Хитник

— А, может, и не потерял, — успокаиваясь, заметил бабай и принялся нарезать мясо толстыми ломтями, — может, кинжал сам ушёл.

— Как это? — в один голос воскликнули Глеб и Федул.

— Очень просто, — Модест достал из мешка хлеб. — Зачастую магические вещи сами решают, кому и сколько времени служить... Иногда, посчитав свою миссию выполненной, они уходят к другому владельцу. Или самоуничтожаются, полностью себя выработав. Но! — бабай аккуратно нарезал хлеб, сложил кусочки стопкой, — ежели та миссия не завершена, а колдовская вещица утеряна при непонятных обстоятельствах, то она, как правило, рано или поздно возвращается к потерявшему её хозяину. Так что не надо грустить, авось всё рано или поздно наладится, — Модест отобрал у гнома стакан, налил себе вина. — В общем, давайте ужинать и не грустить, лады?

— Лады, — буркнул гном, складывая трёхслойный бутерброд: два ломтя мяса, а между ними кусок хлеба. — Что ж, придётся подождать, пока артефакт вновь у Глеба не окажется. А уж после... — гном вгрызся в бутерброд, прошамкал: — мы такоффо ушудим, такого... ням-ням... понатворим, что весь мир вздрогнет. Станем богатыми и знаменитыми! У нас всё будет! Всё!

— И даже балалайка с революционными шароварами, — с серьёзным видом подсказал Глеб. — И косоворотка, непременно.

— Ага, — не слушая парня, в азарте согласился Федул. — Билл Гейц навзрыд заплачет, наши громкие узнав имена! Император от зависти на шёлков шнурке уда...

— Императора не трогай, — прекращая жевать, сурово сказал бабай. — Не по чину рассуждаешь, эльф! Я тебя очень люблю и уважаю, но некоторые темы всё ж трогать не надо. Не советую.

— Ну и ладно, — гном хлебнул винца из общего стакана, сказал задумчиво: — Но каким-нибудь королём я тогда стану непременно! Или царём... э, без разницы. Типа, хотя бы как Одиссей: найду себе подходящую Итаку и воцарюсь там навсегда. Насколько деньги позволят. Кстати, об Одиссее — непонятно чему развеселился гном. — Я вам рассказывал, как на самом деле была захвачена Троя?

— Не-а, — Глеб дожевал бутерброд, сунул руку в мешок и достал оттуда головку сыра. — Надеюсь, сведения исторически правдивые? А то знаю я тебя, соврёшь — недорого возьмёшь.

— Обижаешь! Конечно правдивые, — горячо заверил Федул, — мне Нифонт самолично рассказывал, а он врать не умеет, такая вот у него дурацкая моральная установка — начинает сразу бекать, мекать и путаться до невозможности. А про Трою он мне словно песню пел!

— Ну да, — понимающе усмехнулся Глеб, — докурился до невозможности и спел, ха-ха!

— Тьфу на тебя, — сердито огрызнулся гном. — Сейчас как обижусь насмерть и фиг интересную историю узнаешь.

— Всё, умолкаю, — примирительно сказал Глеб: обижать Федула он вовсе не хотел, и без того на душе кошки скребли из-за неуместного розыгрыша. Но отступать парень не собирался, раз сказал "кинжала нет", значит, его нет — коли начал разыгрывать, то надо довести шутку до конца. Тем более, сколько будет радости у гнома, когда кинжал вдруг "вернётся" к прежнему хозяину! Правда, перекраивать Империю магиков соответственно федуловым планам Глеб и не помышлял, но отчего бы не подыграть товарищу в его несбыточных фантазиях?

— Смотри у меня, — погрозил Федул пальчиком. — Так и быть, расскажу, только чур, не перебивайте! Типа как у деда Снюссера: "Внемлите и триписчите, нищасные", хе-хе.

Помните, я вам рассказывал о том, как троянский хак Парис взломал маго-банк "Елена", принадлежавший спартанскому царю Менелаю, и оставил там записку? Мол, был здесь, всем привет с кисточкой! Ясен пень, царь Менелай крепко на то осерчал и немедля подбил своих друганов прогуляться к Трое, забить гадскому хаку конкретную "стрелку". И, между прочим, нехилую компанию подобрал: царь Итаки Одиссей, два Аякса (А-Аякс и У-Аякс, клички такие), Диомед, Сфенел, Протесилай, Ахилл... и прочих всяких героев позвал, до кучи. Чтобы в пути не скучать и вообще — сделав правое дело, уж гульнуть так гульнуть! Массово и зажигательно.

Ну, приплыли они толпой под стены Трои и принялись, значит, права качать... Однако царь Трои Приам оказался тоже не лыком шит — он, барыга, Париса крышевал и имел с его взломов неплохой личный процент. Разумеется — мимо официальной казны, ха!

В общем, друганы-правдоискатели десять лет под стенами Трои мурку тянули, никак до ума разборку довести не могли: то боги не велят, то погода неважная; то между собой по пьянке до смерти передерутся, то голова с утра трещит, не до великих подвигов — да и то, понятное дело, без хорошего вина какая ж многолетняя осада! Со скуки подохнуть можно.

Короче говоря, как десять лет той осаде стукнуло, так и решил Менелай: а ну их всех, троянцев, на хрен! Сколько можно, в конце-то концов, дурака валять, осточертело хуже похмелья... Тем более, что менелаевские интенданты доложили шефу о невозможности дальнейших поставок вина и продуктов. Дескать, не обессудьте, царь-государь, но отпускные цены стали выше крыши: в государстве без правителя дефолт и безвластие, скоро самим жрать нечего будет.

Прикинули брателлы, что дешевле оставить всё как есть, списать убытки на форс-мажорные обстоятельства и двинуть до дому, до хаты, несолоно хлебавши. Но напоследок всё ж решили отметить круглую дату как следует; заводной товарищ царь Одиссей предложил по этому поводу сбацать гигантского деревянного Коня, на предмет задабривания путевых богов. И как исторической ценности памятник — типа "Меня и Одя здесь были", — и как назидательный символ для лохов-троянцев. Чтобы вечно помнили и боялись!

Сказано — сделано: поднатужились, сколотили Конягу из останков разбитого по пьяни корабля, да и сели всем скопом обмывать долгожданный отъезд. Ну и коллективное произведение искусства заодно... Народ, что попроще — те у костров, с песнями и плясками закучковались, а героическое начальство, понятное дело, свой собственный вип-стол организовало, в брюхе Коня. Оно, с высоты, и за тем народом сподручнее следить, чтоб не пережрал на радостях, и самим уютнее — можно оттянуться по полной, не на глазах у подчинённых. Что герои устроили с превеликой радостью: надрались в хлам все, до единого. Там же и уснули...

Под утро невменяемый боевой народ в никаком состоянии загрузился на корабли и двинул в открытое море, а про своё начальство-то напрочь позабыл! Не до того, однако, было.

Троянский же люд, увидев по утру пустой берег и сиротливо-убогого Коня на нём, поначалу малость ошизел от неожиданности — они, троянцы, настолько привыкли к осаде и пьяным ночным воплям, что поначалу решили, мол, им с бодуна подобное мерещится... чай, тоже не трезвенники были, хе-хе! А так как по осадному времени в городе давно уже наблюдались проблемы с топливом, то затеялись троянские коммунальные службы затащить того Коня на центральную площадь и там разобрать — чтобы, значит, ценная древесина зря не пропала. Чтоб не разворовали её на берегу всякие несознательные местные жители. Затащить-то затащили, да, но до разборки руки у коммунальщиков так и не дошли: сначала в городе начались стихийные митинги по поводу знаменательной победы над захватчиками-оккупантами, а после не менее стихийные пьянки, как же без них-то!

В общем, к ночи всё городское население и все службы — включая и патрульно-постовую, и аварийно-спасательную — были, как говорится, "в лёжку". А герои, которые в брюхе Коня от выпивки притомились, думали, что это их сподвижники всё ещё гуляют, отъезд празднуют... Проснутся, опохмелятся, подумают мимоходом и вновь спать падают, ага. Вином анестезированные.

Однако ж всё хорошее рано или поздно, но заканчивается: закончился и винный запас в Коне. Очнулись граждане герои, а похмелиться-то нечем, прям беда какая-то... Ну, деваться некуда, разгерметезировали они конский вход-выход и выбрались наружу. Вылезли, смотрят по сторонам, ничего понять не могут: ба! И где это они оказались? И чего это за городок такой? И вообще, где у них тут по ночам вином торгуют и принимают ли к оплате греческую валюту?

К сожалению, узнать оказалась не у кого: все встречные лежат вповалку, и — тишина. Поначалу даже подумали, не чёрный ли мор в городке случился, по воле гневливой Афины? Однако ж быстро разобрались что к чему, страшно позавидовали отдыхающим и двинули к городским воротам: каждый мало-мальски культурный грек тех времён знал, где можно купить выпивку в любое время суток. Стражники, поди, тоже люди, никогда подработки не чурались, чем могли, тем и помогали страждущим — за соответствующую плату, разумеется.

На свою беду вина у стражников не оказалось, сами всё выпили — праздник ведь, святое дело!... Ну, греки покумекали и решили сообща: мол, тогда выпускайте нас из города, пойдём друганов искать, у них наверняка похмелительная заначка имеется. А стражники возьми да заартачься — эге, не положено ворота по ночам для всяких-прочих открывать, дуйте отсюда, алкаши чёртовы, не мешайте службу править! На "алкашей" боевой народ, конечно, шибко обиделся, достал мечи и стал тех стражников колбасить не по-детски. Заколбасили, ворота открыли и на тебе — а вот и друзья-соратники подвалили! Они, видишь ли, доплыли до острова Тенедос, где массово подправили своё здоровье, после чего наконец-то обнаружили пропажу начальства и вернулись за ним. Ну а дальше всё покатило соответственно официальным былинам и легендам... — Федул, утомлённый долгим рассказом, выпил подряд пару стаканов пива и, откашлявшись, так закончил свою речь: — Эхма! Да кабы тогда у стражников нашлось вино, или же они не стали бы выделываться, а по-хорошему выпустили героев-камрадов на волю, то, глядишь, у этой истории был бы совсем другой финал. Более оптимистический, ага.

— Любопытно, — сказал Глеб, отбирая у гнома пустой стакан, — а Нифонт-то откуда это всё узнал? С небес подглядывал, что ли? — парень налил пива и себе.

— Нет, не подглядывал, — хихикнул Федул. — Он, понимаешь, при всём том безобразии присутствовал. Уж не знаю, каким именно образом, но то, что Нифонт в этой истории поучаствовал — факт! Мало того: он мне позапрошлым летом даже автограф Одиссея показывал... или подпись Зевса? Ох, брателлы, не помню, слишком я пьяный был. Но что-то эдакое автографическое предъявлял — то ли на папирусе, то ли на пергаменте начертанное... то ли на пачке из-под папирос "Герцеговина Флор". — Гном, что-то припоминая, хлопнул себя по лбу. — Эге! А, может, то вовсе не Одиссей или бог Зевс постарались, а сам товарищ Сталин? Тьфу, и зачем я в тот вечер так надрался, прям какой-то провал в памяти...

— Да, пьянство — это великий грех, — охотно согласился бабай. — Особенно ежели в жару и особенно ежели водкой грешить: ну выпил ты свои пятьсот-семьсот грамм, зачем же больше употреблять? Нет, не понимаю я крепко пьющих, — Модест глянул на занятый Глебом стакан и, не стесняясь, приложился к фляге с вином.

— Какая всё же интересная у Нифонта судьба, — Глеб вытер пенные усы. — Столько веков по земле ходить, столько всего повидать, испытать; да ему исторические книжки писать надо! О том, как оно на самом деле происходило, а не то, что нам официально в школе да с телеэкрана преподносят. Думаю, народу было бы очень любопытно.

— Народу, может, и любопытно, — Федул отобрал у бабая заметно полегчавшую флягу, — да только Нифонту оно вовсе не по кайфу. Потому что ему жить хочется! А начни он резать историческую правду-матку налево и направо, тем более письменно и многотиражно — да его или обычниковые, или имперские спецслужбы немедля угрохают, не посмотрят на то, что Нифонт ангел и вечно живой... Даже в дурку сажать не станут, во избежание утечки информации. Потому как истинная правда, Глебушка, она зачастую знатно расходится с той, которая нужна политическим деятелям на текущий момент реальности. Которую создают искусственно, из года в год убеждая электорат в том, что именно так история всегда и выглядела. Потом приходит другой правитель и начинает переделывать ту переделанную историю уже под себя... И в итоге получается уже не исторически верное: "Мама мыла раму", но политически нужное: "Рама съела маму". А тех, кто не согласен с последним идеологически верным утверждением, попросту удаляют из той новой реальности, раз и навсегда. Типа того, ага.

— Ишь ты, — Модест в изумлении уставился на гнома, — я и не подозревал, настолько у историков опасная профессия.

— Не у историков, — посмеиваясь, поправил бабая Федул, — а у правдоискателей. Впрочем, фиг с ними, у нас у самих нехилая история сложилась... Кстати, Глеб! Ты до Хитника достучался или где? Обещал ведь!

— Чего? — не сразу понял Глеб. — А... нет, не достучался. Я ведь ужинал, пиво пил, твои байки слушал: не до того мне было.

— Тогда делаем так, — приказно объявил гном. — Ты, Глеб, отключайся от вина-пива, ложись на нары и начинай вызывать Хитника, а мы с бабаем затеем плести категорически нужные мне лапти. Лыка вот только надерём и сплетём, запросто... Возражения не принимаются: цели определены, задачи поставлены — за работу, товарищи!

— Прилечь на матрасик? Эт-можно, — согласился Глеб, невольно начиная зевать. — И впрямь, пойду-ка я Хитника часиков шесть-семь повызываю... — парень прошёл к незанятой вещами нижней лежанке, раскатал матрас и, не раздеваясь, завалился на него.

— Вызывай громко и убедительно, — посоветовал Федул, пытаясь отодрать прилипшие к полу кроссовки, — чтобы, значит, Хитник тебя уж услышал так услышал!

— Без многомудрых эльфов разберёмся, — сонно ответил Глеб; бабай, молча отодвинув Федула в сторонку, легко оторвал от половиц кроссовки, вручил их многомудрому эльфу и, взяв нож, вышел из избушки. Стуча оплавленными подошвами как деревянными колодками, гном последовал за ним: в комнатке сразу стало тихо и просторно.

— Лапотники, блин, — закрыв глаза, пробормотал Глеб, — знатные лыкодралы-плетельщики, — зевнул ещё раз и уснул.

...Глебу приснилось, что он стоит на краю громадного, затянутого низким туманом болота. Туманная пелена — тёмно-сизая, похожая на табачный дым — вязко колыхалась, будто под ней, в глубине, происходило невидимое глазу движение: неспешное, подозрительное. Даже, возможно, опасное.

И небо над тем болотом, и даль за ним были странного, неопределённого цвета — да и были ль они вообще? Глеба этот вопрос не интересовал: он смотрел вниз, на пелену у своих ног, смотрел бездумно, ничуть не интересуясь, где он и зачем. Просто стоял и ждал невесть чего. И дождался.

Из сизой мглы медленно, словно пробиваясь сквозь вязкую грязь, вынырнула чья-то голова, затем показались плечи; ни лица, ни облика вынырнувшего Глеб толком разглядеть не смог — вместо них клубилось нечто неопределённое, будто слепленное из того же вездесущего тумана.

— Руку давай, — потребовало нечто неопределённое, — скорей, пока меня назад не засосало!

— А ты кто такой? — с опаской спросил Глеб, на всякий случай отступая от кромки стоячей воды. — Местный леший, что ли?

— Да Хитник я! — с досадой воскликнуло бестелесное существо, — тяни давай, после говорить станем.

— Вон чего, — понял Глеб. — Ну тебя, братан, и угораздило, — ухватив протянутую руку, парень изо всех сил потянул Хитника на берег, ничуть не удивляясь ни самой ситуации, ни тому, что он вытягивает из невесть откуда взявшегося болота невещественного призрака. Отпускать мастера-хака странное болото не желало: туманная пелена заволновалась, по её поверхности пошла рябь мелких водоворотов; где-то вдалеке раздался протяжный рёв, страшный, угрожающий.