Проклятый бард

А вот тихое, резонирующее гудение малого ту-дуаре выбивалось из картины весьма резко. Прислушавшись, я все же не смог уловить содержания послания, но мелодия сводилась не к грозному дворцовому посланию, а мягкому личному.

Катнув монету по столу, поманил с собой детей, торопливо упихивающих за щеки хлебные корки. Крысята при этом выглядеть хомяками не стали. Если у кого-то в этом путевом доме есть личный ту-дуаре, следует исчезнуть отсюда побыстрее.

Перехватив на полпути к лестнице светлокожую пышнотелую разносчицу в длинном расшитом алыми цветами платье, затребовал наверх еще кипятка. Мне потребуется больше отвара, если мы уходим до рассвета.

— Знаете ли вы, что такое ту-дуаре? — спросил я учеников, заваривая приторно-сладкий, медовый напиток, мешая его с парой щепоток горькой, вяжущей язык травы.

Риш и Лир уже засыпали, веки близнецов отяжелели, и они, обнявшись, распластались на топчане. Риш нашел в себе силы отрицательно помотать головой, Лир буркнул неразборчиво что-то о связи между городами.

Я же, порывшись в дорожном мешке, достал из маленького бокового кармашка, черный деревянный кругляшок размером с монету. Сжал между пальцев, чувствуя, как резонирует неслышная мелодия. Большой столичный ту-дуаре молчал, время траурной мелодии еще не наступило. А до меня доносились отголоски дальних, отстоящих не менее чем на сотню дней пути разговоров.

Покачал головой и убрал малый дуаре — наследство и метку барда рода Ниссел.

— Ну что же, будет вам еще одна сказка на ночь, дети...

Ту-дуаре, Говорящие деревья, Поющий лес.

Когда-то давным-давно...

Почему все легенды так начинаются? Все прекрасные и великие деяния, подвиги и героические войны, ужасные и страшные предательства произошли почему-то давным-давно. Стоит задуматься о том, что мы живем на останках прошлого и попираем развалины величия. А происходящее сейчас мелочно, скучно и уныло. Подлость ныне глупа, а добродетель скучна.

А великое прошлое, скрытое в тумане, превращается в легенды, в которых можно легко сместить ударения, вывернув из так, как выгодно ныне живущим.

Так вот, ту-дуаре.

Когда-то давно это был лес, полный огромных, величественных деревьев, раскинувших свои кроны на высоте едва ли не в сто ростов человека. Иные стволы не могли обхватить и десять мужчин, взявшиеся за руки. Каждый ажурный лист был ярок и размером превышал две, а то и три ладони. Лес этот был вечно зеленый и вечно живой. И лес этот никогда не замолкал. Пение птиц, шелест листвы, гармоника рыков и хруста сливались в единый фон, подчеркивающий мерное, ритмичное, мелодичное и постоянное звучание, в разноголосый, но удивительно мелодичный хор.

Рассказывают, что рядом с тем лесом жили люди, со временем обретшие способность различать отдельные голоса в этом бесконечном звучании. Поющий лес щедро одарил окрестных жителей талантами. Красотой, силой, завораживащим голосом, умом.

Также рассказывают, что однажды упало, сдавшись урагану, одно дерево, и дабы не мешало оно расти новым — распилили его на чурбаки да убрали из леса. Что-то сожгли, что-то в дело пустили — дома подновить. А что-то и осталось, чурбачками, лучинами, опилками, стружкой.

И как-то дети, что во множестве играли во дворах, заметили, что, если настучать по чурбачку мелодию, на другом конце деревни отзывается точно такой же его собрат.

И здесь заканчивается история мира и начинается история войны. История войны людей с людьми, с деревьями, с Поющим лесом. Ибо одарены были местные жители умом, но вот доброты некоторым не досталось, зато в избытке оказалось хитрости и жажды наживы.

Ведь каждому, от самого мелкого вельможи до императора хотелось иметь такую интересную и полезную для властителя возможность раздавать приказы сейчас, немедленно, сразу. И тут же получать ответ. Это — возможность получить больше власти, больше территорий, больше золота, возможность победить в войне, обыграв противника хитростью.

И падали под ударами топоров без разбора и огромные деревья, и молодая поросль, пилились на куски и продавались, продавались, продавались. И падали под ударами мечей те, кто пытался защищать Поющий лес.

Я задумчиво посмотрел на крепко спящих мальчишек, подоткнул им одеяло и со вздохом повалился на меховое покрывало. Загасил пальцами едва разгоняющий тьму желтый огонек на фитильке свечи и прикрыл глаза. Отдыхать и в дорогу. А легенда... Нечего там досказывать. Вырубили лес до последнего кустика, и только пара юных влюбленных сумела сбежать от смерти, унося с собой последние саженцы.

Что же, возможно где-то далеко все еще шумят Поющие леса, а здесь и сейчас остались только большие и малые, мертвые деревянные барабаны для передачи сообщений.

Сознание медленно погружалось во тьму, сплетающуюся из мелодий и звуков. Именно тут прячется проклятие династии Руж, таится змеей среди нот, выжидает момента, когда можно будет сорваться с привязи и улететь. Впиться острыми клыками в новую, свежую и сочную, беспомощную жертву. Пот тихий шум крови в ушах я засыпаю.

Утро же приносит шум разъезжающейся толпы, короткий завтрак и новую дорогу. На сей раз — петляющую между удивительно ровных каменистых холмов, покрытых на макушках короткой желто-зеленой травой. С серого, затянутого от горизонта до горизонта неба сыпалась мелкая морось, оседающая мелкими жемчужными капельками на плотной поверхности плаща. Мальчишки кутались в один запасной на двоих, и дружно хлюпали носами. Мир медленно, но верно наливался влагой затяжного дождя. Дорога тянулась в угрюмом молчании, прерываемом моими коротким вопросами. Время драгоценно и тратить его на хандру не имело смысла, ведь ни кости ломить не перестанет, ни исчезнет мокрая тяжесть в груди. Пока хотя бы один долг не будет сброшен.

Тем не менее, когда нас догнала и перегнала роскошная карета, я пребывал в весьма рассеянном состоянии духа, и внимания на ней не заострил. Лишь отметил незнакомый желто-коричневый герб на ливреях лакеев. Зато кавалькада всадников, следующая за нею, и состоящая на вид из младших отпрысков именитых аристо, изрядно потрепала нервов.

Правда, местный мелкопоместный землевладелец с племянниками их не заинтересовал, они лишь покружили вокруг с гиканем и посвистом, демонстрируя стати лошадей, кожаные плети и роскошные дорожные одежды в коричневом и желтом. Да пихнули пару раз.

Мальчишек пришлось держать крепче и рты затыкать, пока юные разбойники не скрылись за холмами. Знаю я таких аристо — услышат что-то о себе нелестное, затаят обиду и устроят проблем. Так что звонкоголосым бастардам стоило помолчать.

— А что! — возмущенно начал Ришли, едва я их отпустил. — Мы же!

— Тихо! Не принцы. Учитесь смирению и спокойствию. И маскировке. Но и про месть бардов, которая настигает медленно, но верно, я тоже расскажу.

Лирши широко раскрыл глаза:

— А разве барды убиваю своих врагов?

— Почему месть — это обязательно убийство? Оружие барда — слово.

— А как, как?

— Всему свое время, ученики. Сейчас поспешим к ночлегу. Я определенно не желаю ночевать под дождем.

К небольшому постоялому двору, расположенному вдали от стен небольшого городка, в распадке, мы свернули, пока еще не начало смеркаться.

Почему он стоял не в городе, а чуть в отдалении? Так налоги меньше, и в то же время, в случае чего, недалеко домчаться, чтобы попросить помощи или спрятаться за более надежными стенами.

Хотя невысокий дом с покатой крышей, по самые карнизы затянутый ярко-зеленым вьюном казался безмятежной и безопасной пристанью. До края коричневой черепичной крыши можно было дотянуться рукой, притулившиеся вплотную к стене конюшни казались еще одним холмом, их крыша так же поросла жесткой короткой травой. Внутри было тепло, тихо, пахло сеном, сквозь щели под потолком тянуло влагой, н одной из низких поперечных балок горела свеча, разгоняя сумрак, и фыркали сытые кони в стойлах. У входа дремал огромный пес, бело-рыжая мохнатая гора едва пошевелилась, когда мы провели мимо нее лошадей. Только блеснул темный глаз да шевельнулось длинное ухо.

Однако не стоит обольщаться. Это умные, опасные псы горной породы. Они пасут овей, лошадей и другую живность, да не бояться выйти в одиночку против стаи волков. И даже, порой, выходят победителями из таких схваток.

Этот пес не даст никому увести чужого коня.

А еще это частый признак маленьких, не очень популярных заведений. Далеко от дороги, в укромном месте поблизости от города — не так уж много гостей, еще меньше денег, а значит и работников — необходимый минимум.

Но внутри пытает очаг, и в грудь будто шибает теплом. На встречу спешит разносчик, он же, судя по габаритам, вышибала. На узком столе перед мальчишками появляется горячая еда, передо мной — теплый, пахнущий мятой отвар.

Растянуть волглый плащ можно на специальной решетке, ноги устало положить на низкую скамеечку и, прикрыв глаза, изучить практически пустой зал.

Низкие закопченные потолки, с которых свисали длинные вязанки лука и каких-то трав не давили. В перекрестье балок виднелась изнанка крыши, каменные же полы были выметены дочиста, только наши следы тянулись между трех рядов узких столов. Только за одним, самым дальним, сидела какая-то парочка, кутающаяся в плащи по самые шеи. Девица даже накинула на голову капюшон, скрывая светлые волосы. Я нахмурился. Почему у меня не получается определить, каков из себя ее спутник?

Наверное, слишком устал.

Пора спать.

Однако передо мной стояла миска с горячим варевом и большой ломоть пресной лепешки. Да и ученики молча наворачивали еду, да так, что у них за ушами трещало.

Осторожно пригубив варево, одобрительно кивнул хозяину, рассевшемуся за длинным прилавком, тянущимся от очага и отделяющем винную стойку от основного помещения. Черноволосый и черноглазый мужчина буквально просиял.

Пожалуй, или он, или повар его точно из горцев. Аромат и вкус пары довольно редких травок с горных лугов я с первого глотка распознал. А уж способ их применить в еде так, чтобы гость не плевался, только тамошние местные жители умеют.

Из узкого темного зева, ведущего в другие помещения, появился разносчик и водрузил перед парочкой большую миску с тем же самым варевом. Девица осторожно, двумя пальчиками, взялась за грубую деревянную ложку. Мужчина осторожно погладил ее по плечу, что-то прошептал на ухо.

Я отвернулся, и, отставив остатки еды, тяжко печатая шаг, направился к хозяину:

— Переночевать у вас найдется где?

— На вас, господин? Да у меня только сенник свободный и остался, редко у нас гости, — голос у хозяина оказался густой, красивый, с едва заметным акцентом. И слова он интонировал чуточку не так, как местные.

— Устроит, до города мы просто не доберемся, племянники устали. Сколько с меня?

— Да, господин. Да и вы что-то бледноваты. Может травок еще каких заварить? А так, пару медных возьму.

— Хм?

— Да с путника усталого плохо для судьбы брать больше. Тем более детки ваши, смотрите, спят уже практически.

Я оглянулся. Лир и Риш клевали носами. Кажется, дорога им дается тяжелее, чем мне? Я, по крайней мере, еще держусь на ногах. Хотя они же дети, и кроме королевского замка да выездов на охоты, ничего не видели...

Я покачал головой. Наверное, сегодня мы обойдемся без сказки на ночь.

— И верно. Поможете донести?

Хозяин шепотом выкликал с кухни повара, оказавшегося весьма фигуристой женщиной в широком и свободном, в пол, наряде, расшитом красными угловатыми узорами-глифами по темно-синей ткани.

Мальчишки даже не шевельнулись, пока их подхватывали на руки, несли по узкому темному проходу и укладывали в ароматное сено. Сенник, он же сеновал, оказался расположен в задней части конюшни и имел отдельный вход, через дом. И представлял собой скорее верхнюю часть погреба, попасть в который можно было, поднырнув под настил, усыпанный сеном. Так сенник, забитый пол самую крышу, стоял вровень с прочими строениями.

Отложив мысли о странностях этого постоялого двора, не указанных в записях отца, я разложил вещи у закрытой жаровни, устроил детей поудобнее и рухнул в травы.

Утро принесло ноющую боль во всем теле, дрожащие руки и унылых учеников, похожих на простуженных чихающих крысят. Похоже, придется здесь задержаться хотя бы на один день.

Ну что же, проверим навыки письма моих учеников.

Пасмурный и унылый день прошел с пользой.

Только раз выглянув наружу, чтобы проверить и обиходить лошадей, я вернулся в общий зал. Там усадил сонных мальчишек у огня и принялся отпаивать поочередно горькими и сладкими до приторности травами. Сам же я предпочел те же травы, но в густом, словно кровь, темно-красном виде, запыленная глиняная бутыль с которым переместилась на наш стол всего за пару монет.

Щепоть горечи, капля жженого сахара, капелька специй, подогреть. Самое лучшее средство от простуды распространяло резки, терпкий аромат, вышибающий слезы.

Мальчики поглядывали с интересом, но им доставались простые настои и похлебка.

Странная парочка, проводящая большую часть времени в снятой комнатушке под крышей, спускаясь с чердака, поглядывала с отчетливой завистью. Нет денег или у хозяина не было желания продать?

Одинокий путник, купец, распродавший не только товар, но и телеги, заглянул ненадолго. Повел длинным носом, одобрительно покивал, выпил сладкого взвара и, запахнувшись в плащ, помчался дальше.

День все же не был потрачен зря. Крысята, оказывается, умеют пользоваться пером и чернилами, писать, не ляпая на дорогую бумагу слишком уж много клякс. Между взварами, горькими и сладкими, похлебкой и сном мальчишки впитывали нотную грамоту.

А перед ужином отдохнувший Ришли внезапно вскинулся, откладывая перо и пытаясь стереть со щеки черное пятно, и спросил:

— Мастер?

— Да? — я благосклонно покосился на мальчишку, освоившего простую нотную запись.

— Вы обещали рассказать...

— Хм, — вернулся к созерцанию аристократической парочки. Все-таки мужчина тоже из благородных. Слишком тонкие и изящные пальцы прячутся в перчатках. Так и просятся на них кольца. Родовое, гербовое, личная печать. Слишком отточенные движения. Фехтовальщик, легкий тонкий клинок, осиное жало. Слишком умело скрывает все это. Младший сын, выбравший не слишком популярную стезю?

И чужая невеста?

Я улыбнулся, глуша фантазию. Бардовская душа везде видит причину и идею для создания драмы, поэмы или баллады...

— Мастер, про месть бардов... — Лирши чуть повысил голос, отвлекая.

— Что же, почему нет? Слушайте, и не говорите, что не слышали...

Слушайте, и не говорите, что не слышали!

Говорят, жил давным-давно на свете князь, правил он небольшим клочком земли посреди лесов и рек, приносил дары и жертвы своим кровавым богам, воевал соседей, растил сыновей от трех или четырех жен и интриговал против братьев.

И одним годом созвал Великий князь, истинный властитель всех земель окрестных владетелей, приходящихся ему внуками, потому что настало время ему выбирать наследника. Суровое это было время, суровое и безжалостное...