходил к повозке, но Мирослав смотрел уже не на друга, а куда-то поверх его головы, где на пригорке замерли три фигуры в светлых одеждах — мать Тура и его названные брат и сестра. Взгляд Мирослава остановился на бледном лице девушки с пепельно-русыми волосами, спускавшимися немного ниже плеч. Серые глаза Ромашки смотрели прямо на него, огромные, полные беспокойства — это даже издалека видно. Мирослав уже знал от отца все подробности переданного патрульным Соколом сообщения, потому понимал, что бой им предстоит нелегкий, знал также и то, что любой из тех, кого сегодня провожают, может не вернуться домой, но... На лице его сама собой появилась улыбка, и Ромашка, увидев эту улыбку, немного успокоилась и тоже робко улыбнулась, сдерживая просящиеся на глаза слезы.
А спустя два часа после того, как мужчины-воины покинули Вестовое, на дороге показались повозки с жителями соседних поселков. Тетушка Звана пошла встречать соседей, а спустя какое-то время вернулась и привела с собой еще четверых человек — женщину с двумя детьми — взрослой дочерью да маленьким сыном, — и стареньким отцом. Женщина держались спокойно, а вот дочка ее постоянно прятала зареванное лицо и не переставала всхлипывать.
— Мы как раз свадьбу играть собрались. Уж и жених приехал из южных выселков, а тут такое... Муж мой да дочкин жених остались там, воевать будут.
При этих словах девушка еще громче зарыдала. Тетушка Звана смотрела на девушку с жалостью, но раз и мать утешить не смогла, то куда уж ей пытаться.
Ромашка все это время стояла чуть в сторонке. Димка, что сидел на лавке, при виде незнакомых людей придвинулся к ней поближе, а после принялся дергать за платье и делать какие-то малопонятные знаки, явно пытаясь обратить внимание девушки на что-то очень, с его точки зрения, важное. Девушка успокаивающе похлопала его по плечу. Оставив Димку сидеть на лавке, Ромашка к безутешной невесте и, приобняв ее за плечи, сказала тихо:
— Пойдем, Злата, пойдем со мной.
От удивления Злата перестала плакать и подняла на Ромашку поразительно-синие глаза.
— Ты меня знаешь? Откуда?
— Сейчас расскажу. Пойдем пока ко мне в комнату, там и поговорим.
Мать Златы смотрела удивленно, как девушка с коротко стрижеными волосами беспрепятственно уводит ее примолкшую дочь. Прежде, чем дверь за ними закрылась, до слуха женщины долетел негромкий, спокойный голос:
— Да и ты меня видела пару раз, может, не запомнила. Я городская, с Мирославом вместе пришла...
Глава 20
Благодатной тишины не было и в помине. Мелодичное журчание множества ручьев едва слышалось за ржанием лошадей, скрипом колес, голосами мужчин — командами, распоряжениями да тревожными разговорами. Сивер спрыгнул с повозки и неторопливо пошел через лагерь, глядя по сторонам. Уже стемнело, и бойцы разжигали костры да располагались вокруг них на желтеющей траве.
Командиры собрались отдельно у большого костра, обсуждали план завтрашнего боя. Сивер издалека наблюдал за ними какое-то время, потом сам присел на землю. Ему предстояло подумать о многом. От наставника своего Сивер знал уже ситуацию, и смог отпроситься сюда, в Долину Ручьев, лишь по той причине, что нужны были по-настоящему сильные бойцы, а таких, как Сивер, было очень и очень немного. Насколько немного, Сивер понял лишь сейчас. "Ну и где теперь наше превосходство?" — невесело подумал он. Все вооружение армии — луки да ножи. Мечей немного, только у воевод и еще некоторых воинов постарше — до сих пор хватало луков и телепатических атак, да еще в серьезных боях всегда можно было заручиться поддержкой старейшин и мудрецов.
Но все-таки не зря их обучали воинскому делу, учили сражаться любым оружием, даже тем, что изготовляют в городах — если уж случится отобрать у врага, так чтоб могли в ход пустить. И без оружия учили, да так, что в городе, потеряв все свои телепатические способности, которыми Сивер по праву гордился, он все равно чувствовал себя опытным воином среди несмышленых детей — мог скрутить любого, выстоять не то, что против троих-четверых — и десятерых бы не побоялся. Хотя, если честно, Сивер быстро отучился относиться к городским жителям как к несмышленым детям — чересчур уж страшные вещи эти дети творили.
"Что ж, если защищают сознание — будем патроны рвать. И, кажется, у них еще гранаты есть — ну и превосходно" — рассуждал Сивер. На самом деле он был довольно далек от оптимизма. Знал, что они уничтожат чужих солдат, должны уничтожить любой ценой, но в то же время прекрасно понимал, что, скорее всего, цену за победу в завтрашней битве им придется заплатить очень и очень высокую. Сивер не знал, сколько здесь еще таких, как он — обученных настоящей войне, такой, когда силой мысли, силой сознания можно не только заставить человека бежать, а еще и просто бить, бить в тело на расстоянии, целясь в слабо защищенные места. Да, на те триста человек, что собрались сегодня в Долине Ручьев, таких действительно мало. Большинство бойцов обладают лишь основными навыками телепатии, и во время атаки играют роль вспомогательной силы — вступают в дело, когда сознание противника уже ослаблено, и остается только "добить" его. Они не в силах даже пробить защитный барьер, воздвигаемый разумом на пути вмешательства извне. Сивер же, в достаточной мере восстановив силы после пребывания в городе, мог бы поразить не одного противника, но он отдавал себе отчет в том, что силы его не бесконечны, да и бить противника с такой скоростью, как делают это вражеские автоматы, он не мог. "И почему мы отказываемся от их оружия?" — в который раз за последнее время пришла мысль, но Сивер отогнал ее — наставнику бы подобные рассуждения не понравились. "Мы должны совершенствовать способности, заложенные в нас природой" — говорил наставник, и тут уж Сивер не мог с ним поспорить, но... В данной ситуации это очень походило на то, что называют "естественным отбором". Он-то, Сивер, обязательно выживет, а вот эти молодые, едва постигшие самые основы боевого искусства? Что с ними? Или же происходящее заставит быстрее подтянуться до более высокого уровня тех, кто способен это сделать?
Отпуская Сивера из Родня, наставник взял с него обещание не ввязываться в рукопашный бой пока можно будет использовать преимущества атаки сознания и воли. Возможно, наставник полагал, что Сивер принесет таким образом больше пользы, а может просто не хотел терять своего лучшего ученика, который, если бросится в бой, не будет щадить себя, движимый лишь жаждой убивать врагов? Сивер не зря считал себя лучшим, хотя иногда ощущал легкие упреки совести за подобное самомнение: из тех, кого еще называли учениками, Сивер умел больше остальных, был самым опытным, самым знающим. Правда, после его возвращения из города, отношение наставника к нему переменилось. Он больше не одобрял действий Сивера, его суждений, не радовался его успехам.
— Почему? — спросил однажды Сивер.
— В тебе слишком много ненависти, — ответил наставник. — Она мешает тебе здраво рассуждать.
Тогда Сивер не понял, как может быть много, и даже слишком много ненависти к врагу, который грозится напасть на родную землю. Но вот, в один злосчастный день, такой же ученик, Мирослав из Вестового, вдруг решил поговорить с ним о том, что в городах есть и настоящие люди, которых нельзя так просто сбросить со счетов, принести в жертву. Сивер не собирался долго слушать эти глупости, но вдруг появился наставник и предложил им с Мирославом обменяться воспоминаниями. Они сделали это с помощью наставника.
— Ты и десятой доли не видел тех ужасов, которые видел я, — сказал ему после Сивер.
