Его благородие

Примечание Марфы Никаноровны

В России произошла мирная революция и главного идеолога её отодвинули в сторону, наградив малоценным орденом, от которого отказался писатель Антон Павлович Чехов и который чиновники старались не надевать, если он единственный. Зато мы съездили в Сибирь, повидали друзей и стали персонажами современной повести Николая Гоголя "Ревизор". Вот это и есть настоящая жизнь и настоящие друзья.

Глава 55

Увидев меня, Александр Ардалионович, тепло пожал мне руки и сказал генерал-губернатору:

— Вы не поверите, Евгений Оттович, вот это мой офицер, который за сутки стал из рядовых зауряд-прапорщиком, командовал ротой, сдал экзамены за гимназию, за университет и военное училище и именным указом ему был присвоен чин поручика. Здесь он заслужил три медали и был переведён в Петербург. И вот смотрите, капитан и ещё орден на груди. Я просто в удивлении и рад, что наш питомец вознёсся так высоко.

— Пройдёмте, господа в библиотеку, — сказал хозяин, — пока женщины будут колдовать над столом.

Закурив, мужчины сразу занялись политикой.

— Что вы думаете по поводу введения конституционной монархии в России? — спросил генерал Шмит.

— Думаю, что это правильный и своевременный шаг по сохранению монархии в России, — сказал я. — Главный девиз — Вера, Царь и Отечество, будет сохранён и к реальному руководству страной могут прийти люди, доказавшие свои деловые способности в политической борьбе.

— Поверьте мне, старику, — сказал генерал Шмит, — революций бояться не надо. Наша армия подавит любое выступление. Офицеры всегда были и будут вне политики.

— Всё правильно, Ваше высокопревосходительство, — сказал я. — Армия может подавить любой бунт. Пугачёвщина. Польское восстание. Восстание в Венгрии. Везде наша армия стяжала славу и оставила долгую память о себе. Но подавление революционных выступлений армией разлагает саму армию с самого низа и до самого верха. Чем кровавее подавление выступлений, тем яростнее будет сопротивление и тогда возникнет гражданская война, которая так перевернёт нашу страну, что проигравшие будут сидеть бывшими в иностранных кафе и размышлять о том, как нужно было сделать, чтобы избежать всего этого. Мы сделали первый шаг и остановились. А это значит, что изменений никаких нет, всё как было, так и останется, и всё, что записано для нас в Книге судеб, все сбудется.

— Где же эта книга находится? — спросил генерал Медведев.

— Там, у Всевышнего, — сказал я и для понятности поднял указательный вверх.

Я специально упомянул Книгу судеб и то, что все изменения перечёркнуты и всё остаётся, как есть. Доклад полковника Скульдицкого об этом будет передан телеграфом в корпус жандармов, а от командира корпуса телеграмма попадёт на стол Столыпину. Нет пророков в своём отечестве, так пусть пророчество услышат от другой стороны. В России всегда так было. Чтобы наше изобретение приняли, нужно его переправить за границу, там на него поставят заграничное клеймо и тогда оно пойдёт в России.

И тут нас пригласили к столу.

За столом старики рассказывали весёлые истории об их службе молодыми офицерами. Генерал Шмит рассказывал о службе в гвардии, когда он в чине генерал-майора командовал Кирасирским Его Величества лейб-гвардии полком. Я успел поздравить полковника Скульдицкого с получением чина полковника и поинтересовался, не собирается ли он перебираться в столицу. И от него я услышал, что ему вполне нравятся губернские масштабы, типа лучше быть первым парнем на деревне, чем в городе одним из многих тысяч.

Третьего числа мы выехали из Энска и седьмого января утром прибыли Казанский вокзал в Москве. Оглядев привокзальную Москву, я нашёл её, не очень-то и хорошей. В моё время Москва всё равно лучше.

Восьмого числа утром мы прибыли в Петербург. На вокзале меня встретил полковой писарь Терентьев.

