Небо вдребезги

Найти в этом бардаке что-то без помощи магии не представлялось возможным, однако Джонни знал, что у дяди Исаака идеальная память. Если два года назад дядя накрыл чистый пергамент "Химической псалтирью", то, как только возникнет нужда в этом пергаменте, он мгновенно вспомнит, куда его положил.

— Господа, прошу посторониться, — Кингсли решительно отодвинул Хрунгира Рунгильда и его двоюродного брата Лембика Рунгильда, пристроившихся прямо на кожаных переплетах "Труда о естественной философии металлов".

Из-под книг дядя извлек на свет плоскую коробку из железного ясеня, в которой часто укрывали от сырости и огня ценные бумаги. Крышку ее украшали рунные вензеля, среди которых прятался десяток колесиков с цифрами. Перенеся коробку на стол, Кингсли набрал на колесиках тайный шифр, и та раскрылась, представив присутствующим свое содержимое — несколько рулонов плотной голубой бумаги.

— Держи, — Кингсли вручил племяннику горсть тяжелых железных кнопок и раскатал первый чертеж по столу. — Крепи по углам. Итак, друзья, сейчас я покажу вам как осуществиться мечта, которую я вынашивал долгие годы — мечта подняться так высоко в небо, чтобы коснуться звезд.

Острые язычки кнопок вошли в вековой дуб как в масло и невероятный проект Исаака Кингсли, наконец, распахнул перед присутствующими всю глубину замыслов своего создателя. Даже Джонни с трудом верил своим глазам. Пусть Кингсли уже почти все рассказал на приеме у Гвендолен, но тогда это казалось лишь игрой разума, лишенной материальности. То, что он собирался сделать, превосходило всякое воображение. Но теперь, когда мысль облачилась в строгие черные линии чертежей, все встало на свои места.

По кабинету прокатился дружный вздох.

— Дядя, но как же это возможно? — лишь одна мысль не давала покоя Джонни. — Ведь у нас над головой находится твердь, небесные сферы, в которые Создатель вложил Землю!

— Эти сферы, Джонни, существуют только в головах тех, кто слепо верит в установленный тысячи лет назад миропорядок! Вот там они реальны и очень даже тверды. А я собираюсь эту воображаемую твердь разнести вдребезги, да так, чтобы самому распоследнему гоблину на этой планете стало ясно, что времена, когда мир был устроен по эльфийским книгам, прошли!

— Вам не кажется, что это чересчур резкое утверждение? — судя по выражению лица Менхеля Манве, он был поражен подобной ересью до глубины души. — Я всей душой предан королеве Гвендолен, но она не предупреждала меня, что я попаду на сборище безумцев. Наш мир создан сотни тысяч лет назад и до сих пор никто не осмеливался оспаривать мудрость Создателя!

— Мудрость Создателя или мудрость старых эльфийских книг? — хитро прищурился Кингсли.

— Это одно и то же. Первые Отцы записали слова Создателя у корней мирового древа в дни творения. И вы осмеливаетесь ставить под сомнение достоверность этих слов?

— Осмеливаюсь, — Кингсли треснул кулаком по столу. — И даже собираюсь это доказать — тем, что вы видите перед собой!

— Ты, Исаак, не кипятись, фля, попусту, — Хрунгир сделал шаг вперед и принялся не спеша набивать табаком свою вересковую трубку. — Скажем так, слышал я тоже всякое, фля, за свои триста лет, но чтобы вот так сразу весь мир с ног на голову перевернуть — это ты круто взял. Да и господину Манве не особо приятно слышать про Первых Отцов такое. Ты бы помягче как курс взял-то, что ли.

— Да как мягче-то? Мы слепо верим переводам с альвентари, но даже вы, господин Манве, хоть раз попытались проверить — а все ли так на самом деле, как в словах Первых Отцов записано? Я наблюдаю за небом и звездами уже десятки лет и уверяю вас — Земля не является центром вселенной, и Солнце не вращается вокруг нее. Это Земля и другие планеты вращаются вокруг Солнца.

— А что же тогда такое звезды? — спросил Джонни.

— Вот этого я пока не знаю. Но никакой двенадцатой сферы, к которой они прикреплены, не существует. И я докажу это. Смотрите сюда.

Кингсли принялся водить пальцем по синеватым плотным листам чертежей, в уголке которых стояли водяные знаки чертежного бюро "Грэм и Смит, Бэбкок и Вилкокс".

— Все это нужно разместить глубоко под землей или прямо внутри горы. Вот здесь мы поставим парогенераторную станцию, которая будет подавать сверхгорячий пар в четырехсотфутовую медную сферу, где мы сожмем его под давлением атмосфер этак в пятьсот. Дальше, по этим трубам, пар попадет в цилиндр, где встретится с разложенным обратно из воды гидрогеном. Если мои расчеты верны (а они верны), то гидроген, будучи самым легким элементом воздуха, мгновенно разогреется до температуры кипящего металла и давление в цилиндре возрастет многократно. Вот тогда, — Кингсли провел пальцем по аккуратно вычерченным газовым трубам, — мы откроем клапаны и выпустим его в ствол длинной в три мили, где будет находится экипаж для полета за пределы Земли. В мгновение ока пар толкнет экипаж как снаряд по стволу, он преодолеет тяготение Земли и выйдет из ее атмосферы!

— Э-э, дядя, — подал голос Джонни, как только его воображение позволило ему немножко отвлечься от нарисованной воображением картины. — Я так понимаю, что ты предлагаешь строить огромную пушку. А как те, кто будет находиться в этом экипаже, вернутся обратно?

Кингсли застыл с раскрытым ртом и уставился на племянника.

— Знаешь, Джонни, вот об этом я еще не подумал...

Спокойно стоять на месте Бузо не мог. Иногда Джонни казалось, что внутри гремлина спрятан крошечный атанор, из которого, порожденная какой-нибудь удивительной химической реакцией, била бесконечная струя пара, приводившая в движение тысячи шестеренок. Шестерни эти, в свою очередь, были страшно разболтаны и крутились как попало — Бузо всегда куда-то спешил, бежал и голова у него одновременно была занята десятком дел. Теперь Джонни уже искренне удивлялся, как в день его приезда в Монпар, Бузо все-таки доставил его ко двору Кингсли, а не завел в какие-нибудь кобольдские трущобы.

— Дядя, тебе не кажется, что наш Бузо слегка полоумный? — заметил Джонни, наблюдая, как гремлин нарезает круги вокруг тента, который они растянули, укрываясь от палящей жары.

— Гремлины, Джонни, они все немного полоумные, — пожал плечами Кингсли. — Видать Создатель занимался ими напоследок, и ум наскребал по стенкам той бочки, где тот хранился.

На залитом летним солнцем лугу надрывались цикады. Иногда они стаями взвивались в воздух из-под ног нервно мечущегося Бузо, но на громкость общего хора это почти не влияло. Распряженные и стреноженные лошади паслись в траве, лениво отмахиваясь от редких мух хвостами. От телег они старались далеко не отходить, что вполне устраивало Джонни, которому, случись что, предстояло ловить их самому.

— Ну долго там еще? — Кингсли пошарил под раскладным шезлонгом и вытащил запечатанный кувшин с пивом. — Такое ощущение, что они вместо меня собрались к звездам улететь, — проворчал он и сделал добрый глоток.

Джонни взял перо, поставил себе на колени эфирограф и принялся строчить сообщение.

— Дорогой Жорж, — вывел он пером на бумаге. — Твой добрый мастер Исаак Кингсли только что сообщил мне, что если вы сию же минуту не выпустите снаряд, то первым, кто отправится в полет из его пушки, станешь ты. Постскриптум. Он не станет оснащать снаряд всеми теми удивительными устройствами, которые я придумал, чтобы сохранить его весьма ценную для Срединного Королевства жизнь. Искренне твой, Джонни Трентиньяк.

Погруженная в колбу с философской ртутью, овальная кристаллическая пластина прибора задрожала, отсылая вибрации через эфир на точно такую же, встроенную во второй эфирограф. Сродство, возникающее между пластинами и позволяющее им вибрировать в унисон на любом расстоянии, происходило из того, что они были созданы из одного разрезанного вдоль кристалла. Сам же кристаллы выплавляли по специальной технологии, секрет которой монпарские цеха стеклодувов тщательно скрывали. К сожалению, сродство могло возникнуть только между пластинами, вырезанными из одного кристалла, а потому дома у Кингсли приходилось держать десяток приборов, настроенных на его корреспондентов по всему миру.

Минуту спустя после отправки послания эфирограф ожил и принялся выводить самописцем ответ.

— Дорогой Джонни! Передай мастеру Кингсли, что я и Лембик Рунгильд ценим его заботу о наших никчемных жизнях. Мы не забыли, на какой высоте воздух становится слишком разреженным для дыхания. И пока ты, наконец, не достроишь свою машину для сжижения оного, мы даже не подумаем подниматься выше. К тому же я хотел бы тебе напомнить, что ни одно из твоих драгоценных устройств пока не сработало. Если, конечно, ты не считаешь собственным изобретением волшебный щит, спасающий от воздействия ускорения. Искренне твой, Жорж Менуэ.

Перо самописца в задумчивости остановилось и вывело:

— Что же касается запуска снаряда, то его мы осуществим с минуты на минуту. Но я готов сожрать свою шляпу, если твой дурацкий мешок все-таки сработает.

— Ну? — Кингсли уставился на Джонни.

— Все в порядке, дядя, они вот-вот наберут нужную высоту.

— Надо было все же посадить туда собаку, — пробормотал Кингсли и сделал еще глоток пива.

Джонни внутренне содрогнулся. Иногда стремлением дяди получить результат любым способом граничило с безумием. Идея засунуть в конусообразную модель снаряда для пушки живое существо вызывало у юноши искренний ужас. Прочитав выкладки, касающиеся того, какие чудовищные силы будут воздействовать на выпущенный из пушки снаряд, он едва уговорил дядю использовать при запуске модели куриные яйца, а не соседскую кошку, которая давно раздражала Кингсли тем, что воровала с кухни сметану и колбасу. Первый же залп показал, что расчеты были в корне неверны и упакованные в пробковый каркас яйца превратились в хорошо взболтанный омлет вперемешку со скорлупой. Знай кошка от чего избавило ее доброе сердце Джонни, она вряд ли бы еще хоть раз сунулась в дом Кингсли.

После того, как параметры щита были вычислены, перед Кингсли и Джонни встала другая проблема — как плавно опустить снаряд на землю? Учитывая его размер и высоту, с которой он будет возвращаться, последствия удара о землю представлялись им плачевными. Причем как для пассажира снаряда, так и для местности, в которую снаряд попадал. Многократно проверенные расчеты обещали взрыв столь мощный и яростный, что не спасал никакой щит. Но если дядя Исаак, скрипя зубами, согласился на эльфийскую уловку в борьбе с перегрузками, то использовать магию для посадки он отказался наотрез. К счастью, Джонни хорошо помнил свои опыты с простынями. Принцип здесь действовал примерно тот же самый, что и в ярмарочных воздушных шарах, которые вот уже добрую сотню лет использовали для увеселения публики. Требовалось всего лишь найти подходящую прочную и легкую ткань, чтобы выкроить из нее самораскрывающееся крыло, а также собрать механизм, который выбрасывал бы его на заданной высоте. Последний сделал сам Кингсли, использовав градуированную колбу с ртутью от барометра.

После этого началась сплошная полоса неудач. Сперва из-за непогоды никак не удавалось правильно отмерить высоту ртутного столбика. Потом выяснилось, что и механизм выброса крыла излишне капризен. Джонни потратил на его переборку две бессонные недели, по истечении которых на полу мастерской, к вящей ярости Кингсли, осталась гора лишних деталей. Зато изрядно упрощенный механизм стал куда как сговорчивей.

Теперь оставалось надеяться, что уж сегодня-то все сработает как надо. Лембик Хрунгильд и подмастерье Жорж, тот самый, чьи уши еще восемь лет назад должны были пойти на опыты с земными токами, поднимались на воздушном шаре к последним теплым слоям атмосферы. Там они должны были выстрелить вниз из пушки снаряд, в который уже упаковали все те же куриные яйца. Выстрел придавал снаряду дополнительное ускорение, каковое могло возникнуть, падай тот с большей высоты. Этого Кингсли и Джонни еще не проделывали ни разу, опасаясь взрыва. Так что в сегодняшнем опыте были критически важны две вещи — своевременное раскрытие крыла и нахождение экспериментаторов как можно дальше от места посадки снаряда.

— Снаряд пошел, — вывел эфирограф квадратным почерком Лембика, привыкшего к рунному письму.

— Дядя, они стреляют, — Джонни вскочил, едва не опрокинув прибор.

Ослепительно голубые, почти белые, небеса, до самого горизонта не запятнанные ни единым облаком, в ответ извергли из себя отдаленный грохот. Лошади встрепенулись и напрягли уши. Даже Бузо, разогнавший всех цикад вокруг тента, остановился и замер, прислушиваясь к далеким раскатам.

— Что ж, — Кингсли отставил полупустой кувшин и поднялся из шезлонга. — Остается надеяться, что у Жоржа дела с картознанием обстоят лучше, чем с алхимией. На Лембика надежды мало, он у нас больше по пещерам. Может быть, стоило отправить тебя вместо них? А, впрочем, уже поздно, так что давай понадеемся на то, что ты не зря выкинул столько деталей из моего механизма...

Дядя вынул из кармана часы размером с добрую луковицу и уставился на них, иногда поглядывая в небо.

Ожидание тянулось томительно долго и, казалось, прошла уже целая вечность, когда Кингсли произнес:

— Джонни, напомни мне в следующий раз не подпускать Жоржа к каким-либо вещам, связанным с нашей пушкой. Иначе я когда-нибудь сверну этому недоумку шею.

До Джонни не сразу дошло, о чем говорит дядя, но задрав голову так, что заболела шея, он обнаружил, что на них спускается огромная белая птица. Лишь несколько мгновений спустя до него дошло, что черная точка под ней это модель снаряда, а сама птица является собственноручно выкроенным Джонни тканым крылом.

К несчастью жуликоватый Жорж Менуэ никогда не имел шляпы, что и спасло его от позорного поедания последней.

Самым неприятным открытием, которое совершил Исаак Кингсли в процессе создания снаряда для полета в небо, названном им "Ромен", оказалось отсутствие уже на высоте нескольких миль пригодного для дыхания воздуха. Проблема, на первый взгляд, не решалась ни магическим, ни механическим путем. У фейри не существовало подходящих заклинаний, а сам снаряд вмещал слишком мало воздуха — его не хватило бы и на пару минут. Кингсли предусмотрел в снаряде два круглых окна, через которые можно было наблюдать полет, но по вполне понятным причинам их надлежало сделать из толстого закаленного стекла. И уж точно не стоило открывать эти окна в полете.

Задача казалось неразрешимой ровно до того момента, пока Джонни не пришла в голову мысль об аллотропии. Разложив алхимическим путем воздух на элементы и сжижив их, Джонни и Кингсли поместили полученное в стеклянные резервуары. Затем специальный аппарат с барабаном отмерял должные порции жидких газов и смешивал их в нагретой колбе, на выходе из которой получался чуть суховатый но пригодный для дыхания воздух.

А это означало, что со дня на день работа над снарядом будет закончена, и придет время строить пушку.

Конец осени превратил пышный Булонский лес в тоскливое кладбище, на котором оголенные скелеты деревьев тянули изломанные руки-ветви к ползущим по небу серым тучам. Залитые дождями, мощеные дороги превратились в реки из грязи и желтых листьев. Экипажи пробирались по ним медленно, только что не на ощупь — мало кто рисковал пускать лошадь побыстрей, опасаясь, что копыто попадет в невидимую под водой выбоину.