| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Не подумали ли они, что пришли...?
Хм, гкхм...
Не, не! Всё, умолкаю!
Конечно, я со своей стороны буду предпринимать кое-какие меры по исправлению такой "разрухи" в головах, но результат пока не очевиден.
* * *
Слащёв, взглядом, как будто нож к горлу приставив:
— А поражение под Варшавой, разве ничему не научило красных командиров?
— Увы, но урок не впрок! По мнению кремлёвских вождей и стратегов, это всего лишь досадное недоразумение — небольшая отсрочка перед триумфальным шествием социалистической революции во всём мире. Тем более, уже назначен "крайний": один грузин — который вовремя не пришёл на помощь Тухачевскому с конармией Будённого.
Поморщившись при упоминании предпоследней фамилии, Слащёв:
— Повесили?
— Кого?
— Того "грузина"?
— Хахаха!
Оторопев от неожиданности, я сперва рассмеявшись, затем вполне серьёзно:
— Нет! У большевиков — всё, не как у людей. Его, после товарищеской критики — Генеральным секретарём ВКП(б) назначили.
* * *
Помолчали и затем "Генерал Яша", несколько настороженно вопрошает:
— Вы мне что-то хотите предложить, Серафим, или просто констатируете факты?
— Сперва ответьте мне Яков Александрович... Только честно, как на духу!
Он, с готовностью
— Слушаю Вас...?
— До меня донеслись слухи, что Вы злоупотребляете спиртным и имеете пристрастие к марафету...
Тот, "с полпинка" заведясь:
— О, БОЖЕ!!! Везде одно и тоже — что у белых, что у красных... Меня рисуют отчаянным пьяницей, кокаинистом, приписывают мне целый ряд чужих или выдуманных преступлений. Что я люблю выпить, я этого не отрицаю... Но пьяным в строю — меня никто и никогда не видел! Что касается кокаина, то я прибегал к нему, когда для спасения дела — мне приходилось не спать по несколько ночей сряду. Но кто же может за это осудить меня...?
Молчу, жду когда он выговорится.
— ...Я имею ДЕВЯТЬ(!!!) боевых ранений и контузий, многие из которых переносил на ногах. Одно из них — ранение в живот, полученное в девятнадцатом году — не заживало полгода, причиняя мне невыносимую боль... Кто осудит меня за то, что я колол себе морфий и нюхал кокаин, чтоб унять свои неописуемые муки?!
Почти прокричав это, он обиженно замолк, прикуривая слегка трясущимися руками новую папироску. Спички, были говёнными как практически всё советское (надо будет своих артельщиков-кооператоров насчёт зажигалок напрячь!), не зажигались с первого раза и ломались в его руках. Дождавшись, когда Слащёв с пятой попытки прикурит и сделав пару затяжек успокоится, говорю примиренческим тоном:
— Вполне Вас понимаю и ни в коем разе не осуждаю, Яков Александрович. Я лишь спрашиваю: сейчас то, Вы — свободны от пагубной привычки колоться всякой гадостью и нюхать её?
Выпустив в мою сторону облако дыма:
— Я лучше водки выпью.
— Вот это по-нашенски!
Помолчав и собравшись с мыслями и духом, заявляю:
— Сразу давайте расставим все точки над "ё": ни армии, ни корпуса, ни дивизии и даже "полчка" — Вы не дождётесь!
— Мне Михаил рассказывал о Вас, как о каком-то "провидце", но всё же...
Слащёв это и сам понимает, не дурак чай... Однако, человеку в безвыходной ситуации свойственно обманывать самого себя надеждой на лучшее, поэтому он с неким задором даже, спрашивает:
— ...Почему, хотелось бы знать? Из-за моего "послужного списка" у белых?
— Не только!
Как о какой-то — банальнейшей из всех самых банальных истин, заявляю:
— Кроме очевидной причины — связанной с глобальным сокращением армии затеянной товарищем Троцким и, ныне успешно претворяющейся в жизнь — есть и ещё одна, самая главная. Командный состав РККА — разделён на две смертельно враждебные группировки: "краскомы" из "кондовых" и "военспецы" из царского "офицерья". Вы, ни к одной из них не относитесь.
Глянув в чёрную бездну его выцветших глаз, не моргая говорю:
— Как "провидец" заявляю: к себе Вас — ни одна из сторон не примет, а вот "песчинкой" меж двух "жерновов" оказаться... Это — ваша судьба, Яков Александрович!
* * *
Конечно, я соврал!
Не знаю, снятся ли "Слащёву-вешателю" ночные кошмары, но иногда — "скелеты из шкафа" приходят не во сне, а наяву и предъявляют нам счёт за содеянное.
До процесса "Весна", когда будет расстреляно порядка трёх тысяч "военспецов" Слащёв не доживёт. Его же, в 1929 году убьёт выстрелом в затылок какой-то — якобы "псих", по его словам мстивший за повешенного тем брата. Достаточно мутная история, сказать по правде...
Тело лучшего тактика Гражданской войны сожгут по "новомодному" обычаю в московском крематории, а память надолго предадут забвению...
Скорее даже навсегда!
Ведь, спроси кого в начале 21 века:
— Кто такой Распутин?
Тотчас ответят:
— Сексуальный маньячило!
Спроси:
— Кто такая Матильда Кшесинская?
Без малейшего промедления:
— Шлюха!
Оно и понятно: про тех песни поют и фильмы снимают...
А спроси "кто такой генерал Слащёв-Крымский" — так, хрен ответа дождёшься.
Абыдно, понЫмаешь!
Не за Слащёва, нет...
За нас с вами.
* * *
Тот, надо отдать ему должное, решительно-отмороженным тоном заявляет:
— Я привык ежеминутно рисковать жизнь, неоднократно ходив по самому её краю!
Как можно более рассудительней:
— Ни капли не сомневаясь в вашей храбрости и героизме, Яков Александрович, всё же спрошу: ранее, Вы были готовы в любой миг умереть во имя России... А в данный момент — во имя чего или кого?
Молчит...
— В мирное время, товарищ Слащёв, во имя России — надо жить. Жить и каждой своей прожитой минутой — приносить своему Отечеству пользу! Ибо, от вашей бездыханной и нехорошо пованивающей тушки — ему никого проку нет. Фтопку её — да и навсегда забыли!
Докурив молча папироску, в этот раз промазав ею в урну и огорчённо от того крякнув, мой собеседник с изрядной досадой вопросил:
— Да, говорите уже, что хотели от меня, не тяните нищего за фалду...
Наконец, перехожу к делу:
— Предлагаю Вам учить военному делу не уже состоявшихся — вдоволь повоевавших командиров: тех учить — только портить... А будущих! Детей, то есть — которым только предстоит воевать. Те, будут впитывать вашу науку как песок Сахары — "грибной" тропический ливень.
Кроме всего прочего, Слащёв — прекрасный педагог! Ещё будучи двадцатишестилетним поручиком, он уже преподавал в элитном Пажеском корпусе в Санкт-Петербурге. А про его успехи в деле "перевоспитания" красноармейцев в белогвардейцев, я уже рассказывал.
Тот, отреагировал несколько не так, как мною предполагалось:
— Ваше предложение столько же необычно, как и сама ваша личность! Даже, вроде самые обычные слова — Вы произносите несколько странновато и часто в совершенно неожиданном смысле, а многие речевые обороты — меня ставят просто в ступор... Вы достаточно молоды, но имеете взгляд умудрённого жизнь старца и рассуждаете подобно таковому. Как Вас по имени отчеству?
— Серафим Фёдорович...
— Серафим Фёдорович, кто Вы?
Хлопнув себя по нагрудному карману:
— Вам предъявить документы?
— Нет, я не про то. Кто Вы на самом деле?
В его голосе и пронизывающем насквозь взгляде на меня — сквозил жутко-жгучий интерес, но я — как холодно-леденящим душем, его охолонув:
— Большего чем я уже сказал — Вы от меня не услышите. Так что стиль общения между нами может быть только в строго конструктивно-деловом формате, или же его не будет — от слова "вообще". Я излагаю свои предложения, а Вы — соглашаетесь или отказываетесь. В первом случае мы с вами, Яков Александрович, плодотворно сотрудничаем на благо нашей с вами многострадальной Родины. Во втором — просто расстаёмся и "расходимся" бортами, как в тумане корабли. Мне начинать излагать?
Закурив ещё одну папироску, тот выдохнув дымом в открытую форточку и, с неопределённым выражением лица, кивнул:
— Излагайте, Серафим Фёдорович.
Излагаю, стараясь как можно более кратко и информативно при этом:
— В небольшом, но перспективном городке Ульяновск (это в Нижегородской губернии), откуда я родом и где имею некоторое влияние, как-то сам собой образовался кружок младых отроков — рьяно интересующихся военным делом...
Вкратце рассказал про Ваньку да Саньку, про их "футбольные команды" и, про мои "издевательства" над ними — выражавшееся в принуждении их зубрить уставы и заниматься до упада муштрой.
Вдоволь с Слащёвым на пару посмеявшись, продолжаю:
— ...И таких "фанатов", у нас набралось — уже, как бы не на целую роту! К великому сожалению, мои познания, навыки и главное свободное время — уже подошли к своему естественному "лимиту". Больше чем я им уже дал — я ничего дать уже не смогу, при всём моём желании.
— Ну, и...?
— Не могли бы Вы, Яков Александрович, взять на себя сей нелёгкий труд — воспитание и обучение будущих воинов, командиров, защитников Отечества? За соответствующее вознаграждение, конечно и при предоставлении вашей семье человеческих жилищно-бытовых условий.
Вижу вопросительный взгляд и, правильно поняв его, продолжаю:
— Пока, могу уверенно пообещать новый четырёх— квартирный (но увы— деревянный!) дом с "удобствами" внутри и сверх— экономной печкой, а там посмотрим. Месячный оклад же, наши учителя — которых я со всех уголков страны к нам подтягиваю, сами себе в ведомости ставят.
Что есть — то есть!
Правда, таких пока можно по пальцам пересчитать и, ни один из них — до сих пор не превысил сравнительно скромную сумму в триста рублей.
Слащёв, с подозрительным прищуром на меня посмотрев:
— Разрешите полюбопытствовать, Серафим Фёдорович: откуда "дровишки"? Если это не снова секрет, конечно...
Сделав морду берёзовым, только что оструганным топорищем:
— Никакого секрета, Яков Александрович: у Ульяновской "единой трудовой школы" — имеются спонсоры в лице местных кустарей-единоличников, нэпманов и кооператоров.
Удивлённо приподнимает бровь, но ничего не сказав на этот счёт, перешёл к основной теме:
— Так, Вы предлагаете мне...
— Сперва будете официально числиться учителем какого-нибудь предмета. Подскажите мне, что могли бы преподавать?
— Хорошо владею немецким и французским языками.
— Пойдёт! Как раз нет ни одного нет учителя deutsche Sprache, а это язык будущего врага... Одновременно с преподаванием, будете заниматься моими горе-вояками. Затем, возможно удастся пробить "начальную военную подготовку" в школах второй ступени. В таком случае, официально станете военруком. Ну а затем, если Маркс даст и Энгельс с небес благоволит, планируется у нас в Ульяновске организовать нечто вроде кадетского училища...
— "Кадетского училища"?! Вы не шутите?
Улыбаюсь:
— Мы с вами не в ярмарочном балагане, Яков Александрович — а в мужском туалете, если Вы изволили заметить. А здесь не шутят! Конечно, такое название не прокатит, поэтому назовём училище как-нибудь иначе...
"Суворовское училище" тоже пока не подойдёт, ибо Александр Васильевич ныне в царских сатрапах числится — ведущим захватнические войны во славу русского великодержавного шовинизма, подавляющим национально-освободительные движения в Польше и антиимпериалистические крестьянские войны в собственно-России.
— ..."Чапаевским", к примеру, — уловив непонимание, поясняю, — это командир 25-й стрелковой дивизии красных, геройски погибшей в бою с уральскими казаками.
Слащёв молчит, а я спохватываюсь: ведь фильм "Чапаев" ещё не снят и, эта славная фамилия — мало кому о чём говорит, за пределами славного боевого пути этой воинской части. Потом, вспомнил многочисленные анекдоты про Василия Ивановича, Петьку и Анку и вообще зарубил это брэнд на корню:
— Пожалуй, лучше всего назвать такие учебные заведениями "Фрунзенскими".
Бывший белый генерал, оказывается — эту фамилию очень хорошо знал:
— Лучший красный полководец, хотя и не из военной касты! Пожалуй, за исключением Троцкого, чья "звезда" заметно склоняется к закату, это будет лучшим названием.
Ещё бы!
Я знаю гораздо больше Слащёва: назначенный в марте 1924 заместителем Льва Троцкого, в апреле того же года — Михаил Васильевич будет одновременно назначен Начальником штаба Красной Армии и Начальником Военной академии РККА. В январе же следующего — 1925 года, Фрунзе сменит Председателя Реввоенсовета СССР и Наркома по военным и морским делам, на его посту.
— Конечно же, заведующим Фрунзенским военным училищем, Вы — со своей "кислотной" биографией, не станете. Эта должность, тем более первого, а стало быть — образцового учебного заведения, несколько официозная — а носитель её у всех на виду. А вот должность скромного преподавателя тактики, так сказать — "серого кардинала"... Это как раз для Вас, Яков Александрович! Так каков будет ваш ответ?
Спустя буквально пару секунд:
— Надо хорошенько подумать.
* * *
— Вы думайте, хорошенько думайте... А я тем временем сделаю Вам ещё одно предложение.
Изумляется:
— Так, сказка ещё не кончилась?!
— Она никогда не кончится, ибо: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!".
"Скопиратить ещё и "Марш энтузиастов", — меж тем думаю-соображаю, — или надо и совесть иметь?".
— Но сперва ещё один — "наводящий" вопрос, Яков Александрович. Вы имели дело с современными техническими орудиями ведения войны: танками, самолётами и автомобилями? И как часто?
У того, прямо-таки замаслились от приятных воспоминаний глазки:
— Конечно! Под Каховкой, где меня в последний раз тяжело контузило в голову, у меня автогрузовая колонна в двадцать четыре машины, значительно улучшавшая линию снабжения войск. Немного ранее, во время операции на полуострове Таганаш, у меня были танки — с помощью которых, небольшой кучке юнкеров удалось вытеснить превосходящие силы красных с занятого плацдарма обратно за разрушенный мост.
— Как Вы оцениваете роль и значение танков на войне?
— Если танки придавались наиболее сильным и стойким частям, то они почти всегда производили действительно должный эффект. Первые красные части, заметив какие-то двигающиеся машины, не уяснили, по-видимому, их роль, но когда, несмотря на огонь, свободно преодолевая местные препятствия, танки врезались в неприятельское расположение и стали в полном смысле уничтожать красные цепи — разразилась полная паника...
Введение перед войной "обкатку танками", совсем бы не помешала советской пехоте!
— ...Весть о появлении танков разнеслась среди большевистских войск и лишила их всякой сопротивляемости. Ещё издали, завидя танки, большевики немедленно очищали свои позиции и поспешно отходили.
Затем помрачнев:
— Но затем, произошло что-то невероятное. Красные научились воевать, а мы — разучились. Без должной поддержки решительной пехоты танковая атака на Каховском плацдарме провалилась... Но, меня там не было!
"Было тебя там или не было, а всё равно бы — вам хорошенько б, там наваляли".
— Ладно, с танками всё понятно. А авиация?
В глазах Слащёва вновь вспыхнули огоньки:
— В Юшуньском бою мне недоставало даже телеграфа для связи с собственными войсками... Зато, у меня имелось целых ШЕСТЬ(!!!) летательных аппаратов — заменивших мне всё. Лётчики летали на них непрестанно, донося о положении своих и неприятельских войск и, соответственно этому — я отдавал распоряжения, которые с аэроплана сбрасывались боевым участкам...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