— Ваше высокоблагородие, — доложил он, — третий день встречаю поезда из Москвы, чтобы предупредить, что вас все разыскивают. Господин премьер-министр мечет громы и молнии, бумаг для рассмотрения принесли пять папок.

— Спасибо, Христофор Иванович, — сказал я. — Возвращайтесь в министерство, доложите ротмистру Сенцову, что я завтра буду в присутствии. А сейчас мне нужно отдохнуть и привести себя в порядок.

Около дома, где мы проживали, нас встретили Сивковы, отец и сын. Как изменились люди с изменением их служебного положения. Ни дать, ни взять, а солидные господа, то ли сотрудники банка, то ли служители солидной конторы.

— Ваше высокоблагородие, — доложил Сивков-старший, — все силы брошены на ваши розыски. Сам господин Столыпин приказал срочно вас доставить к нему, как только вы появитесь.

— Доложите, братцы, что видели меня в добром здравии и прямо с дороги, — сказал я. — Завтра утром я буду в присутствии. С новым годом вас.

— Неужели сейчас не поедешь в министерство? — спросила МН.

— Несколько месяцев никому до меня не было никакого дела, — сказал я, — а тут всполошились. Ждали четыре месяца, подождут и один день. Давай сготовим что-нибудь на обед.

Телефон я отключил перед отъездом, и он молчаливо стоял на моём столе.

Во время ужина я думал о том, что произошло и как сделать так, чтобы власть не свернула с выбранного пути, раз судьба предоставила мне такую возможность подправлять движение такой огромной машины, как Российская империя. Единственный путь — напоминать августейшей чете о пределах их жизненного пути и в их лице пресечении романовской монархии раз и навсегда без всякого парламентаризма диктатурой пролетариата и крестьянства. Другого пути нет. Если они будут упорствовать, то мне нужно уйти в армию и заниматься воспитанием молодых солдат так, чтобы они не легли в первом же бою, а постарались дожить до конца войны. До начала войны осталось всего ничего. Два года. Для истории это как миг, который никто и не заметит.

Ночью я спал хорошо на кровати, стоящей на твёрдом основании и меня не потряхивало на стыках, не скидывало с дивана на стрелках, в стакане не звякала чайная ложка, а стакан упрямо не сползал к краю вагонного столика. Не пахло горелым углём, угольная пыль не залезала во всевозможные щели и не поскрипывала на зубах.

Утром я хотел проснуться пораньше, но МН меня опередила и уже готовила завтрак на кухне.

— Что снилось, засоня? — спросила она.

— Мне всё снилjсь, что я еду в поезде и сплю в вагоне, — сказал я.

— Ты знаешь, — удивилась жена, — мне снилось тоже самое.

По утрам мне особенно не нравилось утреннее бритьё. Лезвия "Жиллет" были не таким острыми, как в моё время, и поэтому довольно чувствительно драли щетину. Я брился холодной водой с мылом и это спасало меня от раздражения кожи. Американцы, такая развитая нация, а не могут заточить лезвия так, чтобы ими можно бриться не менее недели.

Я уже заканчивал завтрак, когда в дверь позвонили. Я открыл дверь и увидел водителя премьера подпоручика Сотникова.

— Господин капитан, — доложил он. — Премьер послал за вами авто и просил очень срочно прибыть к нему.

— Чай будете, подпоручик? — спросил я. — Если не будете, то подождите в машине, я сейчас спущусь вниз.

Похоже, что я накалил обстановку, но не до предела. Если бы было до предела, то у дверей моей комнаты стоял бы не подпоручик Сотников, а действительный тайный советник, председатель Совета Министров Российской империи Пётр Аркадьевич Столыпин.

Поцеловав МН, я спустился вниз и на авто поехал в министерство внутренних дел.

Сначала я зашёл в свой кабинет. Разделся, оставил шашку. Полковой писарь Терентьев доложил, что уже раза три справлялись, прибыл я или нет.

— Если позвонят ещё раз, то доложи, что я уже прибыл и направился в кабинет премьер-министра, — дал я наставление своему порученцу.

В приёмной я тепло приветствовал ротмистра Сенцова, который сообщил, что хозяин пришёл рано утром и буйствует в кабинете, потому как меня не могут найти, а нужно ехать на высочайший приём.

Как ни в чём не бывало, я зашёл в кабинет и доложил, что по вашему приказанию прибыл.

— Где вы бродите, господин капитан? — напустился на меня Столыпин. — Или у вас работы нет?

— Да уже четыре месяца работы нет, — доложил я, — но я нахожу для себя занятия и все эти занятия проходят с пользой для общего дела.

— Какого дела? — не понял премьер.

— Анализировал происходящие события и определял, когда в Россию придёт могильщик царской власти, — спокойно сказал я.

— Какой могильщик царской власти? — оторопело спросил меня Столыпин.

— Обыкновенный, кличка Ленин, — сказал я, — именно он отдал приказ о расстреле царской семьи в Екатеринбурге в 1918 году.

— Как так? — чуть ли не закричал премьер. — Вы же говорили, что мы изменили Книгу судеб.

— Мы её хотели изменить, — сказал я, — но вы сразу бросили и затоптали все изменения. Всё вернулось на круги своя, и я сейчас пытаюсь определить, когда произойдёт удачное покушение на вас, чтобы царь поверил, что с выбранного пути сворачивать нельзя.

— Как покушение на меня? — сел на стул Столыпин.

— Очень просто, — сказал я. — В Книге было написано, что четырнадцатого сентября в киевском театре на вас будет совершено покушение, вы будете смертельно ранены, а восемнадцатого сентября картинно умрёте в присутствии ЕИВ и его августейшей супруги. Как говорят, что написано пером, то не вырубишь топором. Покушение было? Было. Судя по вмятинам на бронежилете, ранения должны быть смертельные. Но ранений не было, и вы остались живы. Вы и ЕИВ свернули все изменения и думали, что всё дальше пойдёт как по маслу. И книга вернулась к исходному тексту. Только даты немного поменялись, начиная с первого покушения, а именно с покушения на вас. Будете в Киеве, зайдите в Киево-Печерскую лавру, посмотрите на то место, где вас должны были похоронить. Вы же сами сказали, чтобы вас хоронили на месте убийства.

Столыпин сморщился как от пилюли хинина (алкалоид коры хинного дерева с сильным горьким вкусом, обладающий жаропонижающим и обезболивающим свойствами, а также выраженным действием против малярии).

Я бил наверняка. Знание истории это главное для современного человека. Тем зомби, которых воспитывала коммунистическая партия, история давалась в таких пределах и объёмах, чтобы они по любому поводу кричали "так точно", "уррааа" и "от Курил до Британских морей Красная Армия всех сильней". И современные зомби исступлённо кричать, как хорошо было в СССР, хотя и понятия не имеют, как там было.

— И что мне прикажете делать? — спросил Столыпин. — Что мне докладывать ЕИВ.

— Воля ваша, Ваше Высокопревосходительство, — сказал я. — Можно держать их в счастливом неведении до марта 1918 года, но кто будет рядом с ними, когда вас не станет? В четырнадцатом году начнётся война и ЕИВ полезет командовать войсками, а военный он, извините, не ахти какой. Ему нужно парады принимать, крестами награждать, а не стратегические операции планировать, для этого опытные генералы нужны. А генералы выступили против царя потому, что он бросил страну, скрылся в Ставке и дождался революции. Стране нужен решительный премьер, а кто может быть решительнее вас? Кстати, когда Ленин появится, я вас сразу проинформирую. Какие будут указания? — и я щёлкнул каблуками, показывая готовность идти и исполнять поручение.

Примечание Марфы Никаноровны

Так интересно читать про интриги "мадридского двора", раскручивающиеся в России и в центре их мой ОВ. И я тоже рядом, морально помогаю.

Глава 56

Столыпин Пётр Аркадьевич смотрел на меня, размышляя, как бы он разорвал меня, вдоль или поперёк. Или применил бы свой "столыпинский галстук".

Премьер нажал на кнопку звонка. Неслышно появился ротмистр Сенцов.

— Сенцов, нас не тревожить до особого указания, — сказал он.

Сенцов ловко щёлкнул каблуками с серебряными шпорами и вышел. Кавалеристы они мастера на это дело.

— Пойдёмте, — сказал и Столыпин и пальцем указал на дверь, ведущую в комнату отдыха. — Расстроили вы меня, — сказал премьер, открывая дверцу зеркального шкафчика, где стояли бутылки и рюмки. — Что будете пить?

Мне он налил водки, себе — тоже и, не чокаясь, выпил, закусив кусочком колбасы.

Кстати и к слову, тогда не было колбасных изделий категории А, Б, или мясных продуктов, которые даже голодная собака есть не станет. Если сказано колбаса, то это только продукт из мяса.

Я выпил водки и заглушил послевкусие кусочком копчёной колбасы.

— Что нужно делать? — спросил Столыпин.

— Начинать всё сначала, — сказал я. — Я сейчас поеду к Григорию Ефимовичу, а вам нужно ехать к ЕИВ с большим приветом от Ангела. К вечеру и мы приедем туда. А там посмотрим, что нужно делать.

На том и договорились.

В резиденции Распутина я сразу пошёл в атаку.

— Ты что, хочешь убить ЕИВ и его августейшую супругу? — зловеще спросил я. — Кто должен был наблюдать за тем, чтобы всё намеченное было выполнено полностью? Ты! Потому что ты там постоянно ошиваешься и мух не ловишь. Ты и сам себе приговор подписал. Я смотрел в Книгу и там всё так, как было раньше, только неизвестна дата смерти Столыпина, а вот ваши даты ни на день не изменились. И каждый день промедленья смерти подобен. А вы целых четыре месяца ждали. И я ждал, думал, что вы образумитесь. Да только вы себя бессмертными почуяли. А в Книге написано, что апреля семнадцатого дня появится Ленин, который отдаст приказ на расстрел царской семьи и он пойдёт по всей России, срывая наземь царские орлы. Бросай всё, едем к царю и смотри, если будешь идти на поводу у самодержцев Всероссийских. Тянуть на себя самодержавие, это всё равно, что тянуть из пропасти волка, который вас и сожрёт.

Григорий слушал меня и частенько крестился. Кому охота знать день и час своей смерти? Каждый надеется прожить дольше, но сколько определено в Книге, то уже никак не обойдёшь, если не перепишешь эту Книгу в силу своих возможностей.

Олигарх может раздать на благотворительность свои миллиарды и полностью переменить свою жизнь, и, возможно, он проживёт дольше и в более лучшем настроении, чем до этого.

Может это сделать и кровавый диктатор, став нищим где-нибудь на пороге заброшенной церквушки. Но никто не гарантирует, что его всё равно найдут и повесят за ноги на воротах этой церквушки, но он может прожить подольше в радости, что его не настигло возмездие раньше.

Много имеющие никогда не пойдут на переписывание Книги, потому что думают, что уволокут за собой в могилу всё, что они накопили, наворовали или награбили. Хуже, когда так же думает диктатор, мечтающий о том, что он устроит кровавый пожар на всей планете и недостойный его народ уйдёт в могилу вместе с ним.

— Едем, немедленно едем, — чуть ли не кричал Распутин, надевая на себя тёплые вещи. Судьба судьбой, а январь январём, босиком по морозу далеко не ускачешь.

В Царское Село мы приехали, когда на улице уже смеркалось. Зимой и часы не нужны. Смеркается — семнадцать часов, светает — девять часов. Машина остановилась у крыльца Александровского дворца, и Распутин бегом бросился к парадной двери.

Я, не торопясь, вышел из машины и пошёл туда же, снимая на ходу перчатки. Мне торопиться некуда. Швейцару в ливрее сдал свою шинель, фуражку (утеплённую и с наушниками, зима же) и шашку с портупеей.

Дежурный офицер меня уже видел и повёл в комнату перед царскими покоями.

— Успеете перекурить, господин капитан, — сказал поручик, — там у них много посетителей.

Покурить я действительно успел и только я затушил папиросу, как мимо меня промчался дежурный офицер и заскочил в царские покои. Через минуту он выскочил обратно, двумя пальчиками картинно вытер воображаемый пот со лба, неторопливо подошёл ко мне и сказал:

— Очень даже срочно требуют вас. Сильно не торопитесь, там все почему-то в большом расстройстве, если попасть под горячую руку, то можно и погон лишиться.

— Живы будем — не помрём, господин поручик, — сказал я и пошёл в царские покои.

Я вошёл в гостиную и остановился у дверей, громко щёлкнув каблуками. Я строго соблюдал все правила. Нечего без приглашения переться к начальническому столу или первым тянуть руку для рукопожатия.

— Да идите же сюда, — плачуще махнула рукой Александра Фёдоровна. — Как же так? Неужели всё вернулось на свои места7

— Увы, мадам, — сказал я, — всё осталось на своих местах, только неизвестна дата удачного покушения на господина премьер-министра, а ещё написана дата появления Ленина, который отдаст приказ о расстреле вашей семьи.

— Когда же он появится? — рыдая спросила она.

— В апреле семнадцатого числа после расстрела рабочих на Ленских золотых приисках, — сказал я. — Тогда симбирский дворянин Ульянов возьмёт себе псевдоним Ленин.

— Это не брат казнённого цареубийцы Александра Ульянова? — спросил ЕИВ.

— Родной брат, Ваше Величество, — сказал я, — и он поклялся отомстить за смерть своего брата.

— Что же нам делать? — спросила императрица.

— Мне по чину не положено давать советы августейшим особам, — сказал я. — Но по моему уразумению нужно не расстреливать рабочих на Ленских золотых приисках, а арестовать владельцев приисков, если они не улучшат условия работы и жизни людей. И всё по царскому указу. Завтра же должен быть опубликован указ о том, что ЕИВ одобрил проект Конституции, которую передали на рассмотрение Государственной Думы. И третье. Указ об отмене титулования в военном и гражданском ведомствах. Титулованию подлежат только князья, графы, бароны. У остальных есть чины, по которым и следует обращаться. А далее господин премьер-министр разработает план перехода России к конституционной монархии. И об этом должно быть сказано во втором указе. Пока ещё возможно это сделать путём публикации указов, то есть обнародования правительственного курса и подрыва революционной базы в России. Если преобразования будут свёрнуты, то Книгу судеб переделать уже не удастся.

— У вас уже и проекты указов готовы? — как-то с ехидцей спросил меня ЕИВ.

— Так точно, Ваше Величество, — сказал я и положил на стол три указа, оформленные настоящим писарским почерком полкового писаря Терентьева Христофора Ивановича, которому обещано оторвать башку и вырвать язык, если он что-то и где-то ляпнет.

Над указами я поработал основательно, и они должны сыграть роль Рубикона, после которого отступать уже некуда.

ЕИВ и премьер Столыпин прочитали указы и молчаливо одобрили их. Подарочным "Паркером" ЕИВ начертал НИКОЛАЙ и поставил дату января месяца десятого числа.

Вызванный министр императорского двора генерал от кавалерии, барон Фредерикс Владимир Борисович (Адольф Андреас Волдемар) поставил на указы большую государственную печать, смахнул слезу на огромные седые усы и сказал:

— Как же, Ваше Величество, дарованную Богом власть делить с выскочками из этой Думы?

— Ваше Благородие, — влез я в старческую тираду, — а давайте опубликуем в газете грамоту Бога, которой он наделил ЕИВ божеской властью? С подписью и печатью.

Моё заявление было подобно гранате, взорвавшейся среди старушек, которые занимались вязанием.

— Да как вы смеете, — затопал ногами Фредерикс, — вы обязаны называть меня Ваше высокопревосходительство, а не благородие.

— Согласно только что подписанному ЕИВ указу, титулованию подлежат только члены императорской фамилии, князья, графы и бароны, — сказал я. — А Бароны титулуются как Ваше Благородие. Апостол Павел в "Послании к римлянам" перепутал всё и вся, передав полномочия Бога людям, которые сами устанавливают у себя власть и выбирают себе царей, а не получают её из рук Бога. Кто получил власть от Бога? История не знает таких царей. Почитайте сами внимательнее. "Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение". Речь идёт о Божьей власти, а не о земной.

Фредерикса с выпученными глазами посадили на диван и стали поить чаем, чтобы кондратий не навестил старца ранее времени. По книге судеб, в 1913 году ЕИВ пожалует ему графский титул, и он будет именоваться Ваше Сиятельство.

Это я и рассказал, успокоив старика, который со слезами стал благодарить ЕИВ за будущую милость.

— А мне чем вас наградить, господин капитан? — спросил ЕИВ.

— Спасибо, я уже награждён, — сказал я и показал на орден Святого Станислава третьей степени.

— А у меня такого ордена не было, — как-то с грустью сказал Николай Второй, — мне сразу повесили ленту ордена Станислава первой степени.

— Могу подарить свой, — хотелось сказать мне, но я остановился, потому что и так допустил много резкостей, но мне кажется, что они не были лишними. Никто на земле не получил власть от Бога, даже Папы и Патриархи не могут предоставить грамоты о вручении им Божьей власти на земле. Богу богово, а Кесарям кесарево. Так, кажется, говорил Сын Божий?

— А что вы скажете великим князьям, Ваше Величество? — раздался молодой голос пожилой женщины, сидевшей в стороне, в уголке у окна за ломберным столиком и раскладывающей пасьянс.

Это была вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, Мария София Фредерика Дагмар, родная мать ЕИВ, попечительница Женского патриотического общества, Общества спасения на водах, глава Ведомства учреждений императрицы Марии (учебные заведения, воспитательные дома, приюты для обездоленных и беззащитных детей, богадельни), Российского общества Красного Креста (РОКК). В моё время в августе 1915 г. безрезультатно умоляла Николая II не принимать на себя верховное главнокомандование, а затем в 1919 году из Крыма эвакуировалась в Великобританию, а оттуда переехала в родную Данию.

— Как они отнесутся ко всему, что вы тут наподписывали? — язвительно спросила императрица.

Все молчали. ЕИВ по причине своей природной застенчивости, и даже жена его Аликс, Александра Федоровна, у которой были натянутые отношения со свекровью, не была так остра на язык, как обычно. Распутин и Столыпин благоразумно помалкивали, когда речь шла об императорской родне, и все смотрели на меня.

— Ваше Императорское Величество, — обратился я к Марии Фёдоровне, — по Книге судеб вы единственная, кто останется в живых из императорской фамилии. Вам удастся в конце гражданской войны уехать в Англию, а оттуда на вашу родину — в Данию. Никого из здесь присутствующих, а также и отсутствующих, не будет в живых. Речь идёт о жизни и о смерти, а не том, что скажет дядя ЕИВ Николай Николаевич. Вся императорская фамилия будет находиться на содержании парламента, который будет утверждать сметы расходов семьи, а великим князьям придется самим зарабатывать себе на пропитание. И если они выступят против Конституции Российской империи, то их будет ждать суд, о котором говорил поэт поручик Лермонтов.