Игры в вечность

Эмеш держал меч обеими руками, выставив вперед, и отблески пламени сверкали в желтых птичьих глазах.

— Греби, я сказал!

— Ты убьешь меня? — вместе с отблесками, в желтых глазах светится живой интерес.

— Я заставлю тебя подчиниться!

Как ни странно, демон кивнул, довольно оскалился и развернул лодку.

Эмеш не удержался, вздохнул с облегчением — драться с демонами ему не хотелось, он еще боялся, ведь такого просто не может быть... не может быть с ним... в самом деле. Но было. И отступать поздно. Если бы пришлось — он бы, ни на секунду не усомнившись, снес лодочнику башку, вот этим самым мечем. Не важно как, и не важно, что было бы потом.

А прыгнув из лодки на землю, почувствовал, как меч ускользнул из рук, вновь становясь красным драконом. Правильно. Так надо. Он с лодкой одно, не разделить. Он даже одно целое с Уршанаби. И голова шла кругом, отчаянно пытаясь понять.

Впрочем, незачем понимать. Понимать он будет потом. В тишине. Когда сделает все, что должен.

Эмеш едва ли не силой вытащил тени из лодки, все до единой, они не упирались, просто застыли столбом. Потом стащил с запястья желтый пластиковый браслет, тот самый, без которого не выйти из Илара, размахнулся и кинул в реку. Больше не понадобится. Даже засмеялся от этой мысли. Сразу стало как-то легко.

Крепко схватил за руки Лару и Думузи, потащил наверх. Идут ли за ним остальные — было все равно, оборачиваться не хотелось. Он как Орфей вел наверх прекрасную Эвридику... впрочем нет, ее Орфея он вел то же. А кто он сам теперь?

Теперь остается научиться воскрешать и дарить жизнь.

Он учится — как умеет.

* * *

Кайраш лежал на спине и глазел в небо.

— Повесь браслет вон туда, — откуда-то из-за спины грустно сказала Нима, она еще не знала всего.

Потом обернулась к нему не спеша, хотела что-то сказать и замерла на месте, настороженно нюхая воздух. И вдруг оба скорпиона оказались на ногах, пред ним, ощетинились, зашипели дико, так что тени попятились. Смертоносные жала сверкнули, наливаясь ядом.

Нет, Эмеш не испугался.

— Я его выбросил, — сказал лишь, смеясь.

Он больше не боится, он даже не станет убивать — просто уйдет, забрав тени с собой.

Теперь ему можно все.

— 5

Эмеш долго смотрел на небо и никак не мог понять, день сейчас или ночь. Солнце тусклым-тусклым блином висело в зените... или это луна?

Только потом понял — это боги ушли, скоро не будет ни дня, ни ночи.

Атт был у себя, в огромном, опустевшем дворце. На верху, в кожаном кресле, за большим, черным, полированным столом. Задумчиво вертел что-то в руках, Эмеш так и не успел разглядеть что, ладонь быстро сомкнулась, надежно пряча маленькую вещичку.

— Ну как? — мрачно спросили небеса, не оборачиваясь и не слишком-то надеясь на ответ.

Эмеш покачал головой — слишком сложно, чтобы объяснять. Они стояли втроем у двери.

— Папа, — всхлипнула тень за его спиной.

Впрочем, уже не тень, вдали от Илара она все больше и больше обретала плоть.

Атт вздрогнул, поднял глаза и едва сдержался, чтобы не закричать, сразу поняв все. Вскочил, подбежал на негнущихся ногах, боясь даже дотронуться, не то, что обнять. Он понимал, что произошло, но никак не мог поверить, руки дрожали...

Только сейчас Эмеш, наконец, понял, что сделал.

— Я отбил их у Уршанаби, — виновато улыбнулся он. — Теперь все будет хорошо.

А ведь он, черт возьми, всемогущ! Он умеет воскрешать мертвых и не боится демонов. По-настоящему.

Крупные слезы катились по морщинистым щекам небес, словно капли дождя.

— Спасибо, — едва слышно шепнули губы.

Как хорошо, что Атту ничего объяснять не надо, он все понимал и сам. Эмеш был несказанно благодарен небу за это понимание. Как можно объяснить? Река, Илар, огненный меч... Атт не будет расспрашивать, к чему? Нужны ли ему подробности, когда он ясно видит главное. Демоны так, шелуха, демоны далеко... его дочь рядом, теперь все будет хорошо.

И, конечно, он сейчас не будет уговаривать Эмеша вернуться домой, вместе с остальными.

Теперь Эмеш точно знал — его место здесь.

Теперь точно знал — так правильно. Так надо. Это легко.

Все вдруг становилось таким простым и ясным, когда выбор сделан и перед тобой только один путь. И он уже идет по нему, он не сможет вернуться, не сможет свернуть. Дом остался слишком далеко позади. Дома больше нет, и, кажется, — не было никогда. Он больше не тот Эмеш, которым был, он другой. Этот Эмеш родился здесь, и здесь его дом. Это его мир.

Смотрел на Атта и улыбался.

А ты иди домой, великий владыка небес, — молча говорил он, — мне так будет проще, когда один на один, не оглядываясь больше на всех вас, не имея грозного неба над головой и сияющей армии за спиной. Уходи, так мне будет легче рассчитывать только на себя. И верить.

Я справлюсь. Я уже почти научился.

Атт все стоял, сжимая в объятьях дочь. Долго стоял, наверно день и ночь успели поменяться местами. Эмеш не мешал, в таких делах мешать нельзя. Потом Атт повернулся к нему.

— Мы остались одни тут, Сар, больше никого. Ты чувствуешь?

Эмеш закрыл глаза, слушая пустоту. Да, он чувствовал, пустота была рядом, не за хрустальным куполом, она была прямо здесь, заглядывая мертвыми глазами ему в глаза. Не было больше никого. Улыбнулся счастливо.

— Ты знаешь, что делать? — спросил Атт.

Эмеш кивнул. Он знал, хоть и не понимал еще до конца как. Но после Илара он знал — верный путь сам ляжет под ноги, нужно только поверить, не усомнится, довериться этому пути. Не бояться.

— Ты справишься?

Снова кивнул. Справится. Он действительно верил сам. Теперь точно справится.

Атт кивнул.

— Ну, удачи, Саша. Я верю в тебя.

Эмеш не удержался, ухмыльнулся во весь рот — когда в тебя верит само небо, сомневаться нельзя.

Больше ничего не говорили, ни единого слова.

Атт подошел, пожал Эмешу руку, его ладонь оказалась широкой, крепкой и жесткой. А на другой ладони лежали ключи. От дома. Там. Большой, длинный, блестящий — от входной двери, и маленький, с потертой пластмассовой верхушкой — от гаража. Настоящее сокровище, ценнее которого нет.

Они люди, что бы там с ними ни случилось. Просто люди.

И трое из них сейчас возвращался домой, все еще плохо веря в свое счастье.

Один остается. Его дом здесь.

— 6

— Эй, парень.

Кинакулуш остановился, замер, глядя на стоящего в стороне человека. Хотел что-то сказать, но передумал.

Думузи сделал шаг вперед.

— Я хочу поговорить.

— Со мной? — глухо поинтересовался пастух.

— С тобой и твоим братом.

— Хорошо.

* * *

Думузи выпросил у Атта несколько часов, чтоб "закончить кое-какие дела", причин он объяснять не стал. Еще несколько часов, и они будут дома. Это было так странно, что казалось неправдой, никакого дома нет, и не было никогда. Слишком давно. Как там будет?

Но только с каждой минутой воспоминания возвращались — его дом... серенькая кирпичная пятиэтажка углом, кусты сирени у подъезда, какая-то бабка с тазиком вечно развешивает на улице белье... узкая темная лестница и дверь, обитая красновато-бурым дерматином, чуть ободранная с угла, а за дверью, дома... Думузи на минуту закрыл глаза, стараясь поверить. Эх, там мама, отец, старшая сестра и дядя Женя, мамин брат, еще толстый полосатый кот Барсик. Заметили ли они его отсутствие в триста лет? Ведь говорят, что вернутся они туда же, откуда ушли. Не верится, что скоро все это снова будет. Он сам слишком изменился.

По-прежнему — не будет. Но все же будет вечно орущий телевизор, огромная кастрюля супа в холодильнике и будильник, звенящий в самый неподходящий момент. Будет? Странно.

Как может снова все это быть?

Он бог, дикий ветер степей.

Кто он?

Все так перемешалось.

Нет, он больше не бог, бога больше нет.

Что-то изменилось. Щелкнуло. Резко и страшно. Это от того ли, что он скоро вернется домой, и этот мир станет лишь сном? Или оттого, что умер недавно? Илар, Река. Не хотелось такое вспоминать, внутри все сжималось — живым не стоит помнить мир мертвых и желтые глаза лодочника. Не стоит. И еще больше не хотелось вспоминать, что было до того. Те бабочки, огонь... Нет, не стоит. Ничего не было. Это только игра, только игра — повторял сам себе, нельзя умереть и воскреснуть на самом деле. Не было. Не было!

Однажды, когда он состарится, в том своем мире, все будет совсем иначе, никакого Илара, никакого лодочника...

Или нет? Кто знает.

Сейчас не время.

* * *

Еще немного он побудет тут богом. Еще есть дело.

Впрочем, дело скорее для человека.

Вот и пришли. Мальчик-Илькум замер на поле, к нему спиной, красноперая стрела ползет к уху, замирает на миг и срываясь с тетивы, летит в цель. Точно, в яблочко, вонзаясь в хвост предыдущей, расщепляя пополам. Кто-то радостно улюлюкает, а Илькум лишь оглядывается растеряно. Думузи встречается с ним взглядом.

А ведь не мальчик уже. Повзрослел за эти несколько дней, возмужал, хоть, кажется, ничего не изменилось в лице, только взгляд стал суровый, тяжелый. Да еще круги под глазами — устал, нелегко им тут.

— Илькум, я хочу поговорить.

Стрелок даже не удивился.

— Уходи, — серьезно сказал он.

— Мне нужно поговорить. Потом я уйду и больше никогда не вернусь.

— Уходи сейчас, — сказал Илькум. — Нам не о чем говорить.

Кинакулуш подошел, что-то шепнул брату на ухо, похлопал по плечу, тот долго думал, и в конце концов кивнул.

— Хорошо.

* * *

Они сидели в стороне, у стены, и что-то не клеилось.

— Так ты пришел забрать меня с собой? Зачем?

Думузи ходил туда сюда, не находя себе места, судорожно сжимая и разжимая пальцы, он и не знал толком, что сказать, не был готов сейчас к этому разговору, но времени уже нет. Наконец, остановился, заглядывая Илькуму в лицо.

— Ты мой сын...

— И что? Тебе всегда было плевать, — холодно произнес стрелок, сжимая зубы. — Тебе никогда не нужна была моя мать, и я тоже не нужен. Что вдруг теперь?

Думузи тихо кашлянул, пытаясь собраться и найти слова...

— Возможно, этому миру скоро придет конец, я не могу ничего с этим сделать. Единственное, что я могу — забрать несколько человек с собой.

— Я никуда не пойду.

— Но тогда ты погибнешь, — Думузи с трудом сдерживался, чтобы не сорваться на крик, не схватить и тащить силой.

— Знаешь, отец, — Илькум медленно и очень отчетливо произнес это слово, — когда-то я так хотел, чтобы ты обратил на меня внимание, хотел, чтоб ты пришел, хоть посмотрел на меня... но кто я для тебя? И кто для тебя моя мать? У тебя их были сотни, ведь так? Не качай головой, это не важно. Знаешь, я так хотел быть достойным тебя, хотел стать героем, совершить подвиги... Чтобы ты заметил меня. Чтобы гордился. Смешно? Пожалуй. Но как иначе? Я так хотел...

Илькум, тяжело дыша, облизал пересохшие губы, слова давались с трудом и уши горели от волнения.

— Знаешь, Ветер, это все твой дар, — зло продолжал он. — Это ни на миг не позволяло мне забыть кто я такой. Как насмешка. Да, я хотел быть достоин. А когда дар вдруг исчез — я испугался, словно вся жизнь перевернулась, и я не знаю больше куда идти. Зато потом стало так легко... Правда. Я вдруг понял, что могу жить, как захочу, просто, для себя, никому ничего не доказывая. Уходи, Ветер, и забирай все с собой. Мне не нужно. Мы тут как-нибудь справимся сами.

— Справитесь? — не поверил Думузи. — Как?

— Уходи.

— А ты? — спросил у Кинакулуша.

Тот лишь усмехнулся. Он тоже не пойдет.

Он еще пытался что-то говорить, доказывать. Бесполезно. Илькум слушал и качал головой.

— Хорошо, — сказал Думузи, наконец. — Прощай. И удачи вам всем.

Была даже глупая мысль остаться тоже. Но если останется он, то вместе с ним останется Лару, а вместе с ней Атт. "Уходите", — очень отчетливо сказал Эмеш, — "Я справлюсь один, вы будете только мешать". Эмешу, который вывел их за руку из Илара, сложно не верить. Несмотря ни на что, вопреки всему. Он справится. Хотя, что может сделать человек?

Повернулся, чтобы уйти. За спиной стоял царь.

— Кто ты? — потребовал он.

— Думузи.

Имя прозвучало как-то неправильно, фальшиво. Не слишком-то ветер похож сейчас на бога, да после Илара — считай, совсем не похож. Бог умер там. Сила божественная еще осталась, но вот величия больше нет.

Тизкар долго стоял размышляя, оценивая.

— Что ты хочешь?

— Мы уходим. Возможно, этот мир скоро погибнет... — он говорил прямо, почему-то казалось, что царь и так должен все знать. Царь смотрел равнодушно, похоже, так и было, он все знал. — Я могу взять несколько человек с собой, в свой мир.

— Сколько?

Думузи набрал воздуха в грудь, выдохнул, покачал головой.

— Думаю человек пять-шесть... на самом деле я точно не знаю, но пятерых проведем точно.

Глаза Тизкара жестко сощурились.

— А остальные?

Думузи не стал отвечать.

— И кого ты возьмешь? — спросил царь?

— Могу взять тебя.

— Меня? — царь усмехнулся. — Я не пойду. Мое место здесь. Как я могу бросить их?

— А чем ты сможешь им помочь?

На этот раз царь отвечать не стал — к чему, и так ясны все причины. Думузи больше не возражал, к чему? Все уже сделали свой выбор.

— Я хотел взять Илькума, — отчего-то тихо, словно оправдываясь, сказал он, — но он не захотел.

— Очень хорошо, — ровно сказал царь. — У меня на счету каждый воин.

Думузи с трудом сглотнул. Их ждет битва, с Урушпаком. Пойти что ль к урушпакскому царю, запретить воевать?

— Я могу сделать, что войны не будет.

Тизкар шумно выдохнул, стиснул зубы.

— Не надо. Нам нужна эта война.

Думузи не стал возражать. Пусть война — так им проще.

— Мы уходим... — совсем-совсем тихо, глядя в сторону.

Зря он пришел.

— Идите.

Царь ухмыльнулся.

— 7

Воины Урушпака приплыли утром.

Впрочем, было ли это утро, Тизкар точно не знал, в последнее время все перемешалось так, что и не разобрать. Но раз корабли приплыли, то пусть это будет утро, так проще.

Двадцать кораблей. Огромная сила.

Загвоздка в том, что Урушпак мог выставить по крайней мере вдвое больше, своим шпионам Тизкар доверял, как самому себе. Где остальные?

Он бродил по стенам, старясь найти ответ, вглядывался в горизонт.

Хитрый враг, опасный враг.

Тизкар тихо радовался про себя — чем опасней враг, чем он страшнее, тем лучше. Вражеские полчища, топчущие поля у стен Аннумгуна, хорошо отвлекали от беспросветно-серого неба, в котором давно потерялись день и ночь. Небо гулко трещало, грозя ежесекундно обрушиться на голову, но оно было слишком высоко и непонятно, кто знает, упадет ли или раздумает, а вот урушпакская армия была реальней реального, прямо перед носом.

Если б не враг, скорее всего, началась бы паника.

— Думаешь, они полезут на стены? — хмуро поинтересовался Этана, поглаживая рукоять меча.

Да, сейчас в ход пойдут мечи, луки и копья, грохочущее оружие богов не для войны, скорее для забавы, его слишком мало — едва ли три десятка автоматов найдется, пять винтовок... патронов почти нет, здесь делать не умеют, а боги больше не дают... вообще больше ничего не дают эти боги, ну и демоны с ними, как-нибудь сами.