— Никак, — ответила Наммилайна. — Риммат — это группа друзей, объединённых общим делом. Тот, кто лучше знает его, конечно, указывает путь, но на другое его власть не распространяется. Там никто не может заставить кого-то что-то делать.
— А Мечтатели?
— Их власть гораздо больше. Она — настоящая. Они могут даже применить силу, если сочтут это нужным. Но их искусство и состоит в том, чтобы обходиться без этого. Знаешь ли ты, кто они? Марьют делятся на двенадцать категорий, но каждая из них стремится что-то улучшить — наш мир или общество. Мечтатели — те, кто соединил в себе все двенадцать стремлений и уравновесил их в необходимом единстве, обретя новые качества. В том числе — и возможность изменять суть других симайа одним прикосновением своего сознания. Сила Мечтателей — в их универсальности. Как ты сам понимаешь, такие умения очень редки. Те, кто овладел ими — уже, скорее, кристалл из двадцати четырёх личностей, воплощающих каждую из граней нашей радуги, личностей, спаянных в нерасторжимое целое. Они намного больше нас — я имею в виду их сознания — и стоят вне всех категорий. Беда в том, что они плохо уживаются друг с другом, и в каждой йэнне может быть лишь один Мечтатель. Каждая йэнна — это отдельная, изолированная культура — большой корабль, астромат, или целый мир, даже не-планета. У каждого из них, конечно, разная степень влияния, разный авторитет, но ни один Мечтатель не имеет власти над другим. Верховной власти здесь не существует. Её заменяет Йэннимурская Сеть. То есть, все мы.
— Но как тогда вы остаетесь единым целым?
— Вайми, это очевидная вещь — чем нас больше, тем больше у нас возможностей. Разделение, внутренняя борьба — бесплодны. Йэннимурская Сеть — это хаос, но хаос разумный, даже более разумный, чем все мы по отдельности. Разве в твоем случае мы что-то делали медленно или неверно?
— Нет. А где тогда моё место?
— Ты — марьют из самой нижней категории, даже не входящий в талхаас. Ты можешь стать Потерянным или найти себе пару. Третьего — не дано.
* * *
Это определение обидело Вайми, но не огорчило его. Было слишком много вещей, о которых ему следовало знать. И, совершенно неожиданно, он обнаружил новый постоянный источник удовольствия — космические карты. Стоило ему только захотеть — и его комната превращалась в подобие застывшей метели, причем каждая искрящаяся снежинка была галактикой. Отведенная ему комната была вовсе не маленькой, но даже при таком, минимальном масштабе в ней умещалась лишь ничтожная часть Йэннимурского Объема. Он был расчерчен тончайшей, как паутина, трехмерной координатной сеткой. Стоило ему коснуться любой галактики — и возле неё разворачивалось окно с подробным описанием. Ещё одно прикосновение — и его комнату заполняла её искрящаяся звездная пыль. Это было потрясающе красиво — бесчисленное множество разноцветных искр, как и сами звёзды, не имевших размера. Вайми мог часами просто бродить по комнате с удивленно приоткрытым ртом — а звёзды наплывали и расступались перед ним, и по коже юноши от удовольствия блуждали мурашки. Иногда прикосновение к звезде открывало окно описания, а потом появлялась планетная система, и он мог разглядывать её миры — плавая вокруг них, иногда так близко, что мог видеть листья и камни...
Он начал понимать, сколь редкой была Йэннимурская Сеть — в сущности, симайа не знали ничего о большей части своего Объема — но даже описание одной их не-планеты было обширнее, чем он мог вообразить. Здесь всё было открыто ему — и это "всё" оказалось потрясающе интересно.
Вначале Вайми опрометчиво подумал, что на изучение карт ему хватит нескольких минут. Потом он понял, что на это не хватит даже бесконечной жизни. Звёзды, как оказалось, составляли лишь малую часть мироздания. Существовали ещё облака темной материи — целые темные галактики, огромные скопления их, лишенные жизни, но от того не менее интересные. И Йэннимурский Объем вовсе не был единственным — к нему примыкало шесть Объемов других могущественных сверхрас, и нити разведывательных маршрутов, пронизывая их, тянулись, казалось, в бесконечность...
Объем Йэннимура довольно сильно отличался от большинства остальных — он примыкал к Стене Мира, границе этой Вселенной. С одной стороны, это было удобно, так как обеспечивало исключительно надежный тыл, а доступ к Стене означал доступ к почти бесконечной энергии. С другой стороны, эта энергия — Стена Света — доставляла постоянные проблемы. Она выделилась при рождении Стены Мира и двигалась в глубь мироздания, оставляя за собой только пережженый прах. Две трети Объема уже были ей пройдены, многое из оставшегося находилось под угрозой. Вайми мог видеть этот бледный, сияющий фронт, но он мог видеть и нечто ещё более странное — противоборство Реальностей сверхрас. Оно отражалось в виде борьбы различных цветовых оттенков. Реальность Йэннимура была ярко-синей, остальные — всех цветов радуги. Они сливались, порождая тысячи новых, но что всё это значило — Вайми даже не старался представить. На "Тайне" были карты и многих других мирозданий, и схемы Туннелей Дополнительности, соединяющих их, — но этой их части он пока даже не касался.
Вайми начал, наконец, понимать, сколь безмерно огромна Вселенная. Вначале это его восхищало, потом начало необъяснимо злить — он не мог охватить даже ничтожной доли того, что было ему интересно. Сколько бы он ни узнал, знания его оставались обрывочными и безнадежно неполными. Он силился впихнуть в себя как можно больше — но его собственные возможности вовсе не были безграничны. В конце концов, он утомлялся и переставал соображать — и это было ещё самое безобидное из последствий. Новообретенные знания не желали мирно покоиться в его голове. Стремление к созданию новых форм, то самое, что уничтожило его мир (и освободило его самого), поначалу заснувшее, вспыхнуло с новой силой. В его снах поплыли бесчисленные новые миры — как похожие, так и совершенно не похожие на те, что он видел. Из отдыха сон превратился в работу, причем работу тяжелую: Вайми просыпался измотанным, как будто ночь напролет таскал здоровенные бревна. Вначале он старался не обращать на это внимания и его выносливое тело ещё несколько дней сносило все издевательства. Потом он вообще потерял возможность спать и даже начал удивляться, зачем вообще спал раньше: вокруг было столько интересного, столько неузнанного, что заснуть было просто невозможно.
Вайми продержался так почти двое суток. Потом порожденные его воображением миры поплыли вокруг него уже наяву и он вдруг понял, что не в силах отличить их от реальных — попросту, сходит с ума. Страх немного прояснил его сознание — он смог добраться до экрана и вызвал Наммилайну. Та появилась в комнате почти мгновенно. Какое-то время юноша не сознавал её присутствия, потом вдруг ощутил, как их обнаженные тела плотно прижимаются друг к другу. Он начал вырываться — сначала слабо, потом всё более яростно — но тут же его движения превратились в нечто совершенно иное. Вайми издал какой-то детский, испуганный звук. Галактики исчезли из его головы: удовольствие было столь сильным, что он просто не мог думать о чем-то ином. Он ощущал едва сдерживаемое звездное пламя Наммилайны — оно было под ним, вокруг него — но это уже не пугало его. В какой-то миг он даже перестал себя ощущать. Был только свет. Белый, очень яркий. Юноша решил, что это смерть, но он уже не боялся её...
* * *
В этой ночи снов не было. Иногда Вайми просыпался — ровно настолько, чтобы глотать что-то, похожее на сладкое, горячее молоко, — но сразу после этого забытье наваливалось с новой силой. Он тонул в нем, и не было сил вырваться...
Очнувшись, наконец, окончательно, он понял, что лежит нагишом на своей покрытой пушистым мехом постели. Ему было очень уютно. Делать ничего не хотелось, и это было хорошо...
Какое-то время юноша наслаждался бездельем, потом поднял голову. Наммилайна сидела, свернувшись, в кресле, напротив него. Пепельно-белое сияние скрывало её фигуру — он видел только её голову, босые ноги и руки до локтей. Вайми открыл рот, чтобы возмутиться, но ничего не сказал. То, что она сделала, было необходимо — это он чувствовал. По крайней мере, он снова стал самим собой. И, если с Линой будет так же... разве он — не самый счастливый юноша на свете?..
Он хотел поблагодарить Наммилайну, но вместо этого смущенно спросил — понравилось ли ей. Она слабо улыбнулась.
— Вайми, для симайа не существует чувственных удовольствий. Вместе с тобой мне было хорошо — но не больше, чем сейчас. Мы выросли из этого. У нас тоже есть любовь — более полная, чем ваша, но, её, полагаю, лучше оставить твоей любимой.
— Но тогда зачем?..
Она пожала плечами.
— В тебе было нарушено равновесие. Живые существа не могут жить только в мыслях. Когда ты станешь симайа, это изменится, но пока... я могла восстановить равновесие множеством способов. Но этот — наиболее естественный. Разве нет?
Вайми смущенно, тихо засмеялся.
— Даже сейчас мне хочется вытянуться на целую милю. Но ведь ты могла остановить меня раньше...
— Чтобы ты решил, что от тебя что-то скрывают? Ты — один из нас. Среди Золотого Народа не бывает лжи, даже умолчания. Любой из нас имеет право знать всё. Урок был, конечно, жесток, но необходим. Бывает полезно знать, что ты сможешь сделать, а что — нет. Выбирай только то, что тебе ДЕЙСТВИТЕЛЬНО нравится, Вайми. А его, уверяю тебя, всегда будет слишком мало.
— Я сходил с ума?
— Отнюдь. Просто ты узнал больше, чем смог усвоить. Острое информационное отравление. Лечится обычным крепким сном. Ты проспал двое суток — причем, без моей помощи. Но я должна предупредить тебя, Вайми. Ты очень здоровый юноша, — настолько, насколько это вообще может быть — но огонь жизни в тебе горит слишком высоко. Существует творческое безумие, кумма. Марьют часто бывают подвержены ему, а ты — один из них. Оно может незаметно выпить все твои силы, а тогда ты умрешь. Ты хоть знаешь, что всё это время ты ничего не ел?
— А? Нет.
— От тебя прежнего остались одни глаза. Ты очень быстро поправился, но эту жажду невозможно утолить, Вайми. Ты будешь создавать новое, хочешь ли ты этого или нет, потому что в этом — твоя сущность. Этого не изменить, да и было бы безумием это делать, но я хочу... сохранить тебя. Ты очень необычен. Вряд ли даже Вайэрси понимает, что же он создал. Но ты... должен дать себе вырасти. Возможно, даже тела симайа для тебя окажется недостаточно и твое сознание станет частью одной из машин Кунха — тех, что изменяют нашу Реальность. Возможно, твой путь уйдет в какие-то иные Реальности. Но пока ты — только ребенок, нетерпеливый... и хрупкий. Прежде всех иных знаний ты должен научиться терпению. Спешить некуда: здесь, у тебя — всё время мира. Но есть и нечто более важное: сострадание, и это ты тоже должен понять. Когда-нибудь ты научишься изменять мир — этого не избежать. Но кумма ослепляет: увлекшись творением новых форм, можно создать нечто чудовищное — и не понять, даже не заметить этого. То, что приятно для тебя — для других может оказаться мучительно и даже смертельно. Ну, и наоборот тоже, конечно.
— И что же мне делать? — растерянно спросил Вайми.
Наммилайна рассмеялась.
— Жить так, как положено юноше твоего возраста. Я полагаю, что этого вполне хватит.
* * *
Вайми, по мере сил, старался следовать этому совету. Они больше не занимались любовью — потому, что сам юноша не хотел этого — но теперь он вволю спал и несколько часов каждого дня тратил на то, чтобы полетать и подраться. Наммилайна находила это занятие никчемным, но поначалу соглашалась. С ней ему не нужно было сдерживаться, и это очень нравилось ему. Потом она нашла для него похожее, но более красивое занятие, а именно танцы. Вайми, в общем, не умел танцевать, и был не прочь научиться. Это было нетрудно — он не очень сильно уставал — но требовало терпения и внимания, а этого ему явно не хватало. Но он увидел танцы Первой Формы — и от их красоты у него перехватывало дух. Вайми поклялся себе, что не уступит в этом никому из Детей Йэннимура.
Всё остальное время он учился. По-прежнему довольно бессистемно, бросаясь от одного к другому, но очень упорно и настойчиво. Большинства открывшихся ему вещей он попросту не понимал — но это ничуть ему не мешало. Он желал обучиться созданию форм — пока хотя бы нарисованных — а это было совсем не так просто, как казалось. Йэннимурская культура создала уже так много, что добавить к ней что-то казалось немыслимым, хотя Наммилайна говорила, что это далеко не так. Вайми хотелось лишь смотреть, но он боялся вновь погрязнуть в изучении. В этом не было ничего недостойного — но, чтобы стать симайа, этого было мало.
Он был ещё слишком молод, чтобы мечтать о вечной жизни, однако хотел принадлежать к своему народу — а раз Вайэрси был симайа, то это и был ЕГО народ. И он старался творить — прекрасно понимая, что все его творения пока ещё наивны и глупы. По большей части, его усилия были бесплодны, и Вайми настиг вдруг неожиданный приступ тоски. Началось всё вполне безобидно — устав от общества симайа, он взялся вспоминать своих товарищей из племени. Эти воспоминания оказались столь реальными, живыми, что Вайми смог, наконец, поверить в то, что друзей он потерял навсегда. Да, он мог разыскать симайа, послужившего прототипом его Найте — но что с того? Тот Найте не подозревал о самом его существовании. Между ними не могло быть ничего общего.
Но прежде всех ему хотелось видеть Лину — и вслед за этой мыслью немедля явилась другая, повергшая юношу уже в настоящий ужас: а с какой стати Лина, обитавшая в этой Реальности, должна любить его?
Тут всё было гораздо сложнее. Она любила Вайми, да — но не его. Симайа, его прототип, по сравнению с которым юноша был не более чем симпатичной зверушкой. Его Вайми почему-то совсем не хотел видеть — он не хотел знать, каким станет в будущем. И его Лина сама была симайа возрастом в четыре тысячи лет. Общего у него с ней могло быть не больше, чем с Наммилайной — а её юноша, в сущности, просто терпел, потому что лучшего выбора не было. Выходило, что тут он, попросту, никому не нужен, а если так — то зачем ему вообще жить? Он разрушил свой мир, убил единственное любящее его существо — его мечты просто сожрали то пространство в машине, что было отведено ей. Тогда Вайми этого, конечно, не знал — но чувство вины не становилось менее острым.
Неожиданно он поймал себя на том, что, страдая, он чувствует некий род странного, извращенного счастья. Наммилайна объяснила бы ему, что почти каждый ребенок ощущает такое удовольствие от сознания незаслуженной обиды, но Вайми ещё не знал всей глубины своих чувств. Ему даже стало интересно, сколько ещё неожиданного может обнаружиться в его душе, но тут экран мигнул раз, потом другой. Его вызывали. Вайми коснулся одной из цветных точек и Наммилайна возникла перед ним.
— Я полагаю, это будет интересно тебе, — сказала она. — Мы начали с воссоздания самых простых разумных форм Хары, и одна из них уже готова. Это человек, каким считал себя и ты. Самый древний из всех, какие нам известны. Сейчас он спит, но мы будем присутствовать при его пробуждении — первом за пять миллиардов лет. Из всех существ на борту "Тайны" ты наиболее близок к нему — хотя бы по возрасту — и это может очень помочь нам. Ты хочешь посмотреть на него?
