Синдикат (Город Тьмы 2, главы 1-24)

Категорическая и всемерная благодарность:

Андрею Самородову за финансовую поддержку в трудные времена.

Михаилу Денисову, за неоценимую и незаменимую помощь в проработке мира, новостей, деталей быта и других вопросов.

'Котикам или смерть!' — они знают, за что 

Илье Мостовых, Сумасшедшему Казаку и Андабатту за поддержку в труднейшие дни.

Михаилу Рагимову, за альпинистскую роспись.

Юрию Кужелеву за милитаристические проекты.

Рено за вычитку и правку.

Моим читателям и комментаторам на АТ, которые снова доказали делом, что олдовый киберпанк ни разу не умер.

Синдикат

'Основное кредо гангстера, как, впрочем, и любого другого представителя

криминального мира, заключается в том, что все принадлежит человеку

только до тех пор, пока он может это удержать. И тот, кто это у него отнимет,

не сделает ничего дурного, а просто докажет свою сообразительность'

Герберт Осбери 'Банды Нью-Йорка'

'В этом мире нет другой свободы, кроме той, что дают сила и богатство'

т/с 'Devil's Whore'

Часть I

Плохой человек

Глава 1

'Социализм — есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, только обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией'

Владимир Ленин, октябрь 1917 года

Плакат был очень старый, кажется чуть ли не из восьмидесятых, может быть даже ровесник Третьей Мировой. Рисунок давно выцвел до состояния размытого пятна, однако буквы держались стойко, неся мудрость вождя мирового пролетариата сквозь время и социально-экономические формации.

Пока результат противоестественной связи 'Жигулей' и 'Ниссана' под названием 'Аргунь' выруливал из подземного гаража, взгляд Ки скользнул по артефакту прошлого. И девушка подумала — отчего плакат все еще здесь? Казалось, прямоугольник древней бумаги хранит некая высшая сила. Быть может, все так привыкли видеть его, что и не замечают уже. Возможно, мелихи коалиции не трогали плакат, считая его неким талисманом.

А может быть...

Ки зажмурилась, чувствуя ровную, исчезающе слабую дрожь мотора. 'Аргунь' под управлением автоводителя ехал медленно, рулевое колесо на одной спице вращалось будто само по себе. Сквозь обод мерцали зеленоватые строчки цифр на калейдоскопе экранов. Автомобиль двинулся по спиралевидному выезду из подземного гаража. По левому борту осталась эффектная 'инсталляция' в виде пучка традиционных петель виселицы из ультрамариновых светодиодов. Они были прицеплены к вентиляционной трубе, символизируя кару за нарушение верности. Одному из руководителей показалась забавной идея встречать гостей базы-кильдюма такой вот композицией. Снять ее поначалу забывали, а потом к связке привыкли, как и к ленинской мудрости.

Так вот, о плакате. А может быть старая агитка видна только ей, девушке по прозвищу Ки?..

Она мотнула головой, словно вытряхивая из ушей бесполезные, вредные мысли. Ночь и так обещала тяжелую работу, скорее всего вплоть до самого рассвета. Нет нужды делать все сложнее.

Бес, как и полагалось, ждал у ворот кильдюма. На нижние уровни телохрана и водилу не пускали, потому что хоть и доверенный, а все же наемник со стороны, не принят по укладу в ряды почтенной коалиции с членским билетом и книжечкой взносов. Как обычно — нанятый боец был какой-то бесформенный в полувоенной одежде и туфлях без шнурков, на молнии. Как обычно — немногословный, собранный, одновременно безликий и выразительный. Таких людей не замечают на улице, взгляд скользит по ним, как рыболовный крючок по стеклу. Но если присмотреться, индивидуальные черты проступают, как острые камни в прибое.

Бес молча открыл дверь, взгляд единственного зрачка прошелся по салону как прицельный луч. Ки пробрало неприятным ощущением, как будто телохран действительно просканировал ее хитрым никелем и увидел девушку изнутри, целиком, от крошечной пломбы в коренном зубе до вживленного алкореактора, позволявшего печени не отстегнуться после возлияний с клиентами.

— Кицунэ, — произнес одноглазый вместо приветствия, усаживаясь в кресло водителя.

— Да, — лаконично отозвалась она.

— По маршруту, — Бес не спросил, а констатировал.

— Да.

Как всегда. Слова одни и те же, мягкие, невыразительные, без тени эмоций. Привычные движения — ремень застегнуть, навигатор включить, автоводитель выключить, оружие под приборной доской проверить. Бес работал на коалицию 'Затон' меньше полугода, но девушке уже казалось, что они знакомы, по крайней мере, лет пять, может и больше.

Только неясно, хорошо это или нет. Временами Бес казался обыденным, даже уютным, а иногда наоборот, вгонял в оторопь. Хотя одного не отнять — с ним безопасно. Как 'японка' и гейша с хорошим стажем, Кристина по прозвищу Кицунэ повидала многих телохранов, от рядового бычья до неплохо никелированных 'сталеваров'. Многих... Но только с Бесом она всегда чувствовала себя как за непрошибаемой стеной. Что странно, если подумать здраво и учесть, что наемная 'торпеда' — одноглазый калека. А вот, поди ж ты...

Ворота поднялись, открывая выезд из коробки укрепленного форпоста кооператива 'Затон'. Сторожевой автоматик на гусеничной платформе, купленный по уценке с милицейского склада, зажег зеленые огоньки, сигнализируя, что путь открыт, опустил ствол пулемета с хорошо заметной блямбой разрешительной печати.

— Пристегнись, — сказал Бес. Не попросил, а констатировал, что нужно сделать прямо сейчас.

Ки со вздохом застегнула металлическую пряжку, стараясь не помять тщательно сформированную складку на платье, очень творческой (и соответственно дорогой) фантазии, объединившей мотивы классического кимоно и европейского платья времен Ренессанса. Бес аккуратно вырулил на дорогу, вращая колесо одной рукой. Протезированную он держал чуть на отлете, используя лишь по необходимости, когда нельзя было сразу воспользоваться 'живой' конечностью. Привычка, выдававшая долгое и 'дефективное' пользование хромом не гостовской, 'черной' сборки, без абонемента на обслуживание и гарантии. Хозяин привык на уровне рефлексов беречь ресурс механики и заряд батареи.

За кормой автомобиля осталась пятиэтажка 'затоновской' штаб-квартиры, новостройка, которую будто собрали на одном фундаменте из двух разных половинок. По правую руку от серединной линии — строгие офисные этажи, по левую — закрытые ярусы переменной длины, торчащие один над другим зубцами, как перевернутый на бок 'тетрис'. Правая часть неярко желтела одинаковыми рядами безликих окон, левая сияла прозрачными галереями, на которые проецировалась реклама кооператива.

Ки прикрыла глаза, оберегая их от светового удара — ночной Хабаровск это, конечно, не Московско-Ленинградская агломерация и не Бомбейский гигаполис, но и отстает не намного. Неон, реклама, голограммы, указатели, все перемешивалось в безумную палитру миллиона цветов, которые буквально жгли сетчатку.

Бес аккуратно обогнал трицикл с кабиной в виде призмы. Затем автобус низкой посадки, с корпусом двойной горбатости, а также прозрачными стенами из стеклопластмассы. Третьим стал громадный трехосник, собранный из двух кубов примерно одинакового размера, один — несуразно большая кабина без окон с полосками фотоэлементов и мозаичных камер, другой — что-то вроде контейнера высшей защиты. Машина вызывающе демонстрировала презрение к аэродинамике и гордость за отечественное моторостроение. Судя по эмблемам чудовищный броневик принадлежал Госбанку и отвечал пришедшей из дикой американщины моде выносить банковские машины с использованием армейского вооружения, а также бурильных агрегатов, так что демонстративная прочность была к месту.

От банковского тяжеловоза исходила такая вибрация, что чувствовалась даже в уютном салоне 'Аргуни'. Хорошо, что звукоизоляция на высшем уровне. Ки надула губы, вспомнив, что она хотела поставить в машину экраны с видеофильтрацией вместо стекол, однако именно Бес не позволил. Причем даже затенение установить не дал. Дескать, небезопасно, ведь чтобы вовремя отреагировать при нападении, нужен постоянный и неискаженный обзор.

Нападение... кому нужна машина с 'японкой', да еще под защитой уважаемого кооператива? Тем более, придурок все равно одноглазый! Куда ему в боевку то... Тьфу, 'бисенен' недоделанный.

— Включи радио.

Она хотела вернуть ему шпильку и приказать, но голос дрогнул, и получилось недостойно-просительно. Бес молча щелкнул рычажком. Естественно, обычное радио никого не интересовало, и по салону разнесся громкий — на грани визгливой истерики — голос Проныры Бля.

— Что, топики! Бродяги, бычки, мои любимые цефалы! Отбросы корпоративной жизни, объедки чужой халявы!!! Время новостей и щас тут должна бы выступить милая девчушка с напомаженной мордой, в которой — в морде, то есть — железа больше чем у меня гривенников в кошельке, а поверьте, мелочи там хватает, другой то башмалы нет, откуда у меня безнал, жадные твари?!

Все это невидимый оратор выдал на одном выдохе, с немыслимо выразительной экспрессией. 'Проныра Бля' был и человеком, и нелегальным каналом новостей в едином лице. Спасаясь от радиоконтроля, он (а может быть они) записывал бессистемные выпуски, полные откровенного безумия вперемешку с действительно интересными сообщениями, а затем на любительских частотах гнал через радиомодем сжатую 'шифру'. Соответственно, чтобы ее раскодировать, требовался ключ дешифровки. А для этого, в свою очередь, нужно было знать 'графов', шмыгло, мелких барыжников, толкающих палево. Все это было, разумеется, наказуемо по всей строгости закона, так что Проныру слушал весь Восток Союза, а в последнее время переводы транслировались и на Японию.

— Так вот, девицы у меня тут нет... Бля, да у меня даже кофе нет, потому что вы жадные ущербы, которые жмут копеечки на ключики! Так что будете слушать меня. Хы! Да как будто у вас есть выбор. Слышь, ты, вот ты, морда у приемника! Прижался ухом к динамику, ссышься, что донесут и вохра тебе прищемит все, от хера до электронной чекушки на пальце?! А чего ж ты меня слушаешь, мудацкая твоя харя? Да потому что только старый мудрый дядюшка Бля тебе расскажет, что почем в этой помойке! Вот, например, ты знаешь, что 'бессмертный танкер' попал в какой-то блудняк? Точно знаешь, об сем трещит любой 'круг' и всякая новостня, от гонзагамов до бегунков!

Машина выехала на многополоску, стала одной светящейся каплей в огненной реке автомобильных огней. Бес как обычно вел 'Аргунь' без спешки, основательно и безопасно. Ки посмотрела на потолочный инфограф, убедилась, что успевают вовремя, даже с запасом. Телохран чуть прибавил громкость, едва-едва. Кажется, его новая история Проныры заинтересовала. Ки тоже навострила уши, в ней проснулась выпускница биофака.

'Бессмертный танкер' попал в блудняк... Интересно! 'ЕВО.Ко' были пионерами выноса биотехнологических исследований за границы национальных государств, в зоны экстерриториальности. Не сказать, чтобы государственная бюрократия как то особенным образом тормозила тяжкую поступь науки, однако всегда удобнее, когда над тобой вообще никого нет. Большой корабль, вооруженная до зубов охрана и миллионы квадратных миль пустоты, через которые не перепрыгнут ни закон, ни мораль, зато с легкостью пересекают банковские транзакции. Любые исследования, любые идеи — все допустимо и реализуемо, был бы коммерчески оправданный результат. Сейчас уже больше десятка плавучих лабораторий от 'ЕВО' крейсировали по мировому океану, годами не заходя в порты. А самый большой корабль, флагман треста, все привыкли называть 'бессмертным', потому что именно там якобы решали вопросы практического долгожительства.

— Но ты не знаешь! — орал Проныра. — Что 'бессмертный' это ни разу не танкер, а плавучая рыбоконсерва типа 'Восток', охренительно здоровенная дура, на ней штатный экипаж был под тыщу человек, потому что советская родина любила рыбку! Было ж время, не то, что сейчас, когда все наворачивают хитин и нефть с дрожжами...

В салоне шумно зачавкало, кажется Бля что-то пил, не отрываясь от микрофона.

— Цикорий, — выдохнул Проныра, с душой рыгнув. — Падлы, ненавижу цикорий! Но приходится пить, потому что ты, вот именно ты, жадная тварь, не заплатил мне за ключик, а слушаешь ломаную графом запись! Не делай так больше! Вот я давлюсь поганым эрзацем, а все ради вас, цефальные козлы! Ладно, так о чем бишь мы?.. А! Мы о том, что синдикато интернасьонале поимел какие-то большие проблемы на своем плавучем комбайне, где убийцы в белых халатах перекручивали людей на фарш и гнали из него хитрую фармакологию! Чтобы старые и богатенькие импотенты драли симпатичных телочек, жрали аргентинские стейки и пили, мать его, настоящий кофе, на который мне денег не хватит даже чтоб понюхать! Так что же там случилось? Что скрывают 'евы' и почему их рейтинги на товарных биржах и акции у буржуев полетели вниз как хер миллиардера без волшебной таблеточки из человечины?

Бес качнул головой, странно, будто судорога дернула шейные мускулы. Дерганый жест показался механическим неживым, словно хром водителя пробило паразитным импульсом. А может быть, водителя впечатлила передача... Ки даже чуть склонилась набок, желая разглядеть лицо водителя в зеркале заднего обзора. Нет, бесполезно, какая-то сумрачная маска, скрытая в тенях, подсвеченная бликами от светового безумия за бортом.

— Все просто, девочки и мальчики, его к хренам собачьим торпедировали! И это, я вам говорю, честно и благородно, как то, что нет хуже твари чем мытарь-мильтон, 'Байка' — гнилая водопойня, а 'Три К' завышены по цене не менее чем в десять раз. Кстати, последний факт приводит нас к мысли, что антимонопольщики сосут жопу трестам, не забыв помазать губы гигиенической помадой и согреть ради большего комфорта! Но об этом в следующий раз. Так вот, евовская скотовозка получила не меньше двух торпед, а потом ее обхерачили самолеты-автоматики подводного запуска. Так что 'евы' в той самой жопе, которую им полируют наши спасители и заступники, стражи народных интересов, родная советская бюрократия! И американская тоже. Да и вообще любая, потому что все они, мать их, куплены давно и на корню! Слава советскому рублю, излюбленной валюте черного рынка и 'красной дороги'!

Ки осторожно подправила макияж, пользуясь голографическим зеркалом. Бес притормозил на светофоре. Неподалеку как по мановению волшебной палочки нарисовалось мелкое шмыгло, раскинуло классическим жестом полы длинной куртки, демонстрируя контрафакт с паленым 'гостом'. Поняло, что здесь не обломится и отвяло, вернувшись к окучиванию честных советских пешеходов.

— Сейчас это угробище потихоньку идет ко дну, потому что торпеда ни разу не айсберг, а сразу две торпеды это ж обоссаться и не жить! Так что 'бессмертного' разделало почище 'Титаника', я вам отвечаю, поклялся бы здоровьем матушки, но старушка давно уж померла, не выдержала нищеты и убожества, куда скатился ее любимый сынуля. И 'евы' в жопе, повторю еще раз, поскольку на дно ушли миллиарды, и в чистом железе, и в интеллектуальной собственности. Так о чем вся эта херня говорит нам?..

Проныра сделал драматическую паузу. Бес повернул руль, сворачивая на прямую улицу. Ки машинально провела руками по груди, оглаживая дорогую ткань, поправила живописные складки. Сегодняшний клиент расположился в новопостроенном ВэЖэКа, он же 'Высотный Жилищный Комплекс', на одном из верхних этажей, куда вели отдельные лифты-платформы на внешних стенах. Автомобиль (разумеется, после тщательной проверки) поднимется буквально в апартаменты, так что 'японка' должна будет сразу выпорхнуть из салона воздушной, к поцелуям зовущей.

Откуда цитата? Нет, не вспомнить сейчас.

— О том, жадные чудилы, что на все это пошла чертова прорва башмалы! Кто-то не застремался купить или нанять подлодку, перестроить ее под запуск мини-самолетов и пришить заячьи уши 'потрошилам', великим и ужасным. Тут прокладка уровня цэрэушников или чекистов. Про них как раз давно уже прогоны шли, что перцы скупили несколько бэушных субмарин. И пахнет это все войной синдикатов!

Проныра громко выдохнул, прочистил горло, перхая как туберкулезник со стажем. А когда продолжил, голос его показался неожиданно ровным, без обычного надрыва, почти как у обычного радиоведущего.

— И я вам скажу, мои тупые уроды, нравственные лишенцы, которых я терпеть не могу, потому что вы жадная сволочь, но все равно люблю как родных... Я вам скажу, что все это звиздец как страшно. Да, страшно, и хоть вы меня не видите, но поверьте на слово, я сначала надел коричневые штаны, а затем подумал и снял их вообще, натянув подгузники, потому что хоть штаны старые и обдристанные еще по ходу Войны Дзайбацу, а все равно жалко. Так почему же моя жопа мироточит шоколадом, и это отнюдь не 'Аленка'? Я вам скажу! Потому что мы все привыкли жить в тени повседневного насилия, привыкли, что есть в нем какая-то звероватая, ущербная, но справедливость. Хочешь много безнала в коммерции? Рискуй. Синдикаты все время кого-то друг у друга мочат, устраивают налеты на центры и лабы, тырят секреты. Это нормально.

Лифтовая платформа бесшумно возносила автомобиль на вершину без малого полукилометра. Мимо прошла 'летадла', быстро, с набором высоты. Крылья были сложены, на крайних точках летательного аппарата мигали красные и синие огоньки. Силуэт машины был незнаком, что-то интересное, кажется модульное и с комбинированной ходовой, так чтобы агрегат мог идти на пропеллере и реактивной тяге, по необходимости. Рисковая игрушка. Но красивая.

— Да какого черта! — снова возопил Бля. — Это не просто нормально, это даже хорошо! Миллионы обычных людей, вот таких же морально шарахнутых негодяев как вы, живут сладко и сытно, потому что время от времени очередной 'шахматист', 'коммэрс' или еще какой элитник взлетает прямиком к боженьке с пластидом в жопе! Какая связь, спросите вы жестокие, полоумные ущербы? Отвечу — прямая, даже прямейшая! Ведь ради организации такой экспресс-доставки элитного жареного мясца работает огромная индустрия, которая слюнявит рубликов вам, вот тебе, скотина, лично! Ты же работаешь на производстве в 'Арес', 'Азтех', 'СовОборонЭкспорт', 'Тульский оружейный', не так ли? А если не ты сам, так родня уж точно вляпалась. А если бог пронес, то признайся, выкидыш олигополистической экономики, прикупил себе оружейных облигаций? Прикупил, не морщись, лживая скотина, старого дядюшку Бля не надуть соломинкой!

Бес вытащил из наплечной кобуры пистолет, положил в объемистый бардачок. Добавил туда же пластмассовый 'лафет', превращавший пистолет в пистолет-пулемет или карабин с откидывающимся прикладом. Фоном надрывался Проныра с луженой, наверняка протезированной глоткой.

— Все это разгоняет экономику! Технологии агрессивного арбитража и защиты от него — самая быстрорастущая отрасль! Кризис перепроизводства, говорите? Маркс, пошел нахер, твое место на свалке истории! А если кто из обывателей и попадает под замес, ну что ж, не фартануло бедолаге! Можно утешить себя тем, что мировой кризис обошелся бы куда дороже. Да что там кризис, автомобили давят людей в десятки раз больше чем убивают агенты трестов, и что, все дружно ссутся в штаны, оказавшись на перекрестке?! Да нет, конечно!

Лифт остановился. Сверху открывался сказочный вид на Хабаровско-Владивостокскую агломерацию, одну из пятидесяти крупнейших на планете. Обычно Ки любила бросить напоследок взгляд, полюбоваться многоцветной красотой гигаполиса. Но не сейчас. Этим вечером 'японка' чувствовала себя уставшей, опустошенной, словно авансом, еще до начала утомительной 'смены'. Ничего не хотелось, совсем ничего.

— Только вот теперь, чувачки-мудачки, похоже на то, что в этой обширной летописи дерьма и крови перевернулась новая страница. Тут уже нихера не 'агрессивный арбитраж', тут война синдикатов напирает во все поля. И не та 'война' на которую с придыханием строчат манерные девочки и педерастические хари в дуроскопе! Это война без дураков, с нормальной армейской техникой. И как думаете, хватит у 'потрошил' тямы и дури вломить обратку с таким же пионерским задором? Я вот думаю, эти черти не зассут, потому чт

о гуманисты и добряки интернациональный синдикат не мастрячат. А знаете, что на хорошей, нормальной войне бывает?.. Я вам скажу, инфантильные уроды, причем скажу как, не побоюсь этого слова, квалифицированный специалист! Я ж камеру первый раз в руки взял аккурат в день начала Фульдского прорыва, да так и не выпустил до самого Парижа, когда и мы, и натовцы тактикулями бросались уже как мелочью на размен.

— Ого! — не удержалась от возгласа Ки. Впервые анонимный Бля выдал что-то про себя, причем, если не соврал, сведения были существенные, серьезные. Хотя с другой стороны — наверняка соврал. Прожженный нелегал, уже который год исхитрявшийся лавировать в опасном лабиринте подпольных новостей, не мог просто так взять и выдать ниточку по которой его личность вычислялась пусть и не на раз, но вполне легко. В конце концов, не так уж много военных корреспондентов СССР заставших Мировую, протянули до наших дней.

— На хорошей войне, детишки в коротких штанишках, народ мочат по беспределу. Потому что когда на стол легли большие ставки, а в ход пошли большие пушки, всем плевать на Ивана, Яна, Джона и прочих Тао с Занзибарами. И если вчера самый ценный актив одного синдиката поймал торпеду в бочину и добивашки с автосамолетов, то кто поручится, что завтра штаб-квартира другого синдиката не расцветет красивым фейерверком тактического мирного атома? Правильно, никто, потому что, вашу мать, рано или поздно так и случится, правил то уже нет, дебилы! Потому ждем и надеемся, когда мировой арбитраж, комиссия синдикатов и прочая дорогостоящая шваль... а что там, может даже ООН часом вспомнит, что она еще существует!? В общем, ждем, когда вся эта пидерсия как-нибудь притормозит ебздучий каток. Потому что если сейчас не чухнуться, продайте мне билет с этой планеты, я сваливаю! Хотя куда я нахер денусь, с вашими то грошовыми ключиками...

Бес выключил радиокоробку.

— Дослушаем позже, — негромко сказал он.

— Хорошо.

Снаружи вееры синих лучей скользили по машине, гудели присосавшиеся к полированным бокам датчики ультразвукового сканирования. Пользуясь истекающими секундами условного одиночества, Ки растягивала губы по методике ораторов и певцов. Мимика должна быть совершенно естественной и максимально богатой, ни капли зажатости.

Да, сначала 'пластические лица' нашли спрос у корпоратов, затем стали дешевле, доступнее, убили актерское искусство, а в итоге преобразили дорогую проституцию. После того как эмоциональные водители обрели повсеместное распространение среди гейш, 'чистые' не хромированные лица стали цениться куда выше. Клиенты, измученные нескончаемой (и весьма хорошо оплачиваемой) потогонкой корпоративного (и сугубо добровольного) рабства, хотели немного искренности, настоящего душевного тепла. И пусть все участники сделки отлично понимали цену этого тепла, все равно легче поверить в сказку, в добрую фантазию, когда рядом просто улыбающаяся девушка без винировых аугментаций, способных эмулировать любые чувства.

— Глупо... — пробормотал Бес, глядя как заканчивают работу сканеры. — Очень глупо.

Ему не нужно было развивать идею, Кристина и так знала, что имеет в виду телохран. Бес как-то обмолвился, что положиться на дорогие чудеса ультратехнологий и автоматику — вернейший способ проиграть. Автомобиль никогда, ни при каких обстоятельствах не должен попадать непосредственно в жилое помещение. И прозвучало это как-то... весомо. С мрачным опытом человека, знающего суть вопроса.

— Скажи, ты бисенен? — спросила вдруг Ки, просто так, не ожидая ответа, чтобы как-то занять последние мгновения.

Но Бес неожиданно ответил:

— Нет. Бисененов не существует.

— А я все-таки думаю, что да, — хмыкнула Ки. — Ты бисенен в отставке. Ведь лоли то всамделишные.

— Лоли существуют. А бисенены миф. Чистая биология, они себя не окупают.

Кицунэ крепко задумалась. Сработала блокировка крепления автоматического дробовика под приборной доской, а также бардачка, в который Бес убрал пистолет. Теперь оружие было заперто — на случай если водитель или 'японка' хотят воспользоваться им для покушения на хозяина апартаментов. Щелкнул замок на широкой двери пассажирского салона. Специальная комплектация, не просто автомобильная дверь, а сдвижная панель, позволяющая 'японке' с максимальным эффектом выпорхнуть яркой, безупречной бабочкой прямо навстречу очарованному... нет, не клиенту. Хорошему другу, лучшему человеку на свете.

Во всяком случае, на ближайшие пять часов, отсутствие возражений принимается как принятие оферты и продление разового контракта вплоть до астрономического рассвета.

Гейши часто сравнивали рабочие эмоции с маской — ты надеваешь ее, управляешь ей, затем снимаешь. Просто работа. Но Кристина-Кицунэ масок не носила, в этом было ее преимущество. Она не притворялась, она совершенно искренне ценила того, кто платил за ее общество. Радовалась его успехам, сопереживала его неудачам. Она была искренна и потому ценима.

Искренность — очень дорогой товар в мире, где можно купить все, даже протез чувств, более эффектный и убедительный чем оригинал

— Удачи, — тихо сказал Бес, глядя в зеркало заднего обзора.

Выждал, пока закроется дверь. Откинулся на спинку анатомически выверенного кресла и добавил, уже беззвучно, легким движением губ, которое не могла считать никакая электроника:

— Болтливый идиот...

Глава 2

— Сахару добавь, — посоветовал Гном, щелкнув ногтем по серьге, и каким-то загадочным образом жест подкрепил пустяковую рекомендацию весомой значимостью. Гость кинул еще одну ложку 'белой смерти в чашку, размешал, с удовольствием отпил глоток, наслаждаясь противоречивой комбинацией сладости и горечи. За двумя капитальными стенами, на маленькой кухоньке, гремел сковородками Графоман, вышедший на финальную стадию готовки.

— Ну, как? — прищурился Оружейный Гном, приглаживая седой бакенбард под краем шляпы-треуголки.

— Замечательно, — искренне сообщил Бес, делая новый глоток.

Один лишь Машинный Бог знал, откуда Гном, едва сводящий концы с концами, достает роскошный немецкий кофе. Но факт оставался фактом — при том, что сам пожилой конструктор пил только сладкий чай, не менее полутора литров за день, кофе в старом шкафчике из ДСП не переводился.

— Жрите, товарищи пролетарии, — недружелюбно сообщил выдвинувшийся из кухни Графоман, бухнув на чугунную подставку чугунную же сковородку с едва заметным под наслоениями жира клеймом 'Сталинградский рельсопрокат'. Стотридцатикилограммовая туша Графомана снимала у Оружейника комнату в буквальном смысле 'за еду' и мытье посуды. Этим вечером приживалец сотворил настоящую картофельно-свиную колбасу в настоящей же череве и запек картошку в старой духовке, разменявшей полвека. Продукт одуряюще пах и шкворчал в той особенной, неповторимой тональности, что сигнализирует об отменном качестве продуктов, правильном температурном режиме и точном выборе момента потребления.

Выполнив долг перед обществом, Графоман что-то буркнул под нос — видимо пожелал доброго здравия и аппетита — а затем убрел к себе. Сам шнифер-недоучка в посиделках обычно участия не принимал, просиживая ночами за убогим 'калькулятором' в попытках освоить науку ломки программ на сколь-нибудь приемлемом уровне.

— Золотой человек, — прокомментировал Бирюк, кромсая складным ножом хлеб, классический нарезной батон из советского детства. — Принес добро и куда-нибудь делся.

Крокер ничего не сказал, поглаживая бороду, делавшую хозяина похожим на басмача. Четверка, собравшаяся в небольшой комнатке вокруг раздвижного стола, зазвенела вилками. Гном добродушно улыбнулся, щурясь в зеленоватом свете допотопного монитора. Бес отхлебнул кофе, философски размышляя о превратностях коммерции.

Давным-давно, в прошлой жизни он читал историю о том, как в семидесятых годах ГДР арендовала во Вьетнаме землю и организовала плантации под кофе, довольно значительные — чтобы не переплачивать за любимый немецкий напиток. Первый нормальный урожай готовились собирать лет через пятнадцать с момента закладки, потому что мало воткнуть в землю кофейные кусты, требуется создать полноценную экосистему, от специальных трав до деревьев-затемнителей. Когда после корейского кризиса НАТО и ОВД таки схлестнулись насмерть, тактический атом применялся всеми участниками как праздничные конфетти, чуть ли не на полковом уровне. Германская промышленность фактически пошла в расход, однако, далекие кофейные плантации сохранились в неприкосновенности, и в голодном послевоенном мире немецкий bitteres Getränk оказался крайне востребован. На горьком напитке вознесся первый германский трест, а слоган ''Старый Веймар' — почувствуй утренний вкус коммунизма!' хоть и считался ныне маркетинговым эталоном дурновкусия, был известен по всей планете. [1]

Есть не хотелось, причем Бес даже не мог сказать, чего здесь больше, настоящего отсутствия аппетита или привычки есть по абсолютному минимуму, поддерживая организм в режиме 'чуть-чуть не доел и тем прибавил каплю здоровья'. Наверное, все сразу, плюс четыре ложки сахара, исчерпывающе закрывающие потребность организма в калориях.

Оружейник взирал на собрание взглядом хлебосольного хозяина. Бирюк и Крокер вполголоса обсуждали некую военную штуку. Бес пил кофе и расслаблялся.

Троица 'технических мудрецов', как прозвал их про себя кибернетик-'сталевар', были своего рода реликтом советской инженерно-технической мысли. Люди, получившие отменное образование с уклоном в милитаризм, однако не вписавшиеся в практично-людоедскую систему трестов-синдикатов. Мартызенски по прозвищу Оружейный Гном был в состоянии набросать чертеж любой сложности буквально на салфетке, а также с первого взгляда указать недостатки чужого конструкта. Бирюк специализировался на широкопрофильном дизайне огнестрела, а еще в свое время именно этот человек закладывал основы 'распознавания образов' в алгоритмах боевых автоматиков. Крокер, получивший прозвище от карманов, вечно набитых мятыми чертежами 'кроками', знал обо всем, что было крупнее автомобиля и проектировалось в НАТО с шестидесятых годов. Существовал еще и четвертый 'мудрец' Мися, но тот держался совсем наособицу, был эксцентричен даже по меркам инженеров и появлялся на сборищах совсем редко.

Каждый из 'мудрецов' мог бы при ином развитии событий грести деньги лопатой в соответствующей лаборатории, но каждый в итоге прозябал на уровне обычного инженера-сдельщика с нерегулярными заказами от гопоты и всяких подотделов. Бес попал в круг техношаманов случайно, выступив посредником при заключении сделки с 'хунхузами'. Требовалось быстро выполнить заказ крупнокалиберной винтовки, замысел которой отыскал Крокер (обойдя патентное право, которое распространялось на прототипы весьма ограниченно), чертежи нарисовал Бирюк, а Гном несколькими штрихами довел проект до совершенства. Но 'Хунхи' платить отказались, и пока кооператив 'Затон' урегулировал финансовый вопрос, Бес пять дней ночевал в квартире Гнома как последняя линия обороны, на крайний случай. Инженеры оценили немногословного профессионала и стали приглашать на чаепития. Бес заходил сюда нечасто, времени хронически не хватало, но каждый поход 'к Гному' действовал как освежающий душ, только не для тела, а во благо психики. Вот как сейчас.

Бирюк тем временем описал свою новую задумку для слабомеханизированных бойцов — активные глазные линзы с переменным профилем и регулировкой светосилы, а также проекцией информации на глазное дно. Сама по себе идея была не нова и регулярно воплощалась в разных исполнениях, но дьявол крылся в совершенно непонятных Бесу нюансах обработки. Гном указал на пару специфических моментов, которые требовалось учесть, и с этой темы конструкторы плавно перешли на давний конек Бирюка — 'автономные прицелы', то есть сложноставные линзы с креплением на шлем, заменяющие современную оружейную оптику. Никакой электроники, чистая механика и прецизионная обработка, позволяющие добиться нужного эффекта малыми расходами и без электромагнитной засветки.

Бирюк вообще был давним сторонником идеи 'оружие для пользователя, а не наоборот'. Он полагал, что стремительное развитие кибернетизации человека сыграло злую шутку с оружейной мыслью. Именно в тот момент, когда развитие производительных сил позволило делать малосерийные или уникальные образцы индивидуального вооружения, дешевле оказалось подгонять оператора под стандартную 'армейщину'. В итоге комплекс 'человек-оружие' стал представлять собой парадокс, комбинацию прогресса и архаики. Высокотехнологичный снайперский комплекс, представляющий собой самоходный лафет, напичканный электроникой... и винтовка, помнившая бои на парижских улицах. Боец 'кибернетик', способный просчитывать траектории полета отдельных пуль — и пистолет, технически повторяющий отработанные сто лет назад решения Джона Мозеса Браунинга с традиционными пороховыми патронами в магазине.

В бездонных архивах конструктора собирались проекты уникальных стрелковых комплексов, однако ни один пока не вышел за рамки детальных чертежей — инерция мышления и диктат проверенных решений пока что превозмогали. Однажды Бесу довелось глянуть на венец бирюковского творения — схему индивидуального стрелкового комплекса 'Рефлекс', тогда то 'сталевар' и задумался впервые над одной прелюбопытной мыслью, которую хотел сегодня озвучить...

Пока Бирюк и Мартызенски спорили над материалом композитной четырехтельной линзы — индийское стекло или японский пластик? — Бес увидел дно в кофейной кружке и посмотрел на картину, висевшую над головой Оружейника — старую вырезку, заключенную в не менее старую рамку из деревянных реек. Когда-то вырезка была страницей из 'Техники — Молодежи!', судя по дате — последний довоенный выпуск. Хорошее, качественное изображение сохранило краски и четкость, несмотря на минувшие десятилетия. Рисунок демонстрировал морской берег и танкер с корпусом необычной формы, выползший на пляж примерно на треть длины. Палуба была мозаичной, будто комбинированной сплошь из люков и подъемных платформ с частыми 'жирафами' кранов. Надстройка существенно расширена и переоборудована под вертолетную площадку и еще, кажется, авиационный запуск малых спутников. Одна пятая корпуса была вырезана по бокам, и танкер будто пронзала насквозь многополосная дорога на решетчатых опорах, идущая от края до края рисунка.

— Хороший проект, — негромко сказал Гном, заметив направление взгляда Беса.

— Мореград? — так же тихо уточнил гость, отставив пустую чашку.

— Он самый, — грустно улыбнулся Оружейник и поправил щегольскую треуголку, непрактичную, но чертовски стильно выглядевшую.

— Отличная идея была, — добавил Гном, улыбнувшись еще печальнее. — Производственный комплекс модульного типа, можно стыковать несколько платформ в любую конфигурацию с объединением конвейерных линий. А потом война... И все пошло прахом. А затем проект довели до финала совсем другие люди, но сделали это очень, очень плохо.

Он вздохнул и отправил в рот маринованный подберезовик из стеклянной розетки. Гном считал грибы лучшей закуской для мясных блюд.

Крокер тем временем рассказывал о том, что для всех людей 'в теме' сразу стало очевидным, какую хрень использовали неведомые диверсанты против океанической лаборатории-завода 'ЕВО'. Никакого секрета, патентные документы лежат в открытом доступе уже лет пятнадцать. Точнее в соответствующем 'круге', то есть сегменте раздробленного регионально и финасово 'интернета' с весьма недешевой абонементной подпиской. Собиратель военно-технической мудрости цитировал по памяти детали проекта, который кто-то из любителей в свое время добыл, а затем распространил среди собратьев по увлечению почтовой рассылкой.

— Война закончилась, — вещал Крокер, даже забыв про ужин. — Стало понятно, что стада подводных ракетоносцев больше в таком числе не нужны. А корабли построены, что с ними делать? [2]

Бес любил такие истории, необязательные сведения, которые, однако, неплохо развлекали. Казалось бы, ну какая польза от знания о целой серии проектов конверсии оружия тотальной войны в инструмент ограниченных конфликтов? А вот, поди ж ты, любопытно ведь!

— Артиллерийские подлодки, это был самый первый концепт. Под него собирались переделывать 'Огайо'. Сначала хотели всего лишь выдвижную трубу с безэкипажным модулем, чтобы совать в него что угодно, от зениток до многоствольных вертелок.

— 'Жираф'? — уточнил Бирюк. — Тема многоцелевой башенки?

— Да.

— Глупо! — энергично отозвался конструктор. — Немцы на том же спотыкались. Что годится для бюджетной противотанковости, то плохо на море. Нищебродское решение, вредно для одиночки, бесполезно для действий в составе соединения.

— Вот именно, — скупо улыбнулся в ваххабитскую бороду Крокер. — Так что проект закрыли в начале девяностых. А вместо нищебродства открыли новый, уже с использованием полноценной артиллерии.

— Ну-ка, ну-ка, — живо заинтересовался Бирюк, схватив идею на лету. — 'Вертикалка'? И сколько стволов в пакете? Один, два?

— Один, наверняка, — буркнул Гном, поглаживая сережку. — Одна шахта, один ствол. И боекомплект вокруг орудия, спиралью или ярусами, чтобы можно было воткнуть модуль в шахту без особой перестройки.

— Читал? — с подозрением вопросил Крокер.

— Нет, это же очевидно, — хмыкнул Гном. — Тут интереснее, ствол выдвижной или собирались молотить, как есть? И дотянули калибр до двухсот трех миллиметров или все же на ста пятидесяти остановились.

— Да ладно, — взмахнул ладонью Бирюк. — Ты скажи сразу, корректировка ведь?

— Да, конечно, — ответил Крокер. — Только корректируемые снаряды. Зато дальность стописят плюс. Тридцать секунд на подготовку при волнении до пяти баллов и выгрузка тридцать пять в минуту. Что при максимальном боезапасе дает огневую мощь линкора.

— Карательная хрень, — кажется, Бирюк малость разочаровался в так и не реализованном проекте.

— Карательно-диверсионная, — уточнил Крокер.

— Потом нарисуешь, — вклинился Гном. — Давай ближе к делу. Так что там по калибру было?

Бес расслабленно сидел на табурете, который, судя по виду, помнил 'золотые пятилетки', выведшие Союз на позицию бескомпромиссного соперника Штатов. Слушал вполуха историю Крокера о том, как на следующем этапе конверсии ушлые американцы попробовали засунуть в ракетную шахту уже не пушку, а сначала обычный самолет со складываемыми крыльями, и затем уже автосамолет, то есть БПЛА.

— Пуск с глубины до пятидесяти, так что корпус цельнотитановый... Пластиковая пена и азотная прокачка... взлет на сбрасываемых ускорителях... посадка прямо на воду и робот-швартовщик...

— А ремонт и заправка только в порту, наверняка, — строго заметил Гном. — Или на плавучей техстанции? Не верю, что они запихнули весь цикл обслуживания в подлодку.

— Кассетная зарядка, бомбы или ракеты, перевооружать можно на борту. Все остальное только берег, да.

— Одноразовая хрень, — отрезал Бирюк, но тут же одобрил. — Хотя изобретательно, не отнять.

Конструкторы опять горячо заспорили, а Бес подумал, что квартира Гнома, наверное, один из последних уголков того, старого Союза. Могущественной державы, которая формально живее всех живых, а фактически давно ушла в историю, оставив, как паук, лишь высохшую оболочку после линьки. Набитое соломой и тряпками чучело великой мечты...

Мартызенски органически не переваривал идею ремонта. Для Гнома тезис 'один ремонт/переезд равен пожару' был не фигурой речи, а суровой реальностью. Поэтому его квартира последний раз переждивала такое испытание в начале восьмидесятых. Электроника сугубо отечественного производства ютилась на столах и 'стенках' из классической деревоплиты, возвышаясь над хозяином как стены ущелья. Современнейшая 'Павка' [3] соседствовала с карболитовым ящиком ЭВМ, куда предлагалось заправлять чуть ли не магнитные диски, и Бес готов был поклясться, что в мешанине проводов запутался, как Фродо в тенетах Шелоб, самый настоящий программируемый МК. Хотя наверное то была все же какая-то более новая электроника в старом корпусе.

За стенами кипел энергией новый мир, а здесь можно было просто сесть в углу с чашкой хорошего кофе ('энергия для борьбы за дело рабочего класса!') и послушать умных людей. Послушать не просто так, Бес вынашивал корыстную идею попросить мудрецов о некоторой модернизации порядком изношенной руки, однако не сейчас, не сегодня... Сегодня другое.

— И вот этот свинтопрульт складывает крылья, причальный робот его сажает на штангу, которая затягивает летуна в шахту. Промывка пресной водой, продувка и консервация в нейтральном газе до портового обслуживания. Все голая автоматика, никакой человечины.

— Но идею, я так понимаю, свернули? — вставил Бес, решив немного поучаствовать в дискуссии, чтобы не было похоже на 'пришел в гости сугубо для пожрать'.

— Да. Тогда сочли, что не по бюджетам. Воевать-то не с кем больше, а на дикарей и этого многовато. Так что в девяносто пятом контракт открыли, но четыре года спустя полностью заморозили. Аминь!

— А еще говорят, что америкосы отъявленные милитаристы, — искренне возмутился Бирюк. — Жадные уроды, даже на такой несложный проектик долларов не наскребли.

— Это же разгар 'красной паники', — грустно скривил губы коллекционер чертежей. — 'Русские идут!', 'Коммунисты скупают капитализм' и так далее. Рейган-младший дурак, и звездно-полосатая родина больше не может обескровливать экономику, высасывая из нее деньги на военные игрушки. Все на борьбу за производительность капиталистического труда! И авангард военно-технической мысли пошел под полное сокращение всего за пару лет. А какие были люди, какие проекты, что у нас, что у них... Новое поколение 'шайенов' с турбореактивными движками вместо толкающих винтов. Плавучие ракетные арсеналы, роботанки с микроволновой подзарядкой от орбитальных излучателей. Авианосные комплексы с приемом любой транспортной авиации...

Крокер мечтательно прищурился, глядя куда-то в потолок.

— В общем, неплохая идея, — подытожил Гном итог повести о субмаринах. — Мне нравится. Обслуживание, конечно, дороговато будет, один титан станет в копеечку, но все дешевле крылатых ракет. Не надо гонять большие корабли, светиться под радаром и спутниками. Идеально для поддержки десанта и диверсий. И кто-то все же довел это все до ума. Но я одного не пойму...

Оружейник поднял палец и красноречиво глянул на Бирюка, предлагая коллеге то ли прочитать мысли, то ли высказать очевидное продолжение.

— Да, — согласился Бирюк. — Долбить такими чудесами технологии плавучую лабораторию как-то глупо. Торпеды дешевле.

— Торпеда это серьезно, это прямо заявка на военные действия, — вставил опять Бес и вдруг осознал, что становится центром беседы.

— И?.. — подтолкнул к развитию темы Гном.

— Все эти заморочки с 'агрессивным арбитражем' так или иначе, завязаны на балансе, — собрался с мыслями гость. — Со стороны может показаться, что синдикаты занимаются исключительно безудержным и отчаянным насилием, но это не так. Все на самом деле очень тонко сбалансировано, с оглядкой на традиции, комиссии, а также вероятность обратки.

— Традиции, — фыркнул Крокер.

— Да, традиции, — заупрямился Бес. — Они есть, хоть и молодые... ну, относительно. Но главное это конечно баланс.

'Сталевар' уже и сам не рад был, что вступил в разговор, получается, уже дважды распустил язык там, где можно промолчать, сначала в краткой беседе с Кицунэ, теперь здесь. Но коли начал, упрямство требовало закончить.

— Просто торпедировать корабль это перебор, прямо явный перебор, — сказал он. — А забомбить с дро... автосамолетов — жестковато, но уже как-то более адекватно. Все поморщатся, но может и сойти с рук.

— Гуманитарии, — обидно, хотя и беззлобно ухмыльнулся Бирюк. — Дело то куда проще. Если вместо пары серьезных торпед выпустили бомберы, причем небольшие, значит, нападавшие не хотели отправить корабль на дно. Или не хотели отправить сразу, по-быстрому. Им требовалось подавить защиту, но чтобы танкер остался на плаву.

— Грабеж? — приподнял седую и лохматую бровь Гном.

— Конечно! — Бирюк машинально поправил челку над очками для чтения. Дизайнер последние полгода мутил отношения с молодой красоткой и несколько отошел от спартанского образа парамилитариста. — Типичный налет, бей-кради-беги. Воздушная поддержка и группа диверсантов, которые потрошат банки данных и 'магнитки'. А может и сразу наводят цифровой мост, чтобы гнать потоком данные через спутник или самолет. Не удивлюсь, если выяснится, что никаких торпед вообще не было.

