Биография Толкина

Вторник, 25 апреля: Плохо прочитал лекцию, полчаса беседовал с Льюисами и Ч.У. (в "Белой Лошади"), постриг три газона, писал письмо Джону и сражался с непокорным абзацем во "Властелине". Здесь мне понадобилось узнать, насколько позже каждую ночь вблизи полнолуния происходит восход луны и как тушить кролика!

Четверг, 4 мая: На сцене появился новый персонаж (я уверен, что не выдумывал его и даже не желал этого, хоть он мне и симпатичен, а он взял да и появился в лесах Итилиена): Фарамир, брат Боромира и он предотвращает "катастрофу" благодаря много чему из истории Гондора и Ристании. Если так дело пойдет и дальше, то многое о нем придется убрать в Приложения; туда уже попало полно занимательного материала о хоббитской табачной промышленности и языках Западных земель.

Воскресенье, 14 мая: Вчера я сколько-то писал, но это было ничто по сравнению с двумя вещами: необходимостью очистить кабинет (в нем полный беспорядок, сразу видно, что хозяин занят литературой или филологией) и тем вниманием, которого потребовали дела, да еще все эти волнения с луной. Я имею в виду, благодаря которым я разузнал, что моя луна в критические дни между тем, как Фродо бежал из отряда, и существующим положением (когда он оказался близ Минас Моргула) совершает нечто немыслимое: одновременно восходит в одной части страны и заходит в другой. Всю вторую половину дня я переписывал кое-что из других глав.

Воскресенье, 21 мая: Благодаря убийственно холодной и пасмурной погоде (хотя и был небольшой дождь, газоны не подрастали) я получил возможность писать, но застрял вглухую. Все, что удалось написать или набросать, оказалось без толку: время, мотивы и так далее все изменено. Но наконец с огр. трудом, махнув рукой на некоторые дела, я теперь написал или почти написал все до пленения Фродо на перевале у самой границы Мордора. Теперь я должен вернуться назад к другим и попытаться хоть както довести дело до завершающего удара. Как ты думаешь, "Шелоб" подходящее имя для чудовища в образе паука? Это, конечно, всего лишь She + lob (т.е. паук), но, будучи написанным слитно, мне кажется, звучит солидно.

Среда, 31 мая: С понедельника ничего серьезного не написал.

Сегодня около полудня сидел и потел над бумагами отделения и взял мои ркпси в издат. в 2 ч. сегодня последний день. Вчера: лекция прокол, после рыбной ловли, вот и пришлось топать пешком до города и обратно, а отремонтировать велосипеды невозможно, так что истратил я полдня на мрачную войну, в результате снял шину, заклеил прокол в камере и разрез в покрышке и поставил все на место. Эгей! Триумф!

Собрание Инклингов было очень радостным96. Присутствовал один Хьюго: выглядит несколько усталым, но уж точно очень шумным. Гвоздем программы были глава из книги Уорни Льюиса о временах Людовика XIV (полагаю, вещь очень хорошая) и некоторые выдержки из К.С.Л. "Кто идет домой" книга об аде; думаю, лучше бы ее назвать "Дом Хьюго"97. Я вернулся домой заполночь. Весь остаток времени, исключая дела по дому и вне него, я истратил, отчаянно пытаясь довести "Властелина" до приемлемой остановки: пленения Фродо орками на перевале, а после этого у меня должен быть перерыв на экзамены. Я сидел часами и удалось: прочел последние две главы ("Логово Шелоб" и "Выбор Сэммиума Скромби" ) К.С.Л. в понедельник утром. Он одобрил их необычно бурно, а на последней главе прослезился; по всем признакам, так надо держать.

Книга IV "Властелина Колец" была перепечатана и отослана Кристоферу в Южную Африку. К этому моменту Толкин был уже совершенно вымотан последним яростным штурмом романа. Кристоферу он написал: "Когда усталость пройдет, я снова засяду за книгу'. Но какое-то время ничего не получалось. "У меня нет никакого вдохновения на "Властелина", писал он в конце августа. К концу года к написанному ничего не прибавилось, за исключением наброска оглавления оставшихся глав. Профессор вознамерился переписать и завершить "Утерянную Дорогу" (неоконченную и заброшенную много лет тому назад повесть о путешествии во времени). Он обсудил с Льюисом идею совместного написания книги о природе, функциях и происхождении Языка. Ничего из этих проектов не вышло, а Льюис в связи с так и не появившейся книги об Языке охарактеризовал Толкина как человека "великого, но разбросанного и непоследовательного". Слово "разбросанный" не очень соответствовало действительности, а вот "непоследовательный" — это бывало.

В течение 1945 года Толкин мало что написал для "Властелина Колец", если вообще что-то написал. Война в Европе кончилась 9 мая 1945 года. На следующий день Чарльз Уильямс заболел. Его прооперировали в Оксфордской больнице, но 15 мая он умер. Хотя они с Толкином придерживались разного строя мыслей, но оставались добрыми друзьями, и смерть Уильямса была жестоким ударом: символом того, что наступление мира еще не означает конца всем тревогам. Уж это Толкин знал очень хорошо. Еще когда шла война, он заметил Кристоферу: "Мы пытаемся одолеть Саурона с помощью Кольца'. А после окончания войны он писал: "Война еще не окончена (то есть она более-менее проиграна). Но, конечно, неправильно было бы предаваться таким мыслям, ибо Войны всегда проигрываются, а эта еще продолжается; благодушие опасно'.

Осенью 1945 года он стал профессором английского языка и литературы Мертоновского колледжа, а, следовательно, членом Совета преподавателей этого колледжа; по его мнению, Совет был "приятно неформальный" по сравнению с Пемброковским колледжем. Через несколько месяцев после ухода на пенсию Дэвида Никола Смита встал вопрос: кого назначить на должность профессора английской литературы? У Толкина было право голоса, и он писал: "Оно должно принадлежать К.С. Льюису или, возможно, лорду Дэвиду Сесилу, но наверняка сказать нельзя'. На самом деле должность не досталась ни тому, ни другому: ее предложили Ф.П. Уилсону, и тот принял предложение. Хотя нет оснований предполагать, что Толкин не поддержал кандидатуру К.С. Льюиса, но после этого холодок между друзьями стал чуть явственнее. Точнее сказать, со стороны Толкина началось постепенное охлаждение. Почему — точно сказать нельзя. Вероятно, Льюис поначалу этого не замечал, а когда заметил, то встревожился и опечалился. Толкин продолжал посещать собрания Инклингов так же, как и Кристофер, который после войны вернулся доучиваться в Троицын колледж. Впервые Кристофер был приглашен на заседание Инклингов, чтобы читать вслух "Властелина Колец" (по мнению Льюиса, сын читал лучше отца), а потом уж стал членом клуба за собственные заслуги. Но хотя Толкин по вторникам появлялся в "Птичке и малыше", а по четвергам в колледже Магдалины, уже не было прежней близости между ним и Льюисом.

Возможно, отчасти угасание старой дружбы ускорилось изза критики (временами справедливой) деталей "Властелина Колец" со стороны Льюиса, а особенно изза комментариев к стихам (надо заметить, стихи в романе ему вообще не понравились, за примечательным исключением аллитеративных). Эти комментарии порой очень задевали автора, но чаще он их просто игнорировал, что дало повод Льюису заметить позднее: "Никто и никогда не оказывал влияния на Толкина: с таким же успехом можно было бы повлиять на бандерснэтча98 ". Возможно также, что охлаждение со стороны Толкина было вызвано неприятием "Хроник Нарнии" — льюисовского сборника сказок для детей. В 1949 году Льюис начал читать Толкину первую "Лев, колдунья и платяной шкаф". Реакцией было презрительное фыркание, а издателю Роджеру Лэнслину Грину довелось услышать из уст Толкина следующее: "Это точно не пойдет! Я имею в виду: нимфы и их обычаи, любовная жизнь фавна'. И тем не менее Льюис завершил эту сказку, а когда она и все остальные были опубликованы, "Нарния" нашла такой же широкий и восторженный круг читателей, как и "Хоббит". Толкин же так и не смог подавить свое предубеждение к этой книге. В 1964 году он писал: "Печально, что "Нарния" и тому подобная часть трудов К.С.Л. не пользуется моим расположением, а моя работа, в свою очередь, находится вне круга симпатий Льюиса'. Нет сомнения, он чувствовал, что в своих книгах Льюис как-то использовал мысли и рассказы товарища-инклинга. Наряду с возмущением от того, что Льюис вырастает в теолога-популяризатора, возможно, Толкина раздражала также ситуация, когда его друг и критик, слушавший легенды о Средиземье, вроде бы как встал из кресла, подошел к столу, взял перо и сам принялся "показывать класс". Без сомнения, задевающим обстоятельством было и то, что детские книги Льюиса выходили большим тиражом и почти неприлично быстро. Семь "Хроник Нарнии" были написаны и опубликованы всего за семь лет. Это меньше половины того срока, который понадобился для созревания "Властелина Колец". Между друзьями возникали и другие трения, а после 1954 года, когда Льюис получил свежесозданную кафедру литературы средневековья и Возрождения в Кембридже, он должен был большей частью жить вне Оксфорда, и они с Толкином встречались сравнительно редко.

В конце войны "Хоббит" был переиздан; готовился к печати "Фермер Джайлс из Хэма". Летом 1946 года Толкин сказал "Аллену и Анвину", что приложил все усилия к завершению "Властелина Колец", но тщетно. На самом же деле он с конца весны 1944 года и не прикасался к работе. "Право же, я надеюсь закончить дело до осени', — заявил он и в последующие недели попытался это провернуть. В конце года издатели узнали, что в работе "последние главы". А после этого семья Толкинов переехала.

Дом на Нортмур-род был слишком велик для нынешнего состава семьи, и содержание его обходилось дороговато. Поэтому профессор Толкин записался в очередь на дом в Мертоновском колледже, и когда вблизи центра на Мэйнор-род подвернулся подходящий дом, он его снял. Они с Эдит, Кристофером и Присциллой переехали в течение марта 1947 года; к тому времени Джон уже работал священником в центральных графствах, а Майкл был школьным учителем, отцом семейства (у него уже рос сын).

Почти сразу же Толкин понял, что новый дом номер 3 по Мэйнор-род несносно тесен. Это было безобразное, кирпичное, очень маленькое строение. В нем не было подходящего кабинета, а только "гостиная" в мезонине. Семья решила, что как только Мертоновский колледж предложит лучшее жилье, надо снова переезжать. Да и других забот хватало.

Сын издателя Райнер Анвин, чья рецензия в свое время проложила "Хоббиту" дорогу к публикации, в это время был студентом Оксфорда. Его познакомили с Толкином. Летом 1947 года автор "Властелина Колец" решил, что роман уже достаточно готов для того, чтобы его перепечатать и показать. По прочтении Райнер сообщил отцу, что это "книга вычурная", но тем не менее "блестящая и захватывающая". Он заметил, что борьба Света и Тьмы заставляет подозревать аллегорию и откомментировал так: "По совести, не знаю, кто может стать ее читателем; дети не все поймут, но если взрослые заставят себя в ней покопаться, многие, несомненно, получат удовольствие'. У него не было никаких сомнений, что книга достойна публикации в отцовском издательстве. Он предложил разделить ее на отдельные тома, поскольку, по его мнению, в этом отношении кольцо Фродо схоже с кольцом Нибелунгов.

Стэнли Анвин довел эти комментарии до сведения автора. Толкина всегда коробило сравнение его Кольца с Вагнером и Niebelungenlied99: по его словам, оба кольца круглые, но на этом сходство кончается. Да и предположение об аллегории не добавило радости; в ответ он заявил: "Пусть Райнер не подозревает аллегорию. Есть "мораль", и, полагаю, в любой сказке она достойна занять место, но это совсем другое дело. Даже борьба между Тьмой и Светом (это он так сказал, а не я) для меня всего лишь частная стадия истории, возможно, ее кусочек, но не вся Картина; действующие лица суть личности; каждый из них, конечно, содержит всеобщее, а то они вовсе не были бы живыми, но таким образом их никогда не представляли'. Однако в целом Толкина обрадовал райнеров энтузиазм. В заключение было сказано: "Вещь должна быть завершена такой, какой ее задумали, а уж тогда пусть ее судят'.

Но пока что до завершения работы было еще далеко. Толкин пересматривал, подчищал, правил ранние главы и так много тратил времени на книгу, что коллеги уже начали думать, будто филологию он навсегда забросил. Но в это время завершить работу Толкин еще не мог.

В течение лета 1947 года он набросал пересмотренный вариант "Хоббита", в котором лучше объяснялось, почему Голлум так привязан к Кольцу. Вообще-то для продолжения этот кусок подходил больше. Написав его, Толкин отослал материал Стэнли Анвину и попросил его высказать свое мнение. Тот по ошибке счел, что присланное подлежит безусловному включению в новое издание "Хоббита", и переслал материал непосредственно в производственный отдел. Через много месяцев автор с огромным изумлением увидел эти строки в печати (ему прислали гранки нового "Хоббита") .

В последующие месяцы "Властелин Колец" подошел, наконец, к завершению. По воспоминаниям самого авторпа, он "прямо рыдал", описывая встречу героев-хоббитов на Кормалленском поле. Уже давно он задумал услать в конце книги главных героев на Запад через море, и когда была написана глава, в которой корабли уплывают из Серебристой Гавани, огромная рукопись была близка к завершению. Близка, но не совсем. "Люблю, чтобы все концы были связаны," признался однажды Толкин. Он хотел быть уверенным, что в этом романе именно так дело и обстоит. Поэтому он написал эпилог, в котором Сэм Скромби рассказывает своим детям, что случилось с теми из главных персонажей, которые не уплыли на Запад. Кончался он тем, что Сэм вслушивался во "вздохи и бормотание моря, омывающего берега Средиземья'.

Вот это уж точно был конец, а после Толкин принялся за правку, еще одну, и еще, пока весь текст не удовлетворил его целиком, и это потребовало многих месяцев труда. Об этом романе он однажды заметил: "Полагаю, в нем мало найдется фраз, которые я бы не переделывал'. После этого автор двумя пальцами напечатал беловик (печатать десятью пальцами он так и не научился). Машинку пришлось установить на кровати в мезонине, потому что в доме не было комнаты, куда можно было бы поставить письменный стол. Еще до осени 1949 года все было готово.

Беловую рукопись Толкин дал К.С. Льюису. Вот какое письмо было получено в ответ.

Мой дорогой Толлерс,

поистине, uton herian holbytlas100. Я испил чашу до дна и утолил давнюю жажду. Вещь определенно идет строго по возрастающей в грозной величественности (и зеленые долины этого вовсе не снимают, без них точно было бы уж слишком круто), и во всем мире изящных искусств, насколько мне известно, почти не имеет равных себе. Полагаю, это вершина в двух отношениях: во вторичном создании Бомбадил, умертвия, эльфы, энты как из неисчерпаемого источника созидания. И еще в gravitas101. Ни один рыцарский роман не может зарядить столь убедительно своим "эскапизмом". Если ошибки и есть, то, верно, они в другом: все победы дарованы надежде, а немилосердное накопление препятствий героям выглядит едва ли не болезненным. А долгая coda102 после устроенной катастрофы независимо от твоего желания создает эффект, напоминающий нам, что победа столь же преходяща, как и конфликт, что (по словам Байрона) "нет моралиста суровей, чем наслаждение", так что финал оставляет впечатление глубокой меланхолии.