Драконьи грезы глазами маски

На замечание про драконов Ставрас насмешливо хмыкнул, а Михей негромко выговорил ему:

— Мог бы объяснить мальчишке, почему.

Но Шельм, как и Маришка с Веровеком, завороженные звучанием его голоса, не обратили на них никакого внимания.

— И это тепло, можно переродить с пламя, — продолжал шут. — Ведь это так просто, правда? Огонь — это тепло, мы знаем об этом с детства.

— А еще ожоги, — пробурчал Веровек.

Шельм, не поднимая глаз, кивнул.

— Да, и ожоги, и боль и пожары. Мы все это знаем, но в первую очередь, тепло. Все люди изначально позитивны, знаю, словно сложное, но у нас, у масочников так говорят, наверное, из родного мира пришло. И суть его в том, что в первую очередь мы вспоминаем о хорошем, потом о плохом. Поэтому мое пламя меня не обжигает. Я думаю о нем, как о том, что дарует тепло и завораживает своим танцем. Как о том, что символизирует свет, влекущий заплутавшего путника к выходу из темного непроходимого леса или темноты ночи. Такова природная магия, как ты к ней относишься, как представляешь её, такой она и рождается. Попробуйте.

Они попробовали. И, конечно, у них ничего не получилось. Но Шельм призвал не сдаваться с такой мягкой, поощряющей улыбкой, что оба, и драконоборка и королевич, засопели над своими лодочками из ладоней еще усерднее.

— Не так, — увещевал Шельм. — Мягче, добрее. Оно пламя, не слуга вам. Оно проводник, друг, спутник. Веровек, вот представь, что оно, это Ставрас, к примеру. Колючий, вредный, кусачий, но все же добрый и терпеливый, местами. Он тебя учит, оберегает, как может. Ну и ругает порой, как же без этого, но все же он — это он, и он дорог тебе не как слуга или Драконий Лекарь, или Радужный Дракон... — и, словно повинуясь его словам, на ладонях сосредоточенного Веровека затанцевало пламя. Он сам этого сразу даже не понял, а когда, наконец, осознал, вскрикнул, развел ладони, и пламя исчезло без следа.

— Шельм!

— Что — Шельм? Теперь сам давай, а то Ставрас и так на меня вон, как косится.

Веровек обернулся через плечо на лекаря, увидел какое-то странное выражение в желтых глазах и, быстро отвернувшись, зашептал Шельму:

— А не надо было про кусачесть!

— А я что, виноват, если это так?

— Он меня не кусал!

— Зато меня кусал и не единожды. За мягки-то бока! — Шельм вскинул взгляд на лекаря, у которого от такого ложного обвинения аж лицо вытянулось, и залихвацки подмигнул. Шельма!

— Когда это? — Пристал к шуту королевич.

— Много будешь знать, скоро состаришься. Рожай давай!

— Кого?

— Пламя, дубина!

— Ой! — вклинился в их перешептывания возглас Маришки.

Оба парня посмотрели на нее и увидели, как в ладонях у девушки танцует не лепесток, а бушует открытый огонь, грозясь вот-вот перелиться через край на деревянный пол. Веровек попытался протянуть к ней руку, в неосознанном желании предотвратить пожар, но Шельм ударил его по запястью и быстро-быстро заговорил:

— Мариш, представь, что в душе не огонь, а свеча. Маленькая, крохотная, как на тумбочке у кровати ребенка, который не может засыпать без света, боится темноты. — И с нажимом повторил: — Представь.

Девушка отрывисто кивнула, зажмурилась, и пламя в её руках начало затухать, уменьшаться, пока не превратилось в лепесток.

— Вот и молодец, — Шельм провел пальцами по ее щеке, а потом тихо прошептал: — А теперь затуши свечу. Сожми пальцами фитилек.

Пламя исчезло. Маришка перевела дух и расслабленно откинулась назад, опираясь за спиной руками. Глаза у нее были растерянными и уставшими.

— Знаешь, по-моему, тебе на сегодня хватит, — произнес шут убежденно.

— Нет-нет, — запротестовала она. — Я еще посижу. Можно?

— Я не...