— Субмарину точно заказали у цэреушников, — отметил Крокер. — Проследить концы будет не так уж сложно.

— Значит, кто-то пошел ва-банк, — пожал плечами Гном. — Видать 'евы' придумали в своих плавучих казематах что-то по-настоящему важное.

— Эликсир вечной молодости, вытяжка бесконечной потенции, — хохотнул Бирюк, который вел исключительно здоровый образ жизни, так что в свой полтинник смотрелся здоровее иного тридцатилетнего, потому любил иронизировать над культом оздоровительной фармацевтики. — Да и хрен с ними. Кстати... — он строго посмотрел на Крокера. — Ты точно тут никаким боком?

— Нет, — встопорщил бороду коллекционер. — Я же говорю, проект пошел в народ много лет назад. Только никто не думал, что его таки запилят 'вживую', государствам такое не нужно, коммэрсам дорого... ну, было дорого. Но как только стало ясно, что в одном стакане были субмарина и автосамолет, среди наших все припомнили одно и то же...

— Ты аккуратнее, — все-таки счел своим долгом предупредить Бирюк. — Сейчас постраданцы начнут выяснять, кто и куда загнал патентные чертежи. Кому-то непременно поломают ноги, а то и голову.

— Точно не я, — черкнул поперек горла вилкой Крокер и подцепил последний кусочек со сковородки.

Несколько минут все молча ели и пили. За окнами сгустилась тьма — старый дом Оружейника был заключен в колодец среди новостроек, так что пресловутые 'огни большого города' его доставали очень слабо, для нормальной светоизоляции хватало обычных штор. Бормотал телевизор в комнате Графомана. Прогудел взлетающий с крыши мини-вертолет курьерской доставки, на этих машинах, как правило, стояли лицензированные чехословацкие двигатели с очень характерным гнусавым подвыванием компрессоров.

— В следующий раз Мисю позовем, — упомянул четвертого 'мудреца' Гном, размешивая сахар в третьей чашке чая, которую принес из маленькой кухни Бес. — Он интересную вещь расскажет про новое летадло от 'Эм-Эм'.

— Двойной режим? — непонятно для Беса уточнил Бирюк.

— Тройной, — усмехнулся Гном. — А пропеллер у него... — оружейник сделал драматическую паузу. — Под брюхом.

— Опа, — потер ладони Крокер. — 'Перевернутая' схема? Аппарат лежит пузом на винте? Рискованный проект, Мясищевы такое рисовали, но дальше моделей не ушли. Хотя стильно, этого не отнять.

— Мися расскажет, — повторил Гном.

Бес выждал момент, когда все замолчат и воспользовался паузой.

— А скажите мне, товарищи технократы... — выговорил он, чувствуя неприятную робость, чувство, которое 'сталевар' давно уже не испытывал и почти забыл.

Пауза. Бес ощутил себя студентом, который вытащил гарантированно 'пятерочный' билет и неожиданно забыл тщательно выученный, многократно отрепетированный текст ответа.

— Гуманитарий в поисках истины, — негромко прокомментировал Бирюк.

— Есть у меня один вопрос, — Бес дернул шеей в неприятной и некрасивой привычке от которой никак не мог избавиться. — Только он... немного странный.

— Может тебе еще кофейку? — добродушно спросил Гном. — Мозги прогреть немного, в самый раз. Где кофе знаешь, только молоко, наверное, закончилось. И притащи сюда кипяточку заодно.

— Фуххх... — выдохнул Бес, потирая впалые щеки, чувствуя менее поврежденной рукой с еще активными тактиль-датчиками, как снова отросла щетина. — Не надо, а то поджелудочная обидится и уйдет. В общем так... Смотрите... Есть у меня одна идея.

— Идея это хорошо, — кивнул, тряся челкой, Бирюк. — Давай ее сюда.

— Да она странная... для вас.

— Ну как хоть называется? — неожиданно пришел на помощь Крокер.

— Она называется, — решился, наконец, Бес. — 'Справочник городского партизана'.

_________________________

[1] Насчет кофе — в реальности после объединения Германий ФРГ отказалась от непривлекательного актива. А Вьетнам теперь второй после Бразилии мировой экспортер кофия.

[2] Проекты конверсий вполне настоящие:

Артиллерийская субмарина

https://youroker.livejournal.com/64350.html

Подводный носитель БПЛА

https://youroker.livejournal.com/32788.html

[3] ПАМВК — программно-аппаратный многопроцессорный вычислительный комплекс, по-нашему сервер

Глава 3

— Вам нужно разнообразить свои упражнения.

Прежде чем ответить, Бес закончил штриховку, аккуратно сдул угольную крошку и лишь затем спросил:

— Что?

— Вы прогрессируете с удивительной скоростью, — небольшой экран был старым и с частично выгоревшей матрицей, поэтому лицо наставника дробилось на отдельные прямоугольники, как недорасшифрованное послание. — Однако я вижу одну большую проблему. Она мешает вам, ограничивает в развитии.

— О чем вы? — Бес глянул в объектив камеры, машинально потер искусственные пальцы здоровой ладонью, будто разогревая после возвращения с мороза.

— Вы все время рисуете одно и то же лицо.

Наставник был стар, умен и профессионален. Живописец будто застрял во времени, оставшись где-то в шестидесятых, причем не советских. Твидовый пиджак, галстук-бабочка, еще с десяток трудноуловимых деталей — все это больше соответствовало персонажу из какого-нибудь английского сериала времен расцвета ВВС. Консервативный профессор почтенного колледжа — вот первая ассоциация, которая пришла на ум Бесу и с той поры не отпускала.

— Вы ошибаетесь, — сумрачно отозвался кибернетик. — Я стараюсь разнообразить процесс.

Он качнул головой в сторону кривобокой этажерки из стальных уголков и прессованного картона, где покоилась толстая — в три пальца высотой — пачка разрисованных листов. Наставник не мог их видеть, но знал, о чем говорит ученик. Старый живописец грустно и чуть покровительственно улыбнулся.

— Вот именно, — пояснил он. — Стараетесь разнообразить, но ваше подсознание... — старческий палец коснулся виска, иллюстрируя наглядно дальнейшие слова. — Заперто в клетке одного лишь образа. Это незаметно если смотреть один-два наброска, но при большой выборке становится очевидным...

— Я не понимаю, — Бес поджал губы. Разговор ему не нравился, однако прерывать сеанс было бы глупо. И накладно, поскольку за каждый урок плата шла вперед.

— У вас в голове будто засел некий образ, один вполне определенный человек, чье лицо вы пытаетесь нарисовать. Мужчина, женщина, ребенок, не имеет значения, в каждом образе проглядывают вполне определенные черты.

Художник с извиняющимся видом развел руками, улыбнулся, близоруко щурясь за толстыми стеклами старых очков. Бес подавил желание ответить жесткой отповедью насчет того, что образы в его голове никого не касаются. А нанятый учитель портретист должен квалифицированно исполнять щедро оплаченную работу, и попытки расшифровать тайны подсознания ученика в эту работу никак не входят.

— Знаете... — художник замялся, поправил бабочку на тощей шее нервическим жестом, как человек, начавший фразу и на полуслове задумавшийся, а стоит ли продолжать?

— Говорите, прошу вас, это важно для меня, — Бес попытался улыбнуться как можно дружелюбнее. Он чувствовал, что выходит неубедительно, сказалась привычка хмуриться и носить маску предупреждающей угрозы, дескать, отлезь, а то нарвешься! Однако на старика, видимо, подействовало.

— Знаете, — повторил живописец чуть увереннее. — Мне кажется, что на самом деле вам не нужны мои уроки.

— Правда?

— Да. Вы старательны, усидчивы, делаете хорошие успехи. Но это не то занятие, которое зажигает вам душу, не то с чем вы хотели бы связать жизнь. Вы упорно стараетесь нарисовать одного вполне определенного человека. Даже не нарисовать...

Художник снова замялся, отвел взгляд — насколько это можно было сказать про комбинацию динамичных прямоугольников разного цвета на маленьком экране бэушного инфографа.

— Скорее припомнить его лицо, вытащить из паутины обрывочных воспоминаний.

— Да вы пиит! — Бесу пришлось выложиться до упора, чтобы удержать на окаменевшем лице выражение доброжелательной заинтересованности.

— Пиит, — грустно улыбнулся мастер. — Мало кто помнит это слово. Я не буду спрашивать, кем вы были в прошлой жизни. Отмечу лишь, что вам привили хорошие манеры и багаж знаний. Ну и чтобы закончить, может быть, вы нуждаетесь в другом специалисте? Цереброскопия, например, или методика восстановления образов как в милиции?

— Да, — Бес наклонился к объективу. — Должен признаться, я действительно хотел бы нарисовать одного человека.

— Я был прав?

— Абсолютно. Это мой покойный отец.

— Отец... Да, это многое объясняет, — теперь художник улыбался виновато, как человек, допустивший бестактность или поставивший собеседника в неловкое положение. — Простите...

— Не за что, все в порядке.

Бес подумал, не добавить ли в голос и скорбное выражение лица еще чуть-чуть выразительности, но передумал, могло получиться слишком приторно.

— Так получилось, что я очень любил покойного... папу. Но фотографий не осталось, так что я стараюсь...

Бес умышленно оборвал фразу, приложил палец к виску, отзеркалив недавний жест графика.

— И здесь не поможет электроника, ведь я хочу поймать на кончик пера, запечатлеть душу моего покойного отца. Не каким он был, а каким я его запомнил, понимаете?

— Понимаю, понимаю, — закивал художник, щурясь и часто моргая. — Простите, если я был... если я...

— Все в порядке, — повторил Бес. — Наоборот, хорошо, что вы указали мне на это. Постараюсь изживать и разнообразить.

— Да-да, конечно! Не забудьте, нужно уметь рисовать много лиц, чтобы хорошо изобразить одно, самое важное.

Бес был уверен, что старик облегченно и шумно выдохнул, когда сеанс закончился, и экран погас. Кибернетик откинулся в старом кресле, обитом салатового цвета плюшем, задержал дыхание, успокаивая нервы легкой дозой кислородного голодания.

'Я стал часто ошибаться!'

Мысль была неприятной, назойливой и справедливой. Думать ее не хотелось. Бес крепче сжал подлокотники, закрыл единственный глаз. Вынудил себя задуматься опять над тем, что он часто ошибается. Становится откровенным не с теми людьми. Делает промахи. Допустим, Ки сболтнет кому-нибудь о том, что одноглазый водила понимает разницу между лолями и бисененами... Случайно, в пустяковой беседе. Допустим, старый художник сделает набросок лица, которое увидел в многочисленных рисунках ученика. И поделится где-нибудь с кем-нибудь.

Допустим...

В прошлой жизни, оборванной так резко и мучительно, это называлось 'критическая сумма аберраций', статистически значимая, математически просчитываемая. Ведущая к провалу, а возможно и смерти. Бес понимал, что пора заканчивать с раздвоенной жизнью, концентрироваться на чем-то одном — либо он обычный наемный боец средней руки, либо... нет. Но все время казалось, что еще не время, еще чуть-чуть, немного дополнительных усилий, немного денег про запас, на будущее... Жизнь в двух мирах между 'сейчас' и 'возможно в скором будущем'.

'Надо решаться!'

Надо выбирать.

За тонкой стеной сосед включил радио, не Проныру, но что-то идейно близкое, полулегальный канал на котором за копеечку малую транслировали настоящие новости. Поскольку Дальний Восток относился скорее к 'красным' зонам, подпольные радио-гонзагамо чаще использовали коммунистическую риторику.

— Армия реакционного индийского режима продолжает наступление на революционные зоны, созданные товарищами из Объединенных революционных народных сил Индии в штате Мадхья-Прадеш. Используя энтузиазм трудящихся масс, направляя энергию производительных сил народа, товарищи ведут успешные партизанские операции. На помощь им перебрасываются отряды из революционных зон штата Андхра-Прадеш.

— Суки драные, — прошептал одними губами кибернетик. — Киборги на каждом шагу, а нормальной сети так и не придумали...

— В одном из борделей Большого Парижа боевые подруги Восточного фронта Армии Освобождения Женщин казнили наглую феодальную свинью, саудовского принца Усмана аль-Сауда. К сожалению, в перестрелке с охраной погибла товарищ Марьям, но память о ней останется в наших сердцах навеки.

'Интернет по талонам. Все слушают радио. Везде и всегда кто-нибудь галдит без перерыва'

— В Гватемале продолжается вооруженный конфликт наемников ЮФК и боевиков наркокартеля Баха Сур. Официальные власти СПМ бездействуют. Как всегда, наибольший ущерб несут непричастные к конфликту крестьяне.

Бес открыл глаза и посмотрел на свою 'квартиру', точнее выгороженный закуток в цокольном этаже. Старая мебель, саморезы в качестве крючков для одежды, закрученные прямо в дверь и стенки. Давно испорченный холодильник 'Бирюса' вместо шкафа под всякие мелочи. Очень похоже на дом, где Бес жил давным-давно, но там была новостройка, в которой ярко выраженный минимализм закладывался проектно, и в стенах, по крайней мере, имелись окна. А здесь никакого проекта, просто жадность арендодателя, приспособившего под условное жилье технический этаж, лишенный окон. Хочешь смотреть на мир — повесь экран с трансляцией от внешней камеры или просто динамическим пейзажем. Бес экран вешать не стал, окно кибернетику заменил большой портрет, который ученик не показывал наставнику.

Он вытянул ноги, чувствуя, как продавливается набивка на ветхом кресле. Посмотрел на черно-белое — Бес не любил и 'не чувствовал' цвет, рисуя только карандашом и тушью — изображение лица пожилого мужчины возрастом где-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью. Тяжелые веки, обрюзгшая физиономия, чем-то похожая на Жана Габена. Портрет казался чуть-чуть авангардистским, словно автор хорошо проработал нижнюю половину, но все от линии глаз и выше нарисовал спустя рукава. Или плохо представляя исходник.

— Объявлены лауреаты Красного Нобеля по литературе. Премию разделили арт-группа Klassenkampf за интерактивный графический роман 'Ярость' и товарищ Спартак за художественную биографию Ульрики Майнхоф. Средства на премию в очередной раз предоставлены товарищами из Фронта цифровой революции.

'Я смогу нарисовать лучше?' — честно задался вопросом кибернетик. И надолго завис, не в силах ответить.

'А если могу, сколько еще придется потратить времени?'

Он сидел так достаточно долго, будто заснул или погрузился в дрему. Часы на тумбочке у кровати — честный механический будильник с разметкой циферблата на полные сутки — отметили десять вечера. Голая лампочка под низким потолком светила, изредка мигая. Словно решив подтолкнуть хозяина, звякнул телефон, исполнив отрывок похоронного марша. Бес одним пальцем придавил пуговицу динамика, оборвав сигнал, другим нажал точку под правым ухом, активировав дентофон, точнее кустарную, но вполне функциональную сборку на основе прежнего высокотехнологического творения, убитого электромагнитным ударом.

— Да.

— Завтра ты нужен, — голос неприятно резонировал в теменных и височных костях.

Бес промолчал, ожидая инструкций. Невидимый начальник, связанный с черепом кибернетика радиоволнами, выждал пару мгновений и, убедившись, что подчиненный не разбрасывается пустыми вопросами, продолжил:

— К шести вечера. Есть дело. Дырокол возьми.

Бес тихонько вздохнул. С одной стороны в упоминании оружия, тем более иносказательно, не было ничего особенного. Обычный огнестрел формально запрещался к обороту, однако на практике владение револьверами, а также полуавтоматическими пистолетами стало повсеместным. Требовалось отчудить что-нибудь из ряда вон выходящее, чтобы получить неприятности с законом. А Бес вообще имел лицензию охранника с правом носить компактные дробовики и автоматическое оружие, от 'лафетов' до пистолетов-пулеметов с магазинами повышенной емкости. Плюс отдельное разрешение на использование боеприпасов повышенной пробивной мощи против кибернетических бойцов. Но... 'сталевар' плохо, болезненно воспринимал акты лишней неконспиративной болтовни. Сказывался богатый опыт, подкрепленный обширными травмами.

— Кристина? — односложно спросил Бес, напоминая, что завтра у него плановый вывоз девушки на очередную 'сессию'.

— Уже нет. Ты нужен в конторе.

Бес поморщился. Кицунэ ему нравилась, угрюмого бойца привлекали удивительные для ее профессии доброта, жизнерадостная искренность. 'Сталевар' получал сдержанное удовольствие от немногословных поездок по ночному Хабаровску под аккомпанемент Проныры Бля. И сейчас ощутил легкий укол сожаления.

Работодатель отключился без предупреждения и всяких 'до свидания'. Бес пошевелил пальцами здоровой руки, отбарабанил короткий ритм стрижеными ногтями на старом ламинате подлокотника. Посидел еще с четверть часа, думая о своем, не спуская взгляд с портрета.

— Тварь ли я дрожащая? — процитировал он классика.

Вопрос как будто замер в сухом, пыльном воздухе, наподобие густого табачного дыма. Бес поднялся, сбрасывая тапочки, обулся в разношенные и удобные туфли, проверил кобуру, отформованную из пластмассовой трубы кооперативными умельцами. Пистолет в порядке, магазин полон, патрон в стволе, однако на предохранителе. Бес терпеть не мог новомодные приблуды наподобие пистолетов 'переломок' и прочих декадентских идей. В карман боец положил раскрашенный под строительный карандаш пластмассовый куботан, вещь на первый и второй взгляды совершенно безобидную, однако при должном навыке способную огорчить не намного хуже клинка. Одевание довершили старинные часы, модель 'Восток' семидесятых годов с красным циферблатом. Бес чувствовал себя неуютно без нормального хронометра, который можно надеть, щелкнув замком, почувствовать верную тяжесть на запястье.

Он запер дверь обычным ключом весьма амбарного вида. Правый сосед слушал радио, левый чем-то гремел, будто кантовал шкаф. На коридорной развилке застряли два местных гопника, которые безразлично мазнули взглядами по одноглазому кибернетику. Беса тут знали, оказывали умеренное уважение как работнику почтенного кооператива и старались не цеплять.

Телохранитель спустился по лестнице без перил на подземный этаж, оттуда вышел к туннельному переходу и лифту на третий уровень. Толпа бурлила вокруг множеством хаотических водоворотов, хотя люди понемногу оттягивались с улиц по домам. Еще час-другой и улицы начнут пустеть, быстро, как по сигналу комендантского часа. Бес включился в людской поток, привычно ссутулился, натянув маску побитого жизнью, безвредного и сильно нуждающегося человека. С кривой улыбкой подумал, что, в общем, образ не столь уж и далек от истины. Сунул руки в карманы, чувствуя одной ладонью пластмассовый карандаш, а другой — сквозь разрез в подкладке — рукоять пистолета с резиновой обтяжкой в мелкий рубчик. Хотя небольшой респиратор покоился в кармане штанов, Бес не торопился его надевать. Эта мода уже отходила в прошлое, и прозрачный 'намордник' скорее привлекал внимание, чем маскировал. Однако иногда пригождался. Например, там где можно было попасть под объектив уличной камеры.

Бес проследовал не слишком длинным, но прихотливым маршрутом, то возносясь к вершинам зданий, то опускаясь под землю. Вспомнил Москву с ее объемной географией, где высота играла роль столь же значимую, как и обычные оси икс-игрек. Столица СССР, лишенная метро, подошла к рубежу транспортного паралича восьмидесятых одновременно с революцией строительных технологий, поэтому из мировых агломераций Москва-Ленинград была самой трехмерной. С ней не могла сравниться ни Америка с ее изначально 'противоатомной' архитектурой, ни Европа где почти не осталось высотных зданий.

Бес целеустремленно шагал по закоулкам мегаполиса, с легкостью ориентируясь в технологическом лабиринте. Он скользил от безликих застроек из штампованных конструктов до натуральных трущоб, словно вышедших из фильма про Гонконг девяностых годов — и обратно. Некоторое время почти рядом с ним, мало не бок-о-бок шла девушка в курточке с высоко поднятой талией и двойным воротником, похожим на меховой веер. Симпатичную фигуру обтягивали кожаные штаны с ремнями, имитирующими систему подвески набедренной кобуры. Вместо обычной обуви девица носила что-то ультрамодное, пластиковое, с шарнирами и обилием выступающих углов, почти как ботинки военных экзоскелетов. Сохраняя внешнюю согбенность и безвредность, кибернетик подобрался, готовый к нападению. Однако все обошлось, на одном из переходов девушка свернула в сторону городского центра и 'семи холмов'. На всякий случай Бес постоял немного под светофором, незаметно просканировав себя портативной 'жужжалкой'. Конечно, маленький аппаратик не мог обнаружить по-настоящему хорошего 'паучка' с экранированной электроникой и пакетным сбросом данных, но кибернетик надеялся, что его персона не настолько значима, чтобы привлечь внимание настоящих профессионалов с дорогим оборудованием.

Наконец он пришел. Будка таксофона была идеально чиста и свободна от рисунков, даже непохабных, за этим следили местные гопники. Бес терпеливо подождал, когда закончит кажущийся бесконечным разговор матрона рубенсовских габаритов, готовая, казалось, вот-вот раздавить изнутри колбу прозрачного пластика. Подошла его очередь, кибернетик склонился над аппаратом, закрывая широкой спиной в еще более широкой, мешковато висящей куртке экран. Бес не звонил, как обычный гражданин, а проводил незаметные со стороны манипуляции, в которых участвовали телефонная трубка и одноразовая машинка, собранная неведомым умельцем из индийского контрафакта. Кибернетик довольно быстро подцепился к городской коммуникационной сети, растворив точку выхода в сети ложных маркеров. Опять же — предосторожность бесполезная против квалифицированных спецов, но вполне достаточная для защиты от среднего уровня кооперативных разборок и рядовой милицейской слежки.

Разговор не занял много времени. Против ожиданий адресат оказался на связи, и готов без промедления встретиться. Бес воспринял это как знак удачи, оговорил место и, не забыв дисциплинированно сунуть монетку в приемник, отчалил. Часы показывали без пяти одиннадцать.

* * *

Кафе-дискотека было небольшим, уютным и непривычно тихим. Кое-кто сидел за небольшими столиками из сверкающего алмазными искорками стекла, но большая часть посетителей 'тряслась' в широких проходах и на танцплощадке. Каждый из танцующих пребывал в мире личных грез, отрезанный от мира круглым шлемом военно-футуристического вида со слепым бельмом непрозрачного стекла вместо забрала. Внутри сложная система оптики, микрофонов, электродов и одорологических капсул транслировала обволакивающую комбинацию музыки, световых образов, настроения. Сознание билось в клетке тщательно подобранной стимуляции, уходя в транс ритмического блаженства. Десятки содрогающихся в молчаливом танце фигур производили странное впечатление, так что многие питали антипатию к таким заведениям. Бес наоборот, ценил специфическую атмосферу немых дискотек, где можно было спокойно говорить, не перекрикивая музон, не щурясь от болезненных вспышек. И притом располагаться на виду, под хорошим светом, что нередко страховало от нежелательного развития событий.

Ждать пришлось недолго. Бес едва успел получить заказ — стакан простой воды с долькой лимона — и сделать пару глотков, когда пришел тот, ради кого наемный боец пожертвовал ранним отходом ко сну накануне трудового дня. Человек сел напротив и без лишних слов представился:

— Я Кадьяк.

— Я Бес, — ответил кибернетик, опытным взглядом оценивая собеседника.

Кадьяк, хоть и носил медвежье прозвище, был худ и высок, будто его растянули в длину без прибавки массы. Костистое лицо с редкой щетиной носило отчетливо индейские черты, так что вольного наемника легко было принять за полукровку из 'хунхузов' или коренных жителей Приамурья. Ну, или каким-нибудь латиноамериканцем, на худой конец.

В действительности кибернетический солдат удачи был наполовину канадцем, наполовину итальянцем. Ветеран и герой, он служил в армии, попал в одну из первых настоящих программ хромирования бойцов специального назначения. Кадьяк мог бы сделать отменную карьеру, однако национальная армия не давала ему главного — риск, драйв, победу по желанию, а не по приказу, в установленное командованием время и место. И хороший солдат вышел в непочетную и безденежную отставку, чтобы начать новую жизнь 'дикого гуся' на вольном выпасе.

Кадьяк не был ни патологическим убийцей, ни адреналиновым наркоманом, он просто любил противоборство, риск, великолепные переживания на грани жизни и смерти. Наемник не делал из этого секрета, и плевал на то, что думает о его закидонах остальной мир. В силу специфических воззрений круг потенциальных заказчиков солдата оставался ограничен, а расценки умеренны, однако репутация была устойчива, и Кадьяк не бедствовал, настолько, что мог позволить себе роскошь выбирать только интересные контракты. В иных обстоятельствах Бес предпочел бы не связываться с таким человеком, но, увы, это был самый лучший исполнитель, которого мог позволить себе одноглазый боец.

Они посидели в молчании, приглядываясь друг к другу, не особо скрывая любопытство, но и не пялясь в открытую.

— Спрашивай, — сказал приглашенный наемник с усталой миной человека, вынужденного в тысячный раз повторять давно опостылевшее и необходимое действие.

— Что?

— Все спрашивают, — пожал плечами Кадьяк. — Так что решим с этим поскорее.

Его русский был безупречен грамматически, однако легкий акцент чувствовался.

— Э-э-э... Хорошо.

Бесу стало немного не по себе. Он давно привык общаться с людьми оружия и микросхем, не испытывал перед ними никакого пиетета, характерного для обывателей. Но сидящий напротив тощага в не по размеру большом кожаном плаще с поднятым воротником заставлял как-то внутренне поджаться, собраться в готовности к бою. Бес привычно и горько пожалел, что большая часть его электроники либо мертва, либо слабофункциональна.

— Это правда, что ты носишь... — он шевельнул бровями, обозначая выразительный взгляд в сторону пояса Кадьяка.

— Правда.

— 'Морские' кольты? — все еще не мог поверить Бес.

— Нет, — терпеливо поправил Кадьяк. — Лондонская модель 'карманного' кольта образца восемьсот сорок девятого года. Сорок четвертый калибр, пятизарядные.

— И прямо настоящие реплики? С капсюлями, шомпольным заряжанием?

— Да.

— Но зачем?

Кадьяк улыбнулся, скупо и чуть опустив краешки губ.

— Скажи, у тебя в жизни была самая главная перестрелка? — ответил он вопросом на вопрос.

— Да, — теперь очередь лаконичных ответов перешла к Бесу.

— И как, много патронов истратил?

— Все.

— Кажется, не очень помогло.

— Как сказать, — Бес уже пожалел, что ввязался в скользкий разговор. Были вещи, которые вспоминать категорически не хотелось. От них начинали болеть композированные нервы и старые шрамы. Так же было неприятно видеть, как легко собеседник расшифровал в нем коллегу по боевому хрому, притом увечного.

— Видишь ли, я видел много перестрелок, в некоторых участвовал, — вздохнул Кадьяк. — И глядя на все ретроспективно... — он выговорил непростое слово без малейшей запинки, как урожденный носитель языка. — Понимаю, как многих легко было избежать.

Бес молча отметил сбившийся порядок слов. Похоже, вольный наемник не пользовался кибер-словарями, полагаясь на личное знание языков. Редкость в наши дни.

— Я не убийца. Хотя временами убиваю людей. Я человек, который помогает решить проблемы или не допустить их совсем, — продолжил, меж тем, Кадьяк. — А когда ты занимаешься такими сложными делами, слишком часто можно сорваться. Принять неверное решение. Устроить то, чего потом не поправить.

— И как тебе помогают древние револьверы? — скептически вопросил Бес.

— Эффективно, — чуть шире улыбнулся Кадьяк, с толикой доброжелательного снисхождения, как человек, вынужденный разъяснять очевидное. Он чуть сдвинул полу черного кожаного плаща на магнитных застежках, открывая краешек темно-коричневой рукояти. Проходящая мимо официантка эльфийского вида и бровью не повела.

— Два ствола по пять камор. Заряжание вручную, поршнем, все как положено, с пыжом и салом. Это значит, что перезарядиться в бою не успеть, у меня десять выстрелов, ни одним больше, ни одним меньше.

— Всего десять...

— Именно. Как было дело ни развернулось, я знаю, что выстрелю, самое большее, десять раз. И это удивительно крепко дисциплинирует.

— Да неужели...

— Зря иронизируешь. Когда у тебя мало выстрелов на любую драку, против любой автоматики, ты не можешь позволить себе роскошь силы. Ты будешь стараться до последнего решить вопросы через мир, переговоры. Десять пуль превращают стрелка в хорошего дипломата. А если все же дойдет до кровопролития...

Кадьяк провел большим пальцем в тонкой перчатке из баллистических нитей вдоль деревянной накладки, вытертой частыми прикосновениями.

— Десять пуль. Поневоле станешь палить экономно, целиться лучше. Кроме того, реплики проще провозить через границы и самолетом, их не воспринимают всерьез на фоне современных пушек, — практично заметил Кадьяк. — И видел бы ты, что делает с бронестеклом и прочей арморикой тяжелая круглая пуля. Очищенный в тигле свинец с тремя процентами сурьмы творит чудеса!

Иностранец мечтательно улыбнулся.

— Знаешь, — Бес поднял стакан с подкисленной водой, будто салютуя, — а ты действительно сумасшедший.

— Можно и так сказать, — качнул головой канадо-итальянец, запахивая плащ. — Но что такое нормальность в мире, где капиталисты отстреливают друг друга из армейских винтовок и топят корабли с подлодок? Норма — то, что работает.

— Не поспоришь, — согласился одноглазый.

Действительно — то был объективный факт, подтвержденный практикой — ненормальный любитель 'покетных' кольтов давно и вполне успешно занимался своей работой. Какой бы сумасшедшей не была его философия — она работала. Во всяком случае, до сего дня.

— Итого, — Кадьяк положил руки на стол, ладонями по обе стороны от чашки. — Ты убедился, что я настолько безумен, как говорят. Дальше?

— Дальше...

Бес опять перебрал в голове все за и против. Взвесил очевидные минусы сотрудничества с придурковатым ценителем старых 'London Model 1849 Pocket Revolver'. Сравнил с объективными плюсами, в первую очередь ценой и довольно низким процентом потерь клиентуры. Низким — даже для квалифицированного телохранителя, а тем более для человека, который имел десять пуль на любой конфликт.

— Мне нужен специалист.

Рубикон был перейден, шаг сделан, и Бес мимолетно удивился, как легко все получилось. Не было ни каких-то особых чувств, ни атмосферы необратимых изменений.

— Что сделать?

— Работа двойная. Первое, следует найти человека. Есть портрет, довольно схематичный.

— Портрет? — уточнил Кадьяк. — Не фото?

— Да, портрет. Я вышлю его с кое-какими данными пневмопочтой, до востребования.

Кадьяк молча кивнул, едва заметно, будто согласившись, что брать на первую, 'пристрелочную' встречу столь важную вещь как портрет цели было бы опрометчиво.

— Он из руководящего состава треста 'Правитель'. Не знаю ни имени, ни должности. Думаю управленец-администратор, не военное звено, однако все возможно.

— Я посмотрю, что можно сделать. Это посредническая работа, я возьму обычную ставку за то, что переправлю заказ, кому следует, прослежу за анонимностью. И плюс мой процент, если поиск затянется, а также при успехе. Но поиски обойдутся недешево.

Кадьяк оторвал пальцы от стекла, развернул затянутые в перчатки ладони в слегка извиняющемся жесте. Бес молча качнул подбородком. Оба наемника не стали проговаривать очевидное — если лица нет в открытых источниках и доступных по подписке 'кругах', значит искать его придется на черном рынке нелегальной информации, в украденных 'баронами' архивах и картельных базах.

— Если поиск будет успешным, мне понадобится уже не информация, а прикрытие. Вооруженное.

— Подстрахуй? — Кадьяк обнаружил скупое чувство юмора и знание специфического фольклора.

— Да.

— Это возможно. Расценки ты знаешь, пока не вижу повода их менять. Но посмотрим, какое обеспечение понадобится. Я буду держать в курсе поисков. Об остальном договоримся по результатам.

Они обменялись еще несколькими фразами, уточняя порядок оплаты и связи, а также координаты для пневмопочты. Затем Кадьяк ушел, не прощаясь, а Бес посидел еще немного, пребывая в специфическом состоянии души. Вроде и спать пора, день завтра тяжелый. С другой стороны, здесь и сейчас было в меру спокойно, уютно и предсказуемо. Не хотелось никуда идти, ничего делать, лишь сидеть и бездумно пить воду — недельный лимит на потребление агрессивных веществ Бес выбрал накануне у Мартызенски.

Все знают, что круто быть 'сталеваром', аугментированным бойцом в роли 'танка'. Только никто не любит говорить, что хром это не только пожизненный прием иммуноблокаторов, но и жесткая диета. В лучшем случае диета, потому что, перейдя определенную черту, о человеческой еде приходится вообще забыть, переходя на специализированные пюре и дистиллированную воду.

Бес поглядел на трясущихся людей, мужчин и женщин, юношей и девушек, все разные по сложению и одежде, но все в одинаковых шлемах. Буркнул под нос:

— Сыны человеческие...

Буквально силой, как Мюнхгаузен, вытащил сам себя из кресла, махнул рукой, привлекая внимание официантки.

— Чек. И поздно, не хочу на таксо, мне бы угол, переночевать, — сказал он.

— Есть капсула, — девушка, похожая то ли на эльфа, то ли фею пикси, все поняла сразу и правильно. — Пятерка за ночь, в стоимость включены утренний душ и чай. Уйти надо до десяти часов.

— Пойдет, — Бес был приятно удивлен, обычно капсульный ночлег или стоил дороже, иди постояльцев отправляли на улицу пораньше. — Разбудишь в девять?

Он сделал характерный жест, потирая пальцы 'живой' руки с намеком на чаевые. Девушка кивнула, смешно морща носик в попытке дежурно улыбнуться, несмотря на усталость.

— Тогда чек, — повторил Бес и подумал с хладнокровием опытного убийцы, пристегивающего к поясу кинжал:

'Жребий брошен... Теперь только вперед'

Глава 4

Забавно, подумал Бес, вроде бы 'Затон' — кооператив, а меры безопасности как в хорошем тресте. Движется вперед контора, понемногу перерастает саму себя.

Дальневосточная преступность вообще развивалась под сильным влиянием японских образцов и во многом копировала якудзу. Дальше на запад организованный криминал по достижении определенного уровня довольно быстро легализовывался или уходил в окончательно беззаконную сферу. А здесь, от Читы до Находки, время словно остановилось и 'об-азиатилось', причем процесс шел в обе стороны — советские криминальные тресты честно старались походить на борекудан и саракинов, а Японию захлестывала мода на все русское, от мультфильмов до автоматического оружия.

За пару минувших лет, правда, и остатки государства, и тресты больших агломераций организовали тихое, но планомерное наступление, стремясь обкорнать дальневосточную вольницу под общемировые стандарты. Получалось с переменным успехом, но самые дальновидные отечественные 'яки' уже старались жить в будущем. В том числе и Василь, один из триумвирата (или паханата, это как посмотреть), управляющего кооперативом 'Затон'.

В кабинете 'операционного директора' было уютно и спокойно, можно даже сказать — умиротворяюще. Чоткий браток вовремя оставил привычки бурной молодости (не полностью, надо сказать), оцивилизовался и для обустройства штаб-квартиры кооператива нанял хорошего 'промграфика' (то есть дизайнера). Тот справился и каждый раз, усаживаясь в кресло, обтянутое светло-коричневой кожей, глядя на две репродукции Васнецова и высокую лампу с амфорообразной ножкой, Бес чувствовал умиротворение, почти спокойствие. Расслабиться полностью, впрочем, было нереально, потому что в кабинете Бес оказывался редко и сугубо по делам рабочим, а они всегда подразумевали 'нервяк'.

— Будешь? — Василь поднял бутыль 'Сантори' с характерным рисунком черепашьего панциря на стекле.

Бес любил японский виски, считая его более мягким, 'душистым' по сравнению с западными оригиналами. Но, к сожалению, лимит на агрессивные вещества он уже выбрал, поэтому лишь красноречивым жестом хлопнул ладонью по правому боку, в районе печени.

— Как знаешь.

Василь не настаивал, и это опять-таки выгодно отличало его от братвы старой закалки. Те мастодонты в принципе не понимали специфику жизни и питания хромированных людей, особенно 'сталеваров', часто шли на принцип 'ты со мной не пьешь, значит, не уважаешь!'.

Операционный директор глотнул из высокого стакана с очень толстым дном. Бес отметил, что пахан изволит наливать дорогой напиток в емкость для текилы или водки, но, разумеется, промолчал.

Василь — никто в точности не знал было это прозвище или имя — прочно ассоциировался у кибернетика с каким-то полузабытым голливудским актером категории Б, вечным героем второго плана. Характерное лицо украшал громадный, почти африканский (только белый) нос 'картошкой', специфический взгляд выдавал очень внимательного человека, темные волосы были подстрижены настолько, чтобы не казаться уголовным 'ежиком', однако в прическу их сложить невозможно, слишком короткие. Пахан всегда носил кожаные куртки, но щегольские, с тщательной выделкой и меховым воротником. И конечно здоровенная цепь желтого металла, куда же без нее. С точки зрения Беса такая физиономия с подобным стилем создавали законченный образ преуспевающего сутенера или держателя стриптиз-клуба. Но, разумеется, кибернетик держал эти соображения при себе.

Василь сделал еще глоток. Бес молча сидел в расслабленной позе, наслаждаясь ощущением покоя, возможностью расслабиться в консервативном и одновременно анатомически удобном кресле. По правую руку от гостя высился барельеф, изображающий виноградную лозу, он привносил в антураж греческую нотку. Захотелось выпить разбавленного вина и забыться на ярком солнце у моря.

— У меня сегодня разговор, — без прелюдий сообщил Василь, подливая себе виски.

Бес молча кивнул. Обычно его нервировала пустота на правом боку во время начальственных бесед — оружие полагалось сдавать на входе. Сегодня же правило было нарушено, и Бес чувствовал легкую нервозность, наоборот, от непривычного в данных обстоятельствах чувства вооруженности.

— Слушай, а ты точно одноглазый? — неожиданно спросил директор, сменив тему беседы.

Бес выдержал паузу и сдержанно ответил:

— Частично.

— Это как?

Бес поглядел на свое отражение в столешнице из африканской бубинги, полированной до зеркального блеска. Угрюмый, коротко стриженый человек в отражении ответил пронизывающим, неприятным взглядом единственного глаза. Вторую глазницу наполняла глубокая тень.

— Камера, — сказал кибернетик. — Без выхода на нервы. Записывает. Можно потом снять запись и посмотреть.

— И сейчас пишешь?

— Нет. Это было бы некорректно и нелояльно по отношению к работодателю.

Бес ответил честно, прекрасно понимая, что весь его хром давно просканирован и распознан.

— Словеса-то вумные знаешь, — фыркнул Василь и глотнул еще.

Бес чуть улыбнулся, подумав, что уже второй раз на сутки собеседник отмечает его интеллект.

— Есть разговор, и есть дело, — сказал, как отрезал, директор, вернувшись к насущному.

— Что от меня требуется? — Бес видел, что Василю категорически не нравится предстоящее, как укол от бешенства — необходимо, но удовольствия все равно не доставляет.

— У нас тут конвергенция наметилась. Будем крепить дружбу народов. Ближе к вечеру подгребет делегация. Братья наши меньшие, так скажем.

Теперь все стало на свои места. И присутствие 'сталевара', то есть 'танкующего' бойца с никелем, заточенным под открытую перестрелку. И определенная неуверенность Василя.

— Нанайцы? Нивхи? — уточнил Бес.

— Да откуда тут нивхи, они к Приморью ближе, — отмахнулся директор. — Сахалин держат, у нас там интересов нет. Не, 'нанайцы' будут.

Наемник вздохнул, ему остро захотелось выпить.

В каждой стране, каждом регионе есть свои эталонные злодеи, 'образцовый' криминал, славный показательной жестокостью. Для Дальнего Востока таковыми стали ОПГ из малых народностей, занявшие примерно ту же нишу, что и латиноамериканские беспредельщики на другой стороне океана. И быстро заработавшие столь же мрачную славу. С японцами 'коренные' дел подчеркнуто не имели, предпочитая китайцев и корейцев. Барыжили золотишком, биоресурсами, полудрагоценными камнями, икрой и рыбой. Гнали контрабандой пушнину, желчь медведя и так далее. Дети природы хромировались плохо и неряшливо, зато оружие имели в неограниченном ассортименте, регистрируя как этнически-промысловые даже армейские слонобои. Например, противотанковые винтовки становились ружьями для китовой охоты, и это был еще не самый оригинальный и замысловатый ход. Славились 'нанайцы' и абсолютным безразличием к жизням не-аборигенов (которых называли эвенкийским словом 'нюча', то есть 'носатые'). Ходили упорные слухи о 'медвежьих праздниках' с ритуальными убийствами пленных врагов и каннибализмом.

Бес, опираясь на богатый жизненный опыт, считал, что такого рода байки надо сразу уполовинивать. С другой стороны и оставшегося хватало, чтобы напрячься.

— От меня что требуется?

— Сидеть и смотреть.

— Не понял...

Василь внимательно и остро глянул на кибернетика поверх выдающегося носа.

— Мы за дело переговорим. Глаза в глаза с их делегером. За каждым толкователем по одному бойцу, так уговорено.

— Я?

Бес хотел и мог сказать многое, начав с того, что ему попросту не по чину выступать личным телохранителем директора в столь ответственном мероприятии. Но во взгляде пахана прочитал отчетливую рекомендацию не выеживаться и выполнять указание. Начальство не обязано давать исполнителям отчет в своих мотивах. Сказано, что надо — значит надо! Поэтому кибернетик ограничился одним лишь словом. Однако Василь, разумеется, понял бездну смыслов и недоумения.

— Пора над собой расти. Бойцов у кооператива много. И 'торпиков' хватает. А тертых и битых 'сталеваров' намного меньше.

Бес помолчал пару мгновений.

— У меня государственный никель, — напомнил он. — 'Тантал'. Могут на милицию подумать, за прослушку предъявить. Нехорошо получится.

Василь чуть склонил голову, демонстрируя, что оценил откровенную прямоту.

— По честным понятиям давно уже никто не живет, — скорбно сообщил директор. — Какое в тебе железо, 'красное', 'синее', 'черное' — никого не волнует. Ну, почти никого. Но камеру из головы все же вынь.

'Нанайцев' звали Дерсу и Бельды, наверняка прозвища. В памяти Беса упорно билось эхо старых воспоминаний, казалось, что где-то он уже эти кликухи слышал, но... нет, не вспомнить. Дерсу выступал за старшего, а молчаливый Бельды исполнял те же функции, что и Бес, то есть сидел рядом с мрачно-суровым видом и символизировал. Чего-то коренного, восточного у обоих гостей не имелось ни на грош, оба выглядели природными русаками, разве что Дерсу щурился, но это была скорее привычка, нежели проявление фенотипа. Бельды, наоборот, широко смотрел на мир искусственными глазами без век, крепко смахивая на антропоморфную сову или мультипликационного персонажа.

Строго говоря 'переговорами' происходящее действо назвать было бы не совсем корректно, происходило скорее подведение итогов и выработка конкретных действий во исполнение уже достигнутых ранее договоренностей. Руководство степенно, с чувством значимости момента пило какой-то настой и обсуждало ставки транзита, а бойцы внимательно приглядывались друг к другу.

Аугментации Беса сами по себе устарели, хоть и не фатально, к тому же после массированных повреждений вообще работали едва в полсилы. Из стандартных четырнадцати параметров оценки противника зрительный интерфейс обрабатывал восемь, и то с оговорками. Однако действующей электроники хватало, чтобы просканировать на первичном уровне возможного противника. Результат не радовал. 'Никель', то есть боевые приращения совиноглазого уступали бесовским по изощренности, но были ощутимо новее и лучше откалиброваны. Не 'пент', то есть знак высшего качества, выдаваемый государственной комиссией с регулярными проверками производства, но добротный, честный 'гост', скорее всего, из военных запчастей. Температура тела держалась на уровне тридцати пяти градусов, что тоже было характерно для нового поколения кибернетиков. Сердце у Бельды работало в необычном ритме, циклы обычного и замедленного биения сменяли друг друга по синусоиде. Что бы это значило, кооперативный 'сталевар' не понял.

По балансу просчитываемых возможностей Бес не фатально, но существенно проигрывал. А насчет более тонких материй вроде опыта и навыков, способных качнуть фортуну при настоящем столкновении... черт его знает. На бритой голове оппонента имелось несколько характерных шрамов, которые никак не могли быть получены в операционной при аугментировании, следовательно, боевой опыт подразумевался. Внешнего оружия у 'нанайца' не имелось, значит либо оно было встроено, либо пучеглазый рассчитывал на чисто борцовские навыки.

Два 'сталевара' сидели, как индейцы, в одинаково расслабленных и обманчивых позах, меряясь немигающими взглядами. Бес порадовался, что у него на оставшемся глазу искусственная роговица, которая не нуждается в увлажнении. Подумал, что интересно, как видят его глаза Бельды? Точнее, в каком виде программа выводит индикацию в зрительные центры мозга.

