Александр. Великий поход - 5

Ахеменид быстро справился с волнением, и уже было, открыл рот, что бы отдать приказ страже схватить негодяя, как человек сбросил накидку и все узнали говорившего.

— Спитамен! — радостно воскликнули согдийцы, приветствуя воскрешение из мертвых своего вождя.

— Спитамен!? — испуганно произнес Бес, скосивший свой взгляд на Фертеса.

— Да это тот, кого твой верный раб бросил на растерзание македонским псам, но по воле богов, вернувшийся сюда, дабы сотворить праведный суд.

— Спитамен энергичным шагом подошел к царскому трону и гневным взглядом посмотрел на обвиняемых вельмож. Фертес в испуге согнулся под оком согдийца, а Бес отпрянул и вжался в спинку трона. Подобной реакцией оба полностью выдали себя с головой и теперь уже от них отшатнулись собравшиеся в шатре люди.

— Взять их — приказал согдиец, и тут же множество рук стащили последнего Артаксеркса с царского трона и, заломив руки, связали царя и его подручного. Напрасно Бес пытался гневно протестовать, участь его была решена. Колесо судьбы повернулось в другую сторону, окончательно сбросив его пропасть забвения.

Столь смелое решение своего вождя согдийцы приветствовали громкими криками и потрясанием оружия. Особо рьяные принялись избивать царскую стражу, грубо вырвав у них их жезлы и сбив на землю пышные шлемы.

— Смерть предателю! — провозгласил Спитамен и, обнажив свой меч, одним ударом отсек голову Фертесу. Это действие вызвало еще большие крики ликования и торжества согдийцев.

Хитрый Спитамен отплатил персу его же монетой, скрыв до поры свое возвращение из македонского лагеря. Используя приглашение своего врага, сатрап через доверенных лиц привел в лагерь царя большое количество своих воинов, не вызывая подозрения со стороны Беса. Теперь же захватив инициативу в свои руки, он не позволил бактрийцам освободить арестованного царя, жестоко подавив любое выступление в его защиту.

Не желая излишнего кровопролития, Спитамен быстро покинул лагерь, увозя с собой сникшего пленника и яростно извивающуюся всем телом царицу Статиру. Ее захватили в задней половине шатра и, сломив её отчаянное сопротивление, повалили на ковер и опутав прочной веревкой закатали в него.

Возвращение своего предводителя с богатой добычей, согдийцы встретили бурным ликованием. Посмотреть на свергнутого царя и царицу сбежалась масса народу, которая, взяв их в кольцо, гневно кричала, улюлюкала и всячески поносила. Поиздеваться над былыми владыками, было для черни огромным наслаждением, от которого никто не мог отказаться.

Насладившись беспомощностью своих жертв и распалив свою смелость, согдийцы, по приказу Спитамена, сорвали с Беса и Статиры их царские одеяния и обрушили голых владык в зловонную грязную лужу под радостный гогот собравшихся. Копошение в грязи царских особ доставило особый восторг наблюдавших за этим воинов.

Под громкий хохот, они ударом ноги сталкивали обратно в грязную лужу, пытавшихся встать на ноги пленников. Каждое падение вызывало бурю восторгов и язвительных выкриков в адрес теперь уже бывших правителей. Особенно досталось Статире, чьи прелести в грязных выражениях обсуждали истязатели.

Спитамен смеялся вместе со всеми, давая своим людям вволю натешиться над некогда грозным противником, который в одночасье превратился в жалкую, безвольную куклу. Потакая толпе, вождь вместе с тем зорко следил, за тем, что бы она ни перешла допустимую грань, за которой царила полная анархия с ее дикими нравами. Вовремя заметив опасный момент, когда воины уже были готовы убить Беса и начать общее насилие над женщиной, вождь громким криком остановил их.

— Я не удостоюсь сомнительной чести пролить гнилую кровь, пусть даже и царскую. Оставим это дело благородным царям, что приходятся друг другу дальней родней, — язвительно произнес Спитамен. — Поэтому я отправлю тебя Бес под охраной к Александру, и который и решит твою судьбу.

Столь мудрое решение согды встретили гулом продолжительного одобрения, хотя многие из них, желали сами поучаствовать в процессе наказания.

— В цепи его — приказал их вождь и вскоре закованный в железо голого покрытого грязью Беса, под усиленным конным конвоем отправили на юг для передачи македонцам.

Оставшуюся в их власти царицу, двое воинов подхватили под руки и по знаку Спитамена потащили к его палатке. Под улюлюканье и глумливые шутки прошла Статира этот путь позора. Раззадоренные происходящим, окружившие свою жертву мужчины, при этом смачно хлопали персиянку по всем округлым местам ее стройного тела, постоянно останавливали конвой, что бы пощупать интимные места царицы и тут же давали свои весомые комментарии и рекомендации по их использованию.

Возле палатки сатрапа под хохот толпы, слуги вбили большой кол с железной цепью, которая венчалась внушительным кожаным ошейником. Набросив его на шею Статиры, согды затянули его так, что несчастная едва могла дышать, и обессилено рухнула на землю, выставив свое измученное тело на дальнейшее поругание толпы.

От активных действий к этому, заведенных мужиков остановила страшная грязь и запах, исходившие от тела женщины, а так же тот факт, что на глазах у всех она обмочилась. Это разом сбило у многих желание и за это, в Статиру полетели комья грязи, камни и гневные крики проклятий собравшихся.

Так подобно собаке, под палящим солнцем, пленница просидела весь день, стоически снося все, что судьба столь щедро обрушила на ее плечи за один день. Только к вечеру, когда лагерь угомонился, Запира жена Спитамена осмелилась напоить несчастную, очистить и омыть ее тело от грязи и прочих нечистот, надела на нее простую дерюгу, что бы пленница, не замерзла ночью.

Сама по происхождению из знатного персидского рода, Запира проявила участие к царице и смогла уговорить Спитамена, поместить Статиру в одну из палаток прислуги. Согдиец милостиво согласился, но каждую ночь царицу неизменно сажали на цепь.

Что бы пленница, не строила особых иллюзий относительно своей дальнейшей судьбы, ее часто навещал кто-нибудь из знатных согдийцев, желающих насладиться прелестями любви плененной персиянки.

Это дело свершалось в палатке. Выгнав лишних и не снимая цепи, очередной согдиец творил с женщиной все, что хотел, предварительно забив ее рот плотным кожаным кляпом, что бы Статира не кусалась и не пугала криками жителей соседних палаток. Это развлечение очень понравилось воинам и вскоре Спитамен, стал награждать своих нукеров, возможностью переспать с персидской царевной.

Статиру исправно кормили и поили, тщательно ухаживали за ее телом и лицом, но неизменно держали в палатке совершенно нагой, оставив в качестве одежды только цепь. Столь непонятное поведение Спитамена удивляло многих, но вождь только загадочно усмехался и предлагал провести ночь любви за хорошие деньги. А вскоре дела пошли столь стремительно, что про пленницу забыли.

Судьба Беса была иной. Выполняя приказ сатрапа, пленника доставили его к перекрестку дорог располагавшегося в одном дне пути от македонского авангарда. Установив наскоро сколоченный крест, согдийцы крепко приковали к нему голого Беса и удалились, оставив рядом письмо Спитамена к Александру. В нем согдиец извещал македонского владыку о выдачи преступника и предлагал покинуть Согдиану, так как у Александра уже не было причин к нахождению в его стране.

Македонский лагерь встретил весть о поимке коварного Беса таксиархом Птоломеем громкими криками радости. Наконец-то свершилось долгожданное событие, которое позволит с честью завершить долгую войну и вернуться домой с награбленной добычей.

Сначала сражались с Дарием, потом его ловили, затем его наследника и убийцу Беса, и вот, наконец, поймали. Теперь уже ничто не стоит на пути македонцев к родным краям. Правда смущает, что Беса нашли скованного на обочине дороги, но это видно дикие азиатские нравы, когда один господин предает другого в угоду собственных интересов.

Как славно придумал Александр, что приказал выставить напоказ голого наследника Ахеменида у дороги, по которой промаршировало все македонское войско. Скоро будет суд над преступником, а затем домой.

Поздравить своего царя со столь важным успехом, пришли все стратеги, и вельможи царской свиты. Огромный шатер был полон гостей, которые наперебой восхваляли македонского владыку и выражали надежды на скорое возвращение домой.

Александр выказывал ответную радость, но был сдержан в оценках скорого возвращения, постоянно выказывая удивление письмом Спитамена и его не прибытием в македонский лагерь, для установления дружеских отношений.

Из всех приближенных только один Гефестион знал полное содержание письма согдийца к царю, доведенное до ушей остальных в кратком изложении. Спитамен настойчиво требовал покинуть его страну в течение месяца, в противном случае македонцы будут считаться врагами со всеми вытекающими последствиями.

Александр негодовал, зачитывая своему другу и любовнику это послание, но Гефестион прекрасно видел, что царь лукавит и не собирается просто так оставить Согдиану. Заложенное в детстве Аристотелем любопытство к новыми землями и желание их завоевать толкало царя на продолжение войны в угоду личных желаний и амбиций.

И так царь решил занять Согдиану, надеясь просто присоединить ее подобно остальным персидским сатрапиям, ограничившись малой кровью. Правда, на его пути могло встать воинское собрание, которое по-прежнему оставалось высшим органом в македонской иерархии, но Александр справедливо полагал, что своим авторитетом он справиться с этой задачей.

На следующий день, он открыто собрал воинов и командиров и объявил о поимке Беса. Дождавшись, когда смолкнут радостные крики македонцев, Александр, продолжал:

— Я хорошо знаю, как все вы рветесь домой к своим очагам и близким. Меня тоже ждет там родная мать, которую я не видел больше пяти лет. Но сейчас, я прошу вас не терять голову от близкого окончания войны и немного подождать.

Всего чуть больше месяца. Именно столько нужно мне, что бы свершить законный суд над убийцей Дария Бесом и заключить мир с согдийцами, чей сатрап Спитамен, почему-то не желают прибыть в мой лагерь. После свершения суда над убийцей, я намерен отдать приказ к возращению в Македонию, клянусь своим отцом Зевсом — Амоном.

