Чаганов: После войны

— Не думай о том, что будет потом,— слышу из-за спины твёрдый голос Оли,— делай то, что надо сейчас. 'Главное ввязаться в бой — а там видно будет'.

'Вот уже крылатые фразы Наполеона Бонапарта в ход пошли,— тихонько растираю шрам на виске,— да я сам могу привести с десяток, причём, с противоположным смыслом... Чё-ёрт, как же болит голова... Врачи говорят, что ранения головы не проходят бесследно... Они разрушают, деформируют личность... Если уж без всяких скидок, то чем я отличаюсь от Кутузова? Его возвысила Екатерина, меня — Киров. И какая тут наша с ним заслуга? Повезло, что головы оказались на пути пули... Кряхтим, спим подолгу, топчемся на месте в то время, когда армия ждёт от нас решительного приказа на Бородинском поле'.

— Согласен, действуй,— бью кулаком по столешнице,— только ордер на задержание Берии получи в прокуратуре. Учти, не должно быть никаких накладок, он нужен нам живой и здоровый, чтобы дать показания...

— Шейнин подпишет,— облегченно выдыхает Оля,— гарантирую, что никто из посторонних не узнает об ордере до момента задержания. И ещё одно, понимаешь, начальник Управления комендатуры Московского Кремля генерал Спиридонов — кадр Берии с 1938 года. Его также необходимо нейтрализовать...

— Что значит аккуратно нейтрализовать?

— Ну задержать, временно отстранить,— морщится Оля,— официально снимать его нельзя, Берия может насторожиться. А без этого Мошляк — командир полка Особого назначения...

— Это какой Мошляк, Хасанский?

— Тот самый, твой боевой товарищ, он уже генерал-майор, неделю назад назначен на должность. Так вот, я в нём не уверена. Неизвестно, как будет реагировать на мои приказы через голову своего непосредственного начальника Спиридонова. У коменданта ведь много и других хлопот, кроме контроля и пропускного режима, так? Хозяйственная деятельность и прочее. Ты его отошли завтра из Кремля с каким-нибудь поручением, не хочется нейтрализовывать его тут физически.

* * *

Чёрный, сверкающий на солнце 'ЗИС' беззвучно тормозит у самых Никольских ворот напротив непарадного подъезда Сенатского дворца, известного в Кремле как 'Уголок' или 'Особый сектор'.

— А тебя и не узнать, Иван Егорович,— показывает в улыбке свои белые зубы Оля, выходя из лимузина, дверь которого перед ней открывает рослый 'личник'-лейтенант, — какой ты полный да интересный.

— Здравия желаю, товарищ генерал-полковник,— светится от удовольствия Мошляк, спеша навстречу,— рад встрече.

— Пойдём внутрь, пошептаться надо,— после короткого рукопожатия Оля увлекает его за собой, створки массивной дубовой двери плавно раскрываются перед ней.

— Сюда прошу,— опережает её генерал, показывая на незаметную дверь в стороне от перекрывающего путь пропускного пункта, состоящего из металлических 'волнорезов' и округлых 'рамок-металлоискателей', за который вход личной охране с оружием запрещён,— здесь у нас бюро пропусков.

— Нет,— останавливается Оля, доставая из кармана шинели сложенный лист бумаги,— не хочу, там много людей. Вот прочтите, это ордер на арест...

Мошляк разворачивает неспеша бумагу с шапкой 'Генеральная прокуратура СССР' и вздрагивает, дойдя до фамилии обвиняемого:

— Т-товарищ генерал-полковник, но мы не имеем права производить арест...

— Этого и не потребуется,— жёстко прерывает его Оля,— ваша задача отключить 'рамку' и пропустить в 'Особый сектор' меня и трёх моих людей. После ареста обвиняемого вы блокируете комнату личной охраны, не выпуская никого из неё и обеспечиваете выезд из Кремля моей машины. Вы же не хотите устроить здесь случайную перестрелку с жертвами, генерал Мошляк?

— Никак нет, товарищ генерал-полковник.

— Отлично,— голос Оли добреет,— действуйте спокойно, уверенно, чтобы разыскиваемый ничего не заподозрил. Вам будет лучше всего находиться не здесь, а где-нибудь неподалёку, скажем, в караульной, оттуда будет удобнее руководить блокировкой личной охраны. Машина разыскиваемого будет здесь через четверть часа. Удачи! Товарищ Чаганов передаёт, что он надеется на вас.

* * *

'Упёртый, как..,— выходим с Вознесенским из палаты вождя, где медсёстры начинают утренние процедуры,— 'повезло' же мне дежурить в Кремлёвской больнице именно с ним, какой вредитель график составлял'?

— То есть вы, Николай Алексеевич,— делая новый заход,— решительно не замечаете никаких противоречий в текстах проекта Третьей программы партии и Нархозплана перехода к коммунизму за 20 лет?

— Нет никаких противоречий,— мрачно бурчит тот, садясь на диван в холле больницы.

— Ну объясните мне тогда,— плюхаюсь рядом,— как в вашем плане отражён принцип преодоления противоречий между умственным и физическим, квалифицированным и простым трудом, провозглашённый в программе. Разве в нём нет упора на 'резкое наращивание производительных сил через специализацию и разделение труда и на рост роли инженерно-технических работников в управлении производством', которые как раз углубляют и закрепляют эти противоречия? На мой взгляд вы сверстали не план перехода к коммунизму, а план того, как догнать США по уровню промышленности на душу населения. Что это за цель такая?

— Вы просто не понимаете разницы между техническим и социальным разделением труда,— покачивает корпусом взад-вперёд Вознесенский, продолжая глядеть прямо перед собой.

— Я понимаю эту разницу, Николай Алексеевич, но я не понимаю, как вы собираетесь преодолевать эти различия. В плане об этом ни слова. Этот план вообще больше похож на пятилетку, которую умножили на четыре, но при этом вы упускаете любые экономические потери или амортизацию оборудования.

— Генеральный народно-хозяйственный план, товарищ Чаганов, это не энциклопедия. По мере его выполнения он будет уточняться...

— Он уже сейчас устарел, товарищ Вознесенский, поскольку у вас основные показатели, пропорции, методики расчётов и источники выполнения плана остались теми же, что и в 30-х годах.

— А что вас не устраивает в проверенной временем методике?— Резко поворачивается ко мне он.

— Мир, Николай Алексеевич,— не отвожу взгляда я,— вступил в эпоху научно-технической революции, а вы не замечаете этого. Вы застряли в индустриализации и не видите коренных сдвигов...

— Буржуазная болтовня, за которой ничего не стоит,— тоном учителя цедит слова Вознесенский,— ускорение развития науки и техники в передовых странах в последнее время не является никаким переворотом — это естественный процесс, сопровождающий развития общества. Модель Фельдмана, которая положена в основу методики планирования Госплана, основана на прочном фундаменте Марксовой теории воспроизводства и призвана максимизировать темпы роста социалистического хозяйства...

— ... В условиях вражеского окружения и вынужденной автаркии,— подхватываю последнюю фразу я,— может быть уже пора пересмотреть старую модель в соответствии с новой реальностью?

— Вряд ли это возможно в обозримом будущем, товарищ Чаганов,— покачивает головой Вознесенский,— по чисто техническим причинам. Поэтому нам при перспективном планировании пока придётся рассчитывать только на себя.

* * *

— Кто такие, почему с оружием?— Пронзительный голос Берии далеко разносится по коридору второго этажа.

Два лейтенанта, появившиеся из-за одной из обычно закрытых дверей приёмной Сталина, продолжают невозмутимо быстрым шагом идти навстречу грозному заместителю председателя Совета министров.

— Я вас спрашиваю,— выдаёт он 'петуха', но вдруг замечает за их спиной Мальцеву в генеральской форме, и рука Берии инстинктивно тянется к портфелю, который несёт, идущий рядом секретарь.

В два гигантских прыжка лейтенанты преодолевают оставшееся расстояние и прижимают его к стене, в тот же момент, как из-под земли появившийся сзади капитан вырывает у остолбеневшего секретаря портфель.

— Как ты смеешь? — Шипит он и брызжет на подошедшую Мальцеву слюной, но заметив выглянувших из дверей зевак из технического персонала, начинает вопить.— Это беззаконие! Звоните Генеральному прокурору!

— В чём дело!— В коридоре появляется Молотов, заметив прижатого к стене Берию в наручниках, его лицо краснеет.

— Провожу арест подозреваемого в шпионаже и измене Родине,— помахивает бумагой над головой Мальцева,— хотите ознакомиться с ордером Генеральной Прокуратуры?

С третьей попытки Молотову удаётся водрузить пенсне на нос, с минуту он потрясённо смотрит на ордер, затем молча возвращает бумагу и нетвёрдым шагом возвращается в свой кабинет.

— Увести арестованного!— Громко кричит она, лейтенанты берут вдруг обмякшего Берию под руки и почти несут его по ковровой дорожке, мимо вжавшегося в дубовую панель бледного, как мел, Маленкова.

— Вас просит зайти товарищ Чаганов,— шепчет Мальцева, проходя мимо него,— он в своём кабинете.

Секретарь ЦК перестаёт дышать, впадая в ступор.

— Товарищ Маленков, я к вам обращаюсь, вас вызывает товарищ Чаганов.

'Товарищ Маленков'!— Щёлкает в голове секретаря ЦК и он, торопясь, засеменил по коридору.

— Кабинет товарища Чаганова в другой стороне...

* * *

— Будем говорить начистоту,— беру с письменного стола пухлую картонную папку и кладу её перед Маленковым,— наши органы собрали исчерпывающие сведения об антигосударственной деятельности Берии — о его родственных и деловых связях с агентами иностранных разведок. Его арестованные подельники уже дали признательные показания. Помимо этих показаний в оперативно-разыскном деле имеются объективные доказательства, полученные оперативным путём — компрометирующие магнитофонные записи разговоров и переписка Берии с установленными иностранными агентами, а также с некоторыми представителями наших военных, партийных и государственных органов. Эти доказательства свидетельствуют о подготовке ими государственного переворота и захвата власти в стране, а также о планах развала СССР. Не скрою, что в показаниях фигурантов этого дела несколько раз было упомянуто и ваше имя...

— Товарищ Чаганов, это клевета, я не имею ко всему этому никакого отношения!

— ... А как же это?— Я бросаю на стол листовку, изъятую в гостинице 'Москва'.— Кто давал указание напечатать и распространить эту ложь среди членов ЦК? Не смейте врать, в МГБ есть магнитная запись вашего разговора с директором типографии газеты 'Правда' по этому поводу...

— Это политическая деятельность, а не заговор,— Маленкова начинает бить крупная дрожь.

— Не политическая, а фракционная — использование партийной печати в политической борьбе переводит её во фракционную. Надеюсь, вам понятно, что фракционная деятельность карается по уставу исключением из партии. Кроме того, как я уже сказал, следствие находится только на начальном этапе, посмотрим, какие показания даст сам Берия.

— Что вы хотите от меня?— Узкие, как щёлочки, глаза Маленкова затравленно глядят на меня.

— Не так уж много, Георгий Максимилианович,— сочувственно вздыхаю я,— полностью разоружиться перед партией — снять свою кандидатуру на выборах в Президиум ЦК, отказаться от членства в ЦК и выступить перед Пленумом, признать свои ошибки и заставить своих сторонников сделать то же самое...

В кабинет заходит Киров и садится рядом со мной.

— ... В этом случае,— вкрадчивым голосом продолжаю я,— вновь избранный Президиум не будет настаивать на исключении вас из партии.

— Я не могу отвечать за других,— нервно машет головой Маленков.

'Что и требовалось доказать — права была Оля — из Маленкова 'заговорщик' никакой — уже поплыл. Впрочем, чего-то подобного можно ожидать и ои других представителей 'антипартийной группы''.

— В таком случае,— чеканит слова Киров,— нам и обсуждать нечего — ваша личная позиция никому не интересна. Пусть всё решает Пленум и Президиум.

— Подождите, товарищи,— на бледных щеках Маленкова появляется розовый румянец,— допустим, я сумею уговорить пару десятков членов ЦК поддержать ваш список кандидатов в Секретариат и Президиум, но не требуйте невозможного — они от своих мандатов членов ЦК не откажутся ни при каких условиях. Я же, в свою очередь, прошу вас, товарищи, кхм, будущий Президиум ЦК отказать МГБ в возбуждении в отношение меня уголовного дела, связанного с Берией. Если будет такая возможность, то прошу направить на работу в МИД и назначить меня полномочным представителем в одну из стран народной демократии. Я готов поверить вашему честному слову.

* * *

— Только не Кузнецов,— Киров щелчком выбивает из коробки очередную 'Беломорину',— по-хорошему этого 'барина' надо гнать из ЦК и партии. Ты до чего, Андрей, довёл Ленинград! Там кумовство цветёт почище Кавказа. Милиция и городские власти покрывают воров и расхитителей! А первый секретарь обкома заметает это всё под ковёр, лишь бы Москва ничего не узнала. Ты кого после себя оставил в городе Ленина?

— Ты не горячись, Сергей Миронович,— Жданов хватается за сердце,— и не надо вешать на ленинградское руководство всех собак. Кузнецов — отличный работник. А если подходить с твоей планкой к кадрам, то работать некому будет. Согласен, Кузнецов за нескромный образ жизни достоин порицания, может быть даже выговора...

— Он— буржуазный перерожденец!— Чиркает спичкой 'Мироныч'.

— Не надо вешать ярлыки,— хватает воздух ртом Жданов,— погляди вокруг — если мерить каждого твоим аршином, то кругом все 'перерожденцы'. Начни с себя, сам-то в поместье живёшь, а не в коммунальной квартире! Сколько у тебя душ?

— Ах ты..,— Киров со сжатыми кулаками подскакивает с места.

— Что, правда глаза колет?— Почти кричит оппонент.

— Врёшь, я Горки ещё до войны освободил!

— Спасибо, что подняли этот вопрос, товарищи,— спорщики с недоумением поворачиваются ко мне,— просто я недавно получил счёт на оплату от Управления делами ЦК. Предлагается профинансировать из резервного фонда СНК дефицит партийного бюджета за прошлый год в размере 350 миллионов новых рублей...

— Ты уверен, Алексей?— У Кирова и Жданова вытягиваются лица.— Ты учёл наши доходы от партийной печати?

— Всё точно, товарищи, я проверил,— беру со стола лист бумаги,— партийные и комсомольские взносы составляют примерно 600 миллионов рублей. Чистый доход издательско-полиграфического комплекса ЦК — около 200 миллионов. Итого — 800 миллионов рублей. Теперь расходы, Фонд оплаты труда— 750 миллионов, накладные расходы — 250 миллионов; партучёба, собственные здравницы Управделами ЦК, эксплуатация служебных дач и жилья — 150 миллионов. Итого расходы — 1 миллиард 150 миллионов новых рублей. Но это не все расходы, которые несёт государство по содержанию партийных органов — некоторые из них проходят по сметам МГБ, Управделами Совмина и 4-го Управления Минздрава. Расходы идут на охрану объектов и маршрутов — штаты, транспорт, связь — около 200 миллионов, санаторно-курортное лечение 'спецконтингента' — 50 миллионов, и так называемые 'конверты' для руководства — 200 миллионов. Итого — 450 миллионов скрытых дотаций и 350 миллионов прямых 'возмещений' в год.

— 800 миллионов в год, слышал?— Киров бросает недобрый взгляд на Жданова, опускаясь на стул.— А ты тут предлагаешь ещё одну партию создать.