Драконьи грезы глазами маски

— Не хочу, — замерев посреди комнаты, честно признался Мур. Он никогда не лгал ему и не собирался начинать сейчас, но сразу же добавил: — Но поеду.

— Почему? — не поворачиваясь к нему, ровно обронил Гиня.

— Потому что это важно для тебя.

— Но ведь я могу и ошибаться в выборе направления и... спутников.

— Тогда я ошибусь вместе с тобой. Но не оставлю.

— Иди ко мне, — Гиацинт повернулся к нему, улыбнулся и протянул руку.

— Фил, — тихо выдохнул Мур, лишь в такие моменты называя того не именем тотемного цветка, а тем, истинным, что даровали при рождении.

Шагнул к нему, уперся одним коленом в кровать, второй ногой оставшись стоять на полу возле нее, протянул руку и переплел свои пальцы с ним. Попробовал улыбнуться в ответ, даже зная, что это у него обычно не так уж получается. "Мордой лица не вышел для улыбок", подтрунивал он сам над собой. Но, даже зная это, всегда улыбался для Фила. Всегда.

Тот потянул его к себе, не отпуская взгляда, и Мур всем весом опустился на кровать. Та даже не скрипнула, ведь была сколочена насовесть. Разве можно стать еще ближе, когда и так глаза в глаза, душа в душу? Проникая друг в друга, теряясь в нежности, задыхаясь от страсти, все такой же яркой и неистовой, как годы назад, как целую вечность, когда-то разделенную на двоих.

Шельм проснулся от рассветного луча солнца, легшего ему на щеку, зажмурился, открыл глаза и сладко потянулся

— Ставрас! — позвал он, резко садясь.

— М? — Невнятно откликнулся еще полусонный лекарь и даже попытался забраться головой под подушку, которую шут у него тут же отобрал.

— Наш ждут великие дела!

— Обойдешься.

— Эй! Ты чего такой смурной с утра?

— Ты меня вытолкнул. Снова, — процедил лекарь и приоткрыл один глаз. Желтый, драконий, злющий. — А, кажется, обещал, что больше никогда.

— Упс! — Скорчил рожицу шут и вдруг распахнулся так, что лекаря аж подбросило. Он сел и ошеломленно захлопал глазами. Шельм самодовольно осклабился.

— Да уж, — прокомментировал Ригулти укоризненно, — однажды ты меня точно до развоплощения доведешь.

— А это как?

— А это с последующим отскабливанием чей-то расплющенной тушки с остатков кровати.

— Что-то я не додумал.

— А ты вообще когда-нибудь думаешь?

— Слушай, ну не начинай, а? Солнышко светит, птички поют. Не злись, старый!

— Паяц! — рыкнул Ставрас и решительно поднялся.

Шельм укоризненно вздохнул и последовал примеру своего не в меру ворчливого по утрам наставника.

Лекарь покосился на него и прежде, чем нахохленный мальчишка снова начнет громко требовать от него благостного расположения духа, под стать собственному, спросил:

— И что ты думаешь?

— О том, что ты зануда?

— О том, что Радужный Дракон всего лишь могильщик?

Шельм замер с рубахой, которую собирался натянуть, в руках, моргнул растерянно, а потом уставился на него с таким недоумением, что Ставрасу захотелось рассмеяться в голос под этим его взглядом. Горько рассмеяться. Он просто отвернулся.

— Хранитель курганов звучало бы красивее, — задумчиво произнес шут.

Ставрас подумал, подумал и согласился:

— Да, пожалуй. Так, тебя не смущает?

— А почему меня должно это смущать?

— Хотя бы потому, что в ваших человеческих сказках, я великий и могучий Радужный Дракон, а на деле...

— Великий и могучий бронзовый, волею судьбы ставший Радужным, нет?

— Ну, можно и так сказать.

— А что не так?

— Все так, кроме судьбы, пожалуй. Я же говорил, для нас она бессильна. Сам до сих пор не знаю, почему Он выбрал меня.

— Значит, посчитал самым достойным.

— После того, как я сам бросил своих детей?

Ставрас не собирался этого говорить, совсем не собирался. Он давно уже считал, что забыл об этом. Быльем поросло, съедено годами и одиночеством. Но нет, Шельм пробудил в нем не только воспоминания, но и застарелые, загнанные в непроходимые глубины, чувства. Сейчас это было чувство вины. Память о вечном одиночестве. О чем еще ему предстоит вспомнить с ним и сможет ли столь юное создание, как Ландышфуки понять его и... принять любым? Даже старым, уставшим от жизни, беспомощным перед грузом памяти? Ему так хотелось, чтобы все же смог. Почему? Кто знает. Нашел родственную душу, говорят люди. Нашел человек, сказал бы дракон. Но Радужный уже не был в полной мере ни тем, ни другим. Что же он нашел в этом даже не человеке, масочнике? Наверное, всего по-немногу.

— Они тоже там, да? Твои дети...

— Да.

— А ты помнишь... какая кладка?

— Даже, если бы и помнил, не нашел бы.

— Почему?

— Я начал собирать все мертвые кладки в одном месте далеко не сразу и никогда не соблюдал их единство.

— В смысле?

— Сваливал, как придется. Мертвые драконьи яйца застывают и внешне становятся неотличимы от камней, правда, конечно, остаются яйцеобразной формы. Но такими могут быть и просто камни, без угасшей жизни внутри. То место, о котором говорили Гиня и Мур, больше всего похоже на сад камней, знаешь, те, которые устраивают на западе, в Верлинье?

— Угу, — отозвался подошедший к лекарю Шельм и провел раскрытой ладонью по его животу. Ставрас непроизвольно втянул его в себя. — Тебя это напрягает?

— Что?

— Это? — теплая ладонь шута замерла.

— Немного.

— Почему?

— Драконьи инстинкты.

— Ты вспомнил их, потому что сегодня во сне был драконом?

— Возможно.

— Не доверяешь мне?

— Нет. По-моему, даже слишком доверяю.

— Ты не рассказывал ему об этом?

— Кому и о чем?

— Августу о своих детях.

— Я ему вообще не рассказывал о курганах, потому что он никогда не был в моем мире. В других со мной да, был. Но не в этом.

— А почему меня ты привел туда почти сразу же?

— Я привел? Да ты сам пришел, я и опомниться не успел!

— Ну извини, — Шельм снова недовольно поджал губы и отступил.

Ставрас покачал головой. Мальчишка становился все более жадным до доверия и откровений. И как теперь с этим быть?

— Август ни разу не прикасался к моему брюху, ни в драконьем виде, ни в человеческом.

— Ясно. Так что ты делал вчера на пустошах? — Шельм в очередной раз доказал свою проницательность. Ничего-то от него не скроешь.

— Мне нужно было посетить несколько новорожденных, а после захотелось побыть одному.

— Жаль. Я бы посмотрел, как ты даешь им имена.

— Тебе было мало одного раза?

— Ну, я же не знал тогда, что это ты. И вообще, был настроен скептически.

— А сейчас ты как настроен?

Шут помедлил, а потом выдал знакомым шуточным теннорочком.

— Романтически.

Дракон непроизвольно фыркнул.

— Мне можно начинать боятся?

— Чего тебе боятся? Не съем же я тебя. Хотя-я-я-я... нервничать, так и быть, можешь, не все же мне одному переживать! — Шельм поднял голову и улыбнулся ему.

— Ну, и как ты это сделал?! — раздалось от порога.

Шельм моргнул, Ставрас вздрогнул, и оба повернулись к вошедшему.

В дверях, нисколько не постеснявшись ворваться без стука, стоял дед Михей собственной персоной и смотрел при этом лишь на Шельма. Тот стушевался.

— Шельм? — позвал Ставрас, недоумевая, что мог натворить мальчишка, чтобы в очередной раз вывести Михея из равновесия.

— Я привязал к ней нитку просто для того, чтобы точно знать, что с ней все в порядке. Вот и все. Я ничего в ней не менял, честно, — покаялся шут, решительно встречая взгляд драконоборца и меньше всего ожидая, что тот хмыкнет и довольно огладит усы.

— Я не про нитку, которую я на ней, кстати, так и не нашел...

— Конечно, не нашел. Как домой вернулись, я её снял, — пробурчал Шельм, чувствуя себя под его взглядом неуютно.

— У них в роду силачи рождаются, каких поискать, но всегда парни. А она вот, единственная, девкой уродилась. Но силы в ней не меряно, даже у батьки её, почитай, поменьше будет. Я ему ребеночка-то в ученики взять обещал, когда она еще в утробе материнской почивала, а как родилась девчонка, растерялся. Ну, думаю, если дар в ней проснется, тогда и её учить буду. Чем она мужиков-то хуже? А она, как подросла, все девчонкой прикидываться стала. Нет, то есть, она и так...

— Такой как все, — кивнул шут.

— Да, именно. Но она-то не такая. Я сам не сразу заметил, она от меня все время скрывала, да и ото всех, даже от мамки с папкой. Вот узнал незадолго до вашего приезда, предложил ей в ученицы ко мне пойти, а она в слезы. Упросила, чтобы родителям не говорил. Ну, а я, старый дурак, согласился. Видел же, что мучается девка, вот и не смог отказать. Так вот, объясни мне, что ты без своих этих нитей такого ей сказал, что она с утра пораньше ко мне пришла уже в штанах, а не в сарафане, и заявила, что все решила и учиться будет, а?

— Просто поддержал, когда один хам её обидел. Кстати, я его еще отловлю, будет знать, как наших обижать, — тут же оживился шут.

Драконоборец хмыкнул в усы:

— Ладно, вы тут умывайтесь и к столу. Хороший у тебя мальчик, Ставрасейригултирвиль, — и вышел.

— Это он сейчас что сказал? — протянул Шельм с диким подозрением в голосе.

— Полным именем назвал, — с неохотой признался Ставрас.

— А, — протянул шут. — Знаешь, твой предшественник был еще большим извращенцем, чем ты.

— С чего вдруг? — нахмурился Ригулти.

— Это же надо так ребенка обозвать, даром что драконьего!

— Ну, спасибо. Чем тебе мои-то имена не угодили?

— Тем, что просто не представляю, сколько надо выпить или какой травы накуриться, чтобы малышку-дракончика Элинильбисталь назвать или Дирлинлильтс, а?

— Вот полетишь в следующий раз со мной, сам называть будешь!

— Правда?!

— Посмотрим на твое поведение. Кончай мне зубы заговаривать, завтрак стынет.

— Да иду я, иду!

16.

В горнице, служившей общей столовой, они обнаружили и Михея, и Маришку. Та, действительно, изменилась. Все же, как сильно меняет человека одежда. Девушка была облачена в узкие брюки из темной замши, полусапожки, наподобие тех, какие носил сам Шельм, и светлую рубашку с широкими рукавами и узкими манжетами.

— Красавица! — прямо с порога объявил шут, шагнул к ней и дружески чмокнул в щечку. Маришка зарделась и весело, совершенно естественным жестом, щелкнула его по носу. Шут сначала опешил, изумленно выгнув брови, потом расхохотался: — Ты просто прелесть, Мариш!

— А в сарафане, значит, прелестью не была?

— Ну, почему же, — оглядывая её с ног до головы, протянул шут. — И в сарафане тоже, но в штанах просто, оля-ля!

— Скажешь тоже, — окончательно смутилась та.

— Так, кончай девку смущать! — беззлобно прикрикнул на него восседавший во главе стола Михей. — К столу давайте.

— Ага, — широко улыбнулся ему Шельм и привычно плюхнулся на лавку рядом со Ставрасом.

Тот покосился на него. Шут собирался ответить насмешливым взглядом, но неестественно замер.

— Шельм?

— Я сейчас! — выпалил тот, очнувшись, и попытался сорваться с места.

Но Ставрас вовремя успел схватить его за локоть и не отпустил.

— В чем дело?

— Веровека бьют. Да пусти же! — И дернулся еще сильней.

— Сядь! — неожиданно рявкнул на него Ставрас, и шут, словно попав под действие какого-то заклятия, с размаху осел на скамью. Драконий лекарь перестал хмуриться и, отпустив его руку, уже куда спокойнее произнес: — Ты что же, всю жизнь собираешься решать за него все проблемы?

— А если они его...

— Что? Убьют? Не думаю. Обычная деревенская драка из-за девчонок. Ничего с ним не сделают, разве что ребра пересчитают.

— А если покалечат? — взволнованно вопросила Маришка с другой стороны стола.

— Ничего. Вылечим.

— Ты-то, что ли, лечить будешь? — все еще злой и насупившийся шут явно желал уколоть.

Не получилось. Вместо лекаря ответил Михей:

— А ты думаешь, милок, почему его Драконьим лекарем кличут?

— Потому что драконов лечит...

— Это он сейчас их лечит, а когда-то людей лечил. И был Драконьим лекарем, потому что лекарь от драконов. Понятно тебе?

— Ты мне об этом не говорил! — возмутился шут, повернувшись к Ставрасу.

Тот пожал плечами:

— Ты не спрашивал.

На этом разговор посчитали законченным и принялись за еду. Вот только Шельм все время отрывался от тарелки и застывал, словно прислушиваясь. Дед Михей в такие моменты прятал улыбку за усами, а Ставрас весело с ним переглядывался. Маришка же, все это прекрасно видела и лишь шипела в сторону деда: "Конспираторы! Заговорщики!", и прочие нелестные слова. А потом Ландышфуки неожиданно откинулся на стену, возле которой стояла их со Ставрасом лавка, и довольно улыбнулся.

— Ну, как он там? — спросил Маришка.

— Отлично! — весело объявил шут. — Противник повержен, наш герой возвращается с победой!

Ставрас с Михеем снова переглянулись и вернулись к еде. Веровек и правда, вернулся побитым, но довольным. И даже наливающийся под глазом синяк его не смущал. Ввалившись в горницу, он сразу же плюхнулся на лавку рядом с Шельмом и начал быстро накладывать себе на тарелку разную снедь.

— С боевым крещением тебя, братец! — похлопав его по плечу, радостно возвестил Шельм.

— Угу... фпасифо... — прошамкал тот, польщено.

И больше от еды не отвлекался, пока не насытился. К тому времени все остальные уже поели и просто сидели за столом. Ставрас беседовал с Михеем о возможных последствиях заговора масочников, который, похоже, все же имел место быть. Шельм с Маришкой к ним прислушивались, но в разговор вступать не спешили.

— Ну что, поучишь меня сегодня? — неожиданно нарушил неспешность беседы вопрос королевича, адресованный шуту.

— Ты о чем? — не понял Шельм.

— О магии, конечно. Ты же обещал.

— А, это! — кивнул Шельм. — Ну, давай, поучу.

— Что, прямо здесь? — неожиданно подала голос Мариша.

— А почему нет? — пожал плечами шут, но на Михея, как на хозяина дома, все же глянул.

Тот одобрительно кивнул. Тогда Шельм пихнул в бок Веровека, чтобы он его пропустил, вышел из-за стола и пересел на лавку у противоположной стены комнаты.

— Идите сюда.

Веровек сразу же подошел, а вот Маришка, похоже, не поняла, что он и ее тоже позвал.

— Так ты же, вроде, совершеннолетняя? — вопросил шут, глядя на нее.

— Ну... да, — замялась девушка.

— Значит, можешь уже магии учиться. Так что, иди сюда.

— Но ты же масочник, а дядя... — кротко взглянув на Михея, пролепетала она.

— А почему нет? — откликнулся тот. — Я, как понял, ничему запредельному он этого молодца не учит, так чего же и тебе бы не поучиться, дочка? Может, и правда, смекнешь чего.

Маришка радостно улыбнулась и тоже подошла. Шельм сложил ладони перед собой лодочкой, взглянул сначала на Века, потом на Маришку и снова посмотрел на свои руки. В лодочке из ладоней неожиданно затанцевал лепесток пламени, как на кончике фитиля свечи. И Веровек, и Маришка склонились ниже, чтобы лучше рассмотреть. А потом девушка и вовсе села на колени перед Шельмом. Век покосился на нее и тоже опустился прямо на пол. А шут заговорил:

— Все мы несем в себе тепло. Не знаю, как это называют магистры магии и прочие с ними, я просто это знаю. И вы знаете. Все мы теплые. Люди ли, драконы, хотя ума не приложу, почему они тоже, ну и масочники, до кучи.