Кирилл рывком ухватил воздуху. Потянулся навстречу этим звукам, разом посветлев внутри. Морок съеживался, дергаясь и огрызаясь, превращался в обыкновенную темноту.

'Ягдар, ты слышишь меня?'

— Слышу, Видана! — сказал Кирилл и освобожденно засмеялся.

— Всем... Молчать... — негромко, раздельно проговорил Держан.

' Возвращайся, Ягдар. Не надо тебе вперед'.

'Да я и не хотел... — он на мгновение помрачнел челом. Быстро поправился: — Не хочу. А почему я не вижу тебя?'

'Потом, Ягдар, потом. Смотри туда...'

Кирилл не увидел, но ощутил движение ее руки. Краешек стены в стороне налился тусклым сиянием.

'Видана, а кто это рядом с тобою? Чувствую, но разглядеть не могу'.

'Со мною? Да никого со мною нет. Мерещится тебе, Ягдар'.

'Может и так. Уж чего мне только не мерещится...'

Он осторожно обошел сидящих на корточках сотоварищей. Мельком усмехнулся тому, сколь забавно выглядят в призрачном свете их настороженные и невидящие глаза.

— Поднимайтесь, други.

— А как иттить-то? Не видать же ничего!

— Как иттить? Не отставать да друг дружку нашшупывать.

— У себя самого нашшупай!

— Максиму не советуй — ежели он у себя нашшупает, то опечалится, пожалуй.

— Дак пущай помолится о возрастании.

— Духовном, братие, сугубо духовном!

— А вдруг вымолит? Тогда нам всем придет черед печалиться.

— А тогда и мы помолимся. Да поусердней его.

Кирилл почувствовал, как где-то далеко Видана стыдливо краснеет, едва сдерживая смех.

— За капустным духом следуйте, братие, — он нипочем не даст с пути сбиться. Нам Вигарь заместо светоча будет. Да, Вигарь?

— Ободрились, я гляжу, — заметил Кирилл.

— Вот и ладно! — подхватил Держан голосом князя Стерха.

Неяркое кольцо света скользило по стенам чуть впереди Кирилла, будто приноравливаясь к его шагам. Время от времени сопящий Вигарь просил остановиться и малость передохнуть. Понятное дело: обратная дорога шла вверх — то полого, то покруче. Свечение послушно останавливалось, пульсируя, словно тоже переводило дух.

— Никак, последняя лестница, братцы! — обрадованно заметил Максим.

— Последняя наружу из погреба будет.

— Да это когда еще будет-то...

— Милый ты мой погребок! — прочувствованно сказал Держан, входя и наслаждением втягивая настоянный на съестном воздух. — Ну, просто-таки как в дом родной воротился! А не скажешь ли теперь, княже, пошто ты светоч-то расколотил?

— Да не я это.

— Как — не ты?

— Не поверишь: будто кто-то из рук выбил.

— Ага, ага, — сказал Держан аксаковым голосом. — Не поверю. Ну, да ладно. Слышишь, как Вигарь сопит? Подкрепиться, стало быть, желает. Да, Вигарь? Ну и я тож не прочь, уговорил. Давай, княже, веди к бочечкам заветным. Руку только подай, не то лбы порасшибаем.

Откуда-то издалека послышался слабый, но отчетливый лязг. Кирилл подбежал к выходу и прислушался. Гулкий голос сверху прокричал невнятно; разбившись на куски эха, запрыгал, покатился вниз по ступеням.

— Аксак? — спросил Кирилл, тут же ответив самому себе: — Аксак.

— Чтой-то рановато! — протянул с сомнением Держан. — Может, нам помилование вышло?

Аксак опять повторил свой невнятный клич.

— Бала-бала, куча мала! — заорал Держан в ответ.

— Ты чего? — недоуменно спросил Максим.

— Да он там, наверху, все одно ничего не разберет. Как и мы тут.

— Так чего ж ты тогда ему пакость какую-нибудь не прокричал?

— А вдруг разберет! Ну, поднимаемся, что ли?

За поворотом темнота враз посерела. А когда темный силуэт в проеме наверху отодвинулся в сторону, вниз пролился белый зимний день.

