Проклятый бард

Проклятый бард

В Алых покоях стоял тяжелый запах болезни. Старый король лежал на пышных перинах, в полном облачении, багровом парчовом камзоле, венце, по пояс прикрытый расшитым золотом покрывалом. Пальцы выложенных поверх рук были унизаны перстнями, тускло поблескивающими в дрожащем свете длинных свечей. У ложа полукругом были выставлены курящиеся дымком благовоний жаровни, дымок курился тонкими струйками и причудливыми узорами застывал у высокого потемневшего потолка. Наглухо задвинутые портьеры укрывали стены, окна и потайные ниши. Они едва заметно колыхались, по полу гулял легкий холодный сквозняк.

Король Изар дышал тяжело, с влажными всхлипами на вдохе и хрипами на выдохе, взгляд его лихорадочно метался по покоям, застывая то на складках балдахина, то на затянутых тканью стенах, то на креслах, вокруг которых суетливыми тенями мельтешили слуги.

Когда-то высокий статный и даже упитанный мужчина превратился в усохшего, даже истончившегося старика. Почти угас острый взор, помутился разум, все чаще накатывал тяжелый бред, горячка выжигала последние силы. И он метался, сбивая тяжелые покрывала, вынуждая прислужников чаще и чаще приводить в порядок одеяния, отирать лицо, возжигать новые и новые благовония.

Король умирал... Уже практически умер, переживая последние дни агонии.

Все это понимали, и он сам, в редкие за последнюю декаду мгновения просветления... Вот как сейчас.

Раскрыл глаза и резко перехватил руку слуги, аккуратно, с заметной опаской отиравшего ему лоб, и прошипел, с трудом проталкивая слова через пересохшее горло:

— Придворного барда ко мне! Живее...

На миг вспыхнули по-старому грозно серые глаза, а пальцы стиснули тонкую руку, вспомнив хват меча, оставив ряд синяков на коже.

Молоденький парнишка в панике оглянулся на камергера в сером неприметном одеянии, стоящего у дверей. Тот махнул рукой, приказывая двигаться на выход. Слуга, судорожно покивав, вырвался и бросился к приоткрытым дверям, откуда потянуло свежестью. Хлопнули створки, отрезая Алые покои от остального мира. Воцарилась тишина, прерываемая только тяжелым дыханием умирающего короля, кривящего лицо в злой гримасе и бессильно скребущего пальцами по расшитой ткани.

Сквозняк загулял сильнее, шевельнулись портьеры.

Я подождал немного, убеждаясь, что никто больше не придет.

Поправив длинный капюшон светлого плаща, отодвинул заедающую панель и боком просочился в покои, в очередной раз порадовавшись за свое телосложение. Невысокий и худой, я и в детстве легко пролазил там, где застревали иные люди.

В общем, я появился здесь во исполнение приказа, который мне никто, разумеется, не собирался передавать. Ну, великий и ужасный король умирал, не назвав наследника, и за дверями его последнего пристанища уже началась грызня. Прямые и косвенные претенденты уже делили власть.

Подойдя ближе, присел на край ложа, попадая в поле зрения Изара. Тот тяжело, с хрипом, выдохнул:

— А... явился...

Я кивнул, застыл, выжидая.

— Повезло... тебе... бард... Я последний...

— Не стоит говорить, что ради моего удобства вы не назвали преемника.

— Не-ет... ты правду любишь?

— Она опаснее... — опустил глаза, нервно перебирая тонкое кружево у рукавов. С королями нельзя расслабляться. И если кто-то думает, что на смертном ложе у них не хватит сил устроить какую-то интригу... Вот как сейчас, да?

— Вот... С тебя, Проклятый, последняя услуга.

Хм.

Я выразительно выгнул белесую бровь. Жаль, мои мимические экзерсисы недоступны большинству. Маска из серого бархата прячет верхнюю часть лица последние лет... всегда. В детстве это было вынужденной защитной мерой, как и платки, широкополые шляпы, глубокие капюшоны и вечно-длинные рукава, прикрывающие кожу на запястьях и ладонях. Потом этот наряд стал сценическим образом. Сейчас, кажется, послужит спасением и маскировкой... от последствий моих же действий. Точнее, их отсутствия.

Потому что приказ короля, имеющего над нами, придворными бардами, полную власть — неоспариваемый. Потому что он последний. Династия Руж на нем обрывается, и с ним заканчивается над ним власть Проклятия. И придворные барды, носители его, более не обязаны неотлучно прибывать рядом с тем, на кого ложится этот странный ограничитель. Имеют право сбросить ярмо на того, кто займет трон после. А уж как будет разбираться с ним новый правитель...

Но только после того, как выполнят последний приказ.

— Возьми близнецов в ученики... по вашему полному кодексу, бард... Они небесталанны... Тебе в плюс, давно уже пора... А то пацанов сожрут...

Я кивнул.

Можно было приказать девице Мишел вытравить плод или признать бастардов семь лет назад, можно было изгнать со двора неудачливую фрейлину, можно было выдать ее замуж, в конце концов, не плодя мишеней для племянников, кузенов и прочих дальних родичей... можно было пресечь травлю, можно было... много чего сделать!

А не сидеть, наблюдая, как растут при дворе, словно дети прислуги, родные внуки, единственные близкие по крови, и думать, что силен, всевластен и вечен, плетя свои интриги.

И что осталось в итоге? Чего вы добились, Изар?

Поднявшись, прикоснулся губами ко лбу короля.

— Прощайте, Ваше Величество.

Выпрямился, развернулся, отирая рукавом словно онемевшую кожу лица.

— Уходите немедленно... пока пауки друг друга жрут... — жутковатая усмешка будто разбила мозаику иссохшего лица на куски в неровном отражении тусклого зеркала.

Не оглядываясь, я поспешил скрыться за сдвижной панелью.

Идя по узкому коридорчику, считая ступеньки вниз, уговаривал себя, что злиться на умирающего не стоит. Здоровье дороже. Но все равно от вспышки раздражения кровь стукнула в виски, и пришлось остановиться, прислониться к пыльной стене, пережидая головокружение.

Король Изар...

Все просчитал, как он думает.

Я все равно не собирался оставаться в замке, да и в столице тоже, дожидаясь, пока у наследников дойдет очередь разобраться со мной. Проходив в фаворитах правителя больше пяти лет нельзя не обзавестись врагами, даже если ты всего лишь придворный бард. Тем более если ты Придворный бард. И отстраняешься от свар как можно далее.

Да-да, от прямых приказов короля, даже отдаваемых ради устройства ненужных интриг, отказаться было невозможно. И, если нет возможности доказать, что провоцируемая ситуация пойдет во вред Короне, то... деваться некуда. И шутки были, и песни нужного королю содержания, а слухов и сплетен создано и запущено великое множество.

Хорошо, что все же у Проклятия было право запрета. Иногда даже удавалось им пользоваться.

В моих личных покоях было тихо и пыльно, лучи полуденного солнца сюда не доставали, зато шум и гам хозяйственного двора до второго этажа долетал прекрасно. Обычно. Сейчас внизу царила тишина, дворцовые слуги попрятались, не рискуя попадаться на глаза хозяевам.

Потому — в спальне не убрано, смятая постель комом валяется на полу, пыль на комоде, сундуках и портьерах, в мастерской и кабинете полное запустение, только вода в тазу на гримировальном столе свежая. Горы нестиранных нарядов, немытая посуда. В буфете — засохший хлеб на серебряном блюде. Нотные записи и заметки, свернутые неаккуратными свитками разбросаны, где попало.

Показная роскошь красного дерева и позолоты, алой парчи и филигранного тиснения смотрелась несколько убого среди подобного беспорядка.

Так даже лучше, незаметны сборы. Все личные вещи уже упакованы, деньги и векселя при мне.