Мирослав не стал этого отрицать, но мнения своего не переменил, лишь поблагодарил за науку и наставника, и Сивера. А вот Сиверу пришлось нелегко — вместо жгучей ненависти пополам с болью он увидел сострадание, благодарность, дружескую поддержку. Вместе с Мирославом он ощутил ужас при виде окровавленного тела молодой девушки, глядящей в ночное небо безжизненными синими глазами, страх за жизнь Ромашки, которую допрашивали в полиции, а потом держали на уколах в психиатрической лечебнице, тревогу за городских ребят, что помогли ему и выручить девушку, и покинуть город. Все это было слишком ново и неожиданно, поэтому Сивер решил оставить детальный анализ всего увиденного на потом, но воспоминания Мирослава, к которому Сивер всегда относился без особой симпатии, то и дело пестрыми картинками возникали в сознании. И, право же, Мирослав из Вестового не стал ему от этого более симпатичен.
От размышлений Сивера отвлекло ощущение прямого взгляда, направленного в его спину. Человек приближался. Сивер успел понять, кого увидит, если надумает обернуться, еще прежде, чем услышал знакомый голос:
— Здравствуй, Сивер.
— Здравствуй, — недовольно пробурчал Сивер, поворачиваясь и глядя с раздражением в светло-серые глаза человека, чьи воспоминания порой не давали ему покоя.
— Я не знал, что ты здесь. Кроме тебя из Родня никого нет.
— Я сам приехал, — буркнул Сивер.
Мирослав, кажется, хотел сказать что-то еще, но передумал. Просто, как ни в чем не бывало, пожелал удачи и отошел. Сивер без энтузиазма ответил таким же пожеланием. Белобрысый, как обозвал про себя Сивер Мирослава, сидел теперь недалеко вместе со своим другом, Туром, кажется. Тем самым, который стал братом городской девчонки по имени Ромашка и мальчишки из приморья. Странным образом, ненавидевший все, связанное с городами, к этим пришельцам — девушке и мальчику — Сивер относился даже с некоторой симпатией, и ему самому это не очень нравилось.
Задолго до рассвета воевода Вояр разделил всех своих бойцов на два отряда. В первом были мужчины постарше да опытней, а также те, кто прошел специальное обучение под началом кого-то из мудрецов и обладал сильным телепатическим даром. Этот отряд разбился на две фаланги, которые перевалили через горы — одна южнее, другая севернее того места, где ожидался подход вражеского отряда. Вместе с южной фалангой горы перешел и Сивер.
В густом темном лесу Сивер чувствовал себя как дома. Ни одна веточка не хрустнула под его ногой, ни одна птица не вспорхнула испуганно с ветки. Люди шли цепочкой, постепенно приближаясь к тропе, вдоль которой должны были пройти чужие. Вскоре отряд городских солдат оказался в зоне видимости, и тут же подвергся яростной атаке. Сивер чувствовал, что многие вокруг, как и он сам, пытаются добраться до сознания этих чужих солдат, но совершенно безуспешно. Солдаты даже беспокойства не ощутили, хотя воздух пронизывало такое напряжение, что почувствовал бы кто угодно. "Значит, все-таки защита, но какая?" Сивер не удивился — он знал, что телепатическая атака не удастся, но необходимо было убедиться во всем самому. Теперь он внимательно рассматривал снаряжение пехотинцев — автоматы наготове, пистолет, гранаты у пояса... В итоге взгляд Сивера остановился на шлемах. Во-первых, если уж и поместить где какое бы то ни было изобретение для защиты сознания, то, естественно, поближе к голове, а во-вторых — шлемы не были покрашены в защитные цвета, вместо этого на них надели тканевые чехлы. Обычно так не делали, Сивер это очень хорошо знал. Напрашивался вывод о том, что вещество или материал, из которого изготовлены эти шлемы, нельзя красить.
