Зеленое солнце

Это был шок — словно ты вновь родился. Но это было не совсем так. Я просто проснулся в навсегда изменившемся мире. И это был шок, граничащий с нервным недоверием. От моей комнаты не осталось ничего, что было бы мне выше пупка. Дом был чисто и ровно срезан на высоте половины второго этажа. Нижняя часть оконной рамы с четырьмя ровными прямоугольниками стекла, нижняя половинка телевизора, который уже никогда не будет работать. Половинки штор на полу, половинка розетки, застрявшей в оставшейся части стены. В ванной, на кухне (которые я теперь тоже мог видеть почти целиком) — половинки дверей, висящих на оставшихся петлях. На полу — части вещей, висевших раньше на стенах. Справа — половинка провода от стоявшего на полочке будильника. Слева — половинка спинки моей кровати, половина моего компьютера на столе... В кухне — часть холодильника с половинкой упаковки кефира, половина микроволновки на окне. В кладовке — куча нижних частей курток и дубленок, лежащих на полу.

Я боялся смотреть дальше, на обнажившиеся квартиры соседей, но краем глаза видел ощутимый скос, несоответствие, с которым были "срезаны" тополя на улице слева и соседний дом. Он стоял намного выше, на пригорке и от него осталась только половина первого этажа, где когда-то вчера был магазин: половина кассы, половина холодильников, половинки бутылок газировки и спиртного, стоящие в лужах на полках. Половинка подъехавшей машины с товарами, превратившейся в кабриолет. Половинка продавца, половинки грузчиков — черные пыльные джинсы и старые кроссовки почти не в крови. В магазине работал мой школьный друг...

В соседней квартире — половина соседа, сидящая в кресле без спинки. Он читал вчерашнюю газету, или решал сканворд на последней странице... Не разобрать. Половина его майки сползла на пояс, изменив цвет, как и газета, как и руки, лежащие на коленях. На его плите — половина кастрюли с завтраком. Он был моим хорошим знакомым... и всегда вставал рано.

И только теперь я начинаю замечать людей, бесцельно бродящих по улицам. Я замечаю, что дома в нескольких кварталах вокруг точно срезаны по линии горизонта. Дом моих родителей когда-то стоял когда-то на холме. Мой — у его подножия, ближе к реке. И даже от него осталась только половина второго этажа. И тут я начал догадываться, что произошло что-то ужасное и непоправимое. То, что никогда не удастся исправить, что навсегда закрывает путь к детству.

И только стоя одетый за половинкой двери своей бывшей квартиры, я вдруг понимаю, что зря держу ключ в руке. Дверь теперь невозможно закрыть — нет замка. В этом нет смысла, как теперь нет смысла в половинке пролета бетонной лестницы, идущей на третий этаж. И нет смысла в не работающем домофоне — половинки столбов уходят куда-то за гаражи. Нет электричества... "Но что же тогда цапнуло меня за пятку?" Там лежала только часть провода от часов, уходящая в то, что осталось от розетки. Да и распределительного щитка в квартире теперь тоже нет, как нет и счетчика.

Но эта мысль тонет в какофонии криков напуганных людей, в их беспрерывных стонах. Все это тонет в ядовитом свете родного, но зеленого солнца, в идущем снегопаде. Я останавливаюсь на секунду и протягиваю руку, ловя на ладонь невесомые пушинки. Пепел. С неба падают тонны и тонны сухого безжизненного пепла. И остается только уходить.

"Прах к праху..."

Нас никто не предупредил тогда, но нас никто и не бросал. Нас просто оставили одних — на выживание сильнейших. Радио и телеэфир замолкли, а оставшиеся в живых впали во временный ступор. Многих не учили драться. Раньше их защищала Родина. Раньше... Где все это теперь, когда границы сменили территории? Когда люди вымирают, а Человечество изменилось навсегда?

Я не собирался сдаваться в первом же акте новой пьесы. И раз дела шли так погано, значит, могло быть еще хуже. И первое, что я сделал после того, как вышел из дома и побежал к вершине холма — завернул к остаткам магазина "Охотник" и со срезанных витрин, старательно обходя лужи на полу, взял пару отличных газовых пистолетов, охотничий нож, о котором мечтал еще в детстве, и коробку патронов. За остальным я бы вернулся позже... если бы смог. Но тогда я просто хотел позаботиться о безопасности себя и своих родителей, если они еще живы.

Я надеялся на это, молился, пробегая сквозь стену падающего пепла, проскакивая мимо растерянных людей. Тяжелые пистолеты в карманах потихоньку пытались стащить с меня джинсы. Я запинался, падал, вставал и снова бежал, карабкался на холм, где меня должен был ждать знакомый дом. Дом, который...

Воздух сжался в груди, сердце замерло и пропустило несколько ударов. А пепел все падал и падал на землю, на лицо, волосы. Пепел прилипал темными полосками к щекам, лез в глаза, садился на ресницы. Этот серый пепел был везде. И в его нескончаемом танце где-то кружились и мои родители, учителя, друзья, знакомые. В прах навсегда ушла часть наших городов, душ, сердец.

Одиночество в темноте вновь догнало меня, поднявшись из глубин далекого прошлого, заставив вновь и вновь (с каждым зеленым заходом солнца) бояться темноты и одиночества. Бояться серого мертвого "снега", завалившего округу. Бояться того, что лежало под ним.

Пепел лип на свежие истекающие соком срезы деревьев, облепляя стволы грязными потеками и пушистыми шапками, похожими на плесень. Пепел садился на поверхность водоемов, превращая их в огромные серые поля. И самое ужасное было в том, что падающий "снег" не тонул в воде, не смывался дождем, не горел. Он просто был, попадая в легкие, вызывая нестерпимый зуд в уголках покрасневших глаз. Пепел днем закрывал солнце, а ночью — звезды. И ночи стали темней и опасней: в них был кто-то невидимый, сильный и непреодолимый. Кто-то, кто устроил все это, подчиняясь лишь своему безумному злобному плану. Кто-то, кого мы все хотели убить...

Человек, погибший от последнего врага (другая тетрадь Сереги)

Я разучился убивать,

Как будто добрым был всю жизнь.

Я разучился умирать,

Как будто только лишь скажи...

Я разучился жить в добре,

Как разучился жить с добром.

И будто кнопки, но не те.

Наверно, смысл лишь в простом...

"Был новый две тысячи какой-то год. Он, как обычно, сидел у себя дома в кресле, держа банку пива, и устало смотрел в старенький цветной телевизор. Один. Тоже, как обычно...

Стандартная Московская, откровенно убогая, квартира содержалась в безупречной чистоте. Белые стены из ровных пластиковых панелей матово поблескивали в темноте, стандартный натяжной потолок, будто зеркалом, уходил вверх. Даже казалось, что отражение там, наверху, живет своей, отдельной жизнью, удивленно показывая наметившуюся лысину на голове человека и криво улыбаясь галогеновыми лампами. Мерно жужжал видеомагнитофон, показывая что-то на экране, а синие отсветы плыли по потолку, чисто заправленной кровати, серому линолеуму...

Сидящий человек не издал ни звука, когда минутная стрелка доползла до двенадцати, а где-то внизу, на площади, гулко взорвалась криками толпа. Просто, он не привык ничего говорить. Да и повода не было.

В левом верхнем углу телевизора развернулось небольшое окошко с лицом седого мужчины, лет сорока — сорока пяти.

"Принять вызов?" — спросила программа.

Человек кивнул и, залпом допив пиво, метко швырнул банку в угол, беря в руки клавиатуру, незаметно выехавшую рядом с подлокотником.

— Опять мусоришь? — спросило изображение, расползаясь на весь экран. — Ты это брось, тут тебе не флот, уборщиков нет.

Человек в кресле по-прежнему сидел и смотрел в одну точку на экране, будто его интересовал конкретней пиксель.

— Ну что, старый хрыч, 678K98312038JvderP тебя раздери, — сказал он вдруг, щелкнув пальцами (и к куче мусора убежал робот-уборщик), — совсем охренел, по общему каналу Сети общаться?

— JGUTFV(*45K64325XW) хорошая погода сегодня, — послышался отзыв с экрана, — и не неси отсебятину в пароле, боец. Логин Deathkiller, пароль второй степени

засекреченности, с неограниченным правом на жизнь после неудачи.

— Redline. Восьмой, право ограничено, — он предпочел отвечать коротко, так как не

терпел условностей. Но, слава клинку, этого никто кроме смертных, не знал.

Человек в кресле развалился, устраиваясь поудобнее, будто собирался смотреть интересный фильм, тем временем робот уборщик забрал банку и убежал с ней в открывшуюся щель стены.

— 400, Сектор — космодром С2, время старта 600. Миссия 7 степени...

— Отказ: несоответствие пропуска.

— Невозможно, вы повышены до седьмого уровня сегодня, ПОСМЕРТНО...

Redline мысленно отключил нейро-передатчик и выругался. Конечно, отключение боевого оборудования строжайше каралось, конечно, за это его могли понизить в должности или даже убрать... что как-то и случилось по молодости, но сейчас ему страшно хотелось побыть одному. Просто знать, что в твоих мозгах никто не копается, а поток мыслей не записывается.

Deathkiller улыбнулся с экрана. В свои 104 года он прекрасно понимал, о чем сейчас думает его молодой напарник.

— Передатчик можешь не включать, — по лицу Redlin-a на долю секунды пробежало

удивление. Он привык к не словесному общению с восемнадцати лет, но он ничего не возразил.

— Твой возраст копии? — Вновь спросили с экрана.

Именно спросили. Redline знал, что сейчас с ним разговаривает не один человек, а сеть из нескольких опытных специалистов, подключенных к единому серверу мозга Deathkiller-a.

— Тридцать пять лет, пять месяцев, четыре дня. Остальные данные засекречены.

— Эх, сколько лет службы без сбоев!..

— Четыре (был ранен).

Теперь уже Redline знал, о чем думают там, в штабе. Да, он устарел. Да, приборы и оборудование можно было уже менять. Да, он не обладал последними базами и отстал от технического прогресса. Но кое-что было и у него: бесценный опыт военных действий за четыре года. Почти рекорд для пехотинца. Еще бы немного...

Ожидаемого приказа не последовало, из штаба продолжали:

— Степень ранения?

— Двенадцать смертельных доз облучения при взрыве террористами пятикилограммовой атомной бомбы в Токио.

— Последствия?

— Повышенное радио излучение тела, все приборы вживлены заново, остальные

повреждения полностью совместимы с...

— Спасибо.

Стандартный вежливый приказ, не обязателен. Да и вообще, каждого бойца специально обучают технике мата и гипнозу с его помощью. Считается, это поднимает боевой дух и очень сильно воздействует на врага.

— Подтверждение приказа?

Redline будто на секунду замешкался. На самом деле, он отключал все встроенные в тело приборы, оставляя один.

— К подтверждению готов, к очистке канала — тоже. 678К98312038JvderP

— Приступай...

Экран на секунду сверкнул, когда по комнате пронесся электромагнитный импульс, а потом погас. Все данные в пределах комнаты были стерты. Даже записи спрятавшегося в стене уборщика и скрытых камер.

Действительно, Redlin-у было лет сорок. И действительно, последние четыре года его не убивали, что и вообще случалось крайне редко. (Он старался никогда не вспоминать об этом без особой нужды. Хотя, каждый раз как это случалось, разбор ошибок занимал не меньше месяца виртуального времени).

Redline собрал свои вещи и, выйдя из квартиры, направился к лифту. Его действительно звали Redline, хотя начальство часто обращалось к нему и по персональному номеру. (Который за особые заслуги возможно было уменьшить до шести цифр. Но этим правом редко кто пользовался). Имелся также вживленный в кожу штрих код на запястье. Хотя, его данные знали только избранные. Сам же владелец кода к ним не относился...

Московские улицы, холод и падающая с темного неба снежная крупа. За зиму это был первый снег. Первый снег уже нового года. В служебной машине противно пахло чистотой и моющими средствами.

"Надо же было так Мерс изгадить! — возмущался водитель. — Все заднее сиденье кровью... там даже... от пуль..."

Redline не слушал. Бесполезная болтовня. Водитель — только человек, он не может послать пакет данных и образ через нейро-передатчик, а иная информация не будет точной.

За темным обычным окном мелькали цветные огоньки чужого праздника. Окна не бронируют (да и зачем?), зато тонируют сильно, почти до черноты. Из-за этого проходящий снаружи свет становится серым.

Redline снова прокутил в памяти разговор и стер основную запись. Так, на всякий случай, хотя и знал, что мозг даже через передатчик не доступен никому. Выходила обычная стандартная ситуация, код: "награжден посмертно".

Он улыбнулся, а по спине пробежал холодок.

"Давно меня так не тревожила будущая собственная смерть! Видать, старею..."

В принципе, в таком задании (сложностью 96%) с предсказываемой смертью, не было ничего нового. Впервые его убили еще в восемнадцать, когда клонировали и на генном уровне модифицировали тело, вживили дополнительные приборы, а оригинал торжественно уничтожили, переписав сознание.

Он так до сих пор и не знал, где его душа была все это время. Может, она так и ушла вместе со старым телом... (В пользу этого говорили изменившийся характер и новые привычки). Но, это было уже не важно. Его собирались вновь убить. И убить страшно, по меркам современного общества, — без сохранения последней копии в базе Центрального Компьютера.

До стартовой площадки космодрома оставалось ехать пару минут, когда ему сильно захотелось в туалет от выпитого пива. Машинально, Redline отправил жидкость на вторичную фильтрацию и переработку, хотя можно было воспользоваться замкнутой системой жизнеобеспечения в броне-костюме.

Стандартный новый катер старой модели уже ожидал на взлете. Было хорошо заметно, что к обычной многослойной обшивке прибавили еще и двойную плазменную защиту, увеличив реактор и поставив второй — импульсный. Кажущаяся сомнительной трата денег и внутреннего пространства на дорогие новейшие разработки, полностью себя оправдывала в бою. Не оправдывала себя только нестандартная форма. Модель антенн давно успела устареть.

Deathkiller ждал внутри, в единственном, кроме реакторного, отсеке. Там же находились и два пилота.

— Включить спецсвязь и принять два пакета без проверки,

Redline подчинился. Он давно привык к этой процедуре.

Обычно, два документа были следующими:

Первый — самораспаковывающийся вирус, предназначенный для проверки личности. Если вирус попадал к кому-то другому, кроме нужного человека, то он выжигал мозг, замыкая платы и цепи микросхем, стирал информацию.

Второй — кодовый пакет, вложенный в первый, также, с функцией самоуничтожения, но только работающий по биохимическим датчикам в артериях мозга.

— Процедура стандартная, время до старта в инструкции не входит.

Redline кивнул и удалился к своей койке. Окружающий цвет корабельного железа (серый и серебристый) радовал глаза. Сканеры зафиксировали достаточную плотность для защиты от лучевого и огнестрельного оружия малых калибров. Это тоже радовало.