Я с неким сомнением оценил газетный разворот на столике перед собой — доставили вместе со вчерашними пассажирами, хотя новости там все равно не самые свежие. Дойчланд пост отмечает, что князь Трубецкой вероломно убит, а Юсуповы заперлись в твердыне и ждут штурма. Клан ослаблен на одного виртуоза, защищающего Биен. Атака ожидается, как только возмущенная общественность завершит делить будущие трофеи — которых слишком много, оттого дело затягивается. Соседняя полоса отдана под Любек: про плачевное санитарное состояние внутри города, который запрещено покидать. Таковы правила войны: из конфликта, до его завершения, не убежать никому. Попытаться-то можно, но на границах кордоны, которые отнесутся к беглецам как к переносчикам заразы. Никому не нужно, чтобы эпидемия войны перекинулась вглубь страны — все эти погони за случайно выжившими, хаос и резня... Одна сторона должна умереть тут, в Любеке.

Город закрыт, и в этом случае словами дело не ограничивалось — запрещающими табличками служили разрушенные дороги и взорванные мосты. Железнодорожные пути, по которым мы ехали, спешно возвели поверх бороны выжженной и изрядно оплывшей после дождей земли — кто-то все же вспомнил, что внутрь города пройти дозволяется. Вот покинуть — нет.

— Нисколько не отвлекаете, — улыбнулся я кончиками губ и оглядел собеседника.

Светлые волосы, зачесанные набок. Высокий лоб без морщин, прямой нос, узкие губы и волевой подбородок. Назвал бы ровесником, но внешность обманчива. На плечах — пальто, застегнутое до верхней пуговицы. В вагоне все еще холодновато — я и сам предпочел накинуть шарф вокруг шеи, но садиться в верхней одежде за стол не привык.

— У вас, у единственного, гербовой перстень развернут внутрь ладони, — обратил он внимание на деталь моей левой руки. — Не знаю, как к вам обратиться.

Вслед за ним я перевел взгляд на зачерненную дужку — в сочетании с крупными и яркими камнями иных перстней на руке она не должна была выделяться.

— Самойлов, из мастеровых. — Поклонился я и неловко попытался встать, сберегая поврежденную ногу.

Рядом звякнула трость, прислоненная к столу. Угораздило же — прямо по месту старого перелома...

— Не утруждайтесь, — приподнял тот ладонь и в свою очередь протянул руку для пожатия, скрывая легкое разочарование. — Шевалье де Клари.

'И тут никакой тайны', — виделось в его глазах. — 'Просто коммивояжер'.

Хотя явно калечный юноша с тростью, двигающийся вместе со всеми в Любек, наверняка еще мгновение назад казался ему интересной загадкой. Еще бы — такие крупные перстни, от которых шибает Силой, на руках. Да еще эта увечность вместе со специально скрываемым гербом — раздолье предположений для умирающего от скуки.

— Распродаете товар? — Улыбнулся шевалье. — Самое правильное место.

— Надеюсь, изделия моей семьи пригодятся в этом конфликте и сберегут немало жизней, — разразился я рекламным лозунгом. — Не интересуетесь? — Подвигал я пальцами, стараясь поймать в гранях самоцветов рассветное солнце за окном вагона.

— Я приехал зарабатывать, а не тратить, — уклонился шевалье, тихо рассмеявшись. — В этом составе, полагаю, у вас не будет покупателей.

— Отчего же? — Изобразил я беспокойство.

— Вы и вправду считаете, что этим будущим охранникам, мародерам, преступникам и великосветским болванам, прибывшим пить за деньги нанимателя, хватит ума подумать о собственной безопасности?

— Я думал, что они едут воевать против ДеЛара. — Постарался я отразить растерянность и смущение в голосе.

— Против Палача выйдут совсем другие люди. — Покровительственно произнес де Клари. — Один человек. — тут же поправился он. — Как только они найдут этого безумца.

Правила благородной войны предполагают равенство защищающихся и нападающих: по количеству и боевому рангу. Традиция, рожденная во времена турниров, подогретая легендами о равных армиях, за которые выставляли биться один на один самых лучших, мифами о Давиде и Голиафе — как и всякая сказка, редко когда воплощалась в жизнь. Ведь зачем воевать, если нет численного превосходства и уверенности в победе?..

Но на этот раз так сложились звезды, что пыль со старых сводов и правил пришлось сметать. И была тому весьма объективная причина, далекая от рыцарства и благородства. Имя ей — жадность.

Жадность Золотых поясов Ганзы: охраняемых сильнейшими свободными 'виртуозами'... — и умудрившихся наэкономить даже на контрактах с ними. Годы безопасности заставляли их пересматривать договоренности, отгрызая себе процент за процентом; жадность двигала ими — хранители огромных сокровищ, они были готовы удавиться за золотой талер, из которого и собирались их богатства. И покуда Палач сидел в своем Биене под присмотром, все сходило им с рук.

Но когда Палач вышел из своего Биена и сжег дворец одного из них, вместе с ним самим, домочадцами, свитой и охраной, а остальные возопили в ужасе, требуя немедленно уничтожить угрозу их жизням — оказалось, что тщательно выписанные контракты более не предусматривают атаку. Только пассивная оборона, только щиты, только поддержание охранного периметра. Так что любые вопли 'идите и убейте его!' наталкивались на непонимание людей, связанных не долгом, а договорными обязательствами. Во всяком случае, не за эти деньги — указали 'виртуозы' и предложили пересмотреть свои контракты. С учетом наценки за риск. С учетом пепла их соратника, что летал в воздухе. С учетом прагматизма ДеЛара, что не стал штурмовать дворцы и твердыни, а принялся методично выжигать порты и склады, раз за разом ударяя по самому ценному, что есть у Ганзы: по ее кошельку. Выходило очень дорого.

Настолько дорого, что очень быстро к уважаемому князю ДеЛара направили посредников и смиренно предложили правила благородной войны. Дуэль равных от каждой стороны — Победитель получает жизни побежденных. Для фанатика, одержимого местью за семью, предложение идеальное. Что же касается Золотых поясов — они получали время на то, чтобы найти кого-нибудь подешевле, готового надежно решить старую проблему.

Да вот незадача: кровников у ДеЛара, готовых убить его бесплатно, не было — Палач убил их раньше. Лучших из лучших свободных 'виртуозов' Пояса уже наняли, и расценки их, от которых хочется скрипеть зубами, знают. А вот иные личности подобной чудовищной силы — в кланах. Кланы же, в наглости и бесцеремонности своей, требовали даже не денег и прощения долгов — они желали власти и влияния. Словом, ситуация уже добрую неделю сводилась к тому, что Ганза пыталась кого-нибудь нанять, а ДеЛара сидел в отеле, пил чай и терял терпение.

И вся интрига, мусолимая телевидением и бумажными изданиями, как раз в том, кто выйдет против ДеЛара в поединке один на один. Добровольцев под это дело как-то не сыскалось, да и за деньги не было желающих: какой смысл всю жизнь идти к высочайшему боевому рангу, чтобы вместо заслуженного богатства, славы и убийства заведомо слабейших подвергать свою жизнь риску?

Поговаривают, что уже кого-то наняли. Так же ходят слухи, что 'виртуоза' нанял какой-то один из пяти Золотых поясов, тут же объявив себя отдельной стороной благородной войны: мол, деньги-то мои, и биться 'виртуоз' будет только за меня. Остальным предлагалось решать проблему с ДеЛара самостоятельно. Если остальные не справятся — значит, такова их судьба. Закладные и долговые расписки Ганзы всегда выпускались в копиях, равных количеству Золотых поясов, так что, если кто-то умрет, выжившему достанется больше. Ну а Палач достаточно разумен, чтобы убить слабых первыми. Слухи, шепотки, версии — из каждого радиоприемника, газетной страницы и приоткрытой двери купе.

В любом случае, пройдет еще десяток дней до крайнего срока, и Ганзейцам придется кого-то выставить — или их придет убивать весь благородный мир.

— А как полагаете зарабатывать вы? — Изобразил я вежливое внимание.

— Двухмиллионный Любек остался без закона. Это скверно, — шевалье постучал сложенными замком ладонями по столу. — Кому-то надо охранять банки и офисы от наших попутчиков, — с иронией мазнул он взглядом в сторону выхода из вагона-ресторана.

— Весь мир смотрит на Любек. Вряд ли злодеям удастся уйти от наказания. Есть же камеры, телефоны, свидетели! — постарался я показать возмущение.

— Особенности правил благородной войны. — Медленно покачал де Клари головой. — Победитель должен знать, что уйдет невозбранно. Попутный ущерб будет забыт. А все нарушенные законы, случайные жертвы и все горе — лягут на плечи побежденного. Уйдут с ним в могилу.

— Победитель будет над законом, а не это отребье. — Понизил я голос.

— Золотые пояса торгуют правом войти в их войско, — ответил он столь же тихо. — Вы полагали, они не попытаются извлечь прибыль, даже стоя на пороге смерти?

— Но воевать будет только один...

— Один из войска. — Акцентировал он внимание на древнее правило. — И ганзейцы, будь они неладны, все равно победят. Вся эта шваль прекрасно это понимает. Им отдают Любек на разграбление, за хороший процент.

— Грабить собственный город?

— Кто-то должен оплатить найм 'виртуозов'. — Равнодушно пожал тот плечами. — Грабежи, темные делишки, похищения людей — в этом городе все будет дозволено. Посоветовал бы вам обзавестись охраной, но зачем она обладателю таких перстней? Если, конечно, их не распродавать.

Любек из сонного туристического местечка давно разросся до города-миллионника и крупного финансового центра — близость дворцов ганзейских бонз потворствовала этому, сулила безопасность и наполняла некогда тесные улочки флером респектабельности. Теперь там хватало дорогой недвижимости, банков, бирж и состоятельных граждан. Надо ли говорить, что стадо тоже жмется к пастуху, чуя волка... Волка-то, может, и отгонят — но и стадо пустят под нож без единого сомнения.

— Скверно, — закусил я уголок губ.

— Я рекомендовал бы вам прибиться к свите кого-нибудь поприличней. Придется дать хорошую скидку, но, пожалуй, это единственный способ заработать и остаться живым.

— А в городе есть и такие?

— Если даже нет, то непременно появятся. Ваши клиенты прилетят на самолетах, уважаемый. Почаще смотрите на небо. — Улыбнулся он одними губами и поднялся из-за столика. — Был рад знакомству.

Поезд ощутимо качнуло и замедлило, чертыханием смазав прощальные слова.

— Неужто прибыли, — де Клари заглянул в окно вместе со мной и тоже не обнаружил характерных подъездов к 'Любек Центральному'. — Да что на этот раз! — Возмутился он в голос и отправился искать проводника.

Я же вернулся к подостывшему кофе и меланхолично проводил шевалье взглядом.

Еще мой собеседник забыл, что скоро ко всему нарастающему хаосу добавится голод. Возможно, сколько-то еды все еще хранилось на уцелевших складах — но никаких запасов не хватит, чтобы обеспечить такое море людей. Единственная железнодорожная ветка никак не справится со снабжением, да и где найти столько безумцев, готовых вести составы в один конец?

— Надо как-то оперативно решать вопросы в этом городке, — перелистнул я газетный лист и вчитался в очередной заголовок.

'Нападение на Бастилию! Убийцы на свободе!'.

Нога предсказуемо заныла.

— Да что ты будешь делать, — полез я в карман за обезболивающим, с раздражением закрывая разворот.

Блистер на две трети ощерился пустыми гнездами, а кофе приобрел неприятно кислый привкус.

— Вы представляете, Самойлоф! — Ворвался в вагон мой старый знакомец. — Они требуют, чтобы каждый исповедовался!

— Кто — они? — поднял я удивленный взгляд вместе с иными, присутствующими в ресторане.

— Двое, явились из города на дрезине. — Плюхнулся он вновь напротив. — Один церковник, второй называет себя главой вокзала. Третьим у них начальник поезда.

— И что, без исповеди нам закроют доступ в город? — Посмотрел я в окно.

Любек уже был там, и ничего, кроме пломб на дверях, препятствовать нам не могло. Разве что нежелание идти по грязи с багажом — вокзал в этом плане был куда предпочтительнее.

— Хотят составить списки пассажиров и завещания, — подуспокоился шевалье, но все еще гневно дышал, глядя в сторону головного вагона.

— Разумное требование, — пожал я плечами.

Потом ищи-опознавай тела под завалами, выясняй их последнюю волю...

— Нотариусом у них церковник. — Скривился де Клари. — И да, пардон, не требует... Но ежели без тайны исповеди, то в завещание залезут эти две вокзальные морды. Какова наглость, знать имена тех, ради кого мы каждый день идем на смерть!

Я с пониманием покивал.

— Может, это единственный способ вразумить иных пассажиров, — осторожно предположил я.

— Эти не думают, что могут сдохнуть, — отмахнулся тот пренебрежительно. — Для этих у начальника вокзала при себе завещания в пользу славного города Любек. Только подпиши, и добро пожаловать! — Шевалье нарочно повысил голос, заметив внимание на себе. — Ведь мертвец всегда может его переписать.

Ответом ему был звук разбитого окна — кто-то посчитал, что настало время сойти с поезда. Я с интересом посмотрел в спину мужчине, споро очистившему раму от осколков и перекинувшему через нее скатерть. Момент — и тот деловито удаляется от состава в сторону складов.

— Пожалуй, и мне пора сойти. — прокомментировал де Клари.

— Вы уже нашли себе нанимателя или планируете сыскать его в городе? — Опередил я его движение.

— Я вижу, никак вы желаете мне что-то предложить?

— Найм на десяток дней. — Кивнул я.

— Телохранителем? — Заинтересовался он.

— Сопровождение, решение бытовых вопросов. Поиск транспорта и отеля, трансферт и обеспечение.

— Самойлоф, я — де Клари, — терпеливо, и явно сдерживаясь, принялся он мне втолковывать. — А вам нужен гувернант.

Я молча стянул с указательного пальца кольцо и чуть передвинул его по столешнице в его сторону.

— Телохранитель обязан обеспечивать безопасное передвижение нанимателя, — тут же сменил тон шевалье, не сводя взгляда с кольца. — Персонал должен быть лично подобран и проверен на благонадежность. Отель — иметь отличную репутацию и пути отхода! Еда — свежей и безопасной! Одежда — выстиранной, а значит без отравы на ткани! Служанки — симпатичны и готовые телом защитить...!

— А вот это не надо, — пресек я его, поднося гербовой перстень дужкой к предложенному кольцу. — Договор?

— Договор. — Тут же кивнул он. — Мое слово. Но учтите, я дам вам десять минут против 'учителя' и двадцать секунд против 'мастера'. Это без кольца, — вновь сглотнул он, глядя на ярко-красный рубин. — С кольцом... С кольцом... Можно уже надеть? — Просящим тоном произнес шевалье.

Прикосновение дужки гербового перстня, стандартные и привычные манипуляции, снимающие встроенную защиту: что оторвет палец карманнику или случайному воришке, и убьет одаренного, надевшего кольцо без дозволения.

— Ваш аванс, шевалье. Прошу.

— Рауль. Называйте меня так, я дозволяю. — Тут же примерил он свою плату и прислушался к собственным чувствам. — Пожалуй, ежели нападет 'мастер', можете не торопиться и допить свой чай. Или что вы там пьете, в своей империи... — Ворковал он, полностью отрешившись от окружающего мира.