— Пусть сидит, тебе что, жалко? — бросил из-за стола Михей. Смотрел он при этом на него со странным выражением в глазах, то ли с благодарностью, то ли с недоверием. Шут кивнул и снова повернулся к Веровеку.

— Ну что, еще раз попробуешь?

— Угу, — буркнул тот и снова сложил ладони лодочкой. И все повторилось.

На этот раз лепесток пламени родился в них куда быстрее. Шельм одобрительно кивнул в ответ на взгляд королевича и повторил его действия. Вот только на этом не остановился. Лепесток огня в его ладонях замер на секунду, прекратив танец, а потом начал разрастаться, удлиняться и течь прямо по воздуху, изгибаясь и выписывая огненную розу. Веровек засмотрелся и забыл о своем лепестке.

— Ну, братец, — недовольно провозгласил Шельм, взмахом рук развеяв огненный цветок перед собой. — Так не пойдет. Либо ты его удерживаешь, даже когда на него не смотришь, либо какая же это магия, так, баловство одно.

Веровек возмущенно засопел, но пламя в ладони вернул.

— А теперь что?

— Представь себе что-нибудь и попробуй уговорить пламя принять его форму.

— Розу, что ли?

— Ну, роза, думаю, для тебя сложновато, возьми что попроще.

— Ага.

В это раз Веровек мучился куда дольше. Шельм только и делал, что снисходительно на него поглядывал. Потом к ним снова присоединилась отдохнувшая Маришка. Придать пламени нужную форму у нее получилось куда быстрее, чем у королевича. Тот завистливо косился на ее огненную ромашку и пыхтел из последних сил. А затем как-то в сердцах плюнул в сторону и, буквально, сразу над его ладонями замерцала пламенем уточка.

Шельм расхохотался:

— Да, брат, недалеко ты от ванночки с утей-утей ушел!

— На себя посмотри! — не придумал, как еще огрызнуться, Веровек.

— Смотрю-смотрю, не сомневайся.

— Да, ладно вам, — вмешалась Маришка, как всегда с миротворческой целью. — Очень даже миленькая уточка.

— А до этого, над чем пыхтел? — полюбопытствовал Шельм у королевича. Тот тяжко вздохнул и хлопнул в ладоши, разгоняя магическое пламя.

— Над драконом, — с неохотой признался он, поднимаясь на ноги, которые от долгого сидения в одной позе изрядно затекли.

— О, ну тебя и занесло, — присвистнул Шельм.

Глянул на Ставраса все это время внимательно наблюдавшего за ними, несмотря на то, что дед Михей давно ушел вместе с бабой Надей, унесшей со стола опустевшую посуду, и у шута прямо на ладони возник из огня маленький дракончик, внешне как настоящий. Он шевелился, махал в воздухе крылышками и даже выпускал струйки пламени изо рта. Маришка восторженно захлопала в ладоши, Веровек тоже засмотрелся. А Шельм неожиданно подмигнул Ставрасу и в единый миг, преобразив дракона в огненный шар, швырнул в него. Лекарь с легкостью перехватил его и так и оставил горящим в руке.

— Очень интересная методика: от сложного, но изящного, к простому, но топорному, — улыбнулся он шуту. Затушил огненный шар и поднялся. — Постарайся своими экспериментами не поджечь дом. — И вышел, оставив Шельма возмущенно пыхтеть от разочарования, а Веровека с Маришкой прятать ухмылки. Похоже, Драконьему Лекарю все же будет чему научить своего непокорного воспитанника.

В эту ночь они с Шельмом снова летали под небесами чужих миров, так и не вернувшись на вересковую пустошь. Ландышфуки было заикнулся об этом, но почувствовал недовольство своего дракона и не посмел настаивать. Уже понял, что Ставрасу, возможно, даже тяжелее, чем ему даются все эти перемены. Шельму была на руку его юность и легкое отношения как к миру, так и к себе любимому. Ставрас же был мужчиной обстоятельным, легкомыслие было не по его душу, поэтому лекарю приходилось нелегко. Шельм этой ночью ему даже посочувствовал.