Минута за минутой, незаметно прошел без малого час.

— Порешали, — сказал, наконец, Дерсу, вроде и утвердительно, но с едва уловимой толикой вопроса, дескать, нет ли ремарок?

— Порешали, — согласился операционный директор 'Затона'.

— Значит передача через нашего человека, — Дерсу шевельнул бровью в сторону Бельды, который будто и не слышал, сверля Беса черными кружками глазных камер.

— И наш принимает, — согласился директор. — Бес дела знает.

— Смачно ли арбитра в дела принимать? — Бельды заговорил впервые с начала беседы, глухо и специфически невыразительно, выдавая протезирование голосового аппарата. Ниточки вен проступили на висках 'нанайца', уши задвигались. Температура резко пошла вверх, за несколько секунд подскочив до тридцати девяти, а сердце забилось в четком ритме с частотой сто десять в минуту. Все это очень походило на предбоевой разгон автоматики и могло быть как реальной подготовкой к бою, так и демонстрацией с целью прогнуть собеседника, заставить кооперативных зримо нервничать, потерять лицо.

— Ну, тебе же сподручно было 'юрговским' железом нашпиговаться, — Бес ответил, наугад выбрав один из двух государственных заводов, где могли бы сделать и украсть военный контрафакт для глубокого 'никелирования' бойца.

— Армия — не законники, — парировал Бельды. — Купить 'красного' не фольно. А с казны под гербом я ни рубля не получал.

Бес заскрипел зубами, превозмогая желание пристрелить глазастого урода прямо здесь, ну, или хотя бы попробовать. Если тот не блефовал, а действительно вычислил по аугментациям бывшего арбитра, то возможно 'нанайцы' захотят вычислить кооперативного наемника по ломаным базам, в точности как сам Бес заказывал поиск старого буржуя через Кадьяка. И что они там найдут, да с какими последствиями — бог знает. Это Василю было невыгодно сдавать хорошего работника, а с 'нанайцев' станется упороть любую хрень, например, для демонстрации возможностей.

Но мгновения уходили, следовало как-то отвечать, причем желательно 'в кладку', быстро и красиво. Самым простым решением было перевести кий в сторону Василя, намекнув или заявив открыто, что кооператив так или иначе с законом и правоохранителями всех видов 'на клиренсе', в один цвет крашены. Соответственно здесь не то место, чтобы беспримесной мастью понтоваться, а коли есть претензии, то высказывать их надо главному, что стол держит, а не подручному 'мазику'. Однако Василь подчеркнуто в блиц не вмешивался. Возможно, прикрылся помощником, чтобы оценить ситуацию и выработать стратегию. Возможно, оценивал как 'сталевар' поведет себя в ситуации, когда нужно быстро думать и в тему говорить, а не стрелять с двух рук.

— А я пусть и арбитр, но жил честно, — как можно спокойнее и рассудительнее сообщил Бес. — Ни гопу, ни коалицию по службе не ущемлял, даже шакалов и тюльников в накат не брал. Кто страдал от меня, так то шахматисты да игроцалы. Но коммэрсов катать за фол не считается. А если ты что-то можешь мне за пропих или нажим расписать, так не финти, клади шары с туза по порядку. Мы тут не шпилевые, партию дотошно разберем.

Бельды поджал губы, стиснул челюсти до желваков и склонил голову так, что теперь глядел на Беса как бык на тореадора, снизу вверх. Василь и Дерсу обменялись быстрыми взглядами, словно придя к некоему молчаливому согласию.

— Нормально ответил, — негромко вымолвил Дерсу, и пучеглазый сталевар мгновенно сдулся.

— Бес правильно сказал, — рассудительно и более детально заметил Василь. — Если без нажима, то кто башмалу снял, того и билль. А у нас партия ровная, киями не тремся. Все порешали?

Бельды выдержал паузу, ровно столько, чтобы обозначить норов и личное неприятие Беса, но в то же время не показать явную оппозицию начальству. Как будто нехотя, врастяжку протянул:

— Порешали...

Бывший арбитр счел за лучшее многозначительно промолчать. Красноречие не относилось к ярким достоинствам кибернетика, растратить положительный эффект от удачно сказанных слов было слишком легко.

— Ну что ж, коль у нас не лохи, а клапштосы при делах, о процедуре договоримся, — Василь подвел невидимую, но жирную черту под более-менее удачными переговорами.

— Пожалуй, и хорошо, что парни друг другу не глянулись, — усмехнулся Дерсу, словно желал чуть-чуть сгладить впечатление жесткой контры. — Лучше считать будут.

— Согласен, — Василь как принимающая сторона оставил за собой финальное слово и вытянул над столом крепкую широкую ладонь, предлагая закрепить уговор. Дерсу ответил тем же, несколько мгновений бандит респектабельный и бандит дикий незаметно, но в то же время, с душой, мерялись у кого ладонь крепче. Явный победитель не выявился, каждый показал себя настоящим мужиком даже в малом, и встреча была завершена.

— Бельды тварь злобная, — резюмировал директор, когда Василь и Бес снова остались наедине. — Но полезная. И прирученная. А ты себя хорошо поставил.

Гости засиживаться не стали, на баню и прочую атрибутику не отвлекались, сославшись, что к городским увеселениями не привычные, а от урбанистического воздуха им нехорошо становится. В устах нормальных цивилизованных злодеев это прозвучало бы как неуважение, за которое глянули бы косо и запомнили. Однако 'нанайцам' было можно.

Бес опять промолчал, неопределенно шевельнув плечами. В сложившихся обстоятельствах что ни скажи, все не на пользу.

— Я то здесь зачем? — все же решил спросить он. — Если они так за строгость понятий стоят?

— Да финтил круглоглазый, — махнул рукой Василь, он явственно расслабился, выплеснул оставшийся настой и вернулся к виски, на сей раз щедро, со всей душой. — За бельдой много чего насчитать можно, если мелок покрепче взять. А зачем — узкоглазый все верно сказал. Мы с дикарями теперь плотно поработаем. Надо расширяться. Ты в кооперативе начал с малого, не форсил, себя показал хорошо, я тебя подниму. Денег добавлю.

Бесу не понравилось это демонстративное презрение к партнеру, но с другой стороны здесь была не его вотчина.

— Будешь контачить с бельдой этой, сначала понемногу, потом если дикари заколачивать в прыжке не станут, усугубим и расширим, — рассуждал Василь, шумно снимая напряжение 'Сантори'.

— Мы плохо сошлись, — счел за лучшее отметить Бес. — И дальше лучше не станет.

— А тут сын дикой тайги правильно сказал. Вам не дружбаниться, вам дело надо ровнять. Когда башмала на сукне лежит, нужно строгим глазом на все смотреть. Вот как у тебя.

Порядком захмелевший Василь заржал, ткнув горлышком бутылки в сторону пустой глазницы Беса.

— Все, свободен, — фыркнул директор, хлебая уже прямо из горлышка. Могучий нос покраснел, почти сразу перешел в стадию ярко-пунцовой окраски, став похожим на клоунский, из папье-маше.

— Завтра Ки еще отвезешь как обычно, потом она уже не твоя забота. Совсем.

— Понял.

Бес кивнул и вышел, перекатывая в кармане куртки искусственный глаз-камеру. Остро захотелось развернуться на пороге и влепить начальству классическую 'двоечку' в живот. Бам-бам, на два сгибания указательного пальца. Продемонстрировать, так сказать, неприятие сомнительных шуток. Желание оказалось настолько сильным, что протез дернулся к скрытой кобуре сам по себе, реагируя на импульсы нервной системы.

— Буду ждать указаний, — сказал кибернетик и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Уже на выходе Беса настигло анонимное текстовое сообщение, подписанное тремя девятками — знак того, что послание отправлено Кадьяком. Наемник лаконично сообщал, что первая часть работы в целом прошла успешно, есть совпадение. Бес ощутил прилив энергичного энтузиазма, на столь скорый результат кибернетик даже не рассчитывал. И только затем боец осознал вторую часть сообщения — барон, шерстивший ломаные базы в поисках совпадений, работу сделал, но денег хотел за результат в два раза больше. Кадьяк гарантировал результат, однако ценник не регулировал.

Бес закрыл глаза и немного постоял, чувствуя, как прохладный ветерок поглаживает горящее лицо. Мимо проехал автобус, развернулся на перекрестке, следуя вдоль синих трассовых линий, что шли под прозрачным покрытием дороги. Через дорогу поднималась вверх под небольшим — градусов пятнадцать — углом стена большого здания, по ней сновали вверх-вниз, как жемчужные бусины, внешние лифты.

Вашу мать, подумал Бес, стиснув зубы. Дентофон отозвался дребезжащим писком, регистрируя нагрузку как опасную для хрупкой электроники.

Мать вашу...

Двойная цена. По карману, но только если залезть в долги по самые брови. И все, на прочих планах можно ставить крест.

Бес долго стоял без движения, лишь поворачивая голову вправо и влево, как очень медленный локатор. Затем будто очнулся ото сна, привычно сунул руки в карманы, ссутулился и пошел, втянув голову в плечи, растворяясь мрачной тенью среди бессчетных огней мегаполиса.

Глава 5

На этот раз Кадьяк предложил местом встречи наполовину кафе, наполовину ресторан с несколькими довольно уютными залами и верандой, что была вынесена на широкий балкон под крышей. Во второй половине дня здесь оказалось немноголюдно и опять же тихо, что устраивало обоих кибернетиков. Наигрывала негромкая электронная композиция, кажется сборник лучшего из 'Электронного квартета Кейон' в замедленной обработке, с приглушенным синтезатором и вкраплениями духовых. Начинающийся дождь разукрасил полупрозрачную крышу веранды мириадами крошечных капелек, похожих на туманный конденсат. Каждая сверкала, будто крошечный бриллиант в свете городских огней. Проводка была хитро замаскирована среди узоров на крыше, и казалось, что пучки желтоватых лампочек на длинных люминесцентных проводах светят сами по себе. За балконом проплывала голографическая физиономия какого-то японского монстра наподобие покемона. Через два стола в форме букв 'П', положенных на бок, двое граждан весьма специфического вида громко обсуждали больной вопрос — по понятиям ли убирать дерьмо за питомцем в электронной игрушке или для ровного парня это запредельный фол?

Бес злился и паниковал одновременно, пытаясь сдерживать обе эмоции. В довершение всех наваливающихся проблем он понял, что не слышит падение капель на верандовую крышу, а должен бы. Это значило, что начались неприятности с программной спайкой, а может быть и дегенерация композированных соединений нервов с электроникой. Лишенный квалифицированного и очень специфического обслуживания никель Беса ветшал, деградировал. Еще год, максимум два — и сталевар необратимо превратится в калеку, а боевые кондиции потеряет намного раньше. Нечего предложить на рынке труда — нет денег на 'Три К' — ... дальше можно было выбрать из длинного списка разных возможностей. Все они были разнообразны, но с общей чертой — заканчивались очень плохо. Проблема была вполне решаема, требовалось лишь одно — много денег.

— Тебе так нравится человеческое обслуживание? — спросил для завязки разговора Бес.

— Да. С живыми веселее.

— Ясно. Тогда к делу.

— Вот он.

Кадьяк протянул Бесу сложенный вчетверо листок, не обычный 'формат 11', а оторванный по перфорации кусок телетайпной ленты. Почему-то именно к ней питали симпатию 'графы' и 'бароны', цифровые преступники эпохи трестов.

Одноглазый боец кинул осторожные взгляды по сторонам, не заглядывает ли кто через плечо, не целится ли объективом издалека. Никого не обнаружил, что, разумеется, не гарантировало безопасность от слежки и прослушки. Можно было обойтись без взглядов, но Бес ощутимо нервничал и чувствовал себя 'разобранным'.

— Не люблю осень, — нейтрально сообщил Кадьяк, глядя, как Бес затормозился над сложенным листком сероватой и очень тонкой бумаги с некрасивыми разводами на местах сгибов. — Ваш ноябрь вызывает лишь одно желание. Надеть на голову мусорный пакет, вставиться синтезметиком по самый поршень и умереть за углом советской 'панельки'.

— Красиво сказал, нуарно, — пробормотал Бес, чувствуя, что буквально физически не может заставить себя развернуть мятый лист. — А пакет, чтобы не видеть блевотный мир, или чтобы мир не видел блевотного тебя?

— И то, и другое, думаю. Мне нравится русский язык, — хмыкнул канадо-итальянец. — Мне вообще нравится заучать новые языки. Это удобно, практично и не позволяет мозгам закостеть.

— Изучать. Закостенеть, — машинально поправил Бес и расправил бумагу, нервно, дергаными движениями, надрывая на сгибах. Если Кадьяк и подумал что-нибудь по этому поводу, мысли он оставил при себе.

Шумная пара тем временем переключилась на официантку, предъявляя за недостаток уважения. Сначала больше по привычке, но быстро разгоняясь, чуя слабость подвернувшейся под руку добычи. Дело шло к вызову администратора и далее по накатанной, с битьем посуды и выставлением заведения на башмалу. Это было странно, учитывая, что место располагалось пусть и не в центре города, но в хорошем районе, давно пора было вмешаться охране ресторана или милиционерам.

Кадьяк чуть наклонился вбок, и тут Бес запоздало понял, что канадо-итальянец с самого начала присел так, чтобы кооперативный оказался между ним и чоткими пацанами в демонстративных куртках из искусственной кожи с баллистическими вставками. А теперь иностранец, соответственно, выглядывает из-за живого щита, чтобы рассмотреть парочку более внимательно. Бес и так пребывал в дурном расположении, а теперь огорчился еще больше из-за столь впечатляющей демонстрации утраты своих профессиональных навыков. Раньше он бы этот момент вычислил сразу.

Кадьяк ничего не говорил и в общем, не делал. Он просто сидел — голова склонилась к правому плечу — и смотрел на разбушевавшихся 'топиков'. Первые несколько мгновений ничего не происходило, затем парни, наконец, заметили пристальное, можно даже сказать демонстративное внимание со стороны. Кадьяк уставился, не мигая, без всякого выражения, положив руки в перчатках на край стола, бычки занервничали. Судя по всему, совсем уж тупым одноразовым мясом они не были, да и момент, когда можно и нужно было с ходу лезть на рожон, оказался сам собой упущен.

Бес поморщился и сдвинулся вместе со стулом вбок, уходя с линии возможной стрельбы. Кадьяк, не меняя позы, перебрал пальцами, тихонько, словно отыгрывая на невидимых клавишах, это был единственный жест наемника, в остальном фигура никелированного бойца казалась неживой, будто из пластмассы.

Один из буйных все порывался кинуть что-нибудь энергичное, броское, было прямо видно, как из него рвалось 'че уставился!' или наподобие того, столь же эффектное. Второй, видимо поумнее, одергивал корефана и вообще адекватнее оценивал диспозицию. Бес тяжело вздохнул и развернулся полностью, одновременно вытаскивая из глазницы шарик видеокамеры. Уставился на дебоширов, чувствуя, как ловко, можно сказать с теплотой прильнул к боку пистолет. Захотелось попросить Кадьяк дать отстрелять на пробу барабан-другой из его допотопных громыхал, чтобы проверить, так ли уж хороши реплики классических стволов. Можно в тире, а лучше за городом, на каком-нибудь автомобильном кладбище, до которого еще не добрались металлисты-утилизаторы.

Бес почувствовал, как от мысли о пушках и патронах кривоватая, но искренняя улыбка сама собой растягивает губы. Сталевар, как сказал бы поэт, заглянул вглубь себя и с легким удивлением снова обнаружил там желание кого-нибудь убить. Прямо сейчас, без рефлексий и раздумий о последствиях. Чтобы забрать чью-нибудь жизнь (желательно плохого человека), испытать вспышку эмоций, переживаний, в которых пусть на время, но растворятся как сахар в кипятке горестные мысли о нервах, деградации, а также бюджетном дефиците.

Кожаное бычье разом умолкло, как по команде. Кадьяк смотрел, Бес улыбался, похожий на куклу чревовещателя — ухмылка заканчивалась где-то под линией скул, выше лицо казалось мертвым, как раскрашенная пластмасса. Не было ни какого-то противостояния взглядов, ни измерения воль, два сталевара просто наблюдали за внезапными оппонентами, ожидая их реакции. Дебошир, тот, что поумнее, буквально силой выволок партнера из-за стола, разве что рот ему не затыкая. Сурово оглядываясь, показательно сжимая кулаки, парочка ушла, в меру торопливо, однако не настолько, чтобы казаться беглецами с поля боя. Ну, по крайней мере, в собственных глазах.

Бес со скрипом двинул стул обратно, Кадьяк вернулся в прежнее положение. Официантка материализовалась у стола кибернетиков как будто телепортировалась прямиком с кухни. Бес отметил, что девушка очень похожа на давнишнюю, в дискаче со шлемами. Клонируют их, что ли?.. А также, что никакие защитники так и не появились. Скорее всего, ресторан просрочил какие-то выплаты местной коалиции или мильтонам. Даже рядовая милиция все больше превращалась в какую-то корпорацию парамилитаров, что без бумажек с голографическими портретами Ленина-Сталина-Кирова и пальцем не шевельнет.

— Что пожелаете? — негромко спросила девушка и пообещала. — За счет заведения.

— Воды, — негромко попросил Кадьяк. Бес ограничился кивком, дескать 'и мне того же'.

Бес обождал, пока стаканы окажутся на красивых салфетках, похоже ручной вязки. Кооперативному понравилось это место, захотелось прийти как-нибудь еще. Здесь уютно совмещались модерн и консерватизм, даже пластмассовая мебель была красиво раскрашена в теплые цвета благородного дерева. Жаль будет, если ресторанчик влетит под какой-нибудь погром.

Выждав еще несколько секунд, пока кардиоводитель успокаивал зачастившее сердце, одноглазый уже без спешки и оглядывания через плечо рассмотрел фотографию, скверно распечатанную на листе самой дешевой бумаги.

— Да, это он, — сказал, наконец, Бес, аккуратно складывая фото по прежним сгибам.

— Очень, очень плохая, 'горячая' краденка, — прокомментировал Кадьяк, сделав небольшой глоток. Удивленно посмотрел на стакан, приподняв бровь. — А хорошо. Как из родника отлито. Добрые дела награждаются.

Кооперативный боец с отсутствующим видом продолжал сворачивать листок, раз разом, пока тот не превратился в твердый брусочек. И думал.

Значит 'краденка', то есть совсем недавно спертая или взломанная база данных, информация напрямую с цифровых станций треста. На этом барон, то есть хакер весьма высокого уровня, действительно мог погореть, тресты не любят когда кто-то ищет сведения о гроссмейстерах. Если, конечно, наемник не солгал. Но Кадьяк очень высоко ценил свою репутацию и берег ее всемерно. Или, может быть, создавал эффектную видимость нерушимых принципов?..

— Цена? — спросил одноглазый все с тем же выражением стороннего наблюдателя.

— Прежняя, — Кадьяк сделал движение ладонями, обозначив символическое извинение. Очень символическое строго из вежливости. — Вдвойне.

После короткой паузы наемник решил на всякий случай пояснить:

— Могущественный трест. Значимый сотрудник, из настоящих, не тех, что на виду. Слишком большой риск. Соответствующая наценка.

— Понимаю.

Бес достал из кармана искусственный глаз, обдул его, протер антисептической салфеткой и вставил обратно, чувствуя, как обволакивает круглый предмет подложка в пустой глазнице. Глядя в собственное отражение на боку стакана, моргнул пару раз, чтобы слепой зрачок-камера встал на место. Посмотрел на Кадьяка, прямо и не мигая.

— С тобой можно договориться? — вопрос звучал столь же прямо.

— Я не устанавливаю цены, я посредник, — пожал плечами Кадьяк. — И гарант сделки.

— Я заплатил за результат.

— И результат есть. Барон сделал заказ, я проверил его качество. Гарантирую, твой человек найден, — Кадьяк даже заскучал, объясняя прописную истину. — Но ты ищешь опасно. Цена возросла, и барон в своем праве заново оценить стоимость. Если у тебя нет денег, значит, сделка закрыта, я возвращаю лишнее, беру минимальный процент за посредничество. Все расходятся.

— У меня есть деньги. Но не такие, — Бес выговаривал слова по одному, будто тщательно отмеряя их. — Ты видел результат, проверил его. Ты знаешь, кто на фото. Давай договоримся напрямую.

— Друг мой, — голос Кадьяка стал еще более мягким, вид еще более скучающим. Опасно скучающим, прямо-таки нарочито. — Я понимаю тебя.

Бес сжал губы.

— Нет, действительно понимаю, — Кадьяк по-своему истолковал мимику партнера по непростой сделке. — Поэтому давай сделаем так. Не стану читать мораль про деловую этику и репутацию, которая теряется на раз-два.

Наемник щелкнул пальцами, иллюстрируя сказанное. Судя по глухому звуку под огнеупорной тканью перчатки скрывался голый металл, даже без 'мясного' камуфляжа.

— И забуду твое предложение. Как будто не было. А ты не станешь повторять его. Потому что второй раз забыть я не стану.

Бес помолчал, затем резко выдохнул, так, что пальцы Кадьяка дернулись, словно готовясь к пресечению атаки. Дернулись на считанные доли миллиметра, но Бес заметил, с подчеркнутой медлительностью потер ладони, будто омывая их под струей невидимой воды.

— Хорошо. Мне нужно имя, должность, все остальное. Его адреса и где можно найти этого человека в... некотором будущем. Это все есть у барона?

— Да, — Кадьяк не колебался с ответом. — Не полное личное дело, но достаточно для тебя.

— Двойная цена, — Бес не столько спрашивал, сколько фиксировал.

Наемник лишь кивнул.

— А сколько стоишь ты? — с той же прямотой задал вопрос одноглазый.

— Смотря, что тебе нужно, — Кадьяк снова ответил так, словно ждал именно этот вопрос.

Ресторан потихоньку заполнялся посетителями. Среди нормальных живых официанток замелькала пара автоматиков, развозящих напитки. Водяные струи стекали по крыше над головами, сплетаясь в причудливые узоры.

— Сопровождение и возможный бой с охраной, — задумчиво и негромко сказал Бес, как будто говорил сам с собой.

— Удвой сумму, которую должен барону. И я оставляю за собой право выйти из дела, если оно мне не понравится или окажется слишком 'разогретым'. Разумеется, не во время боя.

— Ты любишь кратные числа... — протянул Бес, осознавая, что общая сумма заказа вышла за все доступные пределы, даже несмотря на довольно приличные сбережения кибернетика, сделанные как раз для этого.

— Я видел то, что нашел ломщик на твою цель. Это не подвальник какой-нибудь. И даже не бильярдист. Это человек из высшего административного состава. А ты не похож на его сына, потерянного в младенчестве. Так что будут секунданты и автоматики, скорее всего шумная стрельба и кого-то увезут в крематорий. Хотелось бы, чтобы не меня.

— Что ж, все по делу, — согласился Бес. — Как быстро ты сможешь доставить мне информацию от барона и мобилизоваться в случае чего?

— Нищему собраться — подпоясаться, — хмыкнул Кадьяк, снова демонстрируя неплохое знание фольклора. — Я легкий на подъем и сейчас веду лишь твое дело. Но так будет не всегда.

— Понял. Я пришлю сообщение завтра.

— Барон долго ждать не будет, — похоже, Кадьяк не слишком верил в способность нанимателя обеспечить быструю платежеспособность.

— Завтра, — Бес подавил вспышку злобы и ответил, как молотком ударил.

— Тогда до завтра.

Кадьяк медленными глотками допил воду, растягивая удовольствие. Встал и, не прощаясь, зашагал к выходу, скользя меж посетителями как черный призрак. Люди прибывали, дождь усиливался. Сквозь туманную пелену влаги уличные голограммы сияли тускло, с акварельной размытостью. Бесу некстати вспомнилось, что однажды он уже видел что-то подобное, но точка обзора была намного выше. И тогда у его ног лежал прекрасный город света, воплощения всех мечтаний, дворец чудес в конце дороги, полной мучительных испытаний.

Сколько тогда было надежд...

Бес из принципа допил стакан, стараясь понять, что нашел в этой жидкости канадский наемник. Так и не понял, вода как вода, вполне пригодная. Встроенный в коренной зуб детектор молчал, подтверждая приемлемую чистоту, а также отсутствие ядов и стимуляторов. Бес шмякнул хрупкий сосуд на стол так сильно, что едва не разбил. Пообещал себе, что в третий раз не будет никакой воды.

'А на улице шел дождь и рота солдат' — меланхолично подумал одноглазый, уходя.

Он покинул ресторан через другой выход, спустился на лифте и немного постоял на открытой галерее, огибающей третий этаж высокого здания. Холодные капли стучали по плечам, оседали в ежике седых волос. Хотелось накинуть капюшон, однако сталевар капюшонами не пользовался, даже с односторонней прозрачностью, чтобы не ограничивать обзор. А шляпу с пристегивающимися к тулье полями забыл дома.

Внизу, на мостовой, выписывали сложные фигуры 'ногопарни' на протезах, сделанных в виде ног с трехосными коленями, а также встроенными роликами. Похоже, какая-то уличная группа тренировалась перед заездом, судя по нашивкам 'RollerBoys' — въездные, гастролеры из-за океана. Пронырливый гонзагамо уже навел камеру, выкинул из-за спины портативную антенну и гнал запись. Видимо 'Роллеры' были популярной группой, на которую готовы смотреть в 'кругах' по подписке. А может, делали себе рекламу. Но в любом случае катались они красиво, Бес, несмотря на грустный настрой, даже засмотрелся на импровизированное шоу, которое совмещало виртуозное каталово на роликах и сложную акробатику, да еще в командной работе. Затем опомнился, тряхнул головой и пошел дальше, к станции монорельса. Транспорт был архаичный, зато дешевый и все еще держал позиции перед всякими новшествами типа вакуумных поездов.

На полупрозрачной панели вдоль стены шла трансляция новостей 'Первой программы ЦТ'. Задумавшийся о своем Бес отвлекся, привлеченный красочной анимацией ядерного взрыва. Как оказалось, уличный телевизор рекламировал единственное в Хабаровске выступление ВИА 'Рамштайн'. Знаменитые немцы представляли видеофеерию с премьерой отреставрированного клипа 'Солнце', причем не классики, а оригинального варианта, с бомбардировщиком и характерным 'грибом' среди противоатомных небоскребов Нью-Йорка, похожих на страшный сон кубиста.

'Сходить, что ли?'

Мысль была внезапной и мгновенно прошла стадии от категорического удивления до 'а почему бы и нет'. На экране, тем временем, сменилась картинка, рассказывая об очередном акте сепаратистского терроризма в Китае. Злодеи сумели купить ядерный заряд из чьих-то арсеналов, не то Израиля, не то Родезийского протектората, однако не смогли заставить работать детонатор. В итоге без изысков перемололи начинку и распылили с вертолета над городом.

Впрочем, одноглазому было уже неинтересно. В Китае все время что-нибудь случалось, недаром СССР продолжал держать на юго-восточных границах солидную армейскую группу. Причем по слухам бок о бок с доблестными красноармейцами несли тяжкую службу морпехи США, потому что американские синдикаты имели в регионе твердые интересы, а что хорошо для крупного капитала, то хорошо для всей Америки

Бес прошел по узкой улочке, которую обрамляли высокие дома с вертикальными пристройками, а также внешними панелями по американскому образцу из 'непрозрачного зеркала'. Углов здесь было столько, что при взгляде снизу вверх начинала кружиться голова, и казалось, что вокруг нереальный, призматический мир. Бес помотал головой, избавляясь от наваждения. Идущая навстречу женщина косо и подозрительно глянула на одноглазого. Тот вернул столь же подозрительный взгляд, случайная встречная Бесу не понравилась.

Ультрамариновые глаза со стеклянным блеском (кстати, в цвет помаде), выбритые полоски в фиолетовой прическе для облегчения доступа к металлическим полоскам контактов, характерные скобки на ушах, кажущиеся бижутерией, а на деле представляющие собой мини-антенны. Все это четко идентифицировало человека с неплохим кламмером. А тяжелая куртка, скрывающая броневые вставки, свидетельствовала, что хром девице поставили отнюдь не для игры на бирже или обольщения клиентуры. Телохранитель 'демонстратор', работающий в открытую или член банды. Кламмер, то есть аугментации без необратимого вторжения в физиологию, стараниями японских и европейских трестов за минувший год подешевел настолько, что его могли вживлять своим бойцам даже небольшие коалиции.

Впрочем, разошлись мирно, хотя и косясь.

Телевидение все не желало отпускать Беса из цепких лап. Очередной экран, теперь на пересадочной станции, сообщил о том, что в честь покушения студента Каракозова на русского царя некая революционная группа забросала гранатами бюргеров-разночинцев в мюнхенском отделении 'Луисвилльских цыплят'. Да и плевать, что Александра подорвали весной, а сейчас ноябрь, прогрессивный террор не ведает отпусков. В Индии парень из невероятно богатого клана газовых королей женится на девушке из знаменитой актерской семьи. Бракосочетание состоится на роскошном корабле посреди Тихого океана в точке Немо. По завершении церемонии в стратосфере будет подорван тактический ядерный заряд, чтобы гости могли насладиться удивительными визуальными эффектами.

— Совсем рехнулись на этом атоме, — пробормотал Бес, разгуливая по платформе в ожидании транспорта. Вспомнились надрывные пророчества Проныры насчет подрывов корпоративных штаб-квартир. А если подумать, то, в самом деле, где лежит предел 'агрессивного арбитража'?

Колонны, сделанные то ли из полированного металла, то ли из светоотражающей пластмассы, сияли как зеркальные столпы. В них отражались искаженные образы спешащих людей. Глядя на размытые силуэты Бес внезапно решился. Действие было спонтанным и со всех сторон неразумным. Но все же боец его выполнил, набрав телефонный номер.

Кристина ответила почти сразу, будто держала телефон в руках. Беса передернуло от мысли, что вполне возможно так и было, девушка, скорее всего, ждала звонок от клиента. Одноглазый порадовался, что дентофон изображение не передает.

— Здравствуй.

— А, ты...

Голос звучал удивленно, однако, без неприязни. В былые времена специальная программа уже начала бы анализ речи Кристины, опираясь на базу предыдущих диалогов, подсказывала правильное направление беседы и варианты реплик. Но то в былые, сейчас полуживая электроника в черепе и грудной клетке сталевара могла сообщить лишь, что звонок для адресата был неожиданным, однако общий эмоциональный фон сдержанно-позитивный. То есть ровно то, что Бес и так знал.

— Я тут...

Бес понял, что теряется.

— Понимаешь...

'Черт возьми!'

Он выругался про себя, тоскливо и даже без особой злобы.

'Напрасная затея'

Но благоприобретенное упрямство не позволяло просто сдаться и дать отбой.

— Я тут по городу хожу...

— Варенья хочешь?

— Что?.. — растерялся Бес.

Кристина рассмеялась, очень мягко, добродушно, уютно. Ее смех звенел хрустальными колокольчиками в голове бывшего арбитра, но без неприятного резонанса. Было просто очень приятно ее слушать.

— Мне варенье привезли. Вишневое, без косточек. Хочешь чая с вареньем?

— Хочу, — сказал Бес, чувствуя, как улыбка сама по себе расползается по лицу, от губ к скулам и выше, вплоть до уголков глаз. Глупая, смешная, искренняя.

— Я люблю варенье. Только очень давно его не ел...

Бес запнулся, пытаясь вспомнить, когда он и в самом деле пробовал настоящее варенье, а не углеводный суррогат. Не смог. Слишком давно. Слишком далеко отсюда.

— Приезжай. Только чай купи, у меня кончился. Лучше черный.

— Обязательно.

Глава 6

Бес понятия не имел, где живет Кристина, но как-то по умолчанию предполагал, что в одном из городских центров, среди зданий-свечек, залитых светом прожекторов, с посадочными площадками на крышах, застекленными верандами, а также иными атрибутами скоробогатой успешности. В конце концов, положение, как известно, обязывает, да и заработки позволяли.

Ошибся, причем крепко.

Гейша выбрала местом жительства участок в Северном микрорайоне, больше известном как 'пчельник'. Название было старым, как и сама территория. Некогда там располагалась целая батарея общежитий и техникумов, а в начале восьмидесятых район был выбран в качестве полигона для обкатки новой концепции жилища советского человека. Кирпичные трех— и пятиэтажки общаг снесли, ландшафт всячески облагородили, озеленили, а после реорганизовали по совместному французско-немецкому (ГДР, разумеется) проекту модульного строительства. Идея была в том, чтобы использовать типовые элементы — 'соты' — похожие на кубы и шестигранники, создавая во всех климатических поясах жилые комплексы любых конфигураций, меняя структуру, достраивая или убирая по необходимости и желанию.

Проект более чем удался, несколько десятков 'сотовых' домиков показали себя отлично даже в неблагоприятных условиях дальневосточного климата с его удушающим, влажным летом и холодной зимой. Предполагалось, что с восемьдесят восьмого проект начнет триумфальное движение по всему социалистическому миру... и тут началась война, стало не до авангардных проектов. А затем пришла 'конвергенция', 'мирное соревнование с капиталистическим лагерем', архитектурные концепции выродились до копирования азиатских 'муравейников' с поправкой на природную специфику — числом побольше, ценой подешевле. С апофеозом в виде серых башен, где не было даже централизованного водоснабжения и канализации, только противопожарные коммуникации.

А 'пчельник' существовал дальше, оставшись еще одним забытым памятником еще одной неслучившейся революции благоустройства. Как его до сих пор не разогнали, застроив ценнейшую землю неоновыми высотками, оставалось неизвестным. Селились тут не буржуины, но люди при достатке, со специфическим отношением к жизни и комфорту. В том числе и 'японка' по прозвищу Кицунэ.

Небольшой 'дом' Ки стоял на окраине участка и представлял собой шесть блоков, соединенных углом. Кухня, она же гостевой зальчик, располагалась в центре композиции, на изломе. Бес даже засмущался, чувствуя себя не в своей тарелке посреди идеальной чистоты в ботинках, собравших, казалось, всю грязь осенних улиц Хабаровска. Но Кристина быстро разула гостя, выдала тапочки в виде котиков с ушками, а затем началось чаепитие. Благо кибернетик на чай не поскупился, взял настоящего и черного, никакой травы с индийских плантаций. В прошлой жизни Бес немного поработал в Индии, поэтому хорошо знал, что легенды о диких условиях выращивания индийского чая, вплоть до переработки на компост мертвых сборщиков, на самом деле ни разу не легенды.

Бес облизал ложечку, понимая, что через пару часов его жестоко скрутит от избытка сахара в организме — электронные рецепторы воспринимали это состояние как перегрузку батарей и шли вразнос. Но все это потом. А сейчас он пил хороший чай в обществе симпатичной молодой женщины в платье с драконами, закусывая вкуснейшим вареньем, которого не ел много лет и с большой вероятностью не попробует еще столько же.

Ки между делом ненавязчиво попросила о небольшой помощи. Ее сводный брат завис в Иркутске, проходя известные, рекомендованные, популярные, крайне эффективные (и, разумеется, дорогостоящие) курсы в стиле 'будь агентом!'. После их завершения адепту выдавался красивый диплом, именная пуля и рекомендации к поступлению в корпоративные службы безопасности. Бес не удержался от кривой улыбки, поскольку эту кухню он знал отлично. Во времена совсем лютого безденежья, только переехав на ДВ, даже какое-то время работал за еду и ночлег наглядным пособием кибернетического бойца на таких вот курсах 'тренировки идеального воина'.

Агенты, арбитры — это было модно, перспективно и очень денежно. Про них писали шлягеры, снимали фильмы, сериалы. Мальчишки и девчонки всего мира хотели стать крутыми, стильными, носить черные плащи из баллистической ткани, получать расчет в драгоценных камнях и золоте. Чувствовать значимость, силу и власть. Разумеется, энергия массового устремления прекрасно монетизировалась.

Немногочисленные подвижники, кстати, Проныра Бля в том числе, срывали глотки, пытаясь объяснить романтическим мальчикам и девочкам простое правило 'одной сотой'. Из ста желающих 'стать агентом' до настоящего оружия и военизированной корпоративной службы дойдет лишь один. В свою очередь из сотни таких счастливцев статус настоящего агента 'агрессивного арбитража' получит лишь один. Какой процент из них сможет выйти на пенсию при бонусах, живой и относительно целый — оставалось неизвестным, институт был еще слишком юным. Но Бес подозревал, что и здесь соотношение один к ста окажется довольно близким к истине. Умрут на самом деле немногие, основной отсев пойдет по линии профессионального травматизма, устаревания аугментаций и переводов на вахтерские должности с крошечными пособиями.

— Я помогу, — коротко пообещал он. — Поговорю с парнем, прочищу мозги.

В чудесном домике, который чем-то походил на уютную пещеру из сказки, было тепло, хорошо, уходить не хотелось. И варенье было чудесным. И Кристина очень милая.

И...

Бес помрачнел, положил маленькую позолоченную ложку на блюдечко. Фарфор тихонько звякнул.

— Тебя что-то гнетет? — участливо спросила Кицунэ. Как и положено хорошему психологу-практику, она сразу почувствовала смену душевного настроя Беса.

— Да, — негромко сказал он после паузы секунд на десять. — Гнетет.

— Хочешь, расскажи, — она подлила темно-коричневый напиток в чашку, расписанную под старый Китай. — Или не рассказывай. Посидим просто так.

— Я...

Бес задумался. Машинально выпил чай, как воду, не чувствуя вкуса, лишь горечь. Горечь на языке и в сердце.

— Я плохой человек, Ки, — неожиданно сказал он. Неожиданно в первую очередь для самого себя, потому что каждый знает — откровенничать с проституткой все равно, что мутить дела с наркоманами или кибернетиками на дешевых заменителях иммуноблокаторов. Но в эти мгновения Бесу было наплевать на мудрость, проверенную годами. Ему стало очень плохо и очень погано.

— Правда?

Бес отметил, как девушка подобралась, сложила руки, машинально, как человек привычный к опасной жизни.

— Я очень плохой человек, — повторил он. — Я занимался... дурными вещами.

— Ты все-таки бисенен, — через силу изобразила улыбку девушка. — Правильно? Как лоли, только парень... мужчина? Хотя нет, не хочешь, не говори, я не выспрашиваю.

— Я не бисенен, — сказал Бес, глянув ей в глаза. — Их не существует. Я был арбитром. Не тем, которые приходят с калькуляторами, а... другим.

— Понимаю, — тихо вымолвила Кицунэ. — Понимаю...

— Я был плохим человеком, — снова повторил, как заклинание, Бес. Будто ставил преграду между собой и прошлым, готовым догнать, поглотить снова. Кибернетик еще немного помолчал, бездумно глядя на оранжево-белые стены пластмассовых 'кубиков'. От времени прежние цвета потускнели, стали неяркими, как у старой игрушки, забытой на много лет в чулане.

— Я не знаю, что делать, — неожиданно сказал он. — То есть знаю... Только делать этого не хочется.

Кицунэ снова наполнила его чашку. Молча, не спрашивая, достала из шкафчика над электроплитой бутылку таллинского бальзама. Накапала в чай.

— Полезно. И нейтрально для твоего... никеля.

Бес отметил, что девушка правильно использовала жаргонизм, 'никелем' обычно именовались именно боевые аугментации.

— Спасибо.

На этот раз кибернетик отпил совсем чуть-чуть, считай, губы намочил, будто стараясь растянуть чашку на долгие часы.

— Я на перепутье, — вымолвил он тихо, едва ли не шепотом. Негромко пристукнул хромированной ладонью о пластмассовый столик под вязаной салфеткой-скатертью.

— Можно рискнуть. Все на кон. Ничего за спиной. И посчитаться. Со старым должником. Он много задолжал. Очень много.

Он говорил быстро, отрывисто, армейски-рублеными фразами.

— Убьют. Скорее всего. Но можно и выиграть. Шансы есть.

— Что же мешает? — с успокаивающей теплотой спросила Кристина.

Он уставился на нее целым глазом и провалом пустой глазницы. Девушка вздрогнула — так мало Бес походил на человека, лицо кибернетика показалось уродливой маской робота с плохой, резиновой имитацией кожи.

— Я был плохим человеком, — сказал он в третий раз. — Но чтобы рискнуть... чтобы выиграть. Чтобы просто сделать ставку... мне надо будет стать еще хуже. Намного хуже. И боюсь, возврата уже не будет. Надо решать. Сегодня, завтра. Потом уже поздно.

— А другая возможность?

— Можно оставить все как есть. Жизнь пойдет дальше. Может, будет чуть лучше. Может быть, и нет. Возможно, погибну в очередной перестрелке, скорее всего, нет. Поднимусь в кооперативе, буду при Василе решать вопросы. Накоплю на регрессивную операцию, чтобы вытащить старое боевое железо. Пока не сгнил вместе с ним. Поставлю обычный цивильный хром. Буду инвалидом, но бодрым и живым. Много чего можно сделать, много чем заняться.

— Неплохое будущее, — очень серьезно и очень тихо сказал Ки. — Не лучшее. Но все-таки неплохое. Бес...

Она положила узкую, теплую ладонь поверх металлического протеза сталевара. Кибернетик прикусил губу и сдержался, не отдернул руку, превозмогая рефлексы военного, для которого вторжение в ближнюю зону означало агрессию и смертельный риск.

— Я не знаю, что с тобой случилось. Но знаю, что ты вышел из ада. Многое там оставил... Но вышел. Пусть не целый, но живой. Может пора остановиться?

— Это совет? — скрипнул дребезжащим, ломким голосом Бес.

— Да, — Ки посмотрела в его единственный глаз прямо, не отводя взгляд. — Ты говоришь, что был плохим. Верю. Не осуждаю и верю. И что это дало тебе? К чему привело?

Бес отвернулся, будто пытаясь заслониться, спрятать от девушки глазницу без камеры.

— Ты хочешь повторить. Снова рискнуть. И мне кажется, это плохая затея. Очень плохая.

Ки взялась за твердый металл протеза двумя руками, чувствуя едва заметное тепло от работы аккумуляторов.

— Не надо становиться... хуже...

Она умолкла, осекшись. Бес поглядел на 'японку' с молчаливым вопросом, и девушка ответила, так же безмолвно. Так они и сидели, может минуту, может десять, а может и все полчаса, в молчании, стремясь продлить момент единения, разделить немного участия и душевного тепла. И каждый думал о своем, но в то же время друг о друге.

— Я пойду, — сказал Бес. — Надо еще... тут...

— Приходи еще. Как-нибудь...

— Обязательно.

Он ушел, не прощаясь, а она проводила его, ничего не сказав в напутствие, потому что слова здесь были не нужны и даже вредны. На улице снова пошел снежок, переходящий в дождевую морось. Бес немного постоял, подняв лицо к темному небу, что казалось экраном для света и голограмм. Вода каплями стекала по коже, оставляла на губах горький железистый привкус, похожий на кровь. Со стороны могло бы показаться, что кибернетик плачет, кривясь от боли в сердце.

— Я плохой человек, — прошептал Бес. — И могу стать еще хуже. Намного хуже. Остался один шаг. Только один...

Он шагнул, направляясь к остановке трамвая. Впереди ждала еще одна забота, последняя в этот долгий и непростой день.

* * *

В квартире Оружейного Гнома ничего не изменилось, впрочем, как обычно. И три технологических мудреца тоже не изменились, разве что Бирюк снова переоделся сообразно погоде. Он был помешан на сбережении тепла, хронически не доверял органам чувств и одевался не просто так, а по сложному алгоритму, руководствуясь показаниями наручного прибора, который походил на часы, однако измерял температуру, влажность, давление и еще с десяток параметров.

— Прикиньте, Ми-40М выставили на торги, — заметил Гном, сгорбившись над лупой.

По левую руку чертежника всегда стоял, не выключаясь ни на минуту, небольшой телевизор, подключенный к сети 'кругов'. Селектор тщательно выбирал информацию, окружая хозяина белым шумом новостей. Как говорил сам инженер — 'создавал иллюзию насыщенной социальной жизни'. Гном не любил ни людей, ни одиночества, поэтому несколько близких товарищей, телевизор и сплетни Графомана полностью закрывали все потребности чертежника в обществе.

— Ага, противотанковый. С консервации, полный набор, вплоть до вооружения, — кивнул Бес. — Проныра вопил с утра, что уже вертолетами боевыми торгуем вразнос. Машину вывезли как антиквариат, коллекционный образец, никаких сертификатов пользователя. И все проглотили.

— Это не вертолет, — назидательно проговорил Гном, не оборачиваясь и не отрываясь от лупы с мощными фонариками подсветки. — Это винтокрыл. Второго поколения, когда наши перестали, наконец, маяться дурью с десантным отделением. Освободившееся пространство забили электроникой да снарядными коробами для пушки, стало хорошо. Как 'Шайенн', только лучше.

— Не знал, — пожал плечами Бес. — А с виду просто большой вертолет.

— Кому-то поплохеет, — заметил Гном, по-прежнему не отрываясь от работы. — Машинка до сих пор страшная, главное электронику заменить, оригинал устарел. И добронировать хотя бы поликарбонатом.

— Ага, — согласился Бес для поддержания беседы.

Пока Гном доводил до ума небольшой приборчик под лупой на кронштейне со строенными лампами, Бирюк и Крокер снова заспорили. Толчок диспуту дал милевский винтокрыл, а также тема электроники восьмидесятых годов вкупе с продолжавшей греметь в 'кругах' историей утопления 'евовского' танкера.

— Я тебе говорю, сейчас это попрет со страшной силой! — обычно флегматичный Крокер немного разгорячился и помахивал очередным чертежом на мятом листе. — Особенно после такого бенефиса. Будущее за роботами. Не сразу, не завтра и не послезавтра, но думаю, лет за десять агенты и прочие арбитры вымрут как мамонты. Люди не нужны!

— Да не верится как-то, — поморщился Бирюк. — Сколько на это денег потратили, сколько КБ занимались. Работы велись серьезные, причем с обеих сторон, что наши, что мируканцы, даже инглези отмечались с прочими европцами. И запрос был, и элементная база уже позволяла. Но автоматики не пошли. И сейчас не пойдут, все-таки разовый успех это не правило.

— Все верно, — неожиданно согласился Крокер. — Не пошли. А теперь пойдут, ибо звучат волшебные слова — 'селекция целей'!

Бирюк сморщился еще больше, ведь именно распознаванием образов он занимался не один год.

— А сейчас что, лучше стало? Электроника, конечно, сделала пару шагов, но принципы дистанционного управления те же самые.

— А сейчас да, лучше, — Крокер постриг воздух двумя пальцами. — Ножницы! С одной стороны прогресс электроники и связи. А с другой, снижение требований к действиям в разных интересных условиях. Типа высотных ядерных подрывов.

— Так... Вот это уже интереснее... — Бирюк поправил на шее толстый платок в бело-желтую клеточку, намотанный едва ли не по самые уши. — Вот над этим уже можно подумать. Намекаешь на снижение интенсивности боевки?

— Именно, — Крокер триумфально улыбнулся. — Две сближающиеся тенденции. Нужная электроника стала компактнее, система глобального позиционирования и связи через спутник работает лучше. Но главное — больше не нужно задаваться неприятными вопросами вроде 'а если красные рванут Бомбу, оно как летать будет?' или 'когда буржуи снесут наши спутники глобального позиционирования и связи, что делать будем?'. Как следствие — ощутимое падение требований к технике. И в этой вилке уже можно хорошо крутиться, и верхи могут, и низы хотят.

— Так, надо думать, надо думать... — Бирюк постучал друг о друга кончиками пальцев, качнул подбородком, пряча его в складках платка. — Ну да, вышибание связи с командными центрами после множественных ядерных ударов, оно, падла, сурово и безжалостно.

— Во, — поднял палец Крокер. — Ты догоняешь вопрос. Чего хотели от автоматиков, почему не взлетело ни в восьмидесятые, ни в девяностые, хотя у военных ручонки от хотения тряслись, а башмалы было немерено? Хотели, чтобы шайтан-арба прилетала в нужный квадрат, находила цель, кидала в нее бомбочку и верталась взад. И все автономно, потому что мирный атом, радиоэлектронная борьба и никакой связи на поле боя. Если о высотных взрывах еще спорили, то, что спутники зачистят первым же делом, про это вообще сомнений не было.

— Что собственно и случилось, — вставил ремарку Гном, не отрываясь от лупы. Он закончил сборку аппарата и теперь осторожно завинчивал корпус крошечной отверткой для очков. — Так, что потом орбиты чистить пришлось. А то не дело когда спутник должен десять лет отрабатывать, но ловит гайку и помирает на пятом году.

— Ага. И если для робота даже на технологиях восьмидесятых выйти на точку, а затем вернуться — это без особых проблем, то кого бить это уже...

Искатель технологических чудес красноречиво развел руками.

— Ну да, — подхватил идею Бирюк. — Мне можешь не рассказывать, самостоятельное определение цели это жопа концептуальная, а ее категоризация и сейчас проблема проблем. И если робот не может сам найти цель, то зачем он такой нужен? Соответственно пущаем ракеты по координатам, так хоть во что-то попадем с приемлемой вероятностью.

— Все верно. Так и отвоевали. Но если глянуть архивы и старые тендеры, то прям видно как в девяностые вопрос 'а как вы без спутников?' тихо снимается. Потому что никто больше не хочет драться насмерть среди радиоактивных руин, пробовали — не понравилось. Все зарабатывают денежки, ядреный апокалипсис откладывается.

— Нет завышенных требований, ценник опускается, соответственно автоматики тут же начинают соответствовать требованию и по деньгам, и по возможностям, — два техношамана определенно сели на одну волну и понимали друг друга буквально с полуслова, подхватывая линию мысли. — А тут у нас как раз новое поколение устойчивой электроники, миниатюризация, лазерные ЭВМ и прочие чудеса техники.

— Ура, товарищи, — Крокер изобразил аплодисменты. — Причем если сейчас вернуть предположение о выносе спутниковой группировки, текущий парк всех автосамолетов опять садится в лужу. Но синдикаты не сбивают спутники, за такие фокусы подзатыльник прилетит от всего коммерческого сообщества. И старая добрая тройка на коне. Угадаешь, какая?

— Да ну, брось, — хмыкнул Бирюк и щелкнул пальцами. — Координаты по цифровой карте местности это раз.

Крокер одобрительно кивнул.

— Временная радионавигация, это два. И на конечной стадии точное наведение через оператора плюс ретранслятор. А ретранслятор может быть любым, от самолета до другого автоматика. Они сейчас дешевые и вообще сутками барражируют на солнечных батареях. Это три.

Крокер одобрительно махнул бородой и добавил:

— Причем если даже связь полностью ляжет, это не фатально, цели то селектировать не нужно. Ну, если нет особых задач. Так что вижу и прорицаю, в этом направлении начнется штурм-унд-драг, в него загонят пароходы денег. Автоматики из вспомогательного инструмента превратятся в основной. Думаю, в течение ближайших десяти лет нынешнее поколение арбитров покинет сцену. Роботы лучше.

— Прям драматург, — хмыкнул Бирюк. — Но в одном ошибся. Никуда человечки не денутся, пока человек — лучшая платформа и оператор для оружия. И так будет еще те самые лет десять, пока не пройдет какая-нибудь аккумуляторная революция. А вот тогда и видно будет. Но тут есть над чем подумать, да.

— Все, готово.

Гном критически обозрел небольшую штуку, похожую на одноразовый фотоаппарат, покрутил в пальцах и даже потряс. Все было в порядке.

— Держи.

Бес принял аппаратик, который оказался тяжелее, чем можно было предположить по его виду и размеру. Подкинул на ладони, открыл небольшую панель с двумя разъемами, а также крошечной клавиатурой.

— Напоминаю, будь аккуратнее, — сказал Гном, протирая ладони растворителем, который снимал тонкую пленку 'жидких перчаток', отличного средства против загрязнения чувствительных механизмов, а также отпечатков пальцев и следов днк. — Он одноразовый. И не забудь потом уничтожить. По сборке на меня не выйдут, но береженого...

— Обязательно.

Бес расплатился наличными, сунул машинку в пластмассовый контейнер для завтраков, выложенный изнутри салфетками, а контейнер отправил в треугольный однолямочный рюкзак с вшитой бронепластиной. Рюкзак можно было использовать по прямому назначению, а также в качестве эрзац-защиты наподобие усеченного бронежилета.

— Еще зайдешь? — спросил Гном.

— Не знаю, — честно ответил Бес. — Как получится.

— Не пропадай, — сказал Бирюк.

— Постараюсь. Слушай, — не удержался от подколки Бес. — А ты никогда не пробовал одеваться по погоде, а не алгоритму?

— Зачем? — искренне удивился конструктор. — Наука нам дана во благо. Кстати, вот, по тогдашнему разговору...

Он протянул Бесу магнитный диск, похожий на классическую дискету, но с кристаллическим напылением.

— Насчет твоей идеи, той, что насчет учебника и подписки. Мы здесь кое-что накидали. Но... не выйдет. Коммерчески бесперспективная вещь. Хотя и жаль.

Конструктор тяжело вздохнул с неприкрытой грустью.

— Проверим, — упрямо сказал Бес. — Ладно, бывайте. До встречи...

— Снимите шляпу, господа, наш друг уехал кой-куда, — процитировал Бирюк. — Возвращайся живым, еще над чем-нибудь подумаем, ты не скучный.

Глава 7

— Все как договаривались, — черепной телефон синтетически воспроизводил голос Кадьяка, мертвый и неприятный, из-за него во рту оставался привкус жеваной ваты. — Встретимся на месте.

— Ты уже в пути?

Бес задал вопрос без надежды на ответ, однако получил его.

— Лечу, — хмыкнул наемник, и стало ясно, что Кадьяк отправился в агломерацию Москва-Ленинград каким угодно способом, только не самолетом. Или, наоборот, в самом деле купил билет на что-нибудь баллистическое и путает следы по принципу 'сказать правду и пусть все решат, что это неправда'.

— К твоему появлению все будет готовое, — закончил иностранец. — То, что зависит от меня.

— Тогда до связи, — лаконично завершил разговор Бес.

Да, Кадьяк наверняка вылетел, иначе ему просто не успеть вовремя оказаться на месте и закончить все мероприятия к прибытию заказчика. Непростая задача в наши нелегкие времена — путешествовать по воздуху, будучи сталеваром. Это автоматически подразумевает ограниченные рейсы или частный перелет. Зачем наемник упомянул об этом в разговоре, который могут перехватить?..

Предательство?

Бес отвернулся к окну, сжал кулак до хруста неоднократно чиненых механизмов. Под перчатками из тонкой щегольской кожи едва слышно заскрипело покрытие из огнеупорной пластмассы, изрядно поцарапанной и облезшей. Сталевар постарался успокоить дыхание.

Поезд-магнитоплан 'Амурская Стрела' глотал километры по семьдесят штук в час, готовясь к выезду за пределы мегаполиса и переходу на расчетные пятьсот пятьдесят. Сейчас трасса поднялась на высокой эстакаде, рассекая целый лес разнотипных построек на западе Хабаровска. Здесь было на удивление мало внешнего света и голограмм, начинался дождь, так что окружающий мир потонул в мареве болотно-зеленого цвета. Словно город погрузился на дно морское, где свет рассеивается и все обретает расплывчатые, нереальные очертания. По контрасту 'гостевой' вагон магнитного поезда казался очень ярким и обжитым. Огромные окна по бортам и в крыше открывали великолепный обзор и создавали ощущение аквариума наоборот — ты едешь в светлой стекляшке и созерцаешь океанскую пучину изнутри.

У Беса был 'мерцающий' билет без допуска в элитную часть поезда. С девяти вечера до девяти часов утра пассажиру предоставлялся доступ к ночлежной ячейке, как в капсюльном отеле, только еще меньше, остальное время он мог заниматься чем угодно в длинной гусенице поезда, больше похожей на комфортабельную электричку-переросток. Хотя грех жаловаться, здесь были терминалы доступа к 'кругам', включая некоторые, требующие весьма дорогого абонемента. Неплохие буфеты, дискотека, несколько компактных кинотеатров, спортивный зал с баней и бассейном, даже настоящая библиотека. Кресла позволяли более-менее комфортно подремать, на каждом шагу располагались телевизоры с возможностью заказать просмотр фильма или телепередачи из обширного каталога. В общем двое суток можно перетерпеть.

И вагоны были шире обычных, причем намного, так что магнитоплан со стороны больше походил на плоскую многоножку, чем на змею. Места хватало двум рядам кресел по бокам, банкеткам в середине и оставалось еще два широких прохода. Бес покосился на нескольких детей, которые заигрались, несмотря на поздний час. Вздохнул и откинулся на мягкую спинку, чувствуя себя голым — оружие пришлось запломбировать и сдать в багаж.

Состав понемногу набирал скорость, проносясь над автомобильными трассами. Затем прошел сквозь сюрреалистический комплекс зданий хабаровского филиала Дальстроя. Здесь все было составлено из нагроможденных друг на друга кубов и полуцилиндров, которые соединялись подвесками ведомственного трамвая — наследие 'административного коллапса' шестидесятых из которого страну долго и тяжко выводила вторая кибернетическая революция. Трамвай все еще работал, несмотря на дремучую архаичность. В этом районе света почти не было — рабочий день давно закончился, а рекламное сопровождение государственных комплексов было ограничено. Лишь сияла большая и очень лаконичная панорама-вывеска с 'промстройсвязьупр' чего-то там.

Сталевар глянул на часы, которые указывали половину одиннадцатого. Он устал, но понимал, что в ближайшие пару часов глаз сомкнуть не удастся. Сначала надо успокоиться, продышаться, расслабиться...

Бес поезда не любил, с железной дорогой (так же как и с дальним автобусным сообщением) у него отношения хронически не складывались. На сидячих местах начинало болеть колено, почему-то левое и без видимых причин, боль не унималась, если только не вытягивать ноги на всю длину. В положении лежа опять же болели колени, а затем ощущения расползались выше и ниже, от бедренных суставов до стоп. Из интересного приключения поездки превращались в сплошное мучение.

Двое суток... всего лишь двое суток, даже меньше.

Телевизор в стойке комплексного обслуживания транслировал новости. Бес полагал, что его деяния пока в дуроскоп не попали, однако включил хабаровский криминальный канал. Терпеливо подождал промотки рекламного сообщения.

'Будущее — пустота неслучившегося. Такой же пустотой следует делать и прошлое. Немало конторских самураев жестоко поплатились за беспорядок в своих ЭВМ и нерабочую переписку в служебное время. Текстовая надстройка 'Агитпроп', с ней вы превращаетесь в электронного призрака!'

Дети шумели, Бес морщился и пролистывал страницы, закрывая спиной экран, просто так, на всякий случай.

Самым ярким криминальным событием агломерации оставалась перестрелка, устроенная агентами 'Диснея' и 'Селзника' прямо в центре Владивостока. Разборка за цифровой образ Элвиса Пресли шла уже больше года и стоила здоровья, а то и жизней немалому числу агентов. 'Дисней' был корпорацией довольно-таки жуткой даже по нынешним меркам, синдикат владел огромными и совершенно закрытыми владениями на территории Штатов, имел собственную полицию, внутреннюю валюту и настоящую армию. Но и Голливуд в лице 'Selznick Inc.' не сильно уступал темному царству злой мыши. Оставалось понять, где Приморье, а где Элвис. Не иначе 'Союзмультфильм' включился в игру, намереваясь отхватить долю по ходу явственно наметившейся гонки виртуальных знаменитостей. Технология только обкатывалась, а высокооплачиваемые профессионалы уже гибли за будущие прибыли титанов развлекательной индустрии.

'Стрела' миновала полосу застройки недорогих гостиниц с поясами красных огней и однотипными прямоугольниками светящихся окон — в эконом-классе односторонние стекла пока еще встречались не повсеместно.

Так, что тут еще... китайские контрабандисты заказали на комсомольском авиастроительном заводе бронекатер с пулеметной установкой для перевозки краденых машин. Забавно, казалось бы, система господства трестов устоялась, а преступность, которой полагалось стать более респектабельной и менее вызывающей, никак не желает уйти в тень.

Пока Бес листал новости, магнитоплан проскочил мимо трех сумрачных зданий пирамидальной формы и наконец вырвался на свободу. Как гоночный автомобиль, прижимаемый к асфальту антикрылом, состав опустился с эстакады к земле и помчался, ускоряясь, на запад, глотая бесконечную ленту путей на балластной призме. Потолочные окна засветились молочно-белым цветом, Бес вздрогнул от неожиданности. Может это были и не окна вовсе, а экраны, но скорее всего, заработала хитрая система видеопроекции на стекло. Транслировалась нарезка из популярной японско-корейской кабуки 'Фрейлины-чаветты', стилизованной под демонстрацию мод. Три андрогина плавно двигались в немом танце с замедленными переходами положений. Асимметричные парики, отсылающие к стилистике 'галантного века', были покрыты бриллиантовой паутиной, проплетенка из косичек комбинировалась с локонами из 1960-х и челками из предвоенных 80-х. Беззвучно колыхались кринолины на прозрачных каркасах из силиконовых трубок, сквозь них просвечивали у кого чулки с подвязками, у кого панталончики с узорами. Парили, как в невесомости, газовые накидки с черными гербами, вензелями и надписями (почему то на русском) 'Антуанетта — моя королева!' и 'Австрия-мама, Париж-папа'.

Бес сложил губы трубочкой, будто собираясь плюнуть, но сдержался и пролистал обзоры до конца.

Ничего.

Он стукнул по экрану, предоставив инфракрасным датчикам вернуть программу абстрактного развлечения. Мимо прошла женщина, азиатка в белом жакете поверх белого платья, с ожерельем из очень крупных жемчужин. Несимметрично сплетенная коса над левым плечом удивительно хорошо сочеталась со строгими очками. Китаянка (кажется китаянка) скользнула по Бесу взглядом, вложив в него богатейшую гамму смыслов, от легкой заинтересованности до 'ты можешь попытать судьбу, но я ничего не обещаю!'

Сказочная женщина... и очень интригующая, не красавица в обычно понимании, но весьма привлекательная, даже с поправкой на то, что Бес не любил азиаток, предпочитая в женщинах сугубо европейские черты.

Странник отвернулся к окну, сделав вид, что не заметил. С одной стороны внимание роскошной фемины чуть-чуть льстило, с другой показывало, что выбор гардероба оказался правилен, и бывший арбитр еще не разучился носить костюмы, пусть недорогие, пошитые роботом из материалов бюджетного качества и вида.

Эффектная красавица вздернула нос и ушла дальше. Бес посмотрел на свое мутное, размытое отражение в стекле. Из матовой глубины глядел байроновский герой с очень резкими чертами лица, жестко обозначенными скулами и неестественно внимательным, зловещим взглядом того, кто видел жизнь во всех проявлениях. Да, скорее всего женщина в красно-белом приняла Беса за трестовика или агента, жесткого и опасного человека под маской социального камуфляжа.

Плохой и в меру стильный — комбинация, на которую падки дамы, тоже повидавшие разное.

Плохой человек...

— Бренди, вино, шампанское, сок, чай, кофе?

У бесшумно подкатившего автоматика был приятный и в то же время бесполый голос. В его исполнении даже перечисление напитков звучало как музыка и приглашение к чему-то большему.

— Воды, — коротко сказал Бес.

— Одну минуту.

'Слишком много воды...'

— Нет, подождите... Коньяк. Есть коньяк?

— Приносим свои извинения, мы не можем предложить вам коньяк. Однако есть отличный бренди испанского производства.

'Ну да, конечно... после разборки винных синдикатов...'

— Давайте. Двойной.

Это было шумное дело, в котором предложили поучаствовать и Бесу. Сталевар отказался, предпочтя Дальний Восток несмотря на сказочные условия, и как оказалось впоследствии, скорее выиграл, потому что — редчайший случай! — даже комиссия синдикатов, расследовавшая в итоге конфликт, пришла к выводу о неправомерности и чрезмерности применения силы участниками. До разгрома плавучей лаборатории ЕВО акция занимала безусловно первое место в затяжных конфликтах трестов. Распыление пестицидов, напалмовые бомбардировки, полноценные боевые действия, развернувшиеся на виноградниках почти всей Европы, Южной Африки и далее по глобусу. Многим 'пешкам' вынесли предписание о запрете официального участия в агрессивном арбитраже, некоторые присели на хорошие сроки в частных тюрьмах, потому что разбирательства шли поверх национального судопроизводства.

И как итог — хорошего коньяка в мире стало еще меньше. Печально.

Нужно было выпить. В идеальном варианте — набраться вусмерть, как-нибудь приглушить чувство отвращения к себе, граничащего с омерзением и желанием самоубиться. Увы, напиться кибернетик не мог — прежде чем отключится сознание, начнет сбоить хром, и без того разбалансированная электроника 'заискрит', застучит аритмия и так далее. Однако немного затуманить мозги вполне возможно.

Бес попробовал жидкость чайного цвета и насыщенного запаха, однако не почувствовал ни вкуса, ни хмеля. Воспоминания минувшего дня, последнего, проведенного в дальневосточной агломерации, упорно держались в памяти, будто случились пару минут назад.

* * *

— А, Бес, заходи! — поприветствовал Василь. — Ты че приоделся как шмыг-барыга какой? Костюмчик, галстук... а это запонки, что ли? Ну, ты даешь! Еще и чемоданчик прихватил. Башмала карманы жжет?

На этот раз операционный директор кооператива завис не в кабинете с барельефом, а в личном гараже под крышей штаб-квартиры. Собственно 'гаражом' это назвать было сложно, здесь больше подходило слово 'мини-стоянка'. Автомобиль попадал внутрь довольно экстравагантным образом. Снаружи по стене шли направляющие с платформой, куда заезжала машина. Затем платформа поднималась до нужного этажа и сдвигалась вбок, паркуя автомобиль в специальном отсеке. Бес эту схему не любил даже больше чем традиционные автомобильные лифты, считая бесконечной глупостью с точки зрения безопасности, однако держал мнение при себе. В конце концов, не он отвечал за безопасность в кооперативе.

— Ответственный день, — сказал Бес, машинально поправляя галстук с серебряной заколкой. — Меняю образ.

— И то верно, — согласился пахан. — Приличным человеком становишься, пора и одеваться соответственно.

С этими словами он пригладил пушистый воротник любимой кожанки.

— Значит так, вот, что надо будет сделать...

Бес, не слушая начальника, положил чемоданчик на верстак, открыл, щелкнув никелированными замочками, под удивленным взглядом Василя достал маленькую 'переломку', следующую стадию развития одноразовых керамо-пластмассовых пистолетов. Они продавались в виде компактного прямоугольного брикета, рукоять с впаянным магазином параллельно стволу. Примитивная конструкция, шесть патронов. Удобно хранить, легко перевозить и продавать буквально на вес. Идеальное оружие для грошовых преступников, причем некоторые мастера уличного мехасбора ухитрялись даже переснаряжать 'переломки', хотя это и ушатывало конструкцию до неприемлемого уровня надежности.

Гость молча, с глухим щелчком привел пистолет в рабочее положение, разложив его как складной нож.

— Ты это чего? — нахмурился Василь, его рука скользнула к поясу, но Бес уже взял пахана на прицел.

— Изменяю отечественному производителю, — сухо ответил наемник. — Оружие на пол, ногой ко мне.

— Ах ты, падла, — качнул головой Василь, поняв, что не успеет. — По мою душу пришел, паскуда?

— Нет. Я тебя граблю. Пистолет на пол. Ногой ко мне. Руки за голову.

— А вот правы же 'нанайцы' оказались, — Пахан горько усмехнулся, выполняя приказ. — Тварь подментованная.

Бес в свою очередь пнул небольшой револьвер еще дальше.

— Я не милиционер, я арбитр. Был. Открывай сейф.

— С мичуринской елки упал? — осведомился директор. — Это гараж, ети твою маму. Да и папу туда же.

— Василь, я не дурак, и я был арбитром, — так же сухо проговорил Бес. — У меня есть глаз, уши и мозги. Здесь у тебя сейф с башмалой для быстрых и неплановых расчетов. Нал и ЭЧК на предъявителя. Открывай сейф. И не глупи, я отрубил всю сигнализацию. Комната сейчас закрыта от всех сторожевых систем. А звукоизоляцию ты сам заказывал. Я могу здесь хоть гранату подорвать, и никто не услышит.

Василь помолчал, глядя на пистолет.

— Время дорого, — поторопил Бес, глядя поверх ствола без мушки с холодной беспощадностью высококвалифицированного профессионала.

— Последствия ты прикинул? — осведомился пахан. — Дурилка тупая. Найдут ведь.

— Да. Сейф!

— Падаль, — сказал в сердцах Василь и пошел к стене, где стоял высокий и красивый стеллаж с инструментами, которые редко пускали в ход. Машина получала качественное и дорогое обслуживание в кооперативной мастерской.

— Не глупи, мой никель уже не так хорош, но бросать в меня молотками не нужно, — предупредил Бес. — Не успеешь.

— Как будто мне есть, что терять, — горько усмехнулся Василь.

— Я верну деньги, — сказал Бес и шагнул в сторону, что в случае пальбы не попасть в сейф, а то мало ли какая там система блокировки.

— А как же, — хмыкнул директор, сдвигая в сторону стеллаж. За ним открылась металлическая плита дверцы капитального хранилища.

— Верну, — упрямо повторил Бес. — Я не вор. Деньги мне нужны для дела. Заработаю, все возмещу.

— Ты не вор, — вздохнул пахан, вводя комбинацию. — Теперь пятнадцать секунд надо ждать.

— Сказал же, не финти! — зло приказал наемник. — Не сработает твоя аварийка, не будет сигнала, никто не придет. Так что теперь открывай правильно. Последнее предупреждение.

Василь постоял несколько мгновений, сгорбленный, тяжело упершись лбом в дверцу сейфа.

— Ты не вор, — повторил он, не оборачиваясь. — Ты крыса, поганая крыса. А я тебя за человека считал...

— Я человек и я верну башмалу, — Бес почувствовал, как едкий гнев захлестывает душу. — Открывай!

— А то что? — снова хмыкнул Василь, повернув голову к стрелку. — Я же отсюда не выйду.

— Вколю ингибитор, заснешь. Мне тебя убивать не надо, я хочу только деньги. Считай, в долг беру.

— Педрилка ты гнилая, — покачал головой директор. — Кому дуговик шьешь? У тебя только один шанс — грохнуть меня здесь и метнуть по следам лисьим хвостом. Иначе башмала в глотке застрянет, не потратишь.

Бес промолчал, сжимая рукояти лафета.

— Ну и что мне терять? — вопросил пахан, демонстрируя неровный оскал золотых зубов. — Что с одного конца, что с другого, все под шконарь. То бишь на кладбище.

Время уходило. Волшебная коробочка, сделанная Гномом, работала исправно, но имела короткий ресурс и была одноразовой. У грабителя оставалось минут двадцать на то, чтобы забрать ценности, а также замести следы, не попасться на выходе и покинуть район, где 'Затон' держал весь порядок. Каждое мгновение было на счету.

— Я добро помню, — глухо проговорил Бес. — Я тебя убивать не хочу. Мне нужны деньги. Отдай добром, заснешь, будешь живой. Потом рассчитаемся, когда мое дело выгорит. Если нет, я тебе печень прострелю, все равно протез. Для начала.

— Пиздобол-затейник, — Василь цыкнул зубом. — Глупо я с тобой попался... глупо. Ну что ж... Подавись, скиршатина.

Он снова пробежался пальцами по круглой клавиатуре, открыл массивную дверцу и сделал пару шагов в сторону.

— Еще дальше, — каркнул Бес.

Василь выполнил указание, вразвалочку, как человек, которому некуда спешить. Бес переместился, чувствуя в теле удивительную легкость, словно и не было за плечами нескольких лет, полных мучений с неисправным хромом и постоянной боли. Гнев сменился радостным возбуждением, которое, впрочем, почти мгновенно перегорело в ярость, как только наемник заглянул внутрь, стараясь не выпускать из прицела кооперативного директора.

— А... где?.. — только и выговорил сталевар, скрипя зубами. — Больше! Должно быть больше!

— Облом тебе, тварина, — широко оскалился пахан. — Сегодня день прокурорского заноса, а ты и не знал, верно? Надо было 'медведика' выносить вчера или завтра. А сегодня там половинка от заначки.

Ноги задрожали как после тяжелейшей пробежки. Сталевар чувствовал неприкрытый страх, а в голове царил сумбур. Бес предусмотрел все кроме одного, самого главного — в хранилище может не оказаться нужной суммы. А без этого весь план рушился в мгновение ока. Отступать было поздно, то есть нужную сумму следовало добрать менее чем за час и неизвестно где.

— Повернись, — выдавил Бес, чувствуя, как судорога сводит живот, колет желудок. — Ингибитор надо колоть в основание шеи.

— Нахуй пошел, — исчерпывающе сообщил Василь. — Шмаляй в лицо, ссанина.

Бес сжал губы, рукоять-магазин пистолета заскрипел под сжавшимися пальцами. Василь с достоинством выпрямился, одернул куртку, поправил воротник и пригладил короткие волосы. Глубоко вдохнул и шумно выдохнул, будто пробуя на вкус каждый кубический сантиметр воздуха

— Прожил я долго и знатно, — заключил пахан. — Так что умирать неприятно, но хоть не совсем обидно. Стреляй, пидорюга, на том свете сочтемся.

* * *

'К черту здоровье' — подумал Бес и сделал глоток.

А бренди хороший. И как-то быстро закончился...

— Повторить, — коротко, со злостью приказал Бес очень кстати вернувшемуся автоматику.

'Тварь ли я дрожащая?' — всплыли в памяти давние строки. С печальным и однозначным ответом — да, тварь. И еще какая.

Вспоминать не хотелось. Не вспоминать не получалось. Бес накатил и заказал сразу третью дозу, отлично понимая, что уже стал объектом внимания ведомственной охраны Министерства путей сообщения. Но удержаться не мог.

'Черт с ним, сердцем, надо выпить. Больше выпить. Не думать, не вспоминать...'

* * *

Здравствуй... Бес, — улыбнулась Кицунэ. — Я тебя не ждала. Но хорошо, что ты пришел.

— Здравствуй, — сказал наемник, расправляя плечи. Хотя он с утра воспользовался прачечной и душевой жилого комплекса, Беса не покидало ощущение грязи, вязкой нечистоты по всему телу. Он потел, так что рубашка липла к телу, к горлу подступал желчный комок, в пищеводе будто застряла гусеница, покрытая ядовитой щетиной.

— Проходи, разувайся, — попросила девушка, запахивая халат с драконами, очаровательно поношенный, выцветший от многократной стирки, уютный и очень домашний. — А ты здорово смотришься!

Она улыбнулась еще шире и дружелюбнее.

— Я ненадолго.

Бес сглотнул. Костюм давил на плечи, словно подбитый баллистической тканью в несколько слоев и, казалось, провонял едким потом. Новые туфли (со шнурками, которые сталевар ненавидел, но образ требовал) показались меньше на два размера. Билеты хранились в нагрудном кармане и жгли сердце как раскаленный металл.

— Ты что-то хотел?

Улыбка девушки чуть поблекла, Ки начала понимать, что происходит нечто странное, однако еще не сообразила, что именно.

Кибернетик достал пистолет.

— Бес... — прошептала Кристина, лицо 'японки' побелело. — Зачем ты пришел?

— Я...

Голос дрогнул, засипел, будто несмазанные слова застряли в пересохшей глотке. Бес глотнул, чувствуя как нарастает ощущение грязности, словно бывший арбитр искупался в выгребной яме.

— Я тебя граблю, — выдохнул он.

— Что?

Кицунэ смотрела на Беса непонимающе, подняв руки, сжав кулачки на уровне ключиц, будто заслоняясь от недоброго гостя.

— Я. Тебя. Граблю, — раздельно проговорил Бес, крепче сжимая пистолет. Недорогая поделка дрогнула в его руке, наемник перехватил оружие плотнее, поднял на уровень глаз, целясь в лицо 'японки'.

— Бес... — прошептала она. — Но как же так...

— Я плохой человек, — мучительно выдавил Бес. — И мне очень нужны деньги. У тебя есть, я знаю. Наличные и анонимная электронка. Ты накопила, собиралась выкупать свой контракт. А сберкассе не веришь.

Слова рвались на волю сумбурно, беспорядочно, как будто сами собой.

— Бес... — повторила Ки. — Но так же нельзя. Это все, что...

Она не закончила, голос дрогнул и сорвался.

— Можно! — гаркнул, почти закричал Бес. — Я верну, — выдавил он спустя пару мгновений. — Я верну тебе все... но потом. А сейчас мне очень нужно... очень!

Хотелось сказать много и сразу, объяснить, оправдаться, как-нибудь погасить в светло-зеленых глазах Ки огонек недоверия, удивления, нарастающего понимания и наконец презрения. Хотелось показаться не абсолютным, законченным подонком хотя бы в этих глазах.

Хотелось... Но уголком сознания, которое работало бесстрастно, как ЭВМ, Бес понимал, что это невозможно. Уже невозможно. Выбор сделан, остается принять его последствия.

Он шагнул вперед, серо-черное дуло уперлось в лоб Кристины.

— Деньги давай! — заорал он уже в голос, чувствуя, как сводит челюсти гримаса омерзения к себе.

— Слышишь, сука, башмалу! Все! Выкладывай!!!

Указательный палец дрожал на крючке, Бес готов был спустить его просто, чтобы заставить Ки отвести взгляд, чтобы в настоящих, живых зрачках не отражалась перекошенная морда со стекающей по губе каплей слюны.

— Сейчас, — прошептала она, понимая руки еще выше, отворачиваясь в ужасе от пистолета. — Сейчас... Подожди, только не стреляй. Я все отдам.

— Я верну, — прорычал Бес, дергая ствол, будто ставя, заколачивая, как гвоздь, точку после каждого слова. — Я верну все, обещаю!

— Конечно, конечно, — торопливо согласилась она. — Я верю! Сейчас я все тебе отдам.

Бес хотел еще что-то сказать, но лишь закусил губу так, что капля крови смешалась со слюной.

Все...

Верну...

* * *

Бренди не пьянил, коричневая жидкость пилась как горький чай.

Бес открыл чемоданчик и, убедившись, что никто не заглядывает через плечо, еще раз быстро проглядел копии материалов, вытащенных графом Кадьяка из краденых баз. И долго смотрел на три фотографии, одна из старого личного дела, вторая ведомственная, третья с закрытого мероприятия, где фотографу по случайному стечению обстоятельств не разбили аппарат вместе с руками и головой. Бес глядел так, будто никак не мог решить — стоило ли оно того, был хоть какой-то смысл в содеянном или сталевар чуть ли не силком всучил душу дьяволу, который о ней даже не просил.

Бес молча, сжав губы в тонкую нитку, смотрел на изображение лица пожилого мужчины возрастом где-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью. Тяжелые веки, обрюзгшая физиономия, чем-то похожая на Жана Габена. Непримечательная внешность непримечательного человека.

Виктор Фирсов. Ветеран, прошедший всю войну оператором вооружения, а затем и пилотом противотанкового винтокрыла МИ-40М. Затем коммерс в тресте 'Правитель' и теперь, в итоге долгой деловой карьеры, первый заместитель руководителя направления перспективных разработок категории 'Д'. Последняя сошка третьего ряда... которая, однако, пережила три высококвалифицированных покушения и — через голову непосредственного руководства — находится в прямом подчинении Владимира Нессельмана, директора треста. Настоящий гроссмейстер из тех, что всегда у власти и всегда в тени.

Человек, однажды почти убивший Беса, которого тогда звали совсем по-иному.

'Скоро увидимся в третий раз, товарищ Фирсов' — подумал Постников, чувствуя, как холодная решимость заполняет мятущуюся душу, а вместе с решимостью приходит уверенное спокойствие. Наконец-то приходит, избавляя от сомнений и боли.

'Скоро. Уже скоро...'

Часть II

Батарея

Глава 8

'Давно я не был в Москве'

Бес шел по сужающейся улочке меж двух высоченных зданий. Под ногами хлюпало, дождь сегодня не обещали, но атмосферный конденсат покрыл бетонное полотно обширными лужами. Если бы не армейская подошва, туфли уже промокли бы насквозь. Вода играла всеми цветами радуги, отражая свет рекламных огней и фонарей. По стенам высоток змеились кабели, образуя причудливую путаницу, совсем как в 'подвалах' Гонконга и Бомбея.

'А электричество тырят по-прежнему и даже больше...'

Бес опять привычно обратился невыразительной персоной без определенных занятий и денег. Приличный костюм скрывался под мешковатым плащом, однолямочный рюкзак висел так, чтобы в случае чего можно было в один прием сдвинуть его на грудь. Лицо Беса скрывалось под старой шляпой, правая рука небрежно сунута в кармане, пальцы на рукояти оружия. Непримечательный человек, идущий по непримечательному району, далекому и от роскоши, и от трущобной бедности. Хотя элементы второго все же чувствовались.

Бес прошел мимо приколоченной к стене таблички с загадочными словами 'ИКО ГКУ ЦЗН ЦАО города Москвы'. Табличка имела отчетливо туристический вид и видимо предназначалась для каких-нибудь китайцев. По обе стороны неширокой улицы уже закрывались одни за другими прочные ставни небольших магазинчиков, а также лавок с недорогим ширпотребом, полуфабрикатами и готовой едой. В лужах размокали дешевые карточки-визитки проституток, мастеров настройки ЭВМ и прочая бросовая реклама. Мелкий мусор с удручающей регулярностью сыпался на улицу со второго-третьего уровней, там, в галереях, тоже хватало торговых точек, хотя в основном эти более 'козырные' площади сдавались под мини-фабрики, а также конторские помещения.

Первые авто-дворники уже выехали на улицы, жужжа электромоторами. Корпуса, похожие на пирамиды далеков из 'Доктора Кто', украшали флуоресцентные знаки — символ того, что машины районного ЖЭК находятся под защитой местной коалиции, так что вандалить и вообще трогать их нельзя. Все хотят жить прилично, в хотя бы умеренной чистоте, бандиты не исключение.

Бес временами ловил на себе пристальные взгляды, то исподтишка, а то и вполне открытые, как одиночек, так и небольших групп. За ним не то, чтобы следили, скорее, дежурно оценивали — как бы взять с лоха малость башмалы. Чужак в чужом районе, отчего бы и не да? Бес ничего по этому поводу не чувствовал, придерживаясь давно отработанного шаблона поведения. Идти не слишком быстро и не слишком медленно, без задержек и оглядывания по сторонам, которые исчерпывающе выдают, что имярек не ориентируется в локации, соответственно беззащитен. Взгляд должен быть прям и уверен (как и походка с осанкой), но притом не акцентированный, категорически не следует приглядываться к чему-либо, это чревато. Человек шагает по своим делам, точно знает куда идет и ничего не боится. Главное — не сворачивать в переулки, где два человека могут разойтись лишь тиранувшись плечами.

Спустя еще пару часов, на опустевшей улице, такой модус операнди не помог бы, но сейчас, пока район без спешки переползал в ночной режим, никто из местной шпаны не стал пробовать неизвестного на прочность. Так можно и по ушам от старших получить, вдруг это запоздавший покупатель идет? А покупателей трогать нельзя, во всяком случае, открыто.

Пройдя мимо круглосуточной забегаловки с восточной едой, Бес привычно, уже на автопилоте подавил желание взять чего-нибудь горячего, вьетнамского, с мясом и чтобы перца навалено аж до пламенного выхлопа из глотки. Ничего, будет еще на его улице праздник, и под его окнами перевернется камаз с пряниками. Придет время, когда можно будет есть все подряд.

И непременно с перцем.

Высокие здания, усеянные тарелками антенн и одинаковыми коробками вентиляции, поднимались справа и слева как стены ущелья. Высоко над головой проплывал рекламный дирижабль, жонглируя голографическими образами. Впереди, где открывался выход из плотной застройки, сам воздух, казалось, светился ярким пурпуром.

Пройдя под сводами пешеходного моста, который соединял два жилых комплекса, сталевар сел на автобус и проехал несколько остановок, ближе к Бульварному кольцу. Гость столицы искал гостиницу — не капсюльный склад, а нормальную, с кроватью и душем, по экономическому тарифу. Бес чувствовал себя в относительной безопасности (насколько это вообще было возможно среди джунглей мегаполиса), не торопился и получал удовольствие от ходьбы после двух суток поездной скованности. Так что воспринимал поиск больше как моцион, прогулку по городу, на чьи улицы не ступал уж несколько долгих, неприятных лет.

Через полчаса неторопливого, но целеустремленного движения он вышел в другой район, где все строилось вокруг огромной и многоуровневой развязки, а мощные ЭВМ эффективно дирижировали реками автомобилей, всеми видами общественного транспорта и электропоездами в неглубоких тоннелях.

Бес отметил, что частного аэротранспорта стало куда больше. Почти исчезли летающие автомобили, век модной игрушки оказался недолгим — слишком дорого, слишком ненадежно. В основном нишу частных 'летадл' заняли вертолеты, но в фантастическом разнообразии схем и конструкций, начиная с конверсии старых, еще довоенных моделей, и далее без ограничений полета фантазии, вплоть до трансформеров, способных превращаться из геликоптера в реактивный самолет. Однако в целом конструкторская мысль и коммерческая востребованность диктовали господство конвертопланов.

Еще в городе существенно прибавилось автоматиков. Несколько лет назад роботы встречались главным образом государственные — милиция, пожарные агрегаты, автоматические инкассаторы и так далее. Сейчас же ассортимент и ведомственная принадлежность резко умножились, массово распространились механические курьеры и такси, в том числе воздушные. Бес ощутил приступ любопытства — как же в итоге решился вопрос страхования, который, собственно, единственный и тормозил широкое внедрение робошоферов? Надо будет узнать, какой из страховых трестов сумел пробить свои условия.

С таким темпом прогресса мрачное прорицание Крокера и в самом деле имеет хорошие шансы сбыться. Может и не десять лет, но, похоже, золотой век агентов 'конфронтационного арбитража' будет недолгим. Хотя, что такое десять лет в мире, где про 'завтра' можно с уверенностью сказать лишь одно — оно непременно наступит и так же непременно будет непохожим на все представления о себе?

По-своему жаль, ведь было в этой эпохе нечто притягательное и романтичное. Короткий, но яркий ренессанс времен, когда любой пейзанин мог хотя бы теоретически оставить плуг и опостылевшую бедность, испытав удачу под яркими знаменами. Но все-таки есть время стрелять и время зарабатывать на стрелках. Бес давно решил, что устал от первого и пора бы заняться вторым. Помочь в этом должна была дискета, которую одноглазый по старой привычке называл в уме 'флешкой', что лежала во внутреннем кармане пиджака. Маленький предмет больших надежд.

Бес почувствовал жажду, купил четвертушку литра в уличном автомате, расплатившись анонимной ЭЧК. Поморщился от воспоминаний — именно эти деньги он забрал у Кристины, целую пригоршню 'колец' электронных чековых книжек.

'Отдам. Все отдам с процентами'

— Отдам, — невнятно прошептал Бес в такт мыслям, скручивая зубами крышку с мягкой бутылки.

Вода имела горький привкус, а может лишь казалась горькой от испортившегося настроения. Бес выкинул недопитое в универсальную урну-измельчитель и решил, что хватит гулять. Пора, в самом деле, озаботиться пристанищем. Много времени это не отняло. Бес даже не стал лезть в 'круг' управления агломерации, чтобы найти подходящий адрес. Отъехал четыре коротких перегона в трамвае, рассудив, что незачем селиться прямо в транспортном узле. И очень быстро нашел искомое, типичную 'ночлежку' с невысоким уровнем автоматизации.

Трехэтажная гостиница была встроена в обширный комплекс и торчала на высоких колоннах-опорах как призма, сросшаяся с огромным кристаллом. Поверхность комплекса глянцево сверкала односторонним бронестеклом как настоящий обсидиан, а ночлежка наоборот, уютно светилась богатыми оттенками розового, сиреневого и миндального цветов. Бесу здесь понравилось. Декоратор и заказчик были, очевидно, людьми со странностями, а также с оригинальным вкусом. Холл они оформили как аудиторию математического класса, используя в качестве главного элемента декора стеклянные доски с формулами, написанными светящимся карандашом. На обслуживании расположилась пара симпатичных девиц в униформе, частично скопированной с учительской шестидесятых годов. Все, в общем, довольно скромно и стильно, без злоупотребления подсветкой.

Паспорт Беса, точнее хорошая фальшивка, был принят без вопросов. При этом сталевар понял, что ошибся, живой, настоящей была лишь одна из двух девиц. Вторая оказалась высококлассным роботом, даже с функцией микродвижений, которые устраняли типичную проблему автоматического персонала — неподвижность, искусственную 'кукольность'. Бес быстро пролистал типовой договор двухсуточного съема, попутно выяснил, откуда здесь антропоморфная машина явно более высокого класса чем заведение. Мелкий шрифт в дополнении сообщал, что гостиница заключила договор с производителем и выступает как полигон для испытаний нового поколения домашней техники. Сталевар оставил отпечаток большого пальца в уголке документа, фиксируя ДНК. Не забыл демонстративно поморщиться — укола боли от слабого ожога он не чувствовал, потому что пользовался перчаткой из фальшивой кожи — но следовало не забывать о маскировке.

Номер оказался предсказуемо небольшой, полутораместный, с душевой кабиной, вынесенной прямо в жилую комнату, но Бес не почувствовал себя ущемленным. Здесь было куда лучше, чем в его хабаровской комнате, а после 'Амурской Стрелы' хотелось просто посидеть на обычном стуле, вытянув ноги, благо есть куда.

Пол представлял собой комбинацию стеклянных пластин с широкими полосами узоров. Под ними скрывались лампы, дающие мягкий, рассеянный свет. Довольно большой — по пояс — стационарный экран транслировал неплохую и весьма детальную запись горящего камина. Если не приглядываться, можно было даже поверить в иллюзию, не хватало лишь запаха углей. Над фальшивым камином висела уже вполне настоящая картина — довоенная Эйфелева башня в конце длинной площади, окаймленной шестью 'осколками хрусталя' — серией однотипных зеркальных небоскребов, некогда воплощавших силу франко-германских консорциумов. Башню с тех пор, конечно, восстановили, а от небоскребов осталась лишь 'площадь зеркал' где Бес надеялся когда-нибудь побывать.

Кибернетик скинул рюкзак, плащ и шляпу, повалился на кровать и со стоном блаженства вытянул ноги. Было хорошо, и притом Бес чувствовал себя вполне бодрым, несмотря на долгую прогулку по ночной Москве. Наверняка сказывалась смена часовых поясов.

Лежать было так уютно, что пришлось заставлять себя подняться, но дела оставляли мало времени на отдых. Бес аккуратно повесил костюм в единственный платяной шкаф с функцией чистки и глажки, воспользовался гостиничной станцией единого информационного обслуживания, заказав повседневную одежду. Старую он оставил в Хабаровске, рассудив, что стоит недорого, а отягощать себя лишним багажом нет смысла.

Кибернетик привычно осмотрел номер, проверяя самые очевидные места для установки скрытых камер и прочих тайников. Не нашел. Убедился, что замки работают нормально и на всякий случай, путем нехитрых манипуляций, отключил возможность внешней блокировки, а также отпирания. Благо электронные 'мозги' запоров оказались типовыми, без всяких наворотов и программных дописок

Приняв душ и выпив несладкого чая, Бес приказал себе спать и на удивление быстро заснул. День обещал стать весьма плотным на события.

* * *

Кафе было маленьким и пустым, деньги здесь делали на вечерних посетителях. Небольшое заведение будто составили из двух разных частей. В первой стоял овальный стол и два кресла с искусственной кожей, на одной из стен крепились полки с томиками сборников мировой поэзии, а также еще какой-то культурой. Не хватало лишь сигар и кубической бутылки виски. Рядом же примостился рядовой барный столик с пластмассовыми стульями, экраном системных услуг и салфетками. Внутри было уютно, хотя буквально за стеной шумел дневной суетой бульвар. Кибернетик посчитал это добрым знаком — повезло и с гостиницей, и с забегаловкой. Кроме того, здесь можно было перекусить специальной едой для кибернетиков, а такое дополнение в меню распространилось еще не повсеместно.

Бес занял круглый стол, отказался от кофе (судя по запаху, неплохого, пусть и куда слабее того, чем угощал Гном), прожевал батончик, похожий на пирожное 'картошка', только неприятного желто-зеленого цвета. Кибернетик чувствовал себя умеренно бодрым и готовым к свершениям, трехчасовой сон вполне подкрепил уставшего путника. В ожидании помощника сталевар немного посмотрел настенный телевизор, где как раз демонстрировалась 'в-немую' серия очередной кабуки из жизни корпоративных агентов. Что-то лицензионно-американское, судя по тропическому океану и девицам в бикини.

Красный гидроплан с V-образным хвостовым оперением и толкающим винтом над кабиной атаковал быстроходный катер, чей борт украшала эмблема, очень похожая на мексиканскую 'Aztechnology' (изменения коснулись 'арбуза' ровно настолько, чтобы не спровоцировать претензию касательно авторских прав). Гидроплан стрелял из пулемета, с катера отстреливались из противотанковой винтовки. Обе стороны красиво промахивались. Бесу захотелось покачать головой и с характерным акцентом изречь каноничное 'нэ так, нэ так все было!' Но сталевар сдержался.

Кто кого в итоге утопил по версии киноделов, досмотреть не удалось, потому что в десять часов утра, секунда в секунду, пришел Кадьяк, да так пришел, что Бес едва не подавился остатками еды. Канадо-итальянец был известен приверженностью к укрепленным плащам — сердито, эффектно, практично, а при операциях по телохранительству всегда можно прикрыть объект широкой полой. Стригся и брился Кадьяк тоже практично, без всяких изысков. Типичный солдат удачи на вольном выпасе. Сейчас же в кафе заглянул типичный денди, столичный пижон, которого Бес узнал только со второго взгляда.

Как это часто встречается с южанами, Кадьяк обрастал бородой стремительно, так что пара дней без бритвы обмели его худую костистую физиономию эффектной щетиной. Синие джинсы и бежевая утепленная рубашка для осеннего сезона висели на жилистом теле с вызывающей мешковатостью. На голову Кадьяк напялил классическую шапку растамана, только не полосатую, а однотонно-синюю. Но замечательнее всего был шарф, даже не шарф, а ШАРФИЩЕ. Бес никогда ничего подобного не видел и даже не думал, что такое бывает в природе. Очень широкий — не меньше полуметра — толстый, вывязанный как будто не из пряжи, а тонких веревок. Длины же хватало, чтобы хозяин обмотался вокруг плеч в два витка с узлом, и концы спускались по спине и груди до середины бедер.

— Ого, — только и сказал Бес, когда пришелец опустился на соседний стул, очень мягко и плавно, с неожиданной для общего разгильдяйского вида легкостью.

— Да на себя посмотри, — Кадьяк хмыкнул и положил на столик сумку очень дамского вида и размером как раз под папку с документами или плоский калькулятор. Судя по усмешке, наемник воспринимал новый образ как нечто по-настоящему забавное, без капли смущения.

— Милитарист. Это носили в минувшем сезоне. Или прошлой весной.

— Рано для костюма, — огрызнулся Бес.

— А ты его одеваешь только к вечернему кофе? — пошутил Кадьяк.

— Надеваю. Одевают кого-то, надевают на себя, — поправил Бес. — А вечером пьют чай.

— Как у вас все сложно... То ли дело английский, — вздохнул наемник, эффектно расправляя шарф и снимая шапку. — Кофе, двойной молочный, с корицей и без сладкого, — попросил он официантку.

— Хороший шарфик, мне нравится... — тут Бес задумался, и на лице кибернетика отчетливо проступило осознание 'а не дурак ли я?'.

— Баллист-нити вплетены? — негромко спросил он.

— Да, вся пряжа один гибкий лист брони, — так же тихо ответил Кадьяк. — И память формы. За две десятых секунды формирует полноценный бронежилет, один конец закрывает пах, другой делает капюшон.

— Хорошая вещь, — теперь в голосе одноглазого проявилось искреннее уважение. — Итак, что у нас хорошего?

— Итого, — узкая ладонь Кадьяка опустилась на столик, будто припечатывая мысль. — Я перед отбытием заказал тут кое-какие работы на месте, так что к приземлению уже появилось над чем подумать. И как говорила одна маленькая девочка, все становится curiouser and curiouser.

— А точнее? — приподнял бровь заказчик.

Новая одежда была не обношена и вызывала у Беса чувство легкого неудобства. Если старые полувоенные штаны словно норовили обнять пистолет за поясом, то сейчас все время казалось, что железка с минуты на минуту вывалится, загремев по полу на всеобщем обозрении.

Кадьяк достал из сумки папку, развернул перед заказчиком короткий веер листков, как две капли воды похожих на те, что предоставил ранее 'барон'.

— Вот у нас был Виктор Фирсов.

— Был?

— И есть. Но был он заместитель направления, причем даже не в головном тресте, а в филиале. Незаметная должность, непонятная работа. Хотя все понятно, двигал и толкал секретные научные разработки. Не ученый, сугубо администратор.

— Так... И?

— Три недели назад освобожден от занимаемой должности. Ушел, как бы это сказать?..

— На повышение?

— Да. Именно. Теперь... — Кадьяк скривился, вспоминая сокращения хоть и знакомого, но все же чужого языка. — 'Зам. нач. отдела НОТ'

— Научная организация труда, — вспомнил Бес. — Как сделать так, чтобы работники самовыжимались, добровольно, с чувством, что они прокинули систему и вот-вот станут миллионерами. И это повышение?

— Да. Только на службу товарищ Фирсов больше не является. И вообще никуда не ходит. Как стал повышен, так и заперся в квартире.

— Домашний арест?

— Неизвестно. Просто факт — сидит, никуда не ходит.

— Квартира своя?

— Трестовая собственность, но с правом выкупа и ограниченного наследования.

— Дом, конечно, в 'белом круге', полная крепость? — вопросы заказчика звучали отрывисто и зло.

— Да, — Кадьяк, наконец, попробовал остывший кофе с молоком и корицей, после чего добавил. — А это проблема. Охраняемая корпоративная зона, пропуски, контроль оружия. Автоматики-барражировщики, даже спутниковое наблюдение. Отдельный дом, нет даже соседних построек, чтобы проникнуть со стороны. Из крепости объект не вытащить, точнее можно вытащить лишь с боем. Я прикинул разные схемы, но нет, не выходит.

— А если прийти к нему? — Бес задал вопрос с отсутствующим видом, словно задумался над совершенно иными вещами.

Кадьяк недоуменно глянул на заказчика и ответил:

— Опять же с боем. Или тайно. Но с таким обеспечением, что прежний бюджет снова возрастет. И снова кратно.

— Понятно.

— Фирсова уже пытались убить, не единственный раз, — напомнил Кадьяк, восприняв ремарку Беса как проявление недоверчивого скепсиса. — Со всеми ресурсами враждебных трестов. Чтобы добраться до него надо будет ломать весь эшелон трестовой защиты, начиная с подделки пропусков.

— Понятно, — снова вымолвил Бес, глядя на чашку кофе. — Дай мне пару минут.

Честно подождав две минуты Кадьяк осведомился, глядя на Беса, который не шевельнулся:

— А что сейчас?

— Сейчас... — протянул Бес. — Скажи, а у тебя бывало когда-нибудь, что ты продумал действие. Со всех сторон обдумал, как один из вариантов. Пришел к тому, что пора это действие сделать. Потому что все остальное уже не работает. А делать не хочется.

— Бывало, — кратко отозвался наемник.

— И что тогда?

— В такие моменты колебаться и думать времени не было. Обычно. Поэтому я просто действовал.

— Забавно, — резюмировал Бес.

— Что? — снова не понял Кадьяк.

— Забавно, — повторил одноглазый. — А у меня наоборот. Время обычно есть. Как будто судьба дает время подумать и выбрать окончательно.

— Так и в бога можно поверить.

— А ты веришь? — внезапно спросил Бес. — В него. В бога.

— Нет, — Кадьяк поправил шарф и глянул поверх головы Беса. — Я был во многих местах и видел немало грязи. Поначалу я себя спрашивал — где же бог? Почему он не видит и не слышит? А потом решил для себя, что какая разница? Главное, он безмолвствует.

— Хорошая философия, — одобрил Бес. — Практичная.

— Мне тоже нравится. Так что теперь, сворачиваемся? — логично предположил Кадьяк. — Я предоставлю отчет о расходах, оформим возврат лишнего.

— О, нет, — улыбнулся Бес. — Наоборот.

— Что? — улыбка кибернетика Кадьяку очень не понравилась. Слишком уж она вышла... злая. Неправильная.

Бес аккуратно сложил в аккуратную стопку разложенные наемником листы, оставил один с несколькими группами чисел.

— Есть телефон? Одноразовый.

— Да, — Кадьяк протянул небольшую коробочку, рядовую индийскую штамповку, прозванную 'стольней' за цену. Считалось, что в любой стране на среднюю месячную зарплату можно купить не менее сотни таких аппаратов.

Бес взял телефон, подержал его в руках, закрыв глаз. Кадьяк терпеливо ждал, понимая, что наниматель борется сам с собой, принимая некое решение, готовясь к необратимому шагу. Одноглазый резко выдохнул и посмотрел на иностранца.

— Рискнем? — негромко и в то же время с каким-то бешеным весельем спросил Бес, вытягивая короткую антенну 'стольни'.

— Ты платишь, ты решаешь, — Кадьяк с преувеличенным тщанием поправил шарф и в два больших глотка допил кофе. — Но я могу выйти из дела в любой момент, не забывай.

— Не во время боя, — напомнил Бес. — Таков был уговор.

— Да. И сейчас мы не сражаемся.

— Ну, тогда... — Бес не закончил, быстро набирая номер.

Кадьяк хотел было что-то сказать в ответ, но тут Бес предупреждающе поднял два пальца.

Прошло с полминуты.

— Не отвечает, — сообщил Бес, нажимая клавишу сброса. — Похоже, выключен из сети. Что ж, пойдем более длинным путем.

— Если это то, о чем я думаю, — произнес наемник каноническую фразу. — Похоже, сейчас самый час вернуть тебе деньги и уйти.

— Самое время, — уже привычно поправил Бес. — Твое право. Но... неужели тебе не интересно, что будет дальше?

В процессе разговора кибернетик набирал другой номер, длиннее на пару цифр. Кадьяк махнул рукой, повторяя заказ.

— Доброе утро, — вежливо сказал одноглазый. — Домовой комитет 'Галеона'?

Кадьяк глядел в сторону и слушал разговор электронными ушами так, будто телефон имел две трубки.

— Я бы хотел оставить сообщение для вашего жильца. Фирсов. Виктор Фирсов, квартира номер тридцать-пятнадцать.

Пауза.

— Я понимаю. Но если вдруг человек под таким именем заселится в указанные апартаменты, передайте ему, будьте любезны, послание.

— Curiouser and curiouser, — почти беззвучно, одними губами вымолвил Кадьяк.

— Передайте, что с ним хотел бы встретиться человек, которого Виктор учил превратностям бытия осенью тринадцатого.

Кибернетик состроил такую рожу, будто сказал что-то крайне смешное, но понятное лишь избранным.

— Да. Грузчик, которому не понравилась ставка шестьдесят рублей и питание в столовой отдела рабочего снабжения. Мы очень давно не виделись, я хотел бы лично поблагодарить за все его дары.

Глава 9

— Я бы сказал, что ты малость сошел с ума, но с другой стороны...

Кадьяк одним глотком допил кофе, пожал плечами под чудо-шарфом.

— Все равно сошел с ума.

— Нет, — Бес аккуратно дособрал папку. — Это здравый расчет и продуманный риск.

— Как пожелаешь. Какого результата ты ждешь?

Прежде чем ответить, Бес покрутил в руках телефон.

— Он не ответит, — скептически предсказал наемник.

— Вполне возможно. Это значит, что я ошибся. Очень... сильно... ошибся...

Последнюю фразу Бес проговорил врастяжку, отделяя слова короткими, но явственными паузами.

— Ошибся, — повторил он. — Но ты наверняка знаешь, ни один план не выдерживает испытания в действии. Все время что-нибудь идет не так.

— Еще бы. Только ты путаешь план с импровизацией.

— Да, я творчески импровизирую замыслы и действую в соответствии с ними, что это если не план?

— Казуист, — фыркнул Кадьяк.

— Знаешь, мне кажется, ты знаешь русский куда лучше чем показываешь, — откровенно сообщил Бес. — С одной стороны явные ошибки, с другой знание сложных, специфических слов. Я угадал?

— А это имеет значение? — ответил вопросом на вопрос Кадьяк.

— В общем скорее нет, — вздохнул Бес. — Что ж, пора уходить.

— Есть запасной план?

— Нет. Но я что-нибудь...

Звякнул телефон. Дешевая 'стольня' не имела даже опции выбора мелодий звонков, но сигналила громко и пронзительно.

— Кто бы это мог быть? — со злым весельем проговорил Бес и посмотрел на монохромный экранчик желто-зеленого цвета. Затем показал его Кадьяку. Черные буквы складывались в одно слово.

'заходи'

— И ты намерен... воспользоваться приглашением? — недоверчиво спросил наемник.

— Да. У Фирсова есть секрет, о котором я сейчас напомнил. Судя по ответу, он все правильно понял и ничего не забыл.

— Ты приедешь сразу в объятия охраны или убийц.

— Возможно. Тогда секрет перестанет быть секретом. Фирсов хитрая сволочь, но не дурак. Сначала он захочет встретиться и узнать, что я намерен делать с нашей маленькой тайной на двоих. И как подстраховался от... враждебных предложений.

Знаешь, — сказал наемник после долгой паузы. — Я видел людей и более сумасшедших, чем ты. Но честно скажу, это бывало редко.

— А что делать? Я все рассчитывал по-иному, но пациент заперся безвылазно, приходится импровизировать. Так мы продолжаем работать? Тебе еще нужны мои деньги? — спросил Бес.

— Да. Но с условием.

— Так... И каким же?

Одноглазый напрягся, пальцы левой руки скрючились, как на птичьей лапе. Кадьяк это, разумеется, заметил и отметил, усмехнувшись одной стороной рта.

— Я в деле. И в доле.

— Поясни.

Бес забарабанил пальцами по гладкой столешнице, рядом с анаморфной чашкой.

— Бес, ты не похож на идиота. И никель твой для идиотов не характерен.

— Прочитал-таки сборку? — хмыкнул Бес.

— Нет, — откровенно сказал Кадьяк. — Но общий принцип понятен. Ты стоил очень дорого, значит, отрабатывал эту цену. Но сейчас ты делаешь вещи странные. Непрофессиональные. То есть либо пошел вразнобой, либо оседлал... — наемник пошевелил пальцами в замшевой перчатке. — Удачу. Безумие героя. Да, в оригинале это звучит лучше и смысл богаче, Heltenes galskap! Мне это интересно, мне это нравится, и я чую хорошие деньги большого треста. Но и риск возрастает. Поэтому я не стану больше работать за гонорар. Я хочу поучаствовать в деле.

— Дай подумать.

Бес честно задумался. Тем временем в кофейне появился новый посетитель. Молодой человек характерной наружности зашел странной, чуть вихляющей походной и сел, нет, буквально свалился в кожаное кресло. Вяло дернул рукой, отсылая встрепенувшуюся, было, официантку. При более внимательном рассмотрении стало ясно, что парень не столь уж юн, скорее молодится. На выбритых висках отчетливо темнели выходы радиаторов, благодаря которым сложная электроника не поджаривала мозги. Мощный хром, явно боевые модификации — либо высококлассный стрелок, либо ударный 'граф', специалист по оперативному взлому.

Гость заведения провел рукой по блондинистой челке, и Кадьяк поджал губы — на окрашенных в песочный цвет прядях остались розовые следы. Красные пятна — в тон длинному галстуку 'селедке' — расплывались также на белом пиджаке с уширенными плечами в стиле безвкусных восьмидесятых.

— Пора нам, пожалуй, — констатировал Бес, поднимаясь.

Раненый небрежно (или слабо) кинул на стол несколько банкнот, опять же испачканных кровью. Пробормотал:

— Три минуты...

И откинулся на спинку, запрокинув голову.

— Странно, что-то я стрельбы не слышал, — подумал вслух Кадьяк, щегольски перекинув через плечо свободный конец шарфа.

— Город большой, шумный, — отозвался Бес. — Всякое случается. Эй, — негромко позвал он раненого блондина, тот дернулся, открывая глаза, поморщился от боли, тяжело дыша.

— Тебе скорую вызвать?

— Абонемент, — сквозь зубы прошипел блондин.

— А, мои поздравления, — сказал Бес, расплачиваясь кольцом электронной чековой книжки. — Удачи.

— Вам того же, — вяло махнул окровавленной рукой блондин, признав коллег по нелегкой работе. От неловкого движения из-под полы длинного пиджака вывалился пистолет, интересная вещь, новое поколение 'антикибернетических', под малый бронебойный калибр, с режимом автоматической стрельбы. Оружие звучно брякнуло о пол, нагнав на официантку еще больше паники.

— Все в порядке, — успокоил девчонку Бес. — За ним сейчас прилетят.

— Но м-м-илиция? — спросила официантка с динамической татуировкой на все лицо в виде разноцветных бабочек.

— А зачем милиция? — ответил вопросом на вопрос одноглазый, погрузив девушку в глубокие раздумья.

Когда два солдата удачи вышли, рядом с кафе уже приземлялся вертолет коммерческой медпомощи. Внушительный аппарат с четырьмя поворотными двигателями глухо рычал, медбратья, вооруженные чемоданчиками и сложенными носилками прыгали на гладкий асфальт еще до того как опоры коснулись поверхности.

— Скоро они выбьют себе право на вооруженный прием клиентов, — подумал вслух Бес и кинул телефон в жерло автоматической урны. — Будет забавно.

— Это верно, — согласился Кадьяк, помахивая сумкой на длинных ручках как заправский столичный бездельник. — В прошлом месяце хохотал весь Торонто, там aide rapide вытащила раненого прямо из затяжной перестрелки, он словил последнюю пулю уже в геликоптере. Персоналу сразу автоматически начислилась премия за сверхскорое прибытие к месту происшествия.

— Кажется, утешать симпатичных официанточек входит у нас в традицию, — заметил иностранец, когда вертолет, наконец, взлетел с абонементным пациентом на борту.

— Это хорошо говорит о нас, — ответил Бес. — Вот если бы вместо юных девушек были стареющие мужчины...

— Да, это был бы повод для тревоги, — согласился Кадьяк. — Так что насчет моего предложения?

Они прошли, не торопясь, по мосту пешеходного перехода, Бес глянул вниз, на три уровня автомобильных трасс, подумал, насколько все-таки сказалось на Москве отсутствие метрополитена.

— Встречное предложение, — сказал он.

— Слушаю, — ответил Кадьяк.

— Если мы с Фирсовым договоримся, тогда будет, что обсуждать. Если нет...

Бес помолчал, глядя на горизонт, вернее линию, где он располагался, будучи скрыт плотной застройкой мегаполиса.

— Тогда меня, скорее всего не будет, — довольно буднично, без какого-либо надрыва сообщил Бес. — И говорить, соответственно, тоже будет не о чем.

— То есть эту встречу я прикрываю как телохранитель на фиксированном тарифе, — уточнил Кадьяк. — А дальше ты вводишь меня в курс дела. Мы обговариваем мои новые заботы и долю.

— Да.

— По рукам.

По рукам они бить не стали.

— Надо машину поприличнее. Иначе не пустят даже на территорию, — сказал Бес.

— Я обеспечу. А тебе нужен костюм.

— У меня есть.

Они быстро договорились о дальнейших действиях и разошлись. Бес в целом более-менее доверял наемнику, но все же не хотел сообщать, где остановился. Просто на всякий случай.

* * *

'Галеоном' некогда прозвали обширный жилой дом постройки шестидесятых, выдержанный в стиле неоконструктивизма. По форме он в какой-то мере напоминал корабль или огромную мыльницу на постаменте, отсюда и название. Со временем здание оккупировали всевозможные филиалы республиканских ведомств, затем расплодились кооперативы, а в итоге строение выкупил трест 'Правитель', переоборудовав под лабораторный комплекс, центр ПАМВК-ов и прочие технические надобности. А рядом воздвиглось сооружение, смахивающее на пирамиду, расколотую пополам. Меж двух частей проходила монорельсовая линия и первая в столице труба пневматического поезда. Пирамида почти целиком ушла под трестовое жилье и позаимствовала название предшественника — 'Галеон'.

Из соображений безопасности монорельсом и пневматикой могли пользоваться лишь санкционированные граждане, то есть действующие работники треста и специальный персонал. А вот на автомобиле мог приехать почти любой, если пропускала бдительная охрана, разумеется.

Кадьяк арендовал представительский 'Алдан' третьей серии, в котором водитель вообще не предусматривался, только робошофер, благодаря этому автомобиль имел обширный салон, но был по габаритами не намного больше седана длинной базы. Машина ехала в автоматическом режиме по заданному маршруту, в салоне тихо вопиял Проныра Бля.

— Выход на массовый рынок, придурки! Кто сказал, что терроризм не подчиняется экономическим законам? Кто сказал, что насилие нельзя продавать оптом! Плюньте ему в рожу! Возьмите половник и стукните по лбу, потому что врать нехорошо! Коммерция в действии, эн аксьон, ин акцион! Посыл массовому потребителю, снижение себестоимости, расширение целевой аудитории, удешевление производства и вовлечение все более широкого круга производительных сил. Да, господа и дамы. Это серийное производство, конвейер, где с одной стороны пихают мясо и взрывчатку, а с другого конца сыплются банкноты! Терроризм стал ширпотребом, а ширпотреб это управление спросом! А чего вы хотели, кретины?! Каждый день в мире происходит без малого сотня актов агрессивного арбитража, шестеренки прогресса смазываются человеческим жиром! Насилие стало нормой, и если агенты могут врываться на танках в чужие лаборатории, почему нельзя въехать на том же танке в торговый центр? Где логика, вашу мать?!

Кадьяк выключил приемник.

— Внутри здания глушится любая связь, — напомнил он. — Только провода и санкционированная аппаратура. Пройдешь внутрь — и ты сам по себе. Меня, скорее всего не пропустят.

Бес кивнул и подумал вслух невпопад:

— Не верю тому, что без руля.

— Я тоже, но так экономнее.

— Угу, — согласился Бес, поправляя запонки.

— Не то, — покачал головой Кадьяк. — Все равно не то.

Наемник снова поменял образ, побрившись и натянув костюм, обыгрывающий мотивы девятнадцатого века. То есть пиджак больше смахивал на сюртук, а рубашка имела высокий воротник, буквально подпиравший нижнюю челюсть. Образ получился настолько законченным, что не хватало лишь таблички 'слуга и шофер'.

— Не чувствуется привычки к стильной одежде, — отметил Кадьяк.

— Да и черт с ним, — буркнул одноглазый. — Все равно поздно переигрывать.

— Практический совет: удивляйся.

— Что?

— Удивляйся, — повторил Кадьяк. — Покажи, что ты в первый раз видишь такую красоту и богатство. За человека из трестовых все равно не сойти, но могут принять за курьера или даже агента низкого эшелона. Вопросов будет меньше.

— Хорошо. Подумаю.

Своим замечанием Кадьяк оттоптал больную мозоль — вся эта поездка была квинтэссенцией понятия 'нездоровый риск', нырком в прорубь с надеждой уже только на чистую удачу. Бес чувствовал себя яхтсменом, который развернул стратосферный парус, поймал ветер и теперь надеется, что лодку не разорвет бешеной скачкой по волнам. Но время для отступления уже вышло.

— Я в апартаменты тринадцать-пятнадцать. Анонимный гость без предварительного уведомления. С телохранителем.

— Пропуск выписан только на одного человека.

Охранник в легком бронежилете демонстрировал непреклонность, а боевой автоматик за плечом живого стража придавал словам убедительную весомость.

— Только один, — повторил охранник с интонациями робота, так что Бес даже присмотрелся внимательнее, а может это и в самом деле автоматик сродни гостиничной девушке.

— Оружие и любую аппаратуру проносить через охраняемый периметр запрещено.

— Я чист. Полностью.

— Машине после проверки будет прописан маршрут на отдельную стоянку. Водителю покидать транспорт запрещено. Оружие можно не опечатывать, но следует разрядить и поставить на предохранитель. Брать его в руки после этого запрещено. Исполнение контролируется системой наблюдения.

Бес переглянулся с Кадьяком. Примерно этого они и ожидали, но все равно надеялись на лучшее. Бесу было неуютно думать, что сейчас он в одиночку и без оружия отправится вглубь недружественной территории. Но выбора не было, чудо, что вообще удалось так далеко продвинуться. И гостей никто пока не старался ни убить, ни задержать, что малость обнадеживало.

Обычно современные лифты двигались очень быстро, потому что время — деньги, но этот по ощущениям пассажира едва полз. Видимо предполагалось, что большой буржуин, который может позволить себе жилье в 'Галеоне', уже никуда не спешит. А может быть, лифт был предпоследней линией контроля, и задержка давала время скрытой аппаратуре провести еще раз подробнейшее сканирование. Или и то, и другое сразу, а может что-нибудь еще в придачу.

Бес успел заскучать и вдоволь налюбоваться рекламой, проецируемой прямо на зеркальную стену кабины. Бодрый и добродушный сибарит — в меру тучный, однако не толстый — демонстрировал работу внешнего дегустатора. Выглядел агрегат как прилизанная коробка с проводом. Провод втыкался в разъем под челюстью, а в коробку-комбайн порционно складывалась еда. Чудодейственный аппарат позволял ощутить усиленный, обогащенный вкус, недостижимый для обычного пищеварительного аппарата, награждал чувством приятной сытости — и абсолютный ноль калорий. Переработанная пища формировалась брикетиками, которые можно было сдавать на сырье для пищевых концентратов. Кибернетик, в силу известных событий ограниченный в питании, поневоле засмотрелся и даже запомнил название аппарата.

Лифт тем временем переместился уже в горизонтальной плоскости, затем остановился, очень плавно, без единого толчка. Бес ожидал, что дверь откроется непосредственно в апартаменты, но попал в длинный коридор с мягкой зелено-синей подсветкой, которая все делала похожим на матовое стекло.

— Тринадцать-пятнадцать, — повторил вслух Бес, выискивая нужный номер.

Стоя перед широкой дверью, больше похожей на бронированный люк, он услышал шаги. Мимо прошествовала дама с собачкой, больше похожая на обезьяну. Очень маленькая, очень сморщенная, в громадных очках с круглыми стеклами. На тощей шее висели три связки красных бус до пояса, каждая бусина размером с шарик для настольного тенниса. Такие же красно-бордовые браслеты постукивали на руках, от запястий до локтей. Средь этой кричащей безвкусицы терялась мелкая, фигурно постриженная и покрашенная собачка. Или кошка, трудно было понять с первого взгляда, животное, по всей видимости, относилось к модифицированным клонам. За старушкой как привязанный шел высокий мужчина с копной мелированных волос, одетый в белую шубу очень женского вида. На лице парня застыло выражение тоскливой грусти, а в руках отражала зеленый свет многофункциональная камера-монтажер. Личный биограф? Постоянный фотограф? Скорее всего.

Пара неодобрительно покосилась на Беса, Бес недоуменно проводил взглядом аборигенов. Покачал головой с немым осуждением и протянул руку к двери, но люк распахнулся сам собой, с удивительной легкостью для своей массы. Очевидно, гостя ждали.

Аминь, подумал кибернетик. Вот и закончился долгий путь в несколько лет, полных событий и долгов, о которых не хочется вспоминать, не нужно вспоминать. Бес ощутил приступ настоящего, панического страха. Почти нерассуждающего, властно требующего немедленно бежать. Одноглазый прикусил язык, до боли, до железистого привкуса во рту, и ступил внутрь.

Коридора как такового здесь не было, мощная дверь открывалась в обширный холл, занимавший сразу два уровня. По левую руку молча светился экран высотой с человеческий рост, там шли какие-то новости. Прямо через застекленную стену открывался великолепный вид на мегаполис. Слева поднималась на второй уровень винтовая лестница.

— Поднимайся, — позвал сверху хорошо знакомый голос, который кибернетик слышал всего два раза в жизни, однако не спутал бы ни с каким иным.

Бес сглотнул несуществующую слюну, в горле разом пересохло, одноглазого кинуло в жар. Сталевар молча выругался и пошел к лестнице, печатая шаг, стараясь, чтобы поступь звучала с карающей неумолимостью.

Наверху расположилась обеденная зала, рассчитанная на прием десятка гостей, и все тот же вид на город. Послеполуденное солнце само по себе было тусклым, осенним, фильтры в стекле поглощали еще часть энергии, так что огромное помещение заполонили сумерки. Свет хозяин оставил выключенным.

— Здравствуй, Алексей, — сказал Фирсов.

Он сидел на высоком стуле и смотрел прямо в единственный глаз Постникова. Алекс отметил, что Виктор постарел, сильно и некрасиво. Лицо обрюзгло и обвисло как морщинистая маска, слишком большая для основы. Глаза потухли, казались стеклянными шариками, плохо вставленными в глазницы. Фирсов располнел, пузцо натягивало синюю рубашку, которая покупалась явно в расчете на прежнюю, куда лучшую форму хозяина.

— Здравствуй, — отозвался Постников.

— Долго же ты добирался.

— Да.

— Угощайся, — Фирсов повел рукой в сторону подноса на широком столе черного дерева. — Берег специально для такого случая. Элитный советский коньяк трехгодичной орбитальной выдержки. Полсотни тысяч рублей за бутылку.

Постников хотел было отказаться, но в последний момент передумал. А почему бы, собственно, и нет? В такой ситуации 'мне нельзя' звучало крайне глупо.

— Думаю, нет смысла предупреждать, что травить меня бесполезно? — на всякий случай предупредил кибернетик, наливая чайного цвета жидкость в бокал с дном толщиной в две трети общей высоты сосуда. Фирсов лишь досадливо поморщился.

Космический коньяк пах дымом и жженой резиной. Вкус был приятнее, с явственной ноткой сладкого изюма и чего-то подкопченного, но слишком резкий, до приторности. Все равно, что лизать перец вместо того, чтобы добавлять в пищу.

— Не понравилось, — сказал хозяин квартиры. Не спросил, а констатировал, глядя на гримасу Постникова.

— Нет, — честно признал кибернетик. — За полста косых можно было запастись хлебаловом поприличнее.

— Да, но у него не было бы таких развесистых понтов, — резонно возразил Фирсов.

— Согласен.

Постников поставил недопитый стакан, сделал несколько шагов к собеседнику.

— Вот и свиделись, наконец, — сказал он и понял, что не знает, как продолжать разговор. Просто не знает.

— Ты долго добирался, — повторил Фирсов.

Вблизи он казался еще старше и несчастнее, как человек, что долго болел или пережил крушение всей жизни. Глаза с красными прожилками часто моргали, на щеках проступила неухоженная щетина, далекая от модельной, тщательно культивируемой дикости.

— Скажи, — неожиданно для самого себя спросил Постников. — А тебя никогда не мучила совесть?

— Совесть?

— Да. Понимаю, что тебе это абстракция, но все же.

Фирсов скупо улыбнулся и пару мгновений казался прежним, жесткий и энергичный гроссмейстер с уверенным взглядом свысока. Но затем снова угас.

— О чем ты, Алекс?

— Я столько пережил... стольких людей убил... И все это благодаря тебе. Ты ведь все это знал. Все знал... Совесть не мучила?

— О, так ты решил сначала побыть гласом моей больной и отсутствующей совести, — Фирсов прищурился. — Ну что ж, прямой вопрос, прямой ответ.

Первый заместитель руководителя направления перспективных разработок неловко слез со стула, плеснул себе космического пойла, но пить не стал, лишь с видимым удовольствием вдохнул резкий запах.

— Алекс, не разыгрывай романтического антигероя, который встал на путь злодейств не по своей воле. Мы не в индийском кино, — холодно и отчетливо произнес Фирсов. — Да, в какой-то мере благодаря мне тебя вышвырнули на улицу. В какой-то мере. Но дальше ты выбирал себе жизнь сам.

— Вот же ты, тварь, — протянул Постников, сжимая кулак, но без особой злобы.

— Да, мальчишка, — так же без видимых эмоций отозвался Фирсов. — Сам. Как ты совершенно верно заметил, я следил за тобой, твоей жизнью. Я знаю про Доктора Эла и Коллегу Матвея. Знаю, как ты нашел свое призвание на 'Красной дороге'.

Алексей повел головой, так, будто судорога свела мышцы шеи. Злая гримаса перекосила лицо, словно разбила его пополам.

— Некрасивая правда, так ведь? — почти весело сказал Фирсов. — Ты верно служил людоедам. Не отказался, не сбежал.

— Да что бы ты знал... — прошипел сталевар, чувствуя, как его захлестывает приступ ярости.

— А что я должен знать? — язвительно уточнил старый гроссмейстер. — Алекс, ты работал на отъявленных подонков, и никто не держал тебя в клетке на цепи. Что еще мне нужно знать сверх этого? О том, как ты страдал, разделывая должников на протезы? Плакал ночами в подушку от свинцовых мерзостей жизни?

Постников сжал кулаки еще сильнее, до хруста металла и костей. Но промолчал, хотя для этого потребовалась вся воля, до капли.

— А затем тебя подобрали арбитры. Да не кто-нибудь, а самые отъявленные взыскатели. Куратором твоим была знаменитая Маргарита Гуськова, Кровавая Мэри. А учил не менее знаменитый Сергей Батов по прозвищу Бато. И снова тебя никто не приковывал к пулемету. Ты был отличным, учеником! Расстрел корпоратов в Минске. Налет на штаб-квартиру 'Маас-Биолаб'. Террор против членов семей 'Кроноса'. Дело 'Звезды Юга'. Дальше продолжать?

Постников молчал. Фирсов подошел еще ближе и посмотрел без тени страха в единственный глаз кибернетика, казавшийся черным провалом на уродливой маске.

— Почему ты не сбежал от такого удела, Алекс? — тихо спросил Фирсов и сам же ответил. — Потому что не захотел. Ты вел жизнь, полную удивительных приключений, а потом и денег, при умеренном риске. Ты, наконец, стал значимым человеком, и тебе это очень нравилось.

Фирсов тяжело перевел дух, как после спринта на сотню метров.

— Поэтому мы не старались тебя убить до того как впереди замаячила глубокая цереброскопия. Не было нужды, ведь тебя все устраивало. И ты, щенок...

Фирсов тяжело дышал, выставив вперед нижнюю челюсть и сжав кулаки с выступающими сухожилиями.

— Ты должен быть мне благодарен по гроб жизни, потому что я дал тебе главное — оправдание.

Еще шаг, и теперь гроссмейстер стоял лицом к лицу с Постниковым.

— Ты творил ужасные вещи. Но ведь ты был совершенно не виноват, правда? Ведь это на самом деле не ты, это все плохой 'кто-то'! Это он выбрал за тебя, это он толкнул тебя в объятия порока. Я дал тебе оправдание для любой мерзости, для всей дряни, что липла к твоим рукам.

Фирсов перевел дух, ссутулился, будто из располневшего тела выпустили часть воздуха.

— Так что хуй тебе, а не покаяние, — откровенно заявил трестовик, не опуская взгляд. — Не дождешься. Теперь делай, за чем пришел и вали нахер.

Алекс помолчал, размеренно дыша и восстанавливая душевное равновесие. В этот момент он остро жалел, что система эмоционального контроля давно вышла из строя без перезарядки. Сейчас она очень пригодилась бы, чтобы с холодным рассудком слушать выпады старого мудилы. Странно и удивительно, сейчас пожилой корпорат очень сильно походил на Василя. Те же интонации, то же холодное спокойствие перед лицом угрозы. То же демонстративное пренебрежение.

— Я месяцами грезил о том, как завалю тебя, — мечтательно протянул Бес. — Удавлю собственными руками, глядя прямо в глаза. Но на худой конец и пуля в башку сошла бы.

— Что ж, твои мечты осуществились, — Фирсов сложил руки на груди. — Удача благоволит нравственным лишенцам.

— Но время шло, и я понял, что это было бы неправильно.

— Что? — впервые Фирсов показался удивленным.

— Вообще-то я пришел, чтобы тебя шантажировать, — сказал Постников почти ровно, почти спокойно, почти без эмоций. — Думаю, самое время начать.

— Чего?.. — на лице Фирсова удивление сменилось глубочайшим недоумением, переходящим в недоверие. — Так ты не исполнитель?..

И в этот момент Алексей понял все. Мозаика сложилась, наполнив душу кибернетика горечью, в которой плавала жалким трупиком единственная мысль

'Ой, дурак, какой же я дурак...'

Он подошел к столу, уперся в него руками, замер в такой позе, закрыв глаз, почти на полминуты. Затем резко встряхнулся, будто стряхивая брызги сомнений.

— Три недели ты ждешь исполнения?

— А чего же еще? — каркнул Фирсов, которому, наконец, изменила выдержка. — Я же под домашним арестом, кретин!

— Оружие в доме есть? — быстро, четко, отрывисто спросил Постников.

— Револьвер, — ответил Фирсов, часто моргая.

— И все?

— Ну... да...

— Давай его сюда. Быстро. Наличка есть?

— Что-то есть, немного, — нахмурился гроссмейстер.

— Так собирай! — гаркнул сталевар. — Где телефон?

Еще не закончив фразу, он уже заметил узел многоцелевой связи, стилизованный под аппарат начала ХХ века с деревом и латунью. Понадобилось секунд пять, чтобы набрать Кадьяка, и наемник отозвался мгновенно.

— Бес!

— Что не так? — бросил Постников.

Кадьяк, готовясь к выезду, запасся кое-какой аппаратурой, не профессиональным снаряжением графов, но с хорошими возможностями. Использовать ее напрямую он не мог — сработала бы охранная система 'Галеона'. Однако наемник привык готовиться к худшему. И, по-видимому, худшее началось.

— Сбой связи и охранных сетей по всему стояку, от подвалов до вертолетной площадки. Объявлены внеплановые регламентные работы. Ваш этаж и ближняя территория отрезаны от всего, включая камеры. Слепая зона!

— Понял.

— Две минуты назад какие-то мудозвоны прошли через стоянку и охрану. Трое. Вроде как доставка, но я такие рожи знаю. Это агенты или мерсы.

— Мерсы?

— Mercenaries!

— Понял. Жди.

Это могло быть чем угодно. Например, Кадьяк ошибся в своей физиогномике. Или кто-нибудь вызвал вооруженное сопровождение. А может быть, реальные агенты явились на инструктаж в апартаменты высокой шишки, чтобы не светиться лишний раз в конторе. Все могло случиться, и вероятность того, что за Фирсовым пришли именно сейчас, была ничтожной.

Но Алексей был арбитром и убирал людей в очень схожих обстоятельствах, как вооруженных до зубов 'мерсов', так и добропорядочных трестовых хомяков, которые искренне считали, что в крепости охраняемого здания им ничего не грозит.

Постников оскалился, как упырь, взял протянутый Фирсовым револьвер, хорошо знакомый М-Unica/Mk.9, пятизарядный полуавтомат. Щелкнул барабаном, проверяя

— Чего? — спросил Бес, недоверчиво глядя на хозяина ствола.

— Ну да, один патрон, — буркнул гроссмейстер. — Мне его чтобы застрелиться оставили. А я вот вам! — Фирсов показал кукиш высокому потолку. — Хотите, чтоб я сдох, приходите и убивайте, твари!

— Уже идут, — охладил его Бес. — Жить хочешь?

— Да, — сразу и честно признался Фирсов.

— Ну, тогда попробуем сделать чудо, — сказал Постников с уверенностью, которой ни капельки не чувствовал.

— Чудо единственной пули...

Глава 10

Три человека, наверняка хорошо подготовленные и вооруженные. Постников был достаточно высокого мнения о своих навыках и возможностях, но ситуацию оценивал трезво, то есть без шансов. Однако делать что-то надо было. Вариантов имелось ровно два — занимать оборону в квартире или бежать. С учетом одной пули в револьвере оба выглядели неприглядно, однако второй обещал чуть больше шансов, главным образом, за счет возможности проскочить под носом у мерсенариев.

— На выход, — приказал Бес, отметив, что подопечный использовал время с пользой. Фирсов набросил плащ нейтрального цвета, переобулся и, судя по топорщащимся карманам, захватил какие-то полезные вещи.

Пара незадачливых мишеней сбежала по лестнице со второго этажа квартиры. Бес уже внутренне приготовился, что перестрелка начнется буквально на пороге. Ну, то есть как перестрелка... убийство, скорее. Но пока удача им благоволила. Постников не тратил время на разъяснения, а Фирсов, то ли целиком доверился нежданному спасителю, то ли сам хорошо понимал суть происходящего. Скорее первое.

Требовалось бежать, как можно скорее, надеясь, что удастся проскочить. Работай в здании все по-прежнему, Бес дал бы себе не меньше двух минут форы, а то и все три. А так рассчитывал не больше, чем на одну, и то с запасом.

— Закрой, — приказал он Фирсову, рассчитывая, что возможно убийцам придется ломать или вскрывать дверь, то есть снова тратить драгоценные секунды, а может и минуты. При этом в голове у Беса крутилась назойливая мысль, что нападение должно было произойти совершенно по-иному. Например — свет. Его следовало отключить, а поскольку коридоры в здании главным образом 'слепые', без окон, ничтожные шансы потенциальной мишени становились в разы меньше.

Ну что за самодеятельность, брюзгливо подумал он, движимый сугубо профессиональным любопытством.

— Выход знаешь? — бросил он 'объекту'. — Без лифтов. Нужна техническая лестница.

Фирсов продолжал радовать — он без уточнений и лишних слов довольно бодро побежал дальше по коридору, смахивающий в зеленоватом свете на ожившего утопленника. Бес отметил, что дыхание у Фирсова слишком частое, трестовик явно забросил физкультуру. Прежде он выглядел куда здоровее и бодрее.

По пути Бес колотил рукоятью револьвера по всем пожарным кнопкам, которые были декорированы под небольшие эмалевые панно. Ничего, тишина, что означало глубокое проникновение в главные цифровые системы здания. Плохо! И странно. Уровень обеспечения акции не бился с дилетантскими 'мерсами', которых сразу вычислил Кадьяк. При таком уровне охраняемого объекта и мишени — должны работать агенты 'тихушники', призрачные ниндзя. Или настоящая штурмовая группа с тяжелым вооружением. Впрочем, учитывая обстоятельства, Алекс был бы последним, кому пришло в голову сожалеть о низкой квалификации своих убийц.

Прямо, затем поворот, снова прямо, на сей раз по коридору в красных тонах, с киноварными драпировками в помпезном царском стиле Эрмитажа. Здесь встретились два местных жителя, первого из которых Бес едва не пристрелил, но вовремя сдержался. Неслучившийся покойник, судя по всему, даже не понял своего счастья — кибернетик держал револьвер в опущенной руке, у бедра, так что машинка не бросалась в глаза.

Лестница — это хорошо. Запертая — это плохо. Дверь выглядит прочной, никаких тебе легких рам со стеклом... Фирсов повернулся к Бесу и открыл, было, рот, но увидел, как сталевар берет разгон, и вовремя отскочил в сторону, кажется, прикусив кончик языка. Постников стиснул зубы и вломился в дверь левым плечом, немного выше замка, удачно выбив ее. Одновременно с этим, за спиной раздался негромкий, но гулкий хлопок, словно ударили дубинкой в кастрюлю с подушкой. Не звенит, но слышно хорошо.

Подорвали дверной замок. И судя по времени, расчет на минуту — не больше — форы оказался верен. Хваткие ребята, бескомпромиссные. Или действуют в очень жестком цейтноте. Или... Неважно! Сейчас они потратят несколько мгновений на то, чтобы обшарить квартиру жертвы. Сколько для этого понадобится времени? Зависит от снаряжения, а затем пойдут следом, благо путей бегства пока немного. Вряд ли разделятся, слишком мало людей. Это если нет сообщников в здании, если 'мерсы' не отвлекающий маневр...

Фирсов никак не мог пролезть через наполовину открывшуюся дверь, и Бес одним рывком протянул 'шахматиста' сквозь преграду, оставляя на раме клочья натуральной и безмерно дорогой ткани. Роскошь сразу закончилась, беглецы попали на лестницу, обычную, серую, 'колодцем', с функциональными перилами из пластмассы на металлических балясинах, без всяких узоров и кованых прутьев. Понятное дело, привилегированные товарищи сюда не заходят, все строго для обслуживающего персонала.

Бес глянул вниз, в проем, залитый неярким — чтобы не создавать помех оптике роботов — желтым светом. Пусто, лишь стояк автоматического доставщика, пронизывающий вертикаль, словно шест пожарной команды. Кибернетик дернул подопечного за шиворот, молча толкая вверх. Тот молча же кивнул. Положительно, везение продолжалось. Бес видел немало — а знал намного больше — эпизодов того как гибли и подопечные, и охрана просто потому, что объект начинал мешать, не понимая выверенной логики действий.

Необходимо запутывать следы, действовать неожиданно, а спускаться вниз — предсказуемый путь. Хотя конечно здесь уже начинается петля второго порядка 'я знаю, что ты знаешь, и возможно поступлю именно так, как ты не ждешь', но думать об этом было некогда. Окажись Постников один, же мчался бы прочь как спринтер, подключив тщательно сберегаемый ресурс кислородных патронов и адреналиновой подкачки. Но скорость движения определялась неспортивным и уже выдыхающимся Фирсовым. А вот противники, вполне возможно, как раз бежали.

Вверх на три уровня, опять двери, все такие же технические и укрепленные. Идея прятаться вверху больше не казалась такой уж здравой, учитывая, что снова придется ломать, с шумом и явными следами. А убийцы почти наверняка уже осмотрели квартиру и следуют по пятам.

— Стой... — Фирсов остановился, тяжело глотая воздух, уперся плечом в стену, выкрашенную простой желтовато-белой краской. Мимо, сверху вниз, скользнул по шесту куб доставщика, нагруженный какими-то пластиковыми ящиками. У Алекса мелькнула шальная мысль воспользоваться платформой, чтобы с ветерком отправиться вниз, но, во-первых Фирсова так не спустить, во-вторых тут наверняка есть предохранители и стопоры, специально против таких покатушек.

— Туда, — Фирсов показал чуть подрагивающим пальцем на дверь, которая ничем не отличалась от других, все те же металл, ручка-поручень и бессмысленный набор цифро-буквенного кода, сделанный по трафарету.

— Точно? — спросил Бес, открыв рот, чтобы лучше слышать. Датчикам в ушных раковинах исправленной геометрии это не помогало, но психологически было чуть легче фильтровать шумы.

— Там почта, — бросил Фирсов, пытаясь открыть дверь, но лишь впустую клацал поручнем.

Бес был почти уверен, что уже слышит нечто, поэтому выломал дверь точно так же, как и предыдущую. Кибернетика захлестывало ощущение сюрреализма — какой-то дизельпанк, бегство, револьвер в руках... не хватает роковых красавиц и злодеев в широкополых шляпах. С дисковыми пистолетами-пулеметами.

— Ты популярен, — не удержался он от шпильки, бессмысленной и даже вредной.

— Да, — выдохнул Фирсов, прежде чем пуля ударила в тонкий металл рядом с головой. Стреляли снизу вверх, наискось, через лестничный колодец. Звук вышел чистым, звонким, как единственный звонок валдайского колокольчика из бронзы с добавлением серебра. И он удивительно мотивировал к ускорению, лучше любой сирены.

Они попали в недлинный коридорчик с приемными нишами по обе стороны, отверстия идеально подходили для малогабаритных посылок и сопровождались длинными кодами. Дальше, за стеклянной дверью открывался мини-почтамт, рассчитанный на обслуживание отдельно взятого дома с собственной линией доставки и вторичного досмотра. Для разнообразия дверь открылась сама, по сигналу фотоэлемента, за ней уже развевал рот удивленный донельзя охранник в помятой, неряшливо сидящей униформе. 'Расслабились, придурки!' — машинально подумал Бес. Из-за большого электронного стола вставал не менее растерянный оператор, единственный на все автоматизированное хозяйство.

— Врубай изоляцию! — проорал в лицо охраннику Бес, надеясь, что а) в контурах управления зданием предусмотрены режимы наподобие 'прорыв вражеской штурмгруппы' б) их можно включать не только из домоуправления и в) растерявшийся идиот сумеет все сделать правильно. В идеальной вселенной на все эти вопросы был бы дан утвердительный ответ, ведь почтовая доставка внутри кажущегося неприступным здания — лучший способ познакомить пациента хоть с ядом, хоть с взрывчаткой. Но Бес давно привык, что живет не в идеальной вселенной, кроме того протоколы внутренней безопасности бывали удивительно причудливыми и запутанными.

— Телефон! — гаркнул Постников Фирсову и сразу же приказал почтальону. — Сидеть, скотина!

Сколько понадобится времени убийцам, чтобы миновать три этажа бодрым скоком? Они пойдут профессионально, с взаимной страховкой или побегут со всех ног? В любом случае не больше десяти, максимум пятнадцати секунд. Нет, до Кадьяка не дозвониться, просто не успеть. А если даже успеть, беглецы понятия не имеют, где они смогут выбраться, если смогут. Фирсов тем временем уже быстро набирал код, тыкая короткими пальцами в большие клавиши.

— Я видел номер, — бросил через плечо 'шахматист'.

Да, точно, Постников же набирал код, не скрываясь. Отменная память у гроссмейстера.

Бес оглядел помещение, отмечая бессмысленные, 'бараньи' глаза почтальона, трясущиеся руки охранника, которыми тот нашаривал большую пуговицу рации у воротника. Не вооружен, ну вот куда это годится?! Так хоть пистолет можно было отобрать, на худой конец шокер.

Почтамт был высоко автоматизирован, почти все механизмы упрятаны в типовые пластмассовые корпуса с зализанными гранями и от руки наклеенными полосками бумаги. Полоски светились инвентарными номерами фиолетового цвета. Гроздья проводов висели под потолком, спускаясь к ящикам как водопады механических скульптур. Перемигивались многочисленные экраны, закрепленные на штангах под потолком, кое-где уже светились предупреждающие пиктограммы с восклицательными знаками. То ли тревога поднималась, то ли аппаратура требовала человеческого внимания.

— Изо!.. — успел выкрикнуть первый слог Бес, все еще надеясь на понятливость обслуги, а затем короткая очередь скосила охранника. Палили из чего-то скорострельного, с глушителем, но по звуку кибернетик не понял, что за машинка. Кровь брызнула широким веером, Бес нырнул за ближайший короб, глухо урчащий и вибрирующий, как стиральная машина в режиме скоростного отжима. В броске сталевар успел еще подумать, что пули стандартные или около того, не противопехотное извращение, отрывающее напрочь конечности и не оперенные 'дыроколы'. Еще одна монетка в копилочку скудных наблюдений, приводящих к скудным же выводам.

Почтальон, в конце концов, понял, что происходит нечто скверное и дернулся, пытаясь встать. Следующая очередь пришла ему в голову и шею, опрокинув назад вместе со стулом. Процесс сопровождался характерными щелчками затвора и звоном гильз, катящихся по полу. Они уже здесь, уже у стеклянной двери. Бес не слышал ни шагов, ни переговоров, но это ничего не значило, ботинки наверняка специальные, на рожах маски со встроенными микрофонами. Или просто черепные передатчики. А может набирающие популярность аугментации 'один за всех' с цифровым управлением и координацией группы.

Хотя нет... нет. Не бьется с...

Постников скрючился за своим укрытием, Фирсов залез под стол, но перед этим ухитрился очень ловко перекинуть телефонную трубку сталевару. Вот, что значит военное прошлое, опыт настоящего ветерана не пропьешь и не растеряешь даже спустя десятилетия. Мгновение Бес, поймавший 'трубу' на чистых рефлексах, смотрел на зеленый огонек, сообщающий о соединении. Затем поднес телефон к уху и сказал три слова:

— Почта. Вырубай свет.

Кадьяк ответил, но Бес не понял, что именно, аппаратура давала слишком сильный фон. Алекс крепче сжал рукоять Матебы, закрыл глаза, пытаясь на звук определить расположение противника. Не сказать, чтобы совсем безуспешно, однако мешал проклятый шум. Одна из пластмассовых коробок зашипела пневматикой и выбросила целый ворох обычных писем в бумажных конвертах, которые вспорхнули как игральные карты из рук каталы. Очередь, клацанье затворов и перханье глушителей от которого заболело в ушах, клочья бумаги разлетелись как мертвые бабочки. Стрельба в помещении не прошла даром, так что мигающих красным экранов стало больше, запиликало несколько тревожных сигналов. Откинулись прозрачные крышки у двух контейнеров с пожарными баллонами. Сложная автоматика отчаянно сигнализировала, что дела на почте не хороши, услужливо предлагая все исправить.

Так, сейчас работали два ствола, Кадьяк говорил о троих 'мерсах'. Что ж, трое не четверо. Но все равно больше одного. Постников с большим трудом удержался от попытки выстрелить из-за письмобросательной машины. Рано, еще рано...

Фирсов сидел под столом как затаившаяся мышь. Бес аккуратно взвел Матебу — беззвучно, сначала выжав спусковой крючок, а затем уже отводя курок. При этом он с каким-то чуждым, отстраненным любопытством ждал то, что было бы неизбежно, руководи налетом профессионал, например сам Алекс, несколько лет назад.

Акустические детекторы, заточенные на звук сердцебиения. Сканирующая граната или мини-автоматики с камерами объемной видеопередачи. Оптика, сопряженная с цифровой обработкой отражений в плоскостях. И скоростные или оперенные пули, которыми легко расстреливать мишень сквозь преграду. Или, возможно, аэрозольные гранаты, оставляющие после себя лишь пепел. А может быть и газовый реагент, который убивает при контакте с кожей и распадается на безвредные фракции через считанные минуты.

Да, так поступил бы Алекс, однако не те, кто пришел за Фирсовым, что наводило на разные мысли. Постников глянул на экраны, скользнул взглядом по стенам, надеясь увидеть что-нибудь зеркальное. Увы, зеркал не было, а плоскости давали слишком размытые отражения, противников не разглядеть. С другой стороны и они не могли его увидеть. Наверное.

Он слышал их осторожные шаги, легкие, на пределе слышимости хромированных ушей бывшего арбитра. Два человека, скорее даже три, возможно четверо, но вряд ли. Поступь легкой пехоты, тяжелого вооружения нет. Бес вдохнул и выдохнул, он помолился бы о том, чтобы Кадьяк все понял верно, однако на молитвы не было ни времени, ни ресурса 'внимание'. Алекс когда-то уже побывал в сходной ситуации — несколько противников, причем каждый сильнее отдельно взятого уголовника-курьера, и единственный выстрел в запасе. Тогда получилось. Конечно, глупо рассчитывать, что удача повернется лицом вторично, но почему бы и нет?

Бес выдохнул в третий раз, крепче сжал револьвер, и в это мгновение свет погас. Слава богу, Кадьяк все понял правильно. Если здесь все было устроено по типовому образцу, то спустя мгновение должно было заработать аварийное освещение. За это мгновение боец выскользнул из-за своего укрытия и бросил телефонную трубку в одну из теней, что уже развернулись в линию, перекрывая огнем все почтовое отделение. В крови закипал адский бульон старых, но еще действенных препаратов, готовых отчасти компенсировать проигрыш в оснащении. Настоящая перестрелка обычно заканчивается быстро, перестрелка агентов в замкнутом пространстве длится еще короче. Все должно решиться в несколько мгновений, пять-шесть ударов сердца, не больше. Почтамт утонул в полутьме, освещаемой хаотичным, разноцветным мерцанием индикаторов и экранов. Затем под потолком зажглись красные лампы.

Бес ни о чем не думал, ничего не планировал, полностью отдавшись во власть тренированных рефлексов, отточенных годами тренировок и сотнями тактических симуляций. Тот, в кого летит трубка, на секунду или полторы — не противник, он пока выведен из боя неожиданной помехой, которую еще предстоит распознать. Второму — крайнему и ближнему — Бес прострелил голову единственной пулей из Матебы. Убийца был в шлеме, однако на таком расстоянии это было несущественно, единомоментный приход тысячи джоулей в голову если даже не убьет, то выведет из строя оппонента и его электронику. Тело Беса и так горело в жестоком пламени химического допинга, а сейчас в голову бешено ударила веселая ярость. Настоящее убийство в настоящем бою, когда противник сильнее, лучше вооружен, находится в более выигрышной позиции — и все равно ложится от твоей руки.

Может и прав был Фирсов насчет жизни-приключения... Но это было не важно, все уже неважно кроме двух фигур в красном свете аварийных ламп.

Бес ринулся вперед на полусогнутых, одновременно смещаясь чуть в сторону, так, чтобы опускающееся тело прикрывало хоть немного от дружественного огня 'коллег' убитого. Неправильно, все неправильно, так не атакуют! Крайние должны были идти прямо вдоль стен, чуть впереди центрового стрелка, именно для противодействия такому прорыву, чтобы никто не смог выйти на линию взаимного обстрела.

Постников перехватил автомат убитого — да, бесповоротно убитого, револьверная пуля попала ниже края шлема, в линзу тактических очков. Покойник, оседая на пол, сам помог Алексу высвободить оружие из мертвых пальцев. Да еще и принял на себя короткую очередь, предназначенную для Беса. Укороченный автомат с длинным рожком за рукоятью лег в правую ладонь как влитой, удобно и цепко. А противник то был левшой — бесполезная информация, не тратить на нее время! Другой рукой Алекс прихватил мертвеца за широкий ремень на груди, прикрываясь телом, как щитом. Длинный призматический глушитель лег на плечо убитого, получив вторую точку опоры.

Зажегся нормальный свет, видимо сработал запасной генератор или домовая электроника обошла сооруженную на скорую руку цифровую помеху Кадьяка. Безликая маска покойника глянула прямо на Беса одним бельмом темного стекла, вторая линза разбежалась паутиной трещин вокруг пулевого отверстия. За плечом мертвеца Постников видел две фигуры, контрастно черные на фоне светло-бежевых тонов почтамта. Все трое выстрелили одновременно, лязг затворов слился в механическое дребезжание, словно зубья пилы наткнулись на гвоздь и прошлись по нему в один прогон. Алекс достал обоих одной очередью и в свою очередь отхватил пулю в левое плечо, которая задела сустав, еще одна разорвала и без того мертвому 'щиту' шею, так что брызги крови залили Постникову глаз.

Вспышка безумной боли, ударила через плечо в грудную клетку, отозвалась в кончиках пальцев мучительными уколами. Металлическая основа протеза осталась функционирующей, однако плоти было по-настоящему больно. Бес отпустил ремень, высаживая почти вслепую остатки магазина из трофейного автомата. Мгновение спустя никель в мозгу приглушил болевой импульс, но с физиологией ничего поделать не мог. Алекс, увы, не застал новое поколение глубокого хромирования, когда металлический скелет и продвинутая электроника позволяли в аварийной ситуации брать контроль над телом помимо затуманенного сознания.

Постников больше не чувствовал боли, но тело отказывалось повиноваться. Ноги ослабели как после серии тяжелых приседаний, сердце зачастило, сбиваясь, как споткнувшийся на забеге спринтер. Автомат добил остатки магазина и со щелчком встал на затворную задержку. Если бы даже Алекс мог быстро найти на трупе запасной рожок, то быстро перезарядиться одной рукой уже не выйдет. Стиснув зубы, Постников бросил в сторону предполагаемого противника 'пустой' автомат, сделал два-три шага, переступая через мертвеца на подгибающихся ногах. Тело слушалось медленно и плохо, как у полиомиелитчика без костылей. Кто-то громко вопил и, похоже, то был не Фирсов, Алекс упрямо брел вперед в жалкой пародии на стремление к рукопашной схватке. Точнее, пытался брести.

Еще очередь, кого-то расстреляли в упор, что интересно — не Постникова. Алекс машинально отметил характерный звук, с которым дозвуковые пули попадали в полужесткие пластины из пластмассового композита. Еще одно наблюдение в общую копилку — правильные агенты надели бы нормальную защиту, а учитывая, кому принадлежит здание, возможно экипировались бы чем-то вроде 'жидкой брони'.

Алекс протер глаз правой рукой, левая более-менее слушалась, но плохо, рывками, и поднималась не выше плеча. Кажется сустав только под замену. Почтамт превратился в разделочную — пять трупов живописно расплескали вокруг несколько литров крови. Будет раздолье для криминалиста. Посреди этого макабра Фирсов, яростно скаля зубы, старался перезарядить автомат и никак не мог попасть магазином в шахту, то ли руки тряслись, то ли схема оказалась незнакомая.

Бес опустился на одно колено, чувствуя, что больше всего хочется лечь и задремать. Начинали сказываться кровопотеря и химическая передозировка. Фирсов тем временем справился с автоматом и направил его в сторону Беса. Со стороны дула глушитель, похожий в разрезе на треугольную призму с обрубленными гранями, казался особенно большим и зловещим. Пороховой дымок едва заметно струился вверх, к потолку, хотя, может, это было колебание воздуха над разогретым стволом.

— Выводи меня! — бросил Фирсов, кидая автомат добровольному телохранителю. — Пока не начали перекрывать все здание!

— Найди трубку, — Бес поймал брошенное оружие правой, неловко зажал казенную часть под мышкой. — Нам... нужен маршрут...

Подняться на ноги оказалось тяжело, куда тяжелее, чем опускаться. Три покойника молчаливо свидетельствовали, что судьба опять не посчитала нужным взыскать с Алекса все причитающееся. Постников бегло осмотрел мертвецов. На неудачливых убийцах была легкая 'городская' защита, очки, не слишком богатая гарнитура и складные шлемы. То, что можно скрыть под комбинезонами обслуживающего персонала и спрятать в не слишком больших коробках с инструментами или якобы доставленным товаром. Постников тяжело сглотнул, чувствуя, как подкатывает к глотке тошнота. Организм не хотел ничего делать и никуда идти, он хотел лежать и ждать помощи.

— Соберись! — Фирсов одной рукой ударил Беса по лицу, кривя губы в злой гримасе, а другой протянул телефонную трубку. — Надо валить! Выводи нас!!!

— Она прострелена, идиот, — выдохнул Бес, опершись бедром о край стола. 'Шахматист' посмотрел на аппарат, действительно перебитый пулей ровно посередине, начал озираться с видом человека, который долго крепился, но теперь готов сорваться в панику.

Постников, наконец, встал по-человечески, даже перестал шататься. Допротер залитый кровью глаз и понял, что в общем то все, конец. Трестовик не боец, сам кибернетик тоже. Быстро переодеться, замаскировавшись, тоже не вариант. Для начала нет подходящей одежды, а даже если найдется — раны, кровь, все слишком заметно. Да и бледное от кровопотери лицо, искаженное гримасой шока, включит тревогу на первой же работающей камере с цифровым распознаванием. Разум перебирал варианты — брать заложников, прятаться в чужих квартирах, как-нибудь вызывать милицию — и не находил годного варианта. От убийц, возможно, отбились, но трестовая охрана обещала не меньше проблем.

Фирсов сделал движение, словно выкручивал сам себя, обхватил торс руками, низко склонив голову. Замер так на пару мгновений, после этого неожиданно быстро и ловко обшарил мертвого охранника, выудив из кармана баллончик с красным крестом в тонком синем круге и большими буквами 'АЭРОЗОЛЬ'.

— Пошли, мокрушник, — пробормотал 'шахматист', заливая Алексу рану на плече вместе с обрывками ткани. Мгновенно застывающая пленка, толстая и пористая, как лист резины, почти сразу остановила кровотечение.

— Не знаю куда, — прошептал Бес, едва шевеля холодными губами. Язык казался распухшим и сухим, едва помещаясь во рту. Очень хотелось пить.

— Я знаю, — бросил Фирсов. — Если блокировка продержится еще хотя бы минут пять, вылезем через мусорный сброс для резаной почты.

Что такое 'резаная почта' Алекс не знал, но прозвучало оптимистично, всяко лучше, чем неизбежная встреча с боевиками 'Правителя'. На языке вертелось 'зачем я тебе?', но Бес подумал, что в таких обстоятельствах вопрос прозвучал бы неуместно. Тем более и так понятно.

— У тебя помощник снаружи? — Фирсов озирался, судя по нахмуренному виду, что-то вспоминал.

— Да. Но связи с ним нет, все глушится.

Бес почувствовал себя почти живым. Наклонился, стащил непослушной рукой подсумок мертвеца с двумя полными рожками, неловко перекинул через плечо синтетический ремень. Взаимодействие разорванных тканей и металлической основы на подстреленной руке было не то, чтобы болезненным, скорее неприятным, как попытка прожевать деревянную зубочистку. Пока неприятным, Бес понимал, что скоро он полезет на стену от боли, а скорее всего, провалится в шок.

Урод... нет, чтобы попасть ниже локтя, где мяса давно не осталось, лишь чистый хром...

— Ну что, — прошептал он, искренне надеясь, что Фирсов знает, куда идти дальше. — У нас минут пятнадцать, потом я все.

— Да херня, — почти весело каркнул администратор, и Бес подумал, что, наверное, с точки зрения Фирсова все происходящее не так уж и плохо. Вместо бесконечных дней домашнего ареста и ожидания, после череды всплесков надежды и безнадежного отчаяния — хоть какая-то определенность. Спасешься или умрешь, все просто и однозначно. А если умрешь, то с неебической музыкой.

— Над Парижем страшнее было! За мной.

Глава 11 — —

Воспоследует более позже.

Дело в том, что я изначально собирался опустить собственно процесс спасения беглецов, описав его в стиле 'и когда Рокамболь выбрался из этого затруднительного положения...'. Но глава экспромтом пошла в довольно жестком направлении со стрельбой и трупами. Ее следует достойно продолжить, а это продолжение в свою очередь следует качественно продумать. Процесс не быстрый, основная работа тормозится, поэтому я решил поступить радикально и просто перешагнуть через главу (на время, разумеется).

Итак, беглецы вырвались из ловушки, не без проблем, но более-менее успешно...

Глава 12

Корпоративный 'шахматист' заметно приободрился, как уставший спортсмен, который все еще измотан, однако уже сходил в баню, полежал на массажном столе и получил укол-другой от доброго доктора. Вот, что творят с людьми надежда и чудесное спасение, подумал Бес, а вслух прошипел сквозь зубы:

— Больно...

— Терпи, казак, — буркнул Фирсов, глядя как мобильный автохирург ставит последние швы-скобки на обработанное антисептиком плечо кибернетика. Нелегальная аренда машины со 'спиленными' числовыми номерами, без регистрации и отчетов в Скорую помощь стоила очень дорого, но связываться с живыми лекарями сейчас было бы опаснее. Да и действовал немецкий агрегат вполне эффективно, ждать чудес от него не приходилось, но робот очистил и зашил раны Постникова, а сейчас пытался нейтрализовать боевую химию, которая свое отработала и теперь действовала как яд. Постников бешено вращал единственным глазом и скрипел зубами.

Сквозь пыльные окна, выходящие на обе стороны двадцатиэтажки, можно было полюбоваться на промзону и кусочек кладбища с приемным пунктом крематория. Через каких посредников Кадьяк ухитрился найти это убежище — оставалось загадкой. Но здесь можно было пересидеть некоторое время в относительной безопасности, залатать Беса и заодно подумать, как жить дальше.

Квартира относилась к реликтам советской эпохи, которых на удивление много сохранилось в футуристической, авангардистской и ультрасовременно-технологической агломерации Москва-Ленинград. Жилище очень походило на квартиру Мартызенски, только без электроники в каждом углу. Зато в кладовке обнаружились ящики с широким выбором китайской тушенки, советской сгущенки, а также грузинского кофе. Продукты были многократно просрочены, но консервы хранились в солидоле, да и бумажные пакеты с кофейным эрзацем неплохо сопротивлялись времени.

— Советское, значит отличное, — решил вслух Фирсов и начал запивать стресс. Он методично истреблял кофе, заливая кипяток в самую большую емкость, что нашлась на съемной квартирке — пластмассовый контейнер для сыпучих продуктов. Трестовик обходился без сахара, но в каждый прием использовал не меньше чем полбанки сгущенки.

— К диабету без остановок, — пошутил Кадьяк. Он вернулся к привычному облику — перчатки, черный плащ с бронированной подкладкой, высокий воротник и легкая небритость, чуть-чуть не дотягивающая до неряшливости.

— Ага, это прям злободневная тема, — фыркнул Бюрократ, опять ставя чайник на двухконфорочную плиту. — Главная опасность в моей скучной и предсказуемой жизни. Ничего, если приложит, мудицина спасет.

Он кивнул в сторону автохирурга, похожего на гибрид пылесоса-убийцы и Громозеки без головы.

— Одно сплошное чудо эти роботы, — заметил Кадьяк. — Но сомневаюсь, что ему по силам диабет. Все-таки военная вещь.

— Печень, — скрипнул зубами Бес. — Сейчас через глотку выйдет...

— Отходняком накрыло, — проявил знание вопроса Фирсов. — Нажрутся всякого, а потом железы распадаются в холодец от химического удара.

— Ох, заткнись, — мотнул гудящей головой Бес. — Из-за тебя все, падла трестовая.

— Вот наглая шпана, — огорчился Фирсов. — Я же тебя спас.

— Спас, потому что сейчас за тобой начнет охоту вся безопасность 'Правителя'. А ты сам администратор, бюрократ и электронная крыса. Тебе, чтобы выжить, нужны люди, которые умеют прятаться и выживать в городе с оружием в руках.

Под никелированными инструментами хотелось лечь и сразу же умереть, так что Постников удивлялся, как ему удается говорить так складно и длинно. Обезболивающие препараты уже не помогали, в кровеносной системе плескалось слишком много агрессивной химии. Робот мог частично нейтрализовать ее до условно безопасного уровня, но вот с болью теперь даже не пытался бороться, чтобы не отправить пациента в кому.

— Ну да, как-то в этом роде, — не стала отпираться бюрократическая крыса.

— Так, — иностранец негромко хлопнул в ладоши, переключая на себя внимание. — Теперь для новых зрителей. В здание зашел целый наниматель и один. Вышел уже не целый и не один. Что было в серии, которую я пропустил?

— Этот муфлон сидел под домашним арестом. А к нему пришли с Коробовыми. Как раз по ходу нашей увлекательной беседы... Я их убил, потом мы бежали.

Бес не сдержался и снова глухо застонал. Медицинский робот обкалывал его гепатопротекторами и одновременно запустил металлическое щупальце прямо в грудную клетку, поддерживая работу перегруженного сердца.

— Муфлон? — не понял Кадьяк.

— Очень плохой человек.

— А, понял. И автоматы Коробова, — уточнил наемник.

— Все так, — выдохнул Бес.

— Nom de Dieu! De plus en plus intéressant! — наконец перешел на родную речь наемник. — С вами не скучно.

— Нас чуть не грохнули, а вы железки меряете, — фыркнул спасенный и явно неблагодарный гроссмейстер.

Бойцы не ответили, напряженно размышляя. Момент, который совершенно не отрефлексировал бюрократ — выбор оружия налетчиков — многое значил для профессиональных боевиков.

— Рассказывай, буржуазный кровопийца, кто тебя хотел пришить в обход правления, — потребовал Бес. — Для начала.

— Как догадались? — озадаченно спросил Фирсов.

— По совокупности причин. Но прежде всего по стволам. Поскольку...

... поскольку давным-давно в СССР озаботились тем, что масса военнослужащих непосредственно в перестрелках участвует редко или не участвует вообще, поэтому им требуется не полноценный автомат, но что-то более компактное, ухватистое. Пистолеты-пулеметы в СА традиционно недолюбливали, кроме того хотелось что-то под стандартный патрон Лютого, оптимизированный для автоматического огня. Так стартовала программа под смешным названием 'УКВАо', то есть 'универсальный, компактный, вспомогательный, автоматический образец'. Поскольку Советская армия, не щадя сил, боролась с демоном унификации, по итогам десятилетней разработки на вооружение было принято сразу два образца, автомат Ткачева с магазином в рукояти, а также Коробов, сделанный по схеме 'булл-пап', которая в Союзе называлась 'обратно-развернутой' или 'ствол-ружье'.

Ткачевыми предполагалось вооружать 'вторую линию', то есть штабистов, офицеров, экипажи боевых машин и так далее. Коробовы предназначались главным образом для десантуры всех мастей. ТКБ отличались великолепной точностью и компактностью (фактически ствол + патрон, вот и вся длина), а с остальным по итогам более-менее массовой эксплуатации все оказалось куда менее радужно. Международная напряженность росла, в воздухе уже носился призрак очередной Мировой, так что 'обратно-развернутые' в конце концов, от греха подальше отозвали на длительное хранение, снова перевооружая бойцов на более привычные Судаевы. А после войны было чем заняться, поэтому про ТКБ забыли на много лет.

Второе рождение Коробовы получили во времена 'конвергенции' с приобщением к буржуазной жизни с ее побочными эффектами. 'Ствол-ружья' оказались прекрасным оружием для скоротечных городских перестрелок, к тому же недорогим — их было проще списывать и красть, потому что складировали второпях, с повсеместными нарушениями. Хотя производство прекратилось много лет назад, характерные автоматы регулярно поминались в криминальных сводках, часто мелькали на записях уличных репортеров гонзагамо.

Проблема была одна — благодаря склонности редко, но без предупреждения 'клинить' ТКБ прочно занял нишу 'середнячков', то есть оружия слишком дорогого для мелких 'торпед' и слишком ненадежного для высококвалифицированных исполнителей. Из него можно было покрошить в несколько стволов, например, машину какого-нибудь буржуя умеренно среднего полета. Но Коробов никогда не смог бы оказаться в руках агентов, идущих убивать серьезного клиента в охраняемом здании богатого синдиката. Если только исполнителей не наняли буквально 'по звонку', второпях...

— Я вижу так — подытожил Бес. — Тебя крепко подсидели, вплоть до ареста на дому. Но до устранения в рабочем порядке довести не сумели, отсюда и бардак, выходить нельзя, а принимать звонки со стороны можно. Ты сидел и ждал, недоброжелатели интриговали, пытаясь заполучить твою голову, а когда вдруг объявился новый неизвестный контакт, у кого-то сдали нервы. И по твою душу пришли быстро купленные спецы. Не лучшие, но что было под рукой прямо сейчас.

— Ну-у-у... — потянул Фирсов, глядя в сторону.

— Только не лгать, — хмыкнул Кадьяк. — Я конечно не допросчик, но температуру и зрачки считывать могу. А у тебя 'золотой маски' нет, врать технологично не сможешь.

— В общем, угадали, — мрачно и вымученно сдался Фирсов, а затем буквально в нескольких фразах описал незамысловатую историю о двух родственниках, которые много лет довольно успешно карабкались по трестовой лестнице, поддерживая друг друга. До тех пор, пока один не оступился, а другой решил, что старшему лучше падать в одиночестве. Причем падать быстрее и с концами.

— Драма, — заключил Кадьяк. — Шекспир.

Автохирург пожужжал еще немного, мигнул зеленой лампочкой. Поставил пациенту капельницу с кровезаменителем и ушел в режим ожидания, раскинув по-паучьи все конечности, чтобы заменить расходники, а также продезинфицировать остальное.

— Надо будет ему память вычистить, — подумал вслух Кадьяк. — Я блок ему воткнул, конечно, ни одного бита не запишет, но все равно... Эй, как самочувствие? — осведомился наемник. — Еще живой?

Бес покрутил головой, осторожно, чтобы не тревожить зашитые и склеенные ткани. На лице кибернетика застыла гримаса боли пополам с отвращением.

— Терпимо, — выдавил он, наконец.

— Сегодня-завтра отлежишься, — подытожил Кадьяк. — Затем поищем врача, автоматик это хорошо, но все-таки эрзац. А теперь о деле.

Наемник деловито извлек из кобуры на поясе один из антикварных револьверов и приставил его к носу Фирсова. Гроссмейстер комично скосил глаза на ствол, который в таком ракурсе представлялся огромным, несмотря на то, что 'pocket'

— Во-первых, я пока не вижу с тебя ни денег, ни другой пользы, а потрачено уже немало, — сообщил Кадьяк, шевельнув бровью в сторону Беса. Тот как раз отпинывал назойливого робоуборщика, который выполз из стенной ниши, чтобы собрать окровавленную одежду, превратившуюся в тряпье. Раненый кибернетик ограничился кивком, дескать, согласен.

— Во-вторых, — Кадьяк внимательно посмотрел на Фирсова, словно желая удостовериться в правильном понимании сказанного. Трестовик изобразил на помятом лице живое любопытство. — Я сейчас вижу единственный способ на тебе заработать. Сдать 'Правителю' обратно за награду. Так что тебе стоит меня заинтересовать чем-нибудь еще.

Фирсов посмотрел на Беса, тот слабо покрутил головой, будто хотел разработать позвонки. Боль никуда не делась и напомнила о себе злыми укусами в такт движениям, но терпимо.

— А ты ловко назначил себя в концессионеры, — сказал Постников Кадьяку, игнорируя спасенного бюрократа. — И рановато.

— Не проблема, могу выписаться, — пожал плечами наемник. — Но ты мне уже должен, в том числе за медицину. Готов оплатить счет и порвать договор?

— Пиздец... — взялся за голову Фирсов. — Межгалактических масштабов... Я бы сказал 'верните меня обратно', но вы же метафору не поймете, торпеды электрические.

Бес замолчал, Кадьяк смотрел, едва заметно улыбаясь краешками губ. Тень улыбки была скорее сардонической.

— А-а-а, скотина, — фыркнул Бес в пустоту, обзывая больше мироздание в целом, нежели кого-то определенно. — По рукам, — на сей раз, он обратился прямо к наемнику. — Если что-нибудь надоится с этой коровы, все поровну. Если нет, сдадим трансецам.

— Эй, я здесь вообще то, — напомнил Фирсов.

— Козлам слова не давали, — проскрипел Бес и слабо махнул рукой, изображая некую пародию на хлопок одной ладонью. Кадьяк ответил зеркальным жестом, и договор состоялся.

— Что ж, диспозиция ясна, — Фирсов оттянул воротник и глубоко вздохнул. В чем старому бюрократу нельзя было отказать, так это в отменной выдержке. — Значит так, в-третьих сдавать меня обратно вам уже поздновато. Слишком все шумно получилось, рублей вам, может, и подкинут, но потратить не успеете.

— Резонно, — согласился Кадьяк после короткого раздумья и поднял ствол к потолку, но притом взвел курок. — Дальше?

— Значит у вас два пути. Первый, грохнуть меня здесь или где-нибудь в подворотне, чтобы все окончательно запутать. Останетесь без выгоды, но может и от проблем удастся свалить. Хотя вряд ли, но все возможно.

— Мне нравится эта концепция, — слабо, но решительно поведал Бес. — Только, чур, башку ему прострелю я. Давно мечтал.

— У меня есть гаррота, — без улыбки сообщил Кадьяк. — Я тебе одолжу.

— Второй, — Фирсов поднял вверх оба указательных пальца, как дирижер перед оркестром. — Попробуем, как говорил один мой коллега, достать из этой жопы кролика.

— Жопу вижу, — констатировал Кадьяк. — А кролика нет.

— Ты хотел меня шантажировать, — обратился Фирсов к Постникову.

— Хотел, — согласился Бес.

— По деньгам?

— Чего?.. — Постников на мгновение даже растерялся.

— Алекс, ты негодяй, но далеко не дурак, — терпеливо развивал мысль Фирсов. — К тому же сильно побитый жизнью негодяй. Я смотрю на тебя и почему-то думаю, что хотел ты не денег. Точнее, денег, но для чего-то большего. Угадал?

— Вот, уже интересно, — скупо улыбнулся Кадьяк. Он аккуратно спустил курок, убрал револьвер и отодвинулся назад вместе со стулом. — Это направление беседы мне нравится куда больше.

— Денег у меня нет. То есть пара счетов осталась, еще немного чеков рассовано по схронам, но это кошкины слезы. Однако и обратно в трест я не хочу. А вам продавать меня рискованно сверх всякой меры, так что давайте попробуем договориться. К взаимной выгоде.

— Тебе нечего предложить, — подытожил Кадьяк.

— Погоди, — остановил его Бес. — Сначала вот...

Кибернетик выложил на стол магнитный диск в виде треугольника со скругленными краями и кристаллической шайбой посередине. Штучка была компактной, с зализанными краями, умещалась на ладони.

— Экое ретро, — удивился Кадьяк. — Это же заря советской бытовой электроники?

— 'Умный дом', — невесело подтвердил Фирсов. — Надо же, они еще в ходу. А оно в привод влезет вообще?

— Шифровать легко, ломать сложно, до сих пор читается почти на всем, — огрызнулся Постников. — Вот это мне от тебя нужно было. Открывай и смотри.

— Эй, имейте совесть! — возмутился бюрократ. — Я, конечно, советский чиновник, но вы не партия, а мне под шестьдесят уже и день выдался с приключениями. Дайте передохнуть!

— У него сейчас вспышка активности, — пояснил Кадьяк Фирсову с таким видом, словно Бес находился где-то на Луне. — От передоза фармацевтикой. Как у раненых пока их не накрыло шоком. Это на пару часов, потом он ляжет как труп и не встанет сутки, а то и двое. Но, кажется, пару часов и тебе помучиться придется. Ты себе сейчас немного жизни зарабатываешь, так что уж постарайся.

Наемник разложил на столе переносной калькулятор, промежуточного поколения, с несколькими экранами, сложенными в один блок, и составной клавиатурой — основная плюс две вспомогательных, выдвигающихся по бокам как крылья шпионского самолета.

— Мать вашу, — злобно сдался Фирсов. — Тогда накиньте стимуляторов на стакан.

В собранном виде мобильная ЭВМ помещалась в средних размеров чемоданчике, будучи разложенной, заняла почти весь стол.

— Ткни в сеть, — скомандовал Фирсов. — Надеюсь, абонемент тут хороший...

— Не нужно сети, — прошипел Бес, ощупывая целой рукой зашитую рану, осторожно, самыми кончиками пальцев. Кибернетику казалось, что он чувствует каждый шов, но при этом тело словно поджаривали на адреналиновом костре. Хотелось что-нибудь сделать, срочно и разрушительно.

— Там бизнес-план

— Чего? — не понял Фирсов, взвешивая на ладони старый носитель.

— Техкомкарта, — поправился Бес.

— А, понял, ты в коммерцию, что ли, решил податься?

— Читай, давай, — отрубил Постников.

— Ну... почитаем... — неопределенно пробормотал Фирсов, ставя под левую руку очередную дозу пропуска в инсулиновый рай. — Так, и что тут у нас...

Посмотрев на его манипуляции, Кадьяк скептически поджал губы, но спорить не стал. Наемник одним глазом уставился на зеленый экран, а другим в маленький телевизор ВЛ-1000, которым управлял дистанционно, перещелкивая программы, очевидно в поисках новостей о собственных приключениях. Бес прикрыл глаз и честно попробовал успокоиться, не получилось.

Поначалу Фирсов работал с видом безвинного страдальца на галере. Довольно скоро и неожиданно заинтересовался, сел ровнее и склонился к экрану, близоруко щурясь, зеленоватый отсвет превращал набрякшее лицо администратора в маску уставшего гоблина. Кадьяк даже выдвинул глаз на телескопическом стебельке, заглядывая поверх плеча Фирсова.

Так миновал час, сначала администратор поработал непосредственно с документами на диске, а затем погрузился в раздумья, что-то быстро считая на боковом экране. Наконец он встал и прошелся по комнате, разминая пальцы. Кадьяк собрал глаза обратно и посмотрел на Беса с не наигранным уважением.

— Знаешь, честно скажу, я впечатлен, — признался Фирсов под немигающим взглядом Беса. — Обычно технологически-коммерческие карты сплошной бред, дистиллят идеи 'как сделать мне хорошо за ваши деньги'. Редко-редко попадается что-нибудь приличное. А это... Смело... Смело!

— Возможности видишь? — отрывисто спросил Бес. — Это можно сделать?

— Ты вот на это хотел у меня башмалу вытянуть? — ответил вопросом на вопрос бюрократ.

— Я хочу свой синдикат, — процедил Бес. — Я его заслужил. Пусть маленький, но чтобы свой и настоящий.

Кадьяк сложил губы трубочкой и протяжно выдохнул, будто сбрасывая тепло от перегретого двигателя. Но промолчал, обратившись в слух.

— Я и говорю, смело, — щелкнул пальцами Фирсов.

Бюрократ сделал несколько кругов по комнате, обходя стол с электронной станцией, брезгливо поморщился, глядя на пластмассовый цилиндр с кофе, мутный от времени и бесчисленных царапин от ложек.

— Ты адекватен? — так же резко спросил администратор. — Может поспать и передохнуть? А потом уж о делах?

— Говори, — оскалился Бес. — Я долго ждал, перетерплю.

— Хорошо.

Фирсов сделал еще один круг, быстро, нервно шевеля пальцами. Он как будто вернулся в родную стихию и совершенно не походил на человека, который всего несколько часов назад едва не расстался с жизнью, а до того неделями прозябал в ожидании тихой казни.

— Смотри, — заговорил он, обращаясь не то к Постникову, не то к самому себе, размышляя вслух. — Нормальная техкомкарта это Идея, Возможность и Решение. Идея у тебя сильная. Безумная, но сильная.

Кадьяк покачал головой, соглашаясь то ли насчет силы, то ли безумия. Судя по скептическому виду и нахмуренным бровям — скорее второе.

— Оружейная малосерийка, это я понимаю. Нестандартные решения — опять же понимаю, про Бирюка слышал. Но 'Учебник городского партизана'... да еще по добровольной подписке! — Фирсов остановился, развел руками, мотнул головой с высоко поднятой линией реденьких волос над морщинистым лбом. — Чтобы задумать такое, пожалуй, и в самом деле надо было мыслить за пределами нашего опыта и практики.

Фирсов отчетливо выделил голосом 'нашего', и Кадьяк нахмурился еще больше с видом крепко озадаченного человека.

— Ты предлагаешь продавать песок на пляже и воду в море, — быстро, отрывисто говорил Фирсов. — В мире, где нет ничего бесплатного. Это глупо. На первый взгляд. Но я читаю твои выкладки и вижу в этом логику. Ненормальную, но все же логику.

— Все очень просто, — выдавил сквозь зубы Постников, осторожно массируя живот в районе печени. — Это голая статистика. Сайт... то есть сегмент 'круга' и донат... то есть взносы. Нужно только выйти на определенную посещаемость, мы с Бирюком и Севой все посчитали. Даже если брать по-нижнему, нам заплатит хотя бы один процент. Этого хватит, чтобы окупить стартовые расходы и запустить приложения, притом уже коммерческие, за платный доступ. Оружейные заказы, 'Рефлекс', доска объявлений и все такое. Все упирается в постоянную аудиторию и стартовые вложения.

— Да понял я, — отмахнулся Фирсов. — Ты пытаешься адаптировать концепты вашего интернета к нашим 'кругам'. Когда все кажется бесплатным и потому очень привлекательное. Повторю, это безумно, но мне нравится. Может получиться, но может и прогореть. Никто так не делал, без практики не проверить.

— И?..

— И отсюда второй момент. Возможность!

Фирсов снова замер, взъерошил короткую прическу.

— В душ надо, в душ... и кофе с коньяком, — пробормотал он себе под нос, а затем продолжил, опережая недовольного паузой Беса:

— А вот с практической реализуемостью у нас будет полное жопито. Ты сможешь зарегистрировать синдикат, но не удержишь его. Пояснять надо?

— Агрессивное поглощение, — сказал, как выплюнул Бес. — Сколько я их обеспечивал...

— Как только выйдешь хотя бы на символическую прибыль, — хмыкнул Фирсов и продолжил рассуждения вслух. Такой фокус можно было крутнуть, пока система трестов еще становилась и утрясалась. Оперативно и незаметно проскочить между паленых. Сейчас мы живем в мире монополий и все ужесточающейся конкуренции. Хотел быть ферзем, а поставят в позу королевы, сдашь активы и будешь работать за жалование и квартальную премию. А может, просто убьют и выкупят контору по дешевке как утратившую правомочность.

— Потому ты мне нужен был. Деньги и прикрытие. 'Правитель' — трест-прима, генеральный партнер. И мой синдикат, партнер-секунда. Только вот...

Бес опять изобразил болезненную гримасу.

— Только ты, получается, уже мне не помощник. И 'Правитель' меня не защитит. Есть...

Фирсов недовольным жестом оборвал вопрос Постникова.

— Помолчи! Я думаю.

Бес и Кадьяк обменялись взглядами. Спасенный трестовик выдохнул, потер уши, словно разгоняя кровь по мозгу для улучшения качества мыслей.

— Фффухххх, — шумно погудел Фирсов. — А хороша задачка!

Он потоптался на месте, ступая по ковру со смазанным от выпавшего ворса узором 'карабах'. Бюрократ корчил рожи, словно под кожей лица у него был скрыт эмоциональный водитель, который сломался. Пальцы Фирсова подергивались в тике нервного дирижера.

— Застоялись мозги, застоялись без дела, — шептал трестовик. — Может, и в самом деле пинка мне надо было отвесить, чтобы не расслаблялся. Да пораньше.

Он резко повернулся к Бесу и хлопнул в ладоши, как гипнотизер, выводящий аудиторию из транса.

— Ну что, 'стоматологи', я тоже в деле, однако! Сбацаем дело на троих.

— Морда треснет, дедушка, — отрезал Кадьяк. — В правлении места кончились.

— Пусть говорит, — потребовал Бес. — На протезное мясо мы его порезать успеем.

— Мне нравится твоя идея с синдикатом, — сказал Фирсов, будто не заметил жестокую угрозу в словах кибернетиков. И тут же поправился. — То есть дерьмо затея, конечно, если так прикинуть. Но выбора особого нет. Ты...

Он ткнул пальцем в Беса.

— Тебе нужно много нала и утвердиться, поставить себя. Чтобы мир у твоих ног или хотя бы его часть. У тебя есть идея и люди, которые ее могут обеспечить технически. А ты...

Палец указал на Кадьяка.

— И тебе надо много нала. А еще уйти на покой.

— Да что б ты знал про меня! — иронически вымолвил наемник. — На фазе луны погадал?

— Ой, да брось, — скривился трестовик. — Сколько я с вашим братом дела имел! Все вы по одному пути бежите, ну те, у кого мозги есть. Разница только — сразу про пенсию думаете или сначала жажда приключений в жопе отгорит, а уж затем про пенсию. Ты никелирован по самые уши, возраст под сорок, может и больше. Значит в деле уже не один год, видел некоторое дерьмо и давно понял, что на приличную старость так не заработать. А думать о ней уже пора, никель то стареет, правда? Обновлять все дороже, организм уже не тот, аугментации приживаются все хуже и хуже. Причем следующее поколение агентов и арбитров будет уже не 'железным', хром и кибернетизация это прошлое, кибернетиков скоро выкинут из дела. Потому ты и вцепился в нашего Одина без ворон, почуял большой риск и большую возможность. Хочешь поставить все на выигрыш и чтобы к старости не только на иммуноблокаторы хватило.

Кадьяк двинул челюстью, желваки прошли под щетиной как валуны, однако наемник смолчал.

— И ты отличный боевик со связями, знаешь, где что достать, как прикрыть.

Фирсов перевел дух, пожевал губами.

— А мне надо много нала, потому что я старый, больной и вообще привык жить хорошо. И желательно, чтобы за моей спиной не стояли агенты 'Правителя'. Так что у нас намечается консенсус, товарищи. Единство интересов и взаимовыгодное партнерство.

— Ну, допустим, — сказал Бес. — У меня идея, план и оружейники, которые с кем-то другим работать не будут. Он, — кибернетик показал на Кадьяка. — Охрана, матобеспечение, стрельба. А с тебя какая польза? Ничего нового ты мне не сказал, денег у тебя нет, из треста выкинули.

— А я знаю, как создать твою мечту, — очень серьезно, без приплясывания и хлопков сказал Фирсов. — Как организовать синдикат, чтобы его у вас не отобрали после первого же отчета в Минфин.

— И как же?

— Как все делается, — по-прежнему без улыбки и сторонних жестов сказал Фирсов. — Идея, Возможность и Решение. Чтобы организовать самостоятельное предприятие, которое не слопает международный трест, придется искать того, к чьей сильной руке можно прислониться. И много денег для старта. 'Правитель' тут не помощник. Но я знаю, где нам будут рады. Возможно будут.

— Оптимистично звучит, — покачал головой Кадьяк. — Особенно насчет 'возможно'.

— Да, шансов мало, — Фирсов сунул руки в карманы и покачался с носков на пятки. — Но как будто вы рассчитывали, что все пройдет легко.

— Да я все проще представлял, — речь Постникова чуть замедлилась, взгляд единственного глаза помутнел. Похоже, кибернетика 'отпускало' и организм, истощенный приключениями, требовал немедленного сна. Но Бес держался, концентрируясь на речи бюрократа.

— Идея остается прежней, — пообещал Фирсов. — Превратить знание в наличность и возможности. Мы купим на него возможность основать синдикат под хорошим прикрытием. Только это будет другое знание.

— Хочешь торговать секретами треста? — догадался Кадьяк.

— И да, и нет, — ухмыльнулся Фирсов.

При внимательном взгляде было заметно, что трестовик вымотан лишь немногим слабее, чем израненный Бес. Глаза часто моргали, покрытые сеткой лопнувших сосудов, под нижними веками темнели черные синяки. Но Фирсов казался собранным и целеустремленным, как старый боксер, готовый перед гонгом провести коронную комбинацию и вырвать победу на последних мгновениях боя.

— Обычно нет секретов, которые стоили бы такой услуги, — Фирсов сделал ударение на слове 'такой'. — Но я знаю один уникальный секрет. Главную тайну 'Правителя'. Резона ее хранить у меня больше нет. Так что если мы правильно продадим секрет правильным людям... И если нам очень-очень-очень сильно повезет...

Фирсов тяжело вздохнул.

— Тогда мечты сбудутся. Все наши мечты, прошлые и будущие.

— И что же это за чудо? — Кадьяк и не думал скрывать глубочайшее недоверие.

Фирсов едва заметно улыбнулся и ответил. Ему понадобилось ровно девять минут, чтобы посвятить в суть дела будущих концессионеров. Еще с полминуты кибернетики молчали. А затем Кадьяк очень тихо вымолвил:

— Он не врет. И это не секрет. Это тактический атом в заднице. Полететь на нем можно, только...

Он осекся, не закончив. Прошло еще с четверть минуты, и уже Постников сказал:

— Я одного не могу понять... Почему тебя сунули под какой-то глупый арест? Будь я Нессельманом, пристрелил бы прямо в директорском кабинете. Самолично. И там же отправил бы в электропечь по частям. Для уверенности. Как ваша безопасность вообще такое допустила?! А если бы ты начал записки писать и бумажными самолетиками рассылать из окна? Или выпросил бы телефон уборщицы?

— У меня окна не открываются, — невесело улыбнулся Фирсов. — И автоматическая уборка. Алекс, не пытайся понять логику бюрократического аппарата, в ней нет ни здравого смысла, ни чего-то человеческого. Себя вспомни, как ты вылетел из треста.

— Ну... да... — Бес оскалился, явно припомнив что-то неприятное.

— Если бы я был рядовым конторщиком, все так бы и случилось, как ты описал. И случалось. Однако я курировал важнейший проект, от которого зависела судьба треста. Я гроссмейстер, член правления, пусть и тайный. Таких людей не принято убивать без железных оснований, потому что иначе теряется смысл бега по карьерной лестнице.

Фирсов опять щелкнул пальцами, читая импровизированную лекцию.

— Ты карабкаешься от должности к должности, от привилегии к привилегии, в полностью закрытый мир, на безопасность которого работает, в сущности, весь трест. Чтобы от меня избавиться настолько... решительно, требовалась причина, причем такая, чтобы никто из директората не задавался вопросом 'сегодня его, а завтра кого?'. И пришить мне открыто было нечего, я на проект 'ГосСтат' жизнь положил, буквально. Потому изолировали меня соответственно, то есть как бы и не до конца, не окончательно. И по ходу пытались продавить втихую приказ об окончательном увольнении. Пока ты не появился как хер из расстегнутой ширинки. Кстати, племянничек наверняка выставит это как вражескую операцию по спасению шпиона и доказательство моей измены. Думаю, весь директорат уже проголосовал за мою ликвидацию любой ценой.

— А вдруг это все проверка? — спросил вдруг Кадьяк. — Может мы от 'Правителя' и так тебя проверяем на верность.

— Возможно, — согласился Фирсов. — Вполне возможно. Но я так не думаю. И я готов рискнуть. Ну что, по рукам? Хорошая батарея получается.

— Батарея? — не понял Кадьяк, далекий от русских шахматных терминов

— 'Батарея', — уточнил более искушенный Постников, набравшийся полезного жаргона высокопоставленных трестовиков, пока работал в арбитраже. — Две или более шахматные фигуры, объединение которых усиливает потенциал атаки.

Кадьяк задумался, потом резким движением сцепил пальцы обеих рук, будто иллюстрируя концепцию объединения. Спросил:

— Ну, допустим... и что потом?

— А потом дорога дальняя, — пообещал Фирсов. — Нельзя просто зайти в трест, сказав 'есть секреты на продажу, хотим поторговаться'. То есть можно, обратно только не выйдешь. Предложение следует правильно оформить и правильно занести через нужных людей. Мне надо возобновить пару давних знакомств и прощупать старые связи, действуют ли ни еще. Есть у меня... друзья... Давно не общались, но эти, по крайней мере, выслушают. И, быть может, выступят посредниками.

— Не продадут? — усомнился Кадьяк.

— Может, и продадут, — стоически произнес Фирсов. — Скорее всего, даже продадут. Но сначала все-таки послушают.

— Настолько добрые и старые друзья?

— Мы в одном полку служили, вместе воевали, затем пошли разными дорогами, но связи остались. Если уж кому-то доверяться, лучше тому, с кем пожег пару-другую натовских танков. Это сближает людей.

— Забавно, — потянул Кадьяк. — У меня отец был танкистом. Погиб, когда ваши рвались через Фульдский коридор.

— Это проблема?

— Нет, пожалуй... Война есть война. Он был идеалист и патриот, а я индивидуалист и космополит. Просто любопытно, как жизнь сталкивает людей.

— Фульд, — наморщил лоб Фирсов. — Нет, не моя работа точно. Мы были во второй волне и пошли в бой уже под Реймсом.

Бюрократ и наемник оглянулись, поглядели на спящего Беса. Раненый тихо сопел, изредка подергивал губами в такт приступам боли и выходить из сонного забытья не собирался.

Кадьяк склонил голову на бок и повторил жест, которым ранее обменялся с Постниковым — виртуальный хлопок ладонями.

— Договорились. Но только если от тебя будет польза.

— Технолог, боевик, финансист, — перечислил Фирсов. — В самый раз для нового предприятия, маленького, но очень перспективного.

— Что дальше? Когда подлечим... технолога. И ты поднимешь связи.

Финансист маленького, но перспективного предприятия ненадолго задумался, а затем сообщил:

— Ну, если 'Правитель' или милиция не найдут нас раньше... то мы направимся в самый большой город на свете.

— Putain de bordel de merde! — выдохнул Кадьяк. Кажется он уже сильно жалел о договоре.

— Я знал, что тебе понравится, — осклабился Фирсов. — Да, мы поедем в гигаполис Бомбей.

Часть III

'With a Little Help from My Friends'

Глава 13

Следующую неделю махинаторы отсиживались на конспиративной квартире. Фирсов добивал поджелудочную железу старой тушенкой и грузинским кофе, бурча, что наслаждается вкусом задорной молодости. В остальное время старый бюрократ методично работал над концептом Беса и 'технических мудрецов', оформляя его как полноценную техкомкарту, то есть план, четкий и детальный, под который можно было привлекать финансы и другое обеспечение. Помимо этого Фирсов организовал мудреную переписку через зашифрованные послания, которые следовало отправлять из удаленных точек доступа и таким же образом принимать ответы, ни в коем случае не засвечивая квартиру. Бес приходил в себя под капельницами, Кадьяк исчезал и появлялся без предупреждения, решая текущие вопросы.

Перестрелка в 'Галеоне' избежала огласки, про нее молчали новости, 'бегунки' цифровых кругов, и даже гонзагамо раскопали только скупые упоминания о некоем инциденте. Ничего не было, точка. Кадьяк осторожно навел справки и выяснил, что заказы относительно Фирсова и его спутников не появлялись ни в розыскных конторах, ни на рынке открытых договоров. Это значило, что беглецами занимается только служба безопасности треста, причем в условиях полной конспирации. Такой расклад сильно усложнял жизнь, но вселял толику надежды — значит, Фирсов действительно считался крайне важной целью, и его секретное знание вполне могло быть настоящим (в чем Бес все же крепко сомневался, больно уж фантазийно выглядела история).

Дни шли, сменяя друг друга, никто не вламывался через хлипкую дверь, не стрелял в окна из 'слонобоев' и ракетных установок, не засылал автоматиков со взрывчаткой и ядами. Это обнадеживало и говорило о том, что беглецы запутали следы, в противном случае их нашли бы. Но для того, чтобы действовать дальше, требовалось показать нос из норы... Поэтому Кадьяк, на которого легли заботы по обеспечению дальнейшего отхода, вообще перестал спать, ограничиваясь двухчасовыми сеансами кибернетической 'маски забвения'. На данный момент иностранец показывал себя самым полезным членом команды, без которого затея давно вылетела бы в трубу. Приходя в себя после восстановительных процедур (которые проводились, разумеется, строго нелегально и потому шли быстро, жестко, без смягчения) Бес предавался самобичеванию за самонадеянность и плохую подготовку операции. Но что-то менять было уже поздно, оставалось лишь вскочить на бурный поток событий и нестись вскачь, рассчитывая на изворотливость и удачу. Пока еще даже не существующему синдикату сказочно везло.

На пятый день Фирсов сообщил, что сумел договориться о встрече. Точнее зафиксировал, что таковая вообще может состояться. Анонимные однополчане в принципе готовы были послушать интересные вещи, но только через одного представителя и на своей территории, которой неожиданно выбрали Филадельфию. По этому поводу состоялось короткое и безрадостное совещание, на котором будущее правление синдиката констатировало — выбора особого нет. Будем встречаться, принимая риск в качестве неизбежного бонуса.

— И сдалась им американщина? — удивился Постников. — А как же Бомбей?

— Подальше от Евразии, — пояснил Фирсов. — Если первично договоримся, тогда уже в Индию, на общую сходку.

— Как будто не все равно, — вздохнул Кадьяк. — Покупаешь билет на баллистический стратоплан, и все далекое становится близким.

Кибернетик скорее брюзжал, потому что резон в действиях неизвестных 'коммэрсов' имелся. Несмотря на хорошие связи 'Правителя' с американскими трестами его СБ неуютно чувствовала себя за океаном. Но такое путешествие требовало сложного транзита, который опять ложился на плечи Кадьяка. Наемник выглядел измотанным и похудел как узник рабочего лагеря 'ЯкутАлмаз' в Африке.

На восьмой день затворничества Кадьяк сообщил, что в целом 'маршрут построен' и закончил оформление 'одноразовых' документов.

— Придется еще немного запутать следы, — сказал кибернетик. — Так что прямых рейсов лучше избежать.

— Двинем через 'Банан'? — подумал вслух Постников, глядя на очередную голограмму, плывущую высоко в небе. Дирижабль транслировал не только изображение, но и звук, обещая незабываемый концерт ультрамодной и эпатажно-консервативной исполнительницы под звучным именем Перловка. Реклама терзала глаза и уши москвичей не первый день, нарушала с десяток норм и постановлений об акустической гигиене и световом нормировании, так что штрафы должны были исчисляться сотнями тысяч рублей. Очевидно безголосая Перловка, способная только надрывно шептать в микрофон, и в самом деле была ультрамодной, принося очень хорошие деньги 'Rigas skańuplašu fabrikã', она же 'Рижский завод грампластинок'.

'Бананом' в просторечии называлась крупнейшая агломерация Европы, растянувшаяся от Лондона до Милана. На карте сложная конурбация напоминала серп или объеденный мышами банан, отсюда и прозвище.

— Нет, — ответил Кадьяк. — У них ограничения по рейсам для таких как мы. И больше камер с выборочными проверками через ЭВМ. Полетим разными путями от Берлина.

Бес уже привычным жестом потер живот с левой стороны — печень успокоилась, зато напомнила о себе поджелудочная. Легкий массаж страдания не облегчал, но психологически становилось чуть легче.

— Все, я пошел спать, — уведомил Кадьяк. — Нейронам тоже надо отдыхать, они не восстанавливаются.

— Опровергнуто новейшими исследованиями 'ЕВО', — сразу откликнулся Фирсов, потирая кончики пальцев, бюрократ снова печатал весь день и жаловался на подступающий тоннельный синдром. — У них на этом вся программа нового поколения агентов построена.

— Тем более, — исчерпывающе отрезал Кадьяк.

— Не кантовать, не бросать, при пожаре выносить в первую очередь, — проскрипел Бес. — Кстати...

Он глянул на Кадьяка, который почти сразу заснул, а может успешно притворялся. Во всяком случае, ритм сердцебиения у наемника замедлялся как у спящего.

— А что там про новое поколение?..

— Биотехнологии, — пояснил Фирсов, крутя запястьями.

— Клоники?

— Нет, — качнул головой бюрократ. — Тупиковый путь. Слишком дорого.

— Я знал одного, — заметил Бес. — Очень сильный боец. Был... наверное.

Даже сейчас воспоминание о Коллеге отзывалось холодными мурашками по спине. На свете было несколько человек, с которыми Бес не хотел бы встречаться ни при каких обстоятельствах, и сподвижник Доктора шел в коротком списке под номером один.

— Слишком дорого, — едва ли не по складам повторил Фирсов. — Как ни хитровывернись, усовершенствовать готового человека намного проще, чем делать его с нуля.

Бес снова растер живот под спортивной курткой из синей шерсти с надписью 'Олимпиада-76'. Старая вещь, сделанная задолго до рождения Постникова в обоих мирах, была теплой и очень уютной, намного лучше современнейшего платья из высокотехнологичных материалов. Постников уже решил про себя, что захватит (то есть, по сути, украдет) куртку на молнии с собой и сделает талисманом. Будет надевать осенними вечерами, наслаждаясь работой замененного желудочно-кишечного тракта, которому любой кофе нипочем.

Тем временем Фирсов развивал идею, а Бес с интересом слушал. К старому трестовику можно было относиться по разному (и Постников его искренне ненавидел), однако беглец из 'Правителя' был очень умен и многое в жизни повидал, от страшных боев Мировой войны, обрушивших старый добрый мир сверхдержав, до 'ревущих девяностых', когда закладывался фундамент транснационального планово-электронного империализма. Фирсов помнил и танки, сожженные на улицах европейских городов, и горящие спустя десятилетие на тех же улицах дорогие машины корпоративных служащих.

— Со временем и до этого доберется наука, мы еще придем к личному бессмертию за непредставимые деньги. Но пока впереди промежуточный этап — отказ от протезирования. Нейронная революция.

— Без аугментаций вообще? — Бес скептически припомнил прогноз Крокера насчет повальной роботизации милитаризма.

— Да, — Фирсов то ли не заметил скепсис, то ли проигнорировал его. — То есть немного не так. Приращения новых поколений будут строиться на памяти формы, а главным станет разгон не процессоров, а мозгов. Сверхбыстрая обработка информации, вынесенные на внешние носители калькуляторы для вспомогательного обсчета, 'дерево' вместо 'камня'.

— Ничего не понял, — честно признался Бес.

— Ну, тогда просто представь себе... — судя по тону Фирсова, он крепко сомневался в способности кибернетика представить что-то сложнее промышленного робота. — Человек без всей этой архаики с гидроприводами, проводами и прочего примитива. Внешне и на любой просвет абсолютно неотличим от новорожденного. В голове у него крошечная ЭВМ по технологии 'дерево', то есть квазибилогические материалы, которые работают с информацией как нормальная электроника, только еще быстрее, не отторгаются плотью и не отображаются никаким рентгеном. Вкупе с калькой в черепе у нашего абстрактного человека еще и внешний модуль на прямой связи, который при необходимости дополняет работу и распараллеливает задачи.

— Так это и сейчас есть, — хмыкнул Бес.

— Есть, — терпеливо согласился Фирсов. — Но действующие образцы либо требуют проводной связи, те самые штекеры в затылок или руку, что так любят кабуки, либо делаются в габаритах чемоданчика или барсетки, потому что беспроводную связь надо защищать от перехвата, это сложно.

Здесь Постникову пришлось молчаливо согласиться — благо ему не раз приходилось лично наблюдать 'впилку' графов с перехватом управления чужой электроникой.

— А здесь будет что-нибудь вроде браслета, который можно надеть на руку, на шею, приклеить вдоль позвоночника или сунуть в карман. Миниатюризация, никаких проводов, никакого радио.

— Запредельные частоты? — спросил Бес. — Сверхбыстрое 'плавающее' шифрование.

— Нет, — усмехнулся трестовик. — 'Деревянная' же нервная система, дополняющая оригинальную, живую. Но это уже другая тема. Слышал как 'Кендачи' с 'Лазарусом' подрались?

— Да.

— Это оно и было. Бились за патент на материалы, но главное — за способ, благодаря которому искусственные нервы становятся паразитарно-мобильной аугментацией.

— Не понял, — нахмурился Бес.

— Я же говорю, новая революция уже на пороге, а вы все железками гремите, — усмехнулся Фирсов. — Искусственная нервная система это опять же первый этап. Дальше оно все эволюционирует в дополнительный скелет типа 'паутина'. В одной коробке антенна, передача информации, армирование и эндоскелет. Японцы начали раньше и ушли дальше, но заплутали по дороге. Они не смогли решить проблему сращивания нервных тканей и, по сути, сделали автономную систему. Их 'паутина' действовала как самостоятельная структура, ее действия привязывались к перемещениям тела, но не определялись им.

— Снова не понял.

— Да, непросто. Японцы назвали это еще 'скелет в призраке'. Есть костяк, и есть призрачная плоть, между собой они не связаны, но должны работать как единое целое. Теперь понятнее?

— Ясно, — Постников изобразил бесконечный скепсис. — Дурацкая модель. Я не представляю ресурсы, которые нужны для обсчета такой координации.

— На тот момент казалось, что схема рабочая. ЭВМ считает движения носителя и подгоняет под них изменение 'паутины'. Но да, проблемы сразу были очевидны, и они проявились. Например, ты сжал кулак и хочешь стиснуть пальцы еще сильнее. Калькулятор в твоей голове считывает сигналы и формирует управляющий пакет для эндоскелета, так, чтобы движения искусственных волокон в точности совпадали с движениями тела. Если все будет хорошо, процессы действительно совпадут. Если не очень, случится рассинхронизация, и у тебя будет микротравма. А если все будет совсем плохо, процессор вполне может решить, что ты хочешь, например, растопырить пальцы, и эндоскелет выполнит приказ. Пример грубый, но суть, думаю, понятна.

— Больные островные мутанты... — Бес прищелкнул языком.

— Да. Предварительные испытания обнадеживали, однако на практике эндоскелет буквально резал рецепиентов на части или убивал их микротравмами. А у американцев получилось, они смогли разработать материалы, которые не кромсал ткани как нанобритва... Но мы отвлеклись.

— Ага... — Бесу в голову пришла мысль, точнее вспомнилась, он уже давно размышлял об этом. — Слушай, а почему высший управленческий состав не хромирует себя? Из-за всего, что ты описал? Боятся сесть на опаздывающий поезд?

— Именно. Я тебе скажу больше, в большинстве трестов если ты уже хромирован и получаешь какой-нибудь ответственный пост, то просто обязан избавиться от протезов. Забавно, но миром аугментированных людей правят только 'чистые'.

— Нелепо.

— Разумно, — сказал Фирсов. — Здесь и логика, и философия, и трезвый расчет на десятилетия вперед. Но это сложная тема, я к ней сейчас не расположен, давай в следующий раз. В общем, готовься к новому дивному миру. Железякам уголка в нем не найдется. Разве что в гетто.

— Ну, может быть... — Бес дернул щекой.

— Не хочешь, не верь, — пожал плечами Фирсов. Пожилой трестовик словно терял жизненную энергию с каждым словом, он все больше горбился, безвольно опустив руки между ног. — Но вы с этим Железным Дровосеком выбрали хороший момент, чтобы соскочить с арбитража. Потом будет дороже, когда толпы безработных агентов начнут адово демпинговать, убивая направо и налево за еду и 'три К'. А уж какое раздолье начнется в городах, цены то упадут ниже низшего. Если лавочка еще не закроется к тому времени.

— Закроется? — Постников уцепился за оговорку.

— Конечно, — Фирсов говорил уверенно, как о чем-то само собой разумеющемся. — Золотой век агрессивного арбитража это большой компромисс планетарного масштаба. Оферта, которую сделал крупный капитал всему миру, а мир ее принял. Большинство участников сделки довольны и нашли свое место в новом порядке вещей. Экономика бежит вперед, рынок поглощает любые деньги, безработица минимальная. Мы ведь на самом деле живем в очень богатом обществе, в нем столько прибавочного продукта, что хватает на прокорм армии бездельников и убийц вроде тебя.

— Мелкие обзывалки есть признак слабой аргументации, — Бес решил вспомнить, что у него вообще то интеллигентское происхождение и образование в анамнезе. — Не убедил.

— Я тебя не обзываю, — парировал Фирсов. — Я констатирую факт, притом очевидный. Сам прикинь, сколько экономически бесполезного народа шарашится по планете, от шмыг-барыг до графов и наемных армий. Они не производят ничего, только участвуют в переделе доходов и рынков. И этой орде есть на что жить, несмотря на то, что они постоянно уничтожают материальные ценности. Так что наш мир очень богат и богатство лишь прирастает. Но...

Фирсов улыбнулся, но так, что уголки губ не поднялись, а наоборот, опустились в отнюдь не веселой гримасе.

— Но диалектику не обманешь. В каждом явлении спрятана кощеева игла его погибели. Когда арбитраж окончательно превратится в войну без правил, когда жизнь потребителей станет побочным ущербом третьего уровня, а мировая экономика таки свалится в кризис, все изменится. Вопрос лишь кто и как именно прекратит вольницу. Но это будет не сегодня и не завтра. На наш век приключений хватит.

Фирсов сгорбился на старом деревянном стуле с проножками, которые держались только на черной изоленте. Кибернетик присмотрелся к администратору внимательнее, используя куцые возможности своего хрома, и увиденное ему не понравилось. Фирсов сдал, притом очень заметно, Бес даже удивился, почему не обратил внимания раньше. Беглый трестовик выглядел как опустившийся, потерявший надежду дефект или шмыгло низшего уровня. Тусклый взгляд, монотонная речь, вялые движения... Отчасти упадок можно было списать на нездоровое питание плюс избыток кофеина, но лишь отчасти. Постников долго смотрел на Фирсова, а тот вообще не обращал внимания на кибернетика, думая о чем-то своем, и думы те явно оптимистичными не были.

— Проблемы с переговорами? — прямо спросил Постников.

— Нет, — ответил бюрократ. — Все на мази. Ну, насколько это возможно, учитывая...

Он слабо махнул рукой с болтающейся кистью, видимо отразив жестом всю совокупность текущих проблем.

— А что тогда?

— Отстань, и так... — огрызнулся Фирсов, снова не закончив фразу. Отвернулся, бездумно уставившись в зеленый экран.

Бес немного подумал и коротко сообщил:

— Тряпка.

— Чего? — тусклым голосом спросил Фирсов, не поворачиваясь.

— Тряпка, — повторил Постников. — Сначала хорохорился, строил тут из себя титана основателя, а как пришлось что-то делать, сдулся.

Трестовик поглядел на Постникова со слабым интересом, в безжизненных глазах мелькнула искра возмущения.

— Да ты вообще лежал трупом, — дернул губой Фирсов. — Балласт и деф.

— Где тот суровый мужик, которого я помню? — спросил Бес, игнорируя выпад. — Который не зассал сесть в один самолет со злейшим врагом.

— Да какой ты враг? — начал заводиться Фирсов.

— А потом рванул 'электро', — Бес опять проигнорировал слова оппонента. — На высоте в три километра.

В действительности Бес не помнил, на какой высоте пилот рубанул электромагнитной миной всю электронику, включая управление самолетом. Но это было неважно.

— Тот Виктор Фирсов был гроссмейстер и коммэрс высокого полета. Он знал, что ничего на свете не дается просто так. И ничего нельзя удержать просто потому, что оно как будто 'твое'. А это...

Бес показал на бюрократа пальцем в самой оскорбительной манере, какую смог придумать. Хмыкнул, поджав губы так, будто собирался плюнуть под ноги Фирсову.

— А это вот, на стуле, чмо какое-то, половая тряпка. Лапками грозно помахал, равную долю потребовал и сдулся.

Фирсов по-волчьи оскалился, сжал кулаки, пару мгновений казалось, что он вот-вот бросится на кибернетика, но совладал с порывом, быстро взял себя под контроль.

— Слышь, железяка недоразвитая, — отчеканил он, тихо, но выразительно. — Лишенец нравственный, дегенерат со стволом. Дурацкий реликт дурацкой эпохи. Думаешь, это все легко? Думаешь, так просто организовать все, чтобы тебе не выпотрошили мозги, а потом сожгли в печи?

Фирсов ударил кулаком по колену. Бес готов был поклясться, что Кадьяк проснулся и внимательно слушает разговор, однако внешне наемник казался едва ли не хладным трупом.

— У меня было все, понимаешь?! — яростным шепотом возопил бюрократ. — И больше ничего нет. Ничего! И теперь я пытаюсь продать то, что продать невозможно, потому что у него цены нет! Просто нет! Ты понимаешь, по какой грани мы все бежим сейчас?!

— И что, я в этом виноват? — контратаковал Бес. — Да ни разу! Тебя подсидели твои. Точнее твой. И убийц к тебе прислал тоже твой. И без меня он завалил бы он тебя неделей-другой позже. По-родственному. Я... — Постников оглянулся на Кадьяка. — Мы твой счастливый билет!

— Мне шестьдесят два года! — гаркнул Фирсов, так, что Кадьяк даже перестал притворяться спящим. — Поздновато, чтобы начинать жизнь с ноля!

— Ну, так иди и повесься, — посоветовал Бес.

— Что?..

— Иди в санузел, возьми там веревку и удавись. Жизнь то кончилась, чего уж теперь трепыхаться?

— Да пошел ты, скотина, — огрызнулся Фирсов.

— Я то пойду, не в первый раз, — криво улыбнулся Постников. — Ты меня уже дважды посылал и каждый раз почти до смерти. А сам то готов?

Кибернетик протянул в сторону трестовика металлическую руку, да так, что Фирсов качнулся на стуле, подумав, что Бес хочет схватить его за лицо. Движение получилось особенно пугающим из-за сбоящих после ранения приводов, пальцы плохо координировались и двигались рывками.

— Пузырь тухлый, — Бес почувствовал, что сам заводится, несмотря на попытки сохранить ледяное спокойствие. — А ты знаешь, что такое оказаться в 'черной' зоне с поломанным хромом? Когда ходить толком не можешь от боли, а надо, иначе тебя еще до рассвета разберут на продажу. И дозу витакриона надо принять в течение суток, чтобы не началось отторжение из-за ран, причем продукт нужен чистый, не индия. Хочешь, расскажу, как я его добыл? И скольких людей убил тогда? Из-за угла, в спину, потому что на большее сил не было. А как потом нищенствовал и за какую работу брался, чтобы хоть чуть-чуть вернуть никель к работе?! Рассказать, каково выдирать глазной протез самому себе перед зеркалом, скальпелем и пассатижами?

Фирсов дернул шеей, склонил голову набок и промолчал, глядя в сторону.

— Ладно, понял я, — пробормотал он, по-прежнему отводя взгляд. — Каждому свой крест...

Бес наклонился к нему, сжал металлический кулак до хруста в суставах.

— Если ты самому себе не нужен, так иди, сдохни, — почти шепотом вымолвил кибернетик. — Нет сил начинать жизнь заново, так и не начинай.

— Да иди ты к чертям, психиатр недоделанный, — зло выдавил Фирсов. — Просто посидеть нельзя, расслабиться.

Он резко встал, едва не опрокинув стул, ушел в ванную, где долго умывался, фыркая и расплескивая воду, Бес был уверен, что холодную.

— Cirque du Soleil, — пробурчал Кадьяк, глянув одним глазом на сумеречный вечер за пыльными окнами, перевернулся на бок, скрестив руки на груди, а затем опять уснул.

Кадьяк покинул сборище на следующий день утром, еще до рассвета, он добирался до Германии на скоростном поезде вроде 'Амурской Стрелы', только французского производства и с куда меньшим комфортом. Бесу категорически не нравилась идея раздельного бегства из страны, но и в соображениях Кадьяка был свой резон — так меньше шансов, что их засекут. Чем выше плотность поиска, тем сильнее следует раздробить группу, азы городского милитаризма.

Постников и Фирсов весь день старательно притворялись, что не замечают друг друга. Бес развлечения ради пытался найти маячки, посаженные Кадьяком — Постников не верил, что наемник просто так оставит без присмотра самое значимое капиталовложение. Ничего не нашел. Фирсов дошлифовывал карту и работал с открытой статистикой, стараясь как можно доходчивее и убедительнее обосновать коммерческую идею Постникова — адскую смесь али-экспресса, ганзы, электронной библиотеки, авито и дистанционного обучения. Если пожилой коммэрс и дальше предавался жалости к своему невеселому положению, сейчас он делал это куда более скрытно.

В нужный час Постников задержался на пороге, он еще раз повторял в уме детали своего нового образа и реквизиты паспорта. А также прикидывал, в достаточной ли мере они подстраховались против измены Фирсова. Словно прочитав его мысли, трестовик с демонстративным щелчком застегнул на запястье браслет часов и поднял руку, демонстрируя агрегат.

— Не снимаю. Что вставили? Просто адскую машинку или с газовой капсулой?

Бес не ответил, обуваясь. Гримерная машина, косметически перешившая ему лицо — ненамного, только чтобы надевшего очки Беса не выделила милицейская система распознавания — замерла в углу, поджидая следующего клиента. В зеркало 'на дорожку' Постников не смотрел, ему была неприятна физиономия с бородкой под Чехова и динамической татуировкой в виде крошечных тарантулов.

— И хоть зазырься в камеры, переодеваться по-быстрому, чтобы сбросить тряпки с маячками, я не буду, — сварливо пообещал Фирсов.

Постников едва заметно улыбнулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Старый дермантин все еще хранил едва заметные следы не менее старых чернил, сообщавших, что 'Баха дурак!'.

Оставшись один, Фирсов некоторое время полежал на диване, который прежде оккупировал раненый Постников. Трестовик молча смотрел в потолок и жевал губу. Затем проверил документы и скорчил гримасу, снова убедившись, что на ближайшее время он все еще Давыд Жиров, уроженец Душанбе и не слишком удачливый рекламный агент советского филиала 'Tetragrammaton Records'.

— Здрасьте-педерасьте, — прошептал он, застегивая внутренний карман с паспортом. Приколол к лацкану не первой свежести пиджака трестовый значок и добавил. — Добро пожаловать в новую жизнь, товарищ Жиров.

Глава 14

— Вот ведь скотина, — очень по-русски вымолвил Кадьяк, потирая костяшки левой руки, будто готовясь к удару.

— Кинул, — с неопределенной интонацией сказал Бес, то ли спросил, то ли констатировал.

— Нет, — поморщился Кадьяк. — Заставляет нас ждать.

Постников не стал уточнять, каким образом наемник контролирует перемещения бюрократа. Вынужденные коллеги ждали последнего концессионера в специальном отсеке для милитаризованных кибернетиков. Три глаза на двоих следили через бронированное стекло за выходящими людьми. Как обычно московский рейс был набит под завязку, толпа все тянулась и тянулась из-под вывески 'Аэрофлот! Не бывает дружественных территорий — бывают территории дружественных корпораций!'.

— Скотина, — повторил Кадьяк, увидев Фирсова.

Из чистой мстительности, а также склочности характера, финансовый директор предприятия брел в хвосте, обгоняя лишь инвалида в механизированной коляске. Фирсов выглядел отдохнувшим и вообще радовался жизни, обмахивая себя многоразовой газетой. Бес молча показал бюрократу кулак и затянулся 'сигаретой', чувствуя, как тонизирующий пар щекочет небо.

— Что, друзья, не ждали? — почти весело заявил Фирсов, легко держа чемоданчик с калькулятором.

— Пей, — коротко приказал наемник, протягивая трестовику стаканчик с криво налепленным ярлычком.

— Хе, а я все-таки думал, бомба в часах, — с угрюмой жизнерадостностью сообщил Фирсов, глотая зеленоватую жижу.

— Нет, не думал, — отрезал Кадьяк. — Потому что с ней ты не попал бы в самолет.

— Ну да, не думал, — с легкостью согласился Фирсов. — Но яд и противоядие, это как-то консервативно, примитивно, мне даже неловко становится. И вообще, недоверие убивает прекрасную деловую дружбу на корню.

— Мы не друзья, — Кадьяк не был настроен на позитивную беседу. — А деловая дружба это le oxymoron.

— Ну и напрасно, — Фирсов наоборот, искренне веселился, подкалывая мрачных и коллег, на фоне которых выглядел как пожилой Винни Пух.

— Дальше куда?

— Дальше мы заходим в клозет...

— Надеюсь, мы там не предадимся противоестественным деяниям? — торопливо озаботился Фирсов.

— Нет, — терпеливо продолжил Кадьяк. — В клозете мы избавляемся от паспортов, берем новые документы и проходим на посадку. Которая уже идет. Двадцать минут на все.

— Це добре, — согласился Фирсов. — О, преславная Америка, родина свободных, страна вольных... давненько я там не был.

— Болтай меньше, — рыкнул Бес. — Сплошной треп и никакой конспирации.

— Я безобидный чинуша, мне положено творить херню, — возразил бюрократ. — Это вы суровые мрачные агенты, так что и ведите себя согласно устава и должностных инструкциев.

— Вот же тебя шатает от депрессии к придурковатости, — сказал Бес. — Может биполярка? Скачки настроения и все такое.

— Трепло, — опять же очень по-русски подытожил Кадьяк. — Идемте.

Алексей надеялся, что будет возможность пройтись по городу. 'Серединную' Европу арбитр любил, особенно Швейцарию с ее неброской, но удивительно запоминающейся красотой, околонулевой преступностью и статусом нейтральной державы, закрытой для любых межкорпоративных конфликтов.

После мировой войны, прокатившейся через большинство крупных городов, старушка Европа была в значительной мере отстроена заново и перепланирована. В местной архитектуре теперь почти не было зданий выше пяти-шести этажей, а улицы отличались приятной глазу шириной. Так проявлялся все еще живой страх перед тактическими атомными ударами. Большие комплексы — жилые, корпоративные, транспортные, многофункциональные — тоже имелись, но все строились по принципу пирамиды, для большей устойчивости против ударной волны ядерного взрыва. Из-за этого Старый Свет архитектурно обрел своеобразный и неповторимый вид, с одной стороны очень уютно-провинциальный, 'одноэтажный', с другой монументально-египетский, благодаря пирамидам, вокруг которых группировалась деловая жизнь.

Однако на сей раз мечта не сбылась, так что на кусочек 'Банана' Постников смог поглядеть лишь через огромные стекла аэропорта, точнее берлинского транспортного узла, объединяющего воедино все мыслимые коммуникации. Живот все еще побаливал, во рту горчило от пилюль, в довершение снова начались проблемы со слухом. Изношенная электроника опять напоминала, что кибернетику требуется хороший ремонт и желательно пересборка.

Воссоединившаяся троица, сменившая документы, отправилась на посадку. Беса нервировала такая радикальная и скорая замена образов, кибернетик все думал о том, что их спалит обычная программа, соотносящая лица с камер и реквизиты билетов. Когда одна и та же физиономия покидает один самолет как Давыд, а на другой садится как Евлампий (у Кадьяка, похоже, было специфическое чувство юмора или он плохо разбирался в русских именах) — это настораживает. Кадьяк согласился — обязательно спалит. Но без последствий, как и все предыдущие годы, потому что администрация узла пренебрегает такими мелочами, если нет официальных запросов. А запросов нет. Опасаться следовало только графов 'Правителя', которые могли врезаться в сторожевые программы аэропорта, но это было маловероятно, хотя и возможно. Впрочем, скоро путники будут уже в воздухе, а потом и на другом конце света, где их ждет охрана...

Мимо проследовала дисциплинированная стайка юношей и девушек с одинаковыми нашивками на рукавах — синий крест в белом ромбе, вытянутом по вертикали, эмблема благотворительной организации 'Милосердие'. Среди молодежи отчетливо выделялась пара угрюмых дядек в возрасте сильно за сорок лет, побитых жизнью, словно какие-нибудь геологи. Постников хмыкнул от нахлынувших воспоминаний.

'Милосердие' было реликтом времен, когда добросердечие и милость к падшим действительно еще что-то значило. Организация начинала, как попытка донести квалифицированную медпомощь до самых отдаленных уголков мира, преимущественно в Африку. В девяностые задумка почти умерла, однако на заре нового тысячелетия неожиданно воспрянула духом на совершенно иных принципах. Теперь вместо идеалистов, готовых спасать жизни, в контору вербовались бедные и отчаянные медики, которые не смогли пробиться в высокооплачиваемую медицину, а также младший персонал вроде фельдшеров и санитаров. И они действительно отправлялись в Африку, получать специфический опыт, богатую практику и соответственно повышать собственную привлекательность для работодателя. Как гласила закрытая методичка 'для своих':

'Ваша задача не колоть вакцины страждущим и вскрывать их гнойные язвы. Ваша задача — научиться подручными способами, с ножом, изолентой и суперклеем чинить бойцов. Вы не лечите людей, вы восстанавливаете боеспособность активов корпорации/министерства. Нашими стараниями вы обретаете уникальную возможность практиковаться на тех, кто никогда не предъявит вам рекламаций, не подаст в суд и не напишет жалобу. Ваша удача объективно приносит в мир немного добра, ваша ошибка не стоит ничего. Пользуйтесь этой возможностью, а также нашими последующими рекомендациями всего лишь за 13% базовых отчислений'

Две девушки, которым предстояло в скором времени практиковаться на живых людях, о чем-то громко спорили, Постников расслышал отдельные фразы:

— Он виабу и потому прется от самураев, но в душе качает на ронинов. Поэтому испытывает тягу предавать, а затем фрустрирует от этого...

Девушки были страшненькие, не чистой внешностью, а за счет стиля. У одной глаза были с татуировками на глазных яблоках, у другой глаз вообще не имелось, лишь темные линзы — по одной главной и еще по две для периферического обзора, итого шесть. Это делало молодую женщину похожей на двуногого паука.

По ходу регистрации Алекс быстро глянул новости и уже предсказуемо не нашел ничего, достойного внимания. Сенсацией дня оказалось противостояние за виллу некоего актера, развернувшееся на средиземноморском насыпном острове. Вышедший в тираж деятель искусства задолжал столько, что по его душу пришли коллекторы, но дедушка, не будь дураком, нанял контору по противодействию взыскателям с оригинальным лозунгом 'У кого нет денег, тот не должник. Ведь имей он деньги, не имел бы долгов!'. Такие конфликты случались довольно часто, до стрельбы дело доходило редко, но в данном случае вопрос шел уже о деловой репутации, так что противники оперативно наняли субподрядчиков и в ход пошли даже гранатометы. И коллекторы, и антивзыскатели предпочитали уничтожить предмет спора, нежели передать конкуренту. Следовало отдать актеру должное, мужик держался стоически, возможно рассчитывал на то, что скандал даст пинка угасшей карьере, окупив разрушение недвижимости.

Усевшись в мягкое кресло, пристегнувшись и выпив стакан воды с долькой лимона, Алекс честно попытался заснуть, следуя примеру Фирсова. Бюрократ откинулся в дрему почти мгновенно, храпя и сопя. Не получилось. Тогда Бес начал прокручивать в голове куцые сведения о тех, с кем предстояло иметь дело в обозримом будущем. Авансом, по аналогии с 'техническими мудрецами', Постников назвал их для себя 'экономическими мудрецами'. Сам Фирсов ограничивался более простым и лаконичным — 'флибустьеры'.

Жили-были пятеро ветеранов-вертолетчиков, молодые люди, которые буквально вылетели на улицу по итогам грандиозной послевоенной демобилизации. У них не было ничего, кроме нескольких единиц бронетехники НАТО на общем счету, посттравматического синдрома разной степени, а также навыков убийц на государственной службе. Таким людям открывалась прямая дорога в наемники, и хотя золотое время агрессивного арбитража еще не настало, вертолеты уже были востребованы на любой войне. Однако молодые люди оказались умеренно прозорливы и умели смотреть в будущее. Они ушли не в коммерческую войну, а выше, занявшись непосредственно коммерцией, что, как известно, войну порождает и питает. На волне 'конвергенции' вертолетчики создали кооператив.

Пройдя множество удивительных приключений и трансформаций, похоронив члена команды, что не выдержал испытания чемоданом наличности, пережив две национализации с последующей приватизацией, небольшой кооператив сменил несколько форм, а затем официально превратился в государственное унитарное предприятие, из которого мутировал в межотраслевой комитет. Организация занималась 'администрированием и функциональным управлением проектами по линии межправительственных соглашений СССР в области электронно-вычислительных технологий, строительного базиса и вопросов связи, а также урегулирования задолженности по сохраняющим силу долговым обязательствам'.

Идея была простая — 'мудрецы' брали длиннейший список должников Союза, у которых водились хоть какие-то денежки, затем выбирали очередную жертву и предлагали обратить пустые обязательства во что-то более-менее вещественное. По принципу 'вы все-таки отдадите нам часть денег, а мы вам за это что-нибудь номинально построим'. Заведение не имело никаких собственных активов и занималось исключительно посредничеством, собирая проектировочно-управленческую бригаду под каждый проект отдельно.

Управленческие навыки организаторов были, скажем дипломатично, крайне сомнительными (во всяком случае поначалу), схема работы еще более сомнительна и насквозь коррупционна. Однако, как ни удивительно, все заработало и крутилось уже более четверти века. В значительной мере потому, что распиливая бюджеты и списывая задолженности, 'мудрецы' никогда не забывали — длинная рука правосудия может дотянуться до любого и в самый неподходящий момент, какая бы анархия не царила на дворе. Так что поступали в соответствии с цитатой из О. Генри:

'Я принципиально никогда не брал у своего ближнего ни одного доллара, не дав ему чего-нибудь взамен — будь то медальон из фальшивого золота, или семена садовых цветов, или мазь от прострела, или биржевые бумаги, или порошок от блох, или хотя бы затрещина'

По мере развития конверсии, а также проникновения капиталистических веяний в сугубо социалистическое хозяйствование, комитет переориентировался со взыскания долгов на конкурсное проектирование и был готов лезть в любой тендер, демпингуя до упора. За время существования контора навыполняла всевозможных проектов на несколько миллиардов во всех сколь-нибудь серьезных валютах, отстроила с десяток полноценных отраслей промышленности, не считая отдельных заводиков, шахт, сетей связи, контрольно-плановых комплексов ЭВМ и прочих рудников. Поверх всего этого было наверчено, как сахарная вата на палочку, бесчисленное количество мутных схем, разовых 'перекусов', связей с империалистическими разведками и прочей романтики [4]

Удивительно, однако, несмотря на столь увлекательную жизнь комитет до сих пор жил и умеренно процветал. Организация, как маленькая, но изворотливая и очень злобная крыса, вполне успешно лавировала меж неповоротливых лап корпоративных динозавров, периодически больно огрызаясь на очередных любителей корпоративного захвата.

Фирсов отвалился от общих дел где-то на стадии плотной работы с Минэкономразвития, когда организация залезла в промышленный шпионаж, прикрытый лицензионной покупкой и адаптацией технических решений из стран дальнего зарубежья. Виктор перешел на постоянную работу в 'Главный комитет химико-металлургических производств (ГК ХМП)', которому еще только предстояло назваться 'Правителем' и стать одним из крупнейших советских трестов. Но с коллегами Фирсов разошелся мирно, связей не рвал и даже время от времени помогал комитету проворачивать разовые комбинации. Теперь старые товарищи и сослуживцы стали надеждой и спасательным кругом, который мог помочь. Мог не помочь. Мог тихо прикопать где-нибудь или сдать 'Правителю'.

Перебирая в голове мысли и варианты, Постников таки задремал и незаметно уснул. Кибернетику приснилось, что он решил не ходить на встречу с 'флибустьерами', рассчитывая, что если кому достанется, пусть это будет один Фирсов (Кадьяк во сне куда-то исчез). В итоге бюрократ быстро договорился с собратьями по нелегкому делу, Постникова выкинули из проекта, и калека умер под мостом от реакции отторжения хрома. Бес проснулся, мокрый от пота, аккурат к посадке.

Дальше все было довольно буднично и скучно. Их уже ждали, сразу проводив в специальный ангар как раз для подобных случаев, когда требовалось обезопасить пассажира или пассажиров. Там уже стояли пять бронеавтомобилей. Путем нехитрой жеребьевки неразговорчивые и хорошо вооруженные люди определили, кто в какой машине поедет. Такая рассредоточенная доставка крайне осложняла жизнь возможным убийцам и доставляла немало стресса живому грузу, который понятия не имели, куда их везут. И привезут ли куда-нибудь живыми.

Однако привезли, долгими окольными путями. Постников едва сдержался от облегченного выдоха, когда троица воссоединилась снова в подземном гараже, и держал каменное лицо во время не короткого подъема на лифте. Стрелки на красном циферблате 'Востока' показывал одиннадцать утра и Постников спохватился, переведя часы на пять часов назад.

Комната напоминала кабинет корпоративного управленца средне-высоко звена, то есть привилегированность уже налицо, но до ультра-роскоши вроде личных садов еще далеко. Все скромно, но в то же время стильно и эффектно. Угловое помещение, идеально прозрачные стены из традиционно бронированного стекла. Стеклянный же стол, квадратный, с простыми никелированными стульями на каждой стороне. Пол из какого-то упругого материала слегка пружинил под ногами, а еще, судя по всему, его было удобно чистить, например от крови. Оригинальности декору придавал свободно висящий камин в виде овальной капсулы на тонкой цепочке. Огонь, похоже, был настоящий, не голограмма, он даже слегка пах жженым деревом. Хотя, может и дорогая голограмма с ароматизатором.

С высоты открывался красивый вид. Было еще темно, но, как и в любом большом городе, искусственного света хватало с избытком. В основном Филадельфия повторяла европейскую застройку, но высоток здесь было намного больше и почти все они представляли собой гигантские конструкции, смахивающие на могильные камни.

Атомная угроза оказала свое, весьма существенное влияние и на американскую архитектуру. Местные довоенные высотки строились по типовым требованиям, в числе которых значилось отсутствие зеркальных фасадов, бетон с антинейтронной подложкой, наличие бронеставен и соблюдение специальных форм, рассеивающих ударную волну, заставляющих ее обтекать здание. В некоторых башнях даже ставили успокоители качки. Дома могли быть эллипсовидными или в виде круглых башен, позже начали делать фасады сложно-призматического типа, в том числе обшивая до-атомные постройки каркасами с абляционной защитой для повышения их безопасности. В результате получалось нечто высокое, как правило, черное, похожее на сгоревшее дерево от которого остался лишь перекособоченный ствол. Недоброжелатели прозвали американские мегаполисы 'могильниками', сравнивая их с погостом, где высятся черные обелиски.

Глядя на монументальную красоту с угольно-черными 'обелисками' на светлом фоне, Бес припомнил, что по мере развития вычислительной техники росла эффективность решений в области аэродинамики ударных волн. Так зародилось второе поколение противоатомной архитектуры, прозванное 'Римановским'. Здания делались уже не в виде монолитов, а как сочленение модулей из сплошь кривых линий, состыкованных под причудливыми углами, с килями и гребнями. Идея заключалась в том, чтобы ударная волна не просто обтекала здание, а уходила в многочисленные отражения и интерференции, фактически 'гасила сама себя'. Получившаяся геометрия с непривычки вызывала нервный тик и ощущение оптической иллюзии, как с лестницей Пенроуза, но если привыкнуть, казалась даже по-своему красивой.

Что интересно, старые проекты с недавних пор начали доставать из архивов, сдувая пыль. Немало трестов отчего то — как по сговору! — начали строить штаб-квартиры по рецептам времен Горячей войны...

Кибернетик стукнул кончиком пальца по гладкой поверхности окна, усомнившись, а стекло ли это вообще. Возможно и экран, из новых разработок SOLOTO. В пользу предположения говорило то, что кабинет явно был арендован для разовых переговоров, а такие помещения, как правило, специально защищались, чтобы не искушать злодеев шансами пальнуть через большие окна чем-нибудь ракетным. Но слишком уж высококачественное изображение, даже с иллюзией смены перспективы.

Задумавшись над интересным вопросом, Постников едва не пропустил явление организатора встречи.

Всем 'мудрецам', если верить Фирсову, было крепко за пятьдесят, но следовало признать, этот сохранился очень хорошо, намного лучше самого Фирсова. Не слишком высокий, но довольно плечистый мужчина выглядел от силы на сорок. Русоволосый, в очень простых очках без излишеств вроде роговой оправы или наоборот, паутинно-тонких дужек из космических металлов. Брови у неизвестного были настолько светлыми, что терялись на фоне лица. В общем, самый обычный коммерсант средней руки, который иногда позволяет себе излишества в калориях, но дружит со спортзалом. Но Беса сразу же напряг взгляд пришельца, он был странно рассредоточенный, так что казалось — вроде на тебя и не смотрят напрямую, но чувствуется пристальное внимание, как от замаскированного снайпера. Это, да еще, пожалуй, чуть-чуть поджатые губы, вызывало ощущение неприятного измерения. Того самого после которого тебя признают 'легким', а затем обычно следуют библейские неприятности.

— Копыльский, — коротко представился коммерсант, обращаясь явно к кибернетикам, на Фирсова он даже не посмотрел, во всяком случае, явно. — Кирилл Копыльский.

— Пускаешь пыль в глаза? — с легкой ноткой ехидства в голосе спросил Фирсов, обозначая жестом убранство кабинета.

— Осваиваю элементы буржуазной жизни, — без тени улыбки ответил Копыльский, садясь на стул, образованный сетью никелированных прутьев. — Иду, так сказать, в ногу со временем.

Хозяин и гости расселись по четырем сторонам стеклянного квадрата.

— Братва на связи? — спросил Фирсов.

— Нет, — ответил Копыльский.

— Напрасно. Потом снова повторять.

— Если будет что-то достойное, я им перескажу.

Бес оглядел кабинет и подумал, что не верит 'флибустьеру' ни на грош, наверняка по углам натыканы микрофоны, и два оставшихся 'мудреца' навострили уши по разным концам света.

— Ты хотел лично встретиться, мы встретились.

Нельзя сказать, что Копыльский говорил как-то по-особенному безэмоционально, он совершенно не походил на кибернетиков с лицом-'маской' по которому действительно ничего нельзя было прочитать. Но создавалось странное впечатление, что Кириллу совершенно безразличны и сам Фирсов, и встреча, и предмет беседы, а уж тем более два бойца.

— Ты настоял на присутствии сторонних и пообещал сказочные перспективы. Мы согласились. Скорее в память о прошлом. Рассказывай и надеюсь, оно того стоит...

Копыльский открыл рабочий блокнот с магнитным корешком и возможностью тасовать листы в любом порядке. Демонстративно снял колпачок с автоматической ручки и положил рядом. В кондиционированном и очищенном воздухе помимо едва заметного аромата горелых щепок повисло невысказанное '... а то будет плохо'.

— Не по-дружески встречаете, друзья-товарищи, — укорил Фирсов, однако словно понарошку, для порядка, не всерьез.

— Ты отравленный актив, отрицательное число в балансе, — внезапно пожатие плечами Копыльского показалось очень живым, человечным. — А я говорил, что этим все закончится. Когда трест покупает твою жопу, вазелин в комплект не входит.

— Ты говорил... — эхом согласился Фирсов.

— Теперь 'Правитель' ищет тебя как голодный шакал падаль. Если бы ты хотел просто укрыться, спрятаться в глуши, мы бы помогли без вопросов. По старой памяти и по дружбе. Но ты притащил с собой посторонних, причем это Кадьяк и Минский Мясоруб. За каждым из них делов столько, что можно сразу рассылать по частям в десяток трестов за награду. И ты еще предлагаешь выставить 'Правителя' на башмалу, причем непонятным, особо секретным способом. Это нездоровый триплет. Так что рассказывай. Если мне понравится, передам остальным. Но это вряд ли.

Судя по взгляду и тону третье предложение рассказать суть дела Копыльский считал последним.

Фирсов машинально дернул рукой по направлению к столу, видимо хотел налить воды. Оборвал движение. Потер нос, сложил руки на груди, затем свесил вдоль торса, сомкнул пальцы в замок. В общем, продемонстрировал весь комплекс неуверенности, желания в чем-то приврать. Затем сел прямо, положил руки на край стола, дескать, все карты открыты. И начал рассказ.

Бес и Кадьяк уже слышали эту историю, но, скажем так, сокращенный пересказ, а теперь старый вертолетчик выдал режиссерскую версию без купюр. Историю о том, как один очень умный человек, несколько очень преданных людей, потом еще два очень расчетливых человека и цепь случайностей изменили мир, причем так, что мир ничего (пока) не заметил. А вот к худу или добру — это уже очень большой вопрос...

_________________________

[4] Кстати, вполне реальная история, только, понятное дело, сильно видоизмененная.

Глава 15

Примерно к середине шестидесятых годов стало очевидно, что плановая экономика СССР заходит в тупик, причем сразу по нескольким принципиальным направлениям, от общей концепции развития до энергетического дефицита. Решением стала так называемая 'Вторая кибернетическая революция', которая подарила Союзу поистине золотое десятилетие бешеного прорыва на всех фронтах. Новые технологии строительства, атомная энергетика, автоматизированная система планирования в масштабах всего СЭВ и еще многое, многое иное. Именно в семидесятые русский язык столкнул английский с пьедестала, потому что советская техника оказалась лучшей, и стало очевидно: хочешь быть первым, говори на языке прогресса и авангарда.

В рамках автоматизации плановых задач развивался и небольшой проект под условным названием '141042', побочное ответвление исследований в сфере киберфизических систем производства. Как это часто бывает с многоуровневыми и сложными разработками, проект довольно быстро зажил собственной жизнью, удовлетворяя не столько государственные нужды, сколько любопытство исполнителей 'а что, если?..'. Как правило, такие предприятия вырождаются в обширную растрату государственных средств, но в этом случае имело место редчайшее исключение. И у исключения было имя.

Его звали Макс Владимирович Гиндин, именно Макс, это полное имя, а не сокращение от 'Максим'. И он был фанатиком электроники, который верил, что все на свете можно сосчитать, вопрос лишь в технологических возможностях. А еще Макс был гением. Никто не знает, как Гиндин пришел к главной цели в своей жизни, мемуаров программист не оставил, никто не знал по большому счету даже когда это в точности случилось. Одно можно сказать точно — в первой половине семидесятых Гиндин начал изобретать 'цифровую машину'. То есть искусственный интеллект. Не эмуляцию, призванную облегчить человеку работу с типовыми алгоритмами, а самый настоящий машинный разум.

Это была изначально безумная идея, любому недоучке было ясно, что никакая электроника ни сейчас, ни в сколь-нибудь обозримом будущем не даст условной 'плотности расчетной среды', которая позволит реализовать даже пародию на что-то разумное. Все равно, что пытаться научить читать лягушку — элементарно не хватит аппаратных возможностей. И все же Гиндин начал работу. Он хорошо понимал, что никогда не увидит практическую реализацию своих идей, однако и не стремился к тому. Гениальный безумец не пытался создать непосредственно ИИ, он стремился изобрести его, придумать лекала, чертеж для будущих специалистов. Как если бы астрономы начали придумывать оптику, чтобы следующие поколения исследователей смогли изобрести уже непосредственно астрономию.

Макс исходил из того, что традиционное понимание машинного интеллекта изначально неправильно и лишь запутывает концепцию. Возможность говорить с ЭВМ, давать ей некие указания, побуждать к последовательной деятельности с обширной вариативностью методик — это не проявление самостоятельного интеллекта, но лишь его искусная имитация. Если посмотреть в корень, перед нами окажется типичный ввод команд с перфоленты, только оформленный в более комфортном стиле и дающий более эффективный результат. Имитация интеллекта — не есть интеллект, а, следовательно, нет нужды и смысла тратить на него время.

После нескольких лет проб и неудач Гиндин пришел к выводу, можно сказать, более философскому, нежели техническому — человек, так или иначе, скован ограничениями как 'аппаратными' (вычислительные возможности мозга), так и 'программными' (личный опыт и знания). Иными словами, человек не в состоянии придумать нечто, принципиально выходящее за рамки 'человеческого'. И соответственно изобретатель может создать подобие собственного разума, в чем-то лучшее, в чем-то худшее, но в любом случае — лишь подобие. Копию, воспроизведенную и, возможно, усовершенствованную в отдельных аспектах математическим аппаратом. Но зачем нужна копия, сколь угодно качественная и полезная, если уже есть оригинал? И как обойти концептуальное ограничение, придумав то, что придумать невозможно, то есть НЕ-человеческий самобытный разум, который не является ни числовой копией мозга, ни совокупностью функциональных алгоритмов?

Ответ был гениально прост — если это нельзя создать, значит, его не нужно создавать. Разум должен эволюционировать, также как эволюционировал человеческий мозг. Структурированность рождается из хаоса, из агрессивной динамической и многофакторной угрозы. Непредсказуемые и неуправляемые выпады враждебной среды превратили обезьяний мозг в высококлассный инструмент. Следовательно, чтобы добиться сходного результата, нужно смоделировать надлежащую среду.

Гиндин перестал изобретать концепцию ИИ, теперь он сосредоточился на формировании среды, которая воспроизвела бы в условном мире чистой математики и электронных сигналов основные принципы биологической эволюции. Которая, постоянно и непредсказуемо меняясь, заставила бы развиваться АБВ — 'алгоритмы базового выживания', прогоняя миллионы условных поколений за минуты, превращая электронных амеб в 'числовую обезьяну'.

Время шло, миновало 'золотое десятилетие', мир стал тесен для двух гигантов и неотвратимо шел к решающему конфликту, проект несколько раз оказывался на грани закрытия, но Гиндину каким-то чудом удавалось отстаивать скудное финансирование. А затем гений умер. Макс ушел в мир иной, и если существует рай для математиков и программистов, Гиндин воссел там одесную от машинного бога. Проект тихонько существовал дальше, уже силами немногочисленных лаборантов-подвижников, личных учеников быстро забытого гения. Они провели '141042' через войну и послевоенный хаос. Затем сумели встроить в анархию девяностых, присоседившись к программе Государственного фонда алгоритмов и программ, которая открывала новорожденным трестам и комерциализирующимся министерствам доступ к высокоуровневому планированию спроса и предложения. Все это время проектанты терпеливо совершенствовали числовую 'биосферу', продолжая дело основателя. Однако ничто не вечно, кто-то уходил из науки, кто-то естественным образом умирал, финансирование прерывалось, пока, наконец, '141042' не был приговорен к закрытию в силу полной утраты коммерческих перспектив.

И в этот момент про существование коллектива (сократившегося к тому моменту до двух человек) узнали Фирсовы, старший и младший. Оба только начали свой долгий путь в трестовой системе, оба понимали, что вступили в эпоху огромных возможностей и соответствующего риска. Оба решили сделать главную в своей жизни ставку. Они сумели пробить копеечную приватизацию почти мертвого 'четырнадцатого' со всем багажом и матчастью, включая банк алгоритмов. И позаботились о том, чтобы нигде и никогда не всплыли какие-то копии материалов. Проект был переименован в 'ГосСтат' и стал исключительной собственностью треста 'Правитель', курируемой лично Виктором Фирсовым.

Дальше развернулась долгая, многотрудная история подъема и успеха. Дядя и племянник упорно карабкались по трестовой лестнице, поддерживая друг друга, как слаженная тактическая единица. А 'ГосСтат' продолжал работу. И однажды у него получилось. Семнадцатого декабря две тысячи восьмого года, в канун годовщины Революции, на земле родился нечеловеческий разум, творение не бога и природы, а математики и человека. И все было бы замечательно, но...

Новорожденный ИИ не имел никакой практической ценности для треста, потому что он был в полной мере нечеловеческим. Более того, нельзя было даже в точности сказать, это вообще разум или некая сверхсложная совокупность инстинктов, выкованная жестокой борьбой за существование в агрессивной среде алгоритмов-'хищников'. С ним можно было общаться, но человек и машина понимали друг друга примерно как землянин и разумный паук с Альфа Центавры. Миллионы рублей и человеко-часов оказались потрачены впустую, а Фирсовым настала пора готовиться к позорному увольнению за грандиозные растраты и технологическую диверсию в виде отвлечения ресурсов 'Правителя' на заведомо бесперспективную разработку. Проект, который обеспечивал их карьеру в тресте, нынче обещал ее же похоронить, вместе с носителями.

Понимая, что время истекает, родственники в отчаянии начали хвататься за соломинки. Пользуясь наработанным массивом данных и новейшими разработками в сфере лазерных ЭВМ (восемь символов вместо обычных '0' и '1', то есть кратное увеличение емкости кода), Фирсовы занялись настоящим 'электроцидом', бесчеловечным с точки зрения морали, абсолютно естественным для корпоративных функционеров. Они создавали поточно новые и новые версии числовых машин, форсировано проверяли образцы на предмет хоть какой-то выгоды и уничтожали бесполезные (то есть все), освобождая вычислительные мощности. Несколько ученых на проекте загремели в психлечебницу, осознав, что, по сути, конвейерным способом убивают новорожденных. Двое хотели предать ситуацию огласке и куда-то исчезли, потому что Фирсов-старший хорошо знал свое дело. Еще двое в разное время пытались саботировать и уничтожить 'ГосСтат' с тем же исходом для самих себя. Обстановка накалялась. И тут произошло чудо.

'ГосСтат-179' был практически некоммуникабелен, он, похоже, вообще не понимал образ мышления людей, но при этом видел хаос. Судя по всему, числовая машина оказалась способна вычленять любые сколь угодно короткие и слабые упорядоченные структуры в сколь угодно сложных системах. Не всегда, но с приемлемой частотой и точностью. А вот это уже тянуло на презентацию грандиозного успеха.

— Биржевая игра, — сказал Копыльский, легким жестом поправляя очки. Только это движение и свидетельствовало о проявлении некоего интереса. И еще, пожалуй, 'экономический мудрец' стал моргать немного чаще, словно у него пересыхала слизистая глаз.

— И это тоже, — кивнул Фирсов. — Но главное, открывался путь к глобальному планированию.

— Поясни.

Постников и Кадьяк обратились в слух, они сидели тихо, как мыши, если это слово можно отнести к двум кибернетикам, каждый весом чуть меньше центнера.

— Любой, кто пытается выйти на общемировой рынок, сталкивается с принципиальной проблемой, — начал разъяснение Фирсов. — Предел возможности планирования. Тут все сразу, и сбор информации, и ее обработка, и конкуренция, и еще сотня параметров. Проще говоря, на уровне национальных экономических систем все работает отлично, слава отцам-основателям планового госкапитализма. На уровне региональных и континентальных объединений система тоже работает, но хуже. А то, что выше, бьется с размаху о потолок возможностей. Поэтому все по-настоящему большие транснациональные синдикаты сейчас примерно на одном уровне, и никто не может вырваться вперед. Чем больше ты растешь, тем сложнее балансировать доходы и расходы, накапливается сумма ошибок, и, в конце концов, соперники загоняют слонопотама в яму с кольями.

— Монополизация, — все так же ровно сказал Копыльский, опять коснувшись очков. — Рано или поздно мы выйдем на следующий уровень развития, когда начнется объединение мегакорпораций.

— Да, и все это прогнозировалось еще в восьмидесятые, когда Комитет программно-вычислительной безопасности готовил для Политбюро варианты развития империализма и его перспективы без тотальной войны. Дело объективно придет к формированию нескольких монструзных объединений, не более десятка на всю планету. Их прозвали в рабочем порядке 'фараонами'. Но это экстенсивный путь, он будет неизбежно сопровождаться падением качества планирования и оперативного управления процессами. А 'ГосСтат' позволял хотя бы в теории вырваться из этой ловушки за счет 'очищения' информационного потока, фильтрации несущественных данных. А в перспективе...

Фирсов прочистил горло и покосился на висячий камин, который по-прежнему источал ровный запах ароматных щепок.

— В некой перспективе нам виделся заход на Секретную Теорему.

— Секретной Теоремы не существует, — сказал Копыльский с таким выражением, будто напоминал ребенку о необходимости чистить зубы перед сном. — Это миф программистов и графов.

— Возможно, возможно, — скупо ухмыльнулся Фирсов. — А теперь давай немного подумаем. Математика это не физика, абсолютно запрещенных вещей в ней нет. И шифрование на открытых ключах, так или иначе, сводится к задаче разложения числа на простые множители. А, следовательно, ее можно привести к некоему алгоритму, который сделает шифры нестойкими.

— Точнее шифры, где длина ключа не превышает длину сообщения, — уточнил Копыльский.

— Да, эти можно сломать лишь тупым перебором. Но такие шифры неудобны в практике, поэтому везде используют инфраструктуру открытых ассиметричных ключей.

— В принципе да, теория не запрещает, — Копыльский улыбнулся одной половиной рта, вторая осталась недвижима, как отлитая из бронзы. — Практически же раньше ураган пронесется через свалку и соберет из хлама новенький самолет.

— Все верно, — опять ухмыльнулся Фирсов. — Но только если у тебя нет машины, которая перерабатывает любые массивы информации, упорядочивая хаос до системы прогнозируемых и управляемых структур.

Копыльский открыл, было, рот, и закрыл его, словно щелкнул челюстью капкана. Белесые брови сошлись воедино, через лоб побежала глубокая морщина. 'Флибустьер' крепко задумался.

— И вы смогли? — наконец спросил он.

— Нет, — признался Фирсов. — Я же сказал, в перспективе... Проект все время спотыкался на проблеме коммуникации. 'Тиамат' давала отличные результаты, но только если понимала, что именно желает оператор. А объяснить получалось, дай бог, один раз из десяти, к тому же электрическая мартышка постоянно выдавала не то, что нужно, а то, что считала нужным. Но уж если получалось...

Бюрократ мечтательно прищурился, лишь на мгновение, однако с неприкрытым удовольствием, как ребенок, вспоминающий первое в жизни мороженое.

— 'Тиамат' — не спросил, а скорее отметил Копыльский. — Ну да, логика есть... [5]

— Одни и те же книги в детстве читали, — кивнул Фирсов [6]

Кибернетики промолчали, может, поняли отсылку, а может дружно решили не вмешиваться в повествование, уточнив после.

— Интересно, — сказал Копыльский.

Он, наконец, снял очки, потер нос, закрыв глаза. Скорее всего, этим жестом 'мудрец' обеспечил себе паузу для раздумий, но выглядел коммерсант действительно уставшим.

— Скажем так, — продолжил он. — Нельзя сказать, что я не видел разводок эффектнее и увлекательнее. Фантазия людская не имеет границ, что бы там этот... Макс... ни думал. Но таковых разводок было мало. Очень мало.

— Понимаю, — Фирсов даже не стал спорить. — Дальше?

— Давай.

Копыльский надел очки, тщательно поправил их, добиваясь идеально ровного положения на лице, и приготовился слушать продолжение, точнее уже финал истории.

Итак, Фирсовы убрали дамоклов меч, повисший над головами, сосредоточились на 'Тиамат' и, наконец, получили наглядный результат, а вместе с ним и кратный рост бюджета. 'ГосСтат', официально заявленный как еще один третьестепенный проект по упорядочиванию внутрикорпоративной отчетности, тихонько развивался, глотая миллион за миллионом. Полезный выход экспериментов был, увы, ниже чаяний, но уже позволял с уверенностью рапортовать о коммерческих перспективах. Более того, в логике бюрократических игрищ отсутствие феерических результатов 'вотпрямщаззз!' было предпочтительнее, потому что гарантировало исполнителям долгие годы спокойной, обеспеченной жизни. Все шло прекрасно и становилось лучше с каждым днем. А затем дядя и племянник потеряли чувство меры, решив залезть в другие направления.

Поначалу все опять-таки шло хорошо, родственники к тому времени наработали большой опыт, досконально изучили внутреннюю кухню 'Правителя' и успешно проворачивали дела. В тринадцатом году фарт, наконец, закончился, и организованная младшим Фирсовым деловая комбинация вместо дохода принесла конфликт с 'Союзпочтой', который быстро перерос в настоящую войну трестов. Дядя привычно выступил в качестве громоотвода, приняв вину на себя, но в этом случае проверенная схема дала сбой. Выведенный из-под удара племянник уже видел себя в правлении треста, а со временем, быть может, и директором. А потому не стал, как прежде, тратить административный вес на обратную помощь. Так начался долгий и неостановимый путь старшего Фирсова под откос трестовой карьеры. Каковой путь Бес и Кадьяк столь впечатляюще оборвали, с ноги опрокинув доску, на которой годами выставлялись фигуры.

— Теперь дай подумать, — сказал Копыльский и действительно задумался или изобразил задумчивость, положив локти на стол, а подбородок на сложенные домиком пальцы.

Фирсов откинулся на спинку ажурного стула, забарабанил пальцами по сверкающему металлу. Кадьяк сохранил неподвижность статуи. Бес опять подошел к прозрачной стене и попробовал снова угадать, стекло это или невероятной четкости проекция.

— Проекция, — сказал Копыльский, будто имел глаза на затылке и читал мысли.

— Ага, — согласился Постников, чувствуя себя как последний дурак.

'Флибустьер' думал минут пять, затем черкнул что-то в магнитном блокноте, поменял местами пару листов.

— Для начала это все, разумеется, надо будет проверить.

— Непросто получится, — предупредил Фирсов. — Мы подчищали все наглухо.

— Числа не горят, — отмахнулся 'флибустьер'. — Все оставляет следы, надо лишь смотреть внимательнее и знать, куда смотреть. Прежде чем продолжим, два вопроса.

— Слушаю.

— Первое, почему зная такой секрет, ты сидел на домашнем аресте. Почему не пытался бежать или толкнуть его на сторону, чтобы тебя вытащили конкуренты 'Правителя'?

— Меня хорошо охраняли, — скривился Фирсов. — А то, что он... — бюрократ качнул подбородком в сторону Постникова. — Ко мне прорвался...

— Витя, — второй раз в голосе Копыльского проявилось нечто нормальное, человеческое. — Не надо, а?..

Фирсов тяжело вздохнул, потер ладони, будто не знал, куда сложить бесполезные руки.

— Я... — он снова помедлил и вздохнул. — Я потерялся.

— Потерялся? — брови Копыльского поднялись домиком.

— Себя потерял, — Фирсов глядел в сторону, словно рассчитывая увидеть нечто полезное на гладком полу.

— Представь себе... что ты много лет делаешь одно и то же, самое важное, самое главное в твоей жизни.

— Легко могу представить. Этим я занимаюсь каждый день.

Фирсов сделал вид, что не услышал едкий выпад.

— А потом все заканчивается. Сразу. И человек, единственный, которому ты верил безоглядно, засаживает тебе с размаху шипастую еболду макси-размера. Так, что геморрой через глотку вылетает.

Бес не знал, что такое 'еболда', но судя по сдавленному хрюканью Кадьяка, это была очень смешная штука. У Копыльского чуть шевельнулись кончики ушей, словно принимая на себя подавленную улыбку.

— Жизнь как-то... закончилась. Бесславно, бесполезно. И глупо. Так что можно сказать, я опустил руки и решил, что пора заканчивать, — прямо и откровенно закончил Фирсов.

— Ясно. Второй вопрос примыкает к предыдущему. Что изменилось?

Копыльский демонстративно измерил взглядом товарища и бывшего коллегу.

— А я на него посмотрел, — Фирсов, не оглядываясь, указал в сторону Постникова.

— И?..

— Очень живучая скотина, — честно признал трестовик. — Не горит, не тонет, цепляется за жизнь зубами и ногтями. Я лично пытался его убить, своими руками.

— Да? — Копыльский явно удивился. — И как?

— Электромагнитной миной. В самолете на высоте нескольких километров.

'Мудрец' взглянул на Постникова уже прямо, и в глазах за простыми стеклами очков появился отблеск настоящего, неподдельного любопытства.

— Расскажете потом, — сказал Копыльский.

— Обязательно. И он даже после этого не сдох.

— А какая связь между?.. — 'флибустьер' соединил кончики указательных пальцев и оставил намеренную паузу.

— Ну, классика же, — фыркнул трестовик. — Смотришь на африканского негритенка, у которого в десять лет живот прилип к спине от голода и ожерелье из человеческих рук на шее. Смотришь и думаешь, а так ли у тебя на самом деле все плохо?

— Прикладной психоанализ, — скупо улыбнулся Копыльский.

— Да, где-то так. Я посмотрел на этот мешок с гайками, который помолотило так, что можно сразу кабуки на тысячу серий делать. И подумал, а ведь по сравнению с ним за меня жизнь, считай, вообще не бралась.

'Вообще-то я тебя в ум привел! Мясная туша' — очень хотелось сказать Бесу, но кибернетик решил, что не стоит усложнять и без того непростые переговоры разбродом среди махинаторов.

— Что ж, принимается, — кивнул 'флибустьер' после недолгого раздумья. — Но сейчас мы подходим к самому интересному и важному. Допустим, все сказанное тобой верно...

Бес почувствовал сюрреалистическое чувство, что слушает не человека, а робота, настолько правильной, механически точной была речь Копыльского. Речь того, кто десятилетиями развивал риторику в словесных баталиях, где не прощаются ошибки.

— ... Насколько я понимаю, ты не готов скинуть адрес, где лежат опечатанные контейнеры с каталогизированной информацией и чертежами по 'ГосСтату'?

— Нет, ну адрес то хоть сейчас. Москва, штаб-квартира 'Правителя', минус тридцать второй этаж, рядом с третьим сборочным цехом проекта.

— Тогда что ты можешь предложить?

— У меня нет ни проекта, ни доступа к рабочим материалам, — признал Фирсов. — Но кое-что имеется. Не фонтан, но для продать по хорошей цене — хватит.

— Мне это уже не нравится, — кислая мина снова отразилась на лице Копыльского.

— Зришь в корень, — опять ухмыльнулся вернувший вкус к жизни Фирсов. — Потому что здесь нам понадобится некоторое искусство. И немного агрессивного арбитража.

Копыльский аккуратно протер очки оптической салфеткой, посмотрел на собеседника через линзы, держа их как лупу, на отлете.

— Ну ладно, — сдался Фирсов. — Понадобится много агрессивного арбитража.

— Все-таки полетим в Бомбей, — шепнул Постникову Кадьяк, и Бес кивнул, соглашаясь.

_________________________

[5 Тиамат — в аккадской мифологии хтоническое божество, персонификация первозданной стихии, воплощение мирового хаоса.

[6] Какую книгу читали 'флибустьеры' неизвестно, а в нашей версии это определенно была бы 'Глиняные книги' Липина и Белова, издание 1952 года с редакцией и предисловием Струве.

Глава 16

Забавно, подумал Бес. В Москве сейчас около десяти градусов, на Дальнем Востоке еще хуже, а здесь немного за тридцать по Цельсию. Красота, да и только! Нет, жить следует в теплых краях, безусловно.

Бес поглядел в окно и увидел там все то же, что и вчера — серо-коричневые ряды тридцатиэтажек, похожие на 'человейники' Юго-Восточной Азии, особенно гонконгские, только страшнее и грязнее. Многие были забраны в строительные леса из палок и мусора, будто все еще находились в процессе возведения. Буквально под окнами дома, в котором сняли жилье 'флибустьеры', начиналась транспортная развязка, превращенная поначалу в автостоянку, а теперь в ночлежку и по совместительству склад местного криминалитета. Длинная трехэтажная 'кишка' едва ли не упиралась в стену и загибалась спуском в подземную часть. Немногочисленные машины, что нашли здесь вечное пристанище, проржавели до такой степени, что их даже на металл не получалось сдать, не говоря о разборе на запчасти. Снаружи, как почти все в бедных районах Бомбея, постройка имела устойчивый серо-коричнево-зеленый цвет, словно ее обмазывали заплесневелыми нечистотами. Бес порадовался, что сквозь герметичное окно не проникнет даже отдельная молекула запаха.

Постников неторопливо перешел на другую сторону арендованной 'мудрецами' квартиры, отметив по пути, что Нах продолжает колдовать у кухонного комбайна. Отсюда можно было полюбоваться на побережье рукотворного залива с выходом в Аравийское море и штаб-квартиру German Paragon Broadcasting, возведенную на искусственном же острове. Огромный комплекс, похожий на четырехъярусный поднос для устриц, поднимался к небесам на полкилометра, ослепляя сиянием зеркальных куполов. Говаривали, что полный штат чистильщиков зеркальных стен включает пару сотен человек, и 'Парагон' принципиально не пользуется автоматиками, исключительно ручной труд.

От длинного языка пристани отходил трансокеанский грузовоз, больше всего похожий на зубило со скошенным по направлению к воде носом и пятью мачтами. Вокруг блямбы 'Парагона' в кажущемся беспорядке были рассеяны острова поменьше, вплоть до бетонных столбов площадью в сотню квадратных метров, сдаваемых в аренду под застройку. Как правило, на клочках искусственной суши, выведенной из национальной юрисдикции, возводили склады долгосрочного хранения, консервационные базы и более-менее значимые лаборатории. Получалось умеренно дешево и довольно-таки безопасно — присмотр со стороны безопасности 'Paragon Broadcasting' входил в условия аренды.

Постников решил, что отсюда вид намного лучше, чем на другой стороне дома, и закрыл глаза, вдыхая струящийся по квартире аромат жареного мяса. Еще кибернетик подумал, что много он видел 'социальных контрастов', однако нигде и никогда не встречал большего ада, чем в Индии, мировом заповеднике для трестов. Гигаполис Бомбей, насчитывающий лишь официально не менее ста миллионов жителей (а неофициально раза в полтора больше, как минимум) был вообще лишен полутонов и каких-то 'средних' качеств. Здесь правили бал демонстративное, вызывающее, безумное богатство и не менее вызывающая, дикая по любым меркам нищета. С очень явной и опять-таки демонстративной границей меж двух миров. По одну сторону можно было заказать бифштекс из клонированного рибая Амитабха Батчана. По другую нередко консервировали настоящих людей, просто потому что это самое дешевое мясо. В грязной подвальной лаборатории у нищих селян вырезали глаза для дешевой трансплантации, а десятком этажей выше ювелиры делали стильные очки из настоящих изумрудов в двадцатикаратной золотой оправе с бриллиантами.

Интересно, как все-таки удалось поломать кастовую систему и религиозные условности хотя бы в пределах гигаполиса?.. Кибернетик поймал себя на том, что надо бы готовиться к очередной серьезной беседе, а в голову лезет какая-то философская хрень. Нет, ну, правда, как получилось обратить богобоязненных лентяев в армию 'экономических животных'?.. Величайший этико-социальный эксперимент на планете, куда там большевикам.

За спиной Эль Мохито, штатный программист 'флибустьеров' с жаром и экспрессией расписывал Кадьяку трудности практического взлома корпоративной сети. Как ни удивительно, наемник с интересом слушал графа.

— 'Дорого', 'дорого'! — толстенький ломщик, судя по голосу, энергично взмахивал руками. — Конечно, дорого! Чтобы просочиться через 'замочную скважину' нужна, строго говоря, лишь одна рабочая станция. Ну, две, чтобы другая была в резерве и тянула второзадачность. А ставить приходится четыре суммарно! Одна основная, одна в горячем режиме на подхвате, еще две на всякий случай, если все пойдет очень-очень плохо.

— Как у вас все сложно...

— А то ж! — горячился электронщик. — И если все сделать кривыми ручками, тебя вместе со станциями и похоронят.

— Я, конечно, не при делах, — дипломатично заметил Кадьяк. — Но слышал, как люди говорили, что когда Мегавольт пытался ломать защиту 'СемиКондуктора', ему и пяти станций не хватило.

— А то ж! — отражение Мохито в стекле махнуло рукой с великолепным пренебрежением. — И все почему? Помощников подобрал дурных и работу сам не проверил. Они условия обмена задачами прописали плоховато. Чуть-чуть, но этого хватило. Когда трестовая Эс-Бэ отметила точку прорыва, безопасники ответили контрой. Первая станция ушла в перезагруз, как и положено, зато включились на полную остальные, чтобы 'размазать' следы, запутать безов. Вроде бы достаточно, чтобы затащить любую задачу, правильно? И что вышло?

Эль Мохито поднял растопыренную пятерню, потряс ею в воздухе.

— А вышло, что первая станция оказалась в рабочей сетке приоритетна, причем по императиву, а прочие выстроены за ней в порядке очереди, попарно. Резервные машины номер два и три принимают на себя работу, затем видят, что главный узел опять в работе и вышел на режим, после чего сразу перебрасывают на него все задачи. Пять секунд, лавинный рост обсчетов, первая станция снова падает. Перезагрузка, передача ответственности с задачами, снова приоритет первой машины, далее цикл по кругу, а оставшиеся два 'ящика' вообще выключаются из последовательности. Вечный круг на сорок девять секунд, велосипед с квадратными колесами под куполом цирка.

— Говорят, Мегавольту сожгли мозги? — полувопросительно сказал Кадьяк.

— Да ну, ерунда, — опять махнул пухлыми пальцами граф. — Бывает и такое, но редко. Умные ломщики настолько глубоко в инфосреду не заглубляются, да и хром от таких нагрузок в башке горит на ура, никакие радиаторы не помогают. 'Семки' просто вычислили точку прорыва и обнулили технику. А самого Вольта пристрелили парой дней спустя уже в порту. Потому что нехрен портачить в мелочах.

— Какая у вас интересная работа, — покачал головой Кадьяк. — А я слышал, часто графы в ванны со льдом залезают, чтобы не сгорели мозги с электроникой...

— А вот такое бывает, да, — хмыкнул Граф. — Но это уже скорее форс-мажор, температуру денатурации белка ведь не обманешь. Поэтому ванна не простая, а...

Бес не стал слушать очередные занимательные истории, он заглянул опять на кухню, где Нах колдовал над правильным кушаньем нормальных 'коммэрсов' — русским шашлыком. Хотя Постников был сыт, от запаха засосало под ложечкой и захотелось кого-нибудь срочно убить, чтобы забрать все деньги и быстро восстановить нормальный желудочно-кишечный тракт.

Русский шашлык — это не столько блюдо, сколько церемония, пришедшая из семидесятых, когда советский человек смог позволить себе не только наедаться досыта, но и делать это красиво, авторитетно. Согласно традиции правильный шашлык употреблялся по ходу ведения переговоров и никогда при заключении собственно какого-нибудь результата. Для этого предназначались иные блюда.

Правильный шашлык обязан быть свиным, он подается на тарелке с ножом и вилкой. Но цельными кусками, причём обязательно наличие Г-образных дырок (ни в коем случае не плоских!) от шампуров. Судя по запаху, Нах мариновал свинью в классическом 'гаруме', который считался оригинальным, но приемлемым для высокой мясной кухни.

Пока Нах творил чудесное, Фирсов негромко рассказывал ему новости из мира производителей высокотехнологичного оружия, а точнее про злоключения японских танков.

— ... стандартный 'тип 80' они хотели впарить Китаю и всем окружающим, под это крепко вложились, а танчик не пошел. С нашими трудно конкурировать, да и мируканцы свои 'Шерриданы' чуть ли не с доплатой раздавали. Наклепали сверхдержавы железного дерьма для атомной войны...

— Да, я в курсе, — кивнул Нах. — С тех пор акции 'Мицубиси' идут только вниз. И 'нулевая' серия им не помогла. Ждем банкротства.

— Не так просто, не так быстро, — осадил Фирсов. — Ведь с чего начиналось? С того, что решили модернизировать в танчике электронику под лучшие стандарты.

— Да, помню, — сказал Нах, промывая зелень под струей дистиллированной воды. — Красивая технокарта была.

— Так кто рисовал? — скупо улыбнулся Фирсов. — Мы в тресте брали субподряд на графическое обеспечение и правильную раздачу взяток.

— Дурите народ, — вернул улыбку гастроном. — Зловещий оскал бездушного капитала!

— Было такое, — не стал спорить трестовик. — Так в чем соль то... во всем мире эта электроника ставится в любую коробку без проблем. Даже в наши советские карлики, которые до сих пор под метр семьдесят среднего танкиста рассчитаны. А островные мутанты с ходу объявили, что, дескать, в старичка микросхема не лезет, поэтому надо клепать новое шасси с нуля.

— Прямо по-советски, — Нах красиво раскладывал зеленую горчицу по глубоким пиалам, не забывая контролировать мясо. — Тоже захотели пять основных танков?

— Вряд ли, у самураев денег столько нет. Но в итоге новый, с иголочки танк они таки осилили. Только ценой в чугунный мост каждый.

— Ну, пока ничего особо нового я не услышал, — сказал Нах. — Делили бюджет, пока было что осваивать. Сейчас такой нал уже никому не дают.

— А новое то, что никто эту шайтан-арбу всерьез на экспорт двигать и не собирался.

— Та-а-ак... задумчиво протянул Нах. — Вот сейчас уже интересно.

— Там не просто чекрыжили бюджет. Этой схемой государство закрыло 'Мицубиси' недополученную прибыль с непроданных ОБТ восьмидесятой серии. Чтобы дзайбацу не сдохла. И она таки не сдохла. Финансирование по 'ноль-ноль' перекрыло если не все потери, то большую их часть. И в этом году 'муцаки' как раз старые кредиты позакрывали на последние иены от правительства.

— Вот это уже интересно, — Нах со значением поднял вилку. — Надо же, где-то еще жива господдержка... Если перекрыли, значит, банкротства направления бронетