А именно — целых одну. Немного потертую, на одной ее стороне были коряво вычеканены непонятные мне символы, на другой — изображение бородатого мужика в короне — какого-то важного конунга, не иначе. Он был изображен в профиль, но с обоими глазами, однако, все равно красиво получился. Хотя, может это и не второй глаз, а отпечаток чьего-то жадного и острого зуба, проверявшего монету на подлинность так, как сейчас это делает на удивление тощий, как глиста, трактирщик в недорогой харчевне, куда я завалился за покупками.

Его Милость хотел пойти и купить все сам, но я убедил его как следует насладиться покупкой, испытать ее как следует, а сборы доверить мне. Дескать, мы, люди Севера, дети Всеотца, знаем толк в путешествиях и припасах. А то с Уильяма после сталось бы принести купленные на все оставшиеся деньги кувшин мутной воды (из источника Урд, да-да!, из Гьяллархорна чутка пролилось, когда старина Мимир снова решил промочить глотку), и краюшку черствого хлебца (испеченного из смолотых в муку орешков с верхушки самого Иггдрасиля, тех, что уронила белка Рататоск! Правда-правда, достойнейший хозяин трактира ведь не мог соврать?).

А то, что нас наверняка дрищ бы одолел с той воды — так не в силах воспринять скорбный человечий умишко мудрости из ее самой Источника! Слабы телом и духом оказались, недостойны.

"И вовсе не из свиного корыта это помятое яблоко, которое мне дали на сдачу, и чтобы уходил побыстрее! Добрый трактирщик сказал мне, что сама Жена Браги снизошла давеча в эту тошниловку, в сиянии небесной своей красоты! Из золотого ларца достала она это яблоко, и велела отдать достойнейшему. Мне и отдали! Что значит, никто больше не брал? Что за вопрос! Просто достойнейший — я!"

Ладно, надо заканчивать дурно думать о друге, хватит язвить. Прочь, злые мысли!

Идея продать коней, и за часть вырученных денег присоединиться к обозу какого-нибудь купца, направляющегося в нужную нам сторону, была его милостью решительно отвергнута.

Ну, значит, так тому и быть.

А вообще, если бы не вышеописанное прискорбное происшествие, проделавшее изрядную дыру в нашей казне, в городе мне бы понравилось еще больше. Почему Уильям назвал это место "дырадырой"? Дорнмауэр, конечно, поменьше нашего Хагаля будет, но уж всяко больше Лаксдальборга. Сколько тут народу! Народищу! Толпы! Я столько людей за раз видел только на ярмарке в Хагале, но там, помимо местных жителей, еще и со всего фюлька приезжие в это время были. А тут столько просто жило.

Встречались мне в граде этом достойные карлы в богатой и просто добротной одежде, крепких сапогах и башмаках, не с пустыми кошелями у пояса. При каждом меч или длинный кинжал, и это правильно: даровано богами людям бранное железо, символ свободного. Супруги их и подруги, и просто прохожие женщины, все в длинных платьях и уборах головных, весьма разных. Немало среди них довольно милых и даже весьма красивых (хотя до той же Ауд никто не дотягивает), но больше гораздо рябых и корявых, щербатых и бородавчатых, что, в целом, нехорошо.

Больше тут бондов и всякого прочего свободного люда, разного обликом. С кем-то удача — и одет он опрятно, и сыт, и пьян, и весел, а кто-то ею покинут, грязен, немыт и блеск голодный в глазах его, или отчаяние. Или злость.

Видел также трэлей, худющих, чумазых, бритых наголо, в скверной одежонке — мне кажется, излишне они тут тощи и грязны. Экономят хозяева зря: сытый трэль работает лучше, а чистый — меньше болеет.

Встретилась мне и местная городская стража. Вооружены неважно: короткие копья с широким наконечником, да короткий меч у пояса. На каждом простой шлем и одинаковые накидки, под ними то ли стеганые куртки, то ли еще что-то вроде того. Они делали вид, что наблюдают за порядком на центральных улицах, с ленцой прогуливаясь туда и сюда. На меня смотрели, почему-то, с подозрением.

Понравился мне город Дорнмауэр! Высокие каменные или деревянные дома, крытые черепицей или тесом, внушают уважение достатком тех, кто в них обитает. Правда, лачуг по окраинам гораздо больше, но это уж каждому свое. Богатый город, все же. Да в нем даже главные улицы камнем вымощены! Много лавок, всяких и разных. С едой, с оружием, всяческим снаряжением, одеждой и скобяными товарами и прочим добром. Много мастерских, от портных и шорников, до пекарен и коптилен. Харчевни есть, пивные, и заведения посолиднее.

А еще очень понравились городские укрепления. Низкая и ветхая городская стена, давненько не обновляемая, уверенности в своей неприступности не внушала, как и городской ров, совершенно засранный, и во многих местах засыпанный мусором. Такие же ветхие, как и стены, воротные башни, обсиженные наглым вороньем; как они (башни) от ветра-то еще не рассыпались? А под стенами, и с внутренней, и с внешней стороны, ютились все те же лачуги и лачужки простого люда, которые (из тех, что снаружи) так удобно было бы разобрать на стройматериалы для больших щитов и лестниц! Мне кажется, тут бы хватило и небольшого хирда, к примеру, нашего, с Лаксдальборга. Ну, может, еще кого бы позвать с собой, из соседей, дальней родни или морских ярлов — и нагрянуть в гости, в славный город Дорнмауэр, что процветает под сенью владычества конунга Роберта, четвертого этого имени. Думаю, нам добычу собирать дольше пришлось бы, чем этот город на меч брать! А больше всего той добычи было бы в здании магистрата, наверняка. Оно тут самое большое, и выглядит очень богато. Жалко, до моря отсюда далеко, но, при необходимости дети Севера могут и пешком далеко ушагать, было бы зачем.

Да, мусора тут многовато, он везде, и его не убирают. Народ гадит, где хочет, и моется редко. Их сточных канав мрачно смердит, а пару раз видел, как кадушки с помоями и нечистотами нерадивые жители опорожняли прямо из окон, хорошо, не на прохожих. Улочки еще эти, кривые, узкие и тесные — не самое приятное место для прогулки.

Это я про недостатки, коих не так и много, но они все же есть.

Однако в целом мне тут, повторюсь, очень понравилось. Будет, что рассказать друзьям и родне, если вернусь домой когда-нибудь.

Если вернусь...

От мыслей о покинутом отчем доме настроение как-то сразу испортилось, и я больно пнул под колено кстати подвернувшегося молодого карманника, который невзначай пробежался пальчиками по моему кошелю. Добычи там для него не было, но тут дело принципа. Всхрапнувшего от боли парня я хватать не стал, и звать стражу тоже не стал, а позволил ему ухромать в ближайшую подворотню. Поэтому, наверное, и не понадобилось вытаскивать секиру, когда ко мне дернулась парочка его дружков, в плечах пошире, рожей позлее, чем мною отоваренный. Конфликт, в принципе, был исчерпан, даже не начавшись, как следует: они потеребили рукояти длинных ножей, я в ответ похлопал ладошкой по обуху секиры. Их было двое — но с ножами. А я один — зато с секирой, щитом, который висел пока на ремне за спиной, и в броньке, которую ножичком не в раз и проскребешь.

Да, некоторые жизненные обстоятельства отучили меня бродить по незнакомым местам голым и безоружным.

Гулять дальше расхотелось, и уже вскоре я вернулся к платным городским конюшням, в общество баронского сына, который вдоволь натешился приобретением, был изрядно доволен, уже заждался меня, и начал проявлять признаки нетерпения. Любовь пела в его сердце и звала в дорогу, пусть и на ночь глядя, и он последовал влечению чувств. Да, асиньи Сьефн и Лофн, что в ответе за любовь, счастливую, и не очень, как взаимную, так и безответную, немало внимания уделили моему спутнику!

Отступление.

Престарелого алхимика мучила лихоманка. Настои лекарственных трав, умело заваренные травяные сборы, дорогие лечебные эссенции из старых запасов "на крайний случай", заговоры Ансельма — ничего не помогало. Всякий раз, вроде бы успешно изгнанный, проклятый недуг, что так не вовремя разбил Ульрика, возвращался. Снова и снова.

Снова и снова Ульрика бросало то в жар, то в холод, немели ноги, обкладывало горло, противно крутило живот, а по телу разливалась вязкая слабость. Где и подхватил-то такую дрянь? Даром, что ранее болезнь с подобными симптомами, да еще такая назойливая, в его практике не встречалась, а уж практика у него была богатой.

Старик грустно усмехнулся, прихлебывая из глубокого посеребренного кубка подогретое вино с дорогими специями: больной лекарь — это вроде как босой сапожник, или нищий меняла. Хотя, разумеется, всякое в жизни случается. Он вытянул ноги поближе к огню: сегодня очаг лаборатории использовался исключительно для обогрева — старика знобило.

Впрочем, сдаваться на милость недугу он не собирался — рано ему на погост. Нет, у него еще все впереди, ведь он теперь мастер Гильдии! Мастер! Хоть и самой низшей ступени, но какие его годы — не мальчик, конечно, и борода давно полиняла, но еще крепок и на погост ему определенно не пора!

Ульрик ждал гостей.

Вообще-то им полагалось бы прибыть еще утром, в крайнем случае, днем, однако посланцы Магистра почему-то задерживались. И этим гостям магистр Ризе был одновременно и рад, и не рад.

С одной стороны — хорошо, что о нем вспомнили в штабе: не век же ему сидеть в этом захолустье! Хорошо, вон, Ансельму: ему иногда занятные штуки из топей приносят, артефактор и сам никуда уезжать не желает. Корни пустил, обжился, с болотными несунами дружбу водит, дела имеет, и жизнью доволен. А он, Ульрик...

Достоин большего.

Нет, все-таки ему повезло с этим дурачком-северянином! Обычные укрепляющие, ранозаживляющие и прочие составы, приготовленные из трав, выращенных этим обалдуем, оказались на порядок эффективнее всего того, что выходило из-под его рук ранее, хоть и готовились по тем же методикам и рецептам, что и раньше. Их зачли за экзамен на мастерскую ступень сразу. Однако большой ошибкой, как чуть позже понял Ульрик, было продавать столичным гильдейским алхимикам еще и сырье для зелий.

Снова прорезалось чувство досады на собственную оплошность, а, вернее, на скупость и нерасчетливость. Да, деньги он получил хорошие — но один раз. Зачем было торопиться? Зачем жадничать? Так ведь нет, взыграло ретивое: утер мастер Ризе нос молодым столичным умникам, не будут больше с ним через губу разговаривать! Эх, поддался на лесть и уговоры, продал... Про своего раба он ничего, конечно, не сказал, но дураков, как видно, в столице не держали.

— Жди вот теперь гостей, старый дурень, — пробормотал Ульрик себе под нос — Эх... — тихонько вздохнулось ему.

Особых проблем он от приезда столичной делегации, впрочем, не ожидал. Ну, сбежал ценный раб, каким-то образом задурив пустую головенку сопляку барона, он, Ульрик, сделал все, что мог для его поимки! И не его вина, что вернуть раба не удалось. Чудо еще, что удалось упросить-убедить этого придурка Андрэ отправить людей на поиски. Воистину сказано: "у кого железный щит, у того железный лоб" — это про таких, как он. Плевать капитану на приказы магистра, плевать на интересы гильдии, пришлось вот в долги лезть. И то, все напрасно.

— Эх...

Хотя, чего теперь-то уж переживать: что вышло, тому и быть. Все равно тайну долго было бы не сохранить: чтобы это понять Ульрику хватило одного взгляда на то, во что превратилась его делянка. Особенно старика впечатлил огромный куст того, что раньше было боярышником, тихонько шевеливший ветвями при полном безветрии. И немного костей в высокой траве, возле его корней.

— Эхехе... — старик небрежно поставил кубок с недопитым вином на подлокотник простого деревянного кресла.

Вот что бы ему, Ульрику, не вернуться на день-другой пораньше! Уж он бы придумал, как все полностью в свою пользу вывернуть! И раб ему все до травинки собрал бы — раз сумел вырастить, значит, и собрать бы смог, не так ли? Да тут с одной делянки, глядишь, на отступное гильдии хватило бы, и на безбедную старость останется. И встречать ее, эту самую старость, не в подвале старого замка, а в своей усадьбе, которая будет располагаться близ столицы.

— Эх...

Вот так подумаешь — уже и серебряный медальон на серебряной же цепи, с символом гильдии на одной стороне, и гербом Ории на другой, демонстрирующий окружающим, что его владелец есть мастер гильдии, не покажется достойной наградой.

— Охо-хо...

Невеселые размышления алхимика прервал громкий топот, с которым в подвал проник мальчишка-конюший.

— Мастер Ульрик! Мастер Ульрик!

— Чего тебе? — не поворачивая головы, буркнул старик.

— Там! Приехали! Вас требуют!

— Кто? — спросил Ульрик, хотя ответ знал и сам.

Все-таки неприятности будут — подумал новоиспеченный мастер Гильдии, с кряхтением покидая удобное кресло и такой теплый очаг и отправляясь в неприятно холодные летние сумерки.

Во дворе оказалось неожиданно, для этого времени суток, многолюдно.

— Прошу вас, капитан, прочтите это, — с этими словами невысокий тщедушный человек вытащил из-под полы плаща какой-то сверток и бережно его развернул, явив на свет бережно свернутый в трубку свиток, перевязанный убористой лентой — Тут ответ на многие ваши вопросы.

Капитан Андрэ Меро, воин храбрый и умелый, возвышался надо собеседником на полторы головы, но того это нисколько не смущало.

— Хорошо. Свет мне! — факелов в скопившейся вокруг толпе хватало, один из них передали капитану.

— Таааак... Мы, Роберт Адальберт Готтард... Хм... Четвертый... Хм... — в процессе прочтения капитан на глазах впадал в задумчивость, что для знающих своего командира воинов и челядинцев, было весьма удивительно, — Податель сего... Хм... Всемерное содействие? Составлено старшим писцом канцелярии... Таааак, а печати... Хм... — капитан оторвал взгляд от письма — И у вас, конечно, есть...

— О, конечно же! Позвольте? — его собеседник стянул с левой руки перчатку, и по очереди прикоснулся одним из колец, коими оказались унизаны его пальцы, к каждой из четырех печатей, располагавшихся по краям письма, те на миг вспыхивали нежным бирюзовым светом, — Вы удовлетворены?

— Да, полностью. Пройдемте в мои покои, господин?

— Куно. Просто Куно. Вы проводите меня?

— Конечно. Самуэль!!! — гаркнул капитан, обернувшись к столпившимся подчиненным.

— Тута я! — отозвался поименованный.

— Размести людей господина Куно в казарме, распорядись насчет еды и вина...

— Капитан Меро, дело, порученное мне Его Величеством, не терпит отлагательств, — тактично обратил на себя внимание посланник.

Капитан спорить не стал.

— Прошу следовать в мои покои, господин Куно.

— Мессир Ризе, присутствует ли в замке? Мое поручение имеет некоторое касательство также и к нему.

Старый мастер, не дожидаясь, пока его окликнут, подошел ближе.

— К вашим услугам, — обозначился он неожиданно осипшим голосом.

— Великолепно! — изобразил радость посланник, он обернулся к своим людям — Мессир Арне, мессир Брешч, прошу вас следовать за мной, капитан? Вы проводите нас?

— ... После чего доставлен вольным человеком Томасом Ланге в бессознательном состоянии в телеге и передан в распоряжение мессира Ульрика и мессира Ансельма, для излечения.