Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Напряжение: том 7


Опубликован:
04.01.2021 — 11.02.2022
Читателей:
11
Аннотация:
Седьмой том про Максима и его путь

Продолжение выкладывается на площадке: Author.Today
 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 
 
 

Напряжение: том 7

Пролог

Звук скрипки подхватил тревожный перебор клавишных. Там, на втором этаже роскошного дворца Трубецких, заливалась слезами виолончель и выл на низкую луну в окнах альт, бешеным движением смычка пытаясь будто бы перепилить струны, ставшие решеткой душе музыканта.

Трое солидных мужчин, поднимающихся по ступеням мраморной лестницы этажа первого, невольно замерли. Концерт, который начался слишком рано? Или изначально был не для них... Переглянувшись и оправив на плечах тяжелые шубы, они продолжили свой путь.

Музыка не слышала поступи поднимающихся гостей. Акцент на неизбежность, глухие удары барабанов — еще десяток ступеней, и уже бьющих в такт подстроившимся под музыку шагам.

Трое не ведали, ради кого и ради чего их попросил быть во дворце лично князь Трубецкой — известный миротворец и переговорщик старого поколения. Но музыка обещала им драму, она была пропитана ею — и это было до невозможности странно. Они не были просителями этим вечером — ни князь Юсупов, ни его казначей Елизар Сергеевич, той же фамилии, ни мрачный Амир — названный брат князя и глава боевого крыла. Их просили быть, уговаривали мягким застенчивым голосом, свойственным человеку в возрасте — Трубецкой прекрасно знал цену чужому времени и беспокойству, но никогда не обещал ничего взамен — да, время будет потрачено, а беспокойство бесспорно возрастет. Однако дворец Трубецких на Покровке по-прежнему являлся местом, где встречались злейшие враги и приходили к единому решению. В мире должен быть способ, чтобы разговаривали даже такие люди, и мир нуждался в таких посредниках — поэтому Трубецким редко отказывали. Никогда не угадаешь, когда придет твой черед уговаривать князя организовать встречу — в формате, когда собеседник до последнего момента не будет знать, кто пригласил его на разговор, а значит не найдет формального повода для отказа.

Впрочем, положение Юсуповых в стране до последнего времени было настолько крепким и уверенным, что они сами подменяли Трубецких в иных щепетильных вопросах, возвышаясь арбитрами над равными. Положение не изменилось, только руки теперь по локоть в крови — вид, недостойный беспристрастного судьи...

Империю совсем недавно отлихорадило смутой — однодневной, стремительной, будто сердечный удар, со столь же тяжелыми последствиями для здоровья государства. И только своевременное вмешательство хирургов — высших боевых рангов — позволило стране и дальше дышать морозным воздухом декабря. Многие потом назовут этих хирургов палачами — украдкой, меж собой, затаив боль и ярость за покорностью и смирением. Слишком многие.

Погибли сотни благородных; обращена в руины существенная часть столицы вместе с Кремлем, и кто-то активно шептался, будто бы сам император чуть не отправился на тот свет. А значит, должны были погибнуть еще сотни тысяч: на горизонте следующего дня, в цветах темно-красного зимнего рассвета явственно проявлялся силуэт карательного похода — под единым знаменем Его Величества, огнем и мечом пройтись по княжествам и городам отступников. Но удержались — чудом.

Замирить такое, не сбросив страну в бездну гражданской войны — воистину тяжелая задача. У императора, не иначе высшим провидением, получилось — разом помиловав всех оступившихся, он на некоторое время заморозил конфликт, а затем прозрачно намекнул, что за мятеж возьмет золотом. Словом, единого похода, которого боялись заговорщики и против которого могли объединиться, не случилось. А золото... Разве оно понадобилось бы мертвецам?

Но золото, что ушло в карманы императора, не имело никакого отношения к семьям тех, чьи родичи умерли, защищая Кремль или пытаясь к нему прорваться. Кровная месть — не подвластна имперским рестриктам; взять плату за кровь — древнейшая привилегия, встать против которой не смеет и государь. Если бы не было столетий общего прошлого за плечами, страна все равно свалилась бы в княжескую междоусобицу — не целиком, так частями. Вернее, если бы не новый Первый советник Его Величества, который буквально заставлял кипевших от горя и ненависти князей вспоминать это общее прошлое, если они рассчитывают на личное будущее — не важно, из числа победителей или проигравших те были. Он как-то находил аргументы — достаточно веские, чтобы отложить планы на чужие жизни, но даже ему было не под силу избыть их ненависть. Мстить же можно по-разному: не задавить петлей, так задушить экономически. И вот тогда люди желали говорить с врагами — а если в ответ не выражали такого желания, шли к Трубецким.

Видимо, кто-то из числа кровников Юсуповых пригласил их, чтобы молить о пощаде. И трое пришли, чтобы им отказать. Только музыка — лишь она не вязалась с этими размышлениями. Оплакивающая, обреченная — ей бы начаться, когда Юсуповы развернутся и уйдут...

Утонул в отзвуках живого оркестра перезвон настенных часов, отмеряя двенадцатый час дня. В высоком бело-синем зале не заметили этого, как и появившихся на пороге гостей — все внимание других троих мужчин, занимавших стол для переговоров, было приковано к движениям шести музыкантов в дальнем от входа углу. В плотных белых повязках на глазах, отчаянно прижимающие к себе инструмент и столь же истово извлекающие из него звуки, те видеть и вовсе ничего не могли. Развернутые чуть в разные стороны, они и коллег-то могли только слышать.

Князь Юсупов повел глазами в сторону и заметил хозяина дворца самолично — князь Трубецкой стоял подле стены у входа, привалившись на нее сложенными за спиной ладонями. Невысокого роста, со старомодными бакенбардами и в темно-синем сюртуке с алой лентой и медалями за гражданскую службу, он тоже смотрел на оркестр, но взгляд его то и дело перебегал на гостей за столом. И отчего-то был там страх.

Стихли последние аккорды, возвращая спокойствие в натопленный гостевой зал. Вновь появились негромкие звуки — скрип посуды, перемещающейся по столу, и столового серебра по эмали — за столом вовсю ужинали, не дожидаясь гостей. 'В себе ли они, лишая себя шанса вместе преломить хлеб за общим столом? Безумцы!.. Или просто нерусские?' — кольнула догадка князя, стоило присмотреться к холеным лицам господ в деловых костюмах. Припудренные, по-лошадиному вытянутые лица, зачес напомаженных волос набок; запонки на манжетах сорочек с незнакомыми гербами, тяжелые перстни на руках с десятком мелких камней каждый, когда в империи предпочтут хотя бы один, но большой. И эта наглость, когда к гостям сидят спиной.

К Трубецким на поклон часто приходили иностранцы, в этом нет большой новости. Но, пожалуй, именно эта беседа выйдет очень короткой.

Легонько скрежетнули перстни на руках Юсупова, привлекая внимание — Трубецкой встрепенулся и растерянно оглянулся сначала на гостей, а затем на часы. Смущение, тронувшее лицо старого царедворца, было в высшей мере забавным — но князь Юсупов и малейшим движением этого не показал. Наоборот, улыбнулся располагающе и сделал пару шагов навстречу — как и должно быть по отношению к тому, кто когда-то совсем маленьким держал тебя на коленях и отчаянно рвался в крестные отцы. Свита замерла позади.

— Ваше сиятельство, — с легким поклоном коснулся он суховатой морщинистой руки и даже не пытался вслушиваться в извиняющееся лопотание старика. — Не стоит винить себя. Это все очарование музыки.

— Да, музыка, — чуть сконфуженно улыбнулся князь Трубецкой и вновь посмотрел в угол зала.

Словно уловив внимание, зазвучали неловкие удары по струнным от музыкантов, что по-прежнему не снимали своих повязок и готовились к новой композиции.

Юсупов же оглядел зал с явно сквозящим неудовольствием.

— Из уважения к вам, князь, я желал бы узнать причину, по которой вы меня пригласили, а затем уйти.

— Пусть о причинах вам расскажут данные господа, — Трубецкой отвел взгляд, чуть сгорбился и указал на стол. — Прошу, ваше сиятельство, — поднял он на Юсупова полный мольбы взгляд. — Мне, право, стыдно за них и их манеры...

А затем и вовсе прихватил рукав шубы гостя, будто боясь, что Юсупов отвернется и уйдет.

— Откуда они? — Замешкался тот, разглядывая Трубецкого.

— Пройдемте за стол, — тяжело сглотнув, хозяин дворца одернул руки от шубы гостя и изобразил радушный жест в центр зала.

Только стариковские пальцы отчего-то подрагивали.

— Вы меня очень обяжете, — смотрел он на Юсупова с надеждой.

— Только ради вас, ваше сиятельство. — Бесстрастно произнес гость, смерив троицу за столом тяжелым взглядом.

Те, вот радость-то, оторвались от еды и изучали новоприбывших с вежливым интересом и абсолютным спокойствием. Знали, что в доме посредника им ничего не угрожает? Только из этого дворца рано или поздно придется выйти.

— Господа, — радушным голосом обратился князь Трубецкой к поднявшимся из-за стола мужчинам. — Разрешите представить вам его сиятельство князя Юсупова. Князь, эти господа из 'Майер и Голдфри', юридическая компания в Швейцарии. Их документы в полнейшем порядке!

Юристы, впрочем, с готовностью потянулись к тяжелым кожаным папкам, разложенным перед ними на столе.

— Кого же представляют люди из 'Майер и Голдфри'? — Князь Юсупов отодвинул центральный стул напротив троицы, сел, оперевшись локтями на столешницу и сцепив руки в замок.

Как начальник, перед которым вытянулись в струнку подчиненные.

За спину князя Юсупова неспешно передвинулась свита.

— Наша компания представляет широкий спектр доверителей, — с легким поклоном начал центральный юрист. — Желающих защищать собственные интересы инкогнито. Один из них обратился к уважаемому князю Трубецкому, чтобы его сиятельство организовал эту встречу.

— Это очень серьезный человек, ваше сиятельство, — вновь вступился князь Трубецкой. — Это его люди и его музыканты. Он был тут. Он еще тут, во дворце, — поправился, откашлявшись, князь. — Если вы договоритесь с юристами, он изволит встретиться с вами лично.

— Не договоримся, — выразил сдержанную уверенность князь Юсупов.

А его люди отодвинулись назад, чтобы дать тому встать.

— Мы в полной мере уполномочены огласить ряд претензий к клану Юсуповых. — Настаивал юрист. — Их обоснованность не зависит от личности доверителя, а законность подтверждена международным договором.

— Очень интересно, — с легкой иронией посмотрел на трех смертников князь.

Хотелось добавить, что кто-то выставил их живым щитом на тот случай, если Юсуповы претензии не примут и оскорбятся. Желалось думать, что доверитель боится встретиться лицом к лицу. Но заверения князя Трубецкого были этим мыслям противовесом, добавляя осторожности в словах и поступках. Юсуповых изначально выводили на скандал — значит, он был выгоден кому угодно, но не князю.

— Излагайте, — позволительным движением ресниц, князь Юсупов разрешил юристам перейти к делу. — Можете для этого сесть.

Те переглянулись и с шумом отодвигаемых стульев разместились напротив.

— Сорок пять лет назад нашим доверителем подписаны документы с родом Веденеевых, по которым, в обмен на... родство с нашим доверителем, ему отходит будущий ребенок крови Веденеевых. Изволите копию договора, — из открытой папки достали увесистый талмуд, сплошь покрытый синими печатями нотариального заверения. — Данные нашего доверителя, по его указанию, вымараны.

— Так-так, — не притронулся к бумагам князь Юсупов и чуть прищурил глаза.

— Двадцать один год назад Веденеевыми был продан живой товар... — Листнули пожелтевшие листки в новой укладке. — В ваш адрес. Однако Веденеевы забыли, что товар обременен некими обязательствами.

Князь с вежливым равнодушием предложил продолжить.

— Веденеевы обещали ребенка нашему доверителю. Но продали его вам. — Переглянувшись с коллегами, терпеливо повторил юрист. — По документам, это товар. Исходя из сути сделки, этот товар продан незаконно. Доверитель желал бы получить его обратно, а Веденеевы вернут вам деньги.

— То есть, вы желаете забрать у меня бывшую супругу с детьми? — Вкрадчиво уточнил Юсупов.

В зале ощутимо потеплело — до крупных градин пота на лицах юристов. Хотя гостей в шубах жар словно бы и не коснулся.

— Никто не претендует на ваших детей, князь. Все дело только в женщине.

— В матери моего ребенка. — Шипением обернулся тон Юсупова. — Какого ответа ты от меня ждешь, собака?

— В мире деловых людей вас не поймут, уважаемый князь. — Нервным движением юрист промокнул лоб салфеткой.

— Если я соглашусь, это оспорит законность отцовства, — повернулся Юсупов к побледневшему Трубецкому.

— Мы живём в мире законов. Мы сердце закона, ваше сиятельство. — Шепелявил тот. — Если документ есть...

— Ты позвал меня. Ты знал, что они потребуют! — С горечью выговорил Юсупов, разочаровываясь в стоящем перед ним человеке.

— Я хочу, чтобы вы договорились! Чтобы они не пошли с этим документом к Императору! Я желаю, чтобы ты избежал позора, — затрясло руки старика. — Уверен, все можно урегулировать! Договориться! Выкупить этот проклятый контракт! Ведь это возможно? — Трубецкой взял себя в руки и с надеждой обратился к юристам.

— Наш доверитель готов рассматривать варианты. Он особо хотел обратить внимание, что товар — его крови. Это его дочь. Он желает получить ее обратно и участвовать в жизни внуков.

— У вас хорошее произношение. — Отчего-то вдруг заинтересовался князь. — Давно живете в Империи? У вас тут дом или квартира? Обзавелись семьей?

— Ваше сиятельство, мой доверитель желает контроля над пророком. — Не сдержался юрист и чуть сорвал голос, тут же откашлявшись. — Так или иначе, мой доверитель его получит. Целиком или частично — решать вам. Изучите бумаги, — выдохнул он, явно досадуя на собственную несдержанность и успокаиваясь. — Примите верное решение, ваше сиятельство.

— Кто он? — Смотрел Юсупов на Трубецкого. — Как его имя?

— Вам этого никто не скажет, — облизав посеревшие старческие губы, произнесли в ответ.

— Иначе я откажусь?

— Иначе вы не сможете рассуждать здраво, ваше сиятельство, — отвел взгляд Трубецкой. — Я не хотел, чтобы это произошло вот так. Но у них документы.

— В таком случае, мне нужно время подумать. — Протарабанил Юсупов пальцами по столешнице.

— Недолго. — Вставил юрист, защелкивая папку на тяжелую кожаную бляху.

— Пошел вон.

Юристы откланялись и быстрым шагом покинули зал.

Князь Юсупов встал из-за стола и подошел к музыкантам, испуганно замершим в углу. Он что-то замечал и раньше, когда рассматривал их от входа. Но теперь обнаружил доподлинно — маленькие крапинки крови в уголках повязок.

— Скажите, ему понравилось? — Почувствовав человека рядом, скрипач слепо поднял голову вверх и в сторону.

— Кому, ему?

— Он обещал, что наши семьи не тронут, если ему понравится. — Словно не услышав, с надеждой добавили в ответ.

— Я узнаю, — мягко пообещал им князь.

— Вы нас очень обяжете, ваше сиятельство.

Бедняги, которые услышали слишком много.

— Сыграйте для меня еще раз. — Успокоил он их голосом.

И в звуках вступительного соло обреченной скрипки направился к выходу.

— Либо один человек, либо контроль над пророком потребуют все. — Донесся в спину слабый голос князя Трубецкого.

— Я вернусь с ответом. Вечером. — Пообещал он ему.

И вечером нога князя Юсупова вновь вступила на порог дворца.

Лестницы кипели жаром, мраморные балюстрады обрушены вниз. Князь поднимался в ревущем гуле всепожирающего пламени, но все еще слышал внутри себя утреннюю мелодию — беззвучную, полную тоски и неотвратимости.

— Что ты натворил. — Донеслось из центра пустого бело-синего зала, у потолка и в углах которого скапливался дым.

Князь Трубецкой не сопротивлялся. Не в его положении, когда серебряная спица проткнула мундир до кожи, а плечи удерживают двое мужчин в черных одеждах, заставляя стоять на коленях. Стол, стулья — все разбито и снесено к стене.

— Ты посмел поднять руку на посредника. — Дрожал гневом голос старика.

— Посмел, — навис над ним князь, чтобы старику пришлось задрать голову вверх.

— Против тебя встанут все, — шипели на него с пола. — Ты переступил черту. А я, я, старый дурак, хотел тебе помочь! Ты не получишь имя, слышишь?!

В ответ Юсупов раскрыл левую ладонь и ссыпал на пол три перстня с мелкими камнями в оправах.

— Эти юристы. Я нашел каждого из них. Выкрал. Пытал. Не верил и пытал до смерти.

— Это против правил! — Вспыхнул яростью Трубецкой. — Переговоры не завершены!

— Какие могут быть правила, когда дело касается семьи? — Ощерился оскалом Юсупов.

Искры электрических разрядов гуляли между кожей его руки и рукавом.

— Моей семьи. — Надавил князь дрожащим от гнева голосом.

— И моей, моей тоже, не забывай об этом, — облизнув губы, совсем иначе посмотрел на него Трубецкой.

И испуганным тот вовсе не казался — равно как и побежденным.

— Хочешь, чтобы об этом узнали все? — Дернулся он вперед и с досадой отпрянул, когда спица кольнула его кожу. — Я оставил распоряжения. Оригинал договора тебе не достать.

— Я покажу тебе океан боли, и ты передумаешь.

— Этим меня не взять, — слегка нервно рассмеялся старик. — Поэтому ты все еще говоришь со мной. Моя смерть только добавит тебе проблем. Мы с тобой вынуждены будем говорить.

Князь Юсупов коротко кивнул в сторону, и незримо следовавший до этого за ним Амир зашагал по залу, рассыпая вдоль стен красный порошок, отдававший запахом пороха и крови.

— Скоро все сгорит дотла. Пожарные машины не допустят. Ты умрешь и не узнаешь, чем все закончится, — спокойной мантрой произнес Юсупов.

— Ты проживешь не дольше, — медленно покачал головой хозяин дворца. — После всего, что ты натворил. После всего, что натворил твой пророк!!!

— Ксения вне политики. Император об этом знает.

— Причем тут Ксения?! Пожелал всех обмануть? Думал, никто не догадается?! Я говорю о Максиме!

— Он технический ребенок — тоном, будто повторял себе это сотни раз, автоматически произнес князь.

Правда, уже не тем тоном, каким он был два десятка лет назад, когда он выбрасывал новорожденного сына в приют. И не тоном, какой был семь лет назад — когда имя Максима вдруг проявилось вновь, обескуражив успехами тех, кто посчитал его давно мертвым — но выполнившим долг перед кланом. Долг, о котором тот и не знал, впрочем, но ради которого был рожден.

В этом же тоне, произнесенном князем, уже проступил оттенок сомнения — только со стороны это различить трудно. Надо слышать десятки раз — в прошлые годы, когда с успехами выброшенного бастарда приходилось считаться. И сотни — в последние месяцы, полные крови, смертей и триумфа. 'Это технический ребенок' — повторял князь и уже сам себе не верил.

Однако Максим определенно точно не был пророком.

— Талант Веденеевых передается только по женской линии, — отмахнулся князь Юсупов от неожиданно громкого смеха в ответ на свою реплику. — И мы никогда не применяли дар пророка для достижения политических целей.

— Скажи мне, соври мне это еще раз, ты, ты, узурпировавший власть в Империи на сотни лет! — Безумцем смеялся Трубецкой.

И людям Юсупова пришлось чуть сместить спицу, чтобы тот не самоубился об нее сам.

— Ты сошел с ума, старик. — Поджал губы князь.

— Да неужели? — Отсмеявшись, зло смотрел на него хозяин дворца. — После того, как твой сын спас жизнь Императору и приставил к нему своего Первого Советника?! После того, как единственным возможным наследником, не вовлеченным в смуту, стал цесаревич Сергей Дмитриевич, которому Максим спас сына?! Или после того, как спасенному принцу влил свою кровь Мгобе, а этот проклятый южанин набил таких татуировок — живых татуировок! — что у Ивана Сергеевича не будет конкурентов в поколении?!

— Посмотрим, что Намаджира и Мгобе за это еще потребуют...

— Ни-че-го! — С неким даже восхищением смотрел на него Трубецкой. — Я навел справки, им было просто интересно! Противоядие уже было найдено к этому времени. А привел их к нашему цесаревичу твой пророк. — Горели его глаза яростью убеждения.

— Ты продолжаешь смотреть на меня, уважаемый князь, будто я тебе что-то отвечу. — Стоял на своем Юсупов.

— Три, три поколения императоров, за спиной которых будет Максим!.. Или ты просто не контролируешь пророка? — Неожиданной догадкой пронеслось в глазах Трубецкого.

— У клана действительно есть пророк, и зовут ее Ксения. Моя дочь и твоя внучка, раз ты ее признаешь.

— Не контролируешь, — ошарашенно покачал головой Трубецкой.

— Ты, впрочем, тоже не контролируешь своего внука, — равнодушно произнес Юсупов, уставший от старческих бредней, и знаком показал Амиру поторапливаться с огненной мессой.

— Я-то думал, что ты в курсе всего безумия, что затеял Максим. Что ты сам стоишь за всем этим. — Принялся раскачиваться Трубецкой из стороны в сторону, стоя на коленях. — Эти странные законы, которые скоро пойдут на подпись... Я видел в них твою руку! Я вынужден был действовать! Их необходимо остановить, но император не слышит, не желает слышать никого, кроме своего Первого советника!

— Какие законы? — Насторожились в ответ.

— Он хочет отдать власть простым людям!

— Бредни. — Фыркнул князь Юсупов.

— Закон о создании нижней палаты Сената почти готов, — давил голосом Трубецкой. — Взамен уничтоженному Сенатскому дворцу строится новый, где для нижней палаты уже отведены помещения.

— Это попрание прав знати.

— Император не претендует на княжеские привилегии. — Затараторил Трубецкой, глядя на завершающего обход зала Амира. — Он собирается отдать часть своей власти, на своих землях и над собственными людьми. Первый советник наплел ему, что это улучшит собираемость налогов, ведь законы о налогах будут принимать народные избранники. А верхняя палата, из благородных, вправе заблокировать любой закон.

— Что черни скажут, то они и примут.

— Кто скажет? — Потянулся Трубецкой к шубе Юсупова, игнорируя спицу. — Скажи мне, кто получит власть над новым сенатом? Первый советник? Максим? А верхняя палата?! Как можно верить в благоразумие людей, на шее которых пятерня Первого советника, а в кармане — рука княгини Борецкой?! Сколько лет понадобится Максиму, чтобы благородные тоже стали подчиняться решениям Сената?

— Это немыслимо.

— Сегодня — да. — Отчаянно закивал Трубецкой. — Но через сотню лет? Кем мы станем?! Реликтом, посмешищем с древними титулами, без власти и денег?! А может, мы сами отчаянно будем бороться, чтобы избраться в этот Сенат?! У Максима есть на это время! Твое сиятельство, мы беззащитны перед будущим!

— Так чего ты хотел от меня? — Чуть отшатнулся от него Юсупов, чтобы тот отпустил полы шубы и вновь сел на колени.

— Я желал, чтобы ты отдал часть власти мне. Но у тебя нет этой власти. — Умно и жестоко смотрел на него хозяин дворца. — Теперь нам с тобой надо думать, как лишить этой власти Максима. Тебе — в первую очередь. Ведь это твой сын пожелал лишить нас всего. Как ты убедишь остальных, что не приказывал ему этого? Как докажешь, что не захватил в империи власть? Тебя ведь не любят, твое сиятельство. Тебя ненавидят. Ты слишком богат и слишком многих убил в той резне. Ты сжег мой дом, — повел Трубецкой рукой вокруг. — Слишком высоко замахнулся. Твоему клану этого никто не простит. Вас убьют из-за Максима. — Убежденно произнес Трубецкой. — Нас всех из-за него убьют.

— Ошибаешься, твое сиятельство, тебя убью я. — Смотрел Юсупов на перстни под своими ногами.

— Ради кого? Ради технического ребенка? — Посмотрел тот с хитринкой. — Так давай сделку, твое сиятельство. Бери себе бывшую жену и Ксению. А мне отдай Максима. Он же тебе не нужен, ты сам сказал. Если все так, как ты говоришь, что тебе стоит? Ты уже один раз от него отказался. Откажись еще раз.

— Господин, жду вашего указания, — с поклоном подошел Амир.

— Та музыка, которую играли днем... Она тебе понравилась? — Уточнил у хозяина разрушенного дворца князь Юсупов.

— Очень. — Истово выпалил тот. — Ты слышал, как искренне играют те, кому есть что терять?

— Мне, в ответ, понравилась твоя игра. — Медленно кивнул Юсупов. — Скажи мне, ОН тоже обещал оставить твоих родных живыми, если ЕМУ она понравится?

Князь Трубецкой вздрогнул, замер на мгновение и попытался сам насадиться на острую серебряную спицу — еле успели удержать.

— Но для НЕГО твоя игра должна быть еще убедительней. — Коснулся князь плеча старика. — Я помогу тебе огнем. — Кивнул он Амиру.

Пожарных допустили через половину часа, когда крыша дворца провалилась вовнутрь.

— Почему тот человек сразу не пошел в суд? — Спросил Амир на обратном пути, сидя лицом к князю в длинном лимузине. — Торг на пороге скандала был бы эффективнее.

