| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Если бы что-то приключилось в пути с телегой, за четыре часа он бы дошёл до Дютьково пешком, — высказался товарищ Сергей, выяснив, подробности. — В крайнем случае, можно отправить делегата с донесением, а он заодно посмотрит вдоль дорог.
— Это удивительно здравая и логичная мысль, — согласился с мнением брата капитан, и в который раз крикнул в открытый люк: — Рославцева ко мне!
Вскоре из прямоугольного отверстия показалась голова в казачьей терской папахе. Лицо — находка для приключенческого кинематографа на роль отрицательных героев. Произнеси он сейчас фразу: 'Всех зарежу, один останусь', — даже Станиславский бы поверил.
— Анатолий Фёдорович, — обратился к нему капитан. — По дороге из Кубинки сюда пропал офицер из штаба дивизии.
— Командир из штаба, — шёпотом поправил брата комиссар.
— Разыщи!
— Сделаем, Александр Дмитриевич, — бодро ответил Рославцев и скрылся в проёме люка.
— Не удивлюсь, если у него под полушубком черкеска с газырями и кинжал, — произнёс я. — Где вы его нашли?
— В октябре далёкого четырнадцатого года при формировании Кавказкой туземной дивизии из 33-го корпусного Авиационного отряда были прикомандированы военные лётчики. С командиром звена Рославцевым служил его четырнадцатилетний сын Толик и оружие у него наградное.
— Это не то ли поручик Рославцев, который вывез раненого кабардинского князя с вражеской территории?
— Он самый. Князь оказался настолько тучным, что пилоту пришлось высадить сына и потом возвращаться уже за ним. Странно, что вы помните эту историю.
— Отнюдь, — ответил я. — Мир воистину тесен. В нашем музее ОСОАВИАХИМа смотрителем-экскурсоводом служит бывший инженер-механик авиационного отряда. Дети создали подвижный макет-диораму этого события по его рассказу. Я сам привозил им электромоторчик, а в классах труда кабаловской школы отлили фигурки и пошили одежду. Это первый случай использования авиации при транспортировке раненых. Проект хотели на выставку в Москву отправить, но война. Если у Анатолия остались фотографии, я могу сделать копии и добавить в экспозицию.
Александр в недоумении посмотрел на брата. Истина оказалась далеко за гранью области допущений, на основании которых его мозг был готов строить гипотезы.
— Музей? — недоумённо переспросил он. — Рославцев белый офицер и воевал у Врангеля с Красной Армией.
— Разве это препятствие? — удивился я. — Через год, как научимся бить немца, в Красной Армии и про офицерский корпус вспомнят, и погоны к ним появится. Попомните мои слова. Сейчас как никогда нужно показывать преемственность РККА Русской армии. Начиная от полководцев и заканчивая тостами за Великую Русь.
Едва я успел закончить мысль, как раздался жуткий вой установленных на самолётах сирен, и серия новых взрывов донеслась до церкви. Вражеские 'юнкерсы' атаковали траншеи и к моему ужасу, находившаяся там пехота не выдержала. Бомбы падали с такой точностью, словно наводились по лазерному лучу. С колокольни отчётливо было видно, как ближний к пруду ДЗОТ скрылся за поднятыми ввысь комьями земли, как совершила неуклюжий кувырок 47-мм пушка. Сначала один, потом второй и наши французы побежали. Не все, но десятка полтора из сирийской роты, кто ползком, а кто и в полный рост прыснули по направлению к мосту, к зениткам.
— Сдаётся мне, — с горечью произнёс капитан, — в окопах завелись мыши.
Ходили слухи, что в Империалистическую, на Австро-Венгерском фронте, после оброненной генералом фразы, полковник опозорившегося полка привёз в подразделение десяток женских юбок и раздал офицерам. С тех пор упоминание о мышах считалось за весьма тяжкое оскорбление.
Спустя пару минут от злости и раздражения не осталось и следа. На синем небе сияло солнышко, невдалеке о чём-то мягко перешёптывались облачка, а мы, забыв про бинокли, блаженно щурясь и подбадривая наших лётчиков, наблюдали, как врезается в заледеневшую корку заводи не вышедший из штопора 'юнкерс'. Два истребителя с красными звёздами разогнали фашистскую свору, и низко пролетая над селом, ушли на восток. Повторной атаки так и не случилось и, раздав распоряжения, капитан поспешил на блокпост.
В здании церкви уже как год прекратились службы, но использовать первый этаж в качестве штаба де Кнорре не захотел, выбрав под него укреплённый блиндаж у моста, хотя купеческий дом с ёлкой как место ставки, подражая великому Кутузову так же оставался. У перекрытой щели на лавочке, дымя папиросами, его ожидали два су-лейтенанта, Дюваль и Жирар, подразделения которых омрачили всё настроение от сегодняшней победы. В руках у каждого было по исписанному листку — отчёту. Поддавшись вперёд, искрящиеся гневом глаза капитана впились в своего подчинённого.
— Так что вы думаете о наказании, Дюваль?
Су-лейтенант открыл рот и тут же закрыл. Потом вновь открыл его. Ни слова не вырвалось наружу.
— Я понял, — серьёзно сказал де Кнорре. — Спасибо за доклад, Дюваль. Проверьте зенитные пулемёты лично, чтобы в следующий раз они пугали немецкие самолёты не только своим присутствием. Теперь по молодому пополнению. Те, кто выполнял манёвр ползком, пусть уберут сожжённые у храма машины, а те, кто позабыл, как стоит перемещаться под обстрелом противника — отправляются на поле с белым флагом и соберут все тела.
Глянув на фамилии потерь, он добавил:
— Место захоронения на краю сельского кладбища. Наших отдельно. Я помолюсь за них. Вы можете идти.
Су-лейтенант Дюваль тактично напомнил:
— Сбежавшие из траншеи и попавшие под бомбы не христиане.
— Бог для солдат един, — обронил Александр Дмитриевич.
— У вас очень доброе сердце, капитан, — произнёс Дюваль, отдавая честь.
Как только первый су-лейтенант покинул курилку, Александр Дмитриевич резко повернулся, обратив свой взгляд на второго, с выступающим из-под финской шапки-ушанки орлиным носом. Долгое совместное бремя службы оставляет свой след, приобретая характер скитания по граням инфернальной ленты Мёбиуса — когда излишне повторять что-то много раз сказанное. Жирар прошёл с ним Индокитай и если не пуд соли съели с одного котелка, то около того. Но одно дело, когда оконфузились новобранцы и совсем другое, когда проверенный боец.
— Почему не пристрелил? — жёстко спросил он. — Только не говори мне, что правильность поступка определяется не тем, как хорошо или плохо он выглядит, а тем, каковы его последствия. Не каждый, кто служил со мной в Легионе был лучшим, но лучшие всегда служили со мной. Пусть так всё и остаётся.
— Солдат испугался немного больше, чем все остальные. Робер отличный миномётчик и взрывом бомбы его не пронять, но этот дикий вой сирены свёл его с ума. Он осознал, мой капитан.
Подскочив к подчинённому с прытью, удивительной для его возраста и должности, де Кнорре обрушил на су-лейтенанта град столь отборных выражений, что мало что понявший Жирар рефлекторно вытянулся во фрунт. В отличие от английского, язык Мольера не безнадёжен, но и он пасует перед русским. Выстраданный и отточенный на плацу русский-военный может передать и яркость, и колорит, и взрывной характер иронии, которую и уловить не с первого раза удастся из-за иносказаний.
— Ещё один подобный случай, — произнёс он в конце спича — и я заставлю всю роту носить юбки. Привяжите Робера верёвкой за ногу. Накормите солдат. Свободен.
Вернувшись в дом в мрачном настроении, Александр Дмитриевич нахмурился, точно старейшина туземцев, которому показали фокус с картами, не удосужившись разоблачением. За столом, укутавшись в лоскутное одеяло из-под которого виднелись босые ноги, сидела девушка. На натянутой у печи верёвке висела её мокрая гимнастёрка с ушитыми галифе и элементы белья не фабричного производства. Заметив вошедшего, она предприняла попытку встать и по-французски поприветствовать капитана, но вышло совсем не понятно. Всё-таки пытаться избежать простуды от переохлаждения парой глотков спирта не самая хорошая идея.
— Стоило отлучиться на часок, как прихожая завалена какими-то мешками ... кто эта мадмуазель? — раздражённо спросил капитан у брата, расстёгивая ремни и вешая полушубок на первый попавшийся гвоздь.
А мадмуазель, сиськи по пуду работать не буду в это время сложила голову на стол и тихонько засопела, открыв на обозрение чуть больше положенного приличию.
— Присланный переводчик, — тихо ответил товарищ Сергей и вместо того, чтобы поднести щепоть к губам и сладострастно причмокнуть, показывая своё восхищение, как было в самом начале знакомства, поправил сползшее одеяло.
Покрутив головой, Александр Дмитриевич задал очевидный для него вопрос:
— А где представитель?
— У немцев, — ответил я, упорядочивая отчётность. — Машину перехватили по дороге, похоже, диверсанты.
На самом деле нет ничего необычного, что подозрительные вещи случаются постоянно, но если в детстве вы читали не только умные книги, но и Эмиля Габорио — то всегда найдёте что-нибудь этакое, выбивающиеся из систематизации или упорядочивающей логики.
— Не хочу показаться невежливым, — произнёс Александр, не отводя глаз от бюстгальтера — но не кажется ли вам, эта история немного странной?
— Поначалу мы так и подумали, — вставая из-за стола, подтвердил суждения брата комиссар. — Ведь настоящий шпион должен выглядеть как кроткий невзрачный бухгалтер. А тут два метра красоты. Связались с особым отделом дивизии, запросили описание переводчика. Всё сошлось. Отнесу ка я её на кровать.
Пока совершался 'рыцарский поступок', я отсортировал документы, которые уйдут в финансовую часть в Кубинку. Хотя оклады 'интернационалистов' и были приравнены к окладам Красной армии, но существовали ещё контракты и прочие договорённости. Тот же Виктор, обеспечивающий связь на колокольне к своим 675 рублям как радиотехник, имел право на 50% надбавку, а погибшие в начале боя зуавы выполняли особо опасное задание и их наследникам помимо страховых сумм достанутся дополнительные деньги. Отдельными бланками шли премии. Артиллеристам за сожжённые танки, зенитчикам за сбитый самолёт, экипажу САУ Лютикова и конечно, авиаторам. Ошибочно утверждать, будто на войне всё иначе, чем в мирной жизни. Не иначе, за хорошо выполненную работу так же премируют, просто концентрация иная.
— Тогда как? — спросил капитан, едва товарищ Сергей прикрыл дверь и вернулся к столу. Он подтянул к себе стул, повернул его спинкой к столу и уселся верхом, упёршись подбородком на скрещенные ладони. Его лицо, задумчивое и хмурое выглядело слишком усталым.
— Полуторку остановили для проверки документов. Видимо ожидали более важную птицу, но в итоге согласились на старшего лейтенанта. Пока немцы мусолили командирскую книжку с направлением от штаба, девица отошла в кустики, а когда стала свидетельницей захвата, бросилась бежать в лес. Ваш Рославцев вытащил её из болота едва живой.
— Счастливый случай?
— Похоже на то, — пожал плечами товарищ Сергей и встал со стула. — Надо бы в политуправление дивизии доложить. В грузовике листовки везли. Почти всё сгорело.
— Сгорело и бог с ними с этими листовками, — махнул рукой Александр Дмитриевич. — Вы на всякую чепуху тратите ресурсы.
— Не говори так, — одёрнул брата товарищ Сергей. — Это тоже война, только на другом уровне.
Честное слово, лучше бы они водки выпили. Кипящая в душе негативная энергия выплеснулась наружу.
— Много германцев перешло на вашу сторону? — буквально выплюнул капитан. — Один-два, да и то не понятно с какой целью, а ваших? Весь советский строй держался на страхе и лжи, а когда возник страх посильнее, и вскрылась правда, весь боевой дух испарился как пар. Я видел в газете фотографию и не в 'Паризер Цайтунг' (Pariser Zeitung). Так там тысячи тысяч. И что, все поголовно трусы? Сможешь объяснить? Лучше бы вы солдатам баб привозили для поднятия боевого духа.
Товарищ Сергей заинтересованно посмотрел в мою сторону, что не укрылось от капитана.
— Так, хорошие мои, — произнёс я, вынимая из портфеля пол-литровый успокоитель. — Для начала, подпишите 'боевые'. Как известно, огромные трагедии не могут происходить без громадных причин. У каждого из тех 'тысячи тысяч' были свои причины сдаться в плен. Основная — это страх перед смертью. Бороться с этим страхом можно либо индивидуально, либо с помощью религии. Рецепта его победить нет, это человеческий инстинкт. Политические догмы коммунизма религией пока не стали, хотя Главное управление политической пропаганды ночами не спит, а к каждому политрука не поставить. Все остальные причины косвенные и то, что с позиций вашего батальона побежали в тыл и были готовы бросить оружие, говорит лишь о том, что нет достаточной слаженности и дисциплины. Солдаты сражаются с противником за своих, а не за какие-то абстрактные цели. Выводы делайте сами.
— Мнения своего не поменяю, — отрезал капитан. — Сирийцы были приняты в полк, а полк есть семья.
— Так и не меняйте, — не дав сорваться капитану, перебил его я. — Только не стоит оценивать работу политотделов как убогое начинание, борьба идёт за каждое слово. И у русского и у немца за плечами сидят ангелы, и каждый из них нашёптывает ровно столько, сколько подсказал антагонист. Прочтёт боец немецкую листовку, — я развернул бумажку — посмотрит на своего комиссара и поймёт, что никакого вранья в ней нет: он в атаку, а политрук в окопе отсидится...
Я передал по просьбе Александра Дмитриевича листок. Над текстом в карикатурном исполнении укоризненно указывая перстом, семитской наружности молодчик вопрошал: 'А ты сукин сын, что сделал для освобождения моей Родины?'
— ...Эту макулатуру — вновь заглянув в портфель — разбрасывали в Шлиссельбурге над фортом 'Огурец', где плечом к плечу бьётся наша морская пехота с ротой НКВД и под Могилёвым. Лично своими руками подбирал. Текст один в один, как под копирку. И вот парадокс — Шлиссельбург всё ещё наш, а там 'тысячи тысяч'. А вот эту, — вынимая ещё один листок — судя по всему, расклеивают наши диверсионные группы из московских комсомольцев. В прихожей их без счёта свалено.
Капитан взял из моих рук листовку.
— Бред какой-то.
— А с точки зрения политработников они мастаки хоть куда.
В этот момент на кухне жалобно замяукал кот и послышался голос хозяйки: брысь! Поганец этакий. Случай с животным несколько разрядил обстановку.
— Вы хотите донести, — Александр Дмитриевич на мгновенье замолчал, и в его животе предательски заурчало — что в Петербурге большевики справились со своей работой, наболтали нужному ангелу, а тут нет? А мне кажется, что не их пропагандисты обставили красных по всем статьям, а вы сами со своими колхозами...
— На этом всё! Хватит прохлаждаться — решительно заявил я, поднимаясь со стула. — Лучше уж про женские прелести, чем о политике. Кстати, — принюхиваясь — хозяйка! что у нас на обед?
Появившаяся из кухни Вера Степановна прибрала посуду за девицей, выставил на стол из печи два чугунка и, притащив из погреба керамическую крынку молча ушла. Высказав так сказать протест по поводу нахождения женской персоны, несмотря на уговор: баб не водить. Пока мы по очереди ходили к умывальнику мыть руки, на столе появился хлеб и несколько зубчиков чеснока.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
