Страх? Им нужно чтобы звери испытывали страх? Или же нечто иное? Хочет ли Цинтерра создать себе несокрушимую армию сплошь из серийных убийц и маньяков? И она действительно так уверена в том, что держит над этим вооруженным до последней гайки сбродом контроль? Теперь-то ясно, зачем предписаны такие дикие условия содержания для этих созданий!
Вопросы-вопросы. Где искать ответы?
Уголовников никто не хватится. Люди с рудников никого не заинтересуют. Законопослушным гражданам Федерации плевать на отбросы общества. Семьям заключенных-смертников не надо платить денежные компенсации. А вытащенные с каторги люди будут рады любому режиму содержания, даже такому, как стойка с блокиратором. Неужели всего лишь экономическая выгода толкнула Цинтерру на подобный ход? Да лучше бы продолжили штамповать клонов! Хотя с их точки зрения это же безумно дорого. А тысячи готовых убийц уже пропадают на рудниках. Даром. И одна только подпись в контракте отделяет их от программы "Полиморф". А то и её нет.
Как всегда, Цинтерра погналась за выгодой. В ущерб качеству, против человеческих нравов. Для неё никогда не существовало ценности большей, чем капитал. Возможно, никогда не будет существовать.
Лаккомо уже не обращал внимания на боль в голове и просто шёл по коридорам, сворачивая в нужные лифты. Ещё несколько шагов. Ещё несколько метров. Лифт. Налево в блок С, на средний этаж...
В самое сердце корабля.
Чтобы приложить руку с "печатью" к считывающей панели.
Чтобы открыть маленькую дверь.
А войдя в тамбур, дать отмашку рабочему в стерильном комбинезоне уйти.
После чего, открыть внутреннюю прозрачную дверь. Шагнуть без обуви на ячеистый стеклянный пол и услышать Тишину.
Эта тишина обволакивает. Она прекрасна своей первородностью.
Тут никогда нет шума. Вопреки всем представлениям о Центральном Процессоре, в стеклянном зале всегда тихо.
Лаккомо прошел в центр огромного куба и сел прямо на пол. Вокруг него, повсюду, сияли сотни ячеек с кристаллами. Под стеклянным полом, в стенах, на потолке — гнездились небольшие кубики прозрачных контейнеров с живыми, растущими и функционирующими камнями. Между ними подобно пульсу ритмично пробегали сотни искрящихся разрядов. Таких комнат на корабле было несколько. Лаккомо не стал углубляться, выбрал ближнюю.
Он редко бывал здесь. Но когда всё-таки приходил, то желал лишь одного — настоящей, неподдельной тишины.
Собственная тень отражалась во всех шести гранях стеклянной комнаты. Но Лаккомо не смотрел на неё. Не хотелось видеть два хищных лиловых огонька.
— Что мне делать, Эохан? Подскажи...
Но корабль молчал. Лишь упорно тащил себя и экипаж сквозь космос. Ему не интересны были людские проблемы. Он не знал человеческого отчаяния. "Стремительный" умел лишь жить для капитана и следовать его пожеланиям.
Бросив бороться с усталостью, Лаккомо лег спиной на теплый пол и бросил короткий взгляд в потолок, на своё отражение. Вопреки ожиданиям, вместо вечно голодных огоньков на него взглянули оттуда оттуда свои собственные, до смерти усталые фиолетовые глаза. Глаза королевского цвета.
— Что мне сейчас делать?
"Забыть", — утренним ветерком проскользнул беззвучный ответ.
— Забыть? Но как?
"Забыть", — вторило эхо той мысли.
Лаккомо задумался. Чтобы забыть такое — мало одной лишь тишины. И ни один сон не спасет от зацикленных мыслей про...
"Ладно. Не важно".
А что важно? Что может быть важнее галактических проблем, миллиардов людей Федерации, содружества восьмидесяти четырех планет и Родины?
Ведь правда... что?
Только личная жизнь.
— Эохан, — обратился вникуда капитан. — Помоги отправить новое сообщение по известному адресу.
