Верно, говорят в народе, нет худа, без добра. Не проколись я со своей выразительной рожей, и неумением скрывать свои чувства, телипались бы мы еще сутками за этой троицей, а время бы уходило. С другой стороны, не почувствуй, опасность, может быть, висел бы привязанным к дереву, а Кабан со старичком, нежно задавали бы мне вопросы, и грели на костре различные железные предметы, утюга то, еще не изобрели.
Но кто почувствовал опасность? Если Богдан, то почему я не чувствую его присутствия? Или уже настолько к нему привык, что перестал ощущать? Вообще наши взаимоотношения с Богданом в последнее время сильно изменились. До недавнего времени, я постоянно чувствовал рядом его присутствие, он перестал прятаться, и постоянно находился где-то рядом. Это сложно выразить словами, чем-то это было похоже на игру в четыре руки на рояле, чем-то на джаз, где никто не знает, что будет играться дальше, но каждый старается почувствовать, и поддержать предложенную партнером тему. Каждый из нас играл что-то свое, но мелодии не диссонировали, каждый интуитивно подстраивался под тему заданную напарником, и старался воплотить ее с максимальной эффективностью. Но сейчас обдумывать это, не было ни времени, ни здоровья.
Еще какое-то время у меня с Кабаном, ушло на то, чтоб создать сокращенный вариант того, что рассказал мне Кабан, заставить осознать его, как единый и неделимый блок информации, и внушить ему мысль, что на любой наводящий вопрос нужно рассказывать весь рассказ, а не ждать следующего вопроса. После того, как он, раза три подряд, рассказал свою историю в сокращенном варианте, ни разу не сбившись, внушил ему мысль, что это он должен рассказать только атаману, шепотом, чтоб никто не слышал. После этого оставил его, наконец, в покое, и он провалился в дрему.
Что должен чувствовать человек, выполнивший трудную, грязную и неприятную работу. Радость? Удовлетворение? Удовольствие? Не дай Бог. Чувствовать удовольствие оттого, что ты помыл унитаз, или полночи добывал сведения, принося человеку страдание, это извращение, как и получать удовольствие, рубя голову курице, или разделывая кабана. Наверно правильно, ничего не чувствовать. Сделал и ладно. Но делай.
Делай, что должно, и не кривляйся, что не переносишь вида крови, подкладывая себе в тарелку очередную порцию жаркого. Это выглядит не просто лицемерно. У меня такого рода люди вызывают чувство гадливости, они свое моральное уродство выдают за добродетель. Всегда поражался людям, плюющихся злобой, оттого, что кто-то надел на себя кожаную куртку или меховую шубу. При этом, они не стеснялись жевать отбивную, или бутерброд с колбасой. Так и хочется спросить, чем тебе, козлу, лиса или норка, милее, чем бычок или поросенок, родившийся в неволе, выросший в клетушке, и за свою короткую жизнь ни разу не видевший солнца.
А сейчас я чувствовал только усталость. Будь немножко другая ситуация, сидел бы спокойно, ждал старших товарищей, наблюдал, как другие добывают информацию, и сравнивал методики. Но было два нюанса, которые заставили меня придумать историю про колдуна и зубы, и самому поучаствовать в этом деле, как бы мне не хотелось сачкануть.
Первый нюанс, травмы Кабана. Недаром опытный Сулим, отметил, что клиент может не выжить. Раздробленные кости глазницы, упираются фактически в оболочки мозга. Их две, внешняя, более жесткая, и внутренняя, мягкая. Если кость, внешнюю оболочку прорвет, кирдык. Обязательно повредит пару сосудов и в мозг начнет поступать кровь. Кровоизлияние в мозг не лечат и в наше время. Я рисковал, еще, когда стрелял. А куда было стрелять? Ниже пульнешь, раздробишь нижнюю или верхнюю челюсть в клочья. Живой будет гарантировано, но говорить не сможет недели две. Вот и пришлось рискнуть.