На следующий день к полудню, они отправились в горы впятером, заехав по дороге за Гиацинтом и Муравьедом. Те переглянулись, завидев Шельма в седле за спиной Ставраса, но ничего не сказали. Лишь Муравьед бросил на Шелеста взгляд, полный затаенного восхищения, словно перед ним был сейчас не конь, а кто-то куда интереснее оного. Но Вересковый Шелест лишь коротко, по лошадиному фыркнул и поскакал впереди всех, невзирая на двойную ношу.

Потянулись унылые дни, как думалось Шельму, который честно старался чутко реагировать на изменение настроения своего дракона, но это у него не очень получалось. Ставрас пребывал в меланхоличном расположении духа. Много думал, вспоминал, и почти не посвящал Шельма в свои планы на будущее. Тот терпел, копя возмущение, но не желал первым идти на очередной откровение. Поэтому они больше молчали. Но как прежде, тренировали Веровека, причем к тренировкам присоединился Гиня, который магии не особо касался, а вот мечом помахать был всегда не прочь. Вот они вдвоем со Ставрасом и натаскивали потихоньку королевича, а Шельм занимался с ним вечерами, показывая, что к чему, объясняя и уча воспринимать магию не как дар или откровение, а как данность, которой можно пользоваться, а можно нет. Но если уж решаешь её использовать, то надо воспринимать не как служанку, а как друга. Тогда она станет верным помощником и спутником и не предаст в самый неподходящий момент. Шельм верил в то, что говорил, и Веровека учил верить.

Во время одной из таких вечерних остановок неожиданно в небе появился клин из трех драконов. Солнце еще не село и три гигантских ящера были отчетливо видны на фоне подсвеченного алой зарницей неба.

Ставрас прищурился и коротко хмыкнул:

— Ну что, Веровек, похоже, твоя матушка все же убедила короля выслать за тобой поисковый отряд.

— Но... — пролепетал опешивший королевич, а потом воскликнул. — Но я не хочу!

— Судя по всему, тебя даже спрашивать не будут, — развел руками лекарь.

— Но ты же Радужный Дракон, скажи им, чтобы улетали!

— По-твоему, я для этого от вас с Шельмом, в том числе, так долго скрывал кто я, чтобы открыться перед гвардейцами, а, значит, и перед всем белым светом? — Ригулти нахмурился и плечи королевича поникли.

— Да, ладно тебе, не переживай, — вмешался сердобольный Гиня. — Тоже мне проблема. Слетаешь домой, покажешься мамке и к нам, обратно. Мы даже до гор дойти не успеем.

— Да, не пустят меня! Знали бы вы, какая она. Если что в голову вбила, то все, только по её воле и будет. Я и так отца еле уломал поперек неё пойти, — Веровек горестно вздохнул и покосился на приближающийся клин.

По счастью, ни драконы, ни их седоки еще не успели заметить лагерь, который они совсем недавно разбили на опушке леса, отправив Шельма с Муравьедом за хворостом.

— Слушай, Ставрас, — обратился красный масочник к лекарю, — но, может быть, что-то придумать? Не сдавать же мальчишку на руки матушке.

— О чем это вы? — из леса вышел Шельм с охапкой хвороста в руках, а за ним и Мур.

— А ты взгляни на небо, — горько вздохнул Веровек. Казалось, что он даже разревется готов от досады.

Шут последовал его совету, увидел драконов, которые вот-вот должны были их заметить и, отбросив в сторону ветки, резко обернулся к Муравьеду.

— Мур, подсоби, а? — попросил он.

Веровек вскинул голову и растерянным, но полным надежды взглядом уставился на кузнеца. Тот покосился на него, потом перевел взгляд на Гиню, тот улыбнулся и кивнул. И в единый миг не стало вокруг них ни опушки, ни леса, лишь бескрайнее круглое поле молодой, золотистой ржи с яркими пятнами красных маков. Правда, и Муравьед куда-то подевался, но этого Веровек даже не заметил.

— Но они же нас теперь точно увидят! Мы же у них как на ладони!

— Эх, братец, братец, — покачал головой шут, кладя руку ему на плечо.

Гиня и Ставрас так вообще занимались своими делами. Костер разводить не стали, но расстилали одеяла и вынимали приготовленные на сегодня харчи.

— Вот скажи, — продолжил тем временем шут, вместе с королевичем наблюдая, как драконий клин кружит над неизвестно откуда взявшимся полем в явном недоумении, — и в кого ты у меня такой необразованный, а?

— Вместо того, чтобы издеваться, — не выдержал Веровек, — лучше бы объяснил все толком. Они что, нас не видят?

— Не видят, — подтвердил шут.

— Почему?

— Потому что Муравьед Сиявич не хочет, чтобы нас видели, усек?

— Да, но Мур-то здесь при чем?

— При том, дорогой братец, что кто-то совсем обленился, так что даже книжку, которую я ему подсунул, прочитать не соизволил.

— Я не обленился, просто...

— Просто, что? Думаешь, было легко у библиотекаря дворцового этот фолиант выпросить? Я сам, когда его читал, зачитывался. И тебе принес, думал, не лишним будет, а ты...

— Я не хотел, просто... — Веровек смутился, покраснел, но все же пояснил. — Я его по ночам читать пытался, ну, пока ни мамка, ни няньки не видят, а одна из нянек все равно заметила и маменьке рассказала.

— Да, ну и королева у вас, однако, — хмыкнул Гиацинт, поднялся и подошел к парням. Посмотрел на все еще кружащих над ними драконов, и спросил у шута: — А о чем хоть книжка?

— "Книга о тех, кто с человеком схож, но и не человек вовсе", — ответствовал Шельм. — Видел бы ты, как там нас с тобой расписывают! Я, прям, умилялся, когда читал. Но вообще, там не только про масочников. Вот ты, Веровек, до какой главы дошел?

— До буквы "г", — признался королевич. — Даже про вас прочитать не успел.

— Ясно, значит, и про природных оборотней тоже.

— Природных? Это которые в зверей, что ли, превращаются?

— Век, — притворно строго посмотрел на него Шельм, — ну, вот зачем прибавлять к оборотню прилагательное "природный", если это просто зверооборотень, а?

— А я почем знаю? — возмущенно бросил Веровек и отвернулся. Всегда неприятно чувствовать себя необразованным дураком, особенно, если учесть, что все присутствующие, кроме него, были в курсе, что подразумевал шут под словами "природный оборотень".

— Ладно, — примирительно махнул рукой Шельм, наблюдая за тем, как окончательно сбитые с толку королевские посланцы улетают дальше в сторону гор. — Не злись. Просто природный оборотень это, как и мы с Гиней, если верить книге. Конечно, человекообразное существо, но, по сути своей, человеком не являющееся. Он, в смысле оборотень, способен принимать облик ни какого-то животного, птицы, насекомого, как зверооборотни, а какого-то места. Например, поля, безлюдного хутора, небольшого лесочка. Муравьед, как видишь, на этот раз выбрал поле. Наверное, потому что ему в него проще обратиться, и спрятал нас, понимаешь?

— Муравьед? — королевич был потрясен открытием, что просто не мог даже слово вымолвить. Так и стоял с приоткрытым ртом, оглядываясь по сторонам. А потом протянул руку к одному из колосьев, дотронулся и спросил полушепотом: — Это что же, все он?

— Да, — вместо Шельма подтвердил Гиня.

— И кем же он себя ощущает, полем?

— Каждым колосочком, каждой травинкой, — согласно кивнул масочник и сочувственно улыбнулся королевичу. Тот часто моргал и все еще пытался осознать.

— А как вы тогда познакомились? — пробормотал он ошалело.

Гиня улыбнулся шире.

— О, брат, это долгая и занимательная история. Так что, может, для начала поужинаем?

— Сначала ужин, потом разговоры, — неожиданно раздался со спины королевича басовитый голос кузнеца. Все сразу же повернулись к нему и обнаружили, что опять стоят на опушке леса, а рядом с березами пасутся их кони.

Муравьед поймал на себе взгляд королевича, полный чего-то очень похожего на священный ужас, коротко хмыкнул и отвернулся. А Веровек клацнул зубами, получив подзатыльник от подошедшего Ставраса.