Крысолов. Фантастика. Детектив.

— Так вот, меня зовут Кларисса. У меня к вам просьба: избавьте мое жилище от крыс.

— Какие проблемы? С удовольствием...

— Но, — перебил меня Лаэрт, решивший всё же сам вести переговоры с женщиной, — но у нас много вызовов, фрау, то есть Кларисса. Мы просто не успеваем повсюду, мой начальник подтвердит.

— Что ж мне делать?

— Официально обратиться в нашу контору и оформить вызов. Когда подойдет ваша очередь, то мы вас обслужим.

— И сколько же мне ждать?

— Ну, не больше полугода. При удаче и того меньше. Месяца четыре.

Кларисса мягко улыбнулась, будто любой другой ответ её бы удивил.

— Крысы досаждают мне сейчас, а что будет через полгода или даже через четыре месяца неизвестно, — заметила она. — Я заплачу вам за срочность.

— Но существует очередь и среди срочных вызовов. Если только... — взглянул на меня Лаэрт с немым вопросом.

— Если только не записать этот вызов, как ликвидацию внезапного возникшего эпидемиологического очага, — завершил я за него фразу.

— Это как раз то, что мне нужно.

— Ну и отлично. После обработки, мы дадим вам замечательные ловушки, — заверил Лаэрт. — Улучшенной модели, с гарантией на двенадцать месяцев. Они пока ещё нигде не продаются. В таких случаях обычно мы берем по полсотни на человека.

Получив согласие Клариссы, мы разошлись по своим машинам. Минуло всего несколько минут, и мы подъехали к невысокому особнячку, окрашенному в ярко-оранжевый цвет. Кстати, сейчас многие используют кричащие краски для фасадов собственных домов, чтобы нарушить серую монотонность окружающего мира.

В прихожей мы с Лаэртом сняли грязную верхнюю одежду, и были приглашены Клариссой в стерильно чистую гостиную, с минимумом пластиковой мебели. Всю стену в гостиной занимал плакат с изображением пенистых океанских волн и всходящим на горизонте красным солнцем. После того, как мы договорились о цене за наши услуги, обращалась она исключительно ко мне, игнорируя моего напарника. Лаэрт на это нисколько не обиделся, вежливо помалкивал и неприязненно озирался по сторонам.

— Эти отвратительные крысы расхаживают повсюду, словно они здесь хозяева. Важные такие, как госчиновники. Всё у меня перегрызли, к тому же я их смертельно боюсь. Хорошо хоть, что пока они не научились вскрывать стальные ящики в моем кабинете с медикаментами, — говорила Кларисса и плавными движениями красивых рук показывала, где, по ее мнению, нам следовало поставить ловушки.

— А здесь, — открыла она дверь маленькой темной комнаты, доверху заваленной разным старьем, — они попросту обосновались — отсюда они разбегаются по всему дому. Здесь нужно никак не меньше дюжины ловушек. Мне нельзя иметь у себя столько крыс. Я дантист, занимаюсь частной практикой.

— Понимаю, — кивнул я и невольно ощупал языком во рту все зубы. То же, по-моему, проделал и Лаэрт, и начал, сидя на полу, усерднее заряжать ловушки.

— Поэтому у меня совершенно недопустима инфекция, иначе я растеряю всю свою клиентуру.

— Оно, конечно, растеряете.

— Но ладно инфекция. Вчера я вот поправляла пальцами пломбу одному пациенту, и вдруг откуда-то выскакивает крыса — величиной с маленькую комнатную собачку. Нет, каково? От неожиданности мой пациент сжал челюсти. Представляете? Укусил мне руку. Но, слава Богу, не сильно. Не до крови. Вы уж избавьте мой дом от них, а то, как мне принимать людей? Я ведь вдова, мой муж погиб при тушении пожара — он был пожарным. Поэтому полагаться мне, кроме себя, больше не на кого. Трудно в наше время жить одной. А эти крысы, бывает, портят у меня дорогие лекарства, предназначенные для моих пациентов. Те, что оказались не убранными в стальные ящики.

— Руки у вас помыть можно? — спросил я, когда мы завершили свою работу.

— Естественно, — ответила Кларисса и проводила меня в просторную ванную комнату с обилием зеркал на стенах. Показала махровое полотенце, которым мне разрешалось вытереться. Вода из крана шла сильной струей, а не едва сочилась с грехом пополам, как у меня в доме. Поэтому я не только тщательно вымыл руки, но и хорошенько ополоснул лицо.

— Теперь не бойтесь, крысы уйдут из вашего дома, — сказал я, выходя из ванной.

— Вы уверены?

— На все сто.

— Что ж, надеюсь, — протянула Кларисса мне деньги.

— Спасибо, — поблагодарил я и распахнул перед ней регистрационную книгу. — Распишитесь, у нас строгая отчетность. Правда, с улицы могут забежать случайные крысы. Но своих крыс, аборигенов, у вас не будет водиться. Да, вам придется иногда вынимать их мёртвые тушки из ловушек, чтоб они не успевали разлагаться. А то запах, знаете ли, от них бывает ужасный.

Мои слова её огорчили. Немного подумав, Кларисса поманила нас за собой. На кухне, куда мы пришли, она налила нам с Лаэртом по стакану самогона. Для приличия мы сначала отказывались, говоря, что на службе нам не положено, потом чокнулись и выпили за крысиную погибель в мировом масштабе и, в частности, её доме. В дорогу она дала нам ещё одну непочатую бутылку, объяснив, что это всё подношения от признательных пациентов и лично ей ничего не стоили.

В дверях на прощание Кларисса обратилась ко мне с просьбой:

— Хэнк, вы меня крайне обяжите, если в ближайшие дни найдете свободное время и навестите меня. Понимаете, мне бы не хотелось самой заниматься вашими ловушками. Ну, вынимать из них мёртвых крыс. Брр. Приезжайте, пожалуйста. А если у вас возникнут проблемы с лечением зубов, то без стеснения обращайтесь ко мне в любое время.

6

Наша контора, погружённая в непроглядный мрак, давно опустела — желающих перерабатывать не было. Впрочем, иное положение вещей меня бы удивило. Собственно, и я приехал сюда по необходимости, чтобы переодеться и взять со склада машинное масло для своей колымаги. За мной на автофургоне увязался Лаэрт.

— А долго мы провозились у этой Клариссы. "Посыпьте здесь, поставьте там, я боюсь крыс, они кушают мои драгоценные лекарства", — передразнил он её, сидя на стуле и переобуваясь. — Фу, мерзкая особа, с противными ужимками, а мнит-то, мнит о себе сколько. Я бы даром не согласился лечить у неё зубы.

— Она тебе и не предлагала, — хмыкнул я.

— Я этому только рад.

— По-моему, ты к ней несправедлив. Приятная молодая женщина, симпатичная. Заплатила нормально, долго не торговалась, угостила самогоном, с собой ещё бутылку дала.

— Это на твой вкус она приятная и симпатичная. А по мне мерзкая особа, не хотел бы я с ней больше связываться. Злыдня.

— Ну и не связывайся.

— Кстати, что нам делать с этой бутылкой? Давай прикончим, что ли? Не делить же её пополам.

Я с сомнением посмотрел на Лаэрта. Его маленькие глазки-бусинки и без принятия дополнительной дозы были налиты кровью и подозрительно поблёскивали. Да и вообще не нравилось мне с ним пить: он быстро хмелел и выкидывал, бывало, всякие номера, коленца.

— Может, не нужно? Как бы после не наткнуться на службу безопасности движения.

— Ай, брось! От нас с тобой и без того разит, как от пивной бочки. Мы же пили у Клариссы, — напомнил Лаэрт. — Потом, в службе безопасности движения свои в доску ребята. Под Шехнером ходят, всегда с ними столкуемся. Они же нас знают. У меня и закуска есть — сухари. Утащил вчера с комбината.

— Ты говорил, что тебе их дали.

— Как же, держи карман шире, дадут они чего-нибудь бесплатно. Прежде удавятся. Так как, Хэнк?

— Ладно, давай, — обречённо произнес я. Всё равно сейчас его было не переубедить, а работать мне с ним и дальше предстояло вместе.

С необыкновенной щедростью Лаэрт высыпал на стол целый кулек сухарей, откупорил бутылку и с педантичной точностью поровну наполнил наши стаканы. В три глотка выхлестал самогон из своего стакана, крякнул, смахнул с ресницы слезу, закусил сухарем и, обстреливая меня крошками, летевшими у него изо рта, сказал:

— Крепкая, зараза, все внутренности себе обжёг. Та, первая бутылка, была мягче и слабее. Интересно, из чего она гонит самогон при нынешнем-то лимите на все продукты.

— Ей приносят благодарные пациенты.

Весь день я терпел и старался не думать о головной боли и вроде бы ничего — не прихватывало сильно, но сейчас, после выпитого, у меня, будто тисками, сдавило виски и зашумело в ушах.

— Угу, благодарные пациенты, — кивнул Лаэрт. — Ха-ха. Нашла дураков, так я ей и поверил — сама, небось, тайком гонит по ночам. Дантистка, короче говоря.

— Погоди, у самого заболят зубы, чего угодно ей принесёшь, — заметил я, массируя ладонями виски.

— Обойдусь как-нибудь без неё, я на свои зубы не жалуюсь. Они у меня пока не гнилые. Давай допьем эту бутылку, — наполнил он вновь наши стаканы. — Нет, Хэнк, друг, скажи мне, почему мы вынуждены пить разную гадость? Скажи, кому это выгодно? Дантисткам? Что, я, рабочий человек, не имею права выпить после трудового дня что-нибудь приличное — полезное для организма? Почему я должен лакать эту гадость?

— Ты этого сам захотел.

— Разве? Да, верно. Кстати, а ты почему не допил?

— Не проходит сразу.

— Вот и я говорю: не проходит сразу эта гадость. Чего бы им, нашим властям, не наладить производство нормального спиртного в промышленном объёме? Власть называется — всё темнят, скрывают от людей. Одним дантисткам от неё польза.

— Да оставь ты в покое Клариссу, — возмутился я. — Переливаешь из пустого в порожнее. Не надоело? В конце концов, она нам хорошо заплатила, опять же, бутылку самогона с собой дала.

— Что с того? Могли бы вытянуть с неё и побольше. Но я видел, что тебе это не по душе.

— А могли бы вообще ничего не получить и проторчать весь день под землей, в бомбоубежище, — возразил я и попробовал разгрызть сухарь, но он оказался не по моим зубам. Мне оставалось только лишний раз позавидовать способности Лаэрта быстро и умело расправляться с сухарями. И это, несмотря на его маломощную скошенную нижнюю челюсть.

Лаэрт выдержал паузу, допил остатки самогона и заявил:

— Знаю, Хэнк, ты хочешь указать мне на моё место. Напомнить, что ты мой начальник. Начальник, ха-ха. Считаешь, что я без тебя никто? Но ошибаешься, это ты без меня никто!

"Ну, началось", — поморщившись, подумал я и сказал:

— Всего доброго, мне пора.

— Нет, ты сперва выслушаешь меня! — стукнул кулаком по столу Лаэрт. — Довольно тебе задирать передо мною нос. Я же знаю, ты презираешь меня за то, что твои предки пробыли дольше моих в бомбоубежище. У моих предков просто не оказалось денег заплатить за место в бомбоубежище и их выгнали наружу. Выгнали всего через три года после окончания войны, чтобы понаблюдать, не загнутся ли они там, наверху. Но они уцелели, выжили и стали налаживать жизнь в городе. Твои дедушки с бабушками вылезли позже, они вылезли на всё готовенькое — и им не было нужды всё начинать с нуля. Но на моих предков они всегда смотрели свысока, как на неполноценных людей. Как на полных придурков! Вот какое у вас мнение о нас, паразиты вы!

— Эка, парень, куда тебя занесло, — вздохнул я. — И охота тебе копаться в прошлом?

— Охота!

— Ты давай не горячись.

— Что, не нравится?! Но иначе с вами, паскуды, нельзя!

Лицо Лаэрта исказила злоба. Напряжённый, словно струна, он медленно, не спуская с меня остекленевших глаз, поднялся со стула. Оскалился, резко рванулся и вцепился зубами в мою машинально вскинутую руку, чуть ниже локтя. На секунду я изумленно замер, уставившись на него. Нет, это было наяву: Лаэрт действительно вцепился в мою руку, а его согнутые пальцы скребли по моему свитеру. Я взвыл от острой боли — его зубы, преодолев слой одежды, вонзились в моё тело. Я потянул руку на себя — стало ещё больнее. Почти одновременно с этим я двинул правым кулаком в его красное оттопыренное ушко. Вот именно — двинул. Для нормального удара он находился слишком близко ко мне. Он всё же выпустил мою руку, но тотчас опять впился в неё своими зубами. К тому же гораздо глубже и крепче. Я принялся отчаянно колотить Лаэрта, чувствуя нестерпимую боль. Сильно треснул ему по шее — он разжал челюсти и от удара моей ноги отлетел в сторону, опрокинув стул. Но быстро поднялся и приготовился к новой атаке. Вздёрнутая верхняя губа обнажала два длинных передних резца, с которых каплями стекала моя кровь. Его сморщенное заострённое личико имело вид хищный и страшный. Меня даже передернуло. Фу!

Наверное, надо было ему что-то сказать, чтобы привести в чувство, вернуть к реальности. Например: "Плохая погода, Лаэрт. Угнали наш автофургон. Во дворе бесплатно раздают довоенные продукты". Но нет, глупо. На ум не шли нужные слова. Да и поймет ли он сейчас вообще человеческую речь в этом своём зверином облике? Крайне сомнительно!

Лаэрт пригнулся и прыгнул на меня, нацеливаясь на моё горло. Почувствовать ещё раз на себе укусы его зубов было свыше моих сил. Я уклонился от него и с разворота двумя сцепленными ладонями ударил ему по затылку. Лаэрт шумно, всем телом упал на пол. Но всегда и во всём он отличался завидным упорством. И сейчас он, сразу привстав, ухватил зубами штанину моих брюк. Не выдержал и затрещал грубый материал. Чтобы Лаэрт отпустил штанину, я крепко съездил ему ногой под ребра. Но не удержал равновесие и, задев стол, с которого полетела пустая бутылка из-под самогона, стаканы и объедки сухарей, растянулся на полу. Недалеко от меня, постанывая, лежал Лаэрт.

"Чёрт! Повезло хоть, что не оказалось свидетелей этой безобразной сцены. Не придется теперь отвечать перед управляющим", — подумал я. Неужели этот самогон довёл нас до полного помутнения рассудка — в большей степени, конечно, Лаэрта — и мы не отдавали отчёта собственным действиям? Но зато сейчас у меня в голове не осталось от спиртного и следа. Поэтому, наверное, всё случившееся представлялось мне в столь отвратительном свете.

Я присел на корточки возле Лаэрта и похлопал его по щекам.

— Эй, приятель, слышишь? Довольно притворяться, у тебя ничего не повреждено. Ты сам виноват: считал, что будешь мне грызть мою руку, как сухарь, а я стану спокойно на тебя смотреть, улыбаться и подбадривать. К тому же ты мне порвал казённые брюки. Неизвестно ещё, когда нам выдадут новую одежду.

Лаэрт не прореагировал на мои слова и продолжал лежать с закрытыми глазами. Что ж, если ему это нравится, то пускай себе лежит. На дне бутылки оставалось несколько капель самогона. Я засучил рукав свитера, вылил их, кривясь от боли, на свои раны и стянул руку носовым платком. Вид конторы завтра утром мог повергнуть в шок моих коллег-крысоловов, и я немного прибрал в ней — поставил на место стол и стулья, подмёл пол. Затем, взглянул на прощание на Лаэрта — он приподнялся, и делал попытки встать — подтянул съехавшие брюки, надел куртку и с банкой машинного масла под мышкой вышел на улицу.

7

— Ничего, ничего, Хэнк, потерпи минуту. Пустяки. Я привыкла уже лечить твои раны, но пора бы тебе быть осмотрительнее, — говорила Зина, бинтуя дома на кухне мне руку.

— Всякое бывает.

— Бывает. Но с тобой, дорогой, слишком часто, — покачала она головой. — Признаться, я никогда не доверяла твоему напарнику — странноватый он какой-то субъект.