На дороге вскоре показались две широкие повозки, в которых как раз нашлось место для тетушки Званы с Ромашкой. Сначала ехали молча, потом девушка спросила:
— А кто та женщина, что приходила?
— То Малина, старейшины нашего Светозара младшая дочка, — сказала тетушка Звана.
Ромашка кивнула, принимая полученную информацию к сведению. Лишь когда проехали Гористое, Ромашка отважилась задать мучивший ее вопрос:
— А откуда старейшина знает, кто жив, кто ранен?..
"Кто погиб?" — это Ромашка вслух произнести не смогла, но тетушка Звана и так прекрасно поняла, к чему был задан вопрос — Ромашка пыталась понять, насколько же велики шансы того, что старейшина ошибся.
— Чувствует. Кто-то сам ему о себе сообщает, о ком-то друг весточку передаст.
— А почему именно старейшине сообщают? Так положено?
— Нет, Ромашка. Просто старейшина может принять сообщение от любого, даже от того, кто не силен в разговорах мыслью на расстоянии.
— А если человек сам о себе ничего сказать не может, если он без сознания или спит?
— Старейшина все равно его почувствует. Хотя... — тетушка Звана с грустью посмотрела на посеревшую лицом Ромашку, — всякое может случиться. Будем надеяться на лучшее.
За Гористым земля была сухая: дождь сюда либо не дошел, либо обошел стороной. Влажный воздух еще издалека принес звуки, возвестившие, что лагерь уже неподалеку. И вот дорога вынырнула из леса, и Долина Ручьев раскинулась во всем своем великолепии, да только под пасмурным небом ручейки казались грустными дорожками слез, а опустевшие домики поселян навевали печальные мысли.
Возле лагеря повозки остановились.
— Я пойду узнаю, где моя помощь нужна, — сказала тетушка Звана, соскочив с повозки и подхватив мешочек со снадобьями да травами лечебными. — А ты пока походи-погляди. Может, Тура найдешь или Мирослава.
Вероятно, тетушка Звана сама и не надеялась, что Ромашка Мирослава найдет, но лишать этой надежды девушку до поры до времени не хотела. Ромашка кивнула и пошла через лагерь, напряженно вглядываясь в лица встречных людей. Многие были ранены, но, поскольку могли держаться на ногах, помогали лекарю, а также готовили еду и возводили навесы, под которые после осторожно переносили тяжело раненных бойцов. Несколько таких навесов уже возвышались неподалеку от звонкого ручья, и девушка направилась туда.
Внезапно мимо Ромашки стремительно прошел какой-то человек, едва не задев ее плечом. И хотя человек этот явно очень спешил, в нескольких шагах он остановился и оглянулся, внимательно посмотрел на девушку. И удивленно приподнял брови:
— Ты?
Ромашка узнала его сразу — это был тот самый Сивер из Родня, который последним вернулся с городов. Черная жилетка поверх вышитой красно-черным сорочки придавала ему мрачный вид, особенно вкупе с косматыми бровями и взъерошенными волосами все того же смолянисто-черного цвета. Подбородок его покрывала густая щетина, из-за чего вид у Сивера был неопрятный. Девушка не успела поздороваться.
— Видела его? — мрачно спросил Сивер. — Нет? Иди за мной!
Ромашка без лишних слов и вопросов поспешила следом. Сивер шел очень быстро, что-то недовольно ворча себе под нос, и девушка не смотрела по сторонам, а шла, уткнувшись взглядом ему в спину и иногда глядя под ноги.
— Ромашка!
Услышав знакомый голос, девушка подняла голову и посмотрела вперед. Возле навеса, к которому вел ее Сивер, стоял Тур, радостно улыбаясь ей. Когда Ромашка подошла ближе, он подался навстречу и сжал девушку в крепких объятиях.
— Тур, как я рада, что с тобой все в порядке! Ты ранен? — взволнованно спросила Ромашка, увидев длинную красную полосу, пересекающую обнаженный торс ее названного брата.
— Да так, чуток поцарапало. Ничего страшного, — успокоил ее Тур.
Ромашка улыбнулась, потом улыбка вдруг исчезла с ее лица. Она внимательно посмотрела в ярко-голубые глаза Тура.
— А Мирослав?
Тур не успел ответить — раньше него это сделал Сивер.
— Да тут он, твой Мирослав.
— Где? — Ромашка дернулась, да только Тур не выпускал ее, не давая заглянуть за свою широкую спину.
— Где он, что с ним? — испугалась девушка, пытаясь в лице Тура найти ответ на свой вопрос.
— Да поранило его осколками, — пробормотал Тур.
— Живой? — встрепенулась девушка.
— Живой, а-то! — удивился Тур. — Я же сообщил старейшине, что живой. Или вы не знали? — Тур нахмурился и добавил виновато. — Ну, я-то не силен в этом деле, но думал, старейшина поймет, что я хочу сказать... Наверное, у меня не совсем внятно получилось.
Услыхав слово "живой", Ромашка обмякла в руках Тура, чувствуя невероятное облегчение. Ее ослабшие вдруг коленки подогнулись, и если б Тур не держал ее крепко, девушка бы наверняка упала.
— Где он? — прошептала Ромашка.
— Да отпусти ты ее, — посоветовал Сивер. — Она же городская, и не такое видела.
Тур все еще колебался, но потом разжал руки, и Ромашка, обойдя его, шагнула под навес. Прямо на земле лежало человек шесть. Одни были без сознания, другие с любопытством глядели на девушку, но Ромашка сразу же увидела того, кого искала, и по сторонам уже не смотрела.
Мирослав лежал, как и все, на покрытой жухлой травой земле. Из-под обнаженного торса выглядывала помятая рубашка Тура. Правое плечо и грудь были перевязаны, и на бинтах виднелись кровавые пятна — возле ключицы да ниже, на груди. Повязка была также на руке, чуть повыше локтя, и на голове.
Ромашка опустилась на колени, глядя на бледное лицо Мирослава. Он спал или был без сознания, но грудь медленно поднималась и опускалась, слегка приоткрытые губы иногда шевелились, а брови чуть хмурились.
— Сейчас проснется, — как-то злорадно пообещал Сивер.
И Мирослав проснулся. Он тихо застонал, еще сильнее нахмурился, повернул голову в другую сторону и открыл глаза. Его немного рассеянный взгляд уперся в Сивера, который склонился над ним.
— Сивер... — прошептал он. — Чем закончилось?
— Мы победили, — сказал Сивер.
— Хорошо, — тихо ответил Мирослав.
— Хорошо ему! — отчего-то возмутился Сивер. — А матери твоей хорошо? Ей же, небось, уже сказали, что ты помер! Да молчи, молчи... Того и гляди, дух испустишь.
— Ты чего это тут раскричался, — насупился Тур, намереваясь выдворить Сивера из-под навеса, чтоб не досаждал больному.
— А ты видел, что он творил? — отпарировал Сивер. — Не видел — ну и молчи! А откуда ты мои приемы узнал? — это он уже к Мирославу обернулся. — В воспоминаниях подсмотрел? Да?
— Подсмотрел, — ответил Мирослав, и голос его, хоть и слабый, показался Ромашке довольным. — Спасибо, Сивер...
— Чего "спасибо"? Спасибо скажи лучше, что хоть жив остался, правда, это уже не мне... Ты же все неправильно делал, знаешь это?
— Получилось ведь...
Голос Мирослава был слабым, как шепот листьев в знойный день, и Ромашка всерьез забеспокоилась.
— Пожалуйста, не кричите, — попросила она Сивера.
Услышав ее голос, Мирослав повернул голову и светло-серые глаза, чуть щурясь, теперь удивленно смотрели на Ромашку.
— Откуда ты здесь? — прошептал Мирослав.
— Я с тетушкой Званой приехала.
— Ой, и мать здесь? — обрадовался Тур. — Хорошо. Она-то у меня лекарка такая, что хоть мертвого на ноги поставит.
А Ромашка все смотрела в глаза Мирослава. Он старался не отводить взгляда, но долго не выдержал. Глаза его закрылись. Ромашка протянула было руку, чтобы ласково погладить его по щеке, да вовремя сдержалась. В это время Тур махнул кому-то, спешащему через весь лагерь к навесу.
— Тур, сынок! — это тетушка Звана обняла сына, и на глазах ее выступили слезы.
— Ты что мать, не плач, живой ведь! — растерялся Тур.
— Да не плачу я, не плачу, то от ветра...
Тетушка Звана отпустила сына и подошла к лежащему на земле Мирославу.
— Я его перевязал, как мог, — пробасил Тур из-за ее спины. — Раны-то неглубокие, да что-то с ним не то...
— Я вам скажу, что с ним не то. Башка у него дурная, без мозгов, — еле слышно проворчал Сивер.
— Слушай, ты, — обернулся к нему Тур, уже сытый по горло подобными выпадами против своего друга, — убирайся-ка отсюда подобру-поздорову, пока я тебя взашей не вытолкал!
— Попробуй, — усмехнулся Сивер.
— И попробую, — угрожающе предупредил Тур и двинулся к черноволосому.
Неизвестно, что бы из этого получилось, да только тетушка Звана не допустила безобразия.
— Ану хватит! — прикрикнула она. — Лучше б что полезное сделали! Людям помощь нужна, а они тут драться надумали.
— Я как раз и пришел помочь, — как ни в чем не бывало заявил Сивер. — Вы не смотрите, что у него раны небольшие, — он кивнул на Мирослава. — Этот дурень всего себя до капли в бою истратил, так что сейчас он и при таких ранах помереть может спокойно. А все потому, что чужие приемы подсмотрел, а как правильно ими пользоваться — не выяснил, едва себя до смерти не сгубил. В общем, давайте я вам помогу, — Сивер посмотрел на тетушку Звану и пояснил. — Вон раненых сколько, и этот еще... В травах я не понимаю, но вы говорите, что надо делать.
— Хорошо, — согласилась тетушка Звана. — Я сейчас посмотрю всех, а потом уж и решу, кого вам с Туром можно будет доверить.
Лицо Тура при этих словах вытянулось. А еще Ромашке показалось, что те из раненых, кто был в сознании, теперь старались выглядеть как можно более тяжелобольными, чтобы тетушка Звана лечила их сама.
Мать Тура действительно была очень знающей лекаркой. Она быстро произвела осмотр, и в конце-концов послала Тура за водой, сама достала настои целебные, отвары и поручила Сиверу промыть да перевязать как следует раны молодого южанина, что рядом с Мирославом лежал.
— На плече зашивать придется, — сказала она. — Сможешь аккуратно?
Сивер пожал плечами, потом на Ромашку глянул.
— Шить умеешь?
Девушка кивнула.
Мысль о том, что ей придется зашивать живую плоть, почему-то не вызвала у девушки ни ужаса, ни беспокойства. Все было просто: надо — значит, надо. А пока Сивер промывал южанину раны, Ромашке вместе с тетушкой Званой размотали Мирослава. Оказалось, что весь его правый бок оцарапан осколками, но больше всего досталось груди и плечам. Видимо, когда граната взорвалась неподалеку, Мирослав пытался отвернуться, спрятаться за дерево, да не успел, и в итоге один осколок глубоко вонзился в грудь, другой — под ключицу, третий пробил руку, да еще несколько мелких оцарапали спину. И по голове чиркнуло, отчего в волосах Мирослава тоже запеклась кровь.
В первый момент, когда они с тетушкой Званой сняли повязки, Ромашка едва не заплакала от жалости, но тут же взяла себя в руки: не плакать сюда ехала, а помогать. Они посадили Мирослава и, придерживая, чтобы не упал, промывали ему раны — мать Тура глубокие, на груди, Ромашка — на спине. Мирослав открыл глаза, посмотрел по сторонам, потом зачем-то попытался оглянуться. Тетушка Звана улыбнулась краем губ: поняла, кого Мирослав разыскивает.
— Ану-ка, Ромашка, подай мне настойку крапивы, — обратилась она к девушке.
Ромашка потянулась, взяла нужную скляночку да передала тетушке Зване. Мирослав вновь попытался оглянуться, да мать Тура сказала:
— Не вертись. Вон Сивер нам сказал, что ты помирать собрался, а ты вертишься, будто здоровый.
Кажется, Мирослав смутился. По крайней мере, оглядываться перестал.
Под навес вошел Тур, поставил на землю широкую кадку с водой.
— Хорошо, что ты приехала, мать, — сказал он. — Уж ты-то его обязательно вылечишь.
Тем временем Ромашка закончила обрабатывать Мирославу спину, приложила к ней чистую тряпицу, и вместе с тетушкой Званой помогла раненому лечь. Его глаза снова были закрыты. После мать Тура сняла повязку с головы Мирослава, а Ромашке предоставила заниматься его рукой — осколок вынуть, рану промыть.
— Я сама его зашью, — сказала затем тетушка Звана. — Иди теперь Сиверу помоги.
Ромашка кивнула и отошла, радуясь все же, что раны Мирослава будут зашивать более опытные руки, чем ее. Сивер из Родня как раз закончил обрабатывать раны южанина, и собрался уже предоставить его заботам Ромашки, когда парень вдруг произнес слабым голосом:
— Это ты мне в бою помог, противника моего свалил? Спасибо...
Сивер попристальнее вгляделся в лицо южанина и припомнил, что видел его утром. На парня тогда наседали сразу несколько, и Мирослав одного из них свалил, а парень подумал, что это сделал Сивер.
— Не я, — ответил Сивер из Родня. — Вон он, твой спаситель, рядом лежит.
Южанин обернулся, поглядел на Мирослава, над которым склонилась тетушка Звана, затем взгляд его остановился на лице Ромашки.
— Лежи смирно, — попросила девушка. — Я сейчас твою рану смажу, а потом зашивать буду. Больно будет, но совсем чуть-чуть... Потерпишь?
Южанин кивнул и закусил губу. Он приготовился к сильнейшей боли, но настойка, которой смазала края раны Ромашка, приятно охладила кожу и смирила боль.
Стемнело быстро, или это Ромашке так показалось? Получив на ужин свою порцию каши, девушка села на подкаченное Туром бревно. Мирослав больше не приходил в себя, но тетушка Звана успокоила своего сына и Ромашку, уверив их, что Мирослав спит, и что опасность его жизни больше не угрожает. Ромашкин ужин уже успел остыть, потому что они с Сивером сперва покормили тех, кто не мог есть самостоятельно, проследили, чтобы получили еду все раненые, находящиеся на их попечении — а под свое попечение они негласно определили всех, кто был под навесом вместе с Мирославом. И только потом Ромашка смогла, наконец, утолить голод.
Сивер сидел неподалеку, но все-таки отдельно. Тур косился на него неприязненно, но больше не ввязывался в перепалки, да и Сивер старался держать язык за зубами, хотя делал он это совсем не из-за того, чтобы не сердить Тура, а ради его матери.
Вечером тетушка Звана сказала девушке:
— Ты, Ромашка, можешь в поселок пойти, в гостевом доме заночевать — там теплее будет. А я здесь останусь, вдруг кому плохо станет или помощь моя понадобится.
Конечно же, Ромашка осталась. На небе понемногу начали расползаться тучи, и в просветах появились яркие огоньки звезд. Девушка посидела немного возле Мирослава, а затем снова устроилась на бревне и, прислонившись к опоре навеса, стала смотреть в небо. То и дело Ромашка оглядывалась — не откроет ли глаза Мирослав, не попросит ли чего. Но нет — Мирослав лежал почти неподвижно, изредка шептал во сне что-то неразборчивое, но не просыпался.
Глава 22
Ветреное и холодное утро выдалось в тот день в Долине Ручьев, благо спящие на траве бойцы к холоду были привычны. Но лекари все же решили, что необходимо раненных перенести в поселок, в теплые дома. Вскоре командирами во главе с воеводой Вояром было принято решение перебраться в пустующий поселок. А пока назначенные кашеварами бойцы готовили завтрак.
Рано утром Тур, сидевший на бревне под навесом, услышал за спиной слабый голос:
— Тур!..
Он оглянулся, потом встал и подошел к Мирославу. Мирослав щурил слезящиеся глаза, которым больно было от рассеянного утреннего света, и пытался оглядеться.
