— Господин поручик, у нас здесь не воспитательное учреждение, а военные курсы! Но, похоже, тот, кто определил вас сюда, не видел в этом никакой разницы! Теперь я это исправлю! Прямо сейчас вы пойдете со мной в канцелярию, где я прикажу выдать вам документы на отчисление с курсов по состоянию здоровья. Следуйте за мной, поручик!

Татищев в Стокгольм поехал не один, взяв с собой секретаря-референта из министерства иностранных дел. Он его знал с того времени, когда пребывал в Берлине, в качестве личного представителя императора. Фонарин Леонид Феоктистович должен был запустить механизм встречи с немцами, явившись в русское посольство по прибытии в Стокгольм. Через него также должна была осуществляться связь с российским посольством, поскольку было решено, что на предварительной части переговоров не может быть официальных лиц. Это было сделано для того, чтобы в случае срыва переговоров или серьезной утечки информации никто не мог обвинить Россию в том, что она ведет переговоры за спиной союзников.

После его визита в посольство, с Татищевым должна была связаться немецкая сторона. Когда Пашутин узнал обо всем этом, он с минуту размышлял, после чего изрек: — Ох уж эти мудрецы! Это же надо такое придумать!

Мы расположились в соседнем купе и вели дежурство, одновременно приглядываясь к секретарю, полному и начавшему лысеть, лет тридцати пяти, чиновнику из министерства иностранных дел. Фонарин Леонид Феоктистович, несмотря на свой длинный нос, брюшко и намечавшуюся лысину, имел волнующий тенор и хорошо подвешенный язык, благодаря которым, быстро нашел себе компанию из двух дамочек бальзаковского возраста, с которыми и провел почти все время нашего путешествия.

Для меня поездка оказалась довольно скучным занятием. Пили, ели, а в промежутках развлекали себя картами и пустопорожними разговорами. По прибытии Татищев с секретарем, направились в гостиницу, которую посоветовал Фонарин, ранее неоднократно бывавший в Стокгольме по делам министерства. Мы сняли номер в маленьком отеле, расположенном в полусотне метров от места проживания наших подопечных. На следующее утро Фонарин отправился в русское посольство, а еще через три часа к окну своего номера подошел Татищев и стал любоваться видом на улицу. Он простоял так минут пять, а потом развернулся и ушел вглубь комнаты. Это был условный знак, означавший, что ему звонили немцы и назначили встречу. Пашутин тут же перезвонил ему и узнал о месте встречи. Это был небольшой ресторан. Мы не знали, что его хозяином был немец, работавший на германскую разведку, и в нем нередко назначались подобные встречи. Сопроводив Татищева на небольшую прогулку, а затем в ресторан, мы спустя пару часов вернулись обратно в гостиницу. Мы уже собрались перекусить в кафе, чья витрина выходила на вход в гостиницу, как раздался звон разбившегося стекла. В следующее мгновение мы были уже на ногах. Выбежав на улицу, увидели, что окно разбито в номере Фонарина.

В почти пустом фойе в глаза сразу бросился портье, стоящий за стойкой, и разговаривающий с ним один из жильцов, одетый в светлый чесучовый костюм и желтую щегольскую шляпу. По крайней мере, в самый первый момент мне так показалось, но уже в следующую секунду несоответствие поведения этих двух людей было видно даже невооруженным взглядом. У портье был вид растерянного человека, который тот безуспешно пытался скрыть, делая вид, что внимательно слушает посетителя, но бегающий взгляд и словно резиновая улыбка на его лице выдавали его состояние с головой. Резким контрастом поведению служащего выглядело нарочито спокойное поведение клиента. Кроме них, как я успел отметить, в глубине зала сидело двое мужчин в креслах, с явным удовольствием куривших сигары, а так же семейная пара, только что вышедшая из лифта.

— Я наверх?

— Нет, — и Пашутин быстро зашагал по направлению к стойке. Дальше все закрутилось не просто быстро, а, скорее всего, стремительно. Незаметный, но весьма чувствительный удар подполковника, нанесенный стволом пистолета по ребрам "желтой шляпы", заставил того сморщиться от неожиданной и сильной боли, а заодно дал понять, что шутить с ним никто не собирается. Пока я отгораживал их своей широкой спиной от возможных свидетелей, Пашутин культурно попросил обоих, посетителя и портье, и как можно быстрее, поделиться с нами информацией. Естественно, оба попытались изобразить незнающих людей, это было видно и без знания английского языка, я решил взять процесс переговоров в свои руки.

— Спроси, где у них черный вход?

Пашутин не стал строить удивленные глаза, быстро спросил у портье, а затем перевел мне: — За лифтами. По коридору налево.

— Разберись с портье, а меня найдешь там. На улице.

Сначала "желтая шляпа" сделала попытку вырваться, но после легкой болевой терапии, проявила готовность следовать за мной. Я уже заворачивал за угол, как из лифта вышли Татищев и Фонарин и увидев Пашутина, быстро направились к нему.

Пройдя полутемный коридор, мы с англичанином вышли в небольшой дворик, позади отеля, заставленный по большей части мусорными баками.

— По-русски не понимаешь?

Тот сделал бессмысленное лицо.

— Тебе же хуже.

Мгновение и лицо агента исказилось от жуткой боли, глаза полезли из орбит, затем пришла очередь тела. Скрученный судорогой, он упал на бок и стал биться о пол так, словно у него начался припадок эпилепсии. Спустя какое-то время вышел Пашутин, затем с минуту наблюдал, а потом спросил: — Долго его так будет колотить?

— Еще пару минут.

— Они похитили документы.

— Ясно.

Спустя какое-то время напряженное тело выгнулось в последний раз и, обмякнув, замерло, мелко дрожа. Вздернул агента за плечи, я посадил того спиной к стене, придерживая за плечо его ватное тело, так как оно постоянно норовило завалиться на бок. Пашутин присел на корточки рядом с ним, затем взяв за подбородок, приподнял ему голову. У британца было совершенно белое, мучнистого цвета, мокрое от пота, лицо. Глаза слепо смотрели в пустоту. Мозг и нервы, пораженные болевым шоком, еще только начали приходить в себя от боли. Наконец, зрачки дрогнули.

— Можешь беседовать.

— Что мистер, теперь говорить будешь?

— Я.... Нет. Не буду.

После перевода Пашутина я подошел к съеживавшемуся при моем приближении британцу.

— Скажи ему: если ему понравилось, могу повторить.

Услышав перевод, британец бросил на меня затравленный взгляд, потом постарался вжаться в стену, а когда не получилось, заговорил. Быстро, торопливо, скороговоркой. Когда закончил, Пашутин поднялся, несколько секунд смотрел в мутные глаза агента, затем его рука змеей скользнула за борт пиджака, а уже в следующее мгновение ствол пистолета с силой уперся в переносицу англичанина. Подполковник что-то рявкнул на английском, явно желая получить подтверждение полученной информации. Агент, глядя выпученными от страха глазами, стал быстро, но при этом сбивчиво от крайнего волнения, говорить. Замолчав, "желтая шляпа" обвела нас молящим взглядом, при этом стараясь не смотреть на ствол пистолета.

— Похоже, он рассказал, все что знал, — задумчиво сказал Пашутин, отводя ствол от лица британца. — Адрес есть.

— Тогда чего стоим?

Рукоять пистолета Пашутина взметнулась в воздух и тут же стремительно упала на голову агента.

— Ты прав, идем.

Уже по дороге я узнал, что когда Татищев отсутствует, документы хранятся у Фонарина. Пока Татищева не было, в комнату Фонарина явилась симпатичная горничная. Она заламывала руки, изображая страдания на лице и, в конце концов, сумела вытащить того в коридор, а за время его отсутствия комнату быстро обыскали. Судя по всему, обыск был сделан второпях, потому что когда Фонарин вернулся, он это заметил и подал сигнал тревоги, оговоренный на самый крайний случай. А агент был оставлен в гостинице специально для выявления, и по возможности для отслеживания, новых участников русской делегации.

— Слушай, а как ты его так быстро раскусил?

— Интуиция, Сергей. И ничего больше. В нем было что-то притворное, не настоящее.

— Что сказал портье?

— За две бумажки, десять фунтов каждая, его попросили ничего не видеть, не слышать и поддерживать разговор.

Указанный адрес мы нашли быстро. Ударом ноги я выбил дверь и бросился вперед. Сидевший в коридоре мужчина, только успел вскочить на ноги, как в следующее мгновение уже с глухим треском врезался затылком в стену. Мельком я успел заметить в его руках пистолет, а уже в следующее мгновение ворвался в комнату. В ней находилось трое мужчин. Один из них сидел в кресле. Полный, с отвисшими щеками, на мясистом лице, он чем-то напоминал бульдога. Второй, стоящий рядом с ним, худой мужчина, с длинными черными усами, переходящими в короткую аккуратную бородку. В руках он держал большую прошитую тетрадь в светло-коричневой обложке. До этой секунды я не видел ее, но догадаться, что это были украденные бумаги, было несложно. Третий, плотный, коренастый мужчина с пышными усами, кончики которых были залихватски закручены вверх. Из всех трех мужчин, именно этот физический крепкий и вполне возможно, что вооруженный агент, представлял собой определенную опасность. Он попытался подтвердить это, сунув руку за борт пиджака, но уже в следующую секунду сбитый ударом кулака в челюсть, рухнул всей тяжестью своего тела на пол. Я развернулся, к двоим оставшимся мужчинам: — Еще желающие есть?!

— Ты их совсем запугал, Сергей. Разве так можно? Господа англичане могут плохо о нас подумать, — небрежным тоном, сказал, появившейся на пороге комнаты, Пашутин. В руке он держал пистолет. — Это никуда не годиться. Положение нужно срочно исправлять, а иначе союзники перестанут нас любить.

С этими словами он сделал несколько шагов, затем неожиданно и резко ударил британца, держащего в руках тетрадь, рукоятью пистолета по голове. Тот коротко вскрикнул и мешком завалился на пол.

— Вы тут что-то уронили, сэр! — с этими словами подполковник неторопливо наклонился и, подобрав тетрадь, быстро пролистал несколько страниц.

— Хм! Ни одного слова по-английски, только на русском и немецком языках, — и он резко повернулся к толстяку. — Говорить будешь, мистер?

Старший агент все еще никак прийти в себя от столь неожиданного появления русских головорезов. Операция была проделана на должном уровне. Ничто не предвещало провала. Его люди заверили, что за ними не было слежки. Тогда, дьявол их раздери, что случилось?!

Судорожные попытки понять были прерваны неожиданным вопросом на хорошем английском языке. Надо было как-то выкручиваться. Изобразив гнев, он закричал: —

— Это грубое насилие!! Произвол! Это частная квартира!! Я консультант английского посольства по продовольственным закупкам. Вы за это ответите! Я буду жаловаться!

Пашутин расплылся в улыбке. Вот только радости в ней не было, она больше напоминала оскал хищного зверя.

— Почему-то я так и думал. Не может продовольственный агент интересоваться переговорами! Конечно, не может! Зачем ему это?! — в следующее мгновение улыбка исчезла, а дуло браунинга с силой уткнулось в лоб британцу. — Даю минуту. Расскажешь — будешь жить, не расскажешь.... Короче, тебе выбирать.

Все было понятно и без перевода, стоило лишь посмотреть в полные злобы и страха глаза агента. Несколько секунд он молчал, потом что-то тихо сказал, напряженно-хриплым голосом.

— Говорит, стреляй, ничего не скажу. Хм! — после чего подполковник убрал пистолет. На лбу англичанина остался красный отпечаток дула, обрамленный капельками пота. Пашутин повернулся ко мне: — Может ты?

— Не выдержит. Умрет.

Подполковник на секунду задумался.

— Ладно. Пока оставим все как есть. Ты посмотри в спальне. Думаю, там найдется простыня, которую можно разрезать на веревки. А я тут покопаюсь. Может, найдем что-нибудь интересное.

Обыск в спальне принес нам пачку десятифунтовых английских банкнот и солидную сумму, насколько я мог судить, в шведских кронах. Войдя в комнату, я увидел Пашутина лихорадочно перебирающего серые, мышиного цвета, блокноты. Его глаза сверкали. Бросив на меня быстрый взгляд, он снова уткнулся в записи, бормоча при этом: — Вот клад, так клад!

Пока я связывал агентов, он нашел портфель, после чего аккуратно сложил отобранные документы и деньги, после чего стал мне помогать. Когда мы закончили, и отошли в сторону, он оглядел привязанного к креслу, багрового и мокрого от пота, толстяка в окружении трех лежащих связанных тел, и рассмеялся. Весело и заразительно. Я удивленно на него посмотрел: — Чего тебя так разобрало?

— Знаешь, я давно мечтал дать хорошего пинка под зад этим наглым британцам!

Чарльз Локкерти, уже три десятка лет, служивший тайным целям Англии, не помнил подобного провала, а уж тем более не мог подумать, что подобное случится с ним самим. Он уже понял, что провалить их явку мог только агент Джон Богард, оставшийся в отеле. Только как они смогли выйти на опытного и не раз проверенного в деле разведчика? Что они с ним сделали, чтобы он заговорил? Пытали? Но ведь прошло чуть больше часа!

"Мой бог! Только не это!".

В следующую секунду вертевшиеся в голове вопросы стали совершеннейшей ерундой, стоило ему понять, что русские вместо того чтобы забрать свои документы и уйти, начали методично и не торопясь обшаривать квартиру. И даже то, что русский громила с широченными плечами, нашел деньги, его обеспокоило мало, а вот второй.... Досье информаторов, завербованных британской разведкой, денежную книгу, по которой он платил им деньги, наброски к предстоящим операциям. Это был не просто провал! Это был настоящий разгром, после которого оставалось только один способ стереть позор — застрелится! Кровь ударила в голову. Виски заломило, перед глазами поплыли цветные пятна, а в ушах зашумело. На какое-то время он выпал из реальности, пока вдруг неожиданно раздавшийся непонятный шум, привел в чувство. Это было.... Русский смеялся. Потом он похлопал по портфелю с бумагами и спросил: — Как вам такое понравиться, мистер?!

— Вы воры. Грязные воры, — старший агент даже не сказал, а процедил сквозь зубы это ругательство. И чтобы подчеркнуть свое презрение, он произнес это по-русски.

— Да брось ты! — с легкой усмешкой ответил ему русский верзила, стоящий у двери. — Это не кража, а компенсация за моральный ущерб, который вы нанесли господину Татищеву. Вы же не будете отрицать, что нагло своровали его документы. Или будете?

Отрицать очевидное не было смысла, поэтому Локкерти только и оставалось, что изобразить всем своим видом презрение и надменность по отношению к этим наглым русским бандитам, хотя на душе у него бушевал самый настоящий шторм.

К гостинице мы подъехали на извозчике. Не успел кучер остановить лошадей, как из дверей с вещами вышли Татищев и Фонарин. Мы долго петляли по улицам, пытаясь понять, есть ли за нами хвост, а когда убедились, нас никто не преследует, остановились у первой, попавшейся на глаза, гостинице. На следующий день мы переехали в другой отель и так все следующие полторы недели. Все имеет конец и наши переговоры, наконец, закончились, чему я был весьма рад, так как спать вполглаза мне уже стало надоедать.