Пока голова зафиксирована и не дергается, опасности нет. Но если его подвесят за вывернутые назад руки, как тут любят делать, и начнут железками жечь, тут хочешь, не хочешь, дернешься, а если, не дай Бог, опухшей правой стороной, о плечо заденешь, тут бабка не надвое сказала. Тут если клиент живой останется, считай, ты был свидетелем чуда. Поэтому, потерять важный источник информации по недомыслию, раз плюнуть, а мне, человеку из светлого будущего, который без информации жить не может, этого не пережить. Наркотическая информационная зависимость. Не получу дозу, слечу с катушек.
Второй нюанс, пожилой. Не нравился он мне активно. Развил мою паранойю до невиданных размеров. Как только я поднимался, первым делом шел его осматривать, веревки все дергал, не надрезал ли клиент, так что дернешься, порвутся, или еще какую гадость не готовит. И был твердо уверен, что как возьмут его в оборот, он потерпит, сколько надо, потом расскажет правдоподобную историю, которая заведет нас в глубокую яму. И не исключено что дно будет украшено заточенными кольями. Для эстетики. А создавать себе трудности, а потом с ними героически бороться, это наш народ любил во все времена.
Пока расспрашивал Кабана, пока то да се, начало светать. Долив воды в кожух, растолкал Дмитра, и торжественно объявив ему, что главный зуб спилен, приказал никого не трогать, только за колдуном наблюдать в оба глаза, жечь костер, и варить кашу с мясом, а сам завалился на часика два — три отдохнуть. Спать, это было бы громко сказано. Щека опухла, десну дергало, но усталость брала свое. То проваливаясь куда-то, то возвращаясь, дремал, до прибытия тяжелой артиллерии. По самым оптимистичным прогнозам, подмога к нам могла прибыть только к полудню.
* * *
Пока приехали атаман с Остапом Нагныдубом, Давидом и Сулимом, мы успели с Дмитром покушать, поговорить о том, какие бывают колдуны, ведьмы, знахарки, и какие напасти они могут с людьми творить. Заодно мы сварили свежей каши с сушеным мясом и салом для прибывающих. Приедут голодные, злые, а тут каша свежая готова, глядишь, и настроение поднимется.
Усадив подорожных кушать, развязал полотно, которым была забинтована нога Дмитра и осмотрел его рану. Пока, особой красноты не было, даст Бог, пронесет без воспаления, недаром Сулим, так продувал рану вином.
-Рано смотришь, замотай обратно, на третий день после боя видно будет, что да как, — недовольно буркнул атаман, углядев мои манипуляции за спиной.
-Ты давай лучше, Богдан, сядь, вон там, перед нами, на тот стул, что вы тут сработали, и расскажи, как дело было. Сулим, уже рассказывал, теперь тебя послушаем.
Начал рассказывать свою версию прошедших событий с момента встречи троицы, до сего момента, с колдунами, с черным глазом, видениями, заколдованными зубами, откушенным языком, и нашим героическим трудом по освобождению Кабана от злобных чар.
-И вот пилю я батьку, зуб, дело уже к рассвету идет, вижу, подобрел у него глаз, уже злобой не горит, тогда спрашиваю его, будешь сказывать нашему батьке всю правду, какую знаешь, когда он приедет?
-А он, глазом здоровым заморгал, мол, буду всю правду сказывать. Тогда перестал зуб пилить, развязал ему рот, он сразу говорить хотел. Нет, говорю, сказывать будешь, как батька наш приедет. Ну, тут его и сморило, почитай всю ночь зубы ему пилили. Так и спит. Разбудить его батьку, чтоб ты ему спрос учинил?
-Да, здоров ты Богдан, байки рассказывать, только ты лучше про колдунов, девкам на сеновале балы точи, чтоб они к тебе крепче липли, там оно может тебе и сгодится, а нам твои дурницы слушать времени нету.
-Вот и ты мне батьку не веришь, и Дмитро не верил. Так давай мы этого разбудим, и ты ему спрос учинишь. Не будет говорить, значит, брехня все, что я сказывал, ну а если расскажет всю правду, тогда что вы все мне скажете?
-Ну ладно, Богдан, буди своего казака с добрым глазом, он то нам, так или иначе, все скажет, как железом каленым его приласкаем, это тебе не напильником по зубам ерзать. Но чтоб вот так сразу заговорил, тут веры у меня нет, а обещать, так, он тебе много наобещать мог, чтоб, ты его в покое оставил.
