Братья оборотни (нецензурированная версия, с матами)

Кнехты захихикали, но сэр Брюс остался невозмутим.

— Это ты верно подметил, — сказал он. — Как только станет возможно покинуть сие сборище, не роняя дворянской чести и не нарываясь на проклятие вон того мудака, — он ткнул пальцем в отца Бенедикта, — надо сразу съебывать. А пока сие невозможно, следует стойко переносить тяготы и лишения, и не пиздеть. Понял?

— Угу, — кивнул сэр Адриан. — А как вы думаете, сэр Брюс, святой Михаил по-настоящему святой?

— Это мы узнаем, когда осадим замок, — ответил сэр Брюс. — Если он по-настоящему святой, пиздец придет сэру Роберту, а если не по-настоящему — то ему самому.

— А пока мы ничего не знаем достоверно, как лучше к нему относиться? — спросил сэр Адриан.

— А тебе не похуй? — удивился сэр Брюс.

Сэр Адриан не нашелся, что ответить на этот вопрос.

Так получилось, что Мелвин и Бонни Черная Зайка ехали неподалеку от рыцарей и слышали весь разговор от начала до конца. Бонни то и дело хихикала и искоса поглядывала на святого, дескать, что будешь делать — проглотишь оскорбление или вмешаешься? В конце концов, Мелвин не выдержал.

— Да хватит тебе глазенками зыркать! — сказал он. — Думаешь, мне не похуй, что они обо мне болтают? Это ж рядовые вояки, катапультное мясо, смазка для мечей! Брюс еще хоть немного на человека похож, а эти двое... На них посмотришь — сам поверишь, что человеческий род произошел от зверя абузияна!

Бонни рассмеялась.

— А что, может, кощунник Роберт все-таки прав? — спросила она. — Может, во вселенной действительно нет бога, а род человеческий произошел от этого самого... как его...

— Может, и так, — буркнул Мелвин. — Бывает, смотришь вокруг и удивляешься — откуда столько мудаков? Как господь всемогущий только допускает такое падение нравов? Я не знаю, как это можно объяснить, не впадая атеизм.

— Божье попущение, — сказала Бонни.

— Неправдоподобно, — покачал головой Мелвин. — Слишком большое попущение получается. Сама посуди, ну, вон тот, например, мудак с аршинным крестом поверх лохмотьев, какой из него христов воин? Ебаный стыд!

— Тише, — попросила Бонни. — Не кричи так громко, люди оглядываются. Ты же как бы святой, тебе ругаться невместно. Не выходи из образа.

— Ругаться вместно всегда, — возразил Мелвин. — Сам Иисус говорил апостолам: "Изыдите прочь, порождения ехиднины!" Так что не пизди.

— Извини, я не знала, — сказала Бонни и скромно потупилась.

— Это нормально, — махнул рукой Мелвин. — Думаешь, почему попы не одобряют, когда мирские сословия самостоятельно изучают священное писание? Думаешь, просто из вредности? Нет, есть на то разумная причина. Слишком много нелепостей и противоречий находят в священных книгах, слишком странные мысли возникают, если читать их срезмерно вдумчиво. Думаешь, откуда еретики берутся?

— Думаешь, Роберт был прав, что бога нет? — спросила Бонни. — Или ты просто дразнишься?

Мелвин пожал плечами и сказал:

— Если честно, мне похуй. Я всегда знал, что молитва меняет мир, а с твоей помощью узнал, что колдовство тоже меняет мир, и не такое уж оно богомерзкое. А когда познакомился с Бенедиктом поближе, узнал, что в духовном сословии бывают такие уебки, что пиздец. Понимаешь, Бонни, я не какой-то там ученый хер, чтобы доискиваться, как все устроено и как что объясняется. Мне похуй, как что устроено, я практик. Молитва работает — заебись, колдовство работает — тоже заебись. А какие отношения у господа вседержителя с колдуньями вроде тебя — это меня не ебет. Это твои проблемы, не мои. Грубо, да, но зато честно. Надеюсь, ты не обидишься. Впрочем, это мне тоже похуй.

— Спасибо за честность, — сказала Бонни.

Некоторое время они ехали молча, затем Мелвин сказал:

— В первый раз, когда Бенедикт стал рассказывать про атеизм, я, конечно, охуел. А теперь думаю, а может, и ничего страшного? Рыцарям про атеизм, конечно, ничего говорить нельзя, кроме критики, третьему сословию — тем более, но сам-то себе я могу не врать? Тут еще вот какое дело вырисовывается. Если бога нет, значит, все дозволено. Это ж какой простор действий для феодала!

— Если ты ошибаешься, и бог есть, ты обрекаешь себя на адские муки, — заметила Бонни.

— Верно, — согласился Мелвин. — Но на адские муки я уже себя обрек. Два раза. Когда выеб ту болотную кикимору и когда упорхнул с очистительного костра.

— Ты чего несешь?! — возмутилась Бонни. — Тот костер разожгли неправосудно!

— А это уже никого не ебет, — покачал головой Мелвин. — Все ритуалы провели должным образом, так что костер получился реально очистительный. Да, Бенедикт и Роберт обрекли невинного меня на лютую казнь, это смертный грех, но и я тоже согрешил, когда не смирился и упорхнул. Что проповедуют апостолы? Пострадал неправедно — смирись, господь всех рассудит. А я не смирился.

— Может, тебе покаяться стоит? — предложила Бонни. — Когда каешься, сразу отпускает. Я тоже хочу покаяться, по-настоящему, найти где-нибудь благочестивого попа...

Мелвин скептически хмыкнул.

— Да даже без попа! — воскликнула Бонни. — Господь-то все видит, ему похуй, через попа ты молишься или сам по себе...

— Ересь! — перебил ее Мелвин. — Не помню, как она называется, но это точно ересь, притом очень опасная.

— Что в ней опасного? — удивилась Бонни.

— А ты представь себе, что любой мудак станет трактовать закон божий, как ему на душу взбредет, — сказал Мелвин. — Вон тот мудак, например. Или вон тот. Не страшно?

Бонни немного помолчала, затем сказала:

— Нет, мудаки тут ни причем. Если мудаков бояться, так придется любое новшество отвергать. Пусть не мудаки трактуют закон божий, а нормальные люди вроде нас с тобой. Мы-то с тобой знаем, что в колдовстве нет ничего плохого, почему мы должны это скрывать?

— А ты уверена, что мы с тобой не мудаки? — спросил Мелвин. — Сможешь обосновать?

Бонни надолго задумалась. Затем спросила:

— Ты уже решил, что будем делать, когда до замка доберемся?

— Более-менее, — ответил Мелвин. — Роберт запрется за стенами, я покажусь воинам, стану проповедовать, они вначале станут слушать, потом начнут стрелять. Стрелы не причинят мне вреда, все станут кричать, что это чудо, дальнейшее очевидно. Начнется великое смятение, кто-нибудь переметнется на мою сторону, откроет ворота, ты обратишь меня в пса, я ворвусь внутрь, загрызу Роберта... Как-то так.

— А потом? — спросила Бонни.

— Потом ты меня обратишь обратно в Мелвина Локлира, — сказал Мелвин. — Мои вассалы узнают меня и снова мне присягнут. Я стану править строго, но справедливо.

— А Бенедикт? — спросила Бонни.

— Бенедикту пиздец, — ответил Мелвин. — Во-первых, мне понравился его артефакт, хочу отобрать. Во-вторых, он слишком много знает. В-третьих, он мудак.

— Ты не должен быть под подозрением, — заметила Бонни. — Кто бы его ни убил, все подумают на тебя.

— Конечно, — кивнул Мелвин. — Поэтому я не буду ни убивать его, ни даже заказывать. Я предоставлю это дракону. Без меня Бенедикту от дракона не отбиться, а я не могу охранять его круглые сутки. Думаю, эта проблема решится сама собой.

Бонни улыбнулась и сказала:

— Как ловко ты все планируешь.

— Дык, — тоже улыбнулся Мелвин. — Давно уже люди говорят, что я умен не по годам, и из меня вырастет ловкий интриган. Вот и вырос.

Бонни неожиданно помрачнела.

— Тебе восемнадцать лет, если я ничего не путаю, — сказала она. — А мне двадцать семь, я уже три раза была замужем...

— И три раза овдовела? — заинтересовался Мелвин. — Так быстро? Как ухитрилась?

Бонни нахмурилась.