— Утро... — проговорил Кирилл, ступая наружу и удивленно осматриваясь. — А я мыслил: уже за полудень перевалило.

— Чего ради? — удивился в свою очередь Аксак.

— Так ведь несколько часов всего миновало!

— Сутки миновали. Разумеете? День и ночь. Стало быть, вышло время ваше полностью — ab ovo usque ad mala. — Аксак прищурился: — Ага, ага... Мыслю, некую дверцу отыскали да каким-то образом замок отперли — так?

— Наполовину так: замка на ней не было, мастер-наставник.

— Ай-яй-яй... — протянул мастер-наставник в изрядном сокрушении. — Как же это я не досмотрел! Сыщу виновного, беспременно сыщу. Ну, и что там, внизу?

Кирилл, пожав плечами, оглянулся на Держана. Тот вскинул голову и браво отрапортовал:

— Э-э-э... Дык, оно, которое внизу, — низ, стало быть, — в самом деле там, внизу, и пребывает!

Максим с Вигарем по кириллову примеру пожали плечами, вдобавок застенчиво улыбнувшись мастеру-наставнику.

— Понятно.

Аксак махнул рукой, повернулся и добавил, как показалось Кириллу, зловеще:

— Сейчас — на занятия, а вечером поговорим. Трогай, лихая квадрига...

Означенная квадрига послушно и понуро поплелась следом. Максим шепотом пророчил новое погребное заточение или еще чего похуже. Чего именно похуже — всем остальным представлялось с большим трудом: аксаковы наказания да каверзы давно исчерпались и уже пошли по третьему кругу. Погреб был последним нежданчиком. Вигарь сочувственно вздыхал, но больше для поддержки разговора да по привычке.

Наступил вечер, однако ни одно из максимовых пессимистических пророчеств так и не сбылось. Были всего лишь обычные посиделки у печи на сон грядущий. Любовно сложив дровишки в штабелек да дотошно подровняв их, Аксак, по своему обыкновению, чинно опустился на столец (горнее место, как давно и ехидно определил его Кирилл). Юнаки столь же чинно и уважительно зашуршали лавками, сдвигая их вокруг печи и самого мастера-наставника наподобие раскоряченной буквы 'П'. Затем последовал привычный пролог: одну за другой Аксак неспешно препроводил в печной зев первую тройку звонких сосновых чурочек, предварительно сдувши с каждой древесный сор. Затем несколько откинулся назад, ухватившись за колено сплетенными пальцами, и удовлетворенно прищурился.

— Юнак Ягдар! — проговорил он негромко, глядя в огонь.

— Да, мастер-наставник! — отозвался Кирилл.

— А ведь я знал, что в том поросячьем заговоре ты замешан не был. Что скажешь?

— И я знал, что вы это знаете, мастер-наставник.

— Прав был Ворон, — пробормотал Аксак. — Как всегда, прав...

Он покивал каким-то своим мыслям и добавил еще тише:

— Electa una via, non datur recursus ad alteram.

— Мастер-наставник! — подал голос Максим. А вот я давно уж хотел вопросить вас, да все не решался и иные такоже хотели, да тоже не решались, потому как праздное любопытство вы отнюдь не похваляете...

— Ну, ну! — поощрил Аксак. — Вопрошай уж. Голов рубить не стану — ни тебе, ни иным.

— Ага, ага. Ой... Простите, мастер-наставник, — нечаянно вышло...

Аксак терпеливо ждал.

— Так вот... А отчего вы, мастер-наставник, любите уснащать речи свои латиною? И еще раз простите: мало ли что...

— Да запросто прощу. Я уж думал: вот спросишь — так спросишь. Ну, да ладно. В полоне я был. Ромейском. Там и наловчился.

Максим закивал. Закивали и другие, почему-то радостно и облегченно.

— А что вы там делали, мастер-наставник?

— Во темнице сидел. Как и вы давеча. Чуть подоле, чем пяток лет.

— А потом?

— А потом не сидел. Еще столько же. Теперь ты мне ответь: в подземелье далеко ли забрались? Пошто переглядываетесь — врать наладились?

— Что вы, мастер-наставник! До лабиринта дошли (Аксак отчего-то удовлетворенно хмыкнул), там попетляли малость, огня лишились, да, слава Богу, юнак Ягдар назад вывел.