Разбудив Кабана и показав ему напильник, чтоб он окончательно проснулся, громко закричал
-Рассказывай всю правду, что мне баять хотел. Кто вас послал и зачем? — Сам ему вроде повязку на побитом правом глазе поправляю, а в ухо шиплю,
-Атамана к себе зови, ему только рассказывай, и тихо, чтоб другие не слышали.
-Кто из вас атаман? Подойди ко мне, тебе одному все скажу, а ты дальше сам решай. — Негромко заявил Кабан. Хмыкнув, Иллар не стал возражать, подошел, сел на наш стул, и повел с Кабаном беседу.
Усевшись возле костра, еще раз в подробностях описал всем свое видение, как Кабан язык себе откусывает, и какую полезную и нужную работу мы с Дмитром провели. Народ слушал, потом начались обсуждения. Старшие товарищи вспоминали случаи из боевой биографии, кто, когда, и при каких обстоятельствах себе языки отгрызали. Сошлись во мнении, что случаи такие не единичны, сами присутствующие такого не видели, но от других слышали не раз.
Беседа с Кабаном у атамана затягивалась, выслушав все, что рассказал пленный, атаман, не уставал выдумывать новые вопросы. Любопытство было свойственно атаману, не в меньшей мере чем мне. Мне аж интересно стало, о чем можно столько спрашивать человека, который уже все рассказал. Но все в этой жизни проходит, и хорошее и плохое. Встал, в конце концов, со стула и атаман. Хмурясь, вернулся он на свое место среди старших товарищей, сидел молча, помешивая палочкой угли костра, видимо сортируя информацию по грифам секретности, и решая, что поведать боевым товарищам.
Чувствуя, что нас с Дмитром сейчас отошлют подальше, и будут искать пути выхода из кризиса, в своем узком кругу, решился на довольно рискованный шаг, в надежде повлиять на будущие события. Взволновано вскочив на ноги, я громко, и срывающимся от волнения голосом, начал говорить
-Казаки, батьку атаман, дозволь слово молвить!
-Чего тебе еще, Богдан? — недовольно взглянул на меня Иллар. Поскольку команды заткнуть рот не последовало, воспользовался принципом любого правового общества, "что не запрещено, то разрешено", и уже говорил не останавливаясь, не давая никому вклиниться в поток моей мысли.
-Видение у меня было, казаки! Едем мы на трех возах, по дороге, вверх по Днепру, как будто в Киев на базар едем. В первом возе, вот этот казак, прихованый (спрятанный укр.) лежит, дорогу показывает. Во втором човен (лодка укр.) новый лежит, как на продажу, в третьем еще чего-то. Едет нас полтора десятка казаков да атаман. Как показал нам он место тайное, переправился десяток казаков на левый берег, все в халамыдах, таких, как у меня, чтоб ходить скрытно, с луками да стрелами. И стали мы на том берегу скрытно в засаде ждать. Приезжают вскоре три десятка татар, а с ними старый мурза. Осмотрелись, десяток вверх уехал, второй вниз, а третий с мурзой старым остался. Тут мы их стрелами посекли, старого, живым схватили, и обратно на свой берег переправились. И еще сказывал мне святой Илья, если не словим того мурзу, беда может с нами случиться, так что постараться нам всем надо. Какая беда от того старика может быть, того не говорил. Может, тот мурза, колдун татарский. Того мне не ведомо.
-Все сказал, Богдан? — Атаман смотрел на меня холодно, и не скрывая угрозы. Такие люди как он, не любят даже косвенных манипуляций, которые они чуют спинным мозгом. К тому же он был какой-то слишком трезвомыслящий, святой Илья, не вызывал в нем должного почтения. Это было и хорошо и плохо. Так всегда в этой жизни.
-Все, как на духу рассказал, батьку!
