Cны Джессики. Марта Дионизио

— Какого парня? — сразу же спросила я.

— Его звали, — Андреа поднял глаза к потолку, пытаясь вспомнить. — Не идет в голову... он был немецким солдатом. Только представьте себе, однажды Марко с ним даже подрался. Я слишком жестко обошелся с братом той ночью: я должен был отправить его из лагеря, а Марко так на меня обиделся, что с тех самых пор его никто не видел.Это только моя вина, — вздохнув, пробормотал Андреа.

Я побледнела, я не могла поверить, что Марко вот так вот исчез, в никуда. Я опустила глаза.

Тем временем Маттео запачкал ковер шоколадом, и пытался закрыть пятно подошвой ботинка. Я ничего не сказала, в тот момент мне было не до этого.

— Я читала, что ваш медицинский лагерь бомбили 1 сентября 1944. Это правда?

Так... умерла Ваша сестра?

Андреа на мгновение задумался, вытянул ноги и скрестил руки на животе.

— Говоришь, атака была первого сентября? Не помню... было... десять дней назад.

— То есть, лет шестьдесят и десять дней тому назад? — влез в наш разговор Маттео.

Я покачала головой.

— О чем вы говорите? Союзники впервые разбомбили лагерь...

Я перевела дыхание. Маттео в ужасе уставился на меня.

Вдруг Андреа громко засмеялся:

— Первая атака, точно! Как я мог забыть об этом! Бункер почти обвалился, настолько сильными были взрывы. Беатриче вернулась искать меня, мы спрятались в лесу... так и выжили. Я нервно сглотнула: несмотря на счастливый конец, Андреа в точности описывал мой кошмар.

Андреа продолжал улыбаться:

— Я многое помню так, будто это случилось вчера.

Я допила чай, и вынула руку из рук Маттео. Я догадывалась, что он обо мне думал, но мне это казалось неважным.Мне стало легче — Беа была еще жива, и я все еще могла спасти ее.

— А когда случилась первая бомбежка, Марко уже не было?

Андреа покачал головой, и поднес ко рту чашку с чаем.

— То есть Беатриче в тот день еще была жива?

— Вторая, третья бомбежка, та ночь, когда она попросила помочь ей сложить разбитое зеркало..., и день, когда...

Я навострила уши: зеркало? Зеркало! Мое сердце лихорадочно забилось.

— Вы сказали — зеркало?

Андреа не ответил мне.

— В ту ночь, когда я ее нашел, она возвращалась домой в компании вражеского солдата... Она часами говорила мне, что сомневается в правильности своей работы...

— Она же была медсестрой, правильно?

Андреа кивнул.

— Беатриче стала ею совершенно внезапно.

Я кивнула: мне и это снилось.

— Сестра говорила, что хочет помогать другим, пусть мне иногда казалось, что не так уж и хочет...

— Например?

— Например...,— у Андреа задрожал голос, — в тот день, когда я ее потерял...

Я даже наклонилась поближе к Андреа. Рядом со мной Маттео дожевывал очередное пирожное, мне казалось, что этот большой ребенок вот-вот заснет от скуки.

— Как это случилось?

— Не помню толком. Я много лет пытался забыть этот день. В нее стреляли и...

Слова застряли у него в горле.

— Она умерла в тот день?

Андреа покачал головой.

— Много недель она провела в агонии. У нас больше не было приемного покоя, немцы все ликвидировали, а лечение, которое ей оказывали... было слишком поспешным. И я даже не смог с ней попрощаться...— Андреа сжал кулаки со злости.

— Почему?

— Когда она умерла, ее тело исчезло. Может, Беа вынесли медсестры, не знаю. Никто не смог мне сказать, что с ней стало...

Я побледнела.

— А почему именно медсестры вынесли ее тело?

— Откуда я знаю! Когда мы вернулись с очередной вылазки, я увидел, что лагерь разбирают... Было непонятно, кто занимался моей сестрой. Даже ее друг-немец исчез...мне становится плохо, когда я об этом думаю...

Я дала взволнованному Андреа носовой платок. Наверное, я задала слишком много вопросов. Я подождала, пока он успокоится, горячо поблагодарила его и попрощалась: я достаточно порылась в его прошлом, на тот момент мне этого хватало. Мы вернулись к машине по темноте. Мы даже еще не уехали, когда перевозбужденный от обилия эмоций Маттео начал атаковать меня вопросами:

— Джесс, вау! Откуда ты все это знаешь? Ты знаешь о его молодости больше, чем он сам! У вас общие родственники? Или тебе что-то рассказывал кто-то из его старых друзей? Только не говори мне, что это твой настоящий дедушка!

— Не неси ерунды, — разозлилась я. — Ты обещал мне не вмешиваться с вопросами, старайся, чтобы я больше тебя не стыдилась, хорошо? Ты практически сожрал все пирожные... не ты ли мне говорил, что больше не будешь есть сладкого, от которого у тебя прыщи?

Я была расстроена, зла, и проигнорировала попытки Маттео оправдаться.

— Верни кресло в прежнее положение, пожалуйста, а то родители плохо о нас подумают.

Я включила радио, опустила окошки, и мы не разговаривали всю обратную дорогу.

Тайные встречи

— Спокойной ночи, парни!

— Спокойной ночи, Беа!

Я попрощалась со своими пациентами, и вышла из приемного покоя. Я слишком устала этим вечером, мне не удалось поужинать: от суррогатного желудевого хлеба и псевдосоуса меня тошнило. О, как бы я хотела съесть бабушкину лазанью, посидеть на террасе и посмотреть на море...Я прогнала эту мысль и зажевала лакричную палочку, которую оставил мне Андреа. По крайней мере, хоть какой-то другой вкус. Я добралась до палатки и растянулась на лежанке. Мария, с которой мы делили обиталище, еще не пришла. Немного отдохнув, я поднялась и открыла окно, чтобы проветрить комнату. Окно было просто кусочком прозрачного пластика — надо было только распустить молнию. Проверив -вокруг никого не было— я достала из-под кровати сумку с личными вещами. Нам не следовало ничего оставлять, в случае скорой эвакуации лагеря будет сложно обзавестись новым имуществом. Я вытащила пластиковый пакет и вытряхнула содержимое на лежанку. Вот оно зеркало, так и ждет, чтобы его склеили.

Каждый вечер я доставала его и складывала осколки, в каждом из которых комната отражалась под разным углом. У меня не хватало смелости склеить зеркало. Я даже не понимала, хочется мне вернуться в будущее или нет. Я сложила осколки в конверт, и еще раз внимательно оглядела кровать, чтобы ничего не потерять. Может, в душе я уже знала ответ, только не хотела признаваться даже самой себе. Наверное, Джессика тоже разбила свое зеркало. Наверное, я застряла в своем времени навсегда.

Когда я поднялась, чтобы сменить униформу медсестры, то почувствовала, как закололо в боку. Рана, полученная при предыдущей бомбежке, еще не затянулась, наоборот, на моей сорочке осталось кровавое пятно размером с кулак. У меня не было с собой дезинфицирующих средств, и поэтому я всего лишь сменила повязку и надела старенькую ночнушку. Когда я уже залезла под грубую хлопоковую простыню, и собиралась погасить две свечки, освещавшие небольшое пространство, я услышала странный звук снаружи. Я поднялась. Прислушалась. Такое впечатление, будто кто-то кидал на крышу камешки. Я выглянула и собиралась забить тревогу. Кусочек цемента, неизвестно откуда взявшийся, пролетел прямо перед моим лицом. Я закрыла палатку и собиралась бежать предупредить командование, как вдруг услышала тихий мужской голос, который меня звал. Брат?

— Беа, Беа, это я! Выходи, прошу тебя!

У говорившего был отличный итальянский, без немецкого акцента. В раздражении я подняла глаза к небу. Когда я приблизилась к неясной мужской фигуре, то поняла, что была права — это Алекс. Он стоял, прислонившись к дереву, со своим вечным выражением превосходства на лице, будто бы он самый красивый в мире. Да, он и правда был хорош: ангельское лицо, четко очерченный рот, невероятной насыщенности зеленые глаза. При других обстоятельствах я бы в него влюбилась.

Он познакомился с Джессикой в прошлом году, Алекс оказался одним из немецких солдат, оккупировавших городок. Он не был СС-совцем, я никогда не видела, чтобы он кого-то убивал или плохо с кем-то обращался, у него было такое невинное лицо, что я не могла представить себе, что он мог бы кого-то даже ударить. Тем не менее, Алекс оставался врагом. Когда я еще жила в городке, то часто видела, как он с товарищами совершали набеги в поисках еды в дома моих соседей. Может, он был не худшим из немцев, но все-таки был немцем. Я не хотела иметь с ним ничего общего.

Эта нахалка Джессика, должно быть, доверяла ему. Когда исчез Эдуардо, Алекс всегда придумывал предлоги, чтобы оказаться рядом. Когда я увидела Алекса впервые, то чуть не хлопнулась в обморок. Он постучался в дверь, одетый в военную форму. Хорошо, что со мной был Марко: брат дал ему две банки тунца и одну фасоли. Я часто видела Алекса в городке, на заброшенных улицах, или на центральной площади, когда он с товарищами пил кофе в баре. Алекс мог часами пялиться на меня, а я, красная от смущения, не знала как себя вести. Он не впервые искал меня ночью, после того как заканчивал свой дозор. Я всегда посылала его бранными словами, не давая ему даже возможности заговорить со мной, а он всегда возвращался.

"Эта история должна закончиться", — подумала я, идя ему навстречу.

Поднялся сильный ветер, небо затянуло тучами, и не было видно звезд. Я осторожно продвигалась навстречу Алексу, стараясь, чтобы меня никто не заметил: если меня увидят, то выкинут из лагеря, а ради подобного человека я не хотела идти на такой риск. Я молча следовала за ним на расстоянии, Алекс повернул в лес. Когда мы добрались до более уединенного местечка, Алекс остановился. Я, скрестив руки на груди, строго смотрела на него.

— Алекс, а сейчас что тебе нужно?

Он молча, не отрываясь смотрел на меня.

Становилось все холоднее, и я начала дрожать.

— Ты должен перестать искать меня.

Джессика — дурочка, я бы немцу и слова не сказала.Немцы делали в нашем городке все, что им вздумается, они даже осмелились прийти в дом к Джулии и изнасиловать ее! Я бы никогда никуда не пошла ни с одним из них, будь он хоть самым красивым! Алекс грустно смотрел на меня, нервно крутя пуговицы мундира. И сегодня у него был пистолет.

— Беа, прошу тебя, выслушай меня. Я здесь только ради тебя...

Он взял меня за руку, но я сразу высвободилась.

— Не трогай меня! У тебя пять минут, чтобы сбежать, иначе я предупрежу командование о немецком шпионе.

— Послушай меня, Беа. Я могу тебе помочь. В медицинском лагере очень опасно, я могу сказать тебе, когда будут следующие атаки, я могу спасти тебя!

— Конечно, как ты помог на прошлой неделе! Вы же всю зону бомбили, знаешь, сколько человек умерло? Что ты сделал, чтобы помочь [мне]? Мне тоже нелегко пришлось, и если бы не подоспел мой брат, неизвестно, что бы со мной стало!

— Все не так, как ты думаешь... я хотел помочь тебе, но не мог... Я должен выполнять приказы...

— И тогда почему ты захотел мне помочь? С чего это ты вдруг беспокоишься обо мне?

— Ты знаешь причину, — сказал он дрогнувшим голосом.

Какого черта я с ним все еще разговариваю? Что ему от меня нужно?

— Я тебя не знаю, ты враг мне! Уходи, пока я не забила тревогу!

Я даже не успела сообразить, что происходит: Алекс взял мое лицо в свои руки, и потерся носом о мой нос.

— Отпусти меня! Не трогай меня! — кричала я, как сумасшедшая.

Алекс закрыл мне рот рукой.

— Шшш, нас услышат, — кивнул он в сторону лагеря. Я замолчала и он отпустил меня. Я слышала его дыхание у моего рта. Я должна была забить тревогу, но что-то внутри меня протестовало, мешало сделать это. И в прошлые разы было так же: я на него кричала, оскорбляла, требовала уйти, но я не могла его сдать.

— Ты можешь вытащить пистолет из поясного ремня? — тихо попросила я Алекса. — Он меня раздражает.

Губы Алекса невольно изогнулись в улыбку, продемонстрировав отличные зубы. Я попросила его положить оружие на землю, и только потом позволила к себе приблизиться. И только в тот момент я сообразила, что выскочила в чем была, с грязными растрепанными волосами, и с лицом, усталым настолько, что я могла бы напугать кого угодно. "Как хорошо, что темно", — подумала я.

