Тем временем дверь лаборатории распахнулась нараспашку и лаборантка выбежала в коридор. Как обычно, она была одета в белый халат поверх чёрной кофточки и длинной, до середины икр, синей юбки, закрывающей голенища высоких остроносых сапог на широком каблуке. Однако сегодня облик дополнялся огромным чёрным яйцом в красную крапинку, которое девушка прижимала к животу.

'Драконье!' — восхищённо сказал подселенец. — 'Теперь понятно, почему жизнесосы её не тронули. Наверняка дракона почуяли и даже входить не стали'.

— Гамаюн Фениксович! — так же радостно повторила лаборантка, пробежав мимо меня.

Продавец поморщился. Да уж, как говорит древняя мудрость, ваши дети отыграются на ваших внуках. И именно поэтому он предпочитал сокращение имени.

— Гамаюн Фениксович! — в третий раз радостно повторила лаборантка. Как говорили знающие люди, она испытывала к нему как минимум глубокую приязнь. Приязнь проходила испытание стойко, мужественно, лишь изредка скрипя зубами.

— Жанна Леонидовна, — отозвался Дядя Гоша, открыв замок на двери и занявшись внутренней решёткой.

— Просто Жанна, — улыбнулась лаборантка, пару раз хлопнула ресничками и попыталась поправить причёску, не выпуская яйцо из рук. Как ни странно, получилось.

Дальнейший диалог оборвал обитатель яйца, решив как раз в этот момент вылупиться. Оно содрогнулось раз, другой, по поверхности побежали трещины, затем лапа пробила дыру, вторая, ещё секунда — и скорлупа опала на пол. Почти вся, на голове кусок остался. Ненадолго. Резкое движение — и он улетел вглубь коридора. В руках лаборантки осталось только существо, выглядящее как смесь пингвина с ящерицей. Голова рептилии с острым то ли клювом то ли носом, птичье тело, но не по птичьи толстые лапы, узкие крылья — плавники и куцый хвост. Всё это покрывала чешуя, за исключением бровей и хохолка на макушке, состоявших из перьев. Дополняла картину расцветка: белые живот и грудь, красные ноги и клюв, жёлтые брови и хохолок и чёрное всё остальное.

— Да-а, — протянул Дядя Гоша, чудом избежавший попадания скорлупой.

'Да-а...' — одновременно с ним, только у меня в голове, протянул подселенец. — 'В первый раз такое вижу!'

— Куарк! — блеснув острыми треугольниками зубов, отозвался свежевылупившийся, вывернулся из рук лаборантки и шлёпнулся на пол. Там он проскользнул пару метров на брюхе, встал на ноги, осмотрелся и вперевалочку направился ко мне. Точнее, к павшему скабурету.

— Прелесть, правда? — сложив ладони у щеки, сказала лаборантка. — Птенчик!

'Если он линяет, надо будет попросить шкурку', — подселенец рассматривал "прелесть" с сугубо практической точки зрения.

'Зачем?' — удивился я.

'Ну, тебе же нужна магическая защита во время магического вторжения. Слабенькая правда, но всё же лучше, чем ничего.'

Ещё не ведающий о своей участи поставщика шкурок птенчик добрался до цели, примерился и ударом ребра крыла отрубил ножку. В памяти шевельнулась ассоциация — что-то мне это действие напомнило.

— Шкипер! Я буду звать тебя — Шкипер! — воскликнула Жанна.

— Куарк?

— Я знала, что тебе понравится!

— Осталось только найти ещё трёх и отправить их в Африку, — хмыкнул я. И получил в ответ взгляд, говорящий, что если ещё раз заикнусь об этом, то в Африку отправлюсь сам. В четырёх посылках.

'Молодец!' — саркастично сказал иной. — 'О шкурке теперь лучше не заикаться. А то твою же и спустят'.

Новонаречённый же предпочёл внять древней мудрости "Когда я ем, я глух и нем" и начал грызть добычу.

'Похоже, в его организме чего-то не хватает', — переключился подселенец. — 'То ли целлюлозы, то ли магии'.

'Еды', — предположил я. Желудок уже слегка напоминал, что подходит время ужина, а Шкипер хрустел с таким аппетитом, что мне невольно вспомнилось, как в школьные годы чудесные, пришедшиеся на святые девяностые, я зачастую жевал бумагу, чтобы заглушить голод.

'Тоже вариант', — согласился иной. — 'Интересно в таком случае, с кем его скрестили? С бобрами, что ли?'

Меня терзало смутное сомнение, что бобры деревья не едят, но высказать его я не успел.

— Жанна Леонидовна, заходите, — позвал продавец, открывший наконец решётку.

— А как же птенчик? — вопросила лаборантка.

— За ним Арсенал приглядит. У него и мачете, и револьверы есть.

Девушка молча, но очень выразительно пообещала много чего мне оторвать, если с "птенчиком" что-нибудь случится, но ушла. И уже в магазине спросила, а зачем её собственно позвали.

Однако мне было уже не до неё. До меня медленно дошла одна мысль.

На звук шлепка ладони по лбу Шкипер даже оторвался от еды.

— Да Ктхилла меня...

'Может, поостережёшься?' — специально глядя на неведомо откуда взявшееся древоядное существо, спросил подселенец. — 'Реальность сейчас очень зыбкая, накличешь ещё'.

Представив такую перспективу, я пообещал себе отныне ругаться только матом.

'Кстати, чего ты там вспомнил?'

'Ах, да...' — я отнял ладонь ото лба и достал серебряную "Анаконду". Сдвинул накладки на рукояти и до упора закрутил газовый винт. После чего надвинул накладки обратно.

И только поднёс револьвер к кобуре, как в коридор вплыла пятёрка скабуретов.

Вплыла. Встала на ноги. И во все глаза уставилась на Шкипера.

'Вовремя', — оценил подселенец. — 'Прямо тир с доставкой. Готовсь. Целься. Пли'.

Положив дуло револьвера на левое предплечье, чтобы не тряслось, я прицелился в глаз ближайшего жизнесоса, взвёл курок и нажал на спусковой крючок.

Хлопок выстрела. Звон разбитого стекла. Падение скабурета.

Почти одновременно с выстрелом произошли два события. Первое — на пороге магазина появилась Жанна с "десертным"... то есть "пустынным орлом" в руках. Причём целилась она в меня. Второе — самый задний скабурет развернулся и поспешно уплыл. Кстати, тот самый, напавший на Дядю Гошу.

Оставшиеся начали судорожно переводить взгляды с меня на девушку и обратно. Не теряя времени, я прицелился в крайнего справа и вновь нажал на спусковой крючок. Жизнесос пал. Как можно быстрее я выстрелил в его соседа. Но тот успел подставить бок, и пуля застряла там. Второй тоже развернулся, и я решил выстрелы зря не тратить. Скабуреты же последовали примеру куцехвостого товарища: ретировалась.

Девушка смерила подозрительным взглядом меня, ласково посмотрела на Шкипера, который не отвлекался на всякую там ерунду, и скрылась в магазине.

Мысленно утерев пот со лба и в реальности поправив очки, я ненадолго задумался, стоит ли перезаряжать три патрона или лучше и быстрее будет потом сразу восемь. Решил, что лучше иметь полный запас, меньше шанса остаться без патронов посреди боя. Но для начала стоит подготовить к стрельбе второй револьвер. Приняв решение, я опустился на колени и положил "Анаконду" рядом.

'Зачем?' — тут же спросил иной.

'Поднять быстрее, чем доставать из кобуры', — ответил я, извлекая чёрную "Анаконду", дабы довернуть баллончик и ей. Что и было проделано. После я передвинул подсумок вперёд, поменял револьверы местами, откинул барабан, вытащил пустые гильзы, высыпал их в пустое отделение подсумка, который убрал за спину. Затем вставил патроны и задвинул барабан на место.

Закончив заряжать, я встал на ноги и поочередно прицелился в дальнего павшего скабурета.

'Умеешь стрелять с двух рук?' — поинтересовался подселенец.

'А что в этом сложного? Точно так же прицеливаешься и нажимаешь на гашетку'.

'А одновременно и в разные стороны?' — с предвкушением "и я тоже так смогу?" спросил тот я.

'А смысл? Если нужно одновременно стрелять в разные стороны, значит меня окружили, и сейчас прибьют'

'Ну, по приколу', — сказал иной. Почувствовал моё неодобрение, мол, зачем тратить время на всего лишь прикольное умение, огорчённо добавил. — 'Скучно! Надеюсь, я таким не стану'.

Это заявление заставило меня задуматься: а когда таким скучным стал я?

Ненадолго, так как подселенец задал очень интересный вопрос:

'Кстати, о "когда". А какой у вас тут год? Ну и про возраст хотелось бы услышать '.

'Две тысячи двадцатый', — ответил я насчёт даты, после чего добавил неуверенно, ибо до сих пор не верил, что мне больше двадцати: — 'Сорок'.

'Теперь понятно, почему такой скучный. А у нас двухтысячный ровно', — иной помолчал с полминуты. — 'Интересно, это просто совпадение или реваншисты в символизм ударились ко всему прочему?'

'Ну ты спросил. Я ж о них знаю только с твоих слов', — отозвался я, стараясь отвлечься от мыслей, каким был в двухтысячном. Тогда казалось, что вся жизнь впереди, планов громадьё... а потом случилась армия, и все планы перечеркнуло желание выспаться. — 'Кстати, а почему их жизнесосы такие хрупкие?' — мне вспомнился переживший выстрел скабурет. — 'Ну, относительно. Огнестрел они не выдержат точно'.

'Сам понимаешь, точно сказать я не могу, только предполагать. Скорее всего, портал сделан по эльфийским разработкам, а то и самими эльфами. Энергии опять же мало, чтобы тяжести массово перебрасывать. Так что остаются только они. Да и против простых людей вполне эффективно, особенно если неожиданно', — в качестве подтверждения мне вспомнилось нападение на Дядю Гошу. — 'А вот во второй волне големы будут уже посерьёзнее'.

'Думаешь, будет вторая волна?'

'Зависит от их аппетитов. Но на твоём месте я бы готовился к худшему '.

Я решил последовать совету и зайти к Синеме сразу, как только выберусь из института.

Тем временем из магазина вышла лаборантка. И выглядела она... как человек, до сего дня видевший что-либо военное только по телевизору. Криво, несмотря на все лямки и застёжки, висящий бронежилет. Скособоченный шлем, из-под которого во все стороны торчали волосы. И всунутый в кобуру задом наперёд пистолет.

Следом показался продавец. Судя по появившейся кобуре с репликой "Гризли" от канадской "Полярис Урсус", Дядя Гоша тоже сильно сомневался в боевом таланте Жанны.

'Или в твоём', — намекнул подселенец на моё столкновение со скабуретом.

Ответить это провокационное заявление я не успел. Сверху раздался удар, сотрясший всё здание и едва не уронивший на нас потолок. Трещины, во всяком случае, пошли.

— Надо посмотреть, что там, — заявила Жанна. — Вдруг ещё выжившие.

— Пошли, — согласился Дядя Гоша. — Арсенал, ты первый, я за тобой, за мной Жанна Леонидовна.

Девушка кивнула, подошла к "птенчику" и подняла его на руки. То ли он признал "мамочку", то ли просто нажрался до неспособности оказать сопротивление, но возражать не стал.

Я тоже кивнул, убрал серебряную "Анаконду" в кобуру и извлёк мачете. Мало ли, придётся в рукопашную вступать, а правой рукой мне орудовать холодным оружием сподручнее.

'То есть обоеруким бойцом ты так и не стал', — подколол иной. — 'А так дышал, так дышал!'

'Да некогда было...' — попытался оправдаться я.

'И на что была потрачена жизнь? А то мало ли, и меня ждёт то же самое'.

'Дома расскажу', — пообещал я и двинулся вперёд.

Жёсткий удар по груди и по самолюбию не прошёл бесследно и привил осторожность. Так что по коридору я крался, а на лестничную площадку сначала выглянул из-за угла, убедился, что там ничего нет, и только потом вышел. Позади одобрительно хмыкнул Дядя Гоша. Я же, стараясь не шуметь, стал подниматься вдоль стены. Только вот подселенец почему-то скептически хмыкал.

'У жизнесосов нет слуха. Только зрение и чутьё на жизненную энергию ', — просветил он, когда я поднялся на лестеичный пролёт.

'Зато у меня есть ', — огрызнулся я. — 'И чем меньше я шумлю, тем больше шансов их услышать'.

Сверху действительно слышался топот табуреточных ножек. Вкупе со звуками ударов железа по дереву и бетону. А вскоре открылся и вид на коридор. Стены в трещинах, пол усыпан бетонной пылью, кое где более крупные куски. И железобетонная плита, из-под которой торчал хвост скабурета.

'Вот это я понимаю — из пушки по воробьям!' — оценил подселенец.

Как говорила одна книжная героиня, "Чем дальше, тем интереснее". Однако интерес интересом, но бежать сломя голову я не стал. Опять же, на помощь не звали. Осторожно выглянув из-за угла, увидел сцену, достойную какого-нибудь боевика. В глубине коридора некто — подробнее рассмотреть мешало расстояние и полутьма — успешно отбивался от двух жизнесосов молотом на длинной ручке. Впрочем, на нашем появлении сражение закончилось. Почувствовав поход подмоги к противнику, скабуреты поднялись в воздух и попытались скрыться. Однако одинокий воин прорычал что-то вроде "Врёшь, не уйдёшь", врезал своим оружием по стене и метнул его в противоположную. От мест ударов вверх пробежало по паре трещин. Которые на стыке с потолком разделились на три каждая. Четыре продолжились перпендикулярно стенам, а оставшиеся пары устремилась вдоль. Через мгновение восьмёрка соединилась, образовав почти идеальный прямоугольник. В следующее мгновение с уже знакомым грохотом железобетонная плита прихлопнула обоих скабуретов.

Пока я стоял с разинутым ртом и собирал мысли в кучку, человек прошёл к молоту, поднял и положил на плечо.

— Это. Как? — мне удалось всё-таки сформулировать вопрос.

— Эх, молодёжь, — добродушным басом прогудел боец. — Сопромат учить надо!

— Александр Николаевич? — высунулась Жанна.

— А, Жанночка, — обрадованно отозвался он, подходя поближе. — А с тобой кто? Второй, с Гошей я знаком.

— Арсенал. В смысле, Арсений, — представился я и замолк, не зная, что ещё говорить.

К счастью, среди нас была девушка.

— Это Александр Николаевич, завлаб архитектуры, — прощебетала она. — Старейший сотрудник Института, ещё с Союза!

'Ещё один учёный' — прокомментировал подселенец.

— Просто Шурик, — добродушно сказал тот. — Шурик Хан. Фамилиё такое, — и протянул ладонь для рукопожатия.

— Очень приятно, — я пожал руку и, пользуясь возможностью, рассмотрел нового знакомого.

Пожилой, но ещё крепкий. Гладко выбритое лицо с волевыми чертами, крупным носом и слегка раскосыми жёлтыми глазами. Очень короткие седые волосы на непокрытой голове. Видимая даже сквозь толстовку довольно внушительная мускулатура. Кроме толстовки из одежды были черные брюки, заправленные в мотоциклетные ботинки и вымазанный оранжево-красной краской лабораторный халат. Завершала облик сурового советского учёного защищавшая центр груди пластина в форме щита с выпуклой черепушкой. От щита за спину уходили четыре ремня.

— Семейная реликвия, — заметив мой интерес, щёлкнул по черепушке завлаб. — Как чуял, с собой на работу взял.

— А молот уже здесь нашёлся? — прозорливо спросил Дядя Гоша.

— Свалился прямо перед дверью, — кивнул завлаб.

— Понятно, — продавец задумчиво оглядел следы побоища. — Люди ещё здесь есть?

— Эти тунеядцы и бездельники ещё до обеда разбежались.

— Значит, и нам больше здесь делать нечего, — заключил Дядя Гоша. — Ты с нами?