-Тогда, собирайте все, что вы с этих троих сняли, да коней их готовьте. Отвезете все Дмитру на хутор. Только так идите, чтоб никто вас по дороге не видел. Никому про черкасских казаков ни слова. Спрашивать будут, что да как, говорите, на татарский дозор нарвались, вынюхивали татары что-то на нашем берегу. Всех их стрелами посекли, добычу пока не делили. Если все живы будем, потом на троих разделите. Вы добыли, вам и делить. Как Дмитра довезешь, найдешь Мотрю, попросишь, чтоб к нему ехала, рану осмотрела. Сам в селе отдыхай, моего наказа жди. Все поняли, казаки?
-Все поняли, батьку — дружно ответили мы с Дмитром, отправляясь выполнять наказ.
Возвращаясь шагом следом за Дмитром, который заявил, что знает короткую дорогу в свой хутор, и ведя в поводу свою заводную и еще троих коней, думал, что права народная мудрость, самое трудное занятие, это ждать и догонять. Трудно ждать решение, которое касается тебя, но принимают его другие дяди, без учета твоего мнения. Оставалось надеяться на то, что ход их мыслей, не будет сильно отличаться от моих.
Блажен, кто верит, тепло ему на свете!
* * *
Чуть заметная тропинка вилась густым мешаным лесом, то опускаясь в овраги, в которых журчали кристально чистые холодные ручьи, то взбираясь на холмы, заросшие, как и все вокруг, столетними ясенями, дубами и соснами. Она пересекала небольшие поляны, издали похожие на солнечные колодцы, вырубленные в сумраке леса, и пробегала мимо небольших темных озер, прячущихся в тени деревьев, и улыбающихся солнцу лишь в летний полдень. Мы углублялись в Холодный Яр, Дмитро, по каким-то, ему известным приметам, переходил с одной тропинки на другую, и уверенно вел нас по маршруту. Неторопливая дорога убаюкивала вкупе с кубком вина, которым угостил атаман перед отъездом. Перед глазами еще раз стали события последних часов.
Громогласно поблагодарив нас троих за проявленную бдительность, и обезвреживание такого опасного дозора, посланного татарами, пустил по кругу свой серебряный кубок, и как бы невзначай спросил Дмитра.
-А что Дмитро, ты как думаешь, чего на вас эти казаки кинулись?
-Так это, батьку, старый этот, баял им чего-то, наверно понял, что выкрыли мы их, и давай они к лукам тянуться, и коней навстречу разворачивать.
-А как он понял, что вы их выкрыли?
-Так Богдан про Загулю, давай байку рассказывать, что он низкий и конопатый, а они даже не почесались. Знамо дело не видели они его в глаза, а в гости к нему едут. Кто ж такому поверит.
-Так и липнет к тебе беда Богдан, куда не сунешься, везде напасть какая-то, тебя ждет, с чего бы это, по твоему разумению, такое деется? — Атаман смотрел на меня холодно и оценивающе, как смотрят на соперника перед поединком.
-Так знает нечистый, батьку, что мне святой Илья помогает, вот и хочет меня со свету свести, — простодушно глядя ему в глаза, не долго думая, выдал свою теорию происходящих событий.
-Вот оно как, — иронично заметил атаман, протягивая мне полный кубок, — тяжкая у тебя доля, Богдан, у нечистого слуг много, ты смотри, не поддавайся, как мы, без твоих видений знать будем, что дальше делать.
-Все понял, батьку, не поддамся, — на полном серьезе ответил, делая вид, что не замечаю его иронии, и прильнул к кубку. Тут жизнь в очередной раз решила меня проверить, готов ли держать ответ за свои слова.
Мы стояли возле коней, готовясь в дорогу, атаман подошел к нам сказать пару напутственных слов. Когда он решил угостить нас на дорогу вином, и велел тащить к нему кубок с бурдюком, подтянулись и остальные, кто ж такое пропустит. Дерево с пленниками было от нас в десяти шагах, спереди и справа. Мы стояли небольшим кольцом, каждый был повернут к дереву своим боком, атаман стоял к нему практически спиной, мне дерево было хорошо видно, поскольку был развернут к нему, лицом. Опустошая кубок, краем глаза выхватил какое-то движение со стороны дерева и тело, без участия сознания, успело вытянуть правую руку с недопитым кубком в сторону дерева.
