Алтарь Святовита

Андреас обвёл взглядом собравшихся братьев-рыцарей. По правилам конвента все участники были равны и имели право голоса. Но в данной ситуации, не первый год знающие друг друга рыцари, кроме двух новичков, прекрасно понимали, что в условиях похода, единоначалие незыблемо и вице-ландмейстер уже принял для себя решение. А если прибавить тот факт, что Андреас фон Вельвен считал себя непревзойдённым мастером по раскрытию правды, то когда он говорил 'предположение', это можно было считать утверждением. Перечить самому, дураков не было. Зная всё это, предводитель тевтонцев внутренне наслаждался такой ситуацией. Ему очень нравилось кого-нибудь поучать и выводить на чистую воду. И сейчас, он ждал только единственного слова против, чтобы тут же доказать свою правоту.

— Кхе, кхе, — прокашлялся Генрих Штанге. — Насколько я помню, мы отправились в поход на помощь епископу Герману. Войско новгородского короля сейчас находится где-то недалеко на юго-востоке от Дерпта. Причём тут Самолва? Она вообще на той стороне озера. Нам надлежит придерживаться установленного плана и идти на соединение с союзниками.

'Как слепые котята, дальше собственного носа не видят, — подумал про себя Андреас, — братьев надо обучать, не только мечом махать, а ещё основам тактики и стратегии. На будущий год обязательно привезу книги из Рима'. С этими мыслями Андреас вплотную подошёл к Штанге.

— Притом, дорогой мой Генрих, что новгородскому королю уже не нужен Дерпт. Он понимает, что не сможет удержать его и только потеряет свои лучшие войска. Герман это никак не возьмёт в толк, но то, к лучшему. Смотри на карту. Русские повернут обратно и мы должны не дать уйти Александру к устью реки Желча, откуда он с лёгкостью добежит до самого Новгорода со всем награбленным добром. Мы обязаны вынудить его отступать к Пскову, а когда их войско растянется — нанесём удар. Поэтому мы и идём в Самолву. Оттуда можно контролировать всё озеро. Кстати, в Самолве сидит Гюнтер Штауфен, Рудольф был с ним на Неве и знает, что он из себя представляет.

— Образован, невероятно хитёр, амбициозен и очень опасен, особенно в бою на мечах. Мне он сказал как-то, что прибыл сюда завоевать себе землю, а яблочко от яблони далеко не падает. — Выдал информацию Рудольф, и по знаку вице-ландмейстера закрыл рот.

— Так вот, в его лояльности я немного сомневаюсь, посему наше присутствие должно напомнить ему, что нового епископства Орден не допустит. Это первое. Второе; Герман просил защитить Дерпт, мы защитим. Каким образом это будет сделано, по-моему, это наша забота. И последнее, без похищенного янтаря обратной дороги нам нет. Только в этом случае наша миссия будет успешной.

— Всё равно, мне непонятно. — Забормотал Штанге. — Почему Александр будет отступать? А если он разобьёт войско епископа на этих днях?

— Да и пусть. Не это сейчас главное. Александр получил подброшенное письмо, и как мне доложили, он отправил к Герману переговорщика. Значит, он глуп и слаб, раз стал думать о мире. Запомните! Победитель принимает капитуляцию, побеждённый заикается о мире. Только так и не иначе. Сворачивайте лагерь, мы выступаем.

— Heilen-Wehren-Helfen — хором прокричали свой девиз тевтонцы, и вышли из шатра вице-ландмейстера.

Рудольф немного задержался и, дождавшись, пока последний командир выйдет из шатра, задал вопрос: — Андреас, а ты знаешь, что Фридрих в прошлом году послал в Ливонию своего эмиссара Геца?

— Да, я слышал об этом. К чему ты мне это говоришь?

— Может, ты слышал, — с лёгкой иронией в голосе, — что в Равенне Гец стал кардиналом?

— Нет. — Тревожно ответил Андреас.

— А это так, я точно знаю.

— Странно всё это. Уж не думаешь ли ты, что Гец прислан на замену Герману, а Штауфен его военная сила? Если это так, то нам стоит опасаться швабца больше чем новгородского короля.

— Всё может быть. У меня в Дерпте свой человек. Со дня на день я жду от него весточки с подробным отчётом.

— Как интересно получается, Рудольф. После серии предательств, Фридрих перестал доверять многим. Даже тем, кому верил безоговорочно — нам. Куда катится мир? Пошли, слуги сейчас будут упаковывать шатёр.

Спустя час, тевтонское войско покинуло поляну. Передовой отряд немецкой разведки, состоявший из чуди, словно ищейка, вынюхивающая следы зверя, чуть ли не наступала на пятки десятку Кербета, подобравшего троих новгородцев. Русские уходили по замёрзшему болоту, чтобы после полудня выйти к Ахье и уже по ней, извивающейся ледяной дороге, достичь рати Ярославовичей. Там новгородцы сделали привал. Сазон выпросил у Кербета кое-что из одежды и оружия, изъявив желание вернуться, брата похоронить. Понимая, что в данной ситуации троица беглецов только станет помехой, десятник и слова не сказал. Каждая минута была дорога. Отдал всё, что просили и, попрощавшись, пустил лошадь в галоп, задавая темп всему отряду.

Ранним апрельским утром в русском лагере близ селения Ляэнисте было тихо. На краю лагеря, рядом с водой, у коновязи переминались с ноги на ногу лошади, раздавалось фырканье и редкое ржание. За поваленными верхушка к верхушке соснами, рядами стояли палатки новгородских отрядов. Возле них дымили костры и были видны скучающие караульные, с арбалетами в руках. Слева от палаток, были видны наспех отрытые землянки изобилующие лапником вместо крыши, и богатые шатры суздальской знати, окружённые санями. Ближе к холму, окаймлённому рукавами реки Ахья, юрты степняков. На вершине холма, насыпанном самим Калевипоэгом, который по преданию притащил в подоле своей рубахи землю, дабы устроить ложе для отдыха, когда возвращался с торга из славного города Пскова (да, да, не удивляйтесь, археология исследует в тех местах кльтурные слои с отметкой до нашей эры), пестрел красновато-синими полосами шатёр Александра. Солнце ещё только собиралось вставать, осветив небосвод на востоке, как чудом уцелевший петух прокукарекал о начале рассвета, гордо выпятил грудку, потряс шикарным гребешком и лихо слетел с жердочки, прячась в поленице сложенных дров. До Пасхи оставалось ровно двадцать дней.

Десяток всадников неспешно приближался к лагерю, объезжая дугой заваленные деревья — от греха подальше. Новгородцы с недавних пор стали окружать свой лагерь ловушками и волчьими ямами. Подъехав к промежутку между стволами, обозначавшими что-то вроде въезда, перекрытым кривоватой рогаткой, всадников остановил хриплый и очень требовательный голос.

— Стоять! Кто такие? — Крикнул караульный. — Стоять я сказал! Ща стрелу пущу.

— Ты давай дорогу освободи, да поживее. Кербет меня звать, слыхал про такого?

— Слыхал, — недовольно забурчал караульный, отодвигая толстую жердину с кольями. — Давайте по одному.

Наконец, кавалькада спешилась у подножья холма, встреченная охраной княжьей дружины. Кербета просили обождать, пока будят Александра. Ехавшие всю ночь, благо погода позволила, уставшие воины уселись у костра и вскоре задремали, пока их командир ждал с докладом о разведке. На самом деле, в шатре у князя сидел гонец из Дерпта. Герман соглашался на мир, но выдвигал заведомо невыполнимые условия. Одним из них, была отправка заложников из семей новгородской знати в Оденпе. Разочаровавшись, Александр отпустил гонца и принял доклад разведчика. А уже в шесть утра все сотники похода собрались на большой совет. Князь заметно нервничал, крутил свой меч, как юлу, уперев его кончик в землю, придерживая пальцами яблоко рукояти. Было видно, что Ярославович расстроен, недоволен и ищет кого-нибудь, дабы сорвать на нём свой гнев. Тем не менее, приглушённым голосом Александр начал:

— Сегодня получены сведения, что немцы в двух переходах от нас. Идут с юга.

Сотники переглянулись, руки инстинктивно потянулись к поясам, и не найдя искомого оружия дружно посмотрели на подставку, где до входа в шатёр были приторочены мечи. Князь повысил голос.

— Отряд Домаша Твердиславича, брата посадника, посланный нам на помощь, вырезан тевтонцами. В живых осталось трое — и то благодаря Кербету.

Александр умолчал об истинных целях побитых новгородцев. Домаша уже не вернуть, пусть лучше так будет. Голос нарастал.

— Епископ Герман призвал датчан, нанял латгалов и выдвигается из Толовы к Ахье, навстречу немцам. И всё потому, — голос князя набрал полную силу, — что Святополк Поморский блудит с новой наложницей, вместо выполнения своих обещаний. Проклятье! Надеяться не на кого. Мы уходим домой, но не просто так. Сначала накажем епископа. Слушай приказ, — князь с силой вогнал клинок в землю. — Сворачиваем лагерь немедленно. Всё мешающее быстрому продвижению, отправляется к устью Желчи. В обозе оставить минимум продовольствия. Идём к Омовыже. Будем готовиться к битве.

— Князь, зачем на север? — Возмутился Михайло Сытинич. — Дадим бой здесь. Силищу-то какую собрали.

— Нет! Будем биться в том месте, где сможем реализовать все наши преимущества. На реке мы слишком уязвимы. Нет места для манёвра конницы. Данов и чудь одолеем, а немца не сдюжим.

В шатре тут же поднялся гам, обобщением которого была мысль о непобедимости русского воинства, но князь уже никого не слушал. Дальнейшее обсуждение его не интересовало. Пелгуй подводил походного коня к шатру и Александр обдумывал речь, которую он произнесёт перед войском, воодушевив бойцов на кровавую сечу.

Покинул Ляэнисту, русская рать разделилась на две части. Пахом Ильич повёл обоз с реквизированным у эстов добром на семидесяти санях на восток, через Изменку и Самолву к Желче. Ярославовичи, взяв только продовольствие, отправились на север, угрожая Дерпту внезапным наскоком, как это было восемь лет назад. Принял бы это решение Александр тремя днями раньше, смог бы успеть повторить рейд отца, но в этот раз эсты соорудили засеки прямо на льду реки. Чудь стала вести партизанскую войну со всеми атрибутами коварства и внезапности. Авангард русской рати несколько раз попадал в засады. После стычек знахари хватались за голову — стрелы были отравлены. Потери стали расти, особенно в лошадях, а воины перестали снимать доспехи, заметно снизив темп перехода. Вдобавок ко всему, на второй день пути войско лишилось практически всего провианта. Вялламяги из Парапалу со своими сыновьями пустил лишь три стрелы с подожженной паклей в сторону вставших на привал новгородцев. Одна из них расколола горшки с конопляным маслом, а остальные устроили большой костёр, где сгорела вся мука с крупой. Испуганная лошадь с горящим возком страшная штука. Потеряв продовольственный обоз, рать Ярославовичей была вынуждена повернуть к Чудскому озеру. Разбить противника поодиночке оказалось невозможным. Третьего апреля князья провели ревизию оставшихся запасов продуктов, сократили рацион и вспомнили про Пахома Ильича. Его обоз, по всем подсчётам, уже должен был быть в районе Самолвы. А это — худо-бедно одного мёда пять саней. То, что новгородского боярина послали сбить след немцам, князья старались не брать в голову, сам напросился. Кербета срочно послали с письмом в Самолву. Новгородский князь просил боярина задержаться у зятя и подготовить любой возможный запас провианта, а в случае если Гюнтер согласится поддержать объединённую рать, то обещать ему всяческие блага от его имени. Гонец от князя был совершенно случайно встречен возле острова Городец, когда я, Гюнтер, Нюра с отцом и Снорри гнали по льду лисиц. Буквально через час в моей башне был составлен ответ, и Кербет умчался обратно, везя с собой проект договора. Сам же Пахом Ильич, склонившись над картой, высматривал земли на север от Самолвы, вплоть до устья реки Нарова, где проживали немногочисленные племена с одноимённым с рекой названием. Дани с них новгородцы собиралось мизер, а учитывая нестабильную ситуацию на юго-восточных рубежах и невозможность защиты западных от датчан, данные земли вообще находились под угрозой потери. Их и предложил, после согласования со мной, приобрести для себя Гюнтер, в обмен на продовольствие, амуницию и военную помощь в войне против ливонцев. Действуя по заранее оговоренному плану, мы подготовили договор, переданный с Кербетом, и условились о посыльном, который встретит и проведёт интендантов до условленного места. Оставалось только оценить прибрежные леса с многочисленными болотами да победить в войне. В душе Ильич надеялся, что война уже закончена, но, украдкой посмотрев на меня, с сожалением покачал головой.

Кербет не проскакал ещё и половины пути, как из ворот замка стали выезжать посыльные. Один из них последовал в сторону Собольничего берега. У него не было ни длинного копья, ни крепкого, окованного железом щита. Всадник был невысок, на голове имел шапку-ушанку с чёрным кожаным верхом, плечи покрывал тёплый дорожный плащ с капюшоном, а внушительные меховые рукавицы, державшие поводья, были прикреплены эластичными тесёмками к рукавам куртки. На боках лошади пузырились перемётные сумки, возле седла торчала рукоять меча, а ближе к шее скакуна свисали две кобуры с выглядывавшими из них рукоятями арбалетов пистолетного типа. Вроде и не было на всаднике заметного глазу доспеха, однако никакая стрела, попади она в туловище наездника, не смогла бы пробить жилета, поддетого под пуховик. Павел ехал нехотя, с заметной ленцой отдавая команды лошади, часто поглядывая в сторону таверны, наверно, самого большого после замка строения, где недавно разместились два десятка литвин. Он хотел быть среди них, среди рыцарей-меркурьевцев, но не получилось. А ведь как всё хорошо начиналось: со Свиртилом договорился, госпожа Нюра дала согласие, сам князь был не против. Если б не дядя княжны... Юноша ещё раз представил, как ему, забрызганному чужой, и возможно, немного своей собственной, капающей из наспех перевязанных ран кровью, вручают рыцарские шпоры. И, уже будучи рыцарем, он непременно привезёт из далёких земель красавицу-невесту, куда-нибудь поближе к Самолве, чтоб недалеко от дяди Воинота и от Трюггви.

Когда колонна русских войск подходила к острову Пийрисар, Кербет уже передал все бумаги князю.

— Гюнтер Штауфен предлагал свою помощь, — сказал брату Александр, — вот и настало время воспользоваться его предложением. Пополним запасы, передохнём, заодно посмотрим, что за силу представляет этот Штауфен, князёк Самолвы.

— Бой там дадим? — Спросил Андрей.

— Брат, скажи мне, ты веришь в предсказания?

— Да. Хоть церковь и отрицает их, но ведь сбываются же?

— Вот и я верю. К сожалению, всё уже предначертано. — Александр положил свою руку на руку брата. — Через два дня, Андрей. Всё будет хорошо, верь мне.

К полудню четвёртого апреля русские войска вышли к усадьбе Воинота. С едва заметным, почти нулевым уклоном к замёрзшей воде, на полсотни метров простирался поросший тростником берег. Со стороны озера было невозможно разобрать, где начинается земля, а где граница ледяной глади. Ветер с берега колыхал стебли, отчего развесистые поникшие метёлки покачивались буро-желтоватыми волнами, закрывая собой небольшую поляну перед лесом. Проводник помахал флажком и, дождавшись ответного сигнала, направил своего коня прямо в высокие заросли тростника. На поляне уже ждали. Барон Воинот в окружении двух смердов, восседавших на низкорослых корельских тарпанах, сторожили от лесного зверья волокуши с продовольствием. Солёную и копчёную рыбу привезли из Самолвы ещё утром. А вот корзины с хлебом — только что.