Можно было уходить, но теперь придется прихватить навязанных королем спутников. Будет гораздо труднее, просто потому, что ни на потребности, ни на желания бастардов я отвлекаться не собираюсь, но и слушать постоянное детское нытье не хочется... Но, взяв их в ученики, придется как-то соблюдать мастерский кодекс Гильдии. То есть, заботиться о пропитании, обучении... Не говоря уже про скорость передвижения...

Впрочем, мальчишки уже подросли, надеюсь, слишком большой обузой не будут, а послужат некой маскировкой. Никто, наверное, и не будет искать нас всех вместе.

Присев на стул, вздохнул. Страшно и неуютно уходить из какого-никакого, но дома. В туманную неизвестность, сплетенную из тропинок и дорог не знакомых мне городов и деревень из паучьего логова дворца Руж. Но вот уж чего делать, так думать, передумывать и заново составлять планы я не буду. Как решил, так и решил.

Подхватив старый синий плащ и сумку с вещами, поднялся и снова нырнул в узкую щель потайного хода.

За маленькими бастардами надо спуститься вниз, девица Мишел живет рядом с кухней и старым арсеналом внешней стражи. Покинуть междустенок пришлось через полупустую кладовую, в которой на крюках болталось несколько копченых туш. За незапертой дверью было тихо, в коридоре тускло коптил светильник. Рядом, за поворотом, раздавался приглушенный деревом шум голосов.

Кухня.

Сплетничают вместо работы. Раньше я бы и зашел, прихватил что-то из съестного.

Некогда и незачем.

Лучше исчезнуть незамеченным.

Я прошел мимо, до поворота в жилое крыло, темное и почти заброшенное. Стены сложены из необработанного камня, светильники закопченные и почти пустые, пахнут прогорклым маслом, немытые редкие окна завешены пыльными портьерами. Покои маленькие, без особых удобств и даже слуги сюда лишний раз не заходят, хотя и совсем рядом их комнаты располагаются. Потому что сюда переселяют с верхних этажей неугодных и надоевших придворных, выгнать которых не желают, возможно, ожидая от них еще какой-то пользы, Лорды Совета, ключ-камергеры и прочие высокопоставленные аристо.

Пока я шел, не встретил ни одного человека. Оглядевшись перед нужной дверью, требовательно постучал. Резко распахнув створку, на порог выскочила высокая сухопарая старуха в синем с белым кантом платье, зашипела зло, размахнувшись рукой:

— Вы, да как с-смеете...

Втолкнув ее внутрь, захлопнул дверь, перехватывая запястье.

— Тих-ха! — рявкнул шепотом. — Где Мишел?

Старуха, старая горничная, замолчала удивленно. Вздернула брови.

— Ну, Мишел же?

— Спит она!

Не вполне трезва, скорее всего, перебрав вина.

— А дети?

— Тут, куда им деваться?

— Отлично, собирай, я их забираю. Приказ короля!

Резко оборвав протесты, прошел в комнаты. Мальчишки сидели в сумрачной спальне в самом дальнем углу. Светловолосые, тонкокостные, немного похожие на крысят чертами лица, но с фамильными серыми глазами, они настороженно замерли, наблюдая за тем, как мечется между шкафов и пуфиков старая нянька.

Вскинулись, когда она торопливо покидала какие-то вещи по дорожным мешкам, и осели, едва она зашипела что-то на просторечье.

Я хмыкнул и добавил:

— Пойдете со мной, если жить хотите. И будете послушны. Да?

— Да, лерд! — хором, слитно, довольно мелодично.

Неплохие голоса.

— Неверно. Да, мастер... Ну?

— Да, мастер!

— Хорошо, — подошел ближе, коснулся руками светлых макушек. — Я, мастер Хорнис Ниссел, беру вас в ученики. А теперь — одевайтесь, в дорожное, неброское.

И придержал нервничающую старуху. Та с двумя сумками замерла у двери. Очень быстро и аккуратно собранными сумками. Может, и она задумывалась, что пора уходить из столицы, да не могла сделать это без приказа? Мне же хотелось посмотреть, насколько дети самостоятельны.

Мальчишки дружно встали, бросились к шкафам, в пыльных темных недрах которых прятались целые залежи старых вещей. Лери Мишел, что, совсем опустилась, лишившись благорасположения двора, чтобы детей в такое одевать? Но для нынешней ситуации серые плащи, небогатые камзольчики и разношенные сапоги, местами сохранившие, все же, остатки тиснения подходили идеально.

— Отправляемся, — приказал, едва ребята оделись, — прощайтесь. С матерью?

— Нет, мастер, — один сероглазый парнишка настороженно следил за мной, второй нервно перебирал вещи.

Я пошел к дверям.

Ученики подскочили, кинулись к старой няньке, прильнули с боков, зарывшись в складки платья. Та на миг крепко обняла их, ожигая меня взглядом. Она словно требовала: "береги их"! Кивнув, прошептал: "обещаю".

Город встретил и проводил нас настороженной тишиной. Столица затаилась, выжидая. Вряд ли я хорошо знаю городскую жизнь, но в ясный солнечный, умеренно теплый день не должна царить такая тишина.

Ни детских голосов, не переклички торговцев на рынке, только деловитые шаги Полуденной стражи. Пока мы не торопясь пробирались к Купеческим воротам, встретили только пару карет да несколько паланкинов. Торговые ряды по позднему лету уже были открыты, но отнюдь не радовали пустыми прилавками и отсутствием покупателей. Только в оружейном царило оживление, да, пожалуй, в золотом.

Даже каменные дома казались чуть припавшими к земле, будто желающими спрятаться, а то и, словно затравленный волчок, развернувшись, сбежать, скрыться в ближнем овраге.

Мальчишки оглядывались с любопытством, я же их торопил, ведя между высоких заборов, небольших палисадников и мусорных куч небогатого квартала. По пути оставив в одной маску, в другой — приметный камзол, остался в плаще, вывернутом темной стороной наружу, а бастардам измазал лица пылью, добавляя загара и лишая невольно приобретенного дворцового лоска.

Выйдем из города, займемся маскировкой более сложной.

Вывернув на Малую Болотную площадь, обошли большой диск барабанной связи, сейчас пустой и молчащий. Покосившись на гигантский отполированный деревянный круг на помосте, окруженном оградой и почему-то охраняемом всего парой городских стражников, поборол сильнейшее желание взойти на ту-дуаре и как следует спеть.

Будет еще время, подозреваю. Да и надобность возникнет... но только тогда, когда все же скончается король Изар.

До малой наружной калитки добрались, когда от усталости у меня ноги дрожали и вот-вот обещал начаться кашель.

Как же я ненавижу порой слабость и причину её, Проклятие Династии.

По договоренности с одним из стражников тяжелая каменная дверь, калиткой называемая, видно, в насмешку, была не заперта. Но неширокое полотно, проворачивающееся на центральной оси и оставляющее для прохода лишь две узких щели, и без того было сложно сдвинуть.

Протолкнув туда мальчишек, на миг задержался, пристраивая в щели между камней пару монет. Соблюдение договоренностей помогает сохранить хорошие отношения. А отношения с аром Малой стражи ворот они могут еще пригодиться, к тому же он знает меня не как придворного барда, а как мелкого аристо, прозябающего при дворе вместо того, чтоб отправиться на лечение.

Боковая калитка выводила к узкому, почти пересохшему рву, через который перекинута длинная доска.

Крысята... ну ладно, пусть будут крысята, им подходит... замешкались, тревожно на меня оглядываясь. Мальчишек успокаивать и уговаривать мне было некогда, пришлось просто прошипеть про приказ и первое испытание учеников. На ловкость и бесстрашие. Один, тот, что поактивнее, Ришли, осмелился пробурчать что-то недовольное о том, что их взял в ученики бард.

— Надо будет, и гимнастами станете! — подтолкнул в спину упрямца. Лирши пошел сам.