Черная рысь-1. Искусство выживания

Ее звали Ксения. Продвигаясь по переулку, мне удалось ее разговорить. Студентка второго курса Кубанского государственного университета, моя ровесница. Училась в Краснодаре, где и родилась, следовательно, причислялась к Северной стае, отчего ее и спутали, точнее я спутала, с Марией. Географическое положение Краснодара я представляла примерно, но знала, что недалеко от Черного моря, где жил мой отец, родилась и Мари, поэтому их корни с Ксенией имели одну и ту же ветвь. Собрав деньги на поездку в Италию, часть из них Ксения откладывала со стипендии, девушка поехала в Венецию вместе с однокурсниками, взяв тур по северной Италии. Ее английский оставлял желать лучшего, многие слова она заменяла русскими, говорила медленно, выделяя каждое слово, будто читала по транскрипции.

Прощаясь на площади перед базиликой Святого Джованни Паоло, состоящей из главной части — вытянутого здания, выложенного темно-коричневым от древности камнем, с узкими оконными проемами — и прилегающим к ней белым монастырем, я сказала почти шепотом:

— Спасибо, Ксен.

Девушка состроила гримасу недоумения. Она уже шла без моей поддержки, и я не боялась оставить ее одну на площади, откуда было рукой подать до отеля, где приютили всю их компанию. Прежде чем расстаться, я выпытала у Ксении информацию о ее друзьях: некоторые до полудня спали в номере, потому при необходимости могли оказать помощь.

— За что?— спросила она. На юном личике, сохранившем черты добродушия, в нескольких местах засели синяки, но от них Ксения не казалась менее милой. Как, должно быть, со стороны мы отличались, несмотря на одинаковую цифру в паспорте. Она — совсем девочка, эта жизнь не для нее, ей следовало родиться человеком.

— За то, что ты не моя сестра.

— Я не понимаю,— Ксения замотала головкой, но тут же схватилась за нее рукой. Миниатюрная девушка, худощавая фигурка, не лишенная грациозности — ей-то как раз подходил образ кошки, но никак не мне. Я до сих пор удивлялась, почему Дарин без запинки олицетворял меня с кошкой с первых дней нашего знакомства. Он либо волшебник, либо психопат. Но только благодаря этому сумасшедшему дару сегодня я уступила пасть незнакомке из России, а ведь, окажись в ней я, челюсти непременно бы захлопнулись.

— И за то, что не я. Не представляешь, как тебе повезло,— на прощание я обняла ее, похлопав по спине,— береги себя.

— Повезло?! Да сегодня худший день в моей...

Не дослушав, я обогнула туристическую группу и скрылась в злополучном переулке, пустынном, будто век в него не ступала нога человека. Таких переулков, настолько узких, что, подняв голову, можно представить, как крыши домов срастаются, в Венеции было бесчисленное количество. В конце переулка около моста лавировала на легких волнах одна единственная лодка, привязанная к железной балке. Я не сомневалась, что Дарин меня дождется: все же что-то от джентльмена в нем имелось, и это что-то подавляло мысли иного характера.

В нерешительности я топталась на месте, прежде чем спуститься в лодку. Вот и все, мы едем обратно в Рим. Свободная, не привязанная к одному человеку и его принципам. На миг я испугалась, как буду дальше жить в Вечном городе с воспоминаниями последней недели.

Дарин не показывал, что был разочарован, подавлен, но "притворяться — выше его сил", я запомнила эти слова и сейчас видела, что болтовня на пути в Венецию не повторится на пути в Рим. И я села назад, на широкое пассажирское сидение.

Дарин завел мотор, и, плавно тронувшись, вырулил через схожий канал к набережной и понесся вдоль нее к мосту, соединявшему острова Венеции и материковую северную Италию. Сдав лодку владельцу, мы дошли до вокзала и забрали машину со стоянки.

Два часа поездки я спала. Без малейших угрызений совести. К тому же я дала Дарину время свыкнуться с пассажиром, не кидаясь в огонь после самого его разведения. Душу больше не терзало волнение за Марию, и я до сих пор не могла поверить своей счастливой звезде. Песчаные берега во сне ласкали лазурные волны. Я сладко потянулась, раскрыв глаза. Дарин не возражал против того, что я разлеглась на всем заднем сидении, поджав ноги — машину он хоть и арендовал, но относился к ней словно к купленной, надраивал до блеска и с неохотой уступал руль.