— Как-то само получилось, — ответила она. — Моего первого мужа убил мой второй муж. Потому что он меня любил очень сильно, а я была замужем за другим. А второго мужа убил третий муж, он был братом первого и мстил.

— А третьего мужа кто убил? — спросил Мелвин.

— Я, — ответила Бонни. — Отравила бледными поганками. Он такой мудак был...

— Суровая ты женщина, — сказал Мелвин.

— Жизнь суровая, — вздохнула Бонни. — О, гляди! Помнишь, та поляна, где на нас дракон напал? Так вот она!

— Точно, — кивнул Мелвин. — Эй, Бенедикт! Готов сразиться с драконом?

Бенедикт остановил коня, некоторое время размышлял о чем-то неведомом, затем спешился и стал разеваться.

— Бенедикт, ты ебанулся? — спросил его Мелвин.

— Я не ебанулся, — ответил Бенедикт. — Со мной разговаривал господь и ниспослал откровение. Остаток пути я должен проделать пешим, с непокрытой головой, в рубище и босым.

— Где же ты найдешь рубище? — удивился Мелвин.

— У меня нижнее белье ветхое, — объяснил Бенедикт. — Сойдет.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами Мелвин. — Эй, рыцари! Как там тебя, Брюс! Будь любезен, поохраняй святого отца, а то ему тут откровение было...

— Брюс, иди на хуй! — рявкнул Бенедикт.

Сэр Брюс, только что повернувший коня, невозмутимо вернул животное на прежний курс.

— Поехали, Бонни, — сказал Мелвин, посмеиваясь.

— Ничего не понимаю, — сказала Бонни, когда они немного отъехали. — Что это на него нашло?

— Трусость, — объяснил Мелвин. — Он раньше не думал, что на нашем пути может сидеть дракон в засаде, а теперь подумал. А кто для дракона первейшая цель?

— Ты, — сказала Бонни.

— А вторая?

— Бенедикт.

— Все верно, — кивнул Мелвин. — Вот он и прячется. На свой артефакт не слишком полагается, на рыцарскую охрану — тем более. А смешается с голодранцами, глядишь, дракон и не заметит.

— Раньше надо было думать, — сказала Бонни.

— Однозначно, — кивнул Мелвин. — Но умом и сообразительностью Бенедикт никогда не отличался. Он другим берет, наглостью и жестокостью.

— Жестокость-то откуда? — удивилась Бонни. — Раньше его никто в этом не обвинял.

— Те, кого он пытал, его ни в чем уже не обвинят, — сказал Мелвин. — А кого не пытал, тем похуй. Я — редкое исключение.

— Что-то не чую дракона, — сказала Бонни. — Сдается мне, не сидит он в засаде.

— Ну и заебись, — улыбнулся Мелвин. — Пусть этот мудак ноги разомнет, ему полезно.

Некоторое время они ехали молча, затем Бонни спросила:

— Мелвин, что с нами будет?

— А я-то почем знаю? — пожал плечами Мелвин. — Либо со щитом, либо на щите, а что конкретно — нам знать не дано.

— Я не об этом, — сказал Бонни. — Я о нас с тобой. Ты недавно сказал, что Бенедикт слишком много знает. Я знаю не меньше.

Мелвин рассмеялся, нагнулся с седла, ухватил Бонни за плечо, притянул к себе и поцеловал в губы. Какие-то пешие долбоебы, наблюдавшие за святым с почтительного расстояния, засвистели и заулюлюкали.

— Я тебя люблю, — сказал Мелвин. — Женой я тебя не сделаю, ты уж извини, родом не вышла, но официальной фавориткой станешь. Как вступлю во владение замком, дам тебе дворянство за особые заслуги, какой-нибудь удел маленький... Детей наших признаю официальными бастардами... Чего так смотришь?

— Ничего, — сказала Бонни и пожала плечами. — Спасибо тебе, ты щедрый.

— Не понял, — сказал Мелвин. — Ты так говоришь, будто я на самом деле не щедрый, а ты иронизируешь. Будто хочешь чего-то большего.

— Нет, большего я не хочу, — покачала головой Бонни. — Раньше я надеялась на большее, но теперь вижу, что зря.

— А на что ты надеялась? — спросил Мелвин.

— Что ты не ограничишься титулом ярла, — ответила Бонни. — Корона сама плывет тебе в руки, а ты не замечаешь. Я думала, ты глазастее.

— Я все замечаю, — сказал Мелвин. — Просто я не ставлю перед собой слишком далеких целей. Я ставлю перед собой реальные цели. Сначала надо убить Роберта и захватить Локлир. Потом удержаться в захваченном Локлире. А потом уже идти на Лондон, если сложится благоприятная обстановка.

— Обстановка сложится благоприятная, — заверила его Бонни. — Твоя неуязвимость вкупе с моим колдовством — такая сила, что против нее ничего не устоит. — И неожиданно добавила: — У меня ничего не зудит.

— А что должно зудеть? — не понял Мелвин. — И почему?

— У тебя, когда ты начал превращаться в оборотня, зудело в паху, — объяснила Бонни. — А у меня не зудит. Значит, от тебя ко мне ничего не передалось, и я никогда не стану оборотнем. Обидно.

— Гм, — сказал Мелвин. — Это как посмотреть. Не хочу тебя пугать, но если бы ты начала превращаться в оборотня, у меня возникло бы искушение.

— Понимаю, — кивнула Бонни. — Если бы я почувствовал начало превращения, я бы от тебя убежала.

— Либо убеждала бы меня изо всех сил, что никакого превращения не происходит, — добавил Мелвин.

— Об этом я не подумала, — сказала Бонни. — Наверное, мне все-таки надо было убежать.

— Никуда убегать не надо, — заявил Мелвин. — Зря ты так боишься моей подозрительности. Сразу видно, что ты не из дворянского рода. У нас, дворян, каждый понимает, что быть чрезмерно подозрительным не лучше, чем быть недостаточно подозрительным. Когда ты совсем не доверяешь людям, ты их провоцируешь на предательство. Зачем честно служить феодалу, который тебе все равно не верит? Друзьям и вассалам надо доверять, это феодалы усваивают с молоком матери. И еще нельзя верить, что другие люди умнее тебя. Отец меня учил, что когда планируешь интригу, надо всегда исходить из того, что твой противник равен тебе по уму, не глупее и не умнее. Потому что когда противника переоцениваешь, это тебя демотивирует и получается еще хуже, чем если когда недооцениваешь. Я, наверное, непонятно говорю...

— Нет, все понятно, — сказала Бонни. — Я — твой противник, чего тут непонятного...

— Да еб же твою мать! — воскликнул Мелвин. — Ну какого хера ты все понимаешь наоборот?! Я говорил о тебе как о противнике сослагательно, в том смысле, что если я вдруг подумаю, типа, а вдруг моя милая Бонни на самом деле мой противник, то тогда...

— Не надо так говорить, — сказала вдруг Бонни. — Лучше поцелуй меня.

Они стали целоваться, и сэр Дэвид, издали наблюдавший за ними, сказал:

— А у этого святого губа не дура.

— Но мозгами его господь обделил, — добавил сэр Брюс. — Ибо баба, уморившая трех мужей, уморит и любовника, а всякая ведьма раскаивается только на костре и нигде более. Запомни это, Адриан, и никогда не забывай.

— Так точно, сэр Брюс, не забуду, — пообещал юный Адриан.

2

— Дружина и гарнизон, становись! — скомандовал Реджи Хеллкэт. — Равняйсь! Смирно! Ваше высочество, дружина и гарнизон по вашему приказанию построены! Парадом командует барон Хеллкэт!

— Здравствуйте, други и братья мои! — выкрикнул Роберт.

— Здравия желаем сюзерену и повелителю! — вразнобой отозвался строй.

— Вольно! — скомандовал Роберт.

— Вольно! — продублировал Реджи.

— Други и братья мои! — обратился Роберт к бойцам. — Пусть выйдет из строя тот, кто хоть раз вовремя получал жалование до моего восшествия на престол сего удела!

На левом фланге из строя вышел пожилой рыцарь. Бойцы встретили его появление веселым ржанием.

— Да, случился однажды такой казус, — тихо произнес Реджи. — Помнится, еще до Кларка, при его отце...

— Один человек, — громогласно констатировал Роберт. — Встать в строй! А теперь пусть выйдет из строя тот, кто не вовремя получал жалование при моей власти!