Отставка — и "пёс цепной" уже не имеет "ценных указаний", не имеет "ошейника хозяйского". Но стиль жизни, способ мышления сохраняется.
Ракета класса "земля-воздух", потерявшая связь с центром управления и с неработающим устройством самоликвидации. Как та "украинка", которая, после пуска на полигоне в Крыму, при ясном небе завалила нормальный, полный пассажиров лайнер у Новороссийска.
"За Россию и свободу ..."
"Русь" — это только княжие. "Свобода"... — да нет тут такого! Есть — воля. Светлого князя, господина, хозяина, начальника. У остальных могут быть только своеволие, глупость и дерзость. Которые надо давить.
Он же не виноват в том, что вокруг ещё не доросли, что некому было его научить: "Это сладкое слово — свобода" и "лишь бы была Россия". Не виноват. Но невиновность не является основанием для освобождения от наказания. Наказание — вот оно, в моём лице.
А за что? — А ни за что — сложилось так.
Как-то жизнь свела меня с одним зекой. Расклад был такой, что просто "пальцы гнуть" нам быстро стало не интересно. После выкушанной первой литровки пошёл нормальный разговор. За жизнь. Мне было интересно послушать, ему интересно вспомнить. Вспоминал он как "вскрывались" подследственные в 80-х годах в Крестах.
"Вскрывались" — это когда вены вскрывают.
Как режут себе бритвочкой вены на руках неуравновешенные девушки — приходилось видеть. С тех пор вид "Невы" или "Спутника" в женских руках всегда... напрягает.
В Крестах вскрывали вены по-мужски — в паху. Если просвет кровеносного канала прорезан полностью, то через 10-20 минут на полу полведра крови и смерть.
Зека вспоминал своих сокамерников. Все попали примерно за одинаковое, делали и на воле, и в следственном изоляторе всё примерно одинаково. Одни выжили, другие умерли. За что?
Нормальный человек из начала третьего тысячелетия живёт в довольно устойчивых, относительно мало и предсказуемо изменяемых условиях. Чумы нет, разбойнички не режут на дороге. Землетрясения, цунами... "Не знаю где, но не у нас...". Пожары... да, это наше исконно-посконное. Но есть МЧС, страховые компании, помощь из федрезерва...
И человеку кажется, что у него "всё под контролем".
"Всё схвачено,
За всё заплачено".
Это — иллюзия. Шаг в сторону. Даже не твой — кого-то рядом, или вообще на другой стороне планеты, и ты вылетаешь в новую ситуацию, в новую жизнь. Где "ты — никто, и звать — никак". И приходится снова становится "кем-то".
Потом снова врастаешь, укореняешься, с тобой снова начинают здороваться на улице, уже понимаешь "как здесь ходят, как сдают" и кто именно это делает. Снова начинает казаться: "Всё схвачено".
Я не знаю что лучше: жить в иллюзии на одном месте, или раз за разом создавать, строить себе эти иллюзии заново. Уже понимая их иллюзорность.
Русская народная мудрость в этой части неоднозначна.
"На одном месте и камень мхом обрастает".
Во мху — тепло. Только что-то не нравиться мне перспектива стать булыжником обомшелым.
"Под лежачий камень и вода не течёт".
А под "не-лежачий" — течёт? Кому-то нравиться сидеть задницей в проточной воде? Я понимаю — лучше, чем в стоячей, но, может быть, попробуем сеть на стул?
Понимание того, что человек не может управлять обстоятельствами своей жизни, что к каждому слову о собственных планах, хоть бы: "Сегодня я лягу спать рано", нужно добавлять: "Если на то будет соизволение аллаха" приходит к моим современникам с возрастом и опытом.
Здесь оно закладывается изначально, "с молоком матери".
Понимание, точнее — ничем не обоснованная убеждённость в том, что человек может управлять своей жизнью, у моих современников — с детства. Триста лет гуманизма, протестантизма, большевизма.
"Человек — это звучит гордо", "Человек проходит как хозяин"...
Здесь — нет.
Мономах в своём "Поучении" постоянно плачется: "и вот я, ничтожный раб божий, единственно уповая на милость его...". Так здесь — постоянно и повсеместно.
И ни тут, ни там нет третьего: человек может и должен управлять своей жизнью. Может и должен. Насколько ему хватает его собственных сил и умения. Не более и не менее, без иллюзий.
Но... это уже мудрость.
* * *
Дед Перун мудрецов всегда полагал "дерьмом жидким": "если вы такие умные, то почему строем не ходите?".
Вроде бы "не-мудрость" — не преступление. Но стремление построить свою сельскую жизнь по образу и подобию строевой... Гридни бы кинулись защищать своего командира. Грудью, ценой жизни... Присяга, воинское братство, сохранение единоначалия и боеспособности.
А смерды владетеля — нет. "Хозяин — барин". Хочет бабу свою зарезать, хочет драться — его дело. Боярич со слугами на владетеля напал — а мы причём? "Паны дерутся — у холопов чубы трещат". А оно нам надо? От этого чего, сенца прибавится? Нет? Ну, на "нет" и суда нет. У вас там дела боярские, нам невнятные. А шишки-то у нас будут.
В разные времена сходилось так, что надобно мне было "поднять народ". Бывало и так, что и из народа иные рвались "подняться". Ну, самых-то буйных да резвых я прибирал. Кого - в землю, кого - себе в службу. Однако же, как бы прельстительно "поднять народ" не гляделось бы по надобностям сиюминутным, как бы советники мои сиё не советовали, но удавалось мне удержаться. Ибо втянуть смердов в споры да свары вятших — есть дело худое и вредное. И народу худо, и вятшим.
Не трогайте людей мирных для дел воинских, не гоните овец волков затаптывать. То ваша забота, ваше дело, чтобы мирные люди мирно жили. И несчастья воинские их не касались.
Тот же воинский, походно-строевой стереотип довлел Перуну и в отношении с жёнкой.
"Мы берегли свою свободу.
А сберегли мы не её,
А одиночество своё".
Сводил бы он свою бабу под венец, и мог бы убивать её спокойно. А так нарвался на виру, дал мне кончик, за который я потянул и вытянул. Всю Пердуновку. И его смерть. Потому что, измениться он не может и не хочет. Потому что, он твёрдо уверен: "удар сокола" в голову никто не переживёт.
И он прав. Я — точно не переживу.
Поэтому единственный выход для него — умереть. До возможности нанести удар.
Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Иначе... мне могилку можно копать маленькую.
Но вот немедленное исполнение вынесенного приговора... как-то я... не умею.
Нет, убивать я здесь уже научился. Количество жертв... можно звёздочки по всему фюзеляжу рисовать. Но это всё было как-то... спонтанно. Как-то... не заблаговременно спланировано. Даже "горлолом" в отравительской веси — меня в тот момент ещё трясло от попытки селян и селянок "умиротворить" меня до полностью дохлого состояния.
А тут как-то... Спокойно, где-то даже академически: "Вот этому персонажу надлежит закончить своё пребывание в юдоли земной. Выбирайте наиболее подходящее время, место, способ, обстоятельства". А я знаю — какие это "наиболее подходящие"? А, может, не надо, может, обойдётся как-то?
Ну, поумнеет он, образумится. Поставит свой немалый боевой опыт на службу прогрессу и развитию в моём гуманистически мыслящем лице? Или просто будет добывать "хлеб насущный в поте лица своего"? Я ему земельку дам, коровку. Неволить сильно не буду, податями давить или, там, повинностями. Бабу подберу не такую... стратегически мыслящую. А? Ведь грех же смертный!
Смертный грех, если кто не знает — который смертью не смывается.
Засунь себе, Ванька, свои самокопания... в место для самокопания. А поскольку "смертный грех" остаётся на душе и после смерти, то и убивать деда будешь ты сам. Потому как у туземцев — душа. А у тебя — только психо-матрица. Потому что они верят в бога, в загробную жизнь, в Страшный суд.
"Боже сильный, боже правый".
Не в смысле: "не левый", а в смысле... ну точно не "левый"!
А я люблю вспоминать "Непричёсанные мысли" Ежи Леца:
" — Верите ли вы в бога?
— Конечно. Если он есть"
Так что у тебя, Ванюша, не "только психо-матрица", а "ого-го какая штука!". Существенно повышает свободу личности. В части очистки мира от других личностей. Плохих, гадких, вредных.
Свобода ассенизатора: "Всё дерьмо — ваше. И ни в чём себе не отказывайте".
"Дерьмо" в моё отсутствие на заимке, было уже подвергнуто первичной переработке. Несколько неожиданным образом. Я же велел Ноготку сделать так, чтобы "сладкая парочка" более не бегала. Кудряшок лежал во дворе на земле на животе и скулил. Ноготок сидел у него на спине и старательно заматывал ему ступню тряпкой. Вторая уже напоминала надетый музейный бахил.
— Это что?
— Чтоб не бегал.
Это я и так сообразил. Только не понял, как обувь, принятая к обязательному ношению в зонах вакуумной гигиены, решает проблему излишней свободы перемещения своего носителя. Николай немедленно кинулся просветительствовать:
— Ты ж сам рассказывал. Про каких-то поганых, ногаев что ли. Они-де, непокорных полонянок в степи бросают. А прежде разрезают им подошвы, набивают в разрез сечённый конский волос и зашивают. Не убежишь. Мы так и сделали. Только ж он тебе живой надобен. Вот мы раны подорожником обложили и тряпками всё замотали. Вроде, и ходить не сможет, и сам не сдохнет.
Прогрессор хренов! Думать же надо когда рот открываешь!
Что ты тут вообще хорошего спрогрессировал? Дамские чулочки с лифчиком, "убийство при попытке бегства" да "следственный эксперимент". А, ещё — публичная порка взрослого свободного человека плетью по голой заднице. И — "махнём не глядя" для превращения уважаемого владетеля, боевого ветерана в раба, в холопа.
Единственное полезное: коса-литовка. Да и то — только два опытных экземпляра. Кпд у моего прогрессорства — как у паровоза.
И вот: "нарезка ступней непокорного пленника по-ногайски".
Интересно: прогрессорство всегда подразумевает внедрение чего-то доброго, прогрессивного в целевое общество. Только предки, как и потомки, дети наши, всякую гадость, негатив ловят на лету, а вот что-то позитивное, добропорядочное, упорно не воспринимают.
— Ты вот не сказал — как разрезы вести. Так мы прикинули и сделали: два — поперёк пятки, два — поперёк по подушечкам и под пальцами. Как думаешь — хватит? Или надо ещё и вдоль резать?
Здорово: мой ливер уже не реагирует на такие подробности.
Сильно ты, Ванюша, изменился. История с кузнецом весьма... продвинула. Вот, сделал единственное полезное дело — косу построил, и уже привык. Привык, что живых людей можно резать, можно забивать кнутом до смерти. Если дело и дальше так пойдёт — к первой паровой машине уже и массовой забой безоружных пленников по Тамерлану станет нормой жизни.
— А бабёнка где?
— А вона, в углу.
В углу двора к столбу забора была привязана Кудряшкова жёнка. От вчерашней весёлой, резвой, светившейся от счастья девчушки, остался только общий рост. Без одежды, с распущенными, свалявшимися в космы волосами, с расцвеченными синими полосами спиной, ягодицами и ляжками, с потёками засохшей крови на внутренней стороне бёдер и под носом, она имела странно пятнистый вид. Над ней кружил плотный столб жужжащих мух.
— Мы её, стало быть, за руки к столбу подвесили, выпороли маленько прутом, да и навозом конским жидким обляпили. Постоит маленько на солнышке, мух покормит — в разум войдёт.
А вот это вполне местное, святорусское. Без моего прогрессорства.
* * *
И надолго: точно воспроизводит картинку, которую один из русских писателей описывает в середине 19 века при посещении поместья своего соседа. Кстати, российского дворянина, милейшего человека, не чуждого изящной словесности. Там у столба стояла голой и кормила навозных мух девочка-служанка. Что-то она с одеждой барина не так сделала — то ли кальсоны барские не погладила, то ли наоборот — подгорели они под утюгом.
* * *
Глава 81
Я как-то отвлёкся, как-то подзабыл про деда Пердуна. Но тот напомнил: стоя на коленях посреди двора, выплюнул, наконец, русскую землю. Которой я его накормил. И возвысил голос.
"Не могу молчать".
Не можешь — не молчи. Но зачем же обязательно материться?
Всё, Ванюша, слушать этот поток оскорблений лично ты можешь без ограничений. Этот кусок говорящей протоплазмы может и дальше сотрясать воздух, потому, что оскорбить тебя он не может. Как воронье карканье.
Но есть люди вокруг. Для них этот бред акустический — плевок тебе в лицо. Если ты это пропустишь — они так и запомнят: бояричу Ивану можно и в морду харкнуть. И он — утрётся. Где, как, когда это ошибочное представление даст отдачу — неизвестно. Можно ли будет "вправить мозги" простым разговором или придётся забивать кнутом до смерти, как того же кузнеца — один бог знает. Не хочешь терять своих людей — не давай им оказаться в ситуации, когда тебе придётся выбивать из них иллюзии.
— Деда — к столбу.
— Как бить-то? Плеть брать или кнут?
— Нет, Ноготок. Это не твоя работа. Мне Сухана учить надо. Ну, мертвец прямоходящий, бери свой дрын быстролетящий.
Я чту закон. Я не империалист-колонизатор — я чту законы той местности, где нахожусь. Это британский министр может сказать по случаю законодательно обоснованного отказа России выдать подозреваемого в убийстве: "Когда Великобритании нужно — многие страны и собственные законы меняют".
А я на "Святой Руси" следую "Русской Правде". Там сказано: хозяин может убить своего холопа. Без объяснения причин — как отказ американского посольства во въездной визе.
По "Правде" есть ситуации, когда господин обязан казнить раба, есть ситуации, когда господин обязан казнить всех рабов и рабынь в доме. Но это обязанности. А право — в любой момент любым способом по своему усмотрению. Право собственности над имуществом, "орудием говорящим", скотинкой двуногой.