Гул разочарования к огорчению царя был гораздо громче и продолжительнее чем он того хотел и надеялся. Что больше всего огорчило полководца, так это явное разочарование его известием открыто читалось на лицах его стратегов Кена, Мелеагра и Клита.

Старые боевые товарищи не посмели, открыто присоединиться к простому солдатскому недовольству, но они не выражали радость по поводу вынужденной задержки.

Среди тех, кто открыто выразил свою полную готовность поддержать царские планы, были Птоломей, Пердикка, Неарх, Кратер, Каран и Эвмен. Они своими криками подали яркий пример многим воинам, которые постепенно заглушили гул недовольства воинского собрания македонян.

Демонстрируя лучшие навыки ораторского искусства, Александр сделал вид, что не заметил негативную реакцию зала и плавно перешел к раздаче наград наиболее отличившихся в боевых действиях воинов. Вид золота и царская похвальба моментально сбили намечавшийся раскол в рядах македонцев, и они послушно внимали своему вождю и божественному кумиру.

После завершения собрания кардиец Эвмен пригласил в свою палатку стратега Пердикку и гадателя Нефтеха явно желающих обсудить услышанные новости наедине.

Главным повествователем этого трио был молодой Пердикка, у которого были важные вести к своим подельщикам.

— Ты был абсолютно прав Нефтех, когда утверждал, что только Гефестион сможет полностью пролить свет на замыслы царя. Фалерское вино прекрасно развязало ему язык во время нашей беседы. Вдобавок у него обнаружились ко мне теплые чувства, которые в любой момент были готовы, перерасти в тесную близость.

— И ты? — восторженно спросил Эвмен, явно подначивая соратника.

— В следующий раз открывать его душу будешь ты, у вас греков это лучше получается.

— Я иониец, — с сожалением констатировал секретарь, — и гордый македонец не сойдет даже до дружеской беседы со мной.

— Не отвлекайтесь, — призвал их Нефтех, — что сказал царский друг в отношении завершения похода.

— Ты, верно, угадал мой бритоголовый гадатель. Царь не собирается уходить из Согдианы, а только ждет и ищет повода остаться здесь на более длительный срок. Спитамен дал ему срок до месяца, после чего Александр попадет в разряд врагов согдийского сатрапа.

— Значит слова о завершении похода лукавство — с сожалением констатировал Эвмен.

— Чему ты огорчаешься. Если царь задержится здесь дольше месяца, значит, будет хорошая заваруха, которая выгодна всем нам. Многие из стратегов уже тяготятся войною, а значит, будут отодвинуты в сторону — радостно вещал Пердикка.

— Говорил ли Гефестион о новых планах царя, что-либо конкретно — вернул стратега с небес на землю Нефтех.

— Нет, царь будет ждать месяц, и попытается занять всю Согдиану, используя для этого любой случай.

— Мне кажется на этот раз у него более опасный соперник, чем Дарий или Бес. Спитамен храбр, энергичен и будет упорно драться за свой край. Боюсь, нас здесь будет ждать не очень покорное население как в Вавилонии, Персии и даже Гиркании — высказал свое мнение Эвмен. — Неужели согдиец так глуп, что надеяться, что наш повелитель испугается его?

— Не знаю — протянул Пердикка — все это странно, но я верю в военный гений нашего царя.

— Очень жаль, что Гефестион не раскрылся тебе до конца — с сожалением молвил египтянин.

— Нет, он действительно больше ничего не знает о планах царя, — энергично возразил ему стратег, — я его прекрасно знаю, и если бы он, что-то знал, то непременно похвастался бы об этом.

— Что смущает тебя Нефтех? — спросил Эвмен, который прекрасно знал въедливый характер своего друга.

— Честно говоря, сам еще толком не могу понять, но одно меня сильно беспокоит.

Два собеседника самым внимательным образом, посмотрели на говорившего, ибо за все время их тайного союза интуиция еще ни разу не подводила египтянина.

— Меня сильно насторожила негативная реакция солдат на просьбу царя о задержки мира на месяц.

— Ну и что — презрительно фыркнул Пердикка, но развить свою мысль ему не дал Эвмен, властно махнув рукой прося выслушать до конца жреца.

— За время похода я и раньше слышал этот гул, — признался Нефтех, — но сегодня он был особенно злым и недовольным. И хотя Александр своим авторитетом смог его подавить, но он не уничтожил его полностью, а только загнал внутрь.

— Причем же здесь царские планы на будущее? — простодушно спросил Пердикка, совершено, не опасаясь прослыть невеждой в глазах своих собеседников. Это право ему давало его македонское происхождение вопреки чужеродному происхождению своих друзей.

— Если Александр ограничиться Согдианой, то этот гул не страшен, но если он затем решит завоевать, что-нибудь еще, боюсь, будет большой бунт, который он не сможет умерить даже своим авторитетом.

Оба слушателя задумались, и каждый в душе был вынужден признать правоту жреца, который так точно сумел рассмотреть давнее противоречие между царем и его армией.