Зверь лютый. Книга 3. Пейзанизм

Но не донёс — из-за костров раздался окрик. Командно-недовольный. Все замерли.

Немая сцена: "к нам приехал ревизор". Точнее: три. Ревизора.

В проходе между кострами появились новые персонажи. "И снова на арене" этого... дурдома три волхва. Два крайних — типовые. Волосатые, клыкатые, посохатые. А вот между ними... Самая главная голядина? Дед древний, седой, в дугу согнутый, плохосамоходный. Ручки трясутся. Тремор.

Тремор покоя — наблюдается при болезни Паркинсона. Голядина паркинсоноидальная.

С бубном.

Офигеть! Вот только цыганские танцы в качестве последнего желания... "Холодец заказывали?". И пошла... "цыганочка с выходом".

С выходом приговорённого к заключению в иных планах бытия.

Волхвы собрались вокруг деда. Он у них что, главный? Это про вот эту развалину Кудря покойный говорил? Вот этой коллекцией старческих болячек меня Хохрякович пугал? Вот от этого... "клиента богадельни" никто живым не уходил? Да он же ещё и слепой!

Мой (мой волхв?! Абзац. Хуже — абзациирую не переставая...) подсунул на палке тряпку для рассмотрения.

А дед-то — чуть не носом водит. Зато поддерживающие его как-то... сильно отстранились. Не отпустили деда, но морды отворотили. Будто от моей головной повязки сероводородом несёт.

Тоже мне, мамзельки обдиоренные. Я в ней и пропотел-то всего пару раз. От самих-то чёрте чем воняет.

"В чужом глазу и соломину видно...". И добавить: "а в своём заду и дерьма не унюхать".

Голядины долго обсуждали эту тряпку, пару раз свернули и развернули. Мяли, рассматривали на свет. Явно — под разными углами к освещению. Как у них тут с голографией? Будто ищут в ней чего-то. Потом дед тяжко вздохнул и вернул тряпку на подставленный посох.

У деда на лице — "следы несбывшихся надежд". У остальных — явное облегчение. Как при удачном извлечении взрывателя в полевых условиях.

Бандана полетела в костёр. Первый чисто имущественный ущерб от этих... гопников.

Я хотел, было, возразить, живописать неизбежные санкции и ожидаемый размер компенсации. Но мне заткнули рот.

Нет, не заткнули. Сзади накинули ремень так, что он проскочил между челюстями аж на десны за зубами. Рот ни открыть, ни закрыть полностью.

Ух как противно.

Найдём в этом что-нибудь положительное? — Да запросто. Аж два. Во-первых, можно дышать, во вторых — ремень завязали на затылке. А не на столбе. Тогда бы я голову и повернуть не мог.

Не ребята, вам до Саввушки... триста вёрст и все лесом.

— Глава 59

Тут до меня дошло, чего они так об этом моем платочке зараспереживались. Слово помогло. Они несколько раз повторяли "науза", "наузник". Не подгузник, а "наузник".

* * *

Так называли на Руси колдунов, ворожей, знахарей. "Наузы" — привязки на шею: травы, коренья и иные снадобья (уголь, соль, сера, засушенное крыло летучей мыши, змеиные головки, змеиная или ужовая кожа и проч.).

Так — с века восемнадцатого. К тому времени — на шею. Как крест. Смысл — лекарственный. Лечение или профилактика. Даже на ружья такое навязывали. Для повышения кучности, дальности и убойности.

А вот в этом среднем средневековье "науза" — амулет оборотничества. Символ пройденной инициации.

Речь не о буквальном превращении в зверя (волка, рысь, медведя) или птицу (сокола, сороку...). Человек, войдя в инициацию, узнавал: физического превращения не происходит; таинство в другом: подростки становятся взрослыми, получают новый социальный статус — полноправный член общества — и новые права: право быть воином, иметь жену, заниматься магией.

Воин, выживший в битве, одолевший врага, проходил следующую инициацию, получал новое имя. Прежде чем перейти на новый уровень, человек должен испытать частичное разрушение, подавление, агрессивное воздействие извне. В инициации — частичную деградацию человека в зверя.

Особая реакция именно волхвов происходила от того, что пресловутый Всеслав Волхов всю жизнь носил наузу — повязку на голове. Очень похожую со стороны на короны европейских королей. Знаменитая его "волшебная каска". Только у него не зубцы, как на короне, а узелки. Узы. На голове. На-узы.

У меня — тоже головная повязка. Тоже с узлом. Мужи христианские на Руси платков головных не носят. Значит — я язычник. Инициированный. Оборотень. Зверь. Какой? Если медведь — значит свой. Но... был мой вой и волчий отклик.

Это ещё один круг проблем. Медведь — существо всеядное. С голодухи или при болезни кушает человеков. Спокойно таскает из дворов сторожевых собак. Даже своего брата-медведя может убить и съесть. Например, после боя за самку.

Но волков медведи не едят. На волков не охотятся. Волк — высшая ступень пищевой пирамиды. Хотя и волки на медведей не охотятся. Если и пробуют медвежатину — только в виде мертвечины. А поскольку волк, в отличие от медведя, к падали относится резко отрицательно, то и медвежатина в волчьем меню — крайняя экзотика.

Казалось бы: какое отношение имеют эти межвидовые разборки в дикой природе к межчеловеческим отношениям?

Для христианина — никакого. Поскольку "господь сотворил человека по образу и подобию своему". Звери — отдельно, люди — отдельно. Как мухи и котлеты. Был бы рот свободен — заорал бы: "Слава Христу!". Но здесь язычники. Для них тотем — знак сущности. Взаимоотношения зверей в природе превращается во взаимоотношения людей, им поклоняющихся.

Племена ввязывались в бесконечные войны из-за тотемных конфликтов. Потому что "дух изюбра восстал против духа амбы" или, там, "серый лебедь кипчаков побьёт беркута каракатаев".

Чтобы не захлебнуться в огрызках собственных мыслей человек строит систему. Собирает блоки информации, чувств, ощущений. И присваивает им название. Похоже на файловую систему. "Файл — именованный набор данных". Имя — символ. Любой — акустический, буквенный, графический... Как иконки в современных компьютерах. Или мелодии, которые в мобильниках навешивают на звонки конкретных абонентов.

Имя не может быть произвольным. Компьютеры в сети могут работать с восемью трехсимвольными группами цифр по IPv6, а человеки — нет. Нужно что-то осмысленное, ассоциированное с сущностью. В моей первой жизни это была целая наука — как выбрать удачное имя для сетевого домена.

Если я — "волк", то именно это имя, этот образ выражает существенную часть моей сути. Если голядина — "медведь", то... то его дело лежать зимой в берлоге и сосать лапу. Возможно, что-то похожее они себе и устраивают. Связь-то двусторонняя — сначала имя выражает сущность, затем сущность начинает под это имя подстраиваться. А потом и не поймёшь — что первично.

Ребёнок навешивает на звонок с телефона матери фразу: "Ё-моё, мама звонит!". Символ ожидаемой родительской выволочки. Естественно, данная акустическая последовательность скоро начинает работать как электрический звонок на собак Павлова. Не в смысле выделения слюны, а наоборот: в смысле полной блокировки ранимой детской души от благотворного родительского воздействия. Звонок на любую тему начинает восприниматься как воспитательное мероприятие. Ну, а когда ребёнок ждёт что б его отругали — он это получает. Символ и сущность срастаются всё крепче.

Другой пример. Церковный раскол между Римом и Константинополем прошёл по довольно мелким поводам. Но имена новых сущностей возникли. И до раскола христиане на западе и на востоке были разными. Но осознание разницы, собственной отличности пришло в широкие массы лет через сто после взаимной анафемы. Вот и прикинь — то ли папа с патриархом бабла не поделили и... паству поименовали. А потом уже пастыри свои стада развели. То ли "скотинка двуногая", ещё не осознавая, уже расходилась в стороны, а иерархи только лейблы вдогонку пришлёпнули.

* * *

Главный голядин нашёл "соломоново" решение — "фтопку". Бандана влетела в пламя костра, пыхнула, распалась на несколько чёрных лоскутов. Они свернулись и, через мгновение, исчезли в огне.

Тут ты не прав, голядина голядская. Это для вас моя бандана — науза. Символ моей сущности. С двухсторонней связью: грохнул символ — душа рассыпалась. А я — атеист. Я со всех этих суеверий, да и "верий" тоже — всегда громко смеялся. Вы видите амулет, оберег, ключ. А мне этот платочек — удобно тыковку прикрыть.

Ты ещё трусы мои зажарь. Если найдёшь. В надежде ослабить либидо и ограничить потенцию.

Ну ладно, повязку головную сожгли. А голова-то осталась. А голова у меня... нестандартная. Я своей головой не только кушаю. Я ею иной раз и думаю, я ею ещё "зайчиков" пускать могу.

Вид лысого подростка с плешью от лба до затылка несколько встревожил волхвов. Но полуслепой дед не заметил, а помощники... не сочли важным для доклада, отвлечения внимания начальства и очередной задержки ритуала. Раз главный не обращает внимания...

* * *

Как на подводной лодке:

— Матрос! Здесь стоять нельзя.

— Старпом пробегал — ничего не сказал. Значит можно.

Вечная проблема иерархических систем — принцип Питера:

"Каждая иерархическая система стремится к тому, чтобы все уровни управления в ней были заняты некомпетентными людьми".

Закон — "железный". На нем и Советский Союз развалился, и Британская империя накрылась. А уж сколько американских корпораций...

* * *

Так что, мне дали передышку. Ночь коротка, они уже кучу времени потратили. Пора запускать следующий акт ритуала.

"Шоу — маст гоу".

Все волхвы уселись на землю, подогнув под себя ноги. Один из них всунул пальцы себе в рот, что-то ухватил там и начал вытягивать. Тянет и тянет. Я бы и рот открыл. От удивления.

Только от ремня рот у меня и так не закрывается. А он тянет и тянет. Что-то длинное, тонкое, белое. Глист?! Кишки?! Чуть не вывернуло. Волхв остановился, оглянулся и провёл пальцем по этому... извлечённому. И это... зазвучало! Струна!

"Нету палка, есть струна

Я хозяин вся страна"

Резкий, жужжащий звук проплыл над поляной. Сразу снова стало тихо.

Дзз-з-н-нннь...

Волхв повторил. Выше тоном. Звук нудный, зудящий, свербящий.

Ещё щипок пальцем — зудение повышалось и ускорялось. Начало ломить зубы.

Начались "переборы" — струна не ограничивалась одной нотой. Совершенно не гармонически, какофонически волхв начал выдавать последовательности из двух, потом из трёх нот.

Та-ти-ту, та-ти-ту, та-ти-ту...

Становилось страшно, что-то нечеловеческое. Чужое и чуждое. С каждым разом тональность поднималась. Уже почти визг. Вот он ещё раз дёрнет и струна лопнет.

Вдруг у меня за спиной запел голос. Точно попадая в тональность последней ноты чистый мальчишеский голос, повторил её и пошёл дальше, ещё выше.

Пение без слов, чистый вой.

Вой... ну не знаю.

Я бы сказал — вой звёздного одиночества. Безграничного. Безвременного. Безысходного. Ничего — нет, и ничего — не будет. Нигде и никогда. Тоска. Жалоба на эту тоску, на это одиночество. И угроза тому, кто попытается даже не избавить от одиночества, а просто... быть. Быть где-то в этом мире.

Нарушить единственность.

Голос пропел четыре такта, смолк. И в полной, мёртвой тишине, где единственный звук — шипение пламени костров, стукнул бубен.

Среди волхвов уже не было старого полуслепого, полусогнутого плохоходящего деда — был медведь. С бубном.

Здоровенный, примерно метр в диаметре, бубен. Медведь послушал звук, наклоняя к этой "тарелке" голову. Покачал головой.

Один из его помощников подал кувшин. Медведь наклонил бубен и налил в него молока из кувшина. Потряс, покачал перед собой, чтобы равномерно расплескалось. Коротким, резким движением выплеснул молоко через левое плечо прямо в костёр.

Только в этот момент я разглядел пальцы, ухватившие обечайку инструмента. Так это не медведь! Это же дед в костюме медведя! Но ведь он тут только что был почти развалиной, еле ходить мог. А рост такой откуда прорезался? Впрочем, роста добавилось от медвежьей головы. Дед наверняка смотрит в открытую пасть, а дальше просто череп медвежий.

Но динамика, пластика?! Он же сам стоять не мог только что! А тут такой резкий мах через плечо...

Дед перевернул бубен другой стороной, плеснул и сюда молока. Повозил пальцами, что-то напевая под нос. Снова резко сбросил излишки молока. Уже в другой костёр, через другое плечо.

Костюм — костюмом, но почему он стоит ровно, прямо как молодой?! И ещё: у него на ногах штаны из медвежьей шкуры, с когтями. Комбез такой. Наверное. Но я никогда не видел комбезов с когтями, которые подбирались. При движении деда хорошо видно: когти поджимаются, вцепляются в землю для устойчивости. А потом отпускают, расслабляются.

Мотивчик, который дед курлыкал себе под нос, распространился среди присутствующих. В толпе зрителей его начали подтягивать, ещё тихо, вполголоса. Такое... ритмическое мычание с закрытыми ртами.

Дед повернулся к зрителям спиной и пошёл к идолу. По коридору между костров. Костры резко воспрянули. Пламя поднялось, загудело в другой тональности. Мощнее.

Дед пошёл змейкой. Шагнул в левый. В костёр. Почти в пламя. Остановился у его края и взмахнул бубном. Держа его горизонтально, пронёс насквозь. Будто срубил языки огня. Пронёс — и огонь поднялся следом. Выше прежнего.

Шагнул к другому костру, одновременно переложив бубен в другую руку и перевернув его. Снова пронёс его через огонь. Следующий шаг. Здесь снова запела струна. Пока ещё тихо, под сурдинку. Начала звук и оборвала. И так на каждом шаге, повышая и громкость, и тональность.

Дед уходил между костров к Идолу, мне его закрывало пламя, я вглядывался в просветы костра до боли в глазах, до слез. Там что-то происходит, что-то очень важное. Главное. А мне не видно.

Вот Сухану видно, его столб прямо напротив прохода.

Вид напарника впечатлял: широко открытые глаза, отвалившаяся челюсть. Он весь вытянулся туда, к огненным воротам. Но... ремни не пускают.

Вот это, вид привязанного к столбу, висящего на связанных руках и тянущегося всем телом вслед колдуну мужика, несколько привело меня в чувство.

Мы сюда зачем пришли? — Производить выемку душ. Наши души будут вынимать. Сухан, похоже, для этой... "экстрадиции" вполне созрел. А со мной... Не-а, лядины лядские, мне хоть какой цирк покажи, а душу вынуть не сможете.

Потому что у меня души нет.

Не-ту-ти. У меня вместо души — психо-инфо-матрица.

"Нельзя объять необъятное".

Тем более — нельзя "отъять". Отсутствующее.

"А ударник гремит басами

Трубач выжимает медь

Думайте сами, решайте сами

Иметь или не иметь".

Вот я и не имею. А дальше решать вам — сможете вы мою матрицу вынуть, проглотить и переварить. Или — подавитесь.

Моя матрица представилась мне в виде такого... кубика Рубика. Непрерывно перещёлкивающего, меняющего расположение окрашенных квадратиков на своих гранях.

Волхв в медвежьей амуниции в моей воображаемой картинке задумчиво рассматривал это чудо технологии и геометрии. Потом открыл пасть и попытался проглотить. Ага. Я повысил скорость мелькания окрашенных фрагментов, добавил оттенков красного. Некоторые квадратики разогрелись и светились от жара.