Аксак глянул на Кирилла:

— Ишь ты! И как же?

— Наощупь.

— Ага, ага.

— Мастер наставник! Юнак Вигарь... А отчего это там время не привычным ходом идет, а ползет, будто улита? — он поколебался. — То есть, наоборот, летит... Или как же это выходит?.. Запутался я совсем. Словом, иное оно там.

Аксак, насколько возможно, округлил свои раскосые глаза:

— Однако! Это ты, брат, у самого времени спроси. Либо у Владыки его. Кто время создал, а? То-то...

Кирилл подался вперед:

— Мастер-наставник, слыхал я предание, что где-то есть подземье, в котором издревле святыня великая хранится, и стерегут ее неусыпно витязи незримые. А святыня та собою-де всю Русь держит.

— И я слыхал о таком, мастер-наставник.

— И я такоже.

— И я. У нас старики бают, что где-то в сей местности святыня та сокрыта. А правда ли то?

— Мне ли такое ведать? — Аксак пожал плечами и перевел на Кирилла немигающий взгляд:

— Верно, княже?

Глава 23

Велко обстоятельно осмотрел отца Варнаву с головы до пят, хмыкнул одобрительно и широко повел рукою в низком поклоне:

— Ну, значится, здравия и долголетия тебе, батюшко! Ты тут, я так разумею, самый главный будешь, что ли?

— Да, пожалуй, что так. Игумен Варнава, настоятель Преображенского ставропигиального монастыря. Отец Власий, а ты куда?

— Туда да обратно. Велко, отца игумена вопросами не изводить. Будет с тебя и меня одного. Хе-хе... Обещаешь?

Не дожидаясь ответа, он проворно выскользнул за дверь.

— Вестимо дело — обещаю! — степенно проговорил Велко ему вослед. — А что такое 'став-ро-пи-ги-аль-ный'?

— Сие значит: неподвластный правящему архиерею, в епархии коего он расположен. Только самому Патриарху Московскому. Со времен Великого Князя Всеволода дарованы нам права и обязанности по надзору за жизнью церковной и духовенством. Дабы соответствовали Заповедям Христовым.

— Ага! Разумею, батюшко: видывал я у вас иных попов — ну, сущие кровопивцы... — он спохватился: — Охти, батюшко, может, не должно так говорить, хоть и правда оно!

— Успели мне поведать, что ты изрядно смышлен. Расскажешь потом подробно, где именно видывал таковых. Добро?

— Ага. Ты только не забудь напомнить, окажи милость. А коли уж тебе обо мне поведали, то я тебе сразу скажу: ты меня не боись, я с тобою каверзы свои проделывать не стану. И не оттого, что батюшка Власий строго-настрого воспретил — и брови-то хмурил, и ногами топал, и едва посохом своим не тюкал. Я и сам не буду — не хочу. А батюшка Власий, хоть и сильно желает строгим казаться, глянулся мне крепко. А теперь вот и ты глянулся, и монастырь твой став-ро-пи-ги-аль-ный, батюшко настоятель отец игумен. Так-то!

Отец Варнава склонил голову, пряча улыбку:

— Спаси тебя, Господи, за добрые слова!

Велко великодушно кивнул в ответ:

— Ничего, ничего... Нешто мне трудно добрые слова произнесть, коли ты их стоишь. Слушай, а я, пожалуй, крещусь да к вам, православным, и перейду — что скажешь?

— Скажу, что желание сие — благое. Ежели оно, к тому же, ближним часом не исчезнет.

Велко покровительственно усмехнулся:

— Да уж не исчезнет! Тут смело положись на меня: коли я чего пожелаю, завсегда по-моему выходит. Так-то, батюшко игумен!

Он спохватился:

— Слышь, а истинно имя мне дадут? Ну, когда покрещусь? Батюшка Власий сказывал, что всякому дают ( отец Варнава не поспел с ответом: только открыл рот да кивнул). А еще, слыхал я, истинно имя такоже тайным зовется. А отчего так, ежели всяк все одно узнать его может?

