Великий князь

Опять же, немного выдумки и актерских усилий с его стороны, и у батюшки появится прекрасный компромат. А это вещь такая... Гм, в царской работе завсегда полезная.

— Государь?

Надевая перчатки черного шелка обратно, сереброволосый целитель мимоходом оценил следы чужих попыток убрать его неизвестно откуда взявшийся "подарок". Самый свежий отпечаток посторонней энергетики принадлежал отцу Зосиме, а вот второй...

"Растет Домна, определенно растет в мастерстве. Надо бы девочку при случае подарком побаловать".

Разумеется, вслух прозвучало совсем другое:

— Вспоминай, кого ты присудил к смерти за последние год-полтора. Женщина, лет тридцати от роду, русоволосая...

Шевельнув рукой и задумавшись с таким видом, будто что-то уточнял, царевич с ясно слышимым сомнением продолжил:

— Возможно, имеет какое-то отношение к лекарскому делу. Ее пытали каленым железом, затем еще живой спустили под лед. Было такое?

Ворохнувшись на ложе и засипев еще сильнее, Пимен прокаркал, время от времени сглатывая тягучую слюну:

— Было, государь. Прошлой зимой казнили одну ведьму-чернокнижницу. Знать, она на меня порчу и навела, тварь подлючая...

— Это хорошо, что вспомнил, потому что ведьма твоя на самом деле ей не была. Под пытками себя оговорившая, казненная без какой-либо вины... Ты хоть понимаешь, что наделал? Господь наш Иисус заповедал нам Любовь и Милосердие — ты же именем Его отправил невиновную на мучительную смерть.

— Она была... Кхе-кха, была язычницей!!!

— Должно было тебе привести ее душу в лоно церковное тем путем, что Спаситель указал — проповедями и ласковыми увещеваниями. Ты же пошел по стопам католиков, неся Благую весть огнем, пыточным железом и студеной водой.

Брезгливо подернувшись, рюрикович отступил назад:

— Сказано в Писании: Мне отмщение, и Аз воздам! Вот и принимай заслуженную кару.

Отшагнув еще дальше, он прошипел — тихо, но вместе с тем достаточно внятно для того, чтобы его услышал настоятель Варлаам:

— Еретик!..

Достойным завершением небольшого представления стал демонстративно-сдержанный гнев наследника трона, уменьшившийся вскоре до сильного неудовольствия — коим юноша, чья тяжелая грива отливала живым серебром, добросовестно поделился со всем своим окружением. Первый день свитские, монастырские насельники и богомольцы еще терпели. Второй тоже, хотя уже и с трудом. Третий день начался с проводов санного обоза архиепископа Пимена в его новгородскую епархию (хотя многие сомневались, что он до нее доедет) — и уже к полдню государь Димитрий Иоаннович поделился толикой своей благодати с дюжиной паломников из тех, кто прибыл на берег Сиверского озера в надежде на исцеление. Все остальные облегченно выдохнули и приободрились — аккурат до вечернего богослужения в храме преподобного Сергия Радонежского, прошедшего в еще более давящей атмосфере. Пожалуй единственным, кто не чувствовал никаких неудобств рядом с гневающимся царевичем, была его охрана (и без того отличавшаяся каменно-невыразительными рожами живых истуканов) и старец Зосима...

— Отверзну уста моя, и наполнятся Духа, и слово отрыгну Царице Матери, и явлюся светло торжествуя, и воспою, радуяся, Твоя вхождение!..

Слушая красивый начальный канон в честь третьего из двунадесяти Великих праздников, Дмитрий разглядывал убранство и настенную роспись церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы. Время от времени его взгляд цеплялся за белоснежные фарфоровые оклады потемневших от времени икон — и тогда на память приходили остальные дары из последнего вклада царской семьи Кирилло-Белозерской обители. Дюжина потиров из превосходного дымчатого хрусталя, стальной инструмент для монастырских оружейных мастерских, толстые свечи со сгорающим вместе с воском фитилем, фаянсовая посуда и оборудование для малой зельеварни... Впрочем, последнее предназначалась в подарок всего лишь одному конкретному монаху-целителю, совсем недавно перешагнувшему жизненный рубеж в девять десятков лет.

— Песнь победную поим вси Богу, сотворшему дивная чудеса мышцею высокою и спасшему Израиля, яко прославися!

Закончив разглядывать свод церкви и присутствующих на службе монахов, один из которых отчего-то казался смутно знакомым, царевич незаметно сменил опорную ногу и задумался. Вернее, принялся обдумывать вести, доставленные из Москвы ямской гоньбой. Ну что сказать? Выборы нового Рекс Полония все ж таки благополучно состоялись, закончившись убедительной победой Юхана Третьего. Мало того, сей достойный кандидат еще в ходе предвыборной компании умудрился из простого князя Финляндского вырасти аж до целого короля Шведов, Готов и Вендов — сменив на троне старшего брата Эрика Четырнадцатого.

"Собственно, как все и предполагалось. У претендента от Пястов банально не хватило денег, против Габсбургов убедительно высказалась Османская империя, французы своего кандидата и вовсе не выставляли. Кто там еще? Саксонский курфюрст отказался в пользу Юхана, а в Трансильвании сейчас небольшая война между Стефаном Баторием и Гашпаром Бекешем, и им совсем не до выборов в соседнем государстве".

Покосившись на старого инока с полностью седой бородой, Дмитрий просканировал его энергетику еще раз и недовольно шевельнул пальцами. Узор определенно незнаком...

"Ладно, что там по Вазе номер три?".

Счастливый обладатель сразу двух королевских корон, Юхан Третий Ваза несмотря на свое вроде как лютеранское вероисповедание состоял в весьма тесных отношениях с римской курией (которая, собственно, и возвела его на польский трон) — и был страстным и весьма упертым приверженцем сразу двух идей. Первая состояла в том, чтобы всемерно контролировать внешнюю торговлю Запада с Русским царством — но покамест на этом пути свежеиспеченного короля преследовали сплошные неудачи. Во-первых, никак не удавалось вернуть под свою руку города-порты Ревель и Выборг. Во-вторых стратегически важной Ригой владела Литва (как, впрочем, и изрядным куском ливонских земель) — и расставаться со своими недавними приобретениями категорически не желала. В-третьих, голландские, ганзейские, испанские, французские и английские купцы преследовали только свою выгоду, и плевать хотели на нужды и чаяния защитника Европы от северных варваров-схизматиков...

— Светоносный облак, в оньже всех Владыка, яко дождь с небесе на руно, сниде и воплотисе нас ради, быв Человек, Безначальный. Величаем вси яко Матерь Бога нашего Чистую!!!

Второй идеей государя двух держав было всемерное усиление влияния Римско-католической церкви в Швеции. Но и тут потомка гордых и свирепых викингов поджидали изрядные трудности. Во-первых, большинство его подданных впало в ересь протестантства, и возвращаться в лоно истинной церкви даже и не думало. Во-вторых, его восшествие на отчий трон было оплачено дарованием значительных свобод как мелкому дворянству, так и крупной аристократии — и этот воистину щедрый дар весьма пагубно сказался на наполнении королевской казны. Кстати, польская магнетерия и шляхетство тоже позаботилась о расширении своих исконных и прав и привелегий, заметно ограничивающих законно избранного правителя как в военном, так и в финансовом смысле. То есть устраивать охоты и давать балы, пировать и валять фавориток Юхан мог невозбранно — а на все остальное необходимо было получить согласие Сейма.

"К сожалению, Юхан товарищ упертый, а возможности двойная корона дает очень даже неплохие. Замириться с Данией, уговорить ее на союз против нас и задрать зундскую пошлину раза этак в три — и вот уже готова чувствительная удавка для нашей балтийской торговли. Взбаламутить польскую шляхту, приманить звоном монет свободные наемные роты со всей Европы, соблазнить будущей военной добычей гордое, но вечно нищее шведское дворянство — и годика через два уже можно начинать воевать с нами... Гм, интересно, в Литве хоть понимают, что для начала это святое воинство заглянет именно к ним, на предмет чуть-чуть пограбить и поинтересоваться, отчего это Рада так тянет с подтверждением польско-литовской унии?".

— Бурю внутрь имея помышлений сумнительных, Первосвященник Захария смятесе, зря Твое, Пречистая, ко храму Господню со славой многою превождение, и ко вратом на востоки зрящим затворенным сущим приближение...

Надо сказать, что победа титулованного шведа была неожиданной только для его конкурентов (и то, далеко не для всех). Римская курия видела в нем своего вернейшего сторонника; Блистательную Порту более чем устраивала его нацеленность на конфронтацию с Русским царством; польскую знать и сенаторов немало порадовала сговорчивость и уступчивость лютеранина королевских кровей в принципиальных для магнатерии вопросах. Ну как такого не выбрать?.. Более того, все будущие действия короля Польши и Швеции после того, как он хоть немного освоится в своем новом статусе и возможностях, тоже не были великой тайной — если конечно соблюдать несколько довольно простых правил. Первое требовало от правителя завести себе постоянную внешнюю разведку, не полагаясь более на нерегулярные донесения купцов и дипломатов. Второе обязывало постоянно помнить и применять закон жизни — о том, что политика есть концентрированная экономика. Ну а третье, пожалуй, самое главное!.. Оно заключалось в обязательном наличии у державного "предсказателя" некоей толики мозгов. У великого государя, царя и великого князя Иоанна Васильевича всея Руси исполнение первого правила особых затруднений не вызвало (на такое хорошее дело у него и деньги нашлись, и людишки верные). Второе правило он хоть и не знал, но интуитивно о нем догадывался и использовал. Зато изощренностью разума и способностью к многоходовым и многоплановым интригам властитель Русского царства был одарен сверх всякой меры — благодаря ранней смерти матери и несчастливому детству, вечной грызне и предательству бояр, постоянной необходимости воевать на два, а временами и на три фронта одновременно.

"Мне до таких высот интриганства и политического чутья еще расти и расти...".

— О Пресвятая Дево, Царица небеси и земли, прежде век избранная Невесто Божия, в последняя же времена пришедшая в храм на обречение Жениху небесному!

Ненадолго вынырнув из спокойного океана мыслей, Дмитрий поймал себя на том, что рассеянно поглядывает на Узоры монастырской братии.

"Черт знает что! Ладно, до окончания службы уже недолго — а там просто спрошу этого монаха, где я мог его видеть".

Шевельнувшись, он несколько раз перекрестился — чем вызвал к жизни целую волну аналогичных действий у своей свиты и остальных богомольцев. Вновь замерев живой статуей, младший соправитель Русского царства мимоходом одобрил красивый баритон одного из дьяков, напевно читающего праздничную молитву — после чего и вернулся к своим размышлениям. На сей раз, о пустующем троне соседней державы и венце великого князя Литовского. Сей драгоценный приз был ровно спелое яблоко на древе Юго-Западной Руси, вызревая в полной готовности упасть в руки Москвы — медленно, зато до крайности верно! Почему? Да потому, что этому способствовали сразу несколько садовников: и первейшим из них был великий государь Иоанн Васильевич, щедро удобривший политическое поле Литвы звонким серебром и даже золотом. И не только им — если перевести в монеты стоимость раздаренных "друзьям и сторонникам" зеркал и полупрозрачного костяного фарфора, то общий итог составляла гигантская сумма в полмиллиона полновесных талеров!

— К кому возопию, Владычице, к кому прибегну в горести моей, аще не к тебе, Царице Небесная? Кто плач мой услышит и воздыхание примет, аще не Ты, Пренепорочная, Надежда христиан и Прибежище нам, грешным?!..

Вторым садовником были крымчаки и ногаи, зачастившие за живой добычей и буквально перепахавшие литовские окраины ради желанного ясыря. Увы, но прежние набеговые шляхи перегородили новые Засечные черты — и хотя высаженный там лесок еще не превратился в дремучую и непроходимую чащобу, этот временный недостаток вполне компенсировался частой сетью дозорных и прибавившимися в числе порубежными полками. Опять же все эти рвы и прикрытые травой узкие неглубокие ямы, губительные для лошадиных ног; густые заросли кустарника напротив речных переправ; понатыканные во множестве сигнальные вышки и крепостицы... Проще говоря, в таких условиях почти все степные батыры голосовали копытами своих скакунов, выбирая более долгий путь и более спокойные условия для привычного заработка. Тем более что в отсутствие законного государя помощь казакам хлебом и порохом прекратилась, а многие шляхтичи и панцырные бояре защищали больше свои усадьбы, нежели границу с Диким полем.

"Третьим садовником можно считать польских сенаторов, присылающих в Раду грозные письма с нескончаемыми требованиями. С такими союзниками и врагов никаких не надо!".

Конечно, были в литовском саду и вредители. Крупными можно было считать римско-католических священников вообще, и монахов-бенедиктинцев в частности — вот уж кто старался изо всех сил, чтобы уговорить-протолкнуть на пустовавший трон Юхана Третьего Вазу! Ну или хотя бы не допустить победы промосковской партии. А за мелких жучков-древоточцев вполне сходила немалая часть литовской шляхты и магнатерии, желающая непременных свобод и привилегий по польскому образцу... Вот только против всей этой "садовой нечисти" играло одно достаточно важное обстоятельство. Да, Рада и благородное шляхетство великого княжества Литовского могло выбирать себе любого правителя — и это право никем не оспаривалось. Но только претендент из числа московских царевичей-рюриковичей мог твердо обещать своим будущим подданным крепкий мир на северо-восточной границе, защиту от притязаний соседних держав и выгоднейшую торговлю. Первенец Иоанна Васильевича вдобавок ко всему был весьма образован, имел спокойный нрав, успел проявить себя как мудрый правитель — и ни разу не был замечен в дурных склонностях, первейшей из которых была кровожадная жестокость. Самое же главное его достоинство и вовсе было неоспоримо — только истинно благословенные Вседержителем могли исцелять смиренной молитвой и прикосновением. На таком фоне все остальные возможные претенденты смотрелись... Собственно, да никак они не смотрелись.

— А-аминь!!!

Завершив свое участие в богослужении положенным числом поклонов и крестных знамений, Дмитрий покинул храм. Отправил свиту заниматься выполнением его поручений и своими делами, мимоходом принял челобитную грамотку у очередного просителя — и наконец-то дождался возможности удовлетворить острый приступ собственного любопытства.

— Как звать тебя, отче?

Седовласый монах вынужденно остановился. Огляделся по сторонам, покривил синие старческие губы и нехотя ответил:

— Раб божий Спиридон.

— Возможно, я тебя знаю?

Перегораживающая иноку дорогу стража легко расступилась перед старцем Зосимой, пожелавшим присоединиться к начавшейся беседе.

— То вряд ли.

— А ты меня?

Простой с виду вопрос вызвал у собеседника царевича совершенно неожиданную реакцию.

"Опаска, легкий страх, сожаление о чем-то и нежелание говорить со мной. Гм, что-то я ничего не понял... Черт!".