— Мне больно слышать, что я для тебя чужой, — пробормотал Алекс.

Ну да. Их дивизия уже год как заняла наш городок, а с Джессикой они познакомились в прошлом октябре.

— Ты прав, — пришлось признать мне. — Прости меня.

Он был так красив — и в то же время так печален — и он рисковал всем, чтобы увидеть меня. Я не смогла сдержаться и обняла его, так, как обнимаются парни и девушки в будущем, наплевав на предрассудки и привычки моего настоящего. Алекс удивился, но еще крепче прижал меня к себе.Так замечательно обниматься с ним. Его светлые кудри защекотали мне лицо.

В лесном молчании мы провели больше часа. Рассказывали друг другу о наших жизнях, пытаясь хоть ненадолго забыть об окружающей нас реальности. Алекс рассказывал о том, как начал учиться медицине во Флоренции. До начала войны он мечтал переехать в Рим и стать известным хирургом. Он хотел спасать людей, но был вынужден их убивать. Было так здорово разговаривать с ним,а я чувствовала себя страшно виноватой, потому что нарушила кучу правил. Мы сидели рядом, но на безопасном расстоянии друг от друга, и каждый раз, когда Алекс пытался приблизиться, я отстранялась.

— Беа, когда-то ты больше мне доверяла, — прошептал он.

Злость на Джессику поднялась с новой силой, вот идиотка!

— Я знаю, что ты ненавидишь войну, вражескую армию, я знаю, что ты боишься, когда настанет день, и я убью кого-то близкого тебе, но...

Я прервала его.

— Беатриче, которую ты когда-то знал, больше не вернется.

Я спешно поднялась на ноги. Реальность обрушилась на меня: я больше часа провела с врагом, как я только могла?Алекс никак не мог понять:

— Да что с тобой случилось? До недавнего времени между нами было все хорошо!

— Уходи! — почти зарычала я ему в лицо, злясь больше на себя, чем на него.— Не появляйся! Никогда больше!

— Но что...

— Убирайся!!!

— Хорошо, — ответил Алекс, прикусив нижнюю губу, — я не вернусь, обещаю. Ты сошла с ума...

Я повернулась к нему спиной и понеслась в лагерь. Краем глаза я видела, как Алекс уходил в лес потайными тропками, при лунном свете. В нашей палатке Мария храпела, повернувшись на бок, под головой у нее был мешок с личными вещами. Я подошла к окошку и посмотрела на лес. Вздохнула. Я все-таки надеялась, что Алекс не сдержит обещание. Его последние слова затронули что-то в моей душе, и сейчас я была в отвратительном настроении. Я злилась не на Алекса. Я злилась на Джессику, которая думала, что, украв мою жизнь, может вести себя, как ей заблагорассудится. В будущем я бы очень хотела встречаться с таким парнем, как Алекс. В 2011 не будет иметь никакого значения, если моим парнем окажется немец, но сейчас, в 1944, немцы — наши враги.

Я не видела Алекса много дней. Сначала я спрашивала себя, что с ним случилось, и действительно ли он не хочет больше иметь ничего общего со мной. На следующей неделе я о нем уже не думала, занятая все поступающими ранеными и загруженная под завязку старшей сестрой. Мои дни проходили в медицинском лагере, во встречах с моими братьями, когда они были не слишком заняты своей подпольной деятельностью. Я никогда толком не понимала, чем же они все-таки занимались,а иногда они приходили лишь затем, чтобы я продезинфицировала им раны или дала обезболивающие. Говорили, что война заканчивается, что союзники скоро освободят Италию, но новости всегда были отрывочными и неточными.В будущем я узнала, что осталось всего лишь несколько месяцев, и поэтому была оптимисткой.Как-то вечером я рано вернулась в свою комнату, начинало холодать. Мы с Марией расстроились из-за скудного ужина, который нам дали в тот вечер: количество хлеба урезали,и не нашли ничего лучше, чтобы выдать каждому какую-то фасолевую бурду. Мария лучше меня переносила голод, может быть, потому, что была пышкой, а я только и делала, что теряла вес. Я вдруг вспомнила о моделях,что видела в журнале у парикмахера . "Вот дурынды!" — подумала я.