Нет, мужики наши молодцы — слов нет. Дзетта, вон, сидит вся гордая своим caro. А я лежу и ругаюсь про себя: что, трудно было раньше растяжки хорошенько закрепить? Или ту же канавку заранее прорыть? Вон как по ней сейчас течет. Сто пудов, шла бы сейчас вся эта вода через палатку, а мы бы изображали тут лебедушек. Почему лебедушек? Да потому, что у них вечно жопа мокрая. А ведь это я должна была обо всем подумать, да людей направить. А вместо этого... Ладно еще сейчас: валяюсь тут с дыркой в ноге. А когда целенькой была — что же не позаботилась? Люди мне доверились, а я...
Ветер свирепствует, купол ходит ходуном. При особо сильных порывах, когда дуги каркаса слишком заметно прогибаются, Лерка вздрагивает и жмется ко мне. Еще бы — соплюшка ведь совсем, не грех и испугаться. Дзетта сидит с невозмутимым видом, ждет своего мужчину. А вот Сара закрыла глаза, сложила руки и явно молится. И ведь не скажешь, что трусиха — позавчера не побоялась на бандитов навалиться, когда там, на берегу заварушка началась. Хотя... у каждого есть свои страхи. Кто пауков боится, кто лягушек. А я знала одного ну очень смелого пацана, который до полусмерти боялся зубных врачей. Но все равно это не дело. Надо что-то придумать, чтобы народу настроение поднять. Песню спеть, что ли? Стала перебирать в памяти — ничего бодрого на ум не идет. Все больше печальное да протяжное, чтобы с подружками под наливочку петь. Может, в Италии с этим лучше? Вот только как Дзетте это объяснить? Хватит ли словарных запасов — моего английского и ее русского?
На улице день, но вокруг темнота. Не как ночью, конечно, но такой очень изрядный сумрак. Тоже на нервы давит. Я попыталась было беседу завести — насколько слов хватило. Хреново получилось, если честно, но тут мужики, уже сухие и чистые, к нам приползли. Сразу и настроение приподнялось, и дело образовалось — совместный перекус. Вроде, и ветер стал стихать. Я почти совсем успокоилась, зачерпнула полную ложку каши и тут откуда-то издалека раздался звук. Резкий, отрывистый. Все замерли. Видать, не мне одной послышалось! Стреляли? Вряд ли, сейчас на острове кроме нас никого. А в такую погоду нормальный человек в море не выйдет. Да и не услышать отсюда выстрел. Ветер вон как завывает, да и лес звуки глушит. Хотя... ветер может звук издалека донести.
С полминуты кроме завываний ветра и дробного стука капель по натянутому до барабанного состояния тенту ничего не было слышно. Народ зашевелился, подрасслабился. Мало ли — дерево хрупнуло, или еще что. И только я открыла рот, чтобы сказать что-нибудь ободряющее, как звук повторился. Точно, выстрел! Откуда-то с юга. Это кто ж такой смелый нашелся? Сейчас, поди, такие волны по морю ходят — мама не горюй. И на лодочке шкандыбать — чистой воды самоубийство. И здоровенные лайнеры, поди, в такой шторм себя неважно чувствуют. А ведь с той стороны должен наш боевой отряд возвращаться. Неужели не хватило у них ума на денек задержаться?
Едва додумав эту мысль, я подскочила на месте. Вернее, попыталась подскочить и, охнув, брякнулась обратно. Гляжу — не одна я такая умная, у всех на лицах тревога отобразилась. А Фридрих с Борюсиком переглянулись и, ни слова не говоря, потопали облачаться обратно в мокрое. А Сара следом подорвалась: я, мол, с вами. Мало ли что! Дзетта чуток помедлила, и тоже засобиралась наружу. Она-то там на кой? Хотя если бы не нога, я бы первая ломанулась на берег. Так что пусть идет. В общем, через пару минут мы с Леркой остались вдвоем. Честно говоря, толпой сидеть было веселее. А так...
Я попыталась поговорить с подружкой, но о многом ли можно болтать, если не знаешь толком языка? В общем, словарного запаса хватило ненадолго, и мы опять замолчали. Снаружи лил дождь, ветер раскачивал купол — не самая приятная обстановка. Вот сидеть бы сейчас за надежными стенами да под крепкой крышей, тогда можно и начхать на всю эту непогоду. Сидели бы сейчас в тепле, в хороше, пили чай с баранками и радовались жизни. Вот что нужно! Как только решится вопрос с переездом, будем строить дом. Что-то мне подсказывает, что Михалыч если и не умеет, то, по крайней мере, знает, как сруб поставить. Да и фермер, поди, тоже не безрукий. Они возьмутся, остальные подмогнут, глядишь — и сделаем домик. Или, даже, не один — Борюсика с Дзеттой за нормальной-то стеной не так слышно будет. Что ж, так и запишем: первый пункт нашей программы — постройка нормального дома. А дальше — дальше надо что-то делать с продуктами. Рыба всех уже достала. Понятно, что пытаемся разнообразить меню, всякие крупы, специи, но это все через канал. А ведь тут климат неплохой, та же картошка, поди, родить будет сам-десять, да еще и по два урожая в год. А у нас и фермер готовый есть. Пусть командует, а уж мы поможем. А еще — третьим номером — будет транспорт. Раз на море живем, нужны лодки. Моторки — это хорошо, но на них бензина не напасешься. Хорошо вот, бочку добыли. Так она, скорее всего, на переезд уйдет. Весла бензина не требуют, но грести еще уметь надо. Да и силы — они же не беспредельны. Далеко ли можно угрести в море, да против ветра, против течения, против волны? Выходит, весла — это только у берега плюхаться. Конечно, викинги моря на веслах пересекали. Так их сколько на корабле было? То-то и оно, что дофига, Минимум — сотня здоровенных крепких мужиков. Половина гребет, половина отдыхает. Вот и выходит, что нужно изобретать что-то парусное. Конечно, управлять парусами вряд ли кто-то умеет. Разве что докер. Ну да это не беда, было бы желание, можно и научиться. Итак, запишем: мой гениальный план. Дом — огород — парусник. Все просто. Остальное у нас, вроде, есть.
Я записала свои ценные мысли в блокнот и вернулась к реальности. Теперь уже не казалось — ветер действительно стихал. В палатке посветлело, дождь уже не столь яростно молотил по стенкам палатки, да и сама она уже не пыталась взлететь. У меня под боком пристроилась Лерка и задремала. Лежит, сопит тихонечко, ладошки под щеку сложила, чему-то во сне улыбается... Я аж засмотрелась! И тут вдруг, ни с того ни с сего, чихнула. Чихнула, дернулась, матюкнулась от боли в ноге. Девчонка аж подпрыгнула. Дернулась и первым делом за пистолет схватилась. Потом сообразила, закраснелась. Ну да это все фигня, я ей так и сказала. Разобрались, успокоились, а тут снаружи голоса послышались. Лерка тут же опять к пистолету, да и я за 'саежкой' потянулась. Но тут уже слышно было — свои: козлетон Борюсика трудно не узнать. Пыхтят, тащат что-то. Или кого-то.
Бразильянка кинулась навстречу, открыла вход в тамбур и через минуту в палатку кого-то втащили. Мне со своей лежанки было не видно, что там и как, а ползти туда из одного любопытства я посчитала глупостью. Помочь я сейчас все равно не смогу, а вот помешать — запросто. Раз человека принесли, значит, он либо без сознания, либо по какой-то причине не может ходить, либо случилось и то и другое. Нет, хорошо все-таки, что у нас теперь есть Сара! С ней нам просто колоссально повезло. Лично я бы сейчас не знала даже, с какой стороны подойти к делу. Ну а так... остается надеяться, что в нашей аптечке найдутся нужные лекарства.
Через минуту Сара турнула Лерку. Еще через минуту на женскую половину заскочила свежеотжавшаяся Дзетта. Запрыгнула, замотала полотенцем свои роскошные волосы в тюрбан и принялась быстро-быстро одеваться. Видать, подмерзла, аж губы трясутся. Хотя... нет, не от холода это, от нервов. Вон, сама просохла, а глаза мокрые. Я дождалась, пока наша гренадерша закончит туалет и задала, наконец, вопрос, который так и вертелся на языке:
— Дзетта, это не наши?
Та только мотнула головой. У меня с души свалилось сразу пять камней — по числу ушедших ребят. Ну, и девчат тоже.
— А что вообще случилось? — продолжила я расспросы.
— Merda, — зло ответила итальянка. — Merda.
Понятное дело — дерьмо. Только это ничего не объясняет. Но едва только я открыла рот, чтобы задать следующий вопрос, как она сама бешеной итальянской скороговоркой выпалила два-три десятка непонятных мне слов. А потом вдруг всхлипнула и разревелась, выдавливая сквозь слезы, что-то нелестное в адрес непонятно кого. И это железная Дзетта! Да что там, в конце концов, такое произошло? И, млин, не подойти, не обнять, не утешить. Чертова нога! Хотя Лерка — вот молодец девка — сделала все это вместо меня. Подползла, обняла, что-то на ухо зашептала. И — о чудо! — Дзетта отмякла. Обхватила нашу младшую, уткнулась ей в плечо и, враз растеряв всю злость, заплакала тихо, по-бабьи. Когда Борюсик, полусухой и взъерошеный, в трусах набекрень, ворвался утешать свою cara amica, она уже успокоилась и даже смогла немного улыбнуться своему... ну, еще не мачо, а так — подмачоиду. Он и поведал нам эту душераздирающую историю.
Бежать через лес было сравнительно легко: деревья прикрывали от порывов ветра и спасали от болезненных порой ударов тяжеленных дождевых капель. Мокрая трава и кусты — это все ерунда. Вся одежда промокла до нитки еще в первые полминуты после выхода из палатки. Главное — по маковке не долбит. С собой тащили кто что успел схватить: ракетницу, моток веревки (тут Фридрих поправил — бухту репшнура), аптечу (это, конечно, Сара позаботилась) и одеяло из числа моих судовых трофеев. Зачем взяли одеяло — никто сказать не смог. Но вот взяли и запихали со всем прочим в непромокаемый мешок.
Когда добрались до кромки леса, то остановились, не решаясь выйти на берег. Море было страшным. Куда девалась та лазурная гладь, которую так любят показывать в курортных рекламах! Огромные черные волны, украшенные поверху пенистым гребнем, подгоняемые ветром, безостановочно захлестывали берег. Едва один поток воды с шипением откатывался назад, как тут же на землю обрушивался новый вал. Грохот стоял такой, что с трудом можно было услышать голос стоящего рядом человека, если он, конечно, не орал собеседнику прямо в ухо. Прибавьте к этому сбивающий с ног ветер, непрекращающийся ливень...
Борюсик, даром, что недавний очкарик, первым заметил на воде черную точку. В бинокль можно было, хотя и с трудом, разглядеть — лодка. Ветер и волны явно гнали ее к берегу, но не там, куда вышла спасательная команда, а западнее, ближе к перешейку между островами. Думать было особо некогда и, скорости ради, все рванули вдоль берега по открытому месту. Когда добежали до перешейка, лодку было видно уже без бинокля. А с оптикой можно было разглядеть, что лодка почти полна воды и держится на плаву только за счет герметичных отсеков в е корпусе. Еще было видно в ней двоих человек, один из которых пытался хоть как-то управляться с помощью весел, а второй — безуспешно вычерпывал воду. На секунду второй отложил черпак, взял ружье и, направив ствол в сторону, выстрелил. Слышно было слабо. А то, что мы услышали выстрел аж из палатки, можно и вовсе считать чудом.
Фридрих достал ракетницу, пальнул вверх. Красная звездочка поднялась на несколько метров и растворилась среди закрывших небо низких туч. Вряд ли ее кто-то увидел. Тогда он выстрелил еще раз, в сторону лодки. Яркий зеленый огонек, наконец-то, заметили. Первый попытался было развернуть лодку в сторону берега, но ветер и волны были явно сильнее. Удивительно было уже то, что лодка до сих пор не перевернулась. Возможно, именно из-за того, что она вся была залита водой.
— Куда их прибьет? — прокричал Борюсик, стараясь перекрыть грохот волн и завывание ветра.
— Сюда! — махнул рукой Фридрих, — У самых камней.
И тихонько добавил:
— Или рядом.
Собравшиеся на берегу люди ничего не могли сделать, чтобы помочь тем, что сейчас там, в море, боролся за свои жизни. Они могли лишь топтаться на месте, сгрудившись в кучку, и напряженно следить за мотающимся на волнах крошечным суденышком. Собственно, особо и делать-то ничего было не нужно. Ветер и волны и без того гнали лодочку к берегу. Вот только чем больше она приближалась, тем понятнее становилось — до ровного и сравнительно безопасного берега им не догрести. И несет их прямо на те самые камни, около которых стоит 'комитет по встрече'. Поняли это и сидящие в лодке люди. При всех своих усилиях, они не могли, не успевали выгрести. Но, даже видя всю тщету своих усилий, они продолжали битву с разбушевавшейся стихией.
Что делать, первым сообразил Фридрих. Разнокалиберных камешков вокруг хватало с избытком. Он выбрал подходящий, привязал его к концу веревки и, раскрутив ее над головой, метнул в сторону лодки. Не добросил. Огляделся по сторонам и кинулся в моей самодельной лесенке, которая со времени 'охоты на тигра' все так же висела на камнях.
— Куда! Смоет нахрен! — заорал Борюсик и кинулся следом.
Оба взлетели на скалу во мгновение ока. Фридрих стоял, выпрямившись во весь рост, с веревкой в руках, а наш Доцент одной рукой изо всех сил удерживал компаньона за пояс, а другой судорожно сжимал перекладину лестницы. Второй, тот, что вычерпывал воду, увидел двух идиотов и что-то крикнул своему напарнику, показывая на скалу пальцем. Тот обернулся и как раз в этот момент Фридрих метнул веревку. Как это ему удалось, он, наверное, и сам объяснить не сможет, но он не только докинул, но и попал с первого раза. В лодке веревку тоже поймали, и привязали куда следует. Осталось немного — совместными усилиями отвоевать у моря несколько метров.
— Слезай!
Борюсик даже немного охрип от крика. Он дернул Фридриха за ремень, вынуждая его хотя бы присесть. Это было очень вовремя — очередная волна не смыла немца в море, а всего лишь сшибла на прибрежный песок. Он даже не пострадал — несколько ушибов не в счет.
Четыре человека вцепились в веревку и, упираясь изо всех сил, потянули лодку вдоль берега. Они почти успели. Но тут последняя волна — не иначе, как девятый вал — подняла лодку, закрутила, перевернула и, шваркнув о скалу, выбросила на песок смятый кусок дюраля. Перевернуть останки лодки было несложно — вся вода вылилась из нее во время короткого и такого неудачного полета. Сперва все кинулись к корме. Там, среди искореженного металла, лежала девушка. Вся в крови, переломанная, но живая. Ее бережно вытащили из лодки, уложили на пригодившееся таки одеяло и оттащили к лесу. Пока с ней занималась Сара, Дзетта подошла ко второму, который, привязанный тонким линем к банке, все так же сидел в разбитой лодке, уронив голову на колени. Парень был мертв. Ни крови, никаких повреждений, ничего. Просто сломал шею при падении. И его спокойное, умиротворенное в посмертии лицо настолько контрастировало с царящим вокруг буйством стихий, что итальянку вдруг обуял первобытный ужас. И никто не узнает, каких усилий стоило ей не броситься в ту же секунду с воплями прочь, а вернуться к остальным, сохраняя видимость спокойствия. А потом они вчетвером на одеяле тащили еле живую девушку к палатке. И Дзетта всю дорогу боялась, что они не успеют, что донесут лишь бездыханное тело. Она изо всех сил вцепилась в угол одеяла и всю дорогу твердила про себя 'Pater Noster'. И лишь когда все закончилось, все то скопившееся в ней нервное напряжение прорвалось, наконец, слезами. Когда Борюсик закончил свой рассказ, итальянка, уже вполне овладевшая собой, сказала по-русски, старательно выговаривая слова:
