Пришлый. Месть ради мести

— У нас тут смерд решил в бойцы податься, — заржал разряженный, — наверно оголодал совсем от своих трудов смердных, ноготков подзаработать решил.

— А я думаю, господин, что это он так кротов хочет извести. Высунется крот из норки, а он кидь в него ножичком.

— Смотрите, сейчас натренируется и вам, охламоны, конкуренцию составит, а потом, может, за него ноготков платить будут больше чем за мастера из братства меча. Вот повыгоняю вас скоро, а его возьму. Он же, наверно, один пятерых стоит. Пойдешь ко мне на службу, смерд?

Он смотрел на меня с ехидной усмешкой. Смотрел свысока, как на блоху. Как будто я ему что-то должен, как будто я никто. По нему было видно: он привык, когда перед ним лебезят и господинкают. А мне все это уже осточертело, мне надоело пресмыкаться. Я всю жизнь пресмыкался: перед преподавателями, перед милиционерами, перед гаишниками. Любой, кто чувствует власть, может тебе нахамить или тебя оскорбить, а ты должен перед ним расшаркиваться, иначе не получишь справку какую-нибудь или там зачет, или мент тебя загребет, не потому что ты виноват, а потому что он может это сделать — у него на это власть есть. И ведь все, кто каплю власти получит, все пытаются ее показать, все ее демонстрируют. Надоело. В своем мире я не мог набить рожу ни менту, ни гаишнику, ни даже билетерше в метро. Сделать это — испортить всю жизнь приводом, а то и тюрьмой. Тут же не было ни милиции, ни судов, но и жизнь потерять не хотелось, поэтому тон мой был нейтральный.

— Шли бы вы по добру, по здорову дальше. Я человек мирный. Мне не нужны неприятности, — процедил я сквозь зубы. Во мне закипала та ярость, что я ощутил недавними ночными боями. Прежний я, возможно, и задержался бы. Он, может, и отступил бы. Но после нескольких глотков крови, что-то во мне изменилось. Кровь пробудила в мне кого-то. Кого-то жестокого, сильного, властного, уверенного в своей силе. Кого-то кто не мог стерпеть к себе подобного отношения. И я с ужасом понял, что даже днем до конца не могу его контролировать.

— Ночью разговор был бы совсем другим, — пронеслось в мозгу.

— Мне кажется, или этот смерд не выказал к нам должного уважения? — ленивым тоном произнес знатный.

— Так и есть, господин. Совсем эта голытьба распоясалась. Он даже не назвал вас господином.

— Эй! Смерд! Ты что же со мной неуважительно разговариваешь? Может, ты меня не уважаешь?

— А за что я тебя должен уважать? Ты, что герой, какой? Или, может, мудрец великий? — ответил я, чувствуя, что делаю большую ошибку. Но поделать со своей злостью уже ничего не мог.

— Ты, смерд, должен уважать меня за то, что я сильнее. Ибо из покон веков заведено: слабый с уважением относится к более сильному.

— Оставь своих амбалов и иди сюда. Тогда и посмотрим, кто из нас слабый, — ярость наполнила меня до краев. Я уже не мог себя контролировать.

— Ты, смерд, сдурел совсем. Зачем же мне идти к тебе, если у меня в подчинении есть бойцы? Они и есть моя сила. А у тебя только твоя, собственная сила. Вот сейчас и посмотрим, чья переломит. Я научу тебя уважению. А ну, ребята, взять его! Только не убивать. Я хочу, что бы он всему своему смердному роду рассказывал, какой ему урок преподал господин Дерзек ла Плаж де Пристол.

После этих слов приспешники Дерзека, вынув оружие, двинулись на меня.

Врешь, не возьмешь! Выхватив ножи, я стал медленно отступать. Можно было бы конечно попытаться кого-нибудь прирезать, но тогда мне точно не выжить. Надо было просто продержаться как можно дольше на ногах. Просто для успокоения совести, все-таки этот ряженый петух ла Плаж сказал им, чтоб меня не убивали. Главное удержать в узде свою ярость.

А вот и первая атака: тычок на уровне груди. Я легко отпрыгнул от меча на безопасное расстояние. Удар в бок, с другой стороны: почувствовал, как сталь неглубоко зашла под кожу. Третий выпад мне удалось отвести ножом. Потом за всем уследить было уже сложно. Мечи летели со всех сторон. Что-то удавалось отбить, от чего-то увернуться, но добрая половина уколов противника протыкала мою кожу. Минут через пять такой пляски я был весь в маленьких ранах, а одежда пропиталась кровью.

Да эти ублюдки просто играют со мной, они надо мной издеваются, дошло до меня. Ярость затуманила мозг, в глазах блеснули слезы злости и обиды. Уже не обращая внимания на мечи, я бросился вперед, в попытке достать хоть кого-то, забыв о собственных установках.

Открыть глаза было чертовски трудно (веки будто налились свинцом), но я справился. Я находился все еще на поляне, вокруг стояли мои враги. Один из бойцов де Пристола зажимал рану на плече.

— Достал! — подумал я удовлетворенно.

— Очнулся все-таки, я уже думал до завтра проваляется. Саданул-то я ему здорово, — сказал подраненный, — а удар наручем — это вам не голой рукой.

— Ну что, блаженный? Теперь ты понял кто сильнее? — елейно проговорил знатный выродок.

— Да пошел ты, гнида!!! — выкрикнул я, потирая затылок.

— Видно урок тебе не впрок, — зло процедил Дерзек, — ребята, а ну-ка воткните ему его ножечки в ноги — пусть до дома ползет. Тогда, может, поумнеет. Пусть знает, что его призвание от рождения — ползать передо мной и подобными мне.

Двое оставшихся невредимыми охранников подобрали оброненные мной ножи и, дьявол, вонзили их мне в ляжки до половины лезвия. Боль заполнила все.

— Я думаю на сегодня с тебя достаточно. Теперь ты долго не забудешь господина Дерзека ла Плаж де Пристола. Ну а если этого урока показалась мало, то можешь зайти ко мне домой — третий дом по улице Радуги. Там я тебя вообще смогу на мелкие кусочки порезать, — декламировал он с ехидной усмешкой.

— Зачем адрес сказали, господин? Он же блаженный, может и в самом деле придет, — забеспокоился подраненный.

— На это и надеюсь, — заржал разряженный урод и направился проч.

Сил ответить ему уже не оставалось, я собрал их все только чтоб не кричать от боли. А приду к нему я обязательно, только дожить бы до темноты. Тогда и посмотрим, кто будет смеяться последним. Тогда и увидим кто сильнее. Поток нахлынувшей ненависти затмил даже боль.

Глава 7

Первым делом нужно доползти до каких-нибудь кустов и там спрятаться. Не хватало еще, чтоб кто-то нашел меня в таком состоянии. Ножи нельзя вынимать ни в коем случае, иначе истеку кровью — значит надо ползти медленно и осторожно, чтоб не цепляться ножами за траву. Каждое движение приносило боль, и на каждый следующий рывок сил уходило все больше. А ползти метров двадцать.

Спустя четверть часа я завалился в какой-то овражек с плотно растущим кустарником. Пока полз, проклял все: свою дерзость, свое высокомерие, свою гордость, свою глупость и, главное — свой длинный язык. Но мог ли я поступить иначе? Например, промолчать, а ночью отомстить? Опять пришла злость. Злость на самого себя. Видел я не раз подобных героев. Наступит тебе такой на ногу, если один рассыплется весь в извинениях, а вот если он с толпой идет, тогда-то весь его героизм и проявляется. Тогда он сильномогучий герой и на пути у него не становись. Легко быть гордым, когда сила на твоей стороне. Нет, не хочу быть таким. Унижать себя не позволю даже без суперсилы.

Если не двигаться, боль в ногах вполне сносная, терпеть можно. Но кроме ног у меня было изранено все тело: раны хоть и не глубокие, но болючие и кровоточащие. Самый простой и легкий выход: отрубиться до вечера. Я провалялся около часа, но спасительное забытье все не приходило. Оставалось только попытаться как-то отвлечься от боли.

Судя по поведению этого высокородного садиста, люди, имеющие тут хоть небольшой вес, ни во что не ставят людей статусом ниже. Интересно, вмешались бы стражники, если б увидели, как меня тут мутузили? Очень сильно в этом сомневаюсь — слишком уж свободно вели себя мои мучители. Били, не оглядываясь по сторонам. Хорошо если служивые просто предпочли бы не заметить, а то могли и в местную тюрячку забрать, обчистив по дороге. Из этого всего складывались не самые радостные выводы: закон здесь на стороне тех, у кого больше ноготков. Нет, а чему я удивляюсь? Как будто в мире, из которого я пришел по-другому. Выходит, что люди везде в большинстве своем жадные властолюбцы и от мира, в котором они живут, это не зависит. Стремление к справедливости есть лишь у тех, кто не может добиться преимущества для себя. Ну, то есть, ни денег, ни связей нет. Я сильно сомневаюсь, что человек, имея возможность склонить весы правосудия в свою сторону, ради справедливости пожертвует этой возможностью и сядет в тюрьму, ну или там штраф заплатит. Вряд ли кто-нибудь вообще сделает себе или своим родственникам что-либо в убыток исключительно из чувства справедливости. Человек по своей сути существо эгоистичное, готов плевать на все законы и на всю справедливость. Кто-то плюет ради себя, кто-то ради семьи, но плюют все. Выходит все хотят жить не по справедливости, а по правде, а она у каждого своя. А некоторые не только сами живут, но и других пытаются принудить. А хочешь жить по своей правде, надо идти и добиваться ее. Моя правда сегодня в том, чтоб отплатить некому знатному молодому человеку за боль и унижение, которое я испытал. И он за это заплатит, чего бы это мне не стоило.

Сказать, что день тянулся долго — это как сказать, например, что космос — большой. День был бесконечным. Я уже думал, что он не кончится никогда. Но ничто не вечно, подошел к концу и этот, чудовищно длинный день. Как только сумрак опустился на парк, я ощутил прилив сил и почувствовал, как начали заживать многочисленные ранки на теле. Подождал немного, собираясь с духом, и одним рывком вырвал сразу оба ножа. Вой раненного носорога огласил окрестности.

Пролежав еще около часа, чтобы все раны успели затянуться, медленно поднялся и направился к своей гостинице. Нужно переодеться, хорошо бы еще и вымыться, но это уже только мечты. На это нет, ни времени, ни возможности. В таком виде лучше не светиться.

Нельзя сказать, что я был полон сил и энергии. Ранения и регенерация сказались на моих физических возможностях. Они были несколько ниже моих обычных. И жажда... жажду я ощущал, наверно, как наркоман чувствует ломку. Мои зубы стучали от желания впиться в чью-нибудь глотку, мои руки сжимались и разжимались в порыве схватить кого-нибудь за волосы, оголив беззащитную шею, мой мозг отказывался соображать, все мысли были направлены лишь на утоление жажды.

Терпеть, только терпеть. Кто будет сегодня моей пищей, я уже знал, главное дотерпеть и не сорваться. Вот уже и гостиница рядом. Нужно спрятать окровавленные ножи под рубаху. Уже было достаточно поздно и в холе сидело всего несколько человек. Все они удивленно посмотрели на меня, но, слава богам, никто ничего не спросил. Любой человек для меня сейчас виделся, прежде всего, как потенциальная пища. Поднявшись на второй этаж к себе в номер, быстро скинул пропитавшуюся кровью одежду, достал из тумбочки свой ночной наряд, напялил его на себя и, прихватив кинжалы, выпрыгнул в окно. Глупо было идти незнамо куда. Я же и понятия не имею, где эта чертова улица Радуги. Но меня гнала Жажда и жажда мести, как бы ни каламбурно это звучало.

Мне надо найти улицу Радуги. Народу в городе почти не было. Иногда только встречался патруль стражи. Оно и понятно, что простому человеку делать ночью вне родной кровати? Все сейчас либо дома спят, либо по кабакам сидят. Заслышав стражников, приходилось срочно искать укрытие в тени домов или в чужих палисадниках. В центре города палисадники и внутренние дворики почти у каждого здания, хотя и в хибарах они не редкость.

Я всматривался в надписи на домах, пытаясь понять здешний язык и все-таки найти проклятую улицу Радуги. Нет, надо срочно учиться читать. Как только тут неграмотные крестьяне ориентируются? Неужто все улицы наизусть знают? Не может такого быть.

Рисуночки рядом с надписями я заметил сразу, но не придал этому значения, пока в бесцельном блуждании по улицам города до меня не дошло: рисуночки на разных улицах разные. А что если эти каляки маляки связанны непосредственно с названиями улиц? Продолжая свой путь, я начал всматриваться в рисунки: на одном была речка, на другом какая-то скамейка, на третьем облако. И... о боги! Какая удача — на табличке была намалевана радуга!

Хорошо хоть я знал, как пишутся цифры — староста научил. В деревне приходилось таскать мешки с урожаем репы и записывать, сколько принес. Так что третий дом я нашел уже минут через пять. С этими блужданиями по городу прошло полночи, надо торопиться. Посмотрев на высокий забор и две крыши, выглядывающие над ним, у меня родился незатейливый план: пойду и выпью всю кровь хозяина этого дома и прирежу всех, кто попытается мне помешать. Что-то более сложное мой мозг придумать был не способен. Жажда гнала меня вперед.

Глава 8

Забор оказался глухой — рассмотреть через него что-либо было невозможно. Для разведки местности подпрыгнул и, уцепившись руками за край, высунул голову. Во дворе стояли два здания: одно двухэтажное, пестрое, с каким-то нелепыми украшениями на стенах и окнах, другое чем-то похожее на бараки. Света нигде не наблюдалось — наверно, все спали. Так, а это что еще такое? Уши уловили звук журчащей воды, раздающейся буквально в метре от меня. Изогнув голову, удалось разглядеть источник — один из знакомых мне охранников.

Видимо, бедолага вышел по малой нужде. Такого шанса упускать нельзя. Рывок и, одним махом перепрыгнув забор, я оказался прямо за спиной писающего мальчика. Он что-то услышал и начал поворачивать голову, при этом мужик даже не соизволил прерваться. В таких ситуациях оглядываться надо моментально. Помогу, пожалуй, мужичку усвоить этот урок: левая рука на затылок, правая под подбородок, резкий поворот головы неудачника. Хруст шейных позвонков в ночной тишине прозвучал ударом хлыста. Интересно, успел ли охранник разглядеть своего убийцу? Подхватив обмякшее тело, аккуратненько положил под кустик, у которого оно недавно стояло.

Теперь определимся с количеством людей в домах. Я обратился к своему дару: в бараках слышен пульс восьми человек, в доме пяти — двое на первом, трое на втором. В бараки идти нет смысла. Вряд ли хозяин сей обители обитает там. Нужно обдумать, как можно тихо проникнуть в дом. Напомнив себе, что самое верное решение — самое простое, я подошел к двери и подергал за ручку, а когда дверь не открылась, постучал.

— Ну что, Ушлый, сделал свое мокрое дело? — раздался насмешливый голос.

Дверь распахнулась. В проходе стоял мой подраненный приятель и, щурясь со свету, всматривался в проем. Быстрый взмах ножом, и мужичек мне уже улыбался вспоротым горлом. Он схватил себя за шею, пытаясь зажать порез, но с такими ранами не живу. Максиму сможет продлить себе существование на полминуты. Мужик пытался что-то крикнуть, но изо рта вырывался лишь хрип, и толчками выплескивалась кровь.

— Что у вас тут происходит? — дверь одной из комнат распахнулась, и оттуда выглянул мой третий друг.

Пока новый участник представления во всем не разобрался, я прыгнул вперед и ударил ножом в грудь. Раздался скрежет металла, нож, соскользнул (нагрудник был не цельнометаллическим, скорее он напоминал мелкопластинчатую бригантину). За ножом на мужика полетел и я. Инерция — она и в параллельном мире инерция. Не теряя времени, ударил вторым клинком в лицо — этот гад успел отдернуть голову, и лезвие вспороло лишь щеку. Встретились мы в дверном проеме: грудь в грудь, глаза в глаза. От этой встречи охранник влетел в комнату и начал вынимать меч, одновременно пытаясь крикнуть. Крик я сбил ударом ноги в солнечное сплетение — не очень-то покричишь, если из тебя весь воздух выбьют. Широко раскрыв рот, он попытался срубить мою голову мечом. Выпустив из одной руки нож, схватился за кисть с мечем, тем самым блокируя удар. Правой рукой, все еще державшей нож, нанес серию ударов под дых. Затем завершающий апперкот, и охранник отлетает с ножом в подбородке, так и не произнеся ничего кроме хрипов.