Руслан и Никита беседовали с новым знакомым до глубокой ночи, и бывалый, поживший на свете и кое-что смыслящий в теме капитан то и дело поражался компетентности Седого. Как вышло, что человек с таким громадным опытом, невероятно подкованный по части теории, едва сводит концы с концами?

Конечно же, эта лекция была каплей в море того, что требовалось знать Никите, так что Руслан без труда договорился о продолжении. А наутро, придя на службу, без особого удивления узнал, что дежурная бригада оказалась в восторге от случайного соседа.

— Слушай, Ростислав, — спросил Руслан, — почему ты скитаешься по пустошам, если у тебя получается так замечательно ладить с людьми?

— Так тут какое дело, брат, — ответил сталкер, проглотив тушенку, — второе — следствие первого. Ценишь то, что теряешь. Чего тебе не хватает... У меня было много друзей — все погибли. Родных нет, семьи нет, друзей нет, а между тем, я — существо социальное, мне требуется хоть иногда общество себе подобных. Я лажу с людьми, потому что ценю их общество... зачастую.

— Ладно, тогда с другой стороны... Если ты научился на раз-два заводить друзей — почему продолжаешь сталкерить? Почему не получается приспособиться как-то иначе?

Седой пожал плечами и философски заметил:

— А я и не пробовал. Как тебе сказать... Я побывал всеми тремя типами сталкеров: начинал поневоле, постепенно стал мечтателем-кладоискателем, хлебнул горя, потерял всех, кого смог потерять, поседел молодым и перешел в трудяги... Но пойти на другую работу уже не могу. Вот когда мне было пятнадцать и меня ужасала мысль, что нужно снова идти с отцом в рейд — я бы с радостью и на ферму пошел пахать. Но фермы рядом не было, а жить-то надо... Сталкерили мы, к слову, в очень опасных местах, это тут я преспокойно развожу костер прямо на месте раскопок и ограничиваюсь растяжкой, а "там" это был бы гарантированный способ самоубийства... В общем, я больше ничего не умею, да и не вижу себя в какой-то иной роли. Профессиональная деформация. И, знаешь, в душе я все-таки немного остался мечтателем... Одно из двух — либо я когда-то сорву куш, либо так сталкером и помру. А то, что я не прусь за этим кушем к черту в зубы — ну, такая у меня, понимаешь, стратегия. Шанс сорвать куш маленький, но если делать много попыток... ну ты понял.

С тех пор Ростислав Седых прочно обосновался в свободной комнате караульного помещения, быстро завоевал репутацию знающего мужика, приятного собеседника и отличного рассказчика, и ни у кого из подчиненных Руслана не возник вопрос вроде "а что тут делает посторонний?". Один раз Седой попался на глаза начальнику Руслана, когда тот пришел с проверкой, но это, конечно же, проблемой не стало: Ковалевский сказал, что сталкер — его советник, и даже не погрешил против правды, а майора такой ответ полностью устроил.

...Руслан повертел нож в руках, затем снова завернул в тряпицу и отодвинул в сторону: чем стирать замерзшую кровь, проще подождать, пока размерзнется. Если Иван еще как-то заглянет в город — Руслан вернет ему нож отца.

— Эк огорчил-то я тебя, — вздохнул Седой, — а ты ведь и до того мрачноват был... Стряслось чего, брат?

— Ну как тебе сказать... Пока нет. Но по городу бродит машина для убийства неизвестно с какой шизой, и ладно если бы сам по себе, а не на коротком поводке... Как по мне, то психически здоровая расчетливая разбойница будет похуже отмороженного психопата, а если второй под контролем у первой... Зря их в город пустили, а верней сказать — сами позвали...

Седой поскреб ложкой по дну банки и приподнял бровь:

— Ты это про Пустынника, что ли?

— А про кого же?

— Так я теперь тебя порадую: ты совершенно напрасно думаешь, что Пустынник пляшет под дудку Рыси.

— Ты серьезно? — удивился Руслан. — Ни для кого не секрет, что если хочешь иметь дела с Пустынником — договариваться надо с его подружкой. Рысь — мозг дуэта, Пустынник — мускулы и ствол...

Седой хмыкнул.

— Так только со стороны кажется. Рысь, чтоб ты понимал — это привлекательная мордашка и выпуклые сиськи, и подозреваю, что она в их дуэте главным образом из-за них. Да, она напористая и с деловой хваткой, и, может быть, Пустынник позволяет ей вести деловые переговоры, потому что договариваться с наглой и циничной, но нормальной и понятной девчонкой все-таки немного приятнее, чем с самим Пустынником. Девчонка, не будь дура, делает вид, что главная она, только вот что я тебе скажу: Рысь не контролирует Пустынника.

Руслан задумчиво скрестил руки на груди:

— Ну-ка, ну-ка, выкладывай свои аргументы...

— Аргументы не нужны, если есть доказательства.

— Какие?

Седой поставил перед капитаном пустую банку из-под бобов с тушенкой:

— Вот оно.

— Прости, что-то я не врубаюсь, каким образом эта банка...

Сталкер хлопнул себя ладонью по лбу:

— Да нет, это ты прости, я совсем прощелкал, что это я детали знаю, а ты не интересовался... Слушай, значит, как дело было. "Дальняя" находит данные на два грузовика и дает подряд Пустыннику, ну и Рыси. Наша парочка идет в рейд и действительно находит два искомых грузовика примерно там, где они и должны быть. Дальше они не идут обратно, а обустраивают стоянку и Пустынник начинает раскопки. Я не знаю, каким чутьем или какой логикой он заподозрил, что грузовиков больше двух — но он нашел их шесть штук на маршруте длиной в три километра. Добросовестный парень, ты не находишь?

— Хм... И что?

— Дальше они возвращаются и сдают "дальней" все шесть грузовиков. А не два. Теперь понимаешь?

Руслан пожал плечами:

— Ну так ведь такой был контракт. Они работали на "дальнюю", что найдут — то сдают. Справедливо, учитывая, сколько им заплатили вначале и сколько потом досыпали премиальных.

Сталкер ухмыльнулся:

— Была такая присказка в прошлую эпоху — "не увидел леса за деревьями". Как ты думаешь, если бы там были не Пустынник и Рысь, а Рысь и ее копия — они сдали бы еще четыре грузовика? Да вот черта с два! Рысь сдала бы два грузовика, стоящих отдельно, и утаила остальные четыре штуки, чтобы потом нанять команду с транспортом и захапать себе почти все. Она — разбойница, это не профессия, а способ жизни и мышления. Сойти с большой дороги можно, перестать быть разбойником в душе — нет. Свежий кусок мяса если протух — это необратимый процесс, понимаешь? Но честный Пустынник сдал все, что нашел — и это прямое доказательство, что Рысь его не контролирует. Потому что она оставила бы себе все, что можно было безопасно утаить, я готов держать пари.

Капитан чуть поразмыслил и не нашел контраргументов.

— А ты что, водишь знакомство и с Пустынником? — полюбопытствовал он и достал из стола припасенный графин и пару рюмок.

— Нет, просто стараюсь быть в курсе его похождений. Он же, вроде как, лучший из нас, многие сталкеры стараются разузнать, что можно, о его методах... Правда, я практически уверен, что его успехов никому не повторить... Там голова работает иначе, и главный секрет именно в ней, а не в том, как он стреляет... Я и сам хорошо стреляю, и встречал сталкеров, которые меня бы за пояс заткнули... Но они уже давно мертвы, в основном... Впрочем, у меня свои методы, и они меня устраивают...

— Нашел чего?

— Гляди.

И из рюкзака Седого на свет божий появился "Абакан", выглядящий почти новым, и на нем Руслан с удивлением увидел планку Пикатинни с установленным коллиматорным прицелом.

— Хренасе! — присвистнул он. — Если прицел рабочий — то это прорва патронов... Если нет — ну, "Абаканы" нынче тоже дороги...

— А почему бы и не работать? — пожал плечами Седой. — Автомат преспокойно пролежал себе почти девяносто лет в тишине и темноте на глубине почти три метра, где перепадов температуры практически нет. Я уверен, что все работает, только в "Абакане" смазка просто окаменела, надо чистить. Правда, может, и детали спаялись от времени, но такое чинится, хоть и не так жирненько выйдет в итоге, если с починкой. Ну а в прицеле давно истлела батарейка, так что надо найти блок питания и проверить... Эх-х, даже жалко становится, как думаю, что придется продать... Но непрактичная вещь для сталкера. Это вы можете прицепить к автомату аккумулятор — чай, автомат обычно в пирамиде или у стенки стоит... Впрочем, я и так стреляю хорошо.

— Слушай, где ты такое нашел-то?

— Да по соседству же. Наткнулся на край грузового колеса и заподозрил, что не от грузовика оно. Начал копать — раскопал бронетранспортер перевернутый, судя по тому, что он прямо на асфальте лежал, без прослойки снега — брошен в самом начале, когда Три Несчастья настали. А автомат спокойно себе внутри лежал. С ним еще пара сумок с разной ерундой — в основном, либо пришло в негодность, либо ничего не стоит. Видать, как выбирались из броневика — забыли.

— Ну вот и улыбнулась тебе удача... Слушай, Ростислав, если прицел рабочий — повремени продавать. Я постараюсь через снабженцев его у тебя купить. У нас такого добра меньше, чем хотелось бы.

— Не вопрос, — кивнул Седой и взялся за рюмку: — ну что, за удачу?

* * *

Самое любимое на свете место для Ольги — ну, после их с Артуром уютного дома — "большой рынок". Сюда стекаются лучшие товары изо всех уголков Запределья, и если чего-то тут купить нельзя — то нельзя купить нигде. Любая, самая деликатесная еда, самые-самые дорогие предметы роскоши и наиболее ценное имущество, какое только вообще бывает — все это есть на "большом рынке", который является, как это следует из бесхитростного названия, самым большим рынком из известных.

Потому бродить по рынку и рассматривать товары — занятие очень интересное, и вдобавок — очень, очень приятное.

Таким приятным его делает мысль, что Ольга может купить на этом рынке абсолютно любой товар, среди всех этих сокровищ нет ничего, что ей не по карману. Правда, немного досадно, что купить можно что угодно — но только что-то одно, скорей всего, потому что пока Ольга и Артур еще не так богаты, как ей того хотелось бы.

Так что пока они тут больше как зрители: зачастую здесь Ольга покупает всякие деликатесы. Пусть к сердцу мужчины лежит через желудок, это ни для кого не секрет, и хотя она давно туда добралась — ей все равно нравится радовать Артура вкусными блюдами, ну и себя заодно. Действительно, а для чего еще нужно богатство? Чтобы ни в чем себе не отказывать.

Однако на этот раз их визит на "большой рынок" имеет определенные цели, выходящие за рамки гастрономических: сталкерские рейды — это не только баснословные доходы, периодически еще и немалые расходы случаются. Снаряжение не вечное и стоит патронов, экипировку тоже надо обновлять, а кроме того, нет предела совершенству. Как говорили в древнем фильме, есть три вещи, от которых никуда не деться: смерть, налоги и желание иметь более мощное оружие.

Что такое или кто такие "налоги", Ольга не знает: спросила как-то у Артура, но толкового ответа не получила.

— Скажем так, вместе с чудесами погибшего мира кануло в прошлое и многое такое, чего лучше бы вообще не существовало никогда. Налоги как раз из второй категории.

Ольга не стала настаивать на более точном ответе: если Артур не хочет говорить, значит, эти "налоги" — действительно что-то настолько жуткое, а раз так, то и вправду лучше не знать.

А вот со смертью и оружием все гораздо проще: смерть, конечно же, неизбежна, но хорошее оружие помогает встречу с ней отсрочить. И потому Ольга никогда не упускает возможность обзавестись чем-то, что поможет ей и Артуру в рейдах, или заменить уже имеющееся улучшенным вариантом.

Вторая цель визита — продать добытый в последнем рейде "дикий" мед и купить пасечный.

Парадоксально, но "дикий" мед стоит дороже пасечного. Пасека есть только в Центре, одна-единственная на все Запределье, и производимый на ней мед очень и очень дорог. Каким-то чудом сохраненные в былые времена пчелы живут в крупном здании, фантастически хорошо утепленном и обогреваемом. По сути, единственное место, где можно узнать, каким было "лето" сто лет назад. В нем отличное освещение, электропитание из разнесенных ветрогенераторов, резервный блок питания из сотен аккумуляторных батарей и целая бригада техников и электриков, которая дежурит круглые сутки, не считая собственно пчеловодов. Но даже не это — причина дороговизны меда, а тот факт, что огромное внутреннее пространство занято не гидропонными фермами, а цветами для пчел. Вернее, пасечники все делают грамотно, значительная доля цветов — гречиха и некоторые другие культуры, также пригодные для производства пищи. Однако в целом пасека производит продовольствия гораздо меньше, чем гидропонная ферма равного объема, и как раз поэтому мед по стоимости опережает практически все остальные продукты питания и проигрывает лишь самым дорогим деликатесам на свете — сгущенному молоку и консервированным вареньям. Просто потому, что сгущенка и варенье не производятся, добывают их только сталкеры, и существующие запасы — ресурс невосполнимый. Никто в здравом уме не потратил бы много килограммов ценных, полных витаминами яблок на пару банок варенья, а даже если бы и нашелся идиот — без сахара варенье не сготовить, а сам сахар — продукт еще более редкий, нежели сгущенка, и тоже очень дорогой.

Однако дикий мед по стоимости почти равен сгущенке и крепко опережает пасечный — и это при том, что на вкус он не так хорош. Пасечники все делают по науке, их пчелы носят нектар только с "правильных" цветов, их мед имеет несколько разных, но вполне определенных вкусов. Дикие же пчелы таскают нектар откуда придется, и очень часто — с растений, не способствующих высоким вкусовым качествам меда.

Этот парадокс Ольге объяснил Артур.

— Понимаешь, Оль, на то есть две причины. Во-первых, тяга к натуральному, так сказать. Применительно к продуктам питания натуральное лучше искусственного, особенно если речь о меде: искусственный мед, на самом деле, был не медом вовсе.

— А пасечный мед — не натуральный? Его такие же пчелы производят.

— Верно, но речь о стереотипе, который оказался настолько живучим, что пережил Три Несчастья. Однако он тут почти не при делах — все дело во второй причине. Пасечный мед — вот он, на рынке, в наличии почти всегда. Есть патроны — идешь и покупаешь, так любой может. А "дикий" — он не производится, а добывается, и часто очень дорогой ценой. Его мало.

Ольга хмыкнула:

— Так ты ничего не объяснил, Артур, только иначе сформулировал парадокс. Дикий мед ценится дороже, потому что его мало? Он же хуже! Ну сам скажи, тебе лично какой мед нравится больше?

Пустынник печально вздохнул.

— Дикий мед покупают не ради вкуса, а потому, что он был добыт с огромным риском и жертвами. Пасечный мед не имеет, образно выражаясь, привкуса человеческой крови.

— Артур, ты сам понял, что сказал? — укоризненно посмотрела на него Ольга. — Или, может, это просто я тупая, раз никак не допру, где тут взаимосвязь?

— Нет, просто ты нормальная, а есть в мире вещи, которые нормальным, психически здоровым людям понять трудно. Видишь ли, человек страшится небытия и пытается конечность своего существования компенсировать важностью собственной персоны. Некоторым нравится есть то, что было добыто с риском и жертвами, они чувствуют себя важнее и значимее, если кто-то погиб, добывая ложку меда в их чашке.