— Мы победили? — тихо спросил он.
— Да, — ответил Тур, — немного удивляясь — вчера ведь его друг задавал тот же вопрос Сиверу.
— Хорошо... Наших много погибло?
— Двенадцать человек.
— Двенадцать...
Мирослав перевел дыхание, снова повернул голову в сторону, огляделся и вздохнул.
— Странный мне сон приснился, Тур... Будто тетушка Звана с Ромашкой приехали.
— Сон, говоришь? — улыбнулся Тур, показав полные два ряда здоровых зубов.
Мирослав внимательно смотрел ему в лицо, сосредоточенно хмурясь.
— Где они? — произнес он наконец.
— Мать к воеводе ходила, теперь вон с лекарями другими разговаривает. Ромашка проснулась только и умываться пошла к ручью.
Некоторое время Мирослав молчал, потом вздохнул и попросил:
— Помоги мне подняться, Тур.
Ромашка возвращалась от ручья не одна. Рядом с нею шла темнокосая Власта. Девушки встретились утром по дороге к воде и разговорились. Власта жила в Гористом, а сейчас семья их временно обосновалась в Родне. В военный лагерь Власта приехала вместе с матерью-лекаркой, так же, как и Ромашка — помогать. И так же, как и у Ромашки, у Власты здесь находился любимый человек. Он был тяжело ранен, и Власта ухаживала за ним, всю ночь сидела рядом, успевая помогать и остальным, и пришлось ей куда тяжелее, чем Ромашке. Сейчас же, когда бойцы начали просыпаться, мать отправила Власту к ручью умываться, да наказала не спешить. Сказала, мол, ты, девка, молодая еще, незамужняя, нечего тебе там сейчас делать, когда после сна им понадобится естественные потребности справлять. Слушая Власту, Ромашка подумала, что тетушка Звана тоже велела ей не спешить особо, и понимала теперь — почему.
Девушки ходили к самому горному склону, где ручей, прозванный Звонким, образовывал небольшой водопадик. Вода падала с высоты чуть более двух метров в небольшую круглую чашу с каменистым дном, и местечко это было укрыто от постороннего взгляда огромной каменной глыбой, на покрытых слоем земли боках которой все еще зеленела трава.
Вода в ручейке была холодной, но Власта, что пошла умываться первой, разделась и забралась под ледяную струю. В это время Ромашка "стояла на страже", предоставив своей новой знакомой совершать утренний туалет без свидетелей. Увидев, что Власта не только умылась, а еще и выкупалась вся, невзирая на осеннюю прохладу, Ромашка посмотрела на нее с уважением, и подумала, что сама не прочь искупаться. Когда настала ее очередь, Ромашки хватило всего на несколько секунд. Девушка вскочила в воду, едва сдержалась, чтобы не запищать самым постыдным образом, и, быстро окунувшись, выскочила на траву уже абсолютно проснувшаяся, вытерлась насухо полотенцем, оделась и принялась прыгать, чтобы согреться.
Уже в лагере девушки разошлись в разные стороны. Власта направилась туда, где ждала ее мать, и где лежал раненный ее любимый, а Ромашка повернула к знакомому навесу. Еще на подходе она увидела Тура, который нес на руках Мирослава обратно, под навес. Ромашка остановилась. Наверняка Мирослав бы очень смутился, если б знал, что она сейчас его видит, поэтому девушка решила подождать, пока Тур его уложит, а уж потом подойти.
Когда Мирослав увидел ее, то даже постарался улыбнуться. Ромашка понимала, почему — хочет, видно, показать, что все в порядке, да только уж очень неубедительно выглядит слабая улыбка на бледном, изможденном лице.
Ромашка вздохнула и опустилась на колени рядом с ним.
— Как ты себя чувствуешь?
— Уже лучше.
Девушка улыбнулась. Хоть и бледный, но Мирослав действительно выглядел намного лучше, чем вчера. Она поднялась и пошла с аналогичными вопросами к остальным своим пациентам. И почти все ответили ей точно так же. Видать, не зря они вчера с тетушкой Званой и Сивером долго спать не ложились: перевязывали, зашивали, смазывали. Ромашка еще подозревала, что Сивер кроме всего прочего некоторым помогал по-своему, так же, как когда-то Мирослав Туру ногу лечил, да только спрашивать его об этом девушка не стала.
— Мне помоги, красавица! Сердце у меня болит! — преувеличенно горестно воскликнул один из пациентов, и Ромашка, строго прищурившись, погрозила ему пальцем.
У этого бойца на голове был содран кусок кожи вместе с волосами. Ромашка помогла ему сесть и, размотав повязку, принялась промывать и смазывать сочащуюся сукровицей плоть.
Место, где вчера лежал рядом с Мирославом молодой южанин, пустовало, но к тому времени, как Ромашка закончила "обход", парень вернулся. Южанин быстро пошел на поправку, и уже мог ходить без посторонней помощи, хотя и шатался на ходу, словно шел не по земле, а по палубе корабля, попавшего в бурю. Он сел на свое место и перевел дыхание — устал, видимо, ходить. Но выглядел парень довольным, все-таки, в отличие от многих раненых, смог сегодня обойтись без посторонней помощи. Ложиться южанин не стал.
— Спасибо, Ромашка, — сказал он девушке. — Хорошо зашила, не болит ни капельки.
Потом повернулся к Мирославу.
— Значит, это тебя я благодарить должен. Ты мне в бою помог... Я уж было подумал тогда, что не отобьюсь, когда один чужой как за горло схватится, будто душат его! Право, если б не твоя помощь, мне бы с ними не справиться. Я не здешний, вообще-то, с юга, приехал к невесте своей. Мы уж к свадьбе готовились, а тут случилось такое... — южанин задумался, наверное, о невесте своей подумал, потом сказал: — Меня Богданом зовут. А тебя?
Руки Ромашки замерли — девушка вдруг поняла, что Богдан этот — никто иной, как Златы жених. Теперь девушка смотрела, как отреагирует Мирослав — ведь не мог же он не догадаться? Даже Тур — и тот вон подобрался, смотрит внимательно, ждет, что дальше-то будет, волнуется...
Выражение лица Мирослава не изменилось.
— Мирослав. Из Вестового, — спокойно произнес он.
Лица южанина Ромашка не видела. Тот сидел еще какое-то время неподвижно, потом сказал тихо:
— Спасибо тебе, Мирослав из Вестового, — и лег.
Вскоре был готов завтрак. Ромашка вместе с Туром принесли раненым еду. Кушать сами смогли не все. Одному вызвался помочь Тур, потом откуда-то появился Сивер и тоже взялся помогать. Тогда Ромашка, удостоверившись, что никто не останется без помощи, опустилась на колени возле Мирослава. Она поставила мисочку с кашей на землю и, приподняв Мирослава за плечи, позволила ему облокотиться о себя.
— Что, Ромашка, кормить меня будешь? — негромко спросил он.
— Буду, — ответила девушка.
Она обняла его, левой рукой придерживая миску, правой взялась за ложку. "Надо было Сивера попросить или Тура, — подумала она. — От них бы он помощь принял без смущения. Ну да уж ладно, раньше надо было думать..."
Мирослав попытался взять ложку сам, но правая рука слушалась плохо — тетушка Звана сказала, что осколок задел сухожилие, — левой же тоже ничего не получилось. Пришлось Мирославу смириться с тем, что Ромашка будет кормить его с ложечки, словно ребенка. Надо сказать, что подшучивать по этому поводу не пришло в голову никому — каждый ведь мог оказаться на его месте. Кроме того — Мирослав лишь потом узнал, что все раненые, лежавшие с ним под одним навесом, по-доброму ему завидовали, а некоторые совсем не прочь были и местами поменяться.
— Ну все, — сказала Ромашка, отставляя пустую миску. Мирослав чуть повернул голову и теперь смотрел на нее из-под бровей. Девушка улыбнулась ласково, он нахмурился и опустил глаза. Только когда Ромашка снова уложила его на землю, Мирослав прошептал:
— Спасибо, Ромашка.
После завтрака лагерь свернули, раненых уложили на носилки и осторожно понесли туда, где виднелись домики опустевшего поселка. Солнце выглянуло ненадолго, потом начал накрапывать дождь. К счастью, усилился дождь лишь тогда, когда отряд подошел к домам. Раненых занесли в гостевой дом и в здание школы, тут же, в школе, разместились и сами бойцы. Мирослава и Богдана, а также всех тех, кого опекали Ромашка с тетушкой Званой, поместили в гостевом, в широком помещении с окном и входной дверью с улицы. Ромашка поначалу боялась, что будет сквозить, но после оказалось, что дверь, если нужно, закрывается очень плотно, а кроме того сами раненые постоянно требовали, чтобы дверь была открыта — им, видите ли, свежего воздуха не хватало.
Тур носил воду, а тем, кто не мог сам ходить, помогал добраться до уборной. Битва завершилась полной победой, и все ждали решения Совета, а затем и воеводы, чтобы покинуть лагерь. Старейшина Светозар получал вести от патрульного Сокола, что на Рубежном все спокойно, но и Совет, и роднянский воевода Бравлин, и здешний воевода, Вояр из Вестового, пока не собирались отпускать воинов, как и разрешать местным жителям возвращаться в свои спешно покинутые дома.
Ромашка сидела на низенькой скамеечке неподалеку от двери. Сейчас у нее было немного дел, и они с матерью Тура могли позволить себе отдых. В гостевом доме для раненых бойцов нашлись кому деревянные койки, кому теплые подстилки. Мирослав и Богдан лежали недалеко друг от друга на полу, и Ромашка видела, что южанина немного смущает это соседство, хотя неприязни к Мирославу молодой Богдан не испытывал, скорее, чувствовал себя виноватым.
Подошел Тур, присел на крыльцо, но ненадолго.
— Воевода идет, — сказал Тур, поднимаясь на ноги и отряхивая штаны.
Раненых приходили проведать друзья и родные, но воевода сам был ранен, и зайти к сыну смог только сейчас. Когда Вояр вошел, Ромашка встала и осталась стоять у стенки, хотя воевода не заметил ее — он лишь кивнул вышедшей из соседнего помещения тетушке Зване и пошел к сыну. Ромашка же потопталась на месте и потихоньку выскользнула за дверь.
Надолго в гостевом доме воевода не задержался. Ромашка видела, как отец Мирослава вышел и направился к бревенчатому двухэтажному зданию школы. Тогда девушка снова вошла внутрь, и с некоторым удивлением поняла, что визит отца совершенно не поднял Мирославу настроения.
— Что-то случилось? — спросила она.
Мирослав легонько качнул головой: нет, мол, ничего не случилось. Не хотел говорить, значит, ну, Ромашка и не допытывалась.
После Мирослав заснул и проспал почти весь день, Ромашка даже не будила его на обед — тетушка Звана отсоветовала. Зато к вечеру он почувствовал себя лучше настолько, что даже смог сам приподняться, опираясь на локти, придвинуться к стене и сесть. Ромашка как раз принесла ужин, и на сей раз Мирослав хоть и левой рукой, но ложку держал сам.
После Ромашка собрала пустые тарелки, отнесла их и вскорости вернулась. Уже стемнело, прохладный ветерок задувал в распахнутую дверь, но против попыток Ромашки закрыть дверь или хотя бы прикрыть немного, возражали все.
Глядя на колышущиеся ветви деревьев, на блестящие ленты ручьев, Ромашка задумалась. Она долго сидела неподвижно, глядя в пространство за открытой дверью, потом оглянулась на Мирослава. Он тоже еще сидел, облокотясь о стену, и, возможно, до этого смотрел туда же, куда и Ромашка, но она обернулась, и Мирослав перевел взгляд на девушку.
У Ромашки накопилось много вопросов. Она думала и о битве, про ход которой узнала из разговоров раненых, и о защитных шлемах, что не позволяют воздействовать на сознание солдат, и о мудрецах, почему-то не вмешавшихся в битву. Но задать эти вопросы сейчас Ромашка не могла — неизвестно ведь, как на ее рассуждения отреагируют остальные. Вот Мирослав — он выслушает, объяснит, что к чему, с ним и поспорить можно — не обидится, поймет.
Девушка прикрыла глаза и прислонилась к стене, но встрепенулась, услышав, что кто-то из раненых пытается встать. Девушка ринулась помочь, но ее опередил Тур.
— Не надо, я сам, — пробасил он.
Девушка согласилась. Она отползла от двери и свернулась на полу. Спала Ромашка крепко, и хотя слышала после сквозь сон голоса, чувствовала, как приподнимают ее чьи-то руки — не проснулась. Лишь на миг глаза ее приоткрылись, девушка увидела лицо Тура и успокоилась.
Проснулась Ромашка там же, где и заснула, только лежала она теперь на подстилке, а сверху кто-то прикрыл ее своей жилеткой. Девушка так и не вспомнила, на ком эту жилетку видела, к тому же, пока она умывалась, хозяин свою жилетку забрал — так Ромашка и не узнала, кого благодарить.
Забота и тщательный уход делали свое дело — больные быстро шли на поправку. Постепенно "лежачих" оставалось все меньше и меньше, и Ромашка тревожилась все больше, видя, что Мирослав, которому полагалось бы уже вполне самостоятельно передвигаться, лежал пластом, изредка с трудом садился, а поднимался лишь с помощью Тура — ноги его не держали. Сивер, по нескольку раз на день заглядывавший в гостевой дом, даже перестал на Мирослава ворчать, да и тетушка Звана поглядывала на него со все большим беспокойством.
— Не понимаю, что ж это с ним, — проговорилась она однажды Ромашке. — Уж по всему должен был поправиться.
Ел Мирослав сам, без Ромашкиной помощи, и вроде даже с аппетитом, да и настроение у него было вполне оптимистическое, а вот силы не появлялись. Девушка бы и не отходила от него, да смущать лишний раз не хотела — и так все чувства у нее словно на лбу написаны, а еще и вертится рядом целый день.
От волнения Ромашка совсем извелась, и почти не спала ночью, боялась, что Мирославу вот-вот станет хуже. Уже под утро, на рассвете, сон сморил ее, и девушка уснула, а проснувшись, с невероятным облегчением увидела, что Мирослав сидит с тарелкой каши в руках, смотрит на нее и улыбается как-то особенно бодро.
"Ну, наконец-то" — подумала Ромашка. Тур принес еду и ей, а когда девушка собрала пустую посуду, вышел вместе с нею наружу.
— Утром Сивер приходил, — сообщил Ромашке ее названный брат. — Они с матушкой вместе Мирослава лечили. Я думал, ты проснешься, — ты чего-то во сне говорила, плакала.
В какой-то миг Ромашка почувствовала ужас от того, что могла проспать, и если б Сивер с тетушкой Званой на помощь не пришли...
— Мне кажется, они на тебя специально сон наслали, — поделился своими соображениями Тур.
Глава 23
В этот вечер в городе случилось нечто невообразимое. Одновременно два основных канала — по первому шли новости, по второму — популярное телешоу — без предупреждения прервали трансляцию передач, и на своих экранах жители большого города вдруг увидели необычный пейзаж, больше похожий на картинку, созданную виртуозами компьютерной графики: перед зрителями открывался вид на зеленую равнину, через которую широкой лентой, извиваясь и блестя под солнцем, несла свои воды река, за рекой начинался лес, и где-то за деревьями виднелись зеленые холмы, полускрытые в туманной дымке жаркого дня. К речке по долине спускались дорожки и тропки, вдоль которых располагались малюсенькие домики. Можно было разглядеть с высоты, как там, между этими домиками, ходят люди. Мирно пасущиеся на лугу коровы были восприняты горожанами как порождения фантазии художников-аниматоров. Но вот камера повернула чуть в сторону, и люди увидели на каменистом уступе девушку в обычной городской одежде — спортивном костюмчике и кроссовках. Девушка назвалась Ромашкой.
Многие тут же вспомнили события почти двухмесячной давности, когда в новостях показывали фото этой девушки — жертвы страшного и неуловимого маньяка, державшего в страхе весь город. Собственно, самого маньяка никто из трясущихся перед ним от ужаса горожан и не видел, но с экрана телевизора их пугали каждый день, а потом показали фото несчастной девушки.
