Синдикат (Город Тьмы 2, главы 1-24)

— Да вот не могу понять, — пробормотал бухгалтер. — Акустика показывает что-то чудное... Как будто дальнее эхо призрака.

— Эхо призрака, — мрачно повторил Копыльский, вспоминая, как предлагал нанять пару настоящих подводников, включая акустика, и посадить их на удаленное сопровождение субмарины. Послушай компания его совет и сейчас не пришлось бы (наверное) гадать, что значит хрень, отображаемая на приборах. С другой стороны контрдоводы тоже были весомы — для этого пришлось бы резервировать отдельный 'толстый' канал, это минус к скрытности, а также стабильной передачи информации.

— Может быть те... водомерки? — уточнил он.

— Нет, — довольно решительно сказал Нах. — Эти вообще бесшумные. И они мне тоже не нравятся. Что-то напоминают, но понять не могу, что именно.

— Сейсмодатчики?

Нах быстро перебрал типовые сигнатуры, сверяя.

— Может быть... не похоже.

— Эхо. Район судоходный, акустические отражения.

— Может быть, — Нах изобразил сомнение.

— Ну, в крайнем случае, нарвемся на засаду, — оптимистично предположил Копыльский и поймал злобный, очень красноречивый взгляд Наха. Бухгалтер казался самым безобидным из всей компании 'флибустьеров', но в юности прошел казанскую школу любителей японского аниме. А это, несмотря на формальную безобидность увлечения, была очень суровая закалка воли и духа — любителей 'мультиков' не пытался обидеть только самый ленивый гопник. Так что даже молчаливый укор немигающего взгляда Наха мог быть крайне выразительным.

— Да ладно, — сгладил неловкость Копыльский. — Ну, получим торпеду втихую... Зато, какой опыт! Торпедами в нас еще не шмаляли.

Нах тяжело вздохнул, всем видом выражая смирение и христианскую благость человека, вынужденного терпеть клинического идиота. Взял коробку микрофона внутренней связи, щелкнув кнопкой, сказал:

— Мы на подходе.

Забавно, подумал Копыльский. Ощущение, что сейчас и в самом деле война, Страшный Октябрь восемьдесят шестого, когда американцы повели через Атлантику самый большой конвой. Будто ты настоящий советский подводник, и где-то рядом 'Вильсон', последний авианосец, что прикрывает конвойную группу, а не плетется на буксире в ремонт или меряет глубину океана. Ты очень страшный, потому что на борту полная батарея 'длинных рук', но слепой, ведь спутниковая группировка обеих сторон выбита начисто, как и самолеты ДРЛО. Так что надо или отстреливать боезапас без внешнего наведения, рассчитывая на скудные мозги ракет и пять процентов вероятности успеха, или всплывать — пятьдесят процентов и считанные минуты до того как прилетят 'гарпуны' с американских эсминцев.

— J'ai compris, — отозвался после короткой паузы Кадьяк и сразу поправился. — Понял. К развертке готов. Заполняю шлюз водой.

Копыльскому понадобилось пара мгновений, чтобы понять о какой 'развертке' говорит Кадьяк. Иностранец готовился применить модуль для сложного ремонта трубопроводов, используемый, когда требовалось изолировать довольно протяженный участок.

— Мохито? — спросил Нах, не оборачиваясь к графу. — Как наши дела?

— Я пошел, — лязгнул зубами Мохито, которого морозила и ванна, и предбоевой мандраж. Граф уже мысленно был в работе.

— Если не вернешься, мы будем считать тебя коммунистом, — ободрил его Копыльский. Мохито выдавил напоследок что-то невежливое и замолк.

'Merde' — подумал Кадьяк, герметизируя скафандр для подводных работ и представляя себя воином Старой Гвардии при Ватерлоо.

Наемнику приходилось работать под водой, причем не единожды, но, как правило, в контроле и прикрытии, то есть без демонстрации специфических навыков. Сейчас обстановка была совершенно иной, и хотя все уже обкатывалось на тренажере и в пробном заплыве, Кадьяк ощутимо нервничал. Не страшно, что дело может провалиться, это, конечно, нежелательно, однако таков путь le mercenaire. Нельзя победить во всех боях, нельзя выиграть во всех предприятиях. Главное — не стать тем, кто в итоге окажется виновным в провале.

Кадьяк еще раз мысленно перебрал инструменты, которыми придется воспользоваться. 'Кокон' — хитрая конструкция, похожая на сдутый и скрученный дирижабль, которая позволяет развернуть подобие сухого дока вокруг трубы протяженностью десять-пятнадцать метров. Внутри очень тесно, все может схлопнуться в любой момент, а еще в процессе установки шумит компрессор, но без этого ничего не выйдет. N-образная секция, которой предстоит заменить вырезанный участок трубы. Снаряжение для резки и сварки. Две 'обезьяны' — местные водолазы, подряженные для черновой работы. Автоматики лучше, но достать или сделать роботов, способных помогать неквалифицированному диверсанту, оказалось невозможным. Ну и подводный пистолет СПП-7, чтобы решить вопрос 'обезьян', которые в любом случае увидят слишком много.

— Я готов, — повторил он в микрофон и глянул на помощников.

— Выравниваем балласт, — отозвался в наушнике голос упитанного комитетчика с лицом добродушного гурмана и глазами прирожденного апаша. — Нужно будет уравновешивать растущую плавучесть по мере надувания 'дока'.

— Понял. Жду.

Вода заполняла камеру шлюза, крутясь водоворотами. 'Обезьяны' выглядели спокойно и уверенно, лица за прозрачными щитками шлемов лучились энтузиазмом и жаждой денег. Индийцев наняли по фальшивому договору с бомбейским муниципалитетом на расчистку дна и частичную реконструкцию транспортной системы, которая формально принадлежала городской администрации. В кабину, разумеется, не пускали, чтобы дикари не увидели там лишнего и не запаниковали раньше времени. Но Кадьяк не обманывался — рано или поздно 'обезьяны' сообразят, что оборудование и сама работа не слишком похожи на регламентное обслуживание трубопровода. Вопрос — что они будут делать тогда, на какой стадии это случится и соответственно как много наемнику придется доделывать одному?

Что ж, каждая группа в этой операции несла особенный, специфический риск. Еще раз взвешивая свой, Кадьяк положил руку на стену рабочего отсека и шлюзовой камеры 'ослика'. Корпус едва заметно подрагивал, выдавая осторожное маневрирование. Не разбили бы аппарат эти русские пираты... Придонные маневры всегда сложны. В шлюзе не было экранов, поэтому дно, которое уже совсем близко, сейчас видели только капитаны наверху при помощи камер и красных прожекторов — чтобы никто на поверхности не заметил свет. Конечно, на такой глубине и при такой загрязненности воды у дна можно хоть искусственное солнце зажигать, но все же...

Вода, тем временем, поднялась до груди.

— Есть. Висим. Ждем.

Кадьяк закрыл глаза и медленно вдохнул искусственную смесь, которая почему-то имела явный привкус талька. Да, теперь ждать недолго... Неподалеку идет большой теплоход, в урочное время на нем заиграет музыка, которая породит вибрацию. По расчетам этого будет достаточно, чтобы заглушить фоном звук раскладываемого 'дока' и разделки трубы. Но действовать придется быстро, очень-очень быстро и не допуская ни единой ошибки.

Так...

Наемник приложил шлем к стенке, кибернетику показалось, что сквозь водную толщу и металл доносится отдаленный гул. Спустя мгновение электроника в голове, сопряженная со слуховым аппаратом, подтвердила изменение шумового фона.

— Работаем, — коротко приказал Нах. — Через десять минут мы выпускаем антенну.

Кадьяк ободряюще улыбнулся 'обезьянам', те ответили осторожными улыбками, опасаясь как-либо огорчить белого господина.

'Значит, работаем' — подумал Кадьяк

* * *

Фирсов чувствовал, как искусственная кожа вертолетного кресла прижимается к спине. Анатомически выверенная конструкция обнимала, словно любимая женщина — с требовательной нежностью, одновременно и защищая, и открывая максимальный простор для работы. А вот бронежилет с эластичной вставкой — чтобы удержать внутренности, если ранение придется в живот — наоборот, ощутимо и неприятно давил.

'Разжирел летун' — подумал оператор, щелкая выключателями. Координатная сетка на дисплее управления вооружением бросала зеленые отсветы по всей кабине. 'Птеродактиль' пошел в серию еще до широкого распространения всевозможных модерновых кунштюков наподобие проекционных монокуляров и сложноэлементных экранов. Машина управлялась по старинке — полторы сотни приборов, двести пятьдесят кнопок и индикаторов плюс закипающие от перегрузки информацией мозги пилотов.

Не хватало штатного рюкзака с набором 'сдохни красиво' — сухпаек, маячки, спасательное ружье и так далее. Без него оператору все время казалось, что чего-то не хватает, что-то не в порядке. Однако расходники в комплект не входили, потерявшись за много лет хранения и перепродаж, а заморачиваться со сбором новых авантюристы не стали. Поначалу забыли, затем стало не до того, а перед вылетом Копыльский просто заказал на всех концессионеров суточный абонемент коммерческой медпомощи по самому высшему классу, включая вооруженное сопровождение. Прямо сейчас на специальной площадке стояли два забронированных до рассвета вертолета с полностью укомплектованными бригадами спасателей и бойцов.

Фирсов покрутил головой, удостоверяясь, что шлем посажен правильно и не добавляет момент инерции к резким движениям. Еще раз провернул кресло, слушая гудение мотора, оценивая синхронизацию ложемента и орудия — на советском винтокрыле, как и на его двоюродном брате по ту сторону океана, была реализована 'сопряженная схема', то есть оператор крутился вместе со всем блоком управления вооружением и всегда смотрел в ту сторону, куда направлена пушка. Чуткое ухо не поймало ни единой чужеродной нотки, которая указывала бы на какую-либо неисправность. Фирсов щелкнул переключателем, позволив автоматике вернуть кресло и орудие к походному состоянию, то есть строго по курсу.

— Проверку систем вооружения закончил, — сказал он, поправив гибкое щупальце микрофона и в очередной раз удивился, как же быстро вернулись старые навыки. Двигатели уже прогревались на холостом ходу, бригада обслуживания разбежалась по углам ангара.

Как правило, у оператора имелось куда больше забот, однако сейчас набор вооружения был маленьким, а сложная процедура согласования радиочастот и шифрования вообще исключалась, этим занимался Эль Мохито.

— Замечаний нет. К вылету готов.

— Принял, — эхом отозвался Костин и пробормотал себе под нос. — Масло... гидрожидкости количество... гидрожидкости давление...

Фирсов еще раз глянул на пиктограммы, демонстрирующие состояние и готовность единственной ракеты. Стукнул пальцем по колпачку над кнопкой запуска. Хотелось улыбаться, глупо, во весь рот, не от большого веселья, а чтобы как-то дать выход кипению адреналина в крови. И почему-то в ушах отчетливо зазвучало что-то из Вагнера, хотя Фирсов никогда не испытывал большой симпатии к классической музыке.

Вибрация усилилась — пилот добавил оборотов на двигатели. Машина едва заметно дрогнула, затем снова, но сильнее, будто готовилась к прыжку. Это Костин проверял тягу и отрыв.

— Проверку закончил, — сообщил пилот отсутствующему диспетчеру. — Антенна?

— Желтый индикатор, — отозвался Фирсов. — Люк закрыт.

— К вылету готовы. Эй, попрыгун, ты там живой?

Последнее, очевидно, относилось к Матвею, который занял место в подвесном контейнере. Диверсант отозвался после короткой паузы и невнятного шуршания — наверное, уже надел кислородную маску, чтобы не тошнило от вибрации. Несколько слов прозвучали неразборчиво, но видимо они вполне удовлетворили летчика.

— Открыть створки, — скомандовал Костин.

Лопасти двойного винта размылись, превращаясь в мутные круги. Потоки воздуха швырнули мусор и всякую мелочь к ребристым стенам. В защищенной кабине и наушниках Фирсов чувствовал лишь успокаивающий фоновый гул, как в самолете с хорошей изоляцией, зато снаружи пронзительный режущий свист гулял под сводами ангара.

'А коньяк то и не разбили!' — запоздало вспомнил Фирсов.

Дурная примета — уходить в боевой вылет без ритуала. Очень дурная, а вертолетчики суеверны. Но что уж теперь... как пойдет, так пойдет.

* * *

Тело покоилось в антисептическом геле, который охлаждал, расслаблял, парализовывал мышцы, устраняя эффект конвульсий, а также создавал ощущение невесомости, очень полезное для абстрагирования и концентрации. На деревянном поддоне (Мохито неизменно веселило это сочетание современной технологии с четырьмя досками на гвоздях) неярко светил экран контрольного терминала и матово поблескивала конденсатом холодная черная емкость с двойной дозой 'химии'.

Граф уже завис в пограничной зоне, когда мозг частично синхронизировался с электроникой, но человек все еще видел, чувствовал и сохранял моторные функции. Большинство взломов происходило именно на тонкой грани двух реальностей. Большинство... однако, не все, потому что была еще одна ступень, шагнуть на которую могли только избранные. Этот шажок сейчас и предстояло совершить. Максим коротко помолился и натянул шлем, совмещающий сложную сетку электродов и не менее хитрую систему принудительного охлаждения хрома в черепе.

Чтобы подняться к высотам числовых операций, требовалось соединять нервы и электронику, а дальше, как в сказке, мертвое старалось убить живую плоть. Перегрев был главным ограничителем и врагом любых приращений, физической константой, которую нельзя отменить, но можно обмануть — очень дорого. И очень опасно. Как специалист высочайшей квалификации Максим знал, что большинство архитекторов погубили не пули агентов, а гипотермия мозговых тканей, то есть собственное оборудование. И большинство приемов числовой борьбы строилось на том, чтобы 'разогнать' аугментации противника, повысив теплоотдачу, вынуждая либо прекратить взлом, либо идти на сумасшедший риск.

Максим был в курсе новейших разработок, которые предполагали еще более глубокое сращивание нервной системы и хрома, замену крови синтетической жидкостью с функциями хладагента и наконец, помещение мозга в полностью искусственную среду. Но архитектор искренне надеялся, что уйдет на пенсию до того как смелые и прогрессивные эксперименты станут рядовой технологией. Даже если чудеса науки снизят вероятность того, что после очередного взлома тебя достанут из ванны в виде бормочущего идиота.

Кожу головы покалывало, едва заметные судороги прокатывались по мышцам ног. Если бы не гель, тело архитектора уже колотила бы непрерывная трясучка — побочный эффект электростимуляции. Требовалась все большая концентрация, чтобы удерживать сознание на грани перехода во вселенную чистой информации.

'Обязательно займусь каким-нибудь спортом' — честно пообещал себе архитектор, оценив через внешнюю камеру свою располневшую от малоподвижного образа жизни тушку. Многие специалисты его профиля месяцами обходились без обычной пищи, становясь похожими на мощи, которые поддерживали на этом свете витаминизированные коктейли, инъекции и трансэпидермальные ванны. Но архитектор всегда любил поесть, это была типичная компенсация, 'заедание' стресса.

'По крайней мере, куплю тренажер' — скорректировал Максим намерение, честно взвесив собственную силу воли.

'Хотя бы меньше жрать' — завершил архитектор логическую цепочку.