Хитник

— Адресную пластинку я верну в охранное агентство завтра, — сообщил аптекарь, с брезгливым видом протирая носовым платком оставленные Глебом на шаре отпечатки ладоней, — сотру с неё магокод доступа на мою улицу и верну. Так своему начальству и скажите.

"Какую пластинку?" — чуть не ляпнул Глеб, но вовремя вспомнил тлеющую бирюзовым светом пластиковую карточку, что обнаружил в кошельке. Ту самую, которая, похоже, непонятным образом и привела его сюда, к аптеке.

— Хорошо, я доложу, — согласился Глеб и не попрощавшись — а чего прощаться, коли дело сделано, оплата получена — вышел из аптеки.

На улице оказалось раннее утро, часов пять, не более: небо, ещё серое, постепенно наливалось синевой и обещало хорошую погоду; прохладный воздух был свеж и вкусен после лекарственных запахов аптеки. Глеб, то и дело оглядываясь на дверь с двумя зелёными светильниками по её бокам, поспешил мимо сырых от росы чугунных фонарей прочь — в ту сторону, откуда прибежал сюда прошлым вечером. Вернее, куда адресная пластинка приволокла.

Трёхэтажные дома смотрели на Глеба узкими окошками, холодно смотрели, равнодушно: за тёмными стёклами плотно закрытых окон не светилось ни одного огонька. И, как и вчера, на улице не было ни души.

Глеб поёжился и ускорил шаг — ему здесь не нравилось.

Улица всё тянулась и тянулась, напоминая Глебу бесконечный коридор жуткой аптеки. Вот только никаких ответвлений тут не предвиделось: улица была прямая как траншея газовой магистрали, ни отходящих тебе в сторону улочек, ни двориков, ни скверов, ничего!

Вскоре с левой стороны показались до боли знакомые дверь и два зелёных светильника. Глеб, не веря глазам, обнаружил, что вновь находится возле той же самой аптеки, из которой недавно вышел — уж он-то не спутал бы её ни с какой другой! Далеко обогнув каменные ступеньки, парень припустил бегом; через три минуты дверь и светильники появились вновь. Глеб, затравленно озираясь, побежал дальше...

Аптеку он миновал раз пять, прежде чем окончательно выдохся и, перейдя с бега на шаг, побрёл навстречу неизбежному — на очередное свидание с медицинским логовом имени Лепрекона Хинцельмана, пропади он пропадом вместе со своей аптекой и ста баксами за дежурство!

И только сейчас, немного успокоясь, Глеб услышал тот же самый голос, который вовремя предупредил его о возвращении Лепрекона: голос был тихий-тихий, на грани слышимости. Как будто кто-то изо всех сил орал за толстенной стеной — пытался докричаться до Глеба.

— Эй ты, кретин! — возмущался далёкий голос, — и сколько ещё ты собираешься бегать по закольцованной реальности, а? Тебе не надоело? Ты слышишь меня или нет?!

— Слышу, — пробормотал Глеб, останавливаясь и тяжело дыша. — Ты где? Ты кто? — Он осмотрелся, задрав голову: отчего-то Глебу показалось, что голос доносится сверху, с одной из крыш мёртвых домов.

— Ты башку-то опусти, — посоветовал голос, — нечего в небо пялиться, второе пришествие ещё не скоро будет... Кто я, да где я, оно тебе пока без разницы, успеешь узнать. Сваливать тебе отсюда надо, и чем быстрее, тем лучше!

— Согласен, — Глеб облизал пересохшие от бега губы, — а как?

— Легко, — заверил его голос. — Закрой глаза и иди туда, куда я тебе скажу, в точности выполняя мои приказания.

— Вот ещё, — оскорбился Глеб, — да я принципиально ничьих приказаний-указаний не выполняю! Вольный я человек, понимаешь? И вообще, вдруг ты меня в какую ловушку заведёшь?

— Кретин ты, а не вольный человек, — устало сказал голос. — Кабы я хотел тебе пакость устроить, то не стал бы изменять показания инфошара при контрольной проверке. Да ты и так в ловушке, дурья твоя башка! Выглянет Лепрекон на улицу важного гостя встречать, а тут ты круги нарезаешь... Он же сразу смекнёт, что никакой ты не охранник, а так, козёл с бантиком. И вызовет орков из службы магоохраны!

— За козла ответишь, — твёрдо пообещал Глеб. — Найду — всю морду разобью!

— Ага, прям щас, — развеселился голос. — Закрывай глаза, ты, козёл с бантиком! — Глеб зло плюнул на брусчатку, выматерился и закрыл глаза.

— Прямо, — сказал голос, — прямо, прямо... направо.

— Там же дом, — не утерпел Глеб, — об стенку убьюсь.

— Направо! — категорично потребовал голос, — хватит выкобениваться, жить, что ли, надоело? — Жить Глебу не надоело и он, повернув направо, пошёл, выставив перед собой руки. Но ожидаемой стены перед ним не оказалось: вместо того, чтобы упереться в преграду, парень неожиданно оказался на нормальной, живой улице — это он понял, ещё не успев открыть глаза. Потому что вдруг подул ветерок, громко зачирикали воробьи, вдали зазвенел ранний трамвай, а на Глеба кто-то налетел, едва не сбив его с ног. Налетел, крепко ухватил за руку и рявкнул чуть ли не в ухо, дыша перегаром и чесноком:

— Мы этого козла ждём, или не этого? — Глеб открыл глаза.

Улочку Глеб знал — узенькая, с односторонним трамвайным движением, тихая, со старыми двухэтажными домиками и скамеечками возле подъездов — она находилась далеко от центра города. И как именно Глеб ухитрился оказаться в этих краях, он понятия не имел. Не иначе последствия беготни по закольцованной реальности...

Рядом с Глебом, нехорошо ухмыляясь, высился здоровенный мужик в чёрном костюме, при белой рубашке, чёрном галстуке и чёрных же туфлях — мрачный, в общем, тип. Мужик держал парня за руку железной хваткой, не вырваться, не убежать; ещё один такой же мрачный тип — с заплывшим от удара левым глазом, — стоял напротив Глеба возле чёрной иномарки, уперев руки в бока и сверля парня взглядом. Словно из ружья в него целился, прищурившись.

Морда одноглазого показалась Глебу на удивление знакомой, но где он её видел, вспомнить так и не смог. Ежели бы не подбитый глаз, тогда, может, и опознал бы.

— За козла ответишь, — автоматически вякнул Глеб, чем вызвал гомерический хохот обоих чернокостюмных: что их так рассмешило, Глеб не понял, но на душе вдруг стало погано. Парень оглянулся, на всякий случай ища путь к отступлению — увы, за спиной находился кирпичный забор с колючей проволокой поверху и бежать однозначно было некуда.

— Ну и как тебе ночное дежурство в вип-аптеке Лепрекона? — отсмеявшись, вкрадчиво поинтересовался тип с подбитым глазом. — Думаю, не скучно было, а? Золотишко не пытался стырить, нет? Зря, надо было попробовать. Или лекарства какие позаимствовать... Там, козлик ты наш, ой какие лекарства есть, о которых ты и слыхом не слыхивал! Эх, впустую ты туда прогулялся, впустую... Ну-ка, Вася, пошарь у него в карманах, авось мой бумажник отыщется. — И тут Глеб вспомнил, где видел одноглазого: у ресторана "Ёлки-палки"! Когда тот руками-ногами махал.

Вася, не церемонясь, обшарил карманы Глебы, вытащив оттуда не только бумажник, но и честно заработанные сто баксов, и даже мелочь всю выгреб, не побрезговал, зараза... Одноглазый заглянул в портмоне, убедился, что всё на месте, вложил туда трудовой заработок Глеба, захлопнул кошелёк и сунул его в карман пиджака.

— А где адресная пластинка? Ключ от зачарованной аптекарской улицы — где? — поинтересовался одноглазый, равнодушно поинтересовался, для проформы.

— Лепрекон забрал, — мрачно ответил Глеб. — А вы кто такие?

— Много будешь знать, скоро в астрал уйдёшь, — загоготал Вася. — Слушай, Петруха, а давай его здесь меморнем, а? Ну в самом деле, ещё домой к нему тащиться, обыск делать... Чего там, раз — и всё, — Глеб заорал во весь голос и попробовал вырваться из захвата, даже укусить Васю за руку попытался. Однако Вася кусать себя не дозволил: поймал Глеба за бородёнку, задрал ему голову повыше, в таком положении и зафиксировал — ни ойкнуть, ни выругаться. Глеб невольно уставился поверх иномарки в раскрытые окна дома напротив: в окнах маячили заинтересованные лица, с любопытством ожидая развития уличного скандала. Петруха тоже заметил ненужных свидетелей, хотя и был временно одноглаз.

— В машину, — коротко приказал он, и Глеб, как ни упирался, через десяток секунд оказался на заднем сидении иномарки, придавленный к спинке железной васиной рукой. Машина рванула с места, запетляла по улочкам, пробираясь к ближайшей магистрали.

— Адрес свой назови, — потребовал Петруха, поглядывая на Глеба в зеркальце заднего обзора. И тут Глеб с ужасом обнаружил, что изображение в зеркальце несколько отличается от оригинала: отражённая морда одноглазого была серого бетонного цвета и в частых бородавках. А единственный глаз — ярко-красный, как у покалеченного Терминатора. Наверняка и сосед Глеба, ежели посмотреть на него через зеркальце, выглядел ничуть не лучше. А то и хуже.

— Не скажу! — обнаглев от страха, внезапно заявил Глеб. — Собрались убивать, так убивайте здесь!

— Идея, конечно, хорошая, — подумав, согласился одноглазый, — да прав у нас на это нет... Мы ж не какие-нибудь там гоблины-беспредельщики, мы на государевой службе. Орки мы!

— Рассказывай ему, рассказывай, ага, — недовольно засопел Вася, — и охота тебе время на болтовню тратить! Всё равно через полчаса ничего помнить не будет.

— Уж лучше болтать, чем драться, — невпопад ответил Петруха, с недовольным видом потрогав распухший глаз. — Если б ты, Васятка, вчера не стал задираться, ничего б и не было... И портмоне я не потерял бы, с кодовой карточкой. И дурика этого у гостевого выхода не пришлось бы ждать.

— Сам виноват, — буркнул Васятка, — не стоило меня заводить. Договорились ведь, что лепреконовский горшок пополам, значит, пополам. А то покатили какие-то гнилые расклады с процентами, выяснения, кто больше разработкой дела занимался... Я, может, три года ждал, когда Лепрекон в нашу контору обратится! Три года в подчинении дурака-начальника — это, знаешь ли, перебор.

— Тихо! — оборвал его одноглазый, — нашлась, понимаешь, умная птица говорун. Думай, чего и при ком говоришь!

— А он всё равно у нас скоро беспамятным станет, — ехидно напомнил Вася, — чего ж и не потолковать-то на важную тему? О том, как ты, Петя, лоханулся.

— Ты, гнида, адрес давай! — свирепея, прорычал серорожий Петя онемевшему от услышанного Глебу. — Шутки закончились! Если сейчас не ответишь, то...

— Да назови ты им свой адрес, — прошелестел у ушах Глеба знакомый голос, — они ведь тебя всего изувечат, а своего добьются! Орки, одно слово... Говори, не бойся. Целее будешь, — Глеб и назвал.

Иномарка подъехала к глебову подъезду с шиком, едва ли не на полной скорости, затормозив аккурат возле ступенек подъезда. Старухи на подъездной лавочке чуть не вывихнули шеи, высматривая, кто ж такой именитый к ним с утра пораньше прибыл — может, свадьба? Всё ж таки Первое Мая, самое время для бракосочетания... Того и гляди, водки удастся выклянчить, или денег с земли насобирать. Или ещё чем полезным для пенсионного здоровья поживиться.

Однако когда из машины выбрались два чернокостюмных "шкафа", причём один с заплывшим глазом, второй со зверской ухмылкой на физиономии, и между ними поникший Глеб — старух как ветром сдуло. Только забытые кульки да вязания на лавочке остались.

В пассажирский лифт троица, разумеется, не вместилась, а грузового в старой девятиэтажке не было в целях плановой экономии образца семидесятых годов. Потому и пришлось им топать пешком до пятого этажа, где Глеб снимал комнату, идти, пугая своим видом куривших на площадках редких жильцов. К несчастью, хозяин квартиры всё ещё болтался где-то в загуле и помочь Глебу было некому — хотя бы "караул!" хором покричать, что ли...

Заперев Глеба в туалете, Вася и Петя по профессиональному быстро перерыли мягкие вещи в шкафах, особо не церемонясь — что пошвыряли на пол, что комом запихали на место; отодвинули от стен всю мебель, даже с телевизора корпус сняли, не поленились. Когда Глеба выпустили из туалетной одиночки, квартира походила на только что заселённую — когда мебель и прочее барахло в неё занесли, а расставить-разложить не удосужились, сразу сели отмечать новоселье.

— Прям как в тридцать седьмом, — ностальгически сказал Петя, разглядывая учинённый ими погром. — Помнишь, да? Весёлое время было, светлое... Молодые мы тогда ещё были, с идеалами. Старались!

— Да уж, — равнодушно ответил Вася, выковыривая из-под ногтей грязь, — сейчас тоже ничего. Жить можно, — он кивнул в сторону Глеба: — Замемори ему память на минус сутки да пойдём. Ничего у этого лоха нету... Случайный человечек. Козявка, — развернулся и ушёл прочь из квартиры, захлопнув дверь.

— Ну-с, дурилка ты картонная, — Петя достал из нагрудного кармана чёрные очки, нацепил их на нос и стал выглядеть куда как солиднее с невидимым теперь подбитым глазом, — считай, легко отделался, — с этими словами он поднял руку. Глеб успел заметить зажатое в ней нечто, похожее на длинную гаванскую сигару: в глаза ему пыхнул ослепительно белый свет и Глеб потерял сознание.

Глебу приснился очень странный сон.

Вообще-то все сны есть вещь странная и наукой до сих пор толком не объяснённая: откуда они, почему, и, главное для чего? Зачем, скажем, обычному бухгалтеру мелкооптовой закупочной конторы снится, что он — воин персидского царя Аншана Куруш, в латах, остроконечном шлеме и ярком полосатом плаще, плечом к плечу сотоварищами сражающийся с варварами урало-алтайских племён? А, скажем, крутому бизнесмену с финансовым оборотом порядка сотни миллионов долларов в год, мужику с десятком любовниц — что он маленькая девочка, танцующая на сцене в лучах софитов, полная невероятного восторга? И если первый сон можно рассказать в курилке друзьям, посмеиваясь и с удовольствием вспоминая детали, то второй никогда и никому не будет рассказан, хотя останется в памяти на всю жизнь.

А вещие сны? Кладезь информации, если уметь их правильно расшифровывать и применять к действительности: множество гениальных открытий было сделано именно во снах, как и множество верных предсказаний или философских откровений. Тех, которые порой меняли историю человечества.

Хотя, скажем прямо, подобные сны бывают весьма не часто, иначе бы все граждане Земли, поголовно, уже давным-давно забросили б всякую работу и дрыхли круглыми сутками в ожидании биржевых подсказок, умственного просветления и прихода нирваны как таковой.

У большинства же людей сновидения ни о чём, пустые, не оставляющие после себя никаких впечатлений, так себе сны — отвалялся в кровати положенное количество времени, проснулся по будильнику и пошёл на службу, деньги зарабатывать. К числу этих людей относился и Глеб: снов он почти никогда не видел, а если и видел чего, то в памяти наутро оставались лишь короткие, ничего не значащие обрывки. И потому Глеб никакого интереса ни к снам, ни к их толкованию не испытывал.

Однако в этот раз сон его был ярок, красочен и, можно сказать, вещественен. Даже запахи ощущались!

А снилось Глебу Матвееву вот что: будто мчится он бестелесным духом в громадном туннеле с радужно переливающимися, полупрозрачными стенами. Мчится с невероятной, запредельной скоростью; за стенами видны звёзды на чёрном фоне, много-много звёзд — и красных, и жёлтых, и белых, и голубых, прям-таки калейдоскопическое месиво! И всё это разноцветное крошево находится в постоянном движении, словно кто-то безостановочно крутит и крутит тот звёздный калейдоскоп, не в силах оторваться от захватывающего зрелища.