Великий князь

— Прошу.

А увидеть того, о ком ходило просто дикое количество сплетен и совсем уж невероятных побасенок, хотелось весьма сильно — особенно в свете того, что сам Юрий Ходкевич был очень верующим человеком. Правда, с точки зрения католической церкви, не вполне хорошим христианином, ибо исповедовал лютеранскую ересь. Но ведь для юного православного царевича это обстоятельство должно было быть несущественным? Ему что католики, что лютеране, что кальвинисты — все без разницы, все на одно лицо. Или все же нет? Отбросив несвоевременные сомнения, каштелян трокский вошел в распахнутую перед ним дверь, мимоходом огляделся, и... Замер, пораженный прямо в сердце — потому что зеркало, которое он увидел, было просто чудовищно больших размеров. В человеческий рост!!!

— Езус Кристос!..

Недоверчиво огладив гладкий подбородок и длинные усы, мужчина вгляделся в невероятно чистое отражение, в первый раз за всю жизнь так четко видя себя со стороны. Редкие нити седины в волосах, заметные морщинки вокруг глаз, волевой и властный взгляд, гордая осанка... Ставшая еще заметней и горделивей.

— А ну пшел.

Напомнив сквозь зубы слуге, позабывшему все на свете при виде такой диковинки, его место (ишь что вздумал, рожу свою в зеркало совать!), родовитый шляхтич привычно хватанул ладонью воздух рядом с левым бедром — и тут же вспомнил, что верная карабель осталась в руках дворцовой стражи. С некоторым трудом оторвавшись от своего отражения, достойный представитель рода Ходкевичей продолжил путь, успев подметить усмешку провожатого.

— Радный пан Юрий Ходкевич к государю-наследнику!..

Неторопливо проговаривая все положенные слова приветствия, мужчина откровенно разглядывал хозяина покоев, сразу же отметив для себя, что в одном слухи точно не врали — наследник престола московского был очень красив. Даже слишком красив! Нежная кожа лица и рук, аккуратно расчесанная грива серебряных волос, ровные, и явно УХОЖЕННЫЕ ногти... Ха, да если бы не мужские одежды, царевича можно было бы перепутать с царевной!..

— Нравлюсь?

Опомнившись и растерянно кашлянув, радный пан легко поклонился, скрывая тем самым возникшую неловкость. А затем и вовсе ненадолго отвернулся, подзывая одного из дворцовых служек (интересно, а куда это делись его слуги?!..) с блюдом, на котором лежал первый дар:

— Сие чудо, государь-наследник, родилось в испанском Толедо, и проделало немалый путь...

Взяв в руки затейливо изукрашенный пояс, он слегка напоказ надавил на один из рубинов рядом с пряжкой довольно несуразного (и малость потертого) вида.

Щелк!

И в руках литовского вельможи оказался уже и не пояс, а тяжелая шпага в богатых ножнах. Наполовину вытянув клинок, блеснувший золотистыми коленцами булата (и подметив краем глаза, как к нему шагнула дворцовая стража) он с небрежной гордостью добавил:

— С равной легкостью рубит и шелковый плат, и добрую кольчугу.

Вернув шпагу-пояс на блюдо, Юрий Александрович с немалым огорчением увидел, что его дар совсем не заинтересовал тринадцатилетнего царевича. Неужели в нем нет извечной мужской тяги к красивому оружию? К тому же немалой редкости, и возрастом едва ли не в сотню лет! Впрочем, никак не выразив охватившее его разочарование, стольник и кравчий великий литовский подозвал к себе второго служку с блюдом:

— Позвольте также поднести вам несколько книг.

Вот теперь магнат подметил все признаки явного интереса, отчего тут же слегка приободрился и продолжил вещать:

— Первая и вторая есть древние исторические хроники, третью же сравнительно недавно написал Сигизмунд Герберштейн...

— Как же. Довольно забавное произведение, эти его "Записки о Московии".

Замолчав, но ничуть не обидевшись на то, что его перебили, глава великого посольства проследил, как лежащие на блюдах книги уплывают по направлению к хозяину покоев. У которого сквозь высокомерное равнодушие явственно проступил легкий интерес — а значит, гость все делает более чем правильно!..

— Сочинение декана капитула собора святого Вита в Праге, Козьмы Пражского, поименованное "Чешскими хрониками". Год тысяча сто девятнадцатый от рождества Христова.

Бережно вернув первый из трех потрепанных томов на блюдо, красивый юноша взял следующий исторический труд (тоже, кстати, представленный тремя книгами, причем заметно большего размера):

— "Хроники и деяния князей и правителей польских". Составлено скромным бенедиктинским монахом Галлом в году от рождества Христова одна тысяча сто двенадцатом.

Еще один слух о царевиче получил свое подтверждение, ибо современную латынь знали многие (собственно, почти вся шляхта Великого княжества Литовского и немалая часть русских бояр), а вот бегло читать на старой латыни удавалось только монастырским грамотеям — и то, далеко не всем. Тем временем, небрежно повертев в руках творение австрийского барона и дипломата фон Герберштейна, наследник отчего-то сильно им заинтересовался:

— Кто выбирал дары?

— Я сам, государь-наследник.

Одним лишь взглядом услав вон служек и двух из четырех стражей, царевич медленно пролистал "Записки о Московии".

— Хороший выбор... Хм, несколько страниц слиплось. Видимо, кто-то пил пиво во время чтения?

В первый раз за все время аудиенции улыбнувшись, юноша жестом предложил гостю приблизиться и сесть — одновременно с этим начав листать "Чешские хроники".

— Опять эти страницы!..

Вновь улыбнувшись, тринадцатилетний любитель книг спокойно попросил:

— Радный пан, вы мне не поможете?

Недоумевая от такой прихоти, Юрий Ходкевич бережно разделил пожелтевшие от времени пергаментные листы. Кстати, последние такой разлуке заметно упрямились, и чтобы не порвать тонкие страницы, ему пришлось пару-тройку раз лизнуть кончики пальцев языком — чтобы те не скользили по гладкой велени.

— Благодарю.

Отложив книги в сторону, юноша едва заметно улыбнулся — и литовский дипломат тут же использовал благоприятный момент:

— Государь-наследник, могу ли я спросить вас?.. Какими вы видите отношения меж царством Московским и Великим княжеством Литовским?

В двери неслышно проскользнула молодая и довольно красивая служанка, поставившая на стол кубки удивительно прозрачного стекла на витой золотой ножке — после чего наполнила один из них вином, а второй фруктовой водой.

— Отношения меж нашими государствами определяет мой отец, Великий государь Иоанн Васильевич, и Дума Боярская — я же пока не завел на этот счет своего мнения.

Незаметно потерев внезапно зачесавшуюся ладонь и ничуть не разочаровавшись столь расплывчатым ответом, магнат продолжил свой напор:

— Но вы ведь понимаете, что даже худой мир лучше доброй ссоры?

В ответ царевич лишь согласно кивнул, продолжая внимательно смотреть на гостя невозможно-яркими синими глазами. Кстати, подтверждая тем самым еще один слух.

— А вы не знаете, что именно думает великий князь... О целях нашего посольства?

Ладонь у мужчины зудеть перестала — зато внезапно начало покалывать в висках.

— Знаю.

Сказано это было легко — и вместе с этим так, что каштелян трокский невольно выпрямился, чувствуя, что узнает сейчас что-то важное.

— И что же он... Решит?

Отпив из своего кубка, будущий государь чуть-чуть тряхнул головой, убирая с глаз одинокую прядь:

— От вас зависит, радный пан.

— Простите, государь-наследник, не понял. Как это?

Отставив питье прочь, синеглазый хозяин покоев вновь едва заметно улыбнулся, но заговорил с гостем совсем о другом:

— В свое время на землях Востока придумали довольно занятный способ устранения неугодных. Бралась рукопись, желательно редкая, и яд определенного вида. Затем этой отравой пропитывалось несколько страниц — не больше дюжины, и желательно так, чтобы они слиплись. После чего книгу подносили в дар, и новый хозяин, пытаясь ее прочесть, волей-неволей касался своей смерти, добровольно принимая ее внутрь — когда смачивал слюной кончики пальцев... Чувствуете, как яд распространяется по вашим жилам? Занятное ощущение, не правда ли? Впрочем, я продолжу. Познакомившись с этими милыми восточными традициями во время крестовых походов за освобождение Гроба Господня, монахи католических орденов, а так же некоторые итальянские и испанские аристократы внимательно их изучили. А со временем начали потихонечку использовать. Слушая размеренный, и вместе с тем благожелательный голос хозяина покоев, Юрий Ходкевич поначалу подумал, что над ним жестоко шутят.

— Впрочем, кто-то и не потихоньку — например, Родриго из рода Борджиа, избранный в свое время Папой Римским под именем Александра Шестого, был весьма талантливым отравителем...

Однако в том, что все всерьез, его убедило собственное тело. Нарастающий жар во рту, как будто он по ошибке съел добрую меру жгучего перца; усиливающаяся слабость и легкое головокружение; покрасневшие и начавшие опухать пальцы. Те самые пальцы, которыми он листал слипшиеся пергаментные страницы!..

— Это лишнее.

Оглянувшись, глава великого посольства против своей воли слегка дернулся — потому что дворцовая стража как раз неслышно отходила назад, убирая боевые ножи.

— Радный пан, я слабо разбираюсь в законах и установлениях Великого княжества Литовского и королевства Польского. Вы не подскажете, как у вас казнят отравителей, посягнувших на жизнь короля или его наследника?

Попытавшись встать, дабы с честью ответить на прямое обвинение, родовитый шляхтич вдруг понял, что не чувствует ног. Совсем. Вдобавок, виски и лоб вдруг резко пробило испариной.

— Государь-наследник.

Слава богу, руки его пока слушались, хотя уже едва заметно дрожали — приложив ладонь к сердцу, мужчина неловко поклонился.

— Клянусь всем, что у меня есть, я не знал!..

Против своей воли Юрий Александрович поперхнулся — потому что необыкновенно яркие глаза царственного юноши вдруг засияли белым светом, превращая его в подлинного ангела. Ангела Смерти!..

— Что же ты замолчал? Говори, я слушаю тебя.

— Призываю в свидетели Бога — я невиновен!!!

Сиявший небесным огнем взгляд резко утратил свою силу.

— Он тебя не слышит... Как, впрочем, и любого из католиков.

Встав, царевич приблизился и плавно перекрестил кубок с вином.

— Зато услышал я. Пей.

Изо всех сил стараясь не торопиться, и всё равно проливая на грудь драгоценную влагу, магнат влил в себя противоядие — а его спаситель как-то мимоходом глянул на одного из стражей, тут же ненадолго выскользнувшего за дверь.

— У тебя есть враги?

Чувствуя, как возвращается к нему жизнь, Юрий Александрович позволил себе осторожно кивнуть.

— Кто из них ненавидит тебя более всех?

Чтобы ответить, сорокадвухлетнему вельможе рода Ходкевичей не понадобилось долго вспоминать или предаваться мучительным размышлениям:

— Радзивиллы!..

— Вот как? Не думал, что им настолько выгодна неудача великого посольства.

Тихий стук двери за его спиной отвлек каштеляна трокского и старосту белзского от кровожадных мыслей.

— Как зовут твоих слуг?

Со слабым удивлением поглядев на своих подручников (до них ли сейчас?), доставленных в покои стражей, глава великого посольства нехотя ответил:

— Чеслав и Сбышек.

— Они верны тебе?

В ожидании ответа царевич взял в руки "Записки о Московии" и лениво их полистал.

— Да, государь-наследник.

— Хэк!..

Дворцовый страж одним смазанным от скорости движением вышиб сознание из Чеслава, после чего быстро уволок его безвольное тело за дверь. Шарахнувшийся в сторону Сбышек в покоях тоже надолго не задержался — но ушел своими ногами, явно не понимая, чему именно он только что стал свидетелем.

— Ты ошибаешься, радный пан — не все из твоих слуг верны именно тебе. Некоторые получают свои тридцать серебряников совсем от другого господина.

Отбросив творение фон Гербенштейна прочь, первенец великого государя Московии учтиво кивнул:

— Я благодарю тебя за твой ТРЕТИЙ дар — думаю, батюшке будет очень интересно, кто именно хочет моей смерти и неудачи великого посольства.

— Но?..

— Возможно, тебе дадут прочитать допросные листы.

Вновь тряхнув головой из-за непослушных прядей, царственный юноша милостиво улыбнулся:

— Думаю, что мелкое недоразумение с книжными страницами не выйдет за пределы моих покоев. Если, конечно, твой второй слуга действительно верен ТЕБЕ.

— Благодарю, государь-наследник!..

Видя, что хозяин покоев вновь стал высокомерно равнодушен, литовский дипломат отчетливо понял, что аудиенция подошла к своему концу.

— Надеюсь, что произошедшее никак не скажется на... Отношениях меж нашими государствами?

Встав (причем так, что и магнат поневоле вскочил следом), царевич подошел ближе к гостю.

— Не скажется — твое посольство еще только подъезжало к Москве, а решение по нему уже было принято.

Подавив буквально рвущийся с губ вопрос (какое оно, это решение?!?), каштелян трокский продолжил почтительно внимать — потому что голос его собеседника наполнился вдруг тяжелой властностью, и прерывать его осмелился бы только безумец.

— А что касается отношений меж мной и родом Ходкевичей, то... Общие враги сближают, не правда ли?..

Подняв левую руку, государь-наследник Димитрий Иоаннович медленно снял с мизинца простое кольцо темного янтаря — после чего и передал оное главе великого посольства.

— Ступай.

Поклонившись так, как не кланялся и своему королю Польскому и Великому князю Литовскому Сигизмунду Августу, родовитый шляхтич прижал воистину царский подарок к груди. Еще раз поклонился, и почтительно попятился к двери — находясь в полном смятении чувств. За довольно короткое время он ощутил дыхание смерти (причем не только своей, но и остального посольства — уж покушения на своего первенца Великий князь Иоанн Васильевич никому бы не простил!), затем его исцелили, обелили его доброе имя и честь, нашли слугу-изменника... Какие намеки он услышал, какие предложения!!! Даже если великое посольство окончится полной неудачей, для него самого и рода Ходкевичей оно принесло больше, чем он мог рассчитывать в самых смелых своих мечтах. Остановившись прямо посередине одного из дворцовых переходов, дабы внимательно оглядеть янтарное колечко, мужчина прочитал начальные слова Символа Веры, выгравированные на внутреннем ободке кольца. Взвесил его на руке и бережно убрал в тайный кармашек на поясе, пробормотав напоследок:

— Вот и не верь после этого слухам!..

Глава 2

В самом сердце Теремного дворца — царских покоях, вот уже третий день было неладно. Пользуясь тем, что Иоанн Васильевич на радостях от благополучного заключения "мира на вечные времена" с Великим княжеством Литовским, отбыл со своей молодой супругой на соколиную охоту, в царский Кабинет проникли посторонние люди. Мало того, они начали там громко и безбоязненно шуметь, и вести совсем не государственные речи.

— Потихонечку опускай. Да говорю же тебе, тише! От так. Придави-ка здесь, а я пока расклиню.

Тук-тук-тук!..

— И охота тебе этот куль сквозь все три поверха тащить? Эвон, в окошко сбрось, только не пришиби кого ненароком...