Танцовщица

Встречал меня Этьен. Выбежал, как мы подъехали. А я, как его увидела, так разревелась. Не потому, что пережила сегодня ужас, а потому что увидела свой кошмар.

Эжен отвёл Этьена в сторонку и что-то сказал. А я еле передвигала ноги. Взаправду. Просто возвращаться в прежнюю жизнь не хотела всеми фибрами души. Даже тело противилось этому.

Эжен дал несколько монет Этьену, чинно вошёл в карету, обернулся, улыбнулся мне сальной мерзкой ухмылкой и бросил на прощание:

— Отдыхай, крошка, скоро продолжим! — и захлопнул дверцу кареты.

Кучер взмахнул поводьями, а я упала наземь, не в силах переставлять ноги.

По щекам текли слёзы.

Этьен же понял всю эту сцену превратно. Подхватил меня под руку и потащил в здание большого театра.

— У тебя час отдыха, — бросил он меня на какой-то диван в гримёрке. — Потом как хочешь, а чтобы могла танцевать! Девятка, позаботься о Пятнашке. Поставь её на ноги.

А у меня кровь течёт по ногам.

Неужели старик вот так, играючи, лишил меня девственности?

Слёзы душили меня. На душе было так паршиво, что жизнь утратила краски.

Через час я не встала. Слабость была такая, что просто кошмар. А ещё видела знакомых, с кем жила бок о бок много лет, видела в их глазах ненависть, временами зависть, и лишь одна Девятка глядела сочувствующе и отпаивала меня каким-то отваром.

Потом явился Этьен с Эженом. Старик взглянул на меня.

— Она не может встать! — заступился учитель.

— Что значит, не может? — возмущался тихо старик. — Я тебе заплатил больше положенного!

— Возьмите Девятку, господин!

— Нет. Мне нужна Пятнашка. Надеюсь, её никто из твоих прихвостней не касался! Не дай Бог что подцепит!

— Что вы, что вы! Только Девятка с ней находилась. Заботилась о девушке.

— Я покажу её лекарю. И Эжен подошёл ко мне, наклонился и взял на руки, будто пушинку.

Я лежала и старалась не подавать признаков жизни, спрятав лицо у него на груди. Сразу накатило спокойствие.

Чудно! А ведь я этого старика знаю всего один день, успела разговориться и проникнуться доверием. Правда, похоже, он уже взял меня, как продажную девку, но... Сделал это, хотя бы, безболезненно.

А в карете из объятий не выпустил.

— Что он с тобой сделал? Метка не активировалась. Как он этого добился? — прошептал старик мне на ухо, обжигая своим дыханием мне шею.

— Я не знаю, что со мной. Как ты ушёл, ноги не носят. Наверное, от того, что ты сделал...

— Что я сделал? И что же?

— Ну, того... — я смутилась.

— Чего?

— Ну, девственности лишили...

— Чего-чего? Я тебя не трогал.

— Как не трогали? — подняла я удивлённо голову.

— Боже, Варя, ты меня в могилу раньше времени сведёшь! Нельзя быть такой впечатлительной! — и зарылся в мои уже распущенные волосы.

— А кровь?

— У тебя кровь? Там? А лунные дни когда должны быть?

Я пожала плечами.

— Но лекарю тебя надо будет показать. Поехали к Карлу! А я ведь только от него. Ни на миг тебя нельзя оставить!

А я сейчас вдыхала его запах, и он уже не казался мне отталкивающим. Наоборот, каким-то родным и успокаивающим. И под мерный стук колёс я уснула.

Разбудил меня свет и приглушённые голоса.

— Что с ней?

— Старый кобель! Всё, что угодно может быть!

— Да не трогал я её.

— Совсем-совсем?

— Метку поставил. И всё. Может, конечно, лунные дни, но она ходить не может. Психологическое?

— Подержи её, я возьму кровь на анализ.

Я заворочалась, показывая, что проснулась.

— Всё хорошо, Варенька. Мы только осмотрим, — прошептал Эжен, поглаживая меня по головке. — Тебя точно никто не бил или толкнул может быть? Упала?

— Нет, только помогли дойти до лежанки.

Карл отошёл от меня, поставил подсвечник рядом с какой-то штуковиной. И стал что-то разглядывать в чёрную штуковину.

— Да, лунные дни. Слабость может иметь разную причину, в том числе и в эти дни. Отдыхайте. Если завтра станет хуже — обращайтесь.

— Благодарю, Карл.

— Пока не за что.

Мой старик взял меня вновь на руки и понёс к выходу.

— Как ты? — спросил, сев в карету и велев кучеру везти домой.

— Ты рядом — значит, всё хорошо.

А он стал целовать меня. Нежно и в то же время неистово. То и дело сжимал меня в объятиях, вновь целовал. Будто, правда, испугался за меня. И сейчас эти поцелуи были мне в радость.

Потом мы приехали. Так же на руках Эжен внёс меня в дом. Пронёс в спальню, хотел уложить на постель.

— А у тебя можно хотя бы ополоснуться?

— Да, конечно, — и он понёс куда-то ещё.

— Сама помоешься или...

— Или... — просто сил совсем не было. И плевать, что он меня увидит, будет касаться. Ему можно.

Открыл воду. Рабочий водопровод! Ого!

Усадил меня в чистейшую белоснежную ванну. Снял с себя сюртук, жилет, рубашку или как это всё называется... Снял и портки, оставшись в одних панталонах.

Меня раздел.

— Да, помыться тебе не помешает!

И он меня начал мочить горячей водой да намыливать. Отмыв тело, перешёл к волосам.

Завершив банную процедуру, вытер и отнёс в постель, надев тонкую сорочку да панталоны с подвязкой.

— Спи, моя Варварушка, отдыхай.

— А ты?

— Я тоже скоро приду.

Я кивнула и спокойно уснула.

Примечания по главе:

гашник* — (Даль) Гачник, гашник, гасник, гачень, гач м. ремень, веревочка, снурок, тесма, для вздержки и завязки шаровар, понёвы или порток.

Глава 3

Проснулась я от вкусных запахов, от которых текли слюнки.

Приоткрыла один глаз, затем другой. Солнышко только-только встало.

— Доброе утро! — приветствовал меня старик. Точнее, не так. На старика он мало походил. Лицо было прежним. А вот тело — рельефное, сильное и вовсе не стариковское, и в одних панталонах. Вновь. Часть волос и бороды была мокрой. Умывался?

— Сколько тебе лет? — вместо ответа спросила я.

— Шестьдесят.

— Ого!

— А тебе? — не остался в долгу он.

— Около семнадцати.

— Значит, он знает, — это он об Этьене?

— Нет, он наврал с три короба. И каким-то образом угадал.

— Я б тебе больше четырнадцати не дал.

— Значит, совращаешь малолетку!

— Остра ты на язычок. Как самочувствие?

— Доброе утро! — я вспомнила, что не поздоровалась. — Надо попробовать встать.

— Вставай.

Потянулась и встала. По-моему, всё в порядке. Хотелось петь и танцевать.

— Никогда ещё не была так счастлива, — не смогла не поделиться своим настроением и улыбнулась.

— Ты меня уже не боишься?

Я подошла к нему и обняла за шею. Странно, но сейчас это было так естественно, будто мы много лет женаты.

— Нет. Ты, наверное, меня околдовал. Как только метку поставил, так я и перестала бояться.

— Может, совпало, — задумчиво ответил он, — и ты успокоилась данным мною гарантиям.

Я лишь пожала плечами. Что гадать? Сейчас я уже не жалела, что согласилась. Особенно после своего возвращения в труппу. Не хотела их даже видеть.

"Нельзя так говорить!"

"Это почему же?"

"Пусть они не благородные, но они — тоже люди. И ты с ними делила кров, тяготы и невзгоды. Вместе. И вы друг другу помогали. Нельзя вот так вычеркнуть людей из своей жизни, если ваши пути просто разошлись".

"Сегодня ты не с той ноги встала?"

"С чего ты взяла?"

"Поучаешь и выступаешь в роли совести".

"Я просто создаю противовес твоим мыслям. Жизнь — это выбор. Постоянный".

— Что со мной будет, когда ты наиграешься мною? — спросила вслух, завершив разговор со своей второй Я.

— А ты развивайся, чтобы я не наигрался.

— Ты правда хочешь, чтобы я была твоей любовницей?

Он закатил глаза. Вздохнул.

— Женщина!

— Что? — не поняла я.

— То ты говоришь, что ты меня не возбуждаешь и обижаешься, то — наоборот.

— И вовсе не обижаюсь! — возразила я.

— Ещё как обижаешься!

Я задумалась, а он положил свои широкие ладони мне на талию.

— Ты такая тоненькая и хрупкая.

— Почему ты до сих пор не женат?

— Я был женат. Жена умерла после родов. Сын тоже недолго прожил.

— А спасти?

— Спасти не удалось.

— Давно это было?

— Тридцать лет назад.

— А почему больше не женился?

— Не знаю. Женщины были. Зачем жениться, если и без женитьбы могу обеспечить свою женщину. Зато надоели друг другу, так разбежались. Зачем себя мучить?

— А дети?

— Детей не было больше.

— Прости, — видно, я задела за больное.

— Не страшно, я уже привык к мысли, что их не будет.

— А взять приёмыша. Наверняка после войны много сирот.

— Нет.

— Что нет?

— Никаких детей! И хватит об этом!

— А если я понесу.

— Вот как понесёшь, тогда и вернёмся к разговору о детях. Завтракать будешь?

— Сперва тренировка.

— Хорошо. Тренируйся.

Он выпустил меня из объятий, а я разочарованно вздохнула. И на что надеялась?

— Ох уж эти женщины! — услышала его бормотание себе под нос. — Тут тебе прислали от модистки несколько костюмов. Погляди, в чём тебе удобнее будет тренироваться, — и он показал на ящик. — Как соберёшься, иди в соседний зал. Кстати, я раздобыл для тебя зубную щётку, гребень. Всё в соседней уборной.

— Благодарю, Эжен.

— Называй меня Женей. Всё же это по-русски звучит. Но только наедине.

— Я помню.

Он прикоснулся к моим губам большим пальцем, провёл по ним, затем притянул к своим. Поцелуй вышел нежным, но недолгим.

Всё равно, какое-то подвешенное состояние.

Эжен ушёл. А я осталась. Чудно себя ощущала. Будто не на своём месте Неужели я такая легкомысленная оказалась и ради вот этого всего готова лечь с ним в постель?

Но солнышко уже встало, а я не привыкла так много бездельничать. Поэтому прошла на носочках в уборную, умылась, причесалась, собрав волосы в пучок на затылке. Кровотечение прекратилось, что было странно. Но я всё равно надела подвязку.

Оглядела себя в зеркало. Полупрозрачная ночнушка больше открывала, нежели скрывала. И Эжен обрядил меня в это? Или это одной из его бывших любовниц? Вдохнула глубже.

"Спокойствие. Да, были женщин у него до тебя. И что?"

"Ничего".

"Зато глянь какая нежная ткань. И тебе позволено её носить!"

"Всё верно! Надо наслаждаться тем, что имеешь! Пока пинком под зад не вышвырнули на улицу".

Сняла сорочку и прошла к ящику с покупками.

Внутри было несколько разных тренировочных костюмов с длинными юбками. И один — облегающий чёрный с короткой юбкой, едва прикрывающий причинное место. Я примерила его, хотя и стыдно было такое надевать. Сел он на меня, словно вторая кожа.

Я пересмотрела остальные и заметила, что юбка отстёгивается. И её вполне можно надеть к этому чёрному. Что я и сделала. Оглядела себя в зеркало. Вполне приемлемо. В этом наряде и отправилась в тренировочный зал.

Пока шла, раздумывала над тем, откуда здесь тренировочный зал. Неужто для любовниц Эжен сделал? Если так, то значит, у него страсть к танцовщицам. Недаром же он даёт деньги разным труппам, как вот Этьену дал.

Отчего-то чувствовала себя грязной. И оставить позади тяжкие думы не выходило.

Зал встретил множеством зеркал. Даже репетиционный зал в Большом казался меньшим, при всём величии потолков, здесь они были ещё выше, а ещё образовывали свод. Зал оказался круглым. И, за исключением пола, зеркальным. Да и дышалось тут легче. И в самой сердцевине купола находилось окно, в которое проникал солнечный свет. Красиво! И как-то волшебно.

Я закрыла за собой дверь. И как найду выход обратно? Но на полу была выложена мозаика в форме многолучевой звезды и какие-то разные незнакомые символы. Прямо под моими ногами оказался символ двух стрелок влево-вправо и третьей линии. Другого такого символа не было, и я решила, что выход найду, при условии, что останусь зрячей. Ладно, мысли долой. Надо наслаждаться здешней красотой.

Все мысли тут же выветрились. И захотелось танцевать. Но сперва — разминка.

Увлеклась так, что не заметила зрителя. Одно из зеркал отворилось, являя на пороге Эжена.

— И давно ты тут? — отчего-то испытывала смущение, будто за мною подглядывали, когда я моюсь.

— Нет, недавно. Ты уже несколько часов занимаешься, пришёл позвать тебя на обед. Завтрак ты уже пропустила.

Так много времени?

— Что это за зал? — я протиснулась в дверной проём, решив, что тренировка окончена.

— Да так... — ушёл от ответа он.

Ладно, не хочет говорить, не обязан. Кто он, и кто я? Я даже не стала обижаться. Вот только иллюзии осыпались пеплом. На что я надеялась? Что займу особое место в его жизни? Вряд ли он кого-то может полюбить. Да, относится по-человечески, но не более того. Я — лишь его постельная игрушка.

Как себя ведут постельные игрушки?

Я прошла в спальню. Он — за мною. И вдруг надоело всё. Не хочу жить ожиданием. Раз я постельная игрушка — так тому и быть. Не хочу этих ухаживаний. Не хочу разочарований!

И я, больше не смущаясь, сняла тренировочный костюм, оставаясь лишь в подвязке, но и её сняла. Эжен замер.

— Ты говорил, что хочешь меня, просто не показываешь. Так вот, я желаю, чтобы ты взял меня прямо сейчас, — и это говорю я? Или другая Я? Нет, именно я.

Вторая моя суть молчала. — Как тебе удобно? — вспомнила, как изображал слияние в карете. И встала на лежанку на колени. — Вот так?

— Оденься! — бросил он и вышел.

А я вдруг ощутила себя грязной. Такой, что даже этот дворянин побрезговал меня взять.

Слёзы душили меня. Я закрыла глаза и попыталась успокоиться.

"Успокойся, ты слишком худа пока что. Он же ясно выразился: кожа да кости".

"Зачем тогда я ему?"

"Ну, мало ли зачем. Он тебе обещал вознаграждение, если вы разбежитесь. Да и сейчас условия, каких никогда не было. Так чего ты возмущаешься?"

"И вовсе не возмущаюсь... Просто..."

"Куда ты торопишься? Потерять невинность? Её потом не вернёшь".

"Но ведь я всё равно его. Иначе зачем метка? Днём раньше, днём позже..."

"Он — старик. В его возрасте уже многим не до постельных утех. Они больше любят общаться, платонические отношения".

Слова моего второго Я успокоили. Немного. Вот только я себя не лучшим образом сегодня показала. Изменится ли его отношение ко мне?

Я оделась в то платье, что вчера Эжен купил до модистки, которое та подшила по фигуре, и вышла из комнаты.

Спустилась по лестнице вниз. Всюду были огромные арочные окна. Лестница — мраморная, широкая. Тряхнула головой, смахивая наваждение. Неужто тоже допотопный дом?

Столовая оказалась огромная, и явно не на двух человек. Накрыто же было лишь на двоих. Неужели мне оказали честь и готовы разделить со мной трапезу? Эжен уже сидел.

— Садись! Слуг я отослал.

Я бросила взгляд на противоположную сторону длинного стола, где располагались приборы. Прошла уже к своему стулу. Эжен не двинулся с места. Где же его обходительность?

Подошла уже к столу, но передумала садиться. Взяла блюдо и приборы и отнесла их к Эжену, поставила рядом. По левую руку от него. Затем, взяв бокал и понюхав, поставила его на прежнее место. Взяла стакан. Запаха почти не было у вишнёвой жидкости, и я пригубила. Взвар. Залпом его выпила. Потом взяла кувшин, удостоверилась, что там взвар, и перенесла его со стаканом к старику.