Фенрих при моём появлении оторвался от книги, которую лениво перелистывал, валяясь на своей походной постели. Я невозмутимо выдержал скептический взгляд приправленный легкими нотками раздражения, которым меня окатили с головы до ног и по-хозяйски расположился на единственной табуретке, демонстрируя готовность к диалогу. После десятисекундной паузы Франц сдаётся и, признавая собственное поражение, со вздохом откладывает книгу в сторону.

— Ну, чего там у тебя?

— Шведы наступают. Взяли Росток, сняли блокаду Штральзунда и сейчас подходят к Висмару. Может и осадили уже, пока курьеры туда-сюда мотались.

— Хм-м-м... интересно.

Выражение недовольства на лице Франца сменяется глубокой задумчивостью. Я не вмешиваюсь, давая ему неспешно осмыслить полученные сведения. Котелок у парня варит очень даже неплохо — если позволить ему как следует разогреться, то в итоге можно получить весьма интересные выводы. Эту способность француза наши с ним общие камрады сильно недооценивают, считая его обычным книжным мечтателем. Соответственно и относятся к нему с этакой легкой снисходительностью, уважая в основном за исключительную грамотность, мягкий характер да редкостную добросовестность. А зря. Потому как, несмотря на элегантную внешность и крайнюю обходительность в общении, фенрих далеко не так прост.

Начать хотя бы с того, что Франц Галланд учился в Сорбонне и даже успел получить там степень бакалавра. Правда дальше карьера у него не сложилась. Все благие начинания погубила как раз-таки выдающаяся начитанность подающего надежды студиозуса, вкупе с врождённой склонностью к вольнодумству. Франц всерьёз увлёкся учением Жана Кальвина*, на почве чего даже позволил себе некие критические замечания в адрес католической веры. О нездоровых наклонностях юного оболтуса, не отличавшегося в ту пору особой осторожностью, быстро стало известно, после чего Галланд немедленно прослыл "проклятым гугенотом". Костёр инквизиции за такое конечно не грозил, но о том, чтобы пополнить ряды "дворянства мантии"* с подобной характеристикой нечего было и мечтать.

Уразумев во что вляпался и прикинув дальнейшие перспективы Франц не долго думая круто сменил планы, а заодно и место жительства, решив перебраться туда, где его религиозные убеждения не будут мешать карьерным устремлениям. Выбор новоявленного гугенота вполне естественным образом пал на Голландию. Республика соединённых провинций мало того, что сделала кальвинизм своей государственной религией, так ещё и была на тот момент, пожалуй, богатейшей державой на континенте. Страна активно развивалась, голландские купцы захватили и уже не первое десятилетие прочно удерживали первенство в мировой торговле. Амстердамская биржа являлась настоящей Меккой европейской экономики. Суда под трёхцветными флагами бороздили все известные моря и океаны, нагло попирая владычество дряхлеющей на глазах Испании. Нидерландские мануфактуры снабжали своими товарами половину мира, а банки уверенно теснили старые кредиторские конторы, столетиями финансировавшие королевские дома Европы.

Немаловажным доводом в пользу Голландии выступало также то, что новообразованная республика была оплотом буржуазии, в известной степени свободной от сословных ограничений. Нетитулованному, но небесталанному и хорошо образованному молодому человеку выдвинуться там было бы гораздо легче, чем под сенью традиционной монархии.

Против голландского варианта играло всего одно, хотя и довольно существенно обстоятельство. Нидерланды вели непримиримую и практически бесконечную войну с Испанией. Само по себе это не было такой уж проблемой — воевали в наши жестокие времена много и постоянно. Трудность же заключалась в том, что между Францией и Голландией располагались Южные или Испанские Нидерланды. Соответственно, желающие попасть в страну дамб и ветряных мельниц должны были либо воспользоваться услугами морского транспорта, либо объезжать испанские владения по суше — через охваченные войной германские земли. Франц выбрал второе.

Трудности путешествия по стране, где католики и протестанты увлечённо режут друг друга, а всевозможные армии шляются взад-вперёд, словно пьяный по ярмарке, новоявленного путешественника не смутили, а зря. Очень скоро выяснилось, что жизнь — штука сложная и не всегда согласуется с книжной мудростью, которая у Франца в те поры явно превалировала над практическим опытом. В результате до Голландии француз так и не добрался, зато наша рота обзавелась новым писарем...

— Занятно.

Видимо придя к каким-то определённым выводам, Галланд наконец нарушил затянувшееся молчание.

— Похоже, шведы собираются в точности повторить свою Ливонскую кампанию.

— В смысле?

— Захватят все порты на побережье, возьмут под контроль устья рек и будут ждать наших ответных действий, укрепляясь на захваченных позициях.

— Если так, то это плохая стратегия. Сейчас у нас практически нет командования, армия разбросана и вообще всё через жопу. Но к весне Тилли наведёт порядок, соберёт ударный кулак и...

— Не всё так просто, Андре. Хотя в чём-то ты, безусловно, прав. Шведы отлично подготовились и очень удачно выбрали момент для нападения. Валленштайн ушёл в отставку, а перед тем ещё и отвёл большую часть полков вглубь страны...

— Ага, чтобы держать курфюрстов* за глотку.

— Верно, но не только. Ещё и потому, что Померания — не самая богатая провинция Райха, а за три года войны с датчанами её к тому же здорово разорили. Большую армию там просто нечем кормить.

— Тогда шведам там и подавно ничего не светит. Им нужно как можно быстрее прорываться с побережья вглубь страны, в богатые земли и попытаться разбить нас по частям, пока Тилли ещё толком не прибрал имперскую армию к рукам.

— А вот тут ты не прав! Швеция — морская держава. Помнишь Штральзунд?

— Вообще-то нет. Мне память слегка отшибло.

— Ах да, всё время забываю. Уж больно складно ты говоришь, да и вообще размышляешь на удивление здраво... Так вот! Штральзунд отбил несколько штурмов и выдержал осаду императорской армии во главе с самим Валленштайном, потому что шведский флот снабжал город по морю всем необходимым и постоянно подвозил подкрепления. А теперь у них есть не только Штральзунд. Они высадились в устье Одера и первым делом захватили Штеттин, потом Росток. Сейчас займутся Висмаром. Как думаешь, почему?

Я нерешительно почесал затылок. Возможно, этот городок всего лишь следующий на очереди, а скандинавские захватчики просто и незатейливо движутся вдоль побережья, беря под контроль все встречные крепости в порядке живой очереди. Но какое-то шестое чувство настойчиво намекало, что Франц не просто так заострил на нём моё внимание. Так! С чего вообще пошёл разговор? С моря и шведской морской силы. И как это может быть связано с Висмаром? Задав сам себе этот вопрос, я едва удержался, чтобы не хлопнуть ладонью по лбу. Ну конечно!

— Флот Валленштайна.

— Именно!

Франц довольно потирает руки, как азартный учитель, чей ученик только что решил сложную задачку с подвохом.

— В Висмаре собрана имперская каперская эскадра. Шведы блокировали её с моря ещё во времена штральзундской осады — чтобы не мешалась под ногами. А теперь наверняка хотят покончить с ней окончательно. После этого уже никто не сможет угрожать им на море. Они будут свободно перебрасывать подкрепления и, маневрируя силами, мешать планомерной осаде, затягивая боевые действия. Ты ещё не забыл, что Померания разорена и не сможет как следует кормить осадную армию?

— А ты сам-то не забыл, что шведам тоже нужно что-то жрать?

— Конечно, нет! И будь уверен, король Густав наверняка учёл это в своих планах.

— Море?

— Именно, друг мой, именно! Море — это лучшая дорога, которую только можно себе представить, ибо даже небольшой корабль с не самым вместительным трюмом заменяет собой сотню обозных телег.

— Это что ж получается, нам в следующем году предстоит уже не одна осада Штральзунда, а целая куча? М-м-да, умеешь ты обнадёжить.

Франц в ответ виновато разводит руками.

— Учись во всём видеть хорошие моменты. Если я прав, то, скорее всего, нам не придётся схватиться со шведами до следующей весны — чем не повод для радости?

Галланд слабо улыбается, но затем вновь становится серьёзным:

— Впрочем, император может думать иначе. Ведь сейчас по большому счёту всё зависит от его решения.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* То есть кальвинизмом — одним из протестантских течений, приверженцев которого во Франции принято было именовать гугенотами.

* La noblesse de robe (фр.) — лица, получившие дворянство за гражданскую службу, преимущественно чиновники.

* Kurfurst (нем.) — князь-выборщик, один из семи князей Священной Римской империи, участвовавший в выборах императора.

Интерлюдия. Фердинанд Второй

Высокий господин с вытянутым лицом, казавшимся ещё более длинным из-за аккуратной клиновидной бородки, бросил очередной взгляд на лежащий перед ним документ и недовольно скривился. Фамильная "габсбургская" оттопыренная нижняя губа при этом выпятилась ещё больше, придав лицу императора Священной Римской империи комично-обиженное выражение. Фердинанд Второй брезгливо оттолкнул украшенный грозными печатями пергамент на котором красивым каллиграфическим почерком с изящными завитушками было изложено постановление недавно завершившегося совета князей и погрузился в мрачную задумчивость. Помыслы кайзера блуждали вдали и от неприветливых берегов Померании, где в это время стремительно разворачивалось вторжение передовых отрядов шведской армии, и от древних стен Регенсбурга, где только что оглушительным провалом завершилась очередная попытка подчинить обнаглевших германских князей интересам имперской политики. Неторопливо перетекая, мысли императора постепенно уводили его прочь от злополучного заседания Рейхстага, к самому началу его политической карьеры.

Тогда, без малого дюжину лет назад, всё было одновременно и проще и сложнее. Возлагая на чело священную корону древней империи, Фердинанд ставил перед собой две грандиозные цели, которые в его собственном сознании неразрывно переплетались между собой. Во-первых, следовало утвердить в Германии величие имперского владычества, избавив его от влияния своевольных курфюрстов и сделав столь же абсолютным, как власть испанского или французского королей в их собственных владениях. Во-вторых, надлежало вернуть католической вере ведущую роль в умах и судьбах его подданных, завершив столетнюю борьбу с реформацией к вящей славе церкви святого Петра.

Избранный путь отнюдь не выглядел лёгким, но свежеиспечённый император верил в своё предназначение и упорно шёл к избранной цели, отвергая любые компромиссы. Хотя временами дела складывались совсем плохо, а чешские повстанцы и их трансильванские союзники даже доходили до ворот Вены, Фердинанд оставался неизменно твёрд в однажды принятых решениях, не идя ни на какие уступки врагам кайзера и истинной веры. Он сумел привлечь на свою сторону могущественных союзников в лице курфюрста саксонского и Католической лиги Максимилиана Баварского, а также вовлечь в германские дела испанских родственников из старшей ветви многочисленного Габсбургского дома, что, в конце концов, позволило переломить ход столь несчастливо начавшейся войны. Но чем ближе казалась окончательная победа, тем чаще начали случаться события, заставлявшие новоявленного владыку усомниться в правильности выбранной стези.

Последнее из таких событий было связано с отставкой главнокомандующего. Ещё совсем недавно Альбрехт фон Валленштайн пребывал на вершине могущества, буквально купаясь в лучах славы. Великий герцог Мекленбурга, герцог Фридландский, генералиссимус и адмирал Священной Римской империи откровенно упивался свалившейся на него властью, даже не подозревая, что это начало конца его феерической карьеры. Дело в том, что с подписанием Любекского мира у Райха практически не осталось официальных врагов. Соответственно германские князья, вынужденные фактически за свой счёт содержать несметные полчища "фридландского выскочки", да при этом ещё и терпеть от заносчивого главкома постоянные оскорбления и утеснения, получили законный повод для недовольства. Со всех сторон на кайзеровский двор в Вене посыпались запросы: для чего император продолжает держать под знаменем армию в 140 000 человек и против кого намерен её использовать?

Страх за нерушимость своих "исконных" прав заставил сплотиться всех германских князей от Рейна до Одера и от стылых берегов Балтики до заснеженных отрогов Альп. В единый строй встали и католики, и протестанты, забыв ради своих княжеских привилегий обо всех религиозных различиях, казавшихся ещё совсем недавно столь принципиальными. Хуже всего было то, что против императора выступил Максимилиан Баварский, до сих пор бывший вернейшим союзником и первейшей опорой императорской власти во всех перипетиях сложной германской политики. Более того — свежеиспечённый курфюрст фактически возглавил княжескую оппозицию, буквально заставив большинство удельных правителей, чуть ли не впервые за всю историю, выступить единым фронтом!

Идти на прямой конфликт с князьями и Католической лигой было чревато новой гражданской войной, в которую рано или поздно могла втянуться Франция, издавна поддерживавшая дружеские отношения с правителями Баварии. И в Вене это прекрасно понимали! Впрочем, не только в Вене. Валленштайн также отлично понимал плюсы и минусы сложившейся ситуации! Неугомонный генералиссимус в полной мере осознал все преимущества, которые давало ему военное положение и всячески подталкивал императора к открытой конфронтации с оппозиционными князьями, надеясь таким образом вновь раздуть затухающее пламя войны. Главнокомандующий небезосновательно рассчитывал, что новый виток боевых действий безмерно увеличит его и без того колоссальное влияние, принесёт ему новые почести, богатства и славу. И чтобы добиться своего коварный фридландец сулил Фердинанду то, к чему тот так долго стремился — абсолютную власть над Германией. Ведь если оппозиция будет сломлена, то уже никто и никогда не решится оспорить решения кайзера...

Всё это звучало чрезвычайно заманчиво, более того — вполне реалистично, но... Фердинанд отлично понимал — пойти на такой шаг, означало полностью утратить поддержку знати, включая заморских родичей, навечно связав свою судьбу с вознесённым к зениту чешским дворянчиком. Единственной опорой империи в таком случае становились наёмные полки Валленштайна, а значит и реальная власть в таком случае принадлежала бы не помазаннику божьему, а его всесильному главкому... И всё же, всё же...

Дополнительный повод для колебаний подбросили испанские родственники, попросившие в благодарность за оказанную некогда помощь в очистке долины Рейна от протестантов в свою очередь помочь в разгоревшейся войне за Мантуанское наследство. Внезапно вспыхнувший конфликт на севере Италии затрагивал интересы Франции и Испании, но не задевал напрямую Священную Римскую империю. Тем не менее, Фердинанд, движимый родственным долгом, поспешил на помощь своим испанским кузенам. Валленштайн резко возражал, отказываясь посылать своих солдат в Италию, но, в конце концов, вынужден был уступить, согласившись на отправку туда тридцатитысячной армии. В итоге напряжение только возросло.