На электронных часах с подсветкой, встроенных в панель, горели цифры 13:15. Перекатив за точку зенита, солнце заняло на небосклоне наиболее выгодное положение: светило прямо в мое окошко, бросая яркие лучи на лицо. Я поднялась, прикрыв глаза рукой. Траса, по которой мы мчались, вела прямо к Риму, и я ее узнала. Примерно пятьдесят километров оставалось до въезда в город, если верить указателям.

Дарин сосредоточился на дороге. Стекло с его стороны было опущено на половину, и ветер растрепал его волосы, отчего Дарин то и дело сдувал непослушные пряди со лба, от злости сжимал челюсти и делал музыку на проигрывателе громче. Хиты радио ненадолго его успокаивали. Он откидывался на сидении, держа одной рукой руль, а вторую клал себе на колени и, пока дорога была пуста, вертел головой. Так продолжалось до тех пор, пока ветер снова не сдувал отросшие волосы ему на лицо.

Я не давала советов, что лучше бы поднять стекло и включить кондиционер, так как потоки воздуха достигали моих ног, и я начинала замерзать. Поверьте, меня так и подмывало сделать хоть что-нибудь, чтобы ему стало легче. Например, отвлечь болтовней. И такой шанс мне представился. Сбавив скорость за грузовиком, занявшим всю среднюю полосу, Дарин бросил на меня взгляд в зеркало.

— Проснулась?— спросил он. В ответ я смачно зевнула, вовремя прикрыв рот рукой.

— Ага.

— Хорошо,— Дарин сделал громкость поменьше.— Что с той синьориной, которую ты отводила?

— Опротивела музыка?— догадалась я и принялась пересказывать краткую биографию Ксении, добавляя свои комментарии.

Дарин не вступал со мной в разговор, за исключением мычаний в знак того, что он слушает. Меня это устраивало, напоследок я могла поработать радио-вещателем, не требуя взамен тех же действий. Когда в горле пересохло, я спросила, не завалялась ли в машине бутылка воды, и Дарин открыл бардачок, не отрываясь от дороги, и протянул мне на четверть опустевшую бутылку минералки.

Закончив рассказывать про Ксению, я принялась описывать природу и свои впечатления от итальянских городов, в которых успела побывать, но по прибытии в Рим Дарин меня прервал.

— Забросить тебя к Джеме?

— Мм, ты запомнил ее имя,— трещала я,— да, пожалуйста. Только сначала заедем за моими вещами, я оставила рюкзак у тебя в спальне.

Дарин кивнул, повернув руль вправо. Машина виражировала в сторону улочки, пролегавшей перед домом, где Дарин снимал квартиру.

— Ты вещи раскладывала?

— Нет, все в рюкзаке.

— Отлично. Тогда посиди в машине, я скоро спущусь.

Дарин оставил ключи в авто и зашел в подъезд. Просидев в одиночестве минут пять, от скуки я начала подпевать незнакомым исполнителям и качаться в такт. Дарин вышел из дома с моим рюкзаком, и в бочку с моей радостью плюхнули огромную ложку тоски. Тоска оказалась тягучей, как смола, и постепенно заполняла всю бочку, вытесняя из нее положительные эмоции. Я наблюдала, как Дарин открывает дверцу с моей стороны, кладет под ноги рюкзачок и пакет из багажника — из него торчал алый кусочек шелка — и обходит машину, чтобы снова сесть за штурвал.

И мне не хотелось говорить. Поэтому оставшуюся дорогу мы оба молчали, и лишь Крис Браун с модным треком прорезал молчание под бит и бас.

Вокзал Термини пронесся за окном, и в конце улицы, смежной с главной, по которой мы ехали, виднелся дом Джемы. Все ближе и ближе... сердце мое тревожно сжималось. Я фиксировала в голове слова песни, чтобы не погрузиться в собственные чувства и не сорваться: на истерику, слезы и ругань.

Седан замер. Я потянулась к ручке.

— Подожди,— сказал Дарин,— стоянка запрещена. Я встану на тротуаре у фонаря.

Он так и сделал, убедившись, что блюстителей порядка не принесло на зов шальных денег.

— Ну,— вздохнула я, пялясь в окно на прохожего мужчину в розовой кепке со стразами,— спасибо. Наверное, это все. Моя долгожданная свобода.

— Да.

— Ну ладно,— я открыла дверцу со своей стороны и спустила ногу на асфальт,— всего хорошего, и все такое.

— Анна, стой.

— Чего?— я уже почти вылезла из машины, когда он меня окликнул. Чертовы женские романы! Если бы не они, в моем мозгу не всплыл бы десяток картинок с развитием событий после простой фразы "Анна, стой". Я вздрогнула, прокрутив в голове фантазийное признание в любви, и собрала волю в кулак: напоследок из того же банального уважения я дослушала Дарина.

— Я помогу поднять сумки до этажа.

— Входить не будешь?— с надеждой — откуда она только взялась? — спросила я.

— Замечательная идея, Анна. Нет ничего лучше, как попить твой любимый кофе после провала с сопутствующими ему спецэффектами.

— Мое дело — предложить,— фыркнула я.

— Мое — отказаться. И все же я помогу, до входной двери.

— Правда, не стоит. Рюкзак совсем не тяжелый. И спасибо за платье, оно классное.

— Я знаю,— Дарин хмыкнул, приподняв уголок рта,— жаль, что ты его нескоро наденешь. Такая красота пропадает.

— Что ты имеешь в виду?— я даже забыла, что собиралась выходить.

— Разве я не прав?— Дарин развернулся ко мне, удержав на себе мой взгляд. От гнева я вспыхнула. Что за дурная манера портить последний чудный момент? В какой-то степени слезливый момент — момент прощания. Я хоть и заверяла себя, что была орудием поисков в руках ищеек, но на парочку напутствий в спину даже орудие могло рассчитывать.

— Я его надену. Завтра же пойду в клуб и надену платье!

— Не наденешь,— Дарин смотрел на меня, как на разбаловавшегося ребенка.

— Надену!— в общем-то, он не перепутал — я разбудила в себе ребенка.

— Не наденешь. Оно слишком о многом тебе напоминает. Если совсем в тягость — подари Джеме.

— Боже, да что с тобой!— вскричала я, запутавшись в его глупых намеках.— Надену я это платье! Не волнуйся, "такая красота" не пропадет.

— Не сомневаюсь, ты о себе позаботишься, но я это к платью вставил,— возразил Дарин, выгнув бровь дугой.

— Ладно,— я забралась обратно в машину и демонстративно хлопнула дверцей, повернувшись лицом к нему.— Почему бы не сказать: "Пока, Анна, приятно было познакомиться. Аривидерчи?" Тебе сложно представить, Дэр, что я сейчас думаю, что я чувствую, что я прилагаю усилия для того, чтобы гордо уйти, улыбнувшись на прощание. Поэтому скажи, черт возьми, прямо!

— Уезжай из Рима.

— Что?! Вот уж наглость,— я вновь потянулась к ручке, и тут Дарин заблокировал дверцы. На миг мне стало страшно, что он — маньяк, изнасилует меня прямо в машине. Наставления гладили котенка против шерсти.

— Ты не собираешься этого делать, верно?— улыбнулся он снисходительно.

— Нет, не собираюсь. Если наши дорожки разошлись, это еще не значит, что я до конца дней своих буду исполнять твои приказания!

— Если бы я мог тебе приказывать, Анна, тебя бы здесь уже не было.

— Нет, Дарин. Я была здесь. Я сейчас здесь. И я буду здесь. А ты ошибся, много раз. Кстати, что там с Ирландией?

Он щелчком вырубил музыку, доносившуюся из приемника.

— Я говорю о твоей независимости передо мной, а ты снова выворачиваешь суть наизнанку! Анна, это не приказ — это совет! Дружеский, будь тебе угодно.

— Ах, дружеский!— я начала задыхаться.— Merсi beaucoup, я приму его к сведению. И не забудь, Дэр, что больше ты не удержишь меня на коротком поводке.

— О, поверь, девочка,— он наклонился ко мне, насколько позволял ремень, а он позволял многое. Зловещий огонек в его сапфировых глазах отрезвил меня лучше струи из пожарного шланга,— поводок короче, чем он был когда-либо еще. И прямо сейчас, в эту самую секунду он завязывается в узел вокруг твоей тонкой шеи. У меня имелись все основания, чтобы подозревать тебя в убийстве моей сестры. У меня имеются также все основания, чтобы снова привязать тебя к руке и водить по Италии до истощения.

— Но я же все объяснила!

— Очередная байка из склепа?— Дарин презрительно хмыкнул, загоняя меня в угол.— Ты сама не устала их придумывать, или в запасе еще четырехтомное издание "Как обвести О'Коннора вокруг пальца и уткнуть носом в его же дерьмо"?

— Хватит со мной так разговаривать!— я дернула на себя ручку.— Открой дверь!

Дарин отвернулся к окну, не пошевелившись, чтобы выполнить мою отчаянную просьбу.

— Пронто, ты меня слышишь? Открой дверь! Я хочу уйти.

Я интенсивно подергала пластмассовый крюк, который вот-вот норовил отлететь от дверцы и оставить после себя грязный след от клея-момента. Горохом об стенку. Дарин отказывался замечать мои маневры. В конце концов, утомившись от бесполезного занятия, я села ровно.

— Твоя взяла. Я сижу. И почему же ты не веришь моим объяснениям?

Дарин пожал плечами. Я готова была получить "Сам не знаю" в ответ, но вместо этого он на полном серьезе произнес:

— До задницы твои объяснения, Анна.

С трудом захлопнув варежку, я набрала в грудь воздуха, чтобы не послать Дарина трехэтажным, и спокойно поинтересовалась:

— Неужели? Ты меня выслушал, потом выставил лохом своего отца, прикрывая мою тушку, и под фанфары отказался от дальнейшего сотрудничества. Что с тобой такое, Дарин? Черт возьми, да ты самый странный человек, которого я знаю! Ты вообще не подвергаешься логике, никакой!

— Разве? По-моему, все, что я делаю, строится только на логике.

— Ты ошибаешься.

— Я никогда не ошибаюсь,— прошипел он сквозь зубы.

— Хорошо, тогда объясни, почему ты так поступил? Почему ты не сдал меня своим друзьям, раз так уверен, что я Черная Рысь? Нравится играть в одиночку?

— Анна, ты меня утомляешь,— сказал Дарин с приглушенным смешком.

— Не уводи тему! Я буду закидывать тебя вопросами, пока ты не умрешь в мучениях, слушая мой голос!

— Так много слов — так мало смысла. Мне было выгоднее представить тебя в положительном свете, такой ответ тебя устроит, девочка? И я не говорил, что ты Черная Рысь, но готов поклясться, что ты с ней связана. Ты и твоя сестра. В любом случае, молчи. Я не хочу больше обсуждать ни эту, ни какую-либо другую тему, касающуюся моих убеждений.

— Что тебе от меня нужно, Дарин?— последние капли самоконтроля просачивались сквозь пальцы, впившиеся в кожаную обивку сидений.

— Чтобы ты уехала. И все.

— Но я не уеду.

— Я возвращаюсь в Ирландию, Анна,— сказал он сухо,— а они остаются. Как думаешь, понравишься ли ты еще кому-то настолько, что он позволит тебя вешать лапшу себе на уши? Это риторический вопрос — подумаешь над ним на досуге.

Дарин нажал на кнопку, и замки дверей разблокировались.

— Прощай, Дэр,— я закинула рюкзак на одно плечо и открыла дверцу. Второй по счету раз.

— Пришли мне открытку на Рождество,— бросил вслед Дарин,— из Оттавы. Или Москвы. Откуда захочешь.

— Ага. А ты мне. Из Дублина,— я вылезла на улицу и забрала пакет с платьем с пола.— Или из ада. Откуда позволят.

Прежде чем шмыгнуть в переулок, я оглянулась на черный седан, съезжающий с тротуара. Довольно улыбнувшись своему отражению, если он в принципе отражался в зеркале, Дарин поднял стекло и ударил по газам.