Отец Варнава небольшой паузой проверил, действительно ли он успеет ответить:

— Хм... Есть, Велко, тайны, людьми выдуманные и ими же друг от друга скрываемые. А есть и иные. Положи на ладонь букашку малую да рассмотри хорошенько — вот она, вся пред тобою. Да только многое ли ты понял в ней? Стало быть, тайна ее для тебя так тайною и остается. То же и с именем истинным. А зовется оно так не потому, что, дескать, всамделишное, а оттого, что принявший его отныне приобщен к Истине. Истинные же тайны разумеются не головою, а сердцем. Непонятно говорю? Это ничего, пока так прими. Не ты первый вопрошаешь такое, не ты — последний. Ответ со временем сам собою изнутри тебя прорастет — поверь да подожди.

Непривычные для размышления категории весьма впечатлили Велко. Даже хоть малость освоиться с ними не помогли ни старательно наморщенный лоб, ни усердное шевеление губами и носом.

— А я вот еще чего спросить хотел, батюшка игумен, — сказал он, решительно отложив до лучших времен разрешение основополагающих вопросов бытия. — А отчего это у ромеев да греков все поголовно кресты на себе носят — и попы, и простой люд, а у нас на Руси — окромя попов — толька малая толика простых людей, мирян, как батюшка Власий их называет?

— На Руси, Велко, честь зваться 'носящим крест' заслужить надо.

— А кто же прав на самом деле-то — мы или ромеи со греками?

— А тот, кто верно служит правде своей.

Велко опять подвигал всеми частями лица (на этот раз недолго), основательно втянул в себя носом в знак одобрения:

— Это ты славно сказал, батюшко игумен!

Отец Варнава опять благодарно склонил голову. Велко с видимым удовольствием воспроизвел его движение. Продолжил чинно:

— А еще ты мне вот что скажи... — он вдруг насторожился и радостно перебил сам себя:

— Слышу, слышу! Это уж мой дорогой батюшка Власий возвертается!

Маленький архимандрит просунул голову в келью, быстро оглядел ее:

— Ну, что: еще не уморил отца настоятеля? Хе-хе...

— Не-е-е... — заверил его Велко, расплываясь в счастливой щербатой улыбке.

— Нет, батюшко Власий, — кротко подтвердил отец Варнава.

— Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов, — заметил отец Власий, поочередно показав обоим наставительно воздетый палец и довольно хрюкнув.

— Велко! Там, за дверью, брат Илия поджидает. А мы тебя сменим — теперь наш черед пришел отца игумена донимать. Давай, давай...

Мастер Георгий вошел последним, бестрепетной рукой ухватил Велко за рукав кожушка, который тот надевал, постреливая зоркими глазами, с весьма благопристойной неспешностью — и выставил за дверь.

— Говоришь, от отца Паисия гонец был? — спросил Димитрий, одновременно дергая лицом, коротко постанывая и обрушиваясь на лавку.

— Да, — подтвердил отец Варнава, хоть и не говорил ничего подобного. Он развернул и приподнял грамотку, бывшую перед ним. Переводя поверх нее взгляд с одних настороженных глаз на другие, проговорил негромко и раздельно:

— Пишет: 'Первое дело начинайте без меня. Для другого — непременно дождитесь'.

— Угу... — буркнул Димитрий себе под ноги. — Всё?

— Всё.

— Георгие!

— Третьего дня должны вернуться люди из Курбы и Червен-городца. Что выбираем?

— Червен-городец пожалуй. Так, братие? Молчите — стало быть, так. Вороне, успеешь подготовить?

— Уже готовлю.

— Угу... Как мыслишь: выползут?

— Должны.

Димитрий подвигал ногой и поморщился:

— А ты, отец Варнава, чем порадуешь?

— Он уже здесь. Высокого полета птица. Стало быть, дожидаемся известий из Червен-городца и начинаем. Ну, что: с Богом, братие?

— С Богом!

* * *

Ростепель держалась почти неделю, словно далекой весне вдруг ревниво вздумалось напомнить, что все равно придет когда-то. К ночи ударил морозец и теперь в серебристом предутреннем сумраке гулко разносился окрест копытный стук сапожков по мерзлой земле. Светлое пятно спины Ратибора мелькало впереди, временами исчезая следи валунов, и тогда Килилл молодцевато покрикивал: