Кто ты? (главы из романа)

— Отец Паисий!

— Да, отче. Все сделаю.

* * *

— Да не трясись ты так, человече. Это келия монастырская, а не застенки. И заплечных дел мастеров здесь нет. Звать-то тебя как?

Убийца задышал чаще, но дрожать перестал. Покосился осторожно на брата Илию, затем на Иова:

— Мастер Витигост из Кружичей. Бочары мы...

Настоятель кивнул и сказал просто:

— А я — игумен Варнава. Рассказывай, мастер Витигост.

— Ага... Значит, спать это я уже почти наладился, а тут мне вдруг видение представилось, что через келью от меня купец пред иконами стоит на коленях. А я подхожу к нему тихонько сзади — и гранцом его в затылок. Ровно Марь облуду напустила, даже сон враз пропал. Я оделся тихонечко, выглянул на галерейку — никого. Тогда я к купцу проскользнул — и, как в видении том, все в точности исполнил.

— Исполнил... — отец Варнава помрачнел. — Так-так...

— Твой нож? — в руке брата Илии блеснуло четырехгранное лезвие.

— Да, мой.

— Зачем мирному бочару бронебой ратный?

— Не ведаю. Он до того уж несколько дней со мной был, привык я к тому.

— А откуда он у тебя? Дал кто?

— Не ведаю.

— Ты крещен? — спросил игумен. — Тайное имя есть?

— Древних чтим.

— Стало быть, в обители просто на ночлег остановился? Отчего тогда не в общей спальне, а в отдельной келье? Ты богат, мастер Витигост? Галерейный послушник сказывал, что золотой монетой жертвовал ты на содержание приюта.

— Золото было со мной, да, уж который день. Я и платил им.

— Откуда?

— Не ведаю.

— С какими людьми довелось встречаться перед тем? О чем говорили?

— Да разве упомнишь всех, с кем на ярмарке встретишься да словом перемолвишься. Торговый ряд у нас нынче в Коньках. Стоим мы два дни с товаром-то своим — и тут мне вдруг подумалось: а схожу-ко я во Преображенскую обитель. Ну, и пошел. А тут со мной такое ...

— Ты Древних чтишь — чего же тебя к нам-то потянуло?

— Не ведаю.

* * *

— Будем дожидаться, когда княжич проснется, — подал голос брат Илия. — Странно все это, отче.

— О странностях поразмыслим, но дальше пока все равно не продвинемся... -отец Варнава опустил веки и принялся рассеянно вертеть в руках свой посох. Из задумчивости его вывел голос:

— Отец игумен, человек к вам!

Глава 4

— Звали, отче?

Отец Варнава повернул от икон тяжелое лицо:

— Да, княже.

— Как это — княже? — Кирилл заледенел. — Отец... Или...

— Да, — глухо повторил настоятель, — горе у нас. Третьего дня человек был от старосты Троицкого посада. В своем доме в Гурове убиты князь Иоанн, отец твой, жена его Евдоксия, мать твоя, и сын его Димитрий, брат твой старший.

Кирилл вскрикнул и по-детски, в голос, зарыдал. Настоятель прижал его голову к своей груди. Руки Кирилла судорожно обхватили его.

— Боже мой, Боже мой... Крепись, юный княже, крепись... А вместе с семьею твоею смерть приняли пятеро ратных да восемь душ дворовых людей. Страшное испытание попустил Господь. И тебе, сыне, и мне, грешному.

Он закрыл глаза и проговорил незнакомым голосом:

— Господи... Дай мне сил донести крест сей...

Руки Кирилла внезапно разжались:

— Как это случилось?

— Присядь, княже, присядь. И я тоже ...

Отец Варнава помолчал, глядя в пол. Потом продолжил отчужденно:

— Посланец сказывал так: рано утром староста постучал в ворота по делам общинным. Стучал долго — ему не отвечали. Тогда он кликнул людей. Перелезли через огорожу, стали звать, по двору искать да в двери бить. Первыми сторожей нашли. Затем прочих дворовых да ратных. Кого в постелях своих, кого в местах укромных. Потом кузнец двери высадил — в дом вошли. Там уже все твои... были... И ни на ком — ни ран смертных, ни следов иного насилия.

Кирилл отвернулся. Скованно и неуклюже растер по лицу слезы:

— Отчего же они погибли?

— Пока не ведомо. По всему выходит — во сне. Человек говорил, лица у всех были мирные да покойные. А тела вид имели такой, словно смерть не насильственной была, а своею.

— А соседи, случайные перехожие?

— Никто ничего не видел и не слышал.

— Чужих, новых людей не примечали? Может, разговоры кто какие вел?

— Тоже пока не ведомо — да и когда было правды доискиваться? Староста тут же помощника своего отрядил — известить меня. Тот двух коней загнал, в пять дней всего от Гурова до нас добрался.

— Пять дней назад...

— Нынче восьмой день пошел. Два дня с лишком спал ты после дознания своего.

Кирилл свел брови:

— А что же дружина?

— О чем ты, княже?

— Отчего вестником не из дружины кто послан, а случайный человек?

— Обе сотни за два дня до того отправлены были в Белецк.

— Кем?

— Пока не ведомо.

Кирилл поднялся:

— Я должен ехать.

— Нет.

— Почему?

— Посланы уже мною в Гуров люди толковые. Все что должно — разузнают и сделают. А теперь в глаза мне посмотри — ни один злой умысел, ни одно злодеяние безнаказанными не останутся. О прочем пока попечение отложи, нам с тобою гостей ждать надобно.

Кирилл выдохнул и спросил уже спокойнее:

— Что за гости такие?

— Увидишь. И помощь опять твоя понадобится — не сегодня, вестимо. Уж прости, что не даю тебе с горем своим наедине побыть.

— Убийцу разъяснить? Так горе мое завтра меньшим не станет, отче. Идемте.

— Да... Весь ты в отца своего...

* * *

Кирилл взглянул на отца Варнаву:

— Ничего не понимаю, отче. Убийца в нем — как новорожденный, прошлого у него нет.

Настоятель молча ждал.

— До ярмарки той — человек как человек. Трудолюбивый, в мастера вон вышел, семья у него... Не без греха, знамо, — когда жена на сносях была, он...

— О том не продолжай.

— Да, отче. Что-то с ним на ярмарке произошло. После того — словно в чужой разум смотрю. Кто дал гранец и денег? Зачем купца надо было убивать? Не вижу, не вижу. И не оттого, что затворяется он от меня — нет там ничего. Будто вымел кто-то.

— Будто вымел кто-то... — задумчиво повторил отец Варнава.

— А дознались ли, кто таков убитый-то?

— Нет. Имени своего не называл никому. Обычное дело.

Настоятель замолчал, рассеянно посмотрев на бедолагу бочара. Тот тут же угловато поклонился и спросил:

— А со мною-то что будет?

— Закон ведаешь?

Мастер Витигост то ли пожал плечами, то ли опять поклонился.

— Как всякий русский человек, волен ты выбирать меж судом духовным и княжьим. Поскольку ты Древних чтишь, стало быть, нашему суду не подлежишь. Тебе решать.

— Старейшинам дайте знать.

— Твое слово, мастер Витигост. Идем, княже.

У выхода их поджидал отец Паисий:

— Отче, десятник Залата пришел в себя. Говорит разумно, есть попросил.

— Вот и добрые вести. Навестим его завтра.

— А что убийца?

— Мастера творили мастера Витигоста, — сказал отец Варнава странно. — Никаких концов не сыскать. После о том. А тебе, княже, одному побыть бы. Ступай, ступай...

— Ведь совсем еще юнак, — проговорил лекарь, горестно качая головою вслед Кириллу, — а мы на него — такую ношу враз. Вы-то как, отче?

— А ты подумай.

— Да уж... 'Да отвержется себе и возьмет крест свой'... Ох, Вук, Вук...

* * *

От маленькой калитки в монастырской стене спускалась вниз тропинка, вымощенная дубовыми торцами. В долине меж зарослей краснотала петляла, убегая в лес, речушка. Кирилл по лугу вышел к берегу, замедляя шаг, поднял к солнцу невидящие глаза. Затем внутри у него что-то остановилось и он упал ничком в густую траву. Горе и тяжесть последних дней хлынули из него вместе со слезами.

Мерно гудели шмели над цветами кашки, стрекотали кузнечики да изредка всплескивала рыба на затоне. Тени от ракит потихоньку перебрались через реку и уже вползали на берег.

Кирилл очнулся, вытер припухшее лицо в багровых отпечатках травяных стеблей. Сел, обхватив колени руками. Что-то вдруг несильно ударило его по спине, а затем по голове. Рядом плюхнулся в воду зеленый плод шиповника. Он глянул через плечо. Ветви куста поодаль качнулись, за ним кто-то хихикнул. Кирилл отвернулся и стал наблюдать за водомерками, снующими по воде взад-вперед. По голове опять стукнуло. Он сорвал травинку, неспешно очистил и стал покусывать ее белесый сладковатый кончик.

— Ты кто? — не выдержал невидимка.

— Дед Пихто, — буркнул Кирилл, провожая взглядом чинно проплывавшего мимо него на спине большого дохлого жука.

— А почто ты, дедушко, плачешь? Кто тя, старого, обидел? — участливо пропел за спиной голосок, приблизившись.

Кирилл обернулся. Светловолосая девчонка лет четырнадцати ехидно ухмылялась, подбоченясь, и подбрасывала в руке плоды шиповника.

— То не твоя печаль. А ты кто такая?

— Я — братова сестра да отцова дочка, да дедова внучка.

— И звать тебя — Жучка.

— Слаб умишком Пихто-дед, что на палочку надет. А я — Видана. Ты из послушников монастырских, Пихто?

— Да будет тебе... Ягдар я.

— Да я б не продолжала, кабы ты не начал.

Она выбросила ягоды в воду и преспокойно уселась рядышком, оправив вокруг себя подол сарафана. Вздохнула:

— Ох и скучный вы народ, монастырские. И девок с бабами как огня боитесь. А отчего? Нешто всех вас до пострига мамки да женки с тещами поколачивали? А меня ты не боишься?

— Так ведь не послушник-то я, — сказал Кирилл сиплым и чужим голосом. — Неужто не разглядела? А кто я таков — и сам не ведаю. Выходит, это тебе, девонька, черед пришел бояться. Гы-ы-ы...

Он медленно потянул в сторону девчонки руки, пошевеливая хищно скрюченными пальцами. Видана взвизгнула и резво отпрыгнула в сторону.

Кирилл фыркнул. Рывком поднялся на ноги, подошел к краю воды. Согнувшись, несколько раз зачерпнул сложенными ладонями и напился. Затем принялся умываться. Внезапно ощутил пониже спины сильный пинок, потерял равновесие и ничком упал в реку, больно ударившись о камни на мелководье. За его спиной радостно заухали, захлопали в ладоши. Он поднялся, оторопело посмотрел на кровоточащие ссадины на ладонях. Бросился к берегу:

— Ах ты, поганка...

Поганка заверещала и, подхватив подол сарафана, припустила в сторону леса. Чавкая сапогами, мокрый и злой Кирилл помчался за нею. Грязные пятки мелькали впереди, удаляясь очень быстро. На залитой солнцем опушке в тени дубов стоял русый бородач со сложенными на груди руками, невозмутимо наблюдая за погоней. Пакостная девчонка проворно нырнула за его спину и торжествующе показала язык. Кирилл перешел на шаг, с трудом переводя дыхание. Подошел ближе и, наливаясь тяжелым стыдом, неуклюже склонил голову:

— Ягдар... Здравия и долголетия.

С кончика его носа сорвалась, упала в пыль большая капля. Кирилл шумно вздохнул.

— Так-так. Слыхал я имя твое, слыхал.

Светловолосый оправил белую длинную рубаху под кожаным ремешком и с коротким поклоном протянул загорелую руку:

— Здравствовать и тебе, княже. Ратибор мое имя.

Насмешливая ухмылка на рожице за его спиной мгновенно сменилась испугом. Видана пискнула, прикрыв рот ладошкой.

— Дочь мою называть не стану — вижу, знаком уже, — невозмутимо продолжал Ратибор. — Все ли ладно в обители?

— Слава Богу за все.

— То так. Поклон от меня игумену Варнаве.

Кирилл приложил руку к груди, повернулся и побрел назад. Сзади его стало нагонять шлепанье босых ног:

— Эй, княже! Ягдар!

Он молча обернулся.

— Ты это... Не серчай на меня, а? — Настороженный голубой глаз глянул на него исподлобья. Маленькие исцарапанные руки беспокойно оправляли складки белого с алой оторочкой сарафана.

Кирилл набрал воздуху в грудь и неожиданно для себя самого рассмеялся:

— Да ну тебя!

* * *

Лука заохал и закудахтал, увидев мокрого с головы до ног Кирилла:

— Охти, брате-княже! Да как же это так? Да что приключилось-то?

— Оступился да в реку упал.

— Раздевайся да разувайся скорее. Исподнее такоже — долой. Сейчас к отцу Паисию сбегаю взять чего — как бы не простудиться тебе.

— Да угомонись ты — лето на дворе. Спасибо, брате. Правда, спасибо.

— Отец Паисий-то меня к ответу призовет за каждый чих да ох твой. Давай-ка разотру тебя. А теперь в одеяло закутайся, пока сухое принесу. Потом печь в сушильне истоплю — к утру высохнет все.

Кирилл завернулся в одеяло, как в походный плащ, и вышел следом за Лукой.

Примостившись в изголовье Залаты, послушник читал вслух из 'Деяний Славных Мужей'.

— Как ты? — спросил Кирилл, наступив на край одеяла, которое тут же соскользнуло с него на пол. Он быстро прикрыл наготу и вполголоса ругнулся — сиделец неодобрительно покачал головой.

— Зудит все под бронями этими, — пожаловался Залата, — спасу нет. Вот бы их с себя долой — как сейчас ты, княже, — он усмехнулся половиной улыбки, — да почесаться всласть!

— Оба всласть почешемся — дел впереди сколько ждет.

— Я-то тебе в том какой помощник? Калека, лихо одноглазое.

— То не лихо, а выгода — из ручницы теперь целиться сподручнее станет.

— Отродясь не любил огненного боя, княже. Не мое это. Мечник я — и по службе, и в душе.

— Мыслю, один из лучших. В ученики к тебе пойду — примешь?

— За мед спасибо. Только какой из меня наставник? Половина, разве.

Кирилл вздохнул:

— Что-то я сам себе сватом казаться начинаю. Тебе бы еще у печи стоять отвернувшись, да колупать ее смущенно. На похвалы набиваешься или против воли князя своего идти собрался?

Сотник прокашлялся и сказал изменившимся голосом:

— Спасибо тебе, княже.

Неслышно вошедший послушник поставил что-то на полочку у двери:

— Отец Паисий передал. Для тебя, княже, я в келии твоей оставил.

Он поклонился, не поднимая головы, и тут же вышел. Через малое время появился Лука:

— Идем, брате Кирилле, питье горячее тебя ждет — не дай Бог, простынет. А тебе, брат Сергий, — обратился он к сидельцу Залаты, — отец Паисий велел через четверть часа зайти. Не готово еще.

Кирилл ткнул пальцем в сторону крохотного кувшинчика на полочке:

— Так вот же оно. Только перед тобой от отца Паисия послушник был...

Он замер:

— Ах ты... Брат Лука! Зелья не касаться — такое же и в моей келье оставлено!

Подхватив края одеяла, кинулся прочь. На крыльце остановился на миг, огляделся. На углу у столярных мастерских двое иноков в кожаных фартуках, сидя на корточках, чертили щепочками по земле и оживленно спорили о чем-то.

— Братия! — закричал им Кирилл на бегу. — Послушник от нас вышел давеча — куда направился?

Мастеровые покосились на его облачение и пожали плечами:

— Не приметили.

Кирилл помчался вниз по монастырской улочке. С ноги его тут же свалился короткий больничный валенок. Он зарычал и взбрыкнул, сбрасывая оставшийся. Босиком получилось быстрее.

У главных ворот обители было людно — народ из окрестных деревень помаленьку стекался ко всенощной. Кирилл вылетел на площадь и завертел головой по сторонам. На него поглядывали с нескрываемым любопытством. Девицы пристойно отводили глаза, прыская в кулак. Детвора безмятежно тыкала в его сторону пальцами и громко спрашивала что-то у своих матерей. Кирилл опять зарычал, ударил себя кулаком по лбу. Потом еще раз и еще. Немного полегчало. Круто развернулся и побрел назад.