Зазмеилась и сверкнула под боком очередная ветвь разряда. Молчаливый Искусственный Интеллект корабля любовно согласился выполнить просьбу.
Золотой Журавль закрыл глаза, вздохнул несколько раз, успокаиваясь и настраиваясь. Он даже почти представил себе родной дом, застолье и свежесть весеннего дня. После чего последним вспомнил родное и милое лицо. С заминкой забывчивости. С паузой, отдавшейся болью на душе. Но всё-таки он ещё вспомнил. Эти тонкие черты, золотые волосы с солнечным блеском небесно-голубые глаза. И музыку... Наверное, её он бы точно не забыл никогда.
И лишь после он начал диктовать в тишину.
— Здравствуй, свет мой. Мой путеводный ветер. Моя искра домашнего очага.
Я все пытаюсь выкрасть сутки для нашего отдыха. Но моя воля бессильна против действий миллионов. Как я устал. Как хочу домой. Мечтаю бросить всё и тенью испариться с места.
Как жаль, что ты не видела восход над нашей родиной отсюда. Здесь, в космической тишине, где кончается небо, нет лишних красок и нет туманной завесы. Как я скучаю по этому восходу, будто не видел его уже сотню лет. Здесь, где мы сейчас находимся, даже встающее солнце кажется неприглядным фонарем. Далекое, обжигающее белым чуждым светом, оно наводит тоску на всю команду.
Я снова пытаюсь слушать звёзды. Иногда мне чудится, что в их переливах я начинаю слышать твои песни как наяву. Я слышу в протяжных космических звуках голоса. Порой мне кажется, что начинаю разбирать слова, как приносимые ветром истории. Этот тихий шёпот, нескончаемый, порой тревожный, а иногда просто убаюкивающий. Иногда, если вдуматься и поймать один из голосов, то можно понять, о чем он говорит, не переводя слов. Это так странно. Но в то же время... чудесно. Хотя, признаюсь, я боюсь того мелодичного Зова, который с каждым днем будто тянет меня всё сильнее на родину. Он как гул, как пульс, неустанно напоминает о себе и тянет шагнуть на тропу, на которой нет других перекрестков. Нет, я не схожу с ума, моя родная. Просто пытаюсь заполнить хоть чем то ту бездну, что нас разделяет, но этот Зов... Не дай мне упасть в него.
Я непременно вернусь. Это случится совсем скоро. Когда это дикое солнце перестанет жечь нас своими острыми лучами. Надеюсь... Мы не сгорим под ним.
* * *
Его Величество Лоатт-Лэ Эйнаор Сан-Вэйв не любил рабочих вылетов. Он вообще не любил воздушные перелёты дальше пределов торийской столицы. Но все эти визиты в малые земли, приемы, рабочие собрания в провинциях были обязательны. Давно прошло то время, когда кто-то помышлял о свержении династии и разделении власти, но подданные всё равно нуждались во внимании верховного правителя, в его явлениях на публике.
Но сейчас рабочая рутина донельзя отвлекала от дел куда более срочных и важных. Эйнаор мечтал разделиться десятка на два королей, чтобы успеть везде и всюду, но увы — мечтать не вредно.
Королевский флаер летел мягко, неторопливо и бесшумно. Эйнаор нарочно попросил пилота не спешить, чтобы вволю подумать над тяготившими его вопросами. Свободного времени не оставалось вообще. Брат мог сколько угодно шутить, будто Эйнаор только и делает, что отдыхает и даром просиживает Престол, но это было не так. Бесконечные отчёты и совещания отнимали уйму времени и кошмарно выматывали. А на каждое поистине важное собрание требовалось являться полным сил и такого драгоценного терпения.
В просторный салон флаера не могли проникнуть даже малые отголоски захватившего мир дождя. На Торию пришла зима — и Отец Небо укрылся толстым серым одеялом туч, листва на деревьях посинела и съежилась, а ливни почти беспрестанно обрушивались на Мать Землю. Покрылись рябью и посерели каналы, умолкли говорливые фонтаны, редкие прохожие двигались перебежками, прячась под прозрачными куполами зонтов. Снег на единственном континенте планеты не выпадал почти никогда, может быть, раз в сто или двести лет. Зима — это время слез неба.
В уютной теплой каюте, где можно было легко забыть о зимней сырости, присутствовало лишь самое необходимое. Один небольшой столик у иллюминатора, объемное мягкое хозяйское кресло, ещё одно — гостевое, выключенный за ненадобностью визор, и встроенный в стену бар. Сидя за столиком с бокалом крепкой капы, король никак не мог расслабиться. Золотистый напиток переливался оранжевыми оттенками на свету. Оставленный на столе планшет уже погас и ушел в режим ожидания. Эйнаор напряженно смотрел в иллюминатор на проплывающие внизу зимние бирюзовые леса и даже спиртное не помогало ему хоть немного расслабиться и отдохнуть.
Мешали скачущие по кругу мысли пополам с тревогой. Задумываться о последних вставших перед ним вопросах Его Величество и вовсе боялся — слишком легко во всем этом завязнуть, подобно обречённой мухе в застывающем янтаре.
Он и забыл уже, в земли какого клана летит. На повестке дня значились куда более важные переговоры. И если тайный договор с Бордом и Флайтоном уже был подписан, то сейчас на очереди стояли неподкупный и пока не определившийся Роккон и Энвила.
Энвила... Тихая с виду планетка, со своим укладом со множеством внутренних, никому неинтересных проблем, со средними войсками, и вроде бы даже лояльная цинтеррианскому режиму. Вот только, рискни Цинтерра потребовать развертывания там передового фронта, чтобы прижать сепаратистов — и тихушное правительство планеты тут же пребольно огрызнется.
Да, Энвила нужна Престолу в союзниках. Но не сейчас. Рано разводить там костры несогласия, иначе вздумается Сенату послать торийский флагман и туда тоже. А вести огонь по Энвиле категорически нельзя. Иначе...
"Как там говорилось? Свет прахом обратится..."
Ох уж эти метафоры, так любимые старцами. Иногда Эйнаор с ужасом представлял, что в старости начнет выражаться таким же языком, а брат окончательно прозовет его занудой.
"Где же ты сейчас, неугомонный братец... Сколько тысяч световых лет отделяет нас? Знал бы ты, Лакки, как я за тебя волнуюсь последние дни, особенно после того, что ты узнал".
Да, Лаккомо, разумеется, поделился с Эйнаором последним открытием своего аналитического отдела. И король, узнав о тысячах упрятанных в машины заключенных, тоже пришел в бешенство. Но стоило гневу уйти, как разум принялся переваривать полученную информацию. А затем пришел страх. Липкий, скользкий, самый обычный страх. Что может сотворить безжалостная система Федерации с теми, кто узнал правду?
Лазурный Престол неприкосновенен. А значит, это давало им хоть и небольшое, но прикрытие от карательного режима. Вскоре отступил и страх, оставив после себя лишь тревожное волнение о том, как стоит распорядиться подобным знанием.
К каким выводам успел прийти Лаккомо, Эйнаор ещё не представлял. Времени на то, чтобы сесть и как следует задуматься обо всем, катастрофически не хватало.
"Что уже ты успел понять, Лакки?"
Последний короткий разговор с братом только заставил короля волноваться ещё больше, но ничего не прояснил.
Он связался тогда по простому каналу, не прячась, хмурый и изможденный, почти старик.
— Привет, Эйни.
— Привет, брат.
Потом было долгое молчание и холодный взгляд фиолетовых глаз, напоминавших аметисты.
— Готовься скоро к общению с Центром.
— Ты так считаешь?
— У тебя же все готово?
— Да, но не рано ли?
— Нет, не рано. Я намерен выступить с обращением публично. Следом выступишь ты.
— А как я пойму, когда пора будет мне?
— Ты услышишь...
И эта последняя фраза врезалась в сознание короля, не давая покоя.
Эйнаор отпил глоток из бокала, не почувствовав вкуса.
Всё было готово для предъявления обвинений Центру "Полиморф" в метрополии. Тайный отдел разведки, служивший лично Эйнаору, а не Престолу, собрал достаточно компромата на нескольких работников, чтобы крупно ударить по организации в суде. Ведь юридически военные полиморфы не имели ничего общего с машинами, которые создавались для избранных ученых и научных сотрудников, работающих в космосе в тяжелых условиях. Другой материал, отсутствие уникального программного обеспечения, за которое так боялся в свое время Джаспер Крэт. У этих машин было одно общее — камень Сердца. Но компания "Амина" не подписывала отказа от поставок своих носителей информации другим клиентам. А значит, действия её гендиректора были чисты.
Запатентована была лишь технология изготовления полиморфов Центра. Каждый сотрудник подписывал контракт о неразглашении, и любая дочерняя фирма, вступающая в деловые отношения с Центром, обязана была хранить технологии в тайне. По факту всё оказывалось совершенно иначе. Кто-то был подкуплен, где-то сотрудник оказывался двойным агентом. Нет, базу данных Центра военные не ломали, это было бы слишком грубо с их стороны. Но спецслужбы сумели раздобыть достаточно "сырого" материала, чертежей и формул, чтобы переработать информацию и построить собственных полиморфов.
"А что же в итоге мы получили?"
Король перевёл взгляд фиолетовых глаз на иллюминатор. Как и его брат, он любил размышлять неторопливо и мысленно проговаривать имеющиеся факты. Это помогало сконцентрироваться, собрать мысли в один поток, и тогда во внутреннем диалоге с самим собой рождались ответы.
"Что такое военные полиморфы? Прежде всего обученные убивать создания. Не люди и не машины. Нечто более грозное, чем простой человек за штурвалом истребителя или консолью орудия. Полиморф — это существо, разучившееся испытывать человеческие потребности, но подчиняющееся человеческим инстинктам. Без памяти о прошлом они не представляют и не помнят себя людьми, но сохраняют свою жестокость. Их страхи, их гнев и ярость легко контролируемы. Они, как модифицированные клоны, обучены подчиняться приказам и нападать на любые мишени. Их злость раскрывается в бою, вместе с человеческой импровизацией и жаждой выживания.
Мы легкомысленно полагали, что все они без исключения страдают в своих полиарконовых телах и злятся на рабское содержание. Но это не так. Тот первый, капрал, был исключением. Остальные исследования и вскрытия сознаний показали совершенно другую картину. Полиморфы, пригодные для боевых действий, не знали, что были когда то людьми... Они считали себя уникальными существами, рожденными в лабораториях неких Создателей, слугами которых называли технический персонал.
Хорошо работала с ними служба контроля. Очень хорошо...
Память в таких условиях им бы только мешала. Ломала бы картину их выдуманного мира. И неизвестно насколько эти полиморфы были бы рады тому факту, что горстка техников вынуждены содержать их как скот.
...а сами техники?"
Эйнаор скосил глаза на планшет и подвинул его к себе. Открыл данные, позволил чуткой электронике считать отпечаток пальца и фоновые жизненные показатели. Открыл отчет о допросе одного такого техника. Не удержался, хмыкнул очередной раз.
"Эх, Лакки. Как бы ты не ругал мои методы, когда приходит нужда, сам действуешь не лучше".
Читая настолько подробные данные отчета, Эйнаор легко догадался, каким образом братец извлек их из головы несчастного. Дознаватель из Лаккомо был хоть и эффективный, но жестокий. Хорошо если этот, с позволения сказать, "допрос" вышел безболезненным, и бедняга остался при своих мозгах. А то Золотой Журавль мог безо всяких церемоний привязать техника к стулу в пустом помещении и вытянуть всю нужную информацию с помощью прямого пси-сканирования. С его-то ментальным уровнем — раз плюнуть. Только человека после такого высасывания мозга можно было сдавать в психушку. Ох не зря ходят слухи. И не зря некоторые служащие из федералов боятся даже имени Лаккомо Тор Сентаи Сан-Вэйва.
