Чистилище для неудачника

— Государем тебе тоже не стать!

— А князем, по-вашему беком, вполне смогу, если Чернобог, — машинально скрещиваю пальцы от сглаза, — не подгадит. Я это к чему? Тебе тоже придется учить мой язык. Как можно лучше. Можем начать прямо сейчас. Я к тебе буду обращаться на-тюрки, ты ко мне на словенском. И поправлять не обидно.

— Так не честно! — возмущено воскликнула Юлдуз. — Ты хоть плохо, да знаешь. А я только с рабами! 'Принеси', 'убери'.

Возражать внезапно не получилось, снаружи раздался требовательный голос. Я ничего не понял. Это был монгольский, из которого знакомо два десятка слов помимо ругательств. И совершенно не помню, чтоб о таком предупреждали при обсуждении исполнения обрядов. Вроде б все уже закончилось. Через сутки после брачной ночи можем спокойно выйти, а до того никто не лезет.

Моя жена ответила и буквально сразу в гыр ворвались две старые карги, в дорогущих нарядах. Впрочем, он не стали их демонстрировать, а буквально выдернули из-под нас простыню. Ту-то и дошло, тем более ее с торжествующим криками вытащили на всеобщее обозрение. Наша невеста была девственницей, ага! Кое-кто явно к этому моменту проспался и нарочито-громко принялся обсуждать сколько раз кобылу объезжали, употребляя массу откровенных выражений.

Мы переглянулись и невольно засмеялись.

— Никому не скажу сколько раз! — сказала Юлдуз шепотом.

Тут я уже не выдержал вопреки прежним словам, тем более она так и не удосужилась одеться. Женщины хитрые создания и прекрасно улавливают, когда нравятся. Правда набрасываться не стал. Подхватил и одним движением под испуганное оханье посадил на бедра, вставив куда надо. Тревога от непонимания из глаз ушла. Она хихикнула.

— Вошел, — сказала слегка озадачено и поелозила, ища наиболее удобное положение.

Лицо стало страшно сосредоточенное и задумчивое, когда чуть приподнялась, изогнулась, опустилась. Медленно и тягуче двигалась, изучая новые ощущения и как правильней действовать. Мне и направлять не требовалось, лишь поглаживал бедра и груди. Она сама старалась, все ускоряя темп и я уже едва сдерживался, чтоб не закончить прежде времени. Потом дернулась, застонав и легла на грудь, обнимая.

Где-то по соседству заржала недовольно лошадь. Время идет и не только у нее желание поесть возникло.

— Это не моя, — пробормотала Юлдуз.

Кочевники от словен очень серьезно в этом смысле отличаются. По голосу своих узнают и за версту без клейма определяет не его ли табун. При том к отношение абсолютно равнодушное. Они не станут бить без причины животное, но и ласкать, называя касаточкой, как иная хозяйка в деревне корову или кормильцем, старого мерина, пашущего всю жизнь поле тоже. Обычный рабочий инструмент, о котором положено заботиться ровно настолько, насколько он необходим. Они и пешком-то не ходят. Если необходимо пройти двадцать шагов, значит сядут на привязанную у юрты лошадь. Она так и дожидается наездника оседланная. Естественно, при таком образе жизни требуется несколько сменных коней и никто не затрудняется каждой давать кличку. Человек, владеющий одним-двумя, по здешним понятиям нищий. Остаться без скота не просто упасть ниже некуда — это гарантированная смерть. Потому и страшен джут — падеж из-за больших снегов или обледенения пастбищ. Степные табуны и отары привыкли жить на подножном корме и после такого остается погибнуть или идти в набег на соседей, в надежде поживиться за их счет.

— Если я стала словенской женой, — внезапно сказала Юлдуз, — и стану говорить на твоем языке, то и ты обязан делать тоже по вашим обычаям?

— Э, — не улавливая, о чем речь, — да.

— Только одна жена?

— А, да. Так и есть.

— Я знаю, что творят воины в походе, — сообщила она без всякого осуждения в тоне. — Вам иногда нужно после месяцев маршей и сражений расслабиться. Это нормально и не осуждаю, если не станешь болтать всем подряд.

Хорошенькое разрешение. Все ж мы сильно разные и ужиться будет сложно. Хотя, если честно, можно подумать никто в Словении не подозревает, что бывает во взятом городе. Не только грабежи. Главное, чтоб до ушей супруги не дошло. Что не прозвучало, того не существует.

— Но если я когда-нибудь узнаю, что таскаешь за собой пленную девку или у нее есть дети, то отрезу тебе тот самый кусок мяса, без которого ты уже не будешь мужчиной, уподобившись Кириллу.

Откуда она про него знает? — мелькнула паническая мысль. Кто рядом со мной докладывает хану?

Он сейчас сидит в Солдайе. Точнее налаживает порванную войной сеть из информаторов и связистов. Всего лишь требуется гнать трофеи в чужие порты и чтоб там не обманули сильномудрые купчины. Без прочных связей никак. И конкурент госпоже Сирик меня устраивает, даже останься кое-какие обещания миражом. Не сдавать все по дешевке в одни руки уже неплохой результат.

— Это не шутка и не угроза, — серьезно заявляет. — Это обещание!

Глава 5

Поражение.

Открыв глаза тупо уставился на дранное и небрежно зашитое полотнище шатра. Тело моментально застонало каждой частицей. Болело все. И бинтами с засохшей кровью замотан чуть не целиком. Рядом сидел дремлющий Мефодий. Вид у него откровенно усталый, а на боку повязка с красными пятнами. Попытка сесть, заставила его дернуться и посмотреть в мою сторону, после чего расплылся в счастливой улыбке и сунул кружку с водой.

— Не смей говорить, — хриплю пересохшим горлом, — что и на том свете придется тебя воспитывать.

— Как говорится в священной книге, — доложил он, — доля вышестоящих следить за справедливостью в их владениях и помогать нуждающимся.

Я выхлебал огромную кружку одним длинным глотком и счастливо рыгнул. Пустыня в глотке сменилась легкой свежестью. Заодно и желудок забурчал. Только теперь дошло, что дал он сознательно в левую руку, а правая зажата в тиски специальными дощечками. Такое делают при переломе.

— Надо повесить на шею, — сказал Мефодий озабочено, старательно прикручивая веревку через шею. — Лях приказал не шевелить.

Я согнул пальцы. Не больно. Это что ж, даже руку сохраню? Не иначе все ж магией лечил. Прекрасно помню, разрубили до кости, да и ей досталось. Если не отрезать, то жить недолго. Горячка обеспечена. Впрочем, и с операцией жить недолго.

Он все с той же довольной улыбкой поставил передо мной горшок и открыл крышку. Оттуда пошел умопомрачительный запах. Пшенка с мясом! Почти зарычал, принимая ложку и погружая в жирное варево.

— Я пока за лекарем сбегаю, — сообщил Мефодий.

— Мы в плену? — прямо спрашиваю.

— Не-а, хвала Свету. Мы победили. То есть хан. Он ударил в спину атакующим и вырубил почти всех. Скоро вернусь, кэптэн.

Можно было жрать и думать. Я ничего не успел, когда спокойный марш обернулся сражением. Единственное, отвел полк на ближайший курган и огородиться рогатками. Когда армия идет пятью колоннами, на расстоянии десятков верст друг от друга, а ты торчишь где-то в задних рядах, появление удирающей лавины всадников, несущихся, не разбирая дороги и готовых стоптать кого угодно, несколько неожиданно. Авангард нашей группы, судя по происходящему, был внезапно атакован и наголову разбит. После чего побежал, попутно смяв следующих за ним.

Пока мангиты рубили мечущихся в панике, только и оставалось приготовиться к последнему бою. Мы даже удрать не могли. 'Добрый' хан перед началом похода совершил повышение в должности, назначив командиром пехоты. Собрал с бору по сосенке, то есть от каждого города какое-то количество в качестве наказания. Прежде вассальные поселения с побережья не шли на службу. Торговцы, ремесленники, крестьяне-землевладельцы и торговцы были освобождены от данной тягости, платя серебром за привилегию. Теперь они вынуждены давать и людей. Частенько не самых лучших, а от кого и так не прочь избавиться. Я не про калек и нищих. В армии такие без надобности. Неуживчивые, пьяницы, буйные и тому подобное. Их воспитывать приходилось плетью. Многие другого отношения не понимали и лишь парочка забитых до смерти прояснила мозги.

К этому контингенту добавил толпу наглых и безденежных кавказцев, готовых воевать, за отсутствием других занятий. Ну и пару сотен ромеев, попавших в плен во время отступления, помимо прежних латников. Первые неплохо управлялись с арбалетами и огнестрельным оружием, однако совсем не рвались в бой. Адыги с прочими аварцами, напротив, мечтали о сражении, там можно набить сумки, в случае успеха, но в строю воевать не умели от слова 'совсем'. И учиться не желали. Пленные наемники знали, как обороняться от кавалерии и использовать пики, но их было мало. Никакой слаженности, умения совместно действовать и кроме последних, привычки исполнять команды.

Для скорости пришлось сажать всю компанию на моих собственных лошадей и выкинуть обоз, что тоже не добавило готовности. Латники не умели обращаться с местными породами, не привыкли к дальним переходам. Большие отряды кочевников походили 30-40 верст в день. Мелкие, сменяя коней, могли дать и сотню. А мы убого тащились где-то в хвосте. Откровенно говоря, не было ни малейшего желания изображать в очередной раз героя. Хан собрал добрых тридцать тысяч воинов и мой полк из них едва одна тысяча. Вот если б требовалось занять крепость или важную точку, перекрывающую дорогу, тогда — да. Пехота необходима. Зачем он потащил с собой так и осталось не ясно. Лучше б оставил охранять Перекоп, на случай повторного поражения. Какая от нас польза в большом кавалерийском сражении?

В итоге мы получили то, о чем старался не думать. Конечно, время еще имелось и мог увести основное ядро отряда, из пришедших вместе в Крым. Только остальных посекли бы неминуемо. Казалось бы, с чего мне жалеть чужаков, но вот такой я идиот на всю голову. К тому же рассудочно решил, чем больше нас, тем выше шансы отбиться. Нет, если внезапно навалятся всей ордой, долго не продержаться. Но они тоже нормальные. Зачем идти на копья, когда по степи мчится огромное количество одиночек. Хотя часть поумнее и пристала к моему полку, основная масса продолжала искать спасения вдали. В итоге преследователи пронеслись мимо, не став связываться. Было время подготовиться, хотя не особо много.

После полудня замаячили на виду первые конные сотни под многочисленными бунчуками . Долго они не стояли в ожидании. Конница пошла вперед, осыпая стрелами наши ряды. Арбалетчики ответили. Пусть они палят медленнее, но стоя за большим щитом можно спокойно брать на прицел противника. Это не со спины лошади метать. Падали наши, вылетали из седел их люди. Довольно часто болты шли на уровне груди. Если не в переднего, то в заднего. Не в человека, так в лошадь. Для нас, в любом случае, выигрыш. А когда три с половиной сотни выстрелов разом, в рядах кочевников целые просеки вырубались. Нам тоже доставалось немало, но мы старательно прикрывались щитами, а на скаку лук одной рукой не натянешь. В целом особых успехов обе стороны не достигли. К тому же мы стояли выше, создавая дополнительное неудобство.

Но это было самое начало. За спинами легковооруженных всадников уже собирались копейщики в броне. Их было меньше, однако лучшие воины. И второй вал накатился практически сразу, как только стало ясно, что просто так с позиций не сбить, а скоро стемнеет. И они пошли, с нарастающим жутким топотом, не обращая внимания на сыпящиеся потоком стрелы и арбалетные болты.

— Первая шеренга! — кричит Лис. — Пали! На колено! Вторая шеренга! Пали!

Мне не требовалось ему долго объяснять, чего добиваюсь. Настоящий профессионал. Я до этого дорос через несколько лет войны, он ухватил идею моментально. Максимальное количество пищалей на коротком фронте. Чтоб перезарядить требуется не меньше двадцати движений, занимающих в целом где-то минуту. Где окажется конница за такое время догадаться несложно. У нас было время подготовиться и добрых двести стволов. Можно было ударить в упор и после этого трясущимися руками забивать пулю в ствол, глядя, как приближается с воем враг. А так все знали, их прикрывают товарищи и пока ты стреляешь, он уже готовится снова.

Четыре залпа, последний, когда уже прекрасно видны лица конников и промахнутся в надвигающуюся толпу невозможно. Если не всадника, так лошадь свалить, создавая кучу-малу.

— Копейщики! — орет Асен.

Стоящие сразу за рогатками ратники упирают древко в землю. Вторая шеренга приготовилась бить из-за их спин. Перед лавой мангитов выросла щетина железных наконечников. Далеко не всякий кочевник готов кинуть скакуна на острия, умирать ради победы. Да и сами лошади вовсе не рвутся под удары. Они и без того погибали сотнями, мешая следующим рядам. Сбившаяся в плотный квадрат фаланга выдержала столкновение. Возможно не побежали, поскольку не было куда. А может крики командиров и необходимость стрелять через головы занимала головы, не позволяя подумать и испугаться. Первый приступ отхлынул, кочевники отступили, оставив в траве множество неподвижных тел, бьющихся на земле искалеченных лошадей. И все ж они не ушли. Более того, подоспели новые отряды.

— Не понимаю, — говорит устало Асен. — Им больше нечем заняться? Здесь медом намазано, что готовы терять сотни всадников неизвестно зачем?

Ответ отсутствует. Нам отступать было некуда. Стоит уйти с хорошей позиции и сомнут. Крайне не хватало телег, за которыми могли спрятаться, отгородившись. Хорошо еще ручей неподалеку и успели запастись водой.

А потом началось все сызнова. Под обстрелом таяли наши и их отряды, но они упорно продолжали. И правильно. Сколько не прячься за щитами, а хоть кого клюнет в ногу, руку, а то и голову. И каждый раненный — это брешь в нашем строю. Одна радость, темнеет. До ночи они тянуть не станут. И когда лавина тронулась вторично, мы почти обрадовались. Все лучше, чем стоять под бесконечным ливнем стрел.

Снова падают сотни убитых и раненых врагов, прежде чем достигли остатков полка. Но на этот раз они не отвернули. Более того, на острие атаки шли тяжеловооруженные всадники в броне. И потеряв не меньше половины по дороге они пробили своими телами рогатки, опрокинули пикинеров, почти полностью изрубив и лишь после этого завязли в толпе. Две сотни всадников, мой последний резерв, повел в бой уже понимая — на этом конец. Беспощадная рубка, когда не сдаются и не берут в плен, а упавшие с коней уже под копытами чужих лошадей продолжают друг друга резать перед смертью. Я убил троих, последний, с крашеной хной бородой, перед тем, как остаться без головы, умудрился рубануть по правой руке, чуть ниже плеча. Не помогла и кольчуга. Рассек до кости. Сабля выпала из ладони, просто не мог держать. Защищаться тоже. Кто пырнул в брюхо Околотеня даже не увидел. Ничуть бы не удивило, если кто из своих пехотинцев в запарке общей свалки. Мы рухнули вместе, едва успел машинально выдернуть ноги из стремян, но ударился о землю так, что вышибло дух.

Я услышал жалобный стон и не сразу понял, что это сам и издаю эти звуки. Впервые пришла мысль — все. На этом мое чистилище заканчивается. Пора умирать по-настоящему. Зачем все было так и не дошло, но выбор отсутствует. Если не настал последний час, то что может быть хуже? Осталось на прощанье немножко порезвиться. Я берсерк, напоминаю сам себе. Включиться получилось не сразу, уж очень мозжила рука. Но я так часто сознательно уходил в данное состояние под присмотром Ляха и под крайне неприятные пинки и вопли над ухом, чтоб сбить с настроя...