— А да, вон в тех метательных ножах — тоже заклинания были, правда, сейчас совсем ничего не осталось. А с арбалетом совсем непонятно, сила есть — а заклинаний или рун каких невидно, может просто метал такой, — спохватившись, добавил я.
— Хм понятно, — пробормотал задумавшийся дед. Я же посмотрел на мать — что с интересом и в тоже время отвращением разглядывала разложенные вещи. Понятно — украшения её интересовали, хоть и не было там женских побрякушек, но ведь золото; а магию не любит, наверно думает — как уговорить деда побыстрей все продать, от того и моршиться. Увидев мои взгляд, мать встрепенулась и вышла из передней со словами, — Ты ж голодный поди, сейчас что ни-будь соберу на стол.
— Семь золотых и тридцать четыре серебряных значит, а медь поди тащил, хотя в хозяйстве пригодится, — дед стал пересчитывать серебряные монеты. А я покраснел и мысленно обругал себя, — монеты то старые и сейчас не в ходу, и если золото и серебро само по себе дорого, то медь не стоило и тащить.
— Так, а на кинжалах магий говоришь, нет, — дед вытянул руку и сделал вид — будто не может выбрать какой кинжал взять в руки.
— Не деда, нету, — покачал я головой. По мере того как дед меня расспрашивал — мои надежды на похвалу таяли как утренний туман под лучами восходящего солнца; будто я в дом не богатства а трудности принёс, и сейчас дед решает как с ними справится.
— Красивый клинок и сталь отличная, — дед повертел в руках кинжал и, положив его обратно на стол, взял меч и вынул из ножен, — Эк ты, это же, поди, и есть льдистая сталь.
— Дед, ты такой меч уже видел, да? — спросил я с нескрываемым любопытством.
— Нет, Дар, не видел, только слышал, такой меч простому воину не по рангу, такие благородные носят иль мастера чабоя, — ответил дед, любуясь мечом.
— Так, спросишь у матери пару тряпок, и завернёшь в одну браслет и эти амулеты, а остальные магические штуки и ножи в другую, — отдал дед распоряжение, налюбовавшись мечом и вложив его в ножны. — А потом пойдешь обедать, мать чай уже стол накрыла.
Я встал и пошел к матери в заднюю, мать мне выдала старые штопаные перештопанные дедовы порты*, из которых мне удалось вырезать два куска ткани без дырок, в которые я и завернул вещи указанные дедом. Закончив, и оставив деда любоваться оружием, пошел обедать.
Когда я, пообедав, сидел пил чай с намазанной бабкой медом половинкой пышки, пришла лекарка баба Вара — невысокая полненькая женщина средних лет.
— Здравствуйте, — поздоровалась лекарка со всеми.
— Чаво звал Сафрон Казимирович? вроде не болен ни кто у вас, вон даже пропажа ваша жива здорова вернулась, — спросила баба Вара, окинув всех в задней цепким лекарским взглядом, и кивнув в мою сторону.
— Слава Светлым никто не болен, ты в переднюю проходи тут глянуть надо, — позвал дед лекарку, пройдя в дверь первым.
— Вот Дар яйцо гатара добыл, глянь-ка — все ли с ним в порядке, — дед глянул на всех — кто был в доме столпившихся вокруг стола — но никого выгонять не стал. Затаив дыхание я ждал, что скажет баба Вара, хоть и была у меня уверенность — что всё в порядке, но всё равно было волнительно на сердце.
Справа от матери стояла Ладка; и хоть она и старалась стоять спокойно — как подобает взрослой девице входящей в пору — но блеск карих глаз и нервное подёргивание кончика чёрной как смоль косы, выдавало в ней озорную девчонку с головой. Высокая — лишь на два пальцы ниже меня — ставшая набирать женские стати, и имевшая ещё совсем детское — особенно когда ей это надо — лицо с алыми пухлыми губками и розовыми щёчками, сестрёнка была мечтой и головной болью всех мальчишек в селе. Вдобавок была она далеко не дура, настолько далеко — что дед разрешил ей ходить в школу учится.
Слева от матери стояла Люба — моя младшая сестра, очень похожая на старшую, только бывшая совсем ещё девчонкой одиннадцати лет от роду и об ухажёрах не задумывающейся. Округлое — как и у матери с сестрой — лицо, такие же карие глаза с чуть заметной серостью, маленький носик, пухлые щёчки, девчонка.
Между мной и дедом встал Сава — мой младший брат, на два года младше Любки. Сава — в отличий от меня — был вылитый отец: округлое лицо, серые глаза, небольшой слегка курносый нос, слегка оттопыренные уши, чёрные прямые волосы. Пытаясь ничего не пропустить, он беспрестанно вертел головой, иногда смотря на меня с таким восхищением, будто я великий богатырь из сказок.
— Ну что могу сказать: зародыш живой, вроде здоровый, дней через шесть-восемь может девять вылупится. Только в тепле держать надо — чтоб не захолодало, — баба Вара, осмотрев яйцо, положила его обратно на кучу тряпок на столе сложенных в виде птичьего гнезда. — А большего — увы, сказать ничего не могу, не знаю.
— Хм, и-то ладно, — дед погладил бороду, позыркал на меня, после чего снова посмотрел на Варвару и спросил. — Варвара ты в заклятьях разных, в кольцах там да амулетах магических разбираешься, можешь сказать целые они или сломаны?
— Немного конечно знаю, но не шибко, ты ж знаешь Сафрон, я на обычную лекарку у целительницы за службу училась, в частной школе я только экзамен сдавала. Посмотреть надо, может, что и скажу, — баба Вара, окинув взглядом стол — на котором все также лежало оружие — вопросительно посмотрела на деда. Тот молча достал с полки сверток и, развязав, положил перед лекаркой. Баба Вара уставилась на вещи, и её лицо разгладилось, как бывает у спящего человека, — магическим взором смотрит. А когда яйцо смотрела, я ничего и не заметил.
— В ножах, амулете, и этих двух кольцах, — ни какой магии нет, даже следа не осталось. А в этом перстне, заклятье сломано, да и камень простенький. Эти два я не знаю непонятные какие-то, может чародейские, ну а этот содержит целое рабочие плетение, но какое не знаю, — говорила баба Вара, раскладывая вещи.
— Могу я надеяться, что ты сегодня-завтра никому не сболтнёшь, позже то и так прознают, — дед аккуратно завернул всё обратно в тряпицу.
— Не бойся, пару дней как-нибудь потерплю, — усмехнулась лекарка.
— Баб Варь, а вы не знаете что такое — верум? — обратился я к лекарке, видя, что дед всё что хотел — узнал.
— Может — феррум, так железо в старых алхимических книгах называлось, — отвечая, повернулась ко мне лекарка.
— Нет, там впереди точно "в" была, — мотнул я головой.
— Где там? — поинтересовалась лекарка, и кинула еле заметный взгляд в сторону деда.
— Да в пещере, — безмятежно махнул я рукой. — Там написано было "Являющийся верумом имеет право". Вот я и хотел узнать, что это означает, кто и на что имеет право?
— А-а, — как мне показалось, разочаровано протянула бабка Вара. — Это тогда, скорее всего, истинного мага так обозвали, я как-то слышала такое их название. А надпись, скорее всего, значит что, — истинный маг имеет право на то, на что простой смертный прав не имеют.
— А-а, — разочарованно протянул я. — А я думал это указание на какие-нибудь сокровища.
Лекарка улыбнулась, дед нахмурился, а я сделал себе на память мысленную зарубку, — верум — истинный маг.
Лекарка ушла, все занялись повседневными делами, меня дед отправил чистить конюшню — раз уж отцу в поле не помогаю. Несмотря на все мои старания: вычищенную чуть не до блеска конюшню, натасканную — куда только можно — воду, и отлучка из дома под благовидным предлогом, когда отец вернулся с поля, избежать порки мне не удалось. После мне пришлось повторить рассказ о своей охоте отцу; стоя.
— Что? Ждёшь похвалы и не понимаешь почему тебя не хвалят? — спросил отец после того как я закончив замер в ожидании.
— Да нет, я ничего такого не сделал, чтоб меня хвалить, — пожал я плечами, про себя подумав, — а как же, я только монет больше чем на сотню серебряных империалов добыл, неужто я доброго слова не заслужил.
— Вот именно, что ничего такого ты не сделал, — согласился отец, от чего я аж онемел. — Побрякушки ты нашёл случайно, и то, что ты их принёс домой — это твоя обязанность как члена семьи, ведь ты сам, когда я пришёл с поля не благодарил меня за то, что я целый день провёл за плугом. Ну а яйцо — оно яйцо, его ещё продать надо; то, что ты его добыл ты конечно молодец, вот только поступил ты с баловством, и иначе как на баловство мы на это смотреть не можем. Сделай ты всё по-взрослому, разъясни, что да как, а потом добудь, была бы тебе похвала, а так, за что тебя хвалить — за баловство? Понятно тебе?
— Понял отец, — серьёзно кивнул я, чего тут не понять, — в любом случае этот поход признали бы баловством, просто для порядка — чтоб другим ребятам неповадно было.
— Ступай, — отпустил меня отец.
После ужина пришёл дядя Ромул, и вместе с дедом и отцом о чем-то разговаривали весь вечер. Хотя, в общем-то, понятно о чём, да и Ладка — носившая им пиво — подтвердила мою догадку, непонятно было другое — возьмут меня или нет. Проводив дядю, отец посмотрел на меня — затаив дыхание сидящего на лавке — и сказал. — Ложись спать, завтра едешь с нами.
Предвкушая свою завтрашнюю поездку, я думал — не усну. Ведь ранее кроме Крупницы — главного села нашего уезда — и пары тройки ближайших деревень мне ничего видеть не приходилось.
Утром, встав до рассвета, по-быстрому убрались на дворе, и сели завтракать. Завтракали тоже быстро и молча, только дед всё объяснял. — На постоялый двор не заезжайте в дороге пообедаете, поедите налегке — быстрее каравана будете, так что до Карловки к закату доберетесь. В Коржине найдёте трактир Фрола "Сытый кабан", там и остановитесь и совета у него спросите, — тут дед — уставив в сторону отца ложку — наказным тоном добавил. — Только он хоть и родич, троюродный брат — считай ближняя родня, но поделиться следует, дабы обиды не было. Десятина само-то будет, но только с яйца, про остальное молчок.
Позавтракав, и взяв приготовленные котомки и мешок с арбалетом и мечом, вышли во двор. Отец, бросив котомку и мешок в телегу, вывел Весу и стал запрягать. Меня же остановила мать.
— Слушайся отца и не отставай от него, там город, не успеешь моргнуть — потеряешься, и прошу, не лезь никуда, — стала давать мне наставления мать; ага, попробуй отца не послушайся, — подумал я, почесав свою высеченную только вчера жопу. — И не вздумай прогуляться по окрестностям, ты меня понял, пообещай мне.
— Хорошо мам, обещаю слушаться отца и никуда без разрешения не ходить, — вздохнув, пообещал я матери. Сейчас с меня можно было требовать любые клятвы, поклялся бы — не раздумывая, только бы в город отпустили. Мать, похоже, это понимала, так как смотрела на меня с подозрением, и в ответ на мой заверения, лишь тяжко вздохнула.
Отец с дедом уже заканчивали запрягать лошадь, и я по окрику и кивку деда пошёл открывать ворота. Наконец отец запряг Весу. К нам подошла мать, и поцеловала: сперва отца, а потом меня. Отец что-то шепнул маме на ушко, а я немного смутившись, отвернулся — как то непривычно было.
Отец вывел Весу ко двору, и мы — усевшись в телегу — поехали, правда, не к воротам, а в другую сторону. Возле дома дяди отец остановил и, отдав мне вожжи, зашел на двор, с которого доносились голоса. Чуть позже мимо прошёл сосед дяди через дом — Чакор. Был он раньше наемником, да после ранения был оставлен у нас в деревне проезжавшим мимо караваном, лечится у лекарки Варвары, ну и осел у нас — вернее у вдовы тетки Найдины.
Поравнявшись со мной, Чакор поздоровался и спросил. — Здорово Дарв, ты значит, тоже едешь?
— Здравствуйте дядь Чакор, ага еду, — ответил я, разглядывая куртку в которую был одет бывший наёмник. Кожаная куртка, спереди сзади и по бокам рукавов которой были пришиты дополнительные куски толстой кожи, которые вдобавок были прошиты суровой ниткой в виде квадратиков шириной в палец. В руке он нес, круглый шит две с половиной пяди (50см) шириной, а на поясе у него в особой петле висел боевой топор.
Долго скучать мне не пришлось, как только Чакор зашел на двор, ворота отворились и дядя вывел Вольного запряжённого в телегу, а следом вышли и все остальные. Отец забрал у меня вожжи, и мы поехали; а за нами поехал дядя, в телегу которого сел Чакор и ещё один мужик имени которого я не помнил.
Глава третья "Придорожная".
Выехав из села, мы довольно быстро покатили по дороге, что впрочем, немудрено, — в телегах всего-то по паре мешков, да по два-три человека было.
Устроившись поудобней я предался мечтам, — сколько нам заплатят за яйцо и что да сколько можно на эти деньги купить. Но через четверть часа мне это надоело — все равно все деньги получит отец, мне разве что серебряный даст на сладости — хотя хочется золотой. Решил поболтать с кольцом, но вспомнил — как быстро в прошлый раз наступило магическое истощение — и задумался. Прежде чем что-то спрашивать, разумно было подумать и решить — что спрашивать и как, чтоб какую глупость зазря не спросить, а уж только потом к кольцу обращаться. И так меня это увлекло, что чуть не пропустил, как мимо постоялого двора проехали и выехали на Северо-Карнаский имперский тракт.
По тракту ехать было интересней — но ненамного, и я вернулся к обдумыванью вопросов, иногда отвлекаясь на встречных путников. В основном это были работники, которые везли разные грузы в телегах. Главным образом небольшие артельные караваны, развозившие по городам и городищам поделочный да строительный камень разные руды и прочие сырьё, добытое в горных выработках за зиму. За ними следовали чумацкие караваны, объезжавшие деревенские артели и собиравшие их товары на продажу или обмен, лапти на выделанную кожу, не битую шерсть на кудель, ложки на посевное зерно, кому чего надо. Татей чумаки не боялись, они сами были людьми лихими и простым кольём их не испугаешь, к тому же товар у них по большинству ломовый, а уж какой приметный — ни за что не утаишь, в каждом селе, что лапти, что какой другой товар, на свой манер сделан. Учитывая, что чумацкий караван обычно под тридцать пар волов насчитывает, с полусотней самих чумаков и парой десятков "зайцев", то ничего удивительного в том, что тати чумаков сторонились — не было. Хоть и редко но встречались и всадники, но из-за длинных дорожных плащей распознать их принадлежность было трудно, и соответственно особого интереса они у меня не вызывали. К полудню я придумал что спросить, но тут отец съехал на обочину и мы остановились на обед.
Встав у небольшой речки, расстелили на телегу кусок белёного полотна, и скинувшись устроили общий стол. Так как обоз снаряжали мы, то отец выложил варёную курицу, к которой приложилось с десяток яиц, несколько кусков хлеба, пучок лука. Хоть мы вроде как ничего и не делали, проголодались от тряски весьма прилично, и умяли всё враз, ещё и голодные остались.
Пообедав, мы поехали дальше, а я решил поспрашивать кольцо. Уставившись на кольцо, я замешкался, не зная как обратится. Как голос назвал себя в прошлый раз, я не помнил; хотя в прошлый раз он отвечал и так, — но как-то это было не так, неправильно. Поэтому я решил сперва узнать — как его зовут, а уж потом спрашивать остальное. Собравшись и внутренне напрягшись, я уставился на кольцо.
— А как тебя зовут, в прошлый раз я не запомнил? — мысленно спросил я.
