За всеми этими размышлениями, а также немудреным ужином, состоящим из запасов братцев и водицы (из их же припасов) я не заметил, как на болото опустилась ночь. Клочья тумана, меж тем, рассеиваться не спешили, наоборот, сгустились даже, хорошо хоть, дождь прекратился, и я напялил на себя провонявшие дымом шмотки — теплые, да подсохли чуток.

А еще я, кажется, засыпаю — "Волчий бег" выдохся, наконец, и на веках, в которых раньше стояли словно распорки, теперь повисли, будто, свинцовые гири.

Тишина, ни звука вокруг. Луна на небе, круглая, такая яркая...

Говорят, если долго на нее смотреть, то можно различить в ней женское лицо, прекрасное, как лик самой Фрейи, чья красота воспевалась во множестве саг, дочери Ванов, дарующей любовь и милосердие.

Кто-то говорил, что луна — это зрачок самого Фенрира, кто-то — что это драгоценность, обещанная одному из великанов Етунхейма Асами за строительство, соответственно, Асгарда, и так глупому Етуну и не отданная. Или же это отражается в небесах глаз Одина, тот, что Отец Битв отдал в уплату за возможность отпить из Урда, источника мудрости, охраняемого великаном Мимиром...

А кто-то уверен, что если долго и пристально на нее пялиться — можно стать идиотом...

Я уже стал, наверное, потому что, подняв голову, сквозь накатившую на меня дрему, увидел, как, озаряемый бледным светом луны в мою сторону движется клок тумана. Не издавая ни звука, без ветра, медленно, прямо по моим следам, по той стежке, что я набил, когда добирался до своего островка. Из этого облачка, по мере приближения к островку формировалась фигура, за ней еще одна, еще... Какой странный сон, что бы это значило? Надо будет спросить у Хильды... Когда снова ее увижу... Что бы это означало, когда снятся фигуры, сотканные из тумана, с черным провалом в том месте, где должно быть лицо...

Не доходя пару десятков ярдов до островка, эта процессия остановилась, будто бы уткнувшись в прозрачную стену. Ха, какая стена в болоте — что за глупый же сон мне снится! Преграда задержала пришедших буквально на мгновение, и лопнула, отдавшись противным высоким звоном у меня в ушах... И первая из фигур двинулась к островку, увлекая за собой остальный... Этот звон, так раздражает, да что же это, комар что ли, или мошка какая — залезла в ухо и теперь мешает мне дальше смотреть эти видения...

Я попытался отделаться от надоедливого насекомого, махнул рукой неловко — и здорово порезался. Об собственную секиру, с которой в обнимку лежал.

Вспышка боли от глубокого пореза мгновенно прояснила мой разум до кристально-чистого состояния, а по спине могучим табуном поскакали мурашки, размером с морского волосатого краба, того, у которого панцирь размером с хорошее блюдо, а лапы длиной чуть ли не в ярд.

Страшно стало, скажу без утайки. Я смеялся, когда мне рассказывали, что можно от ужаса закостенеть, не верил, что можно так бояться.

Но вот можно, оказывается.

Заскреблось, правда, ощущение, что эти эмоции — не мои, надо бороться, сопротивляться, отринуть наваждение, но тут же все мысли смыла новая волна ледяного ужаса.

Это не сон!!!

Звон в ухе от нарушенного сторожевого круга, нарушители — вот они. Одно уже рядом... Полупрозрачная фигура с непропорционально длинными руками, закутанная, будто бы, в саван, или балахон с капюшоном, под которым темнота. Он (оно?) уже протягивает ко мне свои длиннющие многосуставчатые тонкие прозрачные пальцы...

Таааак, что у нас там по плану? Ах, да, пункт первый — заорать.

Это я мигом...

От собственного вопля у меня самого же заложило уши, эк я могу! Протяжно, громко, душевно... С переливчатым таким провизгом...

И прыгать из положения "лежит, как бревно" в положение "бежит так, что сам Слейпнир хрен его догонит" — это я тоже, оказывается, здорово умею. Сколько же нового порой о себе можно узнать, стоит лишь заночевать в поганом месте да встретиться с его обитателями!

Так, что с пунктом вторым плана? Ммм, и рад бы, да нечем, пара кусков сушеной рыбы живот не набьют, так что, стиркой озадачиваться, видимо, не придется, что не может не радовать.

Конечности твари сомкнулись на пустом месте, там, где мгновение назад находился мой нежно лелеемый организм, у меня же в глазах прояснилось лишь ярдах в сорока от кочки, на которой я имел несчастье разбить лагерь. Бежать, бежать что есть мочи — больше конструктивных идей мне в голову не пришло: от ужаса волосы на башке стояли дыбом, а сердце стучало, как молот в кузне у Магнуса, казалось, вот-вот проломит ребра и вывалится наружу. Оборачиваюсь — не хотят гости незваные оставлять меня в покое, хочется отведать им юного дренга, умного, красивого, и такого талантливого. За мной, то есть двинулись, всей своей полупрозрачной толпой. Медленно и не особо, казалось, торопясь, но неотвратимо, первый из них неслышно спустился с островка, и совершенно беззвучно поплыл над поверхностью болота. Дожидаться его не хотелось.

Волна ужаса снова прошлась по мне, от немытой макушки и до моих грязных пяток — и я ломанулся прочь, не глядя под ноги и не разбирая дороги.

Сколько времени я несся по болоту, как не провалился в бочаг с головой (хотя несколько раз по пояс и разок по грудь случалось) — я не помню. Окончательно пришел в себя я, лежа на спине, на толстой, мягкой, какой-то даже меховой поверхности. Сил бежать дальше не было.

Вода... Сдернув флягу с пояса, я зубами вытащил из горлышка затычку, и сделал несколько судорожных, торопливых глотков — в этот момент обычная, теплая, уже задохшаяся вода показалась мне вкуснее самого лучшего свежего холодного пива, а про ту дрянь из забродившего виноградного сока, что так нравилась нашим женщинам и говорить нечего. Я пил, и все никак не мог напиться, горло саднило (доорался!), а вода текла по подбородку, стекая за шиворот и охлаждая грудь под рубашкой.

Так, надо отдышаться чуток, и идти дальше — еще темно, и, не сомневаюсь, от своих намерений твари не отказались, и плывут себе тихонько, по моим следам.

Кожу на лице стянула подсыхающая болотная грязь, я дернулся ее вытереть, и крепко съездил себе же по морде железком секиры — это что, я ее все время в руке держал? Больно, но зато оружие при мне, жаль, не поможет она мне в битве с нематериальным противником. С великим трудом разжав пальцы, которые судорогой свело на древке, я положил ее рядышком. И лямка на груди — мешок тоже прихватил? Так, значит, живем! А вот слегу я оставил на островке, и это очень плохо. В болоте без нее никак: то, что я ночью чесал по топям бегом и до сих пор не отправился измерять его зловонные глубины — иначе как чудом не назвать, все-таки удача при мне. Но полагаться только на нее глупо, сейчас она выручила, а в следующий раз не спасет.

Я с трудом перекатился на живот, оперся руками, сразу утонувшими во мху, и принял сидячее положение. От этих моих телодвижений пышный ковер мха подо мной ощутимо качнулся — шикарно, что сказать. Трясина. Или заросшее озеро, что, в принципе, для меня одно и то же. Теперь уж все, никакой беготни, окно в тонкой корке, созданной переплетением травы или мха, над настоящей бездной жуткой черной жижи, под ногой — это верная смерть. Засосет — не выбраться.

Все тело ломит, сапоги, привязанные к поясу еще на привале, и потому до сих пор не оставленные в объятиях топи, полны грязи, она же пропитала одежду насквозь, тонким слоем облепила лицо и волосы, намокший кожаный панцирь мерзко воняет, а сам я похож, должно быть, на основательно подгнившего драугра. Да что уж там — на оживший кусок коровьего...

Хм, да, не стоит развивать тему.

Щит, привязанный к мешку за рукоять, благополучно похерен где-то в топях (зря и тащил, надо была сразу разломать его об голову какого-либо из финновых скудоумных деток), ножны на поясе тоже пусты — вытряс по дороге, видать. Печально. Плохо без ножа.

Но надо идти, если хочу жить. Где там фляга с "Волчьим бегом"?

Ага, вот она, булькает, навскидку больше половины еще в ней. Вкус... Ожидаемо гнусный. Такой, должно быть, у ношеных месяц онучей, если их с чувством, с толком, с расстановкой пожевать, или у постоявшего дней так пять на солнышке и основательно протухшего рассола. Зато, каков эффект! Не сразу, но постепенно, ощущение дикой усталости размывается, и я снова могу шевелиться. Плохо только то, что с каждым разом эффект от зелья будет становиться все короче, а когда оно перестанет действовать совсем — двигаться я, скорее всего не смогу сутки, как минимум: просто ноги держать перестанут, а сам сделаюсь слаб, аки новорожденное дитя.

Надо идти, да под ноги посматривать, со всем вниманием, а то, ухну — и побрезгует и Скёгуль, и Свава, и Крист, да и любая другая из валькирий, за мной сюда лезть. Да и не положено им даже нормальных утопленников, тех, кого прибрала своенравная тропа кораблей, допускать в чертоги Асов, а уж про тех дурней, что захлебнулись вонючей болотной жижей — тем более. Меня, должно быть, только в Хелльхейм возьмут такого, приставят говно за чудовищным псом Гармом убирать, что, хотя, в пещере Гнипахеллир и прикован до конца времен, но отсутствием аппетита и покладистостью характера все равно не страдает.

Но в путь, дренг Свартхевди, хватит ушами хлопать, надо идти, ибо преследователи на сей раз у меня не из плоти и крови.

И хватит унывать: и дед, и отец, и мудрый старик Олаф — все говорили об одном и том же: раньше смерти не умирай, борись, сражайся — и тебе воздастся, не на этом свете, так на том. Асы не любят унылых соплежуев, им более по душе бравые дурни... Храбрые хирдманы, то есть, конечно.

Так что, вперед! Ночь, туман, трясина — бывало и ху... Хм, вообще то, не бывало, но зато, будет что рассказать своим детям, разумеется, когда они у меня появятся.

Хотя про то, как я убегал от призраков, с хорошим запасом обгоняя свой собственный визг, а не обгадился только потому, что было нечем — им знать не стоит, определенно не стоит. Да и любой на моем месте вел бы себя так же, а кто скажет иное — тот трижды лжец, и пусть отправляется к змею Ермунганду в жопу (если сможет ее найти) и сидит там, пока Муспелльхейм, мир огненных рек и вулканов, не покроется льдом.

Глава 11.

Проклятый туман.

Я не люблю бол... А, хотя, говорил уже. Но это не отменяет того факта, что болото, когда оно покрыто туманом, густым, как простокваша, не нравится мне еще больше, чем обычное. Я потерял счет времени, скитаясь по этому поганому месту. Эта сырая мгла стоит тут, кажется, вечно, глушит звуки, подобно толстому пуховому одеялу, в которое укутался с головой, и не позволяет увидеть сквозь себя ничего далее нескольких шагов.

И, чтобы совсем до кучи, я заблудился.

Да, можете смеяться, я, колдун Свартхевди, заблудился, на ровном, как стол болоте. Просто проснулся и понял, что не знаю, где север, а где юг, где море, и куда идти. Тогда я бежал (кое где полз, кое где плыл), подгоняемый страхом, убивая усталость глотками "Волчьего бега" до рассвета и почти весь следующий день, и порядочный кусок ночи. Бежал, пока силы меня не оставили, и я, буквально на карачках, на брюхе, цепляясь слабеющими руками за жухлую желтую траву, не заполз в какую-то нору, чтобы отрубиться там надолго, от дикой усталости и жуткой слабости. Сколько там лежал — непонятно, сознание возвращалось ненадолго, урывками, только и хватало разума, чтобы на ощупь достать из мешка кусок рыбы или сделать глоток воды.

Которая, кстати, кончилась.

Проснулся я тогда окончательно, лишь когда по привычке, нащупывая флягу в мешке, наткнулся на емкость с той жидкостью для чистки железа от ржавчины и растворения зубной эмали, глотнул его, поперхнулся и чуть не выкашлял легкие.

Бодрит знатно, да.

А водицу приходится теперь хлебать болотную, что печалит меня неимоверно, а более всего, печалит мой кишечник. Думаю, нашлось бы что пожрать, и с такой водицей местные твари легко бы меня нашли, можно сказать, по горячим следам, а так — кровожадный рык моего пустого брюха, разве что, может выдать...

Фильтрую ее, водицу эту, конечно, черпая шлемом и наливая в котелок, сквозь сложенный в несколько раз, оторванный рукав рубахи, кипячу — когда удается найти дрова, но помогает так себе. Выбора, тем не менее, нет, поэтому довольствуюсь ею. С едой тоже все печально (свое уже кончилось) — ни крыс, ни жаб... Ничего нет, будто вымерло все. А может, и взаправду, вымерло?

Для ягод тоже не сезон, да и не еда они, так, баловство одно. Грибы, зато появились. Сиреневые, в мелкую крапинку. Аппетита не вызывают сами по себе, более того, уж в чем, а в отравах я разбираюсь — а они отрава самая натуральная и есть, не слишком ядреная, правда. Впрочем, собрал их все, до единого. Попробую выварить — все лучше, чем кожу с сапог жевать, или от голода пухнуть.

Уходить отсюда надо, уходить... Хреново лишь, что я не могу понять куда. Сквозь этот проклятый туман, и затянувшие небо тучи, периодически орошавшие меня дождиком, не видно ни звезд, даже солнце кажется едва различимым пятнышком. Я спрашиваю руны, каждый день вопрошаю, и они указывают направление, но лишь приблизительно, и, зачастую, результат настолько путаный, что я иногда не могу его понять. Вот что значит, к примеру, комбинация из RAIDO, ISA, WUNJO, NAUTHIZ? Путешествие сквозь лед и тьму, в свет, преодолевая трудности, тем самым очищаясь? Дорога к злу, что голодно и нуждается (в еде, видимо)? Нужно идти, иначе соединюсь (стану частью) с тьмой? Остановка в пути необходима для восстановления?

Рехнусь скоро, видимо.

И недавно обнаружилась еще одна новость, сама по себе поганая, но на фоне общих проблем всего лишь одна из них: у меня не восстанавливается колдовская сила.

То есть, вообще никак. Не помогает сон и отдых, и последние крохи еды тоже никак не поспособствовали. Не Имир ли лишил меня своей искры, в наказание за трусость? Не проклял ли меня Отец Волшебства? Или, место тут такое, что впитывает силы, будто сухая солома пролитое небрежным гулякой пиво?

Хотя, есть еще кое-что. Амулет.

Он начал заряжаться, может быть сам, может быть, за счет меня. Я давно уже перевесил его на шею, памятуя о том, как потерял нож, и теперь он болтался под рубахой. Странно, но его наличие дарило мне странное в этом необычном месте ощущение защиты. Эфемерное, едва ощущаемое — но вот есть такое. Может быть, благодаря ему меня до сих пор не употребили по назначению те твари из тумана, или кто тут еще водится. Я пробовал его снимать ненадолго, тем не менее сил не прибавлялось, зато возвращалось чувство чужого взгляда, так что, очень быстро одевал обратно.

Вечный туман и сырость, пропитавшая насквозь, кажется, меня всего... Серые топи, без конца и края... Я кажусь сам себе здесь чужим, и уже потерял счет времени — лишь глухое бурчание желудка, да свинцовая тяжесть в ногах напоминают мне, что я еще жив. Ну и сыро мне тут, и холодно немного.

Тут не место для живых, я, наверное, все-таки попал в Хелльхейм — в легендах сказано, что такое бывало. Здесь промозгло — но не лютая стужа, что, как всем известно, царит в Нифльхейме, и, тем более, не огненные поля Муспелльхейма — значит царство старухи Хель. Понятно становится, почему тут даже комаров не водится.