Его господин мельком глянул на сидящего рядом казначея, задумчиво — и уже в который раз — перелистывающего копию старинного договора.

— Зачем ему желать, чтобы мы сами отказались от влияния или родства, — поправил его Елизар Сергеевич.

Амир изобразил само внимание.

— Есть моменты, при которых требование стороны не учитывается судом. — Поднял тот взгляд, а затем продемонстрировал страницу договора с замазанной строчкой вместо имени и фамилии второй стороны.

Ничего не разобрать — верно. Но в это количество букв идеально вписывался один вариант, набросанный тоненькой линией карандаша.

Амир вчитался и посуровел лицом.

— Когда тот, кто смеет требовать, навеки проклят и признан врагом империи за деяния свои.


* * *

Вода в потрепанной кастрюле кипела крупными пузырями, грозясь залить огонь обветшавшей газовой плиты. Сквозь запотевшие от пара окна крохотной кухни — утлой, выложенной побитым синим кафелем и скрипевшей деревянными половицами, выкрашенными под охру — виднелись силуэты проходящих по улице людей.

Серый, болезненного цвета кожи мужчина смотрел на мельтешение за окном сквозь ниспадавшие на глаза длинные волосы — неухоженные, неподстриженные. Ссутулившись на ветхом, как все вокруг, табурете, он выглядел привычным обитателем полуподвальной квартирки доходного дома — спортивная форма поверх застегнутой кофты с высоким воротом, видавшая виды обувь. Очередной приезжий, у которого не получилось заработать столичные миллионы сразу, но он все еще на что-то надеется.

Например, на то, что его не убьют, одежду не заберут, а в его кухоньке не станет варить себе кипяток совершенно чужой человек.

Кипящая вода перелилась через бортик и зашипела о грязную эмаль. Огонь под конфоркой вспыхнул алым и погас, а в воздухе потянуло едким запахом. В этом доме не было датчиков утечки газа — мужчина пил свой кипяток под тихий гул улицы и неразборчивые разговоры соседей, хлопанье дверей и звуки мышиной возни под половицами.

Так много суеты в мире, который должен был умереть две недели назад. Как и бывший арендатор квартирки, что остывал под кроватью. Как и этот дом, что скоро сгорит в пламени бытового пожара.

Мужчина отложил кастрюлю и посмотрел на свои обожженные ладони — за годы ожидания конца света он забыл, как слаба бывает плоть. Одно движение воли — и наплывы волдырей от ожогов обратились гладкой и розоватой кожей.

Столько лет в бункере глубоко под землей, под зачарованными криптами... Столько ожиданий, надежд, предвкушения нового мира, который он и ему подобные получат в собственное распоряжение... Столько разочарования, рвущегося из груди криком на всех континентах.

'Как так вышло?' — Спросил он себя неделю тому назад, глядя на синее небо и целые города. — 'Где черные тучи над изъеденной до камня землей? Где высохшие моря и реки? Где море огня, способное уничтожить историю этого мира, ненавидящего его столь сильно...'

У них украли Армагеддон.

'Как так вышло?' — Приснилось разом в снах сотням данников, проклявших себя связью с ним.

Через кровавый пот и сердечные приступы, эпилепсии и выбросившихся из окон людей — он получил ответы. Никого не жалко — все они должны быть мертвы. А раз живы, то он хотел знать, почему.

Он получил имя и стройную версию, как так могло получиться. Получил много раз, от разных людей, кричавших во своих снах, лишь бы оживший кошмар сгинул вновь.

Вмешался единственный, кто был способен обернуть гибель мира вспять. Он сам, в потомке своем.

Чиркнула спичка, тут же занявшаяся огнем. Маленькая капелька пламени была откинута на матрас в единственной комнатушке, через мгновение принявшийся тлеть.

И он сам, в потомке своем, получил всю эту Империю, что была на десять часовых поясов восточней и на один часовой пояс западней.

И он сам, в потомке своем, правил этой Империей через Первого Советника, связанного личной вассальной клятвой.

Матрас активно занялся огнем; пламя перекинулось на занавески, а оттуда — капнувшей синтетикой вниз, на деревянный настил пола. Огонь пробежал по половицам к кухне и рванул накопленным газом, выбив окна в здании.

В комнате же никого больше не было — разве что труп бывшего постояльца, с сигаретой в руке.

На ленивый столп черного дыма, что понесся по фасадам ввысь, никто не обратил внимания.

Равно как никто не задержался взглядом на зеваке из бедняков, вышагнувшем к ограждению огромного пожарища на месте бывшего дворца князя Трубецких. Многие, как и он, смотрели на вышедших из полыхающего дома Юсуповых, спокойно разъехавшихся по своим делам на лимузинах. Многие, как и этот заросший мужчина, молчали, когда пожарным не давали тушить огонь — страшно вставать против воли аристократов.

Вскоре из раскатанных рукавов все-таки полилась вода с плотной пеной, Юсуповы уехали, и обсуждать случившееся стало можно.

— Ты смотри, что они творят, — в сердцах высказал соседу дородный стряпчий из дома напротив, загодя выбрав в заросшем доходяге достойного слушателя. Этот уж точно спорить не станет.

Но человечка, еще миг назад стоящего рядом, подле себя не обнаружил.

Плотный черный дым, которым был пронизан горящий дворец, стал еще плотнее на втором этаже бывшего бального зала — над завалом из обломков крыши, под которыми покоился старый князь.

'Не договорились', — неслышно прошептали внутри гудящей стены огня.

Дым качнулся и поплыл к небу, вильнул под налетевшим ветром над соседними домами и вновь превратился в человека за две улицы от пожара.

На сероватом лице мужчины отразилась задумчивость. Ему все еще нужно было документированное родство с собственной кровью.

Ведь как иначе забрать клятву Первого советника, когда потомок будет мертв?


* * *

Холод февральского утра изморозью растекался по высокому окну в теплом светлом тереме. Сложенный из хвойных бревен в человеческий обхват, пропитанный запахами меда и вязанной шерсти, ладный одноэтажный пятистенок выглядел снаружи частичкой лета, неведомо отчего проявившейся на полянке среди черно-белых деревьев. Даже окна дома — и те словно освещали все вокруг желтыми отсветами ламп, а вовсе не тусклое солнце, спрятавшееся за серыми облаками. Казалось, закроют вдруг тяжелые резные ставни — и станет темнее, тоскливей.

Ветер тревожил белый дым из печной трубы, закидывая на отцветшие кроны березового леса, а к двум человеческим следам на снегу, что вели из чащобы прямо к порогу, настороженно принюхивался старый лис. Человек с детенышем проходили тут — видел и чуял он. Проходили недавно — да словно парили над мягким снегом, едва-едва его продавливая. Любопытная мордочка сунулась в след целиком, но тут же отпрянула, словно щелчок получив, и возмущенно проскрипев, рванула в лес.

В тереме же высокая статная женщина замерла на мгновение, получив отклик от разрушенного следа. Пальцы левой руки, украшенной перстнями с крупными самоцветами, коснулись бирюзовой сережки на ушах. Пуховой платок, наброшенный поверх темно-зеленого платья, потянулся вслед движению.

— Что-то случилось? — Заметил ее единственный ученик за общим на двоих столом.

Двенадцати лет, худощавый, с сероватыми кругами под глазами, он с надеждой оторвал взгляд от обычного граненого стакана с водой, который до того рассматривал. Если приглядеться к рукам, тоскливо потянувшим за края рукава серого пуловера, растягивая пряжу, он и впрямь хотел, чтобы что-то случилось.

— Зверь ходит, — пренебрежительно отмахнулась наставница. — Не отвлекайся. Пробуй еще раз.

И мальчишка вновь хмуро посмотрел на воду в стакане. А та возьми — да закрутись небольшим водоворотом.

— Не используй Силу, — стегнул его женский голос вместо похвалы.

— Да как иначе! — Тихо возмутились в ответ.

— Не используй Силу. Разговаривай. — Настойчиво повторили ему раз если не в сотый, то близко к этому.

— Разговаривать с водой, — пробурчал тот.

— С тем, что внутри.

— Покажите хотя бы как! Может, я что-то увижу! — После очередной бесплодной попытки с жаром попросил ученик.

Он старался, в самом деле — не отлынивал ни на секунду. Окунал пальцы в едва теплую водицу, набранную в потайном незамерзающем роднике. Пробовал ее на вкус. Разговаривал вслух и грел капли воды на своей ладони — все тщетно. Наконец, он просто перестал понимать, что от него хотят за эти долгие часы, собранные из бесконечных попыток.

— Я не могу показать. — Наклонила к нему голову леди. — Это внутри твоей крови, Георг. Я могу вот так. — Задумавшись на мгновение, наставница указала рукой в сторону ближнего окна.

И изморозь на стекле обернулась красивым гербовым узором.

— Герб клана Гагариных, — заученным текстом выпалил парень.

— Верно, молодец, — похвалили его, погладив по волосам. — В моей крови дар говорить со льдом. Там, на ветвях деревьев, что раскинулись над нашими следами, множество маленьких ледышек. Это пар от нашей печи замерз на них. Если придет враг, льдинки упадут вниз и пронзят врага насквозь, а он даже не почувствует дыхание Силы. Так и умрет, не подняв щиты, — распевом произнесла леди, тепло улыбнувшись.

В ответ несмело улыбнулись — не той чудовищной клановой рутине, когда смерть врага в радость. Просто не в силах противостоять обаянию леди, которую так не хотелось подводить.

— Я попробую еще раз, — серьезно кивнул Георг. — Может, просто мало воды? — Скептически посмотрел он на остаток жидкости у самого донышка стакана.

— Мало моей крови, — шепнуло мужским голосом.

А следом пришла волна жаркого влажного воздуха — будто воду щедро плеснули на раскаленные добела угли.

— Не смотри на него, — наставница схватила попытавшегося было обернуться Георга за плечо. — Держись руками за край стола. Замри. — Скомандовала она жестко.

Тот испуганно повиновался, но взгляд все равно уловил мужской силуэт в отражении граней стакана — мутный, стоявший слишком близко к окну. А затем и тот поплыл в каплях воды, сконденсировавшихся из накрывшего их жара. Кофта моментально пропиталась влагой и неприятной тяжестью повисла на теле. Дерево стены напротив — и то потемнело.

— Зачем ты здесь? — Не вставая, прошипела леди.

Жар словно бы не коснулся ее вовсе.

— Ты заперлась от меня в своих снах. Поэтому я пришел лично. Я принес документы. Ты возьмёшь их и подашь в суд от лица клана. — Оговаривал задачу незваный гость, даже оттенком голоса не выражая сомнений, что ему могут воспротивиться.

— Пошел прочь.

— Георг сейчас умрет, — уведомили ее, не отражая и капли сожаления.

Леди выставила ладони, до того лежащие на коленях, поверх стола. Ярко-красные камни на десяти перстнях охотно подхватили свет ламп и засветились изнутри.

— Тогда о тебе узнают. Убить не смогу, — констатировала дама с явным сожалением. — Зато пепел долетит до Кеми, и Имперские гончие возьмут твой след. Готов снова бежать и прятаться?

— Узнай что в документах, женщина. — Слегка изменился тон говорившего, сменившись на укоризненный.

И камни на перстнях — судя по довольному блеску в глазах леди — были тому главным аргументом.

— Какую беду ты принес в мой дом в этот раз?

— Это не твой дом. — Подернулся мужской голос гневом. — Ты чужая в нем и чужая семье.

— Я — единственная! Я и Георг. Больше никого не осталось. Ты же умер еще при жизни, предатель!

— Если я предатель, то кто же ты? Почему мертвы мои братья и сестры, а ты все еще ведешь свою бесполезную жизнь? Ради того, чтобы зваться княгиней? Или назвать князем этого слабосилка, который никак не дозовется до Силы крови?

— Сила крови может проявиться и в шестнадцать, и в двадцать лет. — Успокаивающе положила она ладонь на руку болезненно дернувшегося ученика и произнесла скорее для него, чем для своего собеседника. — В этом нет большой беды.

— Слабость порождает агонию. Клан был мертв еще в самом начале войны. Мир был мертв в эту же секунду! Но отчего я, вместо того чтобы стоять победителем над двумя мертвецами, вижу только одного — и это мой собственный род? — С горечью спросил себя гость.

— Не дождешься. Мы живы. И род, и клан, и мир. И мы — помним, кто ты есть на самом деле, что содеял и на что способен. — Медленно покачала головой леди. — Не найти тебе прощения ни у закона, ни в сердцах людских. Прятаться тебе изгоем до конца дней своих, проклятый.

— У меня документы, — явно сдерживаясь, произнесли в ответ. — Которые принесут мне всю империю. Все обвинения забудут. Мои люди смогут вернуться в страну и помогут возродить мой клан. Скажи, что вздумала помешать мне в этом, женщина, и гори пеплом хоть до северных морей.

— Что в этих документах?

— Мой наследник, которого я пожелаю признать.

— Наследник нашей крови? — Екнуло в сердце женщины.

А Георг даже расслабился на мгновение — пусть кто-то другой смотрит в этот клятый стакан... Но потом в душу вернулась ревность.

— Наследник, к которому клятвой привязан Первый советник империи.

— Ах, этот... — Задумчиво кивнула своим мыслям Борецкая, на мгновение отвернувшись к стене и спрятав эмоции. — Убьешь его, чтобы забрать клятву? Вновь предашь кровь свою?

Ревность в душе Георга тут же отступила.

— Отдай документы в суд. — Холодно произнес гость. — С наследником договорюсь сам.

— В этом нет нужды. Мы, некоторым образом, уже родственники с ним. Максим Самойлов признал меня бабушкой. — Отчего-то страх из взгляда женщины пропал.

Он и раньше был тщательно скрыт за яростью и гневом, но сейчас и эти эмоции притихли, сменившись спокойствием.

— Наследник знает, кто его дед?

— Только двоих: Юсупова и ДеЛара.

— Юсупов потеряет право на родство, как только документы изучит суд. ДеЛара — и вовсе самозванец. — Недовольно процедил мужчина.

— В этом мире, в который ты так некстати вернулся, твой наследник сам определяет себе родственников. Ты ему вряд ли понравишься.

— Документы, женщина. Твое решение?

— Я отнесу их в суд, — кивнула сама себе княгиня Лидия Борецкая. — Только прошу, не ослепляй курьера, которого ко мне отправишь. Про тебя забыли, и незачем напоминать вновь. Пока ты ждал смерти мира, изобрели интернет и постаматы.

— Я узнаю, что это. — С заминкой произнесли в ответ.

— К слову, могу подсказать, где Максим.

— Это будет весьма разумно с твоей стороны.

— Вместе с дедом ДеЛара отправился штурмовать Любек. — С показной вежливостью улыбнулась княгиня. — Дороги перекрыты, в городе введены правила благородной войны.

— Его могут там пленить... — Произнес гость после короткой заминки. — Убить до суда, — уже со скрежетом зубов добавил он.

— Я слышу беспокойство в твоем голосе, предатель. — Ахнула леди. — Какой кошмар, клятву унаследуют Юсуповы! И не отдадут, нет. Никогда своего не отдавали.

— Не гневи меня.

— Это он тебе на зло, — осуждающе покачала княгиня головой. — Особенно этот ДеЛара под боком. Как же теперь к сердцу-то кровиночку прижать?

— Пророк подготовился. — Сделал вывод вслух мужчина. — Следовало ожидать.

— Это Максим-то пророк? — С любопытством уточнила леди.

А затем закашлялась от плотного жаркого дыма, прянувшего во все края комнаты, на мгновение окутавшего комнату и столь же стремительно выскользнувшего из дома через печную трубу.

— Вот. — Откашлявшись и удержав чуть не задохнувшегося Георга от падения, княгиня принялась приводить того в порядок — коснувшись Силой и кончиками пальцев лба мальчишки. — Ты просил показать, как выглядит ваша Сила крови. Почти так.

— Почти? — Упрямо встав на ноги и увильнув от желания вновь усадить за стул, парень дошел до окна и открыл форточку.

Где и принялся стоять, жадно вдыхая холодный воздух с улицы.

— Этот вариант слишком перегрет отраженным солнцем. Сектанты, солнцепоклонники. Клан считал, что от них больше пользы, чем вреда. Наш гость один из пяти жрецов.

У княгини не было секретов перед мальчишкой. Возраст, впрочем, тоже не имел значения — будущий глава клана не имел права на детство.

— Они предали клан?

— Клан построен на служении. Сила любого в семье основана на чести служения. Но если Сила основана на служении культу... В один момент ты можешь не досчитаться пяти 'виртуозов', с которыми начинал войну.

— Эти жрецы служат солнцу?

— Они служат культу самих себя, — отрицательно покачала княгиня головой. — Закрывай форточку и садись обратно, продолжим занятия.

— У меня кофта мокрая...

— Иди-иди. Мигом высушу.

Георг, скрывая стон, сел обратно и принялся вновь смотреть в долитую до краев стакана воду.

И вроде как что-то действительно начало получаться! Вот, дрожит же вода, сама по себе! А он и стола-то не касается!.. Георг осмотрел себя, чтобы убедиться.

Но триумфальная улыбка замерла при виде мелко дрожащих рук наставницы, что, погруженная в собственные мысли, напряженно смотрела перед собой.

— А пророки — они сильные? — Неловко попытался он отвлечь ее.

— Пророки — слабаки, — не выходя из тягостных размышлений, ответила княгиня. — Они всего-то видят будущее. Какое им покажут — такое и видят.

— А... Максим? — Полюбопытствовал парень, в этот раз добившись-таки от наставницы легкой улыбки и внимания.

— Максим не видит будущее. — Отрицательно покачала наставница головой.

Он его создает.

Глава 1

До рассвета было холодно и темно, потом кто-то первым пустил мебель вагона на щепу для костра. Задымило, защипало во рту от раздуваемого пламени. Открытые окна, двери тамбура — все мимо. Дым забирался сквозь закрытые створки, сероватыми локонами пробирался через решетки вентиляции, заставляя выходить из купе — и оставаться возле огня.

— Вы портите государственное имущество! — Увещевал проводник, старый и достаточно храбрый, чтобы сопровождать поезд в закрытый город.

Но недостаточно смелый, чтобы все прекратить.

— Мы дали клятву не использовать Силу. — Прогудел, глядя на пламя костра, низкий и смуглый господин в плотно застегнутом френче. — Но это не значит, что нас можно морить холодом, как тараканов.

— Состав стоит...

— Состав стоит второй день. — Вторили ему из группы попутчиков, собравшихся у огня.

Руки в гербовых перстнях тянулись к пламени; отсветы алого обращали лица в гротескные маски злости, нетерпения и гнева. Они были крайне раздражены: от холода, от отсутствия связи и свежей прессы, от долгих остановок ради догоняющих состав вагонов с парой-тройкой пассажиров; от того, что шестьдесят километров превратились в четыре дня пути.

— Если стоять и жечь топливо, мы не дойдем до места! Неоткуда взять новое! — Экспрессивно махнул проводник в сторону окна.

На мертвые луга и поля, покрытые хлопьями черного пепла в тусклом свете восходящего солнца. Ни единого электрического огонька до горизонта — в самом сердце Европы.

— Да скажите им! — Наткнулся он взглядом на меня, притулившегося в уголке вагона.

Ветер сквозняком от окон нагонял ко мне теплую волну. Свечение костра сюда почти не достигало, позволяя оставаться в тени, а выставленная вперед трость с положенными на нее руками ограждала место... Разве что тусклыми угольками тлели рубины на кольцах рук — на них-то он и смотрел, не обращая внимания на лицо и возраст.

— Потрудитесь начать движение, милейший. Иначе все сгорит.

Придерживая рукой мундир и рвавшееся из груди возмущение, проводник поспешил в сторону головного вагона.

Вскоре состав слитно дрогнул и двинулся к Любеку.

Вагон-ресторан расщедрился на ранний завтрак и выпивку, а участки пола, щербившиеся черным и скрипевшие под подошвой, наскоро застелили тканью. Только вот этот запах гари — который все усиливался от часа к часу... Кто-то забеспокоился, что фанерная доска принялась тлеть вновь, а оказалось — мы просто подъезжаем к городу.

Выгоревшие пригороды замерли в агонии почерневших и выгнутых металлических конструкций — бесконечная гряда складов ныне выглядела ребрами чудовищной рыбины, выброшенной из глубин на сушу. И она продолжала гнить — на состав накатывали запахи химии и горелого мяса, заставляя большую часть пассажиров морщить лбы и дышать через платки с гербовыми узорами. Интересно, а что они ожидали от полумертвого города?

— Все города, в которых был ДеЛара, выглядят одинаково, — задумчиво вымолвил мужчина, присаживаясь напротив меня.

Я отставил чашку кофе — его аромат перебивал другие запахи — и мельком огляделся. Мест в вагоне-ресторане было более чем достаточно. На весь состав приходилась разве что сотня пассажиров, большая часть которых предпочитала завтракать у себя в купе — да и вовсе оттуда не выходить. Осторожные, нелюдимые — какими и должны быть те, кто по своей воле направляется в место, откуда остальные мечтают сбежать.

— Не отвлекаю вас? — Вежливо поинтересовался попутчик, продемонстрировав хороший английский без выраженного акцента.

Я с неким сомнением оценил газетный разворот на столике перед собой — доставили вместе со вчерашними пассажирами, хотя новости там все равно не самые свежие. Дойчланд пост отмечает, что князь Трубецкой вероломно убит, а Юсуповы заперлись в твердыне и ждут штурма. Клан ослаблен на одного виртуоза, защищающего Биен. Атака ожидается, как только возмущенная общественность завершит делить будущие трофеи — которых слишком много, оттого дело затягивается. Соседняя полоса отдана под Любек: про плачевное санитарное состояние внутри города, который запрещено покидать. Таковы правила войны: из конфликта, до его завершения, не убежать никому. Попытаться-то можно, но на границах кордоны, которые отнесутся к беглецам как к переносчикам заразы. Никому не нужно, чтобы эпидемия войны перекинулась вглубь страны — все эти погони за случайно выжившими, хаос и резня... Одна сторона должна умереть тут, в Любеке.

Город закрыт, и в этом случае словами дело не ограничивалось — запрещающими табличками служили разрушенные дороги и взорванные мосты. Железнодорожные пути, по которым мы ехали, спешно возвели поверх бороны выжженной и изрядно оплывшей после дождей земли — кто-то все же вспомнил, что внутрь города пройти дозволяется. Вот покинуть — нет.

— Нисколько не отвлекаете, — улыбнулся я кончиками губ и оглядел собеседника.

Светлые волосы, зачесанные набок. Высокий лоб без морщин, прямой нос, узкие губы и волевой подбородок. Назвал бы ровесником, но внешность обманчива. На плечах — пальто, застегнутое до верхней пуговицы. В вагоне все еще холодновато — я и сам предпочел накинуть шарф вокруг шеи, но садиться в верхней одежде за стол не привык.

— У вас, у единственного, гербовой перстень развернут внутрь ладони, — обратил он внимание на деталь моей левой руки. — Не знаю, как к вам обратиться.

Вслед за ним я перевел взгляд на зачерненную дужку — в сочетании с крупными и яркими камнями иных перстней на руке она не должна была выделяться.

— Самойлов, из мастеровых. — Поклонился я и неловко попытался встать, сберегая поврежденную ногу.

Рядом звякнула трость, прислоненная к столу. Угораздило же — прямо по месту старого перелома...

— Не утруждайтесь, — приподнял тот ладонь и в свою очередь протянул руку для пожатия, скрывая легкое разочарование. — Шевалье де Клари.

'И тут никакой тайны', — виделось в его глазах. — 'Просто коммивояжер'.

Хотя явно калечный юноша с тростью, двигающийся вместе со всеми в Любек, наверняка еще мгновение назад казался ему интересной загадкой. Еще бы — такие крупные перстни, от которых шибает Силой, на руках. Да еще эта увечность вместе со специально скрываемым гербом — раздолье предположений для умирающего от скуки.

— Распродаете товар? — Улыбнулся шевалье. — Самое правильное место.

— Надеюсь, изделия моей семьи пригодятся в этом конфликте и сберегут немало жизней, — разразился я рекламным лозунгом. — Не интересуетесь? — Подвигал я пальцами, стараясь поймать в гранях самоцветов рассветное солнце за окном вагона.

— Я приехал зарабатывать, а не тратить, — уклонился шевалье, тихо рассмеявшись. — В этом составе, полагаю, у вас не будет покупателей.

— Отчего же? — Изобразил я беспокойство.

— Вы и вправду считаете, что этим будущим охранникам, мародерам, преступникам и великосветским болванам, прибывшим пить за деньги нанимателя, хватит ума подумать о собственной безопасности?

— Я думал, что они едут воевать против ДеЛара. — Постарался я отразить растерянность и смущение в голосе.

— Против Палача выйдут совсем другие люди. — Покровительственно произнес де Клари. — Один человек. — тут же поправился он. — Как только они найдут этого безумца.

Правила благородной войны предполагают равенство защищающихся и нападающих: по количеству и боевому рангу. Традиция, рожденная во времена турниров, подогретая легендами о равных армиях, за которые выставляли биться один на один самых лучших, мифами о Давиде и Голиафе — как и всякая сказка, редко когда воплощалась в жизнь. Ведь зачем воевать, если нет численного превосходства и уверенности в победе?..

Но на этот раз так сложились звезды, что пыль со старых сводов и правил пришлось сметать. И была тому весьма объективная причина, далекая от рыцарства и благородства. Имя ей — жадность.

Жадность Золотых поясов Ганзы: охраняемых сильнейшими свободными 'виртуозами'... — и умудрившихся наэкономить даже на контрактах с ними. Годы безопасности заставляли их пересматривать договоренности, отгрызая себе процент за процентом; жадность двигала ими — хранители огромных сокровищ, они были готовы удавиться за золотой талер, из которого и собирались их богатства. И покуда Палач сидел в своем Биене под присмотром, все сходило им с рук.

Но когда Палач вышел из своего Биена и сжег дворец одного из них, вместе с ним самим, домочадцами, свитой и охраной, а остальные возопили в ужасе, требуя немедленно уничтожить угрозу их жизням — оказалось, что тщательно выписанные контракты более не предусматривают атаку. Только пассивная оборона, только щиты, только поддержание охранного периметра. Так что любые вопли 'идите и убейте его!' наталкивались на непонимание людей, связанных не долгом, а договорными обязательствами. Во всяком случае, не за эти деньги — указали 'виртуозы' и предложили пересмотреть свои контракты. С учетом наценки за риск. С учетом пепла их соратника, что летал в воздухе. С учетом прагматизма ДеЛара, что не стал штурмовать дворцы и твердыни, а принялся методично выжигать порты и склады, раз за разом ударяя по самому ценному, что есть у Ганзы: по ее кошельку. Выходило очень дорого.

Настолько дорого, что очень быстро к уважаемому князю ДеЛара направили посредников и смиренно предложили правила благородной войны. Дуэль равных от каждой стороны — Победитель получает жизни побежденных. Для фанатика, одержимого местью за семью, предложение идеальное. Что же касается Золотых поясов — они получали время на то, чтобы найти кого-нибудь подешевле, готового надежно решить старую проблему.

Да вот незадача: кровников у ДеЛара, готовых убить его бесплатно, не было — Палач убил их раньше. Лучших из лучших свободных 'виртуозов' Пояса уже наняли, и расценки их, от которых хочется скрипеть зубами, знают. А вот иные личности подобной чудовищной силы — в кланах. Кланы же, в наглости и бесцеремонности своей, требовали даже не денег и прощения долгов — они желали власти и влияния. Словом, ситуация уже добрую неделю сводилась к тому, что Ганза пыталась кого-нибудь нанять, а ДеЛара сидел в отеле, пил чай и терял терпение.

И вся интрига, мусолимая телевидением и бумажными изданиями, как раз в том, кто выйдет против ДеЛара в поединке один на один. Добровольцев под это дело как-то не сыскалось, да и за деньги не было желающих: какой смысл всю жизнь идти к высочайшему боевому рангу, чтобы вместо заслуженного богатства, славы и убийства заведомо слабейших подвергать свою жизнь риску?

Поговаривают, что уже кого-то наняли. Так же ходят слухи, что 'виртуоза' нанял какой-то один из пяти Золотых поясов, тут же объявив себя отдельной стороной благородной войны: мол, деньги-то мои, и биться 'виртуоз' будет только за меня. Остальным предлагалось решать проблему с ДеЛара самостоятельно. Если остальные не справятся — значит, такова их судьба. Закладные и долговые расписки Ганзы всегда выпускались в копиях, равных количеству Золотых поясов, так что, если кто-то умрет, выжившему достанется больше. Ну а Палач достаточно разумен, чтобы убить слабых первыми. Слухи, шепотки, версии — из каждого радиоприемника, газетной страницы и приоткрытой двери купе.

В любом случае, пройдет еще десяток дней до крайнего срока, и Ганзейцам придется кого-то выставить — или их придет убивать весь благородный мир.

— А как полагаете зарабатывать вы? — Изобразил я вежливое внимание.

— Двухмиллионный Любек остался без закона. Это скверно, — шевалье постучал сложенными замком ладонями по столу. — Кому-то надо охранять банки и офисы от наших попутчиков, — с иронией мазнул он взглядом в сторону выхода из вагона-ресторана.

— Весь мир смотрит на Любек. Вряд ли злодеям удастся уйти от наказания. Есть же камеры, телефоны, свидетели! — постарался я показать возмущение.

— Особенности правил благородной войны. — Медленно покачал де Клари головой. — Победитель должен знать, что уйдет невозбранно. Попутный ущерб будет забыт. А все нарушенные законы, случайные жертвы и все горе — лягут на плечи побежденного. Уйдут с ним в могилу.

— Победитель будет над законом, а не это отребье. — Понизил я голос.

— Золотые пояса торгуют правом войти в их войско, — ответил он столь же тихо. — Вы полагали, они не попытаются извлечь прибыль, даже стоя на пороге смерти?

— Но воевать будет только один...

— Один из войска. — Акцентировал он внимание на древнее правило. — И ганзейцы, будь они неладны, все равно победят. Вся эта шваль прекрасно это понимает. Им отдают Любек на разграбление, за хороший процент.

— Грабить собственный город?

— Кто-то должен оплатить найм 'виртуозов'. — Равнодушно пожал тот плечами. — Грабежи, темные делишки, похищения людей — в этом городе все будет дозволено. Посоветовал бы вам обзавестись охраной, но зачем она обладателю таких перстней? Если, конечно, их не распродавать.

Любек из сонного туристического местечка давно разросся до города-миллионника и крупного финансового центра — близость дворцов ганзейских бонз потворствовала этому, сулила безопасность и наполняла некогда тесные улочки флером респектабельности. Теперь там хватало дорогой недвижимости, банков, бирж и состоятельных граждан. Надо ли говорить, что стадо тоже жмется к пастуху, чуя волка... Волка-то, может, и отгонят — но и стадо пустят под нож без единого сомнения.

— Скверно, — закусил я уголок губ.

— Я рекомендовал бы вам прибиться к свите кого-нибудь поприличней. Придется дать хорошую скидку, но, пожалуй, это единственный способ заработать и остаться живым.

— А в городе есть и такие?

— Если даже нет, то непременно появятся. Ваши клиенты прилетят на самолетах, уважаемый. Почаще смотрите на небо. — Улыбнулся он одними губами и поднялся из-за столика. — Был рад знакомству.

Поезд ощутимо качнуло и замедлило, чертыханием смазав прощальные слова.

— Неужто прибыли, — де Клари заглянул в окно вместе со мной и тоже не обнаружил характерных подъездов к 'Любек Центральному'. — Да что на этот раз! — Возмутился он в голос и отправился искать проводника.

Я же вернулся к подостывшему кофе и меланхолично проводил шевалье взглядом.

Еще мой собеседник забыл, что скоро ко всему нарастающему хаосу добавится голод. Возможно, сколько-то еды все еще хранилось на уцелевших складах — но никаких запасов не хватит, чтобы обеспечить такое море людей. Единственная железнодорожная ветка никак не справится со снабжением, да и где найти столько безумцев, готовых вести составы в один конец?

— Надо как-то оперативно решать вопросы в этом городке, — перелистнул я газетный лист и вчитался в очередной заголовок.

'Нападение на Бастилию! Убийцы на свободе!'.

Нога предсказуемо заныла.

— Да что ты будешь делать, — полез я в карман за обезболивающим, с раздражением закрывая разворот.

Блистер на две трети ощерился пустыми гнездами, а кофе приобрел неприятно кислый привкус.

— Вы представляете, Самойлоф! — Ворвался в вагон мой старый знакомец. — Они требуют, чтобы каждый исповедовался!

— Кто — они? — поднял я удивленный взгляд вместе с иными, присутствующими в ресторане.

— Двое, явились из города на дрезине. — Плюхнулся он вновь напротив. — Один церковник, второй называет себя главой вокзала. Третьим у них начальник поезда.

— И что, без исповеди нам закроют доступ в город? — Посмотрел я в окно.

Любек уже был там, и ничего, кроме пломб на дверях, препятствовать нам не могло. Разве что нежелание идти по грязи с багажом — вокзал в этом плане был куда предпочтительнее.

— Хотят составить списки пассажиров и завещания, — подуспокоился шевалье, но все еще гневно дышал, глядя в сторону головного вагона.

— Разумное требование, — пожал я плечами.

Потом ищи-опознавай тела под завалами, выясняй их последнюю волю...

— Нотариусом у них церковник. — Скривился де Клари. — И да, пардон, не требует... Но ежели без тайны исповеди, то в завещание залезут эти две вокзальные морды. Какова наглость, знать имена тех, ради кого мы каждый день идем на смерть!

Я с пониманием покивал.

— Может, это единственный способ вразумить иных пассажиров, — осторожно предположил я.

— Эти не думают, что могут сдохнуть, — отмахнулся тот пренебрежительно. — Для этих у начальника вокзала при себе завещания в пользу славного города Любек. Только подпиши, и добро пожаловать! — Шевалье нарочно повысил голос, заметив внимание на себе. — Ведь мертвец всегда может его переписать.

Ответом ему был звук разбитого окна — кто-то посчитал, что настало время сойти с поезда. Я с интересом посмотрел в спину мужчине, споро очистившему раму от осколков и перекинувшему через нее скатерть. Момент — и тот деловито удаляется от состава в сторону складов.

— Пожалуй, и мне пора сойти. — прокомментировал де Клари.

— Вы уже нашли себе нанимателя или планируете сыскать его в городе? — Опередил я его движение.

— Я вижу, никак вы желаете мне что-то предложить?

— Найм на десяток дней. — Кивнул я.

— Телохранителем? — Заинтересовался он.

— Сопровождение, решение бытовых вопросов. Поиск транспорта и отеля, трансферт и обеспечение.

— Самойлоф, я — де Клари, — терпеливо, и явно сдерживаясь, принялся он мне втолковывать. — А вам нужен гувернант.

Я молча стянул с указательного пальца кольцо и чуть передвинул его по столешнице в его сторону.

— Телохранитель обязан обеспечивать безопасное передвижение нанимателя, — тут же сменил тон шевалье, не сводя взгляда с кольца. — Персонал должен быть лично подобран и проверен на благонадежность. Отель — иметь отличную репутацию и пути отхода! Еда — свежей и безопасной! Одежда — выстиранной, а значит без отравы на ткани! Служанки — симпатичны и готовые телом защитить...!

— А вот это не надо, — пресек я его, поднося гербовой перстень дужкой к предложенному кольцу. — Договор?

— Договор. — Тут же кивнул он. — Мое слово. Но учтите, я дам вам десять минут против 'учителя' и двадцать секунд против 'мастера'. Это без кольца, — вновь сглотнул он, глядя на ярко-красный рубин. — С кольцом... С кольцом... Можно уже надеть? — Просящим тоном произнес шевалье.

Прикосновение дужки гербового перстня, стандартные и привычные манипуляции, снимающие встроенную защиту: что оторвет палец карманнику или случайному воришке, и убьет одаренного, надевшего кольцо без дозволения.

— Ваш аванс, шевалье. Прошу.

— Рауль. Называйте меня так, я дозволяю. — Тут же примерил он свою плату и прислушался к собственным чувствам. — Пожалуй, ежели нападет 'мастер', можете не торопиться и допить свой чай. Или что вы там пьете, в своей империи... — Ворковал он, полностью отрешившись от окружающего мира.

Тем более, что вагон-ресторан уже опустел — кто ушел через окно, кто цивилизованно выломал запломбированные двери.

Я посмотрел на трость и прислушался к ноге — через вату обезболивания перелом все равно противно ныл. Пешая дорога в город отменялась.

— Раз этого не избежать, пойду, ознакомлюсь, — ухватился я за спинку диванчика и помог себе встать.

А там и трость идеально приняла нагрузку тела, помогая поврежденной ноге.

— Я провожу, — вскочив с места, двинулся вперед шевалье.

Очередь, впрочем, все равно пришлось выждать: через два вагона обнаружилось несколько десятков человек, готовых принять чужие правила. Сама представительная комиссия отгородилась дверью тамбура и благоразумно принимала пассажиров только по одному.

Де Клари вызвался держать мне очередь, позволив коротать время на кресле у окна. Очередь, впрочем, то сдвигалась вперед, то отшагивала назад на несколько позиций — среди попутчиков обнаружились отпрыски герцогов и великих графов, и после короткого сравнения родословных, им вынужденно уступали.

Шевалье смотрел на этот процесс с показным равнодушием, но встревать не пытался, хотя явно хотел — телохранитель не должен создавать проблем нанимателю. А люди с титулами — это как раз-таки проблемы, которые еще долго будут помнить мелкую занозу на своем пути. Впрочем, куда было торопиться? Состав все равно никуда не двинется, а мое кресло — ничем не хуже другого.

Тем не менее, титул охранника позволил зайти раньше двух дюжин менее благородных.

Представительная комиссия занимала вагон класса люкс, вольготно расположившись в трех смежных купе. Четверо вооруженных солдат подкрепляли их полномочия — но дабы сгладить углы, кто-то догадался, чтобы они исполняли роль почетного караула и приветствовали всех входящих. Записи, впрочем, тоже делали клерки — но ежели у уважаемого пассажира есть желание потребовать высокое начальство... Желания такого не было. Зато было другое.

— Исповедь.

Две чернильные души переглянулись и повторили предложение просто указать ближайших родственников. А ежели таких нет, то вот — стандартный бланк.

— Я настаиваю.

Мне молча протянули конверт и бланк завещания.

— Заполните и запечатайте. Никто ничего не узнает, пока не наступит скорбный час. Печать будет проставлена сверху.

— Никогда не исповедовался. Очень интересно, — вежливо ответил я им.

И перевел взгляд на мужчину в черной сутане, сидящего вполоборота за их спинами. Тот как раз прилаживал массивного вида печать на один из документов, коими щедро был завален откидной столик у окна, и явно смазал оттиск, расслышав мою формулировку.

Церковник беззвучно прошептал что-то, похожее на короткую молитву, и посмотрел на меня безо всякого энтузиазма, явно ожидая увидеть порцию раздражения, которая обязана была доставаться ему всякий раз как последнему в этой цепочке неожиданных остановок поезда. Но увидел он лишь доброжелательное ожидание.

— Я буду ждать вас в третьем купе, — отложив бумаги, поднялся он с печатью в руках и первым покинул помещение.

— Возьмите записи, будьте любезны, — со вздохом предложили мне только что заполненные документы, вручив заодно и ручку.

— Там нечем писать?

— Боюсь, что нет. Вы первый, кто пожелал исповедоваться отцу Анселю. — равнодушно пожали те плечами, смиряясь с неожиданной заминкой рутинного процесса.

Новое купе встретило полумраком — темно-алые шторы закрывали окно, а чуть ссутулившийся силуэт церковника угадывался на том же месте, у откидного столика.

— Я дворянин. Обязан вас предупредить, — встретил он меня фразой, стоило занять место напротив.

— Это не насмешка. — Уверил я его. — Мне и вправду интересно.

— Вы приведены к причастию? Крещены? — Допытывался он. — Бываете в церкви?

— Нет, но мне интересен механизм. Станет ли мне легче? — Вглядывался я в его тяжелый взгляд.

— Это не автомат по выдаче прощений, — покачал он головой.

— Хм. Тогда с чего обычно начинают?

— С того, что беспокоит вас больше всего. Если поймете, что наговорили лишнего — не беспокойтесь. Разговор хранит тайна исповеди. Никто ничего не узнает.

— Я — не самый хороший человек на земле, отец Ансель.

— Это не имеет значения.

— В таком случае, начнем с того, что я дал людям денег. — Отклонился я на спинку кресла.

— В долг? Под проценты?

— Нет, совершенно бескорыстно. Просто отдал. Они не хотели брать, представляете? Эти люди моря такие недоверчивые...

— Кто, простите?

— Контрабандисты, тесно сплетенные с дворянством. Вы знаете, такая себе спайка обедневших благородных семей, владеющих скалистыми и бедными участками на побережьях, вместе с деловыми и хваткими людьми.

— Пиратами?

— Ими тоже, — задумчиво кивнул я. — Самой лучшей их частью. Вы же должны понимать: дворянство никогда не стало бы вести дела с мерзавцами и висельниками. Но голодать, питаясь рыбой и водорослями, тоже мало чести. Самим же таскать тюки в обход таможни — смешно... Где-то обязан был найтись стык интересов: чести, выгоды и невероятного гонора, сопряженного с немалым риском. И они придумали стать заговорщиками против трона. Логика человеческая — вещь весьма гибкая, способная огибать иные противоречия. А тут: блестящая формулировка, благодаря которой законы не нарушаются, ибо это законы узурпатора. Ворье — уже не рядовые бандиты, а благородные кабальеро на службе заговора, которых не вздернут, а казнят королевским судом. Да и сами дворяне — уже заняты не наживой, а политикой во благо государства. Ведь, как известно, после переворота всегда всем сразу становится лучше.

— Это на каком побережье такое?

— Это было примерно шесть сотен лет тому назад. Впрочем, сейчас эта спайка патриотов родины занимается тем же самым.

— Контрабандой?

— Контрабандой. И заговором. Но больше контрабандой, разумеется. — Улыбнулся я в темноте. — Я дал им денег, чтобы они не отвлекались на контрабанду.

— Вы спонсировали заговор, — напрягся голос собеседника.

— Я дал денег вашим патриотам, истово любящим свою родину.

— Какую родину? Вы даже не знаете, откуда я. — Сверлил он меня недоверчивым взглядом.

— В вашей стране есть море? — Посмотрел я на его загорелые руки.

— Почти в каждой стране есть море!

— Вы представляете, сколько денег мне пришлось подарить? — С деланным возмущением кивнул я. — К счастью, оружие и взрывчатка стоят недорого. А большего им и не нужно.

— Кажется, я начинаю понимать, кого вы имеете ввиду... — Сжались его руки в кулаки.

— Очень милые люди, хоть и крайне недоверчивые. Яростные, полные энергии и желания справедливости. В них ничего не осталось от бедных землевладельцев. За шесть сотен лет выпестовалась элита, готовая повести за собой...

— Повести мир в огонь!!! Вы дали деньги фанатикам, анархистам, социалистам!..

— Это ваши патриоты. Каждый из них любит вашу родину по-своему.

— А вы бы хотели, чтобы деньги дали вашим патриотам?!

— Им уже дали. — Придвинулся я вперед. — Поэтому я здесь.

— Вы желаете мести?

— Какая разница, чего желаю я? — Успокаиваясь, отвел я взгляд и вновь поудобнее устроился на кресле. — В отличии от ваших спонсоров, я не ставлю условия. Никаких территорий взамен помощи, никаких марионеточных монархов. Иначе они бы не взяли ни монеты. Взяли бы, — тут же поправился. — Но немедленно украли бы все до единой.

— Вы страшный человек. Вы хуже тех, кто навязывает условия! Вы даете им поверить в собственные идеи...

— Они настолько ужасны?

— Они нереализуемы. — Твердо постановил церковник. — Завлекательны, приятны на слух, но невозможны. Прольется море крови, а они не добьются ничего.

— Так помогите им, — щедро повел я рукой.

— Шутите?

— Вы же хотели власти.

— Что?! Чушь!

— Вы хотите власти. — Ударение на второе слово, раздраженное, раздосадованное. — Иначе с чего бы вам встречать дворян в Любеке? Благородные уже давно не идут служить в церковь, вера стала уделом простолюдинов, бедняков! Но каждый из этих графенышей, герцогов и баронов сегодня увидел вас, ставящим печать на их документы. Вы хотите влиять на них, не спорьте!

— Большинство едут в Любек грабить и убивать! Там живут люди. Если хоть кто-то одумается, если я хоть кого-то смогу переубедить!..

— Почему они должны слушать вас? Сотни лет им не было до церкви никакого дела! — Оборвал я его. — Хотите, я дам вам причину с вами считаться?

— Ради этого я должен помогать заговорщикам?!..

— Помогать людям, когда заговор выплеснется на улицы. — Искренне произнес я. — Сохраните людей. Подготовьте стерильные бинты и противоожоговое. Будете оказывать первую помощь, давать еду и кров обездоленным. Аристократы считают свою власть от бога. Ваша власть будет от людей, с вами придется считаться. И тогда многие невозможные идеи, возможно, станут реальностью без взрывов и похищения министров. Будет ли это помощью заговорщикам?

— Послушайте... — Поднял он руки.

— Я спасаю вашу страну вашими руками от ваших патриотов. Чего вы еще желаете?!

— Чтобы вы не давали им деньги!

— Тогда даст кто-то другой. — пожал я плечами. — Рано или поздно. Когда идеи созрели, от них никуда не деться.

— Вы не боитесь о том, что об этом узнают? О вашей роли и ваших деньгах?

— Я надеюсь на тайну исповеди.

— Ваши сообщники... Те люди, которые дали вам деньги, вряд ли станут запираться. Пытки разговорят кого угодно.

— Я в Любеке, отец Ансель. Солдат войска-победителя неподсуден в делах своих.

— Надеюсь, Ганза вас не наймет... А ежели такое случится. — Тяжело сглотнул церковник. — Буду молить о победе ДеЛара.

Я крутнул черненный гербовой перстень, чтобы герб ДеЛара стал виден.

— Благодарю.

Отец Ансель дернулся, будто увидев ядовитую змею. Но тут же успокоился.

— Вас убьют вместе с ним.

— Пока не убили. — Пожал я плечами и снял перстень, принявшись отскабливать маскирующий слой.

— Это до поры. — Затараторил мужчина. — 'Виртуоз' уже найден. Это Жан де Вильен из Льежа, бастард рода Валуа.

Я же аккуратно освободил от краски витиеватые гравировки кланов, признающих за мной власть над Силой и демонстративно вернул перстень себе на руку.

— Теперь им нужны два 'Виртуоза'. — Улыбнулся я побледневшему Анселю и встал с кресла.

— Постойте! — Донесся в спину ослабевший голос. — Бумаги... Я обязан вас спросить!

— Да?

— Подождите. Тут, в анкете, — пальцы неловко пытались разлепить два листочка. — Пункт. Надо заполнить. Кого уведомить, и кто будет выгодоприобретателем в случае вашей смерти? — Сосредоточился он и прочитал текст с бумаги.

Я задумался на мгновение.

— Клан Ли. Провинция Ли, Поднебесная.

— Это ваши союзники?

— Враги.

— Но как же... И вы завещаете им все? — Не понимал церковник.

— Что будет у меня, если я умру? — Задумчиво произнес я в ответ. — Вся ненависть европейских монархов.

— Вы даже в смерти страшны.

Отвечать ему я не стал, выбрался обратно в душный вагон с ожидающими и под их недовольными взглядами вернулся к себе обратно.

Вскоре поезд вновь двинулся, на этот раз не снижая скорости до самого центрального городского вокзала — отчего-то целого и невредимого.

Впрочем, дед знает мою любовь к железным дорогам...

Через перрон пришлось проталкиваться — всюду ютились целые семьи, сидевшие на баулах с вещами, и с жадной надеждой глядящие на прибывший поезд. Будто бы он прибыл за ними. Будто бы в мире Силы есть жалость и понимание к тем, кто уповает на благородство господ.

Позади пыхтел де Клари, нагрузивший на себя мои сумки, но жаловаться отказывался. Разве что в глазах стояло возмущение: 'там что, золото у вас?!'.

— Какие будут поручения? — Дождавшись от меня легкой заминки, сгрузил он мою поклажу на бетон.

— Нужен транспорт. И надо найти гостиницу, из приличных.

— Номер люкс?

— Нет, нужна именно гостиница. Лучше целиком, в крайнем случае несколько этажей.

— Мы кого-то ожидаем? — Заинтересовался шевалье.

— Да. Людей, которые прилетят на самолетах.

Глава 2

Наш поезд устали ждать. Трое суток на вокзале — слишком холодно даже для журналистов, падких на сенсации. Я уж думал, перехватят прямо на выходе из состава. Но пресса, впрочем, спешно наверстывала упущенное, разворачивая технику вокруг десятка белых телевизионных фургонов на площади перед вокзалом: судя по логотипам на борту, были представлены все крупнейшие европейские информагентства, телеканал Ганзы и микроавтобусы телеканалов рангом ниже. Протягивались кабели к прожекторам через лужи после недавнего дождя, басовито тарахтели двигатели, которые никто не собирался глушить — сказывались проблемы с электричеством: город был обесточен, и бензиновые генераторы становились чуть ли не единственным источником энергии.

Господа прибывшие — из числа тех, кто добрался до вокзала — смотрели на эту суету с благосклонным терпением и расходиться не торопились. Наоборот, пара-тройка высокородных господ, окруженных свитой, уже активно надиктовывали интервью симпатичным журналисткам, а те млели и снизу вверх заглядывали им в глаза. Мир желал знать своих героев — и спутники связи готовились передать картинку из карантинного города миллионам телезрителей, с нетерпением ждущих эфира в теплых и защищенных от непогоды домах.

Миру не хватало сдержанного насилия. Бойцовского раунда. Цивилизация означает безопасность, но чем выше стены, тем маняще стоять у обрыва: сложно винить людей за бешеный интерес к Любеку — он сочетал в себе ту самую бездну насилия и упорядоченность правил. Осталось узнать, кто будет представлять в этом бою добро — потому что ДеЛара не обеспечил рекламный бюджет и был признан злом. Стандартная ошибка злодеев.

Позади чиркнула спичка. Затушив огонь, мой телохранитель принялся дымить сигаретой, третьей по счету. Я покосился назад, и тот немедленно отвел взгляд в сторону — от кольца на моей руке, которое теперь пребывало без маскировки.

— Оставьте, шевалье. Вы — не мышь, которая попалась на приманку. Найдите мне машину и проваливайте на все четыре стороны.

— Мы — де Клари. У нас есть честь. — Откашлялся шевалье горьким дымом.

— Вас ввели в заблуждение.

— Насчет моей чести? Вот уж вряд ли, — буркнул мой телохранитель.

— Вы нанимались к мастеровому. — Обратил я внимание на важный момент сделки.

— А нанялся к... вам, — кое-как сдержал он эмоции.

— Раз нанялись и не передумаете, будьте добры излучать уверенность. — Приказал я ему, поймал взгляд молодой блондинки с бейджиком журналиста поверх серого плаща, и коротко кивнул. — Нам предстоит общение с прессой.

Шевалье закашлялся еще сильнее и в сердцах затушил сигарету. Потом и вовсе обратил ее в пепел усилием воли, вызвав невольный интерес людей с площади — всплеск силы они ощутили. Впрочем, ничего опасного для себя не увидели, а тут еще городские представители пожелали откусить часть телевизионного эфира на себя, отвлекая общее внимание.

— ... мы ожидаем помощь от гостей города. — Уверенным голосом вещал невысокий толстоватый господин на три выставленные вокруг него камеры.

В черной шляпе и пальто, с вышитым гербом Любека на нагрудном кармане, он выглядел слегка помято — впрочем, грязная обувь и низ брюк, выдававшие поспешность его прибытия и бег через заставленную машинами площадь, не попадали в кадр.

— Как вы объясните грабежи мирного населения? — Раздался бойкий девичий голос из-за спин коллег.

— Мерзавцев ищут.

— Как вы объясните грабежи мирного населения полицией? — Бесцеремонно хлестнули его болезненным уточнением.

— Не путайте грабеж и следственные мероприятия! Идут обыски! В том числе, причастных к грабежам! Разумеется, найденное награбленное изымается. — Занервничал представитель города, принявшись целенаправленно выглядывать в толпе источник неудобных вопросов.

— У нас есть сведения, что город требует деньги за защиту от грабежей. — Последовало замечание под вспышку фотоаппарата.

— Это добровольная помощь городу. — Отмахнулся тот, отмаргиваясь и отводя взгляд.

— За плату сеньоры Ганзы размещают свой герб на дома. Эти дома бандиты не трогают.

— Коллеги! Вполне понятно, почему негодяи опасаются трогать предприятия и дома под славным гербом Ганзы! Но Любек — свободный город! Просьба о получении защитного герба — дело сугубо добровольное! Запросов много, и все они будут исполнены. Приоритет отдается добровольным спонсорам города, не более того.

— Полиция не помогает предприятиям без герба! Пожарные и скорая бездействуют!

— Полиция перегружена! Спешу заметить, что уже сегодня ситуация кардинально изменится! Я уполномочен заявить о разделе зон ответственности Любека между сеньорами Ганзы! Для обеспечения безопасности северо-запад города, от Кай-Пларин до Лебаца берет под свою руку сеньор Висмара Филипп Брандин. Север города по побережью до Хефена теперь под пристальным вниманием сеньора Любека Георга Ходенберга. Северо-восток, от Трафемюнде и по побережьям Траве, отдан заботам сеньора Бремена Йорга Латтнера. Восток города, до кольцевой трассы, теперь неусыпно патрулируется людьми Алистера Круппа, сеньора Гамбурга. Сеньор Кельна, Конрад Аденауэр, озарит своей милостью юго-запад и юго-восток города, до Кленпау. Гостей города просим мудро решить, где их помощь будет особенно необходима, и сделать свой выбор! — Картинным жестом распростёр он руку в правую сторону, где не особенно ловко и синхронно подняли пять вымпелов с гербами означенных господ. — После выбора гостям будет предложено место в войске сеньора против ДеЛара и необходимые полномочия для совершения правосудия в интересах Ганзы.

— Так это правда, что Ганза не будет выставлять единое войско?

— Я не уполномочен обсуждать этот вопрос. Наша задача: восстановить закон и порядок в городе. Замечу от себя, что достаточно всего одного человека великого благородства и чести, чтобы уничтожить этого упыря!

— Разве ДеЛара лично ограбил и сжег прошлой ночью три десятка корпоративных хранилищ и два коммерческих банка? — Хмыкнули в ответ с изрядным сомнением.

— Безумие этого человека заразительно! Беззаконие, порождённое его приходом, заставляет врагов общества снять маски и выйти на кровавый промысел! Мы столкнулись с невероятной жестокостью и разрушениями последователей гнусного мерзавца ДеЛара! Вам бы славить новых защитников Любека, — щедрым жестом показал он на прибывших гостей. — А не раздувать нелепые слухи! Сегодня мы обязаны в едином порыве встать на защиту цивилизованного мира перед безумием сбежавшего преступника!.. Юноша, уберите руки! — Это сказал он мне лично, пытаясь резким движением убрать мою ладонь со своего левого плеча.

— Вы отдаете себе отчет в том, что посмели оскорбить благородного? — Сухим тоном уточнил я у него.

— По какому праву вы тут задаете вопросы? Немедленно уберите руки! Стража!..

— По праву родича.

Сила охотно коснулась перстня — и луч солнца ярчайшим сиянием заставил сверкать перстень самородным золотом. И только прожилки признающих гербовых знаков чернели узорами на его гранях.

Повинуясь воле, яркая вспышка света исчезла, оставшись только солнечными зайчиками в глазах замерших людей. Вокруг был тот же день, что секундами раньше — только более серый, подавленный и безмолвный.

Позади гудели поднятые защитные сферы — свита благородных отработала на рефлексах, но нападать никто не решился. Еще и оттого, что нападение было бы чистым самоубийством — нарушение традиций поединка, до назначенного времени и оговоренных условий.

— Я был... — Сглотнул городской глава ставшую вязкой слюну. — Излишне взволнован... И наговорил лишнего. Прощения просим.

— Ваша светлость! Сеньор ДеЛара! Всего несколько вопросов!.. — Взорвались эмоциями журналисты.

— Я прибыл, чтобы помочь деду вершить кровную месть за убитую супругу и нерожденного сына. — Подняв руку, произнес я в краткий миг тишины, тут же оглушенный уточняющими вопросами и репликами.

Впрочем, злости и ненависти в журналистах пока было меньше, чем профессионализма. Можно было и поговорить.

— Да, Ганза виновна. Нет, смерть Дитриха ван Цоллерна, сеньора Дортмунда, не способна искупить вину. И да, теперь Ганзе одного виртуоза недостаточно, — терпеливо повторял я за журналистами очевидное. — Кто за моим плечом? Мой телохранитель.

Толпа вокруг на секунду замерла, а потом с огромной опаской посмотрела на телохранителя виртуоза.

Шевалье Де Клари догадался сделать загадочное выражение лица и спрятать дрожащие руки в карманы пальто. Бледность кожи добавляла ему таинственности, а расширенные зрачки — инфернального вида.

Тут же коллективно из перешептываний родилась и окрепла тревожная мысль, что Ганзе теперь нужно три виртуоза — а они, по слухам, одного-то еле наняли!..

— На сегодня достаточно. — Щелкнул я пальцами и обернулся на внимательно разглядывающих меня благородных господ.

И постарался запомнить лица до того, как они спешно отбыли по очень важным делам. Расставленные специально для них флаги Ганзы были проигнорированы.

Заодно решил проблему с транспортом — нашел еще раз взглядом ту девчонку-журналистку и показал глазами на тв-фургоны. В ответ с энтузиазмом закивали головой, и через пару минут под завистливыми взглядами коллег машина с нами уже отъезжала с площади. В жертву скорости были принесены оставленная на площади техника и часть персонала. Доберутся как-нибудь сами — такие деньги уплачены, можно и вовсе бросить все оборудование.

Фургон принадлежал мелкой тв-компании, продающей материалы крупным медиа-холдингам — ну или всем тем, кто готов заплатить. Сегодня платил я — за вопросы, репортаж и за то, чтобы его увидели. Деньги получились немалые. Впрочем, деньги — это единственный аргумент, чтобы руководство телеканалов пошло на нарушение всяких там редакционных политик и интересов рекламодателей в угоду интересам акционеров и собственного кошелька. Но альтернативная точка зрения на конфликт того стоила.

— Рауль, можете не искать машину, — обратился я к молчаливому спутнику минуты через три после отбытия.

Тот встрепенулся, оглянулся на стены с выключенными мониторами и полку с техникой, поерзал на своем кресле в углу и принялся нервно крутить перстень с рубином на своем пальце.

Лаура — так звали нанятого мной специалиста по пиару и связям с общественностью — принялась молча поправлять макияж перед небольшим зеркальцем.

— А что, интервью не будет? — С сомнением уточнил Рауль еще через десяток минут тишины.

— А надо? — Вопросительно уточнила у меня Лаура.

— Если мой телохранитель хочет, — пожал я плечами. — Спросите его про кончики пальцев и ногти. Шевалье курит — а рукава пальто не прокурены. Одежда — совсем новая. Благородный, а одежда из магазина

— Не хочу. — Запоздало ответил шевалье, спрятав ладони за колени.

— Как полагаете, я совершил ошибку, наняв его в поезде?

— Очень интересно, — отложила та косметику и с интересом присмотрелась к моему спутнику. — Как его зовут?

— Меня зовут Шевалье де Клари. — Приосанился Рауль. — И пусть я из обедневшей семьи, но открыто говорю свое имя! В отличие от некоторых мастеровых.

— Шевалье Де Клари, граф де Марет, — представил я его еще раз.

— Тот де Марет, что бежал из Бастилии на прошлой неделе? — Наполнились удивлением глаза девушки, а потом и ненасытной жадностью профессионального любопытства.

— Вы представляете, де Марет, — обратился я буднично к напряженно замершему Раулю. — Какая бойня была бы в поезде, если бы я представлялся полным именем, не доехав до Любека? Точно такая же, если бы полным именем представлялись вы.

— Этой девушке можно верить? — Стрельнул он взглядом на Лауру.

— Нет, но убивать ее нельзя. Это же пресса, граф. Тем более, девушка. Наша задача — дарить им дорогие подарки и попытаться удержать ветреную любовь. — Улыбнулся я журналистке. — Нет причин для беспокойства, леди.

— Вы обязательно должны рассказать мне, как сбежали из Бастилии! — Выдохнула Лаура, глядя на графа. Откуда-то в ее руках появился острый карандаш и перекидной блокнот.

— Без комментариев, — проскрежетал Рауль зубами и отвернулся к глухому выходу из фургона.

— Граф восемь лет не общался с прессой, — извиняющимся тоном произнес я. — Его можно простить.

— Его присутствие повредит вашей репутации, — сделала девушка замечание, закусив кончик ластика на карандаше. — Думаю, вы все-таки ошиблись, когда его наняли.

— Не хотелось его убивать, — повинился я. — Граф обладает деятельной натурой и обострённым чувством справедливости.

— Извольте не обсуждать меня в моем присутствии!

— К тому же, репутации графа безусловно будет полезно нахождение рядом со мной. — Добавил я.

— Рядом с внуком палача? — Сверкал глазами Рауль. — Да все грехи, убийства, грабежи и горе этого города ныне на вас и вашем деде!

— Больше не будет убийств и грабежей, — отклонился я на свое кресло и прикрыл глаза. — А об имидже позаботится Лаура.

— Интересно, как вы собрались этого достичь, — шевалье недовольно фыркнул.

— Я приехал в этот город.

— И это все? Вы считаете себя настолько влиятельным, что вся нечисть Любека попрячется по углам только от вашего присутствия?

В ответ я промолчал и постарался погрузиться в легкую дрему. Грузовик то набирал скорость, то подолгу стоял — без работающих светофоров город превратился в сплошную пробку.

Часть предприятий продолжала работу — автономные генераторы давали свет, и к ним пытались доехать рабочие. Городские службы продавали воду, а к заправкам выстраивались огромные очереди из машин — и через все это требовалось пробраться в центр. Как сказала Лаура, самые дорогие гостиницы стояли покинутыми — туристы и гости столицы перебирались на окраину, экономя деньги. Тем более, что в центре без электричества позакрывались кафе, а в пансионатах вне города готовили на открытом огне.

— Ваша светлость, — заворковала Лаура вновь. — Пока вы рядом с моим нанимателем, и ему интересна ваша репутация, мне следует знать, как вы покинули Бастилию. Для чего. Какие цели ставите для себя в Любеке. Это необходимо для проработки легенды и работы с аудиторией.

— А вы спросите у вашего нанимателя. — Холодно ответили ей. — Зачем. Для чего.

— Меня интересуют реальные обстоятельства дела! Зритель не поверит нам, если исходные данные не будут совпадать с реальностью!

— Нет, милая Лаура. Вы меня не совсем поняли. — Продолжил шевалье де Клари, граф де Марет. — Господин ДеЛара гораздо лучше меня знает, как он штурмовал Бастилию. Так спросите же вашего нанимателя, для чего он это сделал и какие цели ставил, когда дал моим друзьям вызволить меня. Потому что я приехал в Любек вслед за ним, чтобы узнать у него ровно то же самое.


* * *

Тишина отгремевшего скандала царила в стенах загородного имения князей Ильменских. Словно рассветным утром, еле слышно шумел ветер между ветвей за окном. Ходили на цыпочках слуги, с опаской выглядывая за поворот, и даже кот Рокфор, изрядный домашний баловень, притаился от греха за портьерой, нервными движениями хвоста выбивая из нее пыль. И чем ближе к спальной комнате молодого княжича — тем больше было той тишины.

Высокий юноша в застегнутом до ворота пальто стоял перед высоким, от пола до потолка, зеркалом. Нескладный, бледный, с тонкими пальцами пианиста — ранимый и хрупкий романтик с не расчёсанными вихрами на голове. Только раскрасневшиеся щеки выдавали в нем участника недавнего семейного скандала. Но кулаки уже не были упрямо сжаты, а глаза смотрели в сторону и вниз, не желая смотреть перед собой. Потому что в отражении были не только он: но еще мама, статная, волевая женщина в длинном платье из синего шелка и княжеской тиарой, украшавшей высокую прическу. Был там и отец — покладистый и мягкий добряк в сюртуке-тройке, скромно подпиравший стену возле открытой входной двери.

— Ты не давал клятв, — нашептывала юноше мама, убирая одной ей видимые ворсинки с плеч и рукавов. — Не будь маленьким мальчиком. Да, это я распорядилась сжечь твой мундир. Эти твои игры в войнушку...

Заметив укоризненный взгляд супруга в зеркале, женщина вздохнула и отвела глаза. Решение, на эмоциях принятое на приеме в Ливадийском дворце, уже не казалось правильным. Более того, оно аукалось большими репутационными потерями: семьи, на свою голову выхлопотавшие для детей место в полку князя Давыдова, ныне смотрелись белыми воронами. Все готовились грабить князей Юсуповых, покусившихся на святое — на жизнь князя Трубецкого, миротворца и посредника, а семьи новоиспеченных вольноопределяющихся лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка этого делать не могли. Никак не могли грабить родичей своего командира — тем самым противопоставляя себя обществу...

— Я виновата, — покаялась княгиня. — Столько денег потратили. Политическая целесообразность... Я верила, что это пойдет нам на пользу. Политика — не самая надежная вещь, увы. Казалось, еще вчера клан в фаворе у императора, а сегодня заперт в крепости и ждет штурма... Но мы все исправим.

— Да, мама, вы правы. — Глухо произнес сын.

— Гришенька, ты у меня всегда был большим умницей, — добившись нужного ответа, с довольством произнесла дама, отступая на шаг и разглядывая первенца. — Отдохни пару дней. Я скажу ректору.

— Тогда можно, я возьму самолет? — С осторожной надеждой поднял юноша взгляд. — Позову друзей и княжну Лидию, — чуть смутился он на девичьем имени.

— Дорогой? — Обернулась княжна.

А тот охотно кивнул.

— Люблю тебя, — вспыхнув радостью, сын поцеловал маму в щеку, обнял отца и поспешил из дворца.

— Дурная затея. — Выждав паузу, пощелкала княгиня пальцами в перстнях. — Все это гусарство вместе с пошивом мундира... Правильно я его сожгла... И барабан надо выкинуть. Мария Андреевна! — Властным голосом произнесла она.

— Слушаю, госпожа, — Спешно вошла в комнату служанка.

— Где полковой барабан Григория?

— Княжич с утра изволили взять с собой в машину, — замерла та в легком поклоне.

— Вот как... — Глядя расфокусированным взглядом и по привычке уже размышляя над иными вопросами, княгиня замерла на пару секунд, осознавая сказанное.

— Дорогой. — Моментально встревожилась она. — Дорогой!

Мужчина отошел от стены и вопросительно воззрился на любимую.

— Немедленно вели остановить самолет. — Приказным тоном распорядилась супруга. — Эти его друзья!..

— Однополчане. — Мягко поправил ее супруг.

— Такие же мальчишки, как он! — Пригвоздила та. — Явно спровоцировали Гришеньку на авантюру! Подумать только, сбежать из дома на войну! — Заметалась княгиня по комнате, заламывая руки. — А я, я о чем думала!.. Еще эта его Лидия!.. Любимый, чего вы медлите?!

— Нет. — Мягко лег ответ: словно стальной боек в паз, лязгнув напоследок тишиной.

А из плавных линий лица дородного семьянина, вечного подкаблучника и добряка, вдруг проступили жесткие черты Князя.

— Дорогой? — С тревогой уточнила леди.

— Нет. — Повторил он во второй раз.

— Останови его, заклинаю! — Появились в приказных нотах оттенки просьбы. — Останови... — А взглянув в глаза его, просьба сменилась отчаянием.

— Нет.

— Но его же убьют... Он же ребенок!

— Дети, надевшие мундир, перестают быть детьми.

— Какой мундир! Нет, нет никакого мундира! С пеплом ушел, с ветром!!!

— Я отдал ему свой. Самый первый. Он ждет его в самолете.

— Григорий не перестает быть твоим сыном. — Трепетал женский голос, готовый сорваться на плач. — Какой судьбы ты ему желаешь?!

— Славы и долгой жизни!

— А если...

— А КОГДА он вернется, — надавил мужчина, с яростью в глазах отметая другие варианты. — Буду гордиться им еще сильнее.

— Тогда... Тогда я сама запрещу подниматься самолету в воздух! — И ноты упрямства выкристаллизовались в бешенство черных, без радужки и зрачков, глаз.

— Тогда они полетят на чужом самолете. Все остальные. Ты этого хочешь? — Стоял напротив князь на истлевшем паркете, среди стен, покрытых черной плесенью, перед зеркалом, бурлившим вязкой серой хмарью.

Верная служанка, Мария Андреевна, глухо лязгнула об пол ржавым клинком, неестественно оттянувшим тонкую бледную руку.

Жалобно заорал кот Рокфор.

— Это политика, которой займусь я, — пророкотало в ответ внутри князя, одежды которого обратились в полуистлевший, весь в заплатах, доспех с зерцалом, а глаза загорелись тускло-белым под перекрестьем высокого, измятого от ударов шлема.

И рука в ветхой латной перчатке, протянутая вперед, нежно притронулась к щеке княгини.

Сталь мягко приобняли женской рукой и прижались к закованной ладони с искренней любовью.

— Правь, князь мой.


* * *

За стеклами панорамного окна беззвучными волнами перекатывался ветер в кронах зеленого леса. Близкий к штормовому, он ломал слабые ветви и пригибал к земле сильные, закручивал смерчем оборванную листву и раскидывал ее на многие сотни метров.

Крупный мужчина, стоящий подле окна в одиночестве исполинского зала, повел плечами назад и сильнее сжал сцепленные за спиной руки. Лицо его не отражало никаких эмоций, и только в глазах, обращенных к шторму, виделась кипевшая внутри ярость, созвучная непогоде.

Царапнули по золотому шитью кафтана звенья цепи ганзейского пояса, чуть оттянутого вперед круглым медальоном — массивным, тяжелым, собранным и скованным из сотен зачарованных пластин. Не та декоративная пустышка, которую носят другие золотые пояса Ганзы — а полновесный артефакт-на-крови. Полтысячи лет назад Георг Ходенберг, сеньор Любека, мог себе его позволить — во времена, когда государства еще были, как дети: жестокими и легковерными. Как же проще было жить, пока эти дети не выросли и не начали сомневаться в правилах! Словно непокорные подростки, они бежали из-под отеческой руки Ганзы, столбили за собой территории и пытались жить по своим законам — но всякий раз это заканчивалось плохо.

Тонкие губы на резко очерченном лице мужичины изогнулись в легкой улыбке. Непослушных наказывали. Границы стран Европы меняли очертания, а слово Ганзы вновь заставляло трепетать и подчиняться королей и герцогов.

Так когда же, в какой миг, они упустили момент, и еще вчерашние дети стали с насмешкой и жалостью смотреть на Ганзу, как на беспомощных и дряхлых стариков? Ветер за окном взвыл так сильно, что засвистел воздух в щелях оконной рамы.

'Это все последнее столетие', — ответил себе сеньор Любека. — 'Эти братья Райт с самолетом, Попов с радио, конвейеры и промышленная революция. Не просчитали'.

Не упустили — нет. Ганза внимательно отслеживала все технические наработки, которые сулили прибыль. Им казалось достаточным скупить долю во всех перспективных наработках — Ганза придумала акционерные общества, паи и заразила ими весь мир. Небольшие доли — всего по десять-двадцать процентов — не тревожили владельцев до поры, а щедрое финансирование позволяло патентовать изобретения по всему миру. Четверть всей экономики мира работала на Ганзу, сама того не понимая.

Но потом эти наглые правители посмели присвоить себе связь и полеты, радиочастоты и космос, а крупнейшие компании забрали по праву сильного, возведя номинальных владельцев в титул графов под собственным сеньоратом. Мертвецы — вот кто они, сказал бы Георг парой веков раньше, распоряжаясь отправить карателей, чтобы те изменили порядок наследования в семье зарвавшихся царьков. Но теперь это было невозможно.

Все, что Ганза финансировала и развивала, теперь служило источником власти и денег независимых государств. Нагло отнятое было названо 'привилегией императоров', и хранить ее поклялись все династии мира. Воевать против всего мира, связанного радиостанциями и скоростными кораблями, вооруженного новейшей техникой и объединенного общим интересом, Ганза больше не могла.

Ганза все еще получала свои десять-двадцать процентов от акций, могла влиять на какие-то решения, легко подкупала и запугивала, устраивала махинации и интриги. Но все Золотые пояса отдавали себе отчет, что так выглядит медленное — еще на долгие столетия, но увядание. Никто не обманывался огромными деньгами, которые можно было вечно копить в подвалах. И абсолютно все точно знали, что деньги — это фантом, пустышка, ловушка для простаков. На деньги, после определенной границы, ничего нельзя купить.

Сколь многих, внезапно разбогатевших, он видел в момент пересечения этой грани? Владельцы яхт, особняков, футбольных клубов, остров и красивых женщин, они не понимали, почему им не продают заводы и технологии. И никогда не продадут на эти их бумажки, годные только для яхт и футбольных клубов... И такая же судьба ждала Ганзу — пока еще владельца многих технологий и секретов, артефактов и золота, за которые, в отличии от резанной бумаги, уже можно было купить все.

Но долго ли такое продлится? Если ничего не делать — ответ очевиден.

Сеньор Ходенберг прикрыл глаза, и ветер за окном унялся.

— Людвиг, — произнес он, не оборачиваясь.

И за спиной раздались поспешные шаги личного порученца — отличного, исполнительного, награжденного бессмертием за верную службу. Династий слуг сеньор Любека не признавал — хоть один в поколении, да окажется с изъяном.

— Монсеньор, — Шорох одежд выдал поклон, а уверенный голос выдал необходимую информацию. — Данные давления и температур без изменений на всех континентах. Среднегодовая норма.

Умение предсказывать желания сеньора было профессиональной чертой Людвига. Впрочем, в этом случае много кто догадался, что сеньору интересно — он спрашивал об этих данных трижды в день. И всякий раз из этих трех слабо справлялся с раздражением — скоротечным, но крайне болезненным.

— Где мой Армагеддон? — Сухо спросил Георг Ходенберг у неба за окном, сплошь покрытого снесенными с верхушек деревьев листьями.

— Контрольное время еще не исчерпано, монсеньор. Механизм определенно точно не активируется одномоментно. Кроме того, Борецкие могли соврать насчет ровно двадцати лет... Чтобы все расслабились, монсеньор.

— Не могли. Среди Борецких был наш человек, — приоткрыл он слуге завесу тайны. — Должно быть ровно двадцать лет.

— Контрольное время еще не исчерпано, — упрямо повторил Людвиг.

Сеньору Любека нужен был Армагеддон. Всей Ганзе он был просто необходим — Армагеддон, после которого Ганза займется продажей своего главного товара, изменять которому в угоду технологиям и прогрессу было настоящей глупостью.

Ганза вновь станет торговать спокойствием — в мире, объятом огнем и войной. А для того, чтобы спокойствие снова стало востребованным продуктом, необходимо поджечь мир. И в огне адского пламени конца света подойти на лодке к берегам этих чванливых королей и императоров, протянуть им руку спасения. И когда терпящие бедствие в первую очередь закинут на борт ценные вещи, оттолкнуться от берега и идти дальше.

Никто не удивится тому, что золотые пояса уцелели — все знают, что Ганза стережется безумного Палача, обитающего в Биене, и заперлась в зачарованных дворцах. Совпадение, всего лишь. А виноваты будут русские — мертвый клан Борецких, отомстивший всему миру за собственную гибель, как полагается по этим их аристократическим традициям. Уцелевших же аристократов можно будет привычно стравить, возвышаясь над миром... Казалось, такой отличный план, созданный и успешно исполненный.

Так почему же за границей леса — молодого, ему всего двадцать пять лет — стоит декорация этого плана, Палач ДеЛара, который сжег этот лес двадцать пять лет назад?!

Охрана заупрямилась и побоялась за собственные жизни — мерзавцы! Пришлось потратить немало сил, чтобы свести Аденауэра с гордым и амбициозным бастардом рода Валуа. Воспитанный вместе с братьями, жадный до громкой победы, Жан де Вильен из Льежа, впрочем, тоже не интересовался деньгами — и вновь несколько секретов и артефактов Ганзы обрели нового владельца...

Именно бастарду Валуа уготовано умереть под огнем Палача ДеЛара. И когда он умрет, его отцу ничего не останется, как прислать настоящего бойца для отомщения за свою кровь. Так или иначе, одной проблемой меньше.

Сеньора Кельна, Конрада Аденауэра, было не жалко — он, из оставшихся пяти золотых поясов, был самым молодым, и его легко списали коллективным решением. Отдали глупцу на разграбление весь юг города — пусть пару дней будет счастлив.

Тем более, что Ганза изрядно потратилась — когда стало понятно, что Механизм Борецких запаздывает, было решено спровоцировать мировую войну. Но вместо этого, за то море потраченного золота, получился какой-то пшик со сгоревшим Кремлем... А ведь за регион Восточной Европы отвечал именно Сеньор Кельна — ему и расплачиваться за отрицательный баланс. Ссуды, которые сейчас запрашивались из Российской Империи для войны с Юсуповыми, никак не покроют эти затраты — тем более, для того чтобы их дать, требовалось разблокировать город. Целая гражданская война задерживалась из-за ДеЛара!

'Настоящий психопат', — недовольно пожевал Ходенберг губами. — 'Впрочем, такой и был нужен'.

Всего одна женщина, и столько ущерба... Напрасного ущерба — ведь Армагеддона нет. Впрочем, контрольные сроки все еще не вышли...

— Монсеньор, директорат Ганзы запрашивает видеоконференцию на четырнадцать часов. Тема: увеличение финансирования для найма второго виртуоза. Дело в том, что утренним поездом прибыл второй ДеЛара. Молодой, но с перстнем ранга Силы. Войско ДеЛара увеличилось в два раза, и второй виртуоз ДеЛара изволит принять участие в битве...

— Досье готово? — Повернулся к нему Ходенберг, но не обнаружил в руках слуги папки с бумагами.

Электронике он не доверял абсолютно — только бумага, хорошо зачарованная и защищенная от просмотра чужим взглядом. Да и было откровенно приятно держать всю человеческую жизнь в своих руках — от первых шагов и детских страхов до последних секунд жизни.

— Разумеется, монсеньор, досье ожидает вас в вишневой комнате.

— Мог бы и принести. — Прислушался сеньор Любека к внутреннему чувству времени и понял, что до видеоконференции осталось двадцать две минуты и сорок секунд. — Я проглядел бы на ходу.

— Там шесть томов, монсеньор. И продолжают допечатывать седьмой, последний.

— Ты говорил — молодой. — Заметил Ходенберг.

— Молодой, но сложный, — уклонился тот от прямого взгляда.

А потом слуга замер, словно к чему-то прислушиваясь.

— Монсеньор, аэропорт докладывает о прибытии борта из России. Изволили сойти принцесса Рюриковичей Елизавета с молодым сопровождающим. Принцессу прочат в невесты нашему молодому ДеЛара, но информация не подтверждена.

— Это какой том досье? — Поморщился Георг.

— Пятый, монсеньор. Кроме того, наши информаторы сообщают, что они выгрузили из самолета гроб...

— Кто-то из высших? — Быстро переспросил золотой пояс.

— Боюсь, что хуже, — облизал губы Людвиг. — Там князь Давыдов.

Неприятное ощущение коснулось затылка ганзейца, а там пришли образы из памяти — и ладони сжались в кулаки.

— Еще, монсеньор, — затараторил слуга, чуть прикрыв глаза. — Докладывают о множестве самолетов, которые уведомили о скорой посадке! Они все из России! Но есть хорошие новости, это молодежь! Представляются не титулами, а солдатами полка Давыдова. — Людвиг вопросительно посмотрел на господина.

Происходящее было вне его разумения.

— Так. — Закрыл глаза сеньор Любека. — Дети прилетели. Это хорошо. Вот что, Людвиг. Свяжись с директоратом, пусть включают в повестку вербовку молодых и храбрых аристократов из виднейших европейских семейств на нашу войну. Обоснование: в Любеке творится разбой и насилие, мародеры-одаренные не дают простым гражданам жизни. И только отважные и отчаянные храбрецы могут им помешать... У нас должен быть компромат на лидеров мнений в их среде, пусть тащат сюда это восторженное благородное мясо. Вели отделу промывания мозгов набросать мотивационные текстовки и посчитать бюджеты, я согласую с директоратом.

— Но там грабят наши люди, они за это платят... — Осмелился заметить слуга.

— Людвиг. — Немигающим взглядом уставился на него Ходенберг. — Мы не можем позволить, чтобы чужаки наводили порядок на нашей земле. Им будут сочувствовать. А должны ненавидеть.

— Немедленно исполняю, монсеньор! — Покаянно поклонившись, умчался тот.

Сеньор Любека вернулся к окну и занял прежнюю выжидательную позицию. Только на этот раз в глазах его было умиротворение — и спокойный ветерок ласкал обтрепанные и измочаленные деревца, которые обязательно оправятся и расцветут вновь под защитным куполом неприступного дворца. Абсолютно безопасного даже в те скорые времена, когда мир с красной от бешенства пеленой на глазах сойдется в мировой бойне. И начнется она с того, что молодые аристократы Российской Империи и Европы поубивают друг друга.

Война все-таки будет.

Пока простые люди думают, зачем они живут, благородные решают, за что им умереть.

Объединяет их то, что цели им ставят в Любеке.

Глава 3

Фургон дымил закипевшим двигателем, навалившись капотом на столб декоративного забора. Из проема в откатной двери испуганно выглядывала Лаура, не решаясь выходить на улицу. Будто борт фургона, прошитый дробью с близкого расстояния, мог от чего-то уберечь... Вот артефакты, отработавшие при залпе — они спасли наши жизни, а вовсе не тонкий металл. Ей бы рядом с нами стоять — со мной, мрачно оглядывающим четырехэтажный отель, зажатый с боков зданиями-близнецами: обшитыми под бледно-синее дерево, с белоснежными ставнями и острым шпилем над покатой крышей. Или рядом с Раулем, моим телохранителем, аккуратно придерживающим за шиворот главного виновника обстрела — так, что ноги невысокого лысоватого старика в бордовом сюртуке почти не касались бетона пешеходной дорожки. Впрочем, ружье, из которого по нам зарядили дуплетом, валялось тут же, под его ногами — авось других вооруженных безумцев рядом нет.

— Что с ним делать? — Встряхнул Рауль тело так, что тот подавился очередной извинительной речью.

Все становятся крайне вежливыми, когда их берут за шиворот. Но тут, в общем-то, действительно случилось досадное недоразумение: медленно ползущий фургон был принят за один из тех, на которых местные бандиты собирали по этой улице дань. Мы же просто огибали кучи мусора и приглядывались к заколоченным окнам первых этажей: центр города оказался на удивление неухоженным и заброшенным. Над фанерными щитами, прикрывавшими стекло витрин, чуждо смотрелись названия бутиков и ресторанов, входы в офисы банков перегораживали металлические ограждения, скрепленные цепью, а въезды в частные и дорогие жилые кварталы блокировала вооруженная охрана. Наши передвижения никто не ограничивал, вопросов не задавал: на борту фургона был логотип телекомпании. Но, видимо, этот старик либо не смотрел телевизор, либо не знал о существовании такого телеканала. Либо отчаяние от наглости местных крышевателей слегка повредило его голову: местные шантажисты считали, что чем чаще ездить, тем больше будет денег. А денег, судя по лопотанию пойманного стрелка, представившегося хозяином отеля, не было уже совсем. Как и клиентов, готовых их платить.

— Что с ним делать... — Буркнул я. — Оформляться на постой...

— Здесь? — Изумился Рауль и переглянулся с не менее изумленным старичком, подвешенным на руке за шиворот.

— Мы, как ты мог заметить, — сердито указал я на разбитый грузовик. — Уже внесли аванс.

— Ладно... — Вобрал в легкие воздуха Рауль, успокаиваясь. — Пойдем договариваться о цене.

— О, у нас отличное место! — Воспрял мужичок. — Отличный вид на набережную и центр города! В нашем отеле гостевали такие личности, как барон фон Райхенбах с супругой и имперский рыцарь Карл фом унд цу Штайн!

— Главное, чтобы оно пережило шевалье де Клари.

В общем, как это бывает в легендах, вопрос поиска оптимальной гостиницы решился — гостиница попыталась нас убить.

Я задержался и еще раз скептически оглядел строение. Входная группа тоже была заколочена фанерой, щедро изукрашенной синим и зеленым граффити. Справа угадывался въезд в подземную автостоянку — белые ролльставни были погнуты, но устояли. Соседние здания выглядели покинутыми: справа, судя по названию, были бутики одежды и офисы выше второго этажа. Строение слева хранило следы пожара на первом этаже и поспешного тушения — там размещался филиал страховой компании.

— Господин, — окликнул со спины водитель фургона.

Мужчина прижимал сложенный бинт ко лбу — верный признак не пристёгнутого ремня безопасности. Скорость у нас была так себе, но стоило зазвучать выстрелам, как водитель в панике крутанул руль, вдавил педаль газа и впечатался в ближайший забор...

— Наши вещи — в отель. — Положив руки на трость, указал я взглядом на фургон.

— А машина?

— Позже откатите ее в гараж. Лаура, — окликнул я настороженно глядящую журналистку. — Найди краску, желтую и красную.

— А... Где? — Растерянно посмотрела она по сторонам, но потом сориентировалась и быстро зашагала в сторону отеля.

Как будто тут было другое место для поисков...

В отель направился и я, оценивая по пути чисто выметенную дорожку и чуть погнутую вывеску над входной группой: 'Звезда Любека' была отмечена тремя звездами и десятком пулевых следов. Интересно, как у них с поздними завтраками...

Холл почти терялся в скудном освещении с улицы: свет шел по тонкой линии над фанерными щитами, и глаза не сразу привыкли к полумраку. Гостей предсказуемо встречала стойка ресепшена, за которой бодро заседал чуть помятый, но крайне оптимистичный хозяин отеля, о чем-то бурно перелаивающийся с Раулем. Прислушался: оказалось, спорили о ценах. Хозяин соглашался с тем, что несезон, поэтому предлагал двадцать процентов скидки от обычной цены. Рауль в ответ предлагал свернуть ему шею на двадцать процентов нежнее. В общем, обычные деловые переговоры.

Слева от стойки привлекало внимание крупное панно с ключевыми достопримечательностями Любека, под которым предусмотрительно размещались кармашки с буклетами о всем том, что украшало город до прихода в него ДеЛара.

Величественные ворота, шпили, здание городской управы — ныне придется постараться, чтобы разглядеть их в грудах красного кирпича. Впрочем, Греция тоже в руинах — и ничего, туристы катаются. Опять же, климат хороший... И скидку дают уже в тридцать процентов...

Справа, за шкафчиками с почтой, уходила вверх лестница и мертво замер без электричества хромированный лифт. А чуть в стороне от лифта, за витражными распашными дверями, размещалась вывеска кафе.

— Кафе не работает! — Приметил мое движение местный хозяин, выбежал из-за стойки и встал на моем пути. — Воды нет, вы же понимаете. Санитарные нормы!

— А повар? Повар — есть? — Грустно вздохнул я.

Память об утреннем кофе почти исчезла.

— Пятьдесят. Пятьдесят процентов скидки. — Подавленно произнес хозяин отеля, заламывая себе руки.

— И электричества нет. — Поддакнул Рауль, для проверки нажимая кнопку вызова персонала на стойке.

— Так нигде нет! — Всплеснул руками отельер.

— То есть, никакого персонала нет вообще? — Уточнил я на всякий случай.

— Почему? — Возмутились в ответ. — Марта! Марта, извольте выйти к гостям!

Через какое-то время по ступеням тяжко и неторопливо зашагали вниз, а еще через минуту перед нами предстала дородная женщина — ростом на две головы выше хозяина отеля, в бело-коричневом костюме гувернантки, с суровым лошадиным лицом и волосами, собранными в длинную косу. Руки ее были сложены в замок перед животом, оттого можно было разглядеть сбитые от ударов костяшки на кулаках.

— Эти шантажисты выглядят поприличнее вчерашних. — Строго оглядела она нас снизу до головы. — Йохан, неужели вы пали до того, что решили отдать меня этим красавчикам в счет долга?

— Побойтесь бога, Марта! Это наши новые постояльцы!

— Жаль.

— Марта, жена моя, не смейте меня позорить! Немедленно перестилайте постели в номерах... Господа, так сколько вам нужно номеров со шестидесятипроцентной скидкой? — Вновь обратился он к нам.

— Нам нужен весь отель, все номера. — Опередил я Рауля. — Еще вы снова наймете персонал и уберете фанеру с окон.

— Понимаете, времена тяжелые... Окна выбьют, а провожать работников до дома нет никакой возможности... Они и сами не придут.

Низовой персонал вряд ли мог позволить себе съем жилья в центре, а общественный транспорт не работал...

— Пусть живут в отеле. — Предложил я. — И повар. Повар — в первую очередь.

Рауль горячо поддержал киванием головы — еда в вагоне-ресторане, ввиду долгого пути и малого запаса продуктов, выродилась в бутерброды из хлеба с сыром.

— Но вода, электричество, продукты... Холодильники пришлось опустошить. Есть только вино и консервы... — Жалобно уточнил Йохан. — Прекрасные консервы! Замечательное вино! — Тут же собрался он, заметив взгляд Рауля.

— Продукты найдем. Безопасность — обеспечим. — Жестом подозвал я вошедшего водителя с моими сумками в руках. — Где энергоузел?

— А?

— Марта, будьте добры, покажите, где в отель заходят электричество и вода. — Терпеливо повторил я, обращаясь к его супруге.

— Прошу следовать за мной, — изобразила та легкий поклон, указав на неприметную дверку за лестницей.

Йохан недовольно пожевал губами, но препятствовать не стал.

— Рауль, составьте и подпишите договор. — Взвесил я сумки в руках, взял ту, что полегче, и зашагал вслед за дамой.

Требуемое располагалось на заднем подворье отеля — там оказался небольшой сад с летней верандой, укрытой от улицы и соседних подворий высоким плетеным забором. Помещение с трансформатором, окрашенное в бледно-зеленый, примыкало к забору. Вода заходила прямо на кухню, но люк с доступом оказался там же.

Расстегнув первую сумку, я аккуратно выудил оттуда квадратный хромированный кофр двадцать на сорок сантиметров, толщиной тоже в двадцать, с гравировкой герба Шуйских. Замок сработал по отпечатку Силы и дал доступ к трем видам браслетов с массивной стальной пряжкой: украшенных синими, красными и зелеными самоцветами соответственно. Браслет с красным камнем плотно застегнул на силовом кабеле; синий камень через какое-то время мягко запульсировал на трубе в темноте колодца водоснабжения.

— А зеленый? — С тщательно скрываемым любопытством уточнила Марта, пряча от холода ладони в рукавах.

— Есть пострадавшие с оторванными конечностями? — Для порядка уточнил я, укладывая браслет обратно в паз. — Надеюсь, их и не будет. — Застегнул я кофр и вновь уложил внутрь сумки.

Очень, знаете ли, удобный комплект, поставляемый нашей семьей для нужд княжества. Универсальный в условиях боевых действий — а то, что пары десятков таких же нет на складах, за это уже ответил Элим Шуйский.

Обратно мы заходили в ярко освещенный холл гостиницы, уже с порога слыша ликующие возгласы Йохана.

— Сорок процентов скидки! Исключительно из уважения к вам, молодые господа! Ведь в нашем отеле останавливались такие люди, как барон фон Райхенбах с супругой и имперский рыцарь Карл фом унд цу Штайн!

— Свет дали, — повернулся ко мне Рауль. — Неведомо насколько дали, — покосился он на крайне довольного владельца отеля. — Могут выключить в любой момент.

— Разумеется.

Я щелкнул пальцами, и свет действительно выключился. Щелкнул вновь, и светильники над нами снова осветили все мягким желтоватым цветом. И щелкал так, пока взаимосвязь не отразилась пониманием и грустью в глазах хозяина отеля.

— Рауль, вы подписали документы? — Уточнил я, глядя на написанные от руки договора на стойке перед ним.

— Кажется, подписали. — Пододвинул он листочки и ручку к Йохану, и тот, пусть и с недовольной миной, поставил заковыристый вензель под бумагами.

Я заглянул в строчку общей суммы, невольно присвистнул — даже за вычетом ремонта фургона выходило немало, но подтвердил их договоренность своей подписью.

— Оплата переводом вас устроит?

— Так интернета нет, — печально хмыкнул отельер.

— Марта, где узел связи.

Оказалось — и ходить далеко не надо. Коробочка — на этот раз полностью технологическая, привязанная к спутникам и оснащенная мощной антенной — оказалась внутри подсобки. Ну а в телефонной трубке появился длинный сигнал работающей линии.

Заодно были мягко обозначены все последствия паролей на вай-фае: не важно, для постояльцев или персонала.

— Простите, а это что за инициалы? — Улыбка все же прорвалась на лицо хозяина отеля, когда телефон тренькнул сообщением о поступившем переводе, а договор оказался бережно прибран к рукам.

На что Рауль даже с некоторым сочувствием похлопал его по плечу, но так ничего и не ответил.

Я же обратил внимание на Лауру, все это время ожидавшую, пока мы освободимся. Возле ее ног стояли две небольшие баночки с краской и пакетик с кисточками.

— Умеешь рисовать? — Обратился я к журналистке и тут же утвердительно добавил. — Умеешь.

— Я? Нет... — чуть запоздало ответила она.

Что, в общем-то, не помешало ей — под моим чутким руководством — выводить на фасаде здания красный щит и желтую герцогскую корону над ним.

Рядом суетился Йохан, вздыхая над снятой водителем с окон фанерой, и бормотал, что стекла теперь непременно разобьют. Делал он это исключительно для вида, куда больше интересуясь гербом, который появлялся на стене его отеля. Ему уже доходчиво объяснили, что это должно защитить отель от поползновений банд, умеющих в геральдику, и стать причиной печального конца для их менее грамотных коллег — так что к художествам Лауры он относился с огромным энтузиазмом, явно чувствуя себя самым счастливым человеком на земле. Все его проблемы в одночасье перестали существовать: отель был полностью занят, вода вновь текла из крана, свет и связь работали. Одним словом, 'Звезда Любека' с гарантией являлись самым успешным и лучшим отелем в городе! То, что герб вырисовывался прямо на его глазах, добавляло интриги и интереса. Ну а момент узнавания мы определили легко — Йохан прекратил суетиться и побледнел. Затем взял дрожащими руками договор и вновь всмотрелся в мой почерк рядом с подписью.

— Нас же сожгут. — Произнес он пересохшим горлом.

— Не раньше, чем господин ДеЛара проиграет, — бодро ответил ему Рауль. — Зато вы смело сможете говорить, что в вашем отеле отдыхали такие люди, как княжич ДеЛара!

— М-можно я не буду это говорить?.. Но я, безусловно, буду добавлять, что тут проживал благороднейший шевалье де Клари!

— Он же граф де Марет, особо разыскиваемый преступник, — добавил Рауль с легкой грустью. — Влипли мы, Йохан.

— А я говорила, застрелись, как честный человек! — Едко прокомментировала Марта. — Так нет же, и патроны перевел зазря!

— Угомонитесь, моя дорогая! Угомонитесь, или я с вами разведусь!!!

— Так. Вы двое, — окликнул я двух бездельников. — Там моя вторая сумка осталась внутри, которая тяжелая. Несите сюда.

— Да, ваше сиятельство, — потерянно ответил Йохан и походкой висельника отправился внутрь. Обратно они возвращались, тягая сумку каждый за свою лямку — та легкостью не отличалась.

Я вжикнул молнией, раскрыл края и показал любопытствующим господам керамические пластины, плотно собранные внутри.

— А это что? — Безо всякой деликатности произнесла Марта, нависая над открытой сумкой.

— Части охранного комплекса. — Скупо прокомментировал я, не выдавая названия.

Руны были запрятаны внутрь керамики, так что пластинки представляли на вид грубо шлифованные с двух сторон плоскости. То, что называлось комплексом 'Саркофаг', еще никогда не охраняло гражданские объекты — скоро объем внешнего пространства под землей и над землей окажется отсечен от внешнего мира, а воздухообмен будет происходить с крайней подозрительностью и очень медленно — благо, по очень большой площади, так что угрозы задохнуться тоже нет.

— Берете лопаты, закапываете. Глубина — десять-пятнадцать сантиметров, ставить торцом, как забор. Рассчитать периметр, устанавливать с равными интервалами. Рауль, проследишь. — Встал я и отправился внутрь дома.

Пластины сломать было невозможно, а отмечать место установки было попросту бессмысленно — взламывались подобные защиты перегрузкой всей плоскости. Оставалось просто очень много рутинной работы с лопатами в руках.

Нет, разумеется, пластину можно было и украсть — но это вряд ли в интересах присутствующих.

— А может, и не сожгут, — тихо рассуждал Йохан за спиной, подтверждая мои мысли. — Главное, пересидеть. А из города потом и сбежать можно... Деньги есть, отель продам...

— Вот! Мыслите оптимистично, друг мой! — одобрительно комментировал Рауль. — И обязательно наймите повара!

— Зачем это расточительство. Марта отлично готовит...

— Наш наниматель ожидает множество гостей. Вы готовы отвечать перед каждым из них за качество еды? — Вкрадчиво уточнил шевалье.

— Мы наймем повара. — Тут же жестко ответила Марта.

Вот и ладно — с этими мыслями я зашел в отель, поднялся по лестнице и принялся искать любую открытую дверь номера. Через какое-то время кольнуло досадой — стоило взять ключ со стойки. Но вместо того, чтобы спускаться, я устроил себе небольшую экскурсию по отелю, примечая пожарные лестницы и коммуникации, запоминая схемы эвакуации и оценивая виды из окон в коридорах. Заодно оценил замысел архитекторов: щедро украшенная лепниной отделка была выдержана в едином стиле для каждого этажа: древняя Греция на втором, расцвет Рима с барельефами на третьем и открытая дверь в пентхауз четвертого этажа, выполненного в стиле ренессанса, с тяжелыми портьерами на окнах, и — о чудо! — душевой и ванной комнатами.

Одна из кроватей была разобрана — там, видимо, ночевали хозяева отеля, но кроме этого на этаже насчитывалось еще пять спальных комнат, богато обставленных и со свежим бельем.

Казалось, после душа и усталости поезда, сон придет быстро. Но первую ночь в Любеке я встречал в кресле, глядя на надвигающуюся на город темноту. Где-то виделись живые огоньки свечей, горевшие куда менее ярко, чем проступившие на небе звезды.

Слегка ныла нога — камни в перстнях наконец-то можно было задействовать в полную силу, восстанавливая трещину в кости. В поезде пришлось ограничиваться таблетками: пара артефактов жестко отслеживали состояние организма на случай магического, либо иного отравления. Процесс излечения им бы мешал.

В соседней комнате завозился Рауль, устраиваясь на постой — телохранителю положено быть рядом. А может быть, просто хотел продолжить разговор в фургоне, прерванный обстрелом.

— Рауль, — позвал я его, и тот скрипнул входной дверью, замерев на входе. — Скажите нашему замечательному хозяину, чтобы включил свет во всех комнатах. А ежели заупрямится, скажите ему, что счетчик стоит до артефакта.

Тот коротко кивнул, не став уточнять, зачем это нужно. Попросту — гости, которых мы ждем, непременно увидят единственный освещенный отель во всем городе.

Вскоре свет звезд стал меркнуть в отсветах электрического света. А еще через пару часов на пороге номера появился взбудораженный Йохан, которого придерживал шевалье.

— Ваше сиятельство, к вам гости! На трех машинах, на дороге перед отелем! И, ваше сиятельство, у них — гроб! — Выпалил хозяин отеля.

— Ну наконец-то. — Выдохнул я, поднимаясь с кресла и приводя одежду в порядок. — Пригласите их сюда, я сниму защиту.

— Всех?

— Всех. И гроб — в первую очередь!


* * *

Гроб, который выгружали из удлиненного мерседеса, оказался на колесиках — с выдвигающейся и раскладывающейся стойкой, позволяющей удобно транспортировать лакированный деревянный короб. Я смотрел за выгрузкой из окна, отодвинув портьеру — и ловил себя на ощущении смутного беспокойства, что усиливалось с каждой секундой. Вот гроб на колесиках подъезжает к отелю... Закатывается в холл... Загудел из коридора двигатель подъемного механизма: Гроб на колесиках поднимается на лифте...

Потом вспомнил текст старой детской страшилки, чертыхнулся и успокоился. Тем не менее, когда немногословные джентльмены в классических костюмах закатили гроб в холл пентхауза и поставили на три подготовленные мною табуретки, все равно чувствовалась некоторая неуверенность. Джентльмены уважительно кивнули и покинули холл, дав просочится внутрь любопытствующему хозяину отеля.

— Вызвать священника, ваше сиятельство? — Вставший позади меня Йохан широко перекрестил гроб.

Гроб шевельнулся.

— А-а-а... — протянул мужик, попятившись.

— Т-с, — шикнул я на него. — Разбудите!

— Полнолуние?! Сегодня?! — Тут же охнул Йохан, запнувшись-таки о кресло и провалившись в него всем телом. — Пресвятая Магдолина-защитница!.. Н-нужен чеснок... И ос-синовый кол! — Припомнил он все деревенские суеверия.

— У вас винные бочки из какого материала? — Деловито уточнил я.

— Дуб, ваше сиятельство!

— Дуб тоже пойдет. — Одобрительно кивнул. — Главное, тащите вместе с вином.

— Сию секунду! — Рванул Йохан на выход и чуть не сбил усталого молодого человека в гусарском мундире и прекрасную деву в дорожном костюме, с накинутым на голову капюшоном. — Спасайтесь! Спасайтесь, оно просыпается! — Нашел он в себе мужества, чтобы предупредить их дрожащим голосом, и рванул вниз по лестнице.

Но отчего-то его призывы не оказали никакого воздействия. Но проводили Йохана с сочувствием во взгляде.

Тут же из лифта явилась Марта и уточнила, по какому поводу съехала крыша у ее муженька на этот раз, и чего это он кричал на весь отель. Увидела гроб, перекрестилась и грустно добавила:

— Впрочем, Йохан был не таким и плохим человеком, ваша светлость.

Гроб вновь шевельнулся.

— Но вам бы следовало его добить. — С укором добавила она в мой адрес.

— Там нет Йохана. — Вздохнул я. — Йохан побежал в погреб за бочонком вина.

— Где и убился, — понятливо добавила Марта. — Я никому не скажу, уважаемые господа, — чопорно повернулась она к гусару с леди и легонько поклонилась.

— Да нет же! Он в самом деле пошел за вином. Будьте добры, проследите, чтобы он с ним и вернулся.

Иначе решит помирать счастливым, кто отелем-то управлять будет...

— Тогда кто в гробу? — С легким недоверием переспросила фрау.

Я щедрым жестом предложил ей проверить самой. Переглянувшись с заинтересованно глядящими гостями, Марта горделиво проследовала к трем табуретам, поддела крышку двумя руками и заглянула внутрь.

— Неужели я нагрешил так сильно, — заплетающимся языком произнес ей из гроба князь Давыдов. — Что заслужил такое страшилище в посмертии?

— Хам! — Припечатала Марта и захлопнула крышку. — Кто этот голый усатый мужчина с орденом на шее, и почему его нет в журнале посетителей? — Строго посмотрела она на гостей.

— Не успели оформиться, — развел руками молодой гусар. — Позвольте представиться, юнкер Гусарского Его Величества полка Михаил Андреевич Ломов, граф Балашихи. Вместе со мной, — повернулся он к спутнице. — Леди инкогнито.

— Леди инкогнито в нашем отеле с собой не приводят! — Возмутилась Марта, отчего-то глядя снова на меня. — Для этого есть телефон и проверенные заведения!

На мгновение воцарилась вязкая, физически ощущаемая тишина — та самая, когда открываешь утром глаза, а на тебя сверху падает кот. И все, что ты можешь успеть — это зажмурить глаза. Я не робкого десятка, но именно в этот момент отчаянно захотелось выгнать Давыдова и залезть в гроб самому. Даже крышку чуть дернул — но показалось, будто ее удерживают изнутри.

Спину продрало холодом, стены — покрыло изморозью, а в комнате начали проявляться силуэты почивших ныне императоров Российской Империи в одеждах разной степени целостности — а под коричневым капюшоном истинной леди сверкали черным разъярённые чужой бестактностью очи.

— А вы кто такие? — Строго произнесла Марта у ближайшего призрака.

Затем разглядела просвечивающий через тела свет люстры, охнула и повалилась в обморок — удачно, прямо на кресло, даже поправлять не нужно. Эвакуировалась, можно сказать.

— Рауль. — Меланхолично произнес я, повернувшись к бледноватому французу, то сплетающему, то расплетающему в руках конструкцию из синих и едко-зеленых нитей. — Предложите кресло нашей гостье.

— А как же вы, Максим? — Зажурчал девичий голос. — Разве вы не желаете проявить внимание к своей невесте после долгого пути?

Принцесса Елизавета скинула плащ на паркет холла, оставшись в женском брючном костюме для верховой езды — том самом, что соблазнительно очерчивает все формы при каждом движении. С явным удовлетворением отметила она заминку Рауля, с обожанием и шоком прикипевшего взглядом к обворожительной красоте юности, позабыв о моем поручении. Еще бы не соблазниться — восемь лет тюрьмы!

— Я занят. — Вновь потянул я за крышку гроба, на этот раз уверенно сдвинув его в сторону, а потом и сбросив вниз — так, что та грохнулась достаточно сильно, чтобы князь Давыдов вновь пробудился.

— Где я? — тряхнув головой, приподнялся он в гробу на локтях и с недоумением оглядел обстановку. — Ба-а!.. А я думал, меня вышвырнули на лодке за борт!!! Укачивало очень знакомо, знаете ли!

— Что же вас на кораблях так не ценят, ваше сиятельство? — С сочувствием уточнил я.

— О! Ротмистр ДеЛара! — Обрадовался он мне. — Помните, я рассказывал вам о капитане Гранате, который должен первым заходить в любое помещение? Так вот, на флоте этот прием крайне не любят!

— Темные люди! — Поддакнул я.

— Вот-вот! Потом наливают всякой гадости, дожидаются, пока я усну, и выкидывают за борт! А там поди разбери, откуда выбросили... Одно знаю, если вода соленая — то я в море! А если пресная — то в реке либо озере!

— А если коньяк? — подошел к нам юнкер Ломов и предложил початую бутылку.

— О-о-о... — Принял ее князь, немедленно приложился и расплылся в мечтательной улыбке. — Значит, я среди друзей! Только вот где? — вновь огляделся он по сторонам.

А там и заметил золотую награду на шее.

— Неужто орден?! И когда это я успел?.. — Заинтересовался он, подобрав колени и присев в гробу. — Золотой, и цифра один... Постойте, так это же золотой рубль на веревочке. — Недоуменно поднял Давыдов взгляд.

— Это орден, — с непроницаемым выражением лица подтвердил Ломов. — Ваше сиятельство, дело в том, что мы не в России, и нам пришлось пересекать границу, а при вас не было паспорта. Однако наградной патент считается заменой любому документу! Поэтому я посчитал возможным, на правах графа, наградить вас орденом.

— И за что награда? — Скептически смотрел Давыдов на висюльку.

— За отличное поведение в гробу, Ваше сиятельство! — юнкер Ломов смотрел уверенно и прямо.

— Нет, ну такой у меня еще не было...

— Ни у кого нет, господин полковник, — поддакнул я. — Золотая, первое место!

Вроде как, Давыдову понравилось — во всяком случае, гневной отповеди не было. А там я краем глаза отметил упорно глядящую в стену княжну и со всей деликатностью поспешил поменять тему:

— Господин полковник, среди нас дама.

— Эта гаргулья в кресле выглядит поверженной!

— Я не про нее. Среди нас особа императорской крови!

— Так немедленно подайте мне одежду!

— Юнкер? — Вопросительно посмотрел я на Ломова.

— Пришлось уходить с боем, мундир утерян. — Встал тот по стойке смирно, имея вид осознающий и виноватый. — Но я заказал доставку!

Которая будет идти в закрытый город неведомо сколько...

— Так! — Зорко огляделся Давыдов, внимательно оценивая портьеры на стене, ковер, балдахин на постели, а затем уверенно шагнул к занавеске, сдернул ее с крепежей и завернулся в нее на манер восточного халата. — Леди, — после чего галантно поклонился принцессе, изволившей-таки его заметить.

— Ваше сиятельство, — коротко кивнула она.

— Хм, и где же мы? — Вновь заглянул Давыдов в окно, всматриваясь в нависающую над городом темень.

Затем сделал резкий жест рукой. Резануло ощущением чудовищной силы рядом — мурашками по коже прошло, сверканием по вплетенной в занавеску серебряной нити, наброшенной на плечи господина полковника. А город перед нами на несколько секунд озарило бледным светом, контрастно высвечивающим руины вместо центра города и мутную бензиновую пленку поверх реки, у берегов которой стояли принайтованными выгоревшие остовы кораблей.

— Неужели это сделал я?! — После некоторой паузы шокировано вымолвил Давыдов. — Опять?!

— Никак нет, господин полковник, — успокоил я его.

— Вы? — Резко повернулся он ко мне. — Без меня?! — Добавилось в его голосе обиды.

— Нет. Мой дед, сеньор ДеЛара.

— Без нас!!! — Возмущение достигло предела. — Извольте не обижаться, но ваш дед всегда был известным эгоистом! — Завернулся Давыдов в занавеску поплотнее и вновь повернулся к окну.

— Кхм. В этот раз — еще не все окончено, господин полковник. — С укором отметил я. — В городе объявлены дуэльные правила. Его Сиятельство ДеЛара и его противники набирают армии и выбирают бойцов. По праву вызванного, ДеЛара определит количество участников.

— Так это меняет все дело! — Воскликнул князь. — Запишите меня в первые ряды! Мы этих мерзавцев в... — Покосился он на принцессу, проверяющую пульс у Марты. — Выдворим и высушим, да-с! Кстати, с кем воюем?

— Ганза, господин полковник. Мы в Любеке.

— О-о... — Задумчиво протянул Давыдов, с некоторой мечтательностью прикрыв глаза. — И эти смертники согласились на дуэльные правила?

— Я обещал вам хороший бой, господин полковник.

— Рад, что в наше время хоть на кого-то можно положиться! — Хлопнул он меня по плечу. — Кстати, а кто этот юноша? — Обратил он внимание на Рауля. — Гусар?!

— Шевалье де Клари, граф де Марет. Телохранитель его светлости. — Коротко поклонился шевалье, взглядом указав на меня.

— Ротмистр, зачем тебе телохранитель? — Вопросительно посмотрел на меня Давыдов. — Или ты не гусар?

Даже стало чуть-чуть неловко.

— Рауль, почему нам еще не принесли вина?! — Строго обратился я к шевалье.

— Сию секунду проверю! — Что-то интуитивно сообразив (а иначе как бы он выжил с такой обширной практикой подпольной деятельности?), тот немедленно убежал выполнять поручение.

— Нет, ну графа за вином отправлять — это все-таки гусар, — одобрительно огладил ус Давыдов, тут же добавив шепотом. — Ротмистр, а какая обстановка с женским контингентом на отвоеванной территории?

— Телефоны знает дама в кресле. — Кивнул я на принцессу, хлопотавшую над Мартой.

— Марта не дышит, — тревожно произнесла Елизавета, заметив наше внимание.

— Как?! Ей нельзя умирать! — Рванул к креслу князь в серьезной тревоге.

Тело вновь резануло ощущением близкой Силы чудовищной мощи, и Марта громко захрипела, вдыхая первую за несколько минут порцию воздуха. Щеки и лоб ее отчетливо порозовели — и, кажется, даже разгладились... Присмотрелся к морщинам на ее руках — и точно, проступает ровная кожа, пока еще бледная, не загоревшая. И волосы — вместо седых, темнели, обретая насыщенно-каштановый оттенок.

— Вы спасли меня, восточный визирь, — откашлявшись надсадным кашлем, Марта восторженно посмотрела на Давыдова, завернутого в шелка. А потом опознала ткань. — Подлец, как вы смели стянуть мои любимые занавески!

Я с мрачным предчувствием повернулся к окну. Вон, живут же спокойно люди — костры жгут, что-то жарят на арматуре...

Оглушительная пощечина раздалась в помещении.

— Ха! Да подавитесь вы этими занавесками! — Разъяренно возопил Давыдов.

И вновь — звонкая пощечина.

— Немедленно наденьте обратно! — Грозно прошипела Марта.

Прошлепав босыми ногами, рядом встал господин полковник.

— Фурия. — Проворчал он, скрывая явное довольство. — Но хорошеет с каждым мгновением...

— Она замужем.

— Господин ротмистр! Извольте сообщать важные моменты заранее! — возмутился он и, кажется, слегка расстроился. — Вечно с этими мужьями проблемы. Не любите замужних, ротмистр, от этого все беды...

— Мне кажется, она недолюбливает мужа, — деликатно кашлянул юнкер Ломов.

— Это только кажется... — грустно добавил князь.

— Господа! — раздался с порога голос Рауля, привлекая к себе всеобщее внимание.

Сначала — к нему. А потом к нестойко держащемуся Йохану с крестом в одной руке и бочонком в другой.

— С этого и надо было начинать! — Обрадовался Давыдов, подскочил к отшатнувшемуся Йохану, поцеловал крест и деловито забрал бочонок.

— Так вы человек? — Чуть заторможено уточнили у князя.

— Я — гусар! — Гордо ответствовали ему и тут же деловито уточнили, а много ли еще вина, и далеко ли за ним бегать.

— Господа! — Вновь поднял голос Рауль, чуть поморщившись. — Там еще гости! Стоят у порога, просят отключить защиту. Много! И все говорят, что гусары, — покосился он на Давыдова.

— В-ваше сиятельство, — икнув, в отчаянии посмотрел на меня Йохан. — А давайте выключим свет!

Глава 4

Еще днем шумели в небе самолеты, и время, когда люди доберутся до нас, рано или поздно должно было настать.

— Подайте мне лучшую занавеску в этой дыре! — Обрадованно проревел князь Давыдов. — Я желаю лично приветствовать пополнение!

— Никаких больше занавесок! — Разъяренно отвечала ему Марта.

— Дайте хотя бы тапочки! — Возмущался Давыдов уже тоном ниже.

Йохан же предпочел выключить свет лично для себя — то есть, закрыл глаза и постарался слиться видом с ближайшей стеной. Цветом одежды не получалось, но вот статуя праведника с крестом в руках получилась диво как хороша.

Пока разглядывал, со спины успела подобраться новая угроза и нежно прошептать в ухо.

— Что за девушка на третьем этаже? — Поинтересовалась принцесса воркующим тоном. — Симпатичная блондинка. Кажется, ее зовут Лаурой?

— Это представитель прессы. — Тяжко вздохнул я.

— Откуда такая любовь к журналистам?

— Не любовь, а производственная необходимость, — весомо отметил я. — Больше никаких спасений мира без пресс-релиза! Никаких иначе дивидендов, сплошное хамство...

— Я проверю эту версию.

— Надеюсь, не по протоколам допросов?.. — Аккуратно уточнил я, а когда вместо ответа последовала неловкая пауза, не на шутку обеспокоился. — Граф!

— Я здесь, — щелкнул каблуками Де Клари.

— Найдите Лауру. Ее высочество вам поможет.

— Да ничего с ней не сделают, — закатила глаза принцесса. — Простой разговор.

— А если не поможет, то пусть хозяин отеля напомнит ее высочеству, что все номера в отеле заняты. — Недобро смотрел я на княжну.

Статуя праведника сгорбилась и мелкими шажками попятилась в сторону лестницы.

— Хорошо, — вздохнула принцесса и разрешила Раулю вызвать ей лифт.

— Почему тапочки с надписью 'Звезда Любека'? — Возмущался на фоне князь Давыдов.

— Потому что так называется наш отель! — Гордо ответствовали ему. — И потому что иначе — крадут!

Отчего грустное лицо князя ни на гран не становилось веселее — поигрывая носками белых тапочек на своих ногах, князь не желал смиряться с надписями 'Любека' на левой и 'Звезда' на правой, вышитыми задорным шрифтом с блестками.

— Ваше сиятельство, рекомендую надеть оба правых тапка! — Откашлялся я. — Две 'Звезды'!

— Опять в прапорщики?!

— Отнюдь! Вы посмотрите, какая ткань! Погоны генерал-лейтенанта, не меньше!

Позади его, мигом сориентировавшись, юнкер Ломов подал тапочек со 'звездой', ловко подопнув так, что тот остановился рядом с ногой начальства.

— Так ведь не по чину... — примерив, смущенно поерзал тапками князь Давыдов.

— Так и тапочки безразмерные, на вырост. — Простодушно произнес Ломов.

За что был удостоен внимательного взгляда принцессы — следующим 'на вырост' в лейб-гвардии был Император самолично.

— Ежели его сиятельство оденет оба левых, — громко заметила Елизавета. — То обеими стопами будет попирать город Любек. Достойное занятие для гусара Его Императорского Величества.

— Точно! Отличная идея, ваше высочество! — Мигом переобулся князь.

— А правые я тогда себе заберу, — с одобрением признал я.

— Быть может, уступите мне? — Мягко уточнила принцесса.

— Я подумаю, — равнодушно кивнул в ответ и жестом попросил всех к открытым дверям лифта.

Но перед тем, как отправиться вниз, я на всякий случай спросил у Йохана, сползшего уже до поворота лестницы, собирается ли он с нами, или продолжит движение своим ходом.

— Не извольте беспокоиться! — Гордо ответствовал хозяин отеля. — Марта и без меня справит все формальности! А я пока лично проверю номера!

— Трус, — хмуро рекомендовала мужа всем присутствующим рекомая Марта.

Чем, видимо, изрядно его задела.

— Я?! Я не трус! — Расправил Йохан щуплую грудь и быстро поднялся по ступенькам, после чего решительно надвинулся прямо на меня.

Но это, скорее всего, от близорукости — под конец он сбился с шага, чтобы не врезаться. Смотреть ему все равно пришлось снизу вверх.

— Между прочим, у нас с вами была договоренность на двадцать шесть номеров! А это — дополнительное спальное место! — Указал он на гроб подрагивающим пальцем. — Я требую доплаты!

— Храбро. — Оценил господин полковник. — Давайте я ему орден вручу.

— Лучше бы ты был трусом. — Припечатала супружница хозяина отеля и вошла в лифт.

Сам же Йохан пригорюнился и поник плечами.

— А какой орден? — Даже с легкой надеждой посмотрел он на князя.

— За отличное поведение в гробу.

— Вот бы моей жене такой...

— Йохан, я все слышу!

— Мы обязательно уладим все по спальным местам, — с сочувствием похлопал я его по плечу.

— Правда? — Вновь поднял он на меня взгляд.

— Разумеется. Выставим одну кровать для ее высочества на улицу. Ведь она все еще не привела ко мне Лауру. — Добавил я холода в голос.

По лестнице раздраженно и громко затопали невысокие каблуки принцессы. А вслед за ней — торопливые шаги Рауля.

— Нет, ну в самом деле, — отчего-то смутился Йохан. — Подумаешь, одно спальное место... Пусть остается внутри. Ведь иначе как я смогу говорить, что в моем отеле останавливалась сама... Не уточните ли титул?

— Ее великокняжеское высочество принцесса Елизавета, из Рюриковичей, императоров Российской Империи.

Из лифта осторожно выглянула Марта и с опаской посмотрела в сторону лестницы.

— В таком случае, я прошу прощения. Принцессу безусловно можно приводить с собой безо всяческих звонков!

Я только тяжко вздохнул.

— Вы как хотите, а я в лифте не поеду. — После чего пешком направился вниз.

Потому что услышала Елизавета что-то или нет — это вопрос такой, сложный. В случае чего, уточнять придется в небесной канцелярии...

— А какое ваше имя, уважаемый? — Деликатно спрашивали за спиной у князя Давыдова.

Следом привычно — я даже с шага не сбился — рявкнули уставное титулование.

— И такой человек заворачивался в моем отеле в занавеску! — Мечтательно и громко, ввиду легкого оглушения, озвучил хозяин отеля. — Но вам, безусловно, подошла бы больше бордовая с золотым шитьем со второго этажа! И тапочки прикроет, там ткани широкие.

— Так чего же мы ждем! — Затопал по лестнице Давыдов, судя по звуку — волоча на буксире слабо поспевающего Йохана.

Мигом загудел лифт — Марта шла наперехват. Я щелкнул пальцем — где и застряла, вот же беда...

Я не жесток, но среди пополнения, как я успел заметить в окно, присутствовали дамы. И если Елизавета просто убьет, то эти еще и отель изнутри разрушить могут. Умеренная предосторожность никому не повредит.

— К Марте следует привыкать постепенно, — ответил я на укоряющий взгляд Йохана, которого протащили мимо.

Моя хитрость от него не укрылась — как и ругань на немецком из шахты лифта.

— Мне и тридцати лет не хватило... — Задумчиво пробормотали на один поворот впереди меня.

— Сколько человек нас ожидает? — Спросил я графа Ломова, с которым оказался наедине.

— Я обзвонил два десятка человек, по вашему списку. На улице насчитал восьмерых.

— Хороший результат, — добавил я похвалы в голос. — Пойти против воли родителей, сбежать, найти транспорт... — озвучивал я трудности, вышагивая по ступеням вниз.

— Вернуться. — Кашлянул Ломов, обозначив самое важное.

— И вернуться. — Подтвердил я. — На один-два ранга сильнее, чем были раньше.

— Они здесь за этим? — Удивился юнкер.

— Нет. Их ведет честь. Честь существует, пока на нее не вешают ценник, твоя светлость.

Пополнение мы встречали построением каре: в центре, обернутый в бархат и золото, усатым римским консулом гордо смотрел на шестерых парней и двоих девчонок князь Давыдов. Под его левой подмышкой был зажат бочонок вина с вбитым бронзовым краником, а в правой руке — литровая кружка. Дионисом смотрелся господин полковник! — так Йохан и уверял, цепляя лавровый венок, снятый со статуи на втором этаже, поверх его волос. И господин полковник этим словам вполне соответствовал.

Справа смотрел в глаза пополнению я — и видел там огонь юности, кураж и радость от собственной удачи. Подумать только, прилететь в чужой город, вырваться из мертвых пробок, созданных автомобилями без бензина, и добраться до своих! Впрочем, кроме радости — в глазах был еще и голод, и этот вопрос надо было как-то решать.

Слева от князя дипломатично улыбалась гостям ее высочество, великая княжна. Одно ее присутствие поднимало статус встречи от балагана до дипломатического мероприятия.

На шаг позади дожидались распоряжений граф Ломов, граф де Марет и Йохан, крайне счастливый от собственного положения в общем строю. В углу протоколировала все на камеру Лаура — чуть нервная, но обрадованная двукратным ростом гонорара.

Свита великой княжны, как и свита Ломова, обживали номера — вещи их господ только-только подняли, да и присутствие их тут было не нужно.

— Ваше высочество! — Вышагнул вперед парень лет девятнадцати в гусарском мундире, с длинной челкой, зачесанной назад и вбок, и поклонился принцессе. — Ваше сиятельство, господин полковник! — Еще один короткий поклон в центр строя. — Вольноопределяющиеся Ильменский Григорий, Гагарин Александр, Шереметьев Виктор, Шереметьева Лидия, Горенский Рудольф, Аракчеев Степан, Аракчеева Инга, Ухорский Василий прибыли в ваше распоряжение!

— Вина гусарам! — Приветственно рявкнул господин полковник и передал заполненную кружку Ильменскому.

Тот кружку принял и торжественно пригубил, намереваясь передать дальше. Но тут из-под руки Давыдова вынырнул Йохан, передал новую пустую кружку и вновь скрылся за широкой спиной.

— Господа! — Вручил Давыдов тут же заполненную кружку Гагарину и с гордостью оглядел пополнение. — Нас ждут великие дела! Как вы могли заметить, город в руинах! Коммуникации разрушены, население погружено во тьму! А между тем... Примите кружку, Шереметьев... Между тем, в городе есть люди, с которыми мы желаем установить связь! Все, что у нас есть — номер телефона! Личности, увы, неизвестны. И первой нашей задачей... Лидия, возьмите кружку... Вы не пьете? Хм, что-то не помню, чтобы брал вас в полк... Но ежели вы пьете наравне, то никаких сомнений!.. Вот теперь припоминается что-то, прошу простить! Так вот! Первой нашей задачей — является восстановление и контроль узлов связи!

— Так точно, господин полковник!

— На вашем пути встретятся разнообразные мерзавцы, которые будут этому препятствовать! Быть может, они даже уничтожат технику, и звонки станут невозможны! — С болью в сердце произнес князь. — Тогда задачей станет привести ко мне связных, кем бы они ни были, под какой личиной бы ни прятались и какие бы деньги за это ни запросили!

— Мы не подведем вас, господин полковник! — Серьезно кивнул Ухорский Василий, получив свою кружку.

— Верю, вольноопределяющийся Ухорский! — Растроганно произнес Давыдов и обратился ко всем новоприбывшим. — Верю, что на вас можно положиться! Зная ваших отцов и дедов — полностью уверен! Не раз и не два выручали они меня в таких ситуациях! Виват!

— Виват! — Рявкнули в шесть мужских и два девичьих голоска.

Я поддержать не мог — скулы свело от попытки удержать серьезное выражение лица. Ломов, по всей видимости, испытывал те же проблемы.

— За встречу, господа! — Торжественно поднял Давыдов свою кружку. — До дна! — И первым опрокинул ее содержимое в себя.

Вольноопределяющиеся на кураже повторили за ним маневр.

— Зато кормить не надо будет, — одними губами произнес я. — Отрубятся — и баиньки.

Что, собственно, почти произошло уже после первого тоста — счастье на лицах новоприбывших стало чуть глуповатым, а сами они принялись озираться в поисках надежных горизонтальных и вертикальных поверхностей.

— Граф Ломов, разместите храбрых воинов по номерам на втором этаже. — Распорядилась принцесса. — Я провожу Лидию с Ингой на третий. Нам всем следует отдохнуть с дороги.

— Разойтись! — Покладисто распорядился Давыдов. — Ротмистр, а что у нас с закуской? — повернулся он ко мне. — Право дело, только ее отсутствие заставило меня воздержаться от тоста за родителей! А ежели те узнают?

— Повара ищут, — лаконично рапортовал я, впервые находя повод обрадоваться отсутствию рекомого персонажа.

— Следует поручить его поиски новобранцам, — кивнул князь, поправил лавровый венок на голове и взвесил рукой бочонок с вином. — Милейший Йохан, вы желали показать мне погреба!

— Н-не имел такого желания, — осторожно уточнил тот. — Но от судьбы не уйти, говоря словами Марты в день нашей свадьбы... — Пригорюнился старик и заковылял в сторону кафе.

— Если вы не против, я проверю запасы съестного, — пристроился за ними следом.

А там и Рауль, понятно, отправился обеспечивать мою безопасность от банок с оливками и прочих консервов.

К слову, запасы двух полупустых промышленных холодильников и стеллажа во всю стену поварской позволяли без особого труда приготовить солянку. Тут тебе и остатки разнообразных колбас с ветчиной, запрятанных среди льда на дне морозилки, и консервированные оливки, и даже лимон на дольки. Воодушевленный, нашинковал все, включил плиту, кивнул возвращающемуся из погреба князю с Йоханом, нагруженным бочонками вина. Отвлекся на секунду и не обнаружил половины ингредиентов. Если считать второй половиной — кастрюлю с водой и томатную пасту...

— Так. — Вздохнул я тяжко и с укором посмотрел на Рауля.

Тот пальцем указал на только что закрывшуюся дверь.

— А если вслух? — Сверлил я его взглядом, пока тот не отвел глаза и не продолжил жевать. — Понятно. Солянка отменяется.

Ну или как ее сварить без мяса и оливок...

— Да я буквально кусочек! Это совпадение! Меня подставили!

— Вы ведете себя как мой кот. Но он хоть другим брать мое не давал. — Вновь повернулся я к серванту и обратил внимание на стеклянные банки с крупами, сахаром и мукой.

— Видимо, я менее полезен, чем ваш кот. Но очень хотел бы узнать, как вы видите мою полезность. Зачем вы меня вытащили из тюрьмы, месье.

Перебрав часть банок, я отложил в сторону ваниль и со скрипом пододвинул табурет, чтобы дотянуться до верхних полок. Интуиция не подвела — нашлась пачка какао.

— Я жду объяснений.

Вновь открыл холодильник и выложил оттуда остаток масла на широком блюде. Оглядел со стороны, посчитал ингредиенты — где-то трети нужных не хватало, но делать нечего.

— Я в детстве шоколад любил и мороженое. А теперь вырос, и сладкое есть несолидно. — Прокомментировал я увиденное.

— Приходится штурмовать Бастилию?

— Ага. — Высыпал я муку в чашу. — Очень бы хотелось этого избежать и жить мечтами детства. Да вот какая незадача: стоит наладить производство лучшего на свете мороженого, как у тебя его пытаются отнять. Пришлось предпринять немало усилий, чтобы не позволить этого сделать. Вам смешно, Рауль?

— Немного, месье. И я все-таки желал бы услышать ответ на мой вопрос.

— Мы к нему гораздо ближе, чем вам кажется. У меня десятки молокозаводов по всей Империи, практически во всех княжествах. И поверьте, я перешагну через кого угодно, лишь бы мне не мешали делать мороженое. Я уже перешагнул... Однако, есть большая проблема, ваша светлость, граф де Марет. — Я продолжал готовить, размешивая и просеивая, смешивая и взбивая найденным среди посуды венчиком.

Рутинный труд добавлял спокойствия в голос, а история обретала вполне бытовой — сродни окружающей нас обстановке — характер.

— Какая проблема?

— Я хочу, чтобы каждый ребенок мог позволить себе мое мороженое. Самое лучшее в мире, самое вкусное. Иначе зачем я его вообще делаю? А мир в империях построен так, что у семей иногда нет денег на хлеб. Я хочу переделать эту систему.

— Переделать? Вы? Вы же из герцогов ДеЛара! Вы плоть от плоти этой системы!

— Я ДеЛара, — кивнул в ответ, собирая из ингредиентов будущее блюдо. — А еще княжич Юсупов, княжич Борецкий, названный брат Шуйских, зять Императора, сеньор его первого министра. Вы представляете, какая у меня власть?

— Вы всегда будете действовать в интересах своего класса, месье. — Уверенно говорил де Клари. — Займитесь благотворительностью и не паясничайте.

— Какого класса?

— Социального класса! Вы — представитель высшей аристократии! И что бы вы мне ни говорили, никогда ни вы, ни вам подобные не станут разрушать строй для себя и своих детей! Пока вас не поднимут на штыки солдаты и рабочие!

— Мой социальный класс — тиран. — Включил я духовку. — И мне плевать на интересы высшей аристократии. Как и на их строй. И вы мне, безусловно, поможете.

— Чем же? — Уже с осторожностью уточнил Рауль.

— Тем, что в любом случае станете делать. Вы будете агитировать этих молодых и отчаянных ребят и девчонок. Рассказывать им про справедливость, равенство и братство. Я вам это разрешаю. Более того, я прикрою вас от тех, кто станет задавать ненужные вопросы.

— Зачем вам это?

— Зачем человеку нужны сторонники? — Положил я будущий торт в духовку. — И где найти их тирану? Только создать самому.

— Это — опасный путь. — Без улыбки, с некой отрешенностью произнес Рауль. — Как только вас заметят... А вас и ваше движение рано или поздно заметят. Ваше имя станут смешивать с грязью. Будут совершаться теракты и похищения людей, а потом в полицию станут звонить анонимы и утверждать, что вы взяли ответственность за произошедшее. Вам станут подкидывать оружие и запрещенную литературу, а потом, решив все свои проблемы за ваш счет, законопатят на восемь лет.

— Тяжело быть графом Де Марет. — Сочувственно вздохнул я. — Показать вам, как легко быть герцогом ДеЛара?

Я вытащил противень с пропекшейся выпечкой, приятно пахнущей ванилью и какао. И влил в него весь свой запас Силы — до оплавленного металла под ним, до неяркого свечения стола, на котором он стоял, до вставших дыбом волос Рауля, закрывшегося собственной защитой и щитом из отданного авансом кольца.

В общем, Рауль пообещал подумать и на негнущихся ногах покинул помещение кухни.

Тут же примчалась Елизавета, потребовала объяснений всплеску силы, а получив их — потребовала кусочек торта на пробу.

— Максим. — Ложечкой соскребала она остатки с белой керамики.

Будто там что-то еще оставалось.

— М-м? — С подозрением отслеживал я ее взгляды, направленные на оставшийся торт.

— Мой отец, Его величество Император, нас поженил. Я теперь твоя законная супруга. Но я понимаю, что бракосочетание без твоего присутствия может выглядеть оскорбительным для тебя. И готова развестись хоть сейчас — достаточно одного твоего слова! Однако, хочу отметить, что данный торт был испечен тобой в период моего замужества, поэтому я законно требую свою половину.

— А ну кыш отсюда! — Отодвинул я блюдо с тортом, на который имел планы еще и на завтрашний день.

— Одумайся! Давай разведемся, пока не стало поздно! — Потянулась принцесса руками через стол.

— Рауль! Рауль, за что я тебе плачу!!!

Нет, ну кот — безусловно полезнее! Его хотя бы можно было дать на руки девушке, и пусть себе гладит его, пока я ем.

— Ах так! Смотри, не пожалей о своем решении! — Резко встала Елизавета из-за стола, приосанилась и покинула кухню.

Следом из любопытства заглянул Йохан, внимательно принюхался, но благоразумно остался у входа.

— Вам не следует огорчаться, ваше сиятельство. Я слышал крики, но Ее высочество выходили мне на встречу крайне довольными!

— Женское коварство, — нахмурился я. — Вот что бы ты выбрал, Йохан? Быть голодным и холостым, либо женатым и сытым.

— Я женатый и голодный, ваше сиятельство.

— Оставлю вам кусочек, — сочувствуя чужой трагедии, решил я.

Завернул оставшееся в чистое полотенце и унес в свою спальню на верхнем этаже. В правом крыле посапывал князь Давыдов, в соседней комнате притворялся спящим Рауль. Казалось, все спокойно — но торт я все-таки перепрятал под кровать и заснул не сразу — мерещилась принцесса, подкрадывающаяся ближе и ближе...

— Господин ротмистр! — шикнули через сон, заставив проснуться и проверить торт.

Торта не было!

Я мигом поднялся, перепроверил, вновь ничего не обнаружил и реагировал на застывшего у входа Ломова с глухим раздражением. Впрочем, понимая, что тот — уж точно ни в чем не виноват.

Зато слухи, что Императорская семья — то еще жулье, подтвердились вновь.

— Что случилось? — Потер я лицо ладонями.

— Говорят, в отеле полтергейст!

— В отеле вино и нет закуски, — заворчал я, вновь возвращаясь на постель.

Надо было разводиться — хотя бы половину торта бы сохранил... А она почему не оставила половину? Загадка женской души...

— Если прислушаться к вентиляции, слышно завывание злого духа, обещающего страшные кары!

— Что за чушь, — потянулся я было к краю одеяла, чтобы вновь укрыться, а потом замер, осознавая.

— Марта!

**

Холодные простыни, чуть влажные, на которых невозможно уснуть. Гул кондиционера на стене, согревающего комнату, и смертельно раненый город за окнами.

Зачем она тут? Великая княжна Елизавета должна была ответить на этот вопрос хотя бы для многочисленной свиты, которая уже завтра спросит покровительницу, где она. Десятки людей зависят от принцессы — от ее денег, влияния и власти, настроения и благосклонности. Многие настолько сильно, что полетят в Любек, если не запретить прямо. А ведь были еще директора выставочных залов, рестораторы, руководители театров и бесконечные хозяева салонов, которые живут надеждой на ее посещение — и разорятся вовсе, если игнорировать их слишком долго. Так много ответственности за чужие судьбы, что у принцессы никогда не оставалось времени на свою собственную.

Великая княжна перекатила крупинки от торта по полотенцу.

А раз времени не было — приходилось верить словам тех, кто обещал эту жизнь устроить. Например, отцу — императору, которого полагала чуть ли не святым, а долг подчиняться его приказаниям был выше чувства осторожности. Иначе кому вообще верить в стране?.. Оказалось — верить нельзя никому.

Император предложил ей простую сделку — быть невестой Ивану-дурачку из сказок, который ухватил где-то тайну о том, где находится меч-кладенец. Задача — подсмотреть, подслушать, забрать тайну, а Ванька после этого уже не нужен. Заодно и родня Иванушки — князья Юсуповы, ту тайну не получат, потому что ничего и близко равного принцессе не смогут предложить. А платой самопожертвованию — был собственный город вместе с покровительством благодарного родителя.

Манящая награда за пустяковую работу — ей ли, воспитанной в интригах дворца, не окрутить юнца? Оказалось — неизвестные царедворцы окрутили ее саму, забрав из ее владения центр Москвы и все доходы, из него проистекающие. А чтобы не смела беспокоить императора с жалобами — жестко подставили с Иванушкой, без сватовства навязав принцессу не Самойловым, а Юсуповым, фамилию которых цель тоже носила — по праву крови и второму комплекту документов... И если Самойловы молча стерпели бы самоуправство императора, то клан Юсуповых — сильный, влиятельный, непременно проявил бы норов. Не важно, что принцесса — традиции не соблюдены, разрешения родителей нет, приданого нет, мать не посмотрела на невесту, да и вообще, кто она такая?.. После такого стыда — коротать ей серой тенью остаток жизни где-нибудь на периферии, в качестве оскандаленной девицы. Никакого великой княжне центра города, никакого "своего городка"... Хромая кобыла.

Не случилось беды — спасли, уберегли от позора. Да и кто... Тот самый Ванька, оказавшийся вовсе даже Максимом ДеЛара — а значит, способным показательно разорвать родство с Юсуповыми и остаться после этого живым. Нет родства — Елизавета больше не невеста Юсуповым, скандала нет, свадьбы нет. Правда, центр Москвы от этого не вернулся...

В те дни великая княжна жила совсем другими мыслями — потери были минимизированы, но они все еще оставались существенными. Она продолжала быть в статусе сильной одаренной императорской крови, но без домена под управлением, что сдвигало ее сильно на второй план. Предложенный союз с Максимом обещал ей деньги, но перспектива с кем-то там говорить — за него, его словами, с людьми, которым привычны Рюриковичи стороной диалога... Слишком сильна кровь, чтобы идти с кем-то в одном строю. Да и ради чего? Союзники-князья — не настолько принципиальны, а Максим, казалось, не мог дать ничего сверх этого. Разве что обещал подарить возможность плюнуть на могилу виновнику случившейся с ней беды... Но юноши склонны обещать несбыточное — а интриги у трона редко распутывались. Словом, Елизавета была склонна оставить предложение о союзе без внимания.

А потом случилась смута — оставшаяся в памяти едким дымом сгоревшего старого города, гулкими отзвуками землетрясений над бункером в ее резиденции. Когда она вновь поднялась на поверхность, Москва была совсем другой. Как и Империя — на сутки разорванная гражданской войной и тут же собранная воедино на жесткую пеньковую веревку новым Первым советником Императора.

И хозяин этой империи — тоже был другим. Этого, казалось, никто не понимал, кроме Елизаветы, равнодушно наблюдавшей, как впитывается малое количество влаги в могильный холм, под которым покоился прежний Первый советник.

Желание власти над собственной судьбой, чувство ответственности за чужие судьбы... Рюриковичи больше не владели даже своей собственной Империей.

Там, где раньше было пренебрежение к Нике и раздражение в адрес Максима, для которого великая княжна была всего лишь полезным инструментом — теперь был ужас и ощущение стремительно уплывающих возможностей. Если раньше выбор Ники неким Ванькой-из-сказок — это ерунда и личное дело людей, про которых она завтра может и не вспомнить... То сейчас свадьба серого кардинала империи и сильнейшей одаренной-целительницы — это уже кошмар.

Потому что вскоре все поймут, кто есть Максим на самом деле — и вспомнят, кого он отверг. Кто посмел бы раньше сравнить Нику и принцессу? Даже сама Ника плакала, что ее счастье возьмут и заберут — ведь кто она, а кто великая княжна. А сейчас... Сейчас они не то что одной категории: принцесса уступала. Ведь все, что она могла предложить Максиму — говорить на равных с князьями — теперь он прекрасно делал сам.

Бежать к императору, падать ему в ноги и раскрывать глаза на истинное положение дел в его стране? Она уже единожды поверила царственному отцу. А тот — поверит своему новому Первому советнику...

Говорить о Максиме с другими членами семьи, сколачивать с ними коалицию против Первого советника? Так коалиция уже есть — мощный блок, поставивший на уничтожение Юсуповых, крупно подставивших себя с убийством князя Трубецкого. К этой коалиции можно было лишь присоединиться — и прогореть вместе с ними, когда Юсуповы уничтожат нападающих и отнимут их земли. Казалось, невозможный сценарий... Но если сбудется именно он? Если всех атакующих специально собрали в одно место, чтобы разом уничтожить всю возможную оппозицию на многие десятилетия вперед?

Елизавета посмотрела на потолок — в ту сторону, где должен был спать Максим.

Было страшно. Почти настолько же страшно, как воровать его торт — но она обязана была вызывать у него хоть какие-то эмоции. Гнев и раздражение тоже пойдут — куда хуже равнодушие, как в момент, когда она сообщила о состоявшейся свадебной церемонии.

Ну, хоть не развелся... И хорошо, и жутко — значит, на нее все еще есть планы. Знать бы какие...

И ставки — ставки настолько высоки... Ведь если она не права, если быть рядом с Максимом окажется ошибкой — ждет ее гибель. Однако ежели права, но у нее ничего не получится... Кто выберет отвергнутую серым кардиналом? Проблем больше, чем пользы. Кто станет мстить отвергнутой серым кардиналом? Очередь выстроится. Да и как можно жить, зная, что могла быть первой леди? Тут только в монастырь уходить, по большому счету. Отречься от мирского и изредка наблюдать, в какую сторону идет страна. Без нее.

Принцесса замерла, прислушиваясь. Странно, или голоса какие чудятся?.. Один голос — гневный, лязгающий, на пределе слышимости.

Легким движением великая княжна поднялась с постели и накинула халат поверх соблазнительной ночнушки. Открыла дверь в коридор и прислушалась — тишина.

Прошла по коридору, неодобрительно глянув на двери Инги и Лидии — подумать только, сбежали из дома ради своих мальчишек! Хорошо хоть разумения хватило взять братьев с собой — иначе позора не оберешься... И поняла, что отчаянно им завидует. Этих хоть любили.

— Ваше высочество? — Выглянул из пролета лестницы, ведущей этажом ниже, граф Ломов.

Вид он имел уставший, был полностью одет и явно не ложился спать.

— Ваша светлость, — коротко кивнула она ему. — Не спится?

— Дежурю, ваше высочество.

— И как проходит ваше дежурство?

— Уже трижды заворачивал вольноопределяющихся обратно в их номера.

— Похвально, — коротко кивнула она, затем замешкалась, но все-таки спросила. — Граф, а вы не слышите одинокий голос? Право слово, здание не кажется старым, но... Впору поверить во всяческую мистику. — Обозначила принцесса улыбку уголками губ.

— М-м, нет. — Заинтересовался он. — Но я попробую выяснить.

После чего зашел в пустующий номер и прислушался.

— Что-то подобное слышу и я, ваше высочество. — Успокоил ее Ломов.

А то, право слово, принцесса начала нервничать и подозревать в 'побочных эффектах' торт — Юсуповы были те еще выдумщики по части готовки и... ядов.

По счастью, она позволила себе всего пару крошек — все, что удалось забрать собственной 'тенью', вызванной в мир, хранилось в ее комнате. Потому что если Максим в гневе придет разбираться — должен запомниться соблазнительный вид великой княжны в лунном свете, а вовсе не образ воровки, застигнутой за сладким среди ночи... Что до обвинений — покуда половина торта юридически ее, то имеет право хранить у себя!

— Не извольте беспокоиться, я со всем разберусь, — поклонился граф

— Вы меня очень обяжете. — Коротко кивнула ему Елизавета и отправилась к себе.

Простыни стали суше, но сон все равно не шел. Слишком многое было поставлено на карту. Требовалось стать полезной, быть на виду, не допустить конкуренции. Требовалось...

— Ф-ф-ф-ерни-и-ите-е то-о-орт, — пронеслось по вентиляции, заставив вздрогнуть. — Ф-ф-ферните, или стра-а-ашная ка-а-ра-а нассти-и-игнет ва-а-ас...

Великая княжна нервно соскочила с постели и подхватила кулек, замотанный полотенцем.

Короче, для начала требовалось вернуть торт.

Глава 5

С Мартой пришлось мириться — пообещал ей 'двух крепких парней' для рейдерской вылазки в город за нужными в хозяйстве отеля вещами и грузовик, чтобы все это увезти. Пока вел переговоры, в мой номер успел вернуться торт... В аромат его, помимо ванили, добавился тонкий запах духов и мешал уснуть вновь.

А в середине ночи с улицы посигналили. Коротко, вежливо, не желая всех разбудить. За окном, выстроившись колонной, стояли шесть автомобилей, с экскаватором во главе и с бензовозом в арьергарде. Отшагнув от машин, на окна отеля смотрели двенадцать человек в зимних гусарских мундирах, а в руках стоящего рядом с головной машиной алой волной на штандарте застыло полковое знамя.

Теперь количество самолетов, услышанных днем, сходилось.

— Выше всех похвал, ваша светлость, — кивнул я стоящему рядом Ломову.

Тот принял мои слова как должное, ответив коротким наклоном головы. Разве что кончики ушей порозовели от удовольствия — этот момент он пока контролировать не научился.

Принимал гостей в помещении кафетерия, предварительно велев Раулю выставить все стулья на улицу — помещение имело выход на задний двор. Вместо угощения поставил два графина воды и стаканы, идеально прижимающие по краям одолженную из холла туристическую карту города — та заняла почти всю площадь столешницы. Атмосфера настраивала на деловой лад, что сказалось сразу после краткого приветствия.

— Мы закрепились в домах по Дорфштрассе. Выбили оттуда банду, вскрывавшую банкоматы по району. Они же навели на склады переброски порошка севернее, — вел рукой по карте княжич Куракин — невысокий, крепко сбитый блондин с ершиком выстриженных почти под ноль волос. — Есть информация по людям, взявшим хранилище Дойче Банка. Сидят в Малькендорфе, но никакой определенности. — Не удержавшись, потер он ладонью сероватое от недосыпа лицо. — В каком они там доме, подвале.

— В городе очень много активности и наличных, — поддакнул Олег Засекин — тоже княжич, тоже сбежавший из дома со свитой из одного доверенного охранника.

И тоже — крайне деятельный человек. Потому как если первую группу из восьми гостей вела романтика и жажда подвига, то эти господа были посерьезнее — домой они желали вернуться с изрядным прибытком. Вторые, третьи и четвертые сыновья — их записывали в полк Давыдова, руководствуясь силой момента, общими настроениями общества и рекомендациями семейных аналитиков, что хуже не будет. Ведь какой спрос с не-наследников, ежели что случится? Мнение их самих мало кого интересовало.

К слову, 'ежели что' случилось — после фронды Юсуповых тему с гусарским полком, в котором оказались 'неправильные' сослуживцы, старались обходить стороной. Гусарские мундиры рекомендовали не надевать, о звании 'вольноопределяющихся' не распространятся — политический момент изменился, а семейные аналитики вновь слегка просчитались. Что до самих новоиспеченных гусар, которых теперь старались не выводить в свет... Впрочем, про отношение к их чувствам уже говорилось. Так что обернуть плачевную ситуацию в свою пользу — да так, чтобы родные оценили, а братья и сестры обзавидовались — они жаждали яростно, всем своим упрямством и волей людей, которые никогда не считали себя 'вторыми' и желали это доказать всему миру.

Впрочем, завтра первые восемь проснутся — четверо из которых полновесные наследники безо всяких скидок — глянут на черные мешки с добычей, которые прибывшие затащили на подземную парковку, и определенно захотят того же самого. Кроме прекрасных дам, конечно — о них так думать не принято. Равно, как и спрашивать, откуда драгоценности. И вообще, какой туризм без сувениров...

— По моей информации, в город скидывают наличные с самолетов. — Подал я голос, бросив на столешницу парочку фотографий с контейнерами, парящими над городом на парашютах. — Так что денег станет еще больше.

— Зачем наличные? Спутниковые телефоны работают, — перевел с фотографий на меня цепкий взгляд смугловатый юноша из рода Жеваховых.

— В городе нет налогов и нет законов. Но только для того, что внутри города. Сделки с перечислениями используют сервера вне города, и под правило не подпадают. Стороны сделки должны быть внутри города.

— А отложенный платеж? — Недовольно закусил тот губу.

— Статус города ограничен во времени. — Пожал я плечами. — Если вы успеете доставить сюда товар, деньги и вторую сторону, то торгуйте хоть кровавыми камнями.

Жевахов недовольно поморщился от подобного предположения и коротко кивнул.

— Досадно.

— К слову о камнях, создание которых все мы безусловно осуждаем. — Продолжил я, завладев вниманием. — В городе они определенно есть, и сделки по ним будут. Было бы неплохо пресечь их распространение и взять на хранение в наши семьи.

Или кратко: отнять и поделить, но вокруг стола собрались культурные люди.

— Это было бы весьма ответственно и благородно, — покивал Куракин. — Город только очень большой.

— Зато пока статус города не сменится, и деньги, и камни будут в его границах. — Задумчиво пробормотал княжич Орлов — субтильный, слишком высокий и нескладный юноша.

— Рабские рынки, — монотонно продолжил я. — Рынки редких лекарств, трансплантации, наркотиков и запретных знаний.

— Если бы сеньора ДеЛара не было, Ганзе следовало бы его придумать, — присвистнул Куракин.

— Славы хватит на всех, — потер руки княжич Троекуров.

— Осталось только разыскать и пресечь, — засомневался Засекин. — В городе есть агентура?

— Князь Давыдов распорядился захватить городской узел связи. — Поставил я его в известность. — Попробуем отслеживать активность.

— Это его сиятельство мудро решил, — уважительно покивали молодые господа.

— Кроме того, граф, — повернулся я к замершему за спиной де Марету. — Вы говорили, у вас есть знакомые в городе.

— Будут деньги — будет информация, — коротко рапортовал он.

— А если будет много денег, они возьмутся эту информацию проверять? У нас не так много людей. — Повел я рукой в адрес внимательно слушающих господ.

— Если обещать процент, — замер Рауль на секунду. — То, быть может, нас не продадут больше одного раза. Наемники, — словно извиняясь за них, улыбнулся он.

— Ограничимся информацией. — Согласился я.

— Нам бы спутник какой на Любек повернуть. — Произнес Куракин, глядя на карту чуть ли не мечтательно. — И чтобы во всех спектрах понаблюдать, и аналитиков посадить.

— Попробую решить. — Задумался я на секунду.

— Чей спутник есть под рукой? — Посмотрел он на меня с любопытством.

— Вариантов много. Ваши спутники, я так понимаю, заняты Юсуповыми?

— Не только наши, — оглядел он половину прибывших и не удержал вздоха. — Вашим родным не следовало убивать посредника, а вашему деду — сидеть при этом в Биене.

— Что им следовало делать, решать не вам.

— Никаких претензий, — примирительно поднял ладони княжич. — Мы все объединены знаменем полка и общими интересами, господа. Я искренне скорблю, что наше истерзанное заговором государство вновь стоит на пороге гражданской войны!

— Давайте наведем порядок хотя бы в этом городе, — прогудел широкоплечий княжич Кропоткин.

— А там и до нашей империи доберемся, — подытожил я. — Предлагаю собраться завтра в десять, — посмотрел я на часы, показывающие уже четвертый час ночи.

— Разумно. Тем более, что присутствуют не все. — Согласился Куракин. — Один момент, господа.

Я вопросительно посмотрел на него — равно как и остальные.

— Мы прибыли по зову полкового знамени, исполняя текст присяги. Но эта война, — показал княжич в темень за окном. — Война господина ДеЛара и золотых поясов Ганзы. Я говорю за себя и одиннадцать моих товарищей, и мы не планируем в ней участвовать. Разумеется, если господин полковник не поведет нас в бой. Однако же в бой мы пойдем гусарами Его Величества, но отнюдь не солдатами в войске сеньора ДеЛара. Нам не нужен статус над законом. Все наши действия внутри города — это долг дворянина.

— Я вас услышал, господа. — Коротко кивнул в ответ. — Доведу ваши слова до господина полковника.

— Не следует беспокоиться, я сообщу ему сам.

— Как вам будет угодно. — Отнесся я к этому равнодушно. — Господа, мы завершили?

— Нам бы устроиться на постой и людей устроить, — вопросительно посмотрели на меня. — Мы забрали все с собой. Старое место минировали — боюсь, мы там слишком пошумели, завтра обязательно приедут задавать вопросы...

— На втором этаже есть шесть свободных номеров. Третий этаж занят Ее высочеством, на четвертом отдыхает Его сиятельство. Придется потесниться.

— А как же свита? — Замешкался Куракин. — Еще четырнадцать человек.

— Для свиты можно использовать офисное здание. Прокинем туда кабель, будет свет и тепло. Защиту придется организовывать своими силами.

— Сделаем. — Отозвался Жевахов.

— Подземную парковку разумно использовать по назначению и как склад для трофеев. Только бензовоз я туда не пущу, размещайте где-нибудь во дворах.

— Так ведь взорвут, шельмы...

— Сделайте так, чтобы не взорвали, — подавил я раздражение и зевок. — На улице уже светает, господа. Ваша светлость, граф Ломов, что у нас по незанятым номерам?

— Все по правую сторону коридора. Прошу воздержаться от ночных прогулок, путь на верхние этажи закрыт.

— Вы услышали, господа. Рекомендую не шуметь, разбудите Марту.

— Кто есть из себя госпожа Марта? — Полюбопытствовал Засекин.

— Женщина, которая пойдет жаловаться ко мне, а я очень хочу спать. Честь имею, — коротко кивнул я княжичам и направился к себе, пытаться что-нибудь доспать этой ночью.

Впрочем, на полпути лифта успел передумать, нажал кнопку стоп и направился на третий этаж.

— Дорогая, вы нужны мне как супруга. — Постучался я в дверь принцессы и приоткрыл створку.

— Радость-то какая... — Грациозно поднялся из постели силуэт на фоне светлеющего от близкого рассвета окна.

— Распорядитесь подвесить над Любеком спутник обеспечения спецопераций.

— У вас совершенно неверное понимание супружеского долга! — Возмутился девичий голос.

— Так вы отказываетесь?

— Нет. — Проворчали в ответ. — В ответ я рассчитываю на ужин в ресторане!

— Как только все закончится...

— В Любеке! Два дня вам на это, супруг мой! — Оборвали меня настойчивым тоном.

— Да тут бы повара найти, — взгрустнулось от такой перспективы.

Опять же — где найти не сожжённое заведение...

— И чтобы непременно были танцы! А я вам доступ к 'Всевидящему Оку'. — Добавили соблазнительным голосом.

— Хм-м...

Перспектива прогонять все фото через базу распознавания лиц... И не абы какую базу — с персонами весьма специфичными, часто меняющими облик и крайне избегающими публичности... Правда, все запросы будет видеть ИСБ, но это можно было потерпеть.

— На недельку... — Потянулась принцесса вверх руками, словно кошка.

— Согласен.

— А еще я хочу...

— Спокойной ночи, — закрыл я дверь и отправился досыпать хоть малую часть этой ночи.

Потому что чем больше слушаешь женщину — тем больше ей должен. Это я еще по сестрам понял.

— Ваши новые друзья не похожи на тех, кто станет бороться за равенство, — язвительно вставил слово де Клари, стоило лифту вновь заработать на подъем.

— Зря вы так думаете, — попенял я ему. — У любой революции должно быть боевое крыло. Пока первые восемь прибывших будут знаменем перемен, кто-то должен обеспечивать деньгами их порывы души.

— То есть, грабить.

— Грабить награбленное! — Вставил я важное уточнение. — Согласитесь, это сейчас господам удобно изымать неправедно нажитое у бандитов. А что делать, когда Любек кончится? Им же явно понравится и захочется продолжить. Мы дадим им идею!

— А если к вам придут грабить награбленное у грабителей?

— Таких анархистов мы презираем, — веско ответил я, выходя в открывшиеся двери.

К собственному удивлению, выспаться удалось — судя по мягкому естественному свету по пробуждении, шел восьмой-девятый час, а раз меня не разбудили, то все живы и даже не покалечились. Для двух десятков молодых людей под одной крышей — уже достижение.

— Что? — настороженно посмотрел я на стоящего у постели графа Ломова. — Драка? Дуэль? Кто-то свернул себе шею в ванной? Господин полковник зашел в комнату к дамам? К принцессе? К господам?!

— М-м, нет.

И что-то Ломов мялся, то ли не зная, с чего начать, то ли не желая говорить, и я не мог угадать — даже тревожно как-то становилось.

— К Марте?!

— Марта! То есть, нет. — Покачал он головой.

И я только сейчас увидел серые тени под его глазами — юнкер еле удерживался ото сна: взгляд чуть расфокусирован от усталости. Но, видимо, информация все же была не настолько срочной, чтобы будить руководство. И не настолько пустяковой, чтобы оставить на вечер.

— Говорите, как есть, и ложитесь спать, ваша светлость, — я сел на кровать, нашел ногами тапочки и взглядом отметил кресло, куда вчера сложил всю одежду.

Осторожно поднялся, прислушиваясь к травмированной ноге — вроде как, больше не отзывалась болью. Перенес на нее вес, переступил с пятки на носок — даже настроение приподнялось.

— Есть проблемы с Йоханом, Мартой, и могут быть проблемы с прибывшими вчера господами. — Собрался с мыслями Ломов. — Вы вчера изволили поспособствовать Марте с необходимыми в хозяйстве отеля вещами. А их светлости, прибывшие вчера, привезли с собой изрядное количество продуктов, вещей и разнообразных товаров... М-м... Марта посчитала, что может взять часть их для нужд отеля.

— И в чем проблема? — Принялся я одеваться.

Откупимся, в самом деле. Разумеется, если вещи не личные — тогда точно ожидались разборы полетов.

— Дело в том, что за время без электричества в отеле накопилось много одежды для стирки... А Марта посчитала, что порошок в черных мешках — стиральный...

— Та-ак...

— Порошок, к слову, комкался и стирал отвратительно. Йохан взялся достирывать вручную в знак примирения, так как Марта заметила, что он сытый, и весьма оскорбилась...

— Я понял, — махнул я на Ломова рукой и указал на расстеленную кровать. — Ложитесь спать, ваша светлость. Я разберусь.

Повторять не пришлось — мгновением позже граф уже спал, свернувшись на краю кровати. Только обувь сбросил и подбил под живот подушку.

Я прошел через пустые комнаты — там, где ночевал Де Марет, ароматно пахло кофе, а там, где его сиятельство Давыдов — отчего-то незнакомыми духами... Тревожно.

Но для начала требовалось разобраться с Йоханом, Мартой и сопутствующим ущербом — сколько они там дорогостоящего и особо чистого порошка извели, и как за него рассчитываться с хозяевами добычи... Впрочем, это мне впору выставить им счет, чтобы не тащили в мой отель всякую дрянь. Лично уничтожу остатки — и пусть попробуют сказать хоть слово.

Оказалось, что беспокоиться в первую очередь стоило за здоровье сотрудника.

Ибо раскачивающийся в углу, сжимая руки коленями, и бормочущий что-то под нос хозяин отеля — это совершенно не то, что сейчас было нужно. Рядом стоял тазик, наполовину заполненный мутноватой взвесью и постельным бельем. Часть воды была разлита по синему кафельному полу узкого и длинного хозяйственного помещения, дотекая до раскрытого черного пластикового мешка, из которого торчала ручка мерного совочка.

— Единороги... — прислушался я к оживлённому шептанию старика и поймал взгляд его красных воспаленных глаз. — Единороги! Я должен спасти единорогов!

— Йохан, единорогов нет. — Терпеливо попытался достучаться я до его сознания.

— Нет? — Спросил он с наивным взглядом ребенка.

— Совсем нет. — Подтвердил я.

— Значит, я не успел! — Пригорюнился Йохан.

Пришлось надевать на его пальцы парочку перстней из тех, что постоянно носил сам, и терпеливо ждать, пока продукты интоксикации исчезнут из крови.

— А что я здесь делаю? — Похлопал старик глазами, когда эффект артефактов основательно прочистил ему мозги.

— Стираете белье в кокаине, — терпеливо пояснил я, указав, соответственно, на тазик и мешок.

— Никогда со мной такого не было... — автоматически произнес он. — А где Марта?

— Зависит от того, какие она использует духи, — задумался я, а затем подошел к черному пакету. — Вы мне не поможете слить это в канализацию?

— А-а... — Завис Йохан, переводя взгляд от тазика к мешку и обратно.

— Тут миллионов на двадцать, — приподнял я отраву.

— А можно — я? — С затаенным дыханием попросил хозяин отеля. — Подумать только, в моем отеле сливали в канализацию...

— Не вздумайте хвастать! — Жестко прервал его я.

— Только внуку! — Пробормотал он, аккуратно скидывая содержимое мешка в огромную стиральную машину. — Сейчас мы его пару раз быстрой стиркой... И, ваше сиятельство, если это важно: Марта не терпит туалетную воду и духи.

— А вот это уже скверно. — Быстрым шагом направился я узнавать текущую диспозицию в отеле.

Вышел из подвала с техническими помещениями, поднялся в холл, где и был перехвачен взволнованным Раулем.

— Имя? — Напряженным тоном произнес я.

— Не знаю. — Отрицательно замотал он головой и виновато посмотрел наверх.

— Вы же были, когда они представлялись!

— Они вообще не представлялись! Зашли вдвоем пять минут назад прямо через защиту отеля, сказали, что к вам, и сразу поднялись наверх! Один — огромный такой, как медведь!

— Твою же... — рванул я по лестнице наверх, отмахнувшись от попыток Рауля оправдаться.

Потому что я знаю человека таких габаритов, который спокойно проходит через защиту, созданную для Шуйских. А второй... Вторая... А у меня еще там духами пахнет!


* * *

Виною тому неправильно поставленная стопа или незалеченная травма, но к третьему десятку ступеней нога вновь начала отдавать болью.

Первый гость ожидал на изгибе третьего пролета, ведущего на четвертый этаж. Вернее, он весь пролет и перегораживал — широкий, чуть сутулый из боязни низких и таких хрупких потолков Шуйский Артем вид имел миролюбивый и слегка виноватый.

— Прошу, не обижайся, но я должен был это сделать. — Поднял он руки раскрытыми ладонями ко мне, стараясь успокоить.

С его плаща из серой кожи стекали капли — за окном был дождь. В расстегнутом вороте поверх рубашки был виден широкий медальон из золота с вычеканенным гербом Шуйских — лучший документ в любом городе мира. Даже неграмотный сходу определит статус владельца.

Я же молча смотрел за спину Артема, прозрачно намекая, что самое время посторониться и дать пройти.

— Я обязан был привезти человека, способного уберечь тебя от безумств. — Пытался он быть убедительным.

— Где моя жена?

— Так... В Румынии, — растерялся он. — Там ни связи, ни интернета. Ей никто ничего не говорит. Уверена, что с тобой все хорошо, и ты в тюрьме... Подожди. Ты решил, что я Нику привез? С ума сошел? Она же беременная!

-Светлану? — Запнулся я.

-А можно было?

— М-м... Тогда кто там?

— Завуч. Школьный. Руслан Артемьевич.

— А-а... Ну, привет ему. — Я развернулся и принялся спускаться вниз по лестнице.

— Стоять. — Легла на плечо широкая ладонь. — Максим, вернись и прими свою судьбу. Он никуда не уедет.

Я постоял некоторое время на лестнице, переживая нахлынувшую волну чудовищной несправедливости — ощущение, всякий раз сопровождавшее мою встречу с завучем. Да, обычно до этой встречи что-то горело, взрывалось, падало, пропадало и находилось у меня дома. Но никогда все обстоятельства дела не изучались полностью! Я даже как-то ходил к нему с адвокатом — и что бы вы думали? Он даже адвоката заразил своим скептицизмом! Дескать, нашедшийся автобус с конструкторами Аэрбасса — это не повод для радости! Весь мир ищет — а они живые, здоровые, работают на нашей даче, ягоды свежие едят... Но нет — постоянная критика. И эти люди сами жаловались на проблему космической программы княжества!

— Я, кстати, ногу себе повредил... Может, я потом с Русланом Артемьевичем встречусь? И справку от врача принесу.

Должны же быть в этом городе врачи!

— А как ногу повредил? — С заботой поинтересовался Шуйский. — Руслан Артемьевич спросит.

— Забыли про ногу. — Я с невозмутимым видом развернулся и принялся подниматься по ступеням.

Правда, последние шаги уже откровенно подкрадывался ближе, стараясь не шуметь.

В гостиной комнате четвертого этажа мало что изменилось с прошлого вечера: разве что стоял над закрытым гробом Руслан Артемьевич в расстёгнутом черном пальто и с великой скорбью на него смотрел.

— Я знал, знал, что так произойдет, — с тоской шептал он, проводя подрагивающими ладонями над лакированным деревом. — Это моя ошибка...

Позади меня звучно откашлялся Артем.

Руслан Артемьевич встрепенулся и посмотрел в нашу сторону.

— Самойлов, вы почему не в гробу? — Строго уточнил он у меня.

— Виноват! — Браво рапортовал я, выпрямившись с руками по швам.

— Отставить!

Руслан Артемьевич заложил руки за спину, поджал губы и мрачно смотрел на нас Артемом.

Думать, что на Артема тоже — было как-то спокойнее.

— Самойлов, что вы обещали мне на выпускном?

— Э-эм. Вспомнить, где кейс с ураном, который я не брал? — Честно попытался я припомнить.

Ох уже это вечное 'Ты вспомни, вспомни!' — да кейс вообще чужой и пропал на другом континенте! И главное: никто не спорит, все верят, но 'ты все же вспомни...'. — Вторым пунктом!

— Не устраивать войну.

— Вот именно! И что я вижу сейчас?!

— Но это не я! — Возмутился уже совершенно искренне.

— А кто обещал принять в ней участие во вчерашних новостях?! — Гремел строгий голос, усиленный неплохой акустикой помещения. — Разве этому мы тебя учили?!

Вообще-то этому и учили, но я предпочёл маску покаяния и скорби, подсмотренной на картине Федора Решетникова. Обычно эта форма мимики уменьшала вероятность вызова родителей в школу.

Впрочем, ближайший родственник ходил где-то по городу и собирался убить местных хозяев. Вряд ли жаловаться ему имело хоть какой-то педагогический смысл...

— Я просто...

— Не оправдывайтесь, Самойлов!

Подавив тяжкий вздох, я приготовился минут десять разглядывать и подсчитывать орнаменты на обоях за спиной завуча. Между прочим, в нашей школе в кабинете директора были две тысячи одиннадцать вертикальных линий и двести сорок завитушек — в последний раз. Время от времени обои переклеивали — иначе я бы там рехнулся за пять лет.

— ... и хватит подсчитывать завитушки на обоях!

Я аж вздрогнул и с опаской посмотрел на завуча.

— Вы хоть понимаете последствия содеянного вами?

— Моего деда не убьют? — Осторожно предложил я версию.

— Причем здесь сеньор ДеЛара? — удерживая в глазах эмоцию, которая все эти пять лет безумным образом сочетала ярость и заботу обо мне, выговаривал мне он. — Вы собрали под одной крышей двадцать благородных княжичей! Вытащили на эту войну!

— Им напомнили о долге, — попытался я уточнить.

— И теперь они на вашей войне, под вашим руководством, Самойлов. — Сменил Руслан Артемьевич тон на зловеще-мрачный. — И что же я увидел сегодня, всего лишь зайдя в здание?

Я предпочел отмолчаться. Хотя бы потому, что первым попавшимся ему человеком был разыскиваемый преступник.

— Я увидел разруху, Самойлов. Где часовой? — Вкрадчиво продолжил завуч. — Почему нас никто не остановил и позволил пройти внутрь? А тот единственный человек — без вопросов указал, где вы живете? Что я увижу, пробыв тут еще час? Самойлов, я вас спрашиваю!

Но до того, как успел возразить, открылась дверь в спальню, откуда вышел закутанный в алый бархат занавески князь Давыдов, задумчиво разглядывающий бутылку вина.

— Кто-нибудь видел штопор в этой дыре? — Попытался он уцепить пробку ногтями, потом, не выдержав, уцепился за нее зубами и с удивлением заметил гостей.

— Алкоголизм, — зловеще прокомментировал завуч. — Моральное разложение!

— Вот кстати о моральном разложении. — Оставил Давыдов бутылку в покое и с возмущением обратился ко мне. — С утра я обнаружил молодую парочку в своем гробу. Это недопустимо!

Ага, вот откуда запах духов...

— Вино тоже появилось после этого происшествия? — Меланхолично уточнил я, стараясь не смотреть на завуча.

— Оно лежало здесь на кресле! — Обернулся господин полковник к указанному предмету интерьера. — Полагаю, если эти два события связаны, то штопор внутри гроба. — Терпеливо предположил я.

И слегка вздрогнул, когда крышка немедленно рухнула вниз, слегка смягченная ворсом ковра.

— Вы были правы, ротмистр! — Возликовал Давыдов, перегнувшись через край, поерзав там рукой, и, вытащив нужное, принялся вкручивать в пробку на винной бутылке.

На побагровевшего Руслана Артемьевича было жутковато смотреть.

— А вы, простите, кто? — Мягким тоном уточнил завуч у Давыдова.

Он таким тоном кодировал несознательных людей от пьянства и курения на спортивной площадке школы.

— Я? Я — гусар! — Был краток господин полковник, но манипуляции с вином все-таки прекратил.

— Где форма? Почему без обуви? Как фамилия? Кто старший по званию?

— Так я и есть старший по званию, — замялся господин полковник. — Полковник Лейб-гвардии гусарского Его величества полка князь Давыдов! — Вытянулся он во фрунт, но щелкать пятками босиком постеснялся.

— Ваше сиятельство, какой пример вы подаете молодежи? — Сменил тональность Руслан Артемьевич на укоризненную.

— Если не я, то кто научит их грамотно похмеляться поутру? — Тихо возмутился князь, но тут же приосанился и выдал знакомым ревом. — А вы кто таков? Гусар?!

— Я — школьный учитель. — Мягко произнес завуч.

И весь напор господина полковника как-то сник, сменившись легким смущением.

— Шуйский Руслан Артемьевич. — Представился наставник.

— А вы, разрешите спросить, к кому? — Уточнил Давыдов.

— К Самойлову, — простер Руслан Артемьевич руку в мою сторону. — И вынужден проявить недовольство вашим подчиненным. Дежурные не назначены. Присутствующие не отмечены в журнале. Задания подчиненным не выданы, а их исполнение не проверено. Нет даже плана проведения занятий!

— Ну почему же нет, — встал на мою защиту господин полковник. — Сегодня мы хотели взять штурмом телеграф!

— Похвально, — слегка наклонил голову завуч. — Надеюсь, Самойлов подготовил маршруты движения по городу, провиант, медикаменты, транспорт, схему построения в колонне и пути отхода?

— А вы точно учитель? — С сомнением произнес его сиятельство.

— Я завуч. — Веско произнесли в ответ.

— А звучите, будто штабс-ротмистр...

— Работа звуча мало чем отличается, — перевел Руслан Артемьевич взгляд на меня.

Ну а я... Если бы можно было провалиться сквозь землю или исчезнуть еще каким-нибудь способом — то уж поверьте, еще в школе бы наловчился.

— Так как же вы, Самойлов, собираетесь добиваться подчинения у двух десятков выскородных? Это сегодня они видят в вас ротмистра и старшего по званию. А завтра, увидев слабину, вспомнят, что их род — старее вашего, и это вам следует исполнять их команды. С таким коллективом вы проиграете свою войну, даже если ваш дед победит в своей!

— Полагаю, господа, будет разумным назначить Шуйского Руслана Артемьевича штабс-ротмистром! А вас, Самойлов, я прошу внимательно прислушиваться к словам многоуважаемого гусара! — Примирил нас Давыдов.

— Так точно, господин полковник! — Встал я по стойке смирно.

— С вашего разрешения, господин полковник, я проведу смотр личного состава и зарядку! — Коротко кивнул Руслан Артемьевич.

И под нашими взглядами, при полном молчании, вызвал лифт, его дождался и зашел внутрь. В последний момент вслед за новоиспеченным штабс-ротмистром юркнул Артем, и его маневр я одобрял полностью. Потому что документ у него на шее как минимум обозначит акценты происходящего и удостоверит звание спутника. Хотя Руслан Артемьевич и без этого умеет быть очень убедительным — вон, спецы из Аэрбасса у нас в школе до сих пор физику ведут...

— А наш штабс-ротмистр что изволил ранее преподавать? — Задумчиво смотрел на закрывшиеся двери лифта господин полковник.

— М-м... Вычитание, извлечение, сокращение, умножение на ноль...

— Математика, — с пониманием вздохнул Давыдов. — Беда у меня с этой математикой и вечные проблемы... Помню, воевали с турками за проливы. У них — пять кораблей! Так мы четыре потопили, два сожгли...

— Как же так вышло, ваше сиятельство. Кораблей же пять?

— О, тому есть объяснение! Я даже запомнил, там так дружелюбно еще называлось... Френдли... Френдли фойр, вот! — Почесал он затылок штопором и вновь задумчиво посмотрел на бутылку вина. — Надо отметить назначение штабс-ротмистра, пока он не видит!

— Господин полковник. — Кашлянул я, пока Давыдов вновь вкручивал штопор в пробку.

— Да-да?

— Разрешите личную просьбу, господин полковник.

— Слушаю вас внимательно, ротмистр. — Отвлекся он от бутылки.

— Вчера у меня был разговор с двенадцатью новоприбывшими. Вам должны были о них сообщить.

— Верно, юнкер Ломов доложил обстановку.

— Я имел с ними беседу ночью. Из оговорки княжича Куракина я понял, что спутники его, а также иных семей вольноопределяющихся, смотрят на земли Юсуповых. То есть, род Куракиных, вполне возможно, имеет планы поучаствовать в нападении.

— Это как понимать?! На семью командира?!

— Я полагаю, одной из причин прибытия некоторых благородных господ является выход из-под знамени полка для участия в войне. Кроме вас и императора от службы их никто отставить не может, а повод всегда можно найти... И в этом есть моя просьба, — опередил я рвущееся из Давыдова возмущение. — Я прошу вас не препятствовать этому выходу. Прошу отнестись к нему со всем терпением и равнодушием.

— С какой это стати я должен терпеть эдакую фронду?! — Чуть не разбил он бутылку резким жестом.

— Я прошу вас об этом. Это политика, господин полковник.

— Политику я люблю еще меньше математики... — Помрачнел его сиятельство. — Так говоришь, предадут?

— Не предадут... И не все... Но перед решительным моментом, я бы не стал на них рассчитывать.

— Вот как... — Погрустнев, Давыдов дошел до кресла и сел на его краешек.

Одним ударом по дну бутылки выбил пробку, даже не предав этому значения, и надолго приложился к горлышку.

Я за это время присел на соседнее кресло, отделенное от первого журнальным столиком.

— Ротмистр, у тебя есть любимая грустная песня? — Поднял он на меня взгляд.

— М-м, нет.

— Молодой еще... — Опустив руки, посмотрел Давыдов на ковер. — Хорошо, я исполню вашу просьбу. Надеюсь, вы знаете, что делаете. Да, кстати, хорошие новости, ротмистр! — Воспрянул Давыдов, будто и не было тягостной беседы.

— Да, господин полковник? — Поднялся я вслед за ним.

— Сегодня я обнаружил шикарный торт в нашем номере! И, уж поверьте, я знаю толк в высокой кухне — среди нас прячется отличный повар! В обмен на вашу просьбу, приказываю найти его и приставить к делу!

— Да, но...

— Обещайте ему очередное звание и долю из полковой казны! — Отмахнулся господин полковник. — Пойду поищу лаз, откуда забрались эти двое в наш номер и далее в гроб! Вдруг маршрут небезопасен, и они не принесут мне завтра новую бутылку вина! — Ворчал он более тихо, удаляясь внутрь коридора, уходящего вдоль спален.

Я грустно плюхнулся обратно в кресло.

Внизу послышался лязгающий голос Руслана Артемьевича.

А на ум отчего-то пришли слова песни, тут же пропетой про себя грустным голосом:

— Ой ты степь широ-ока-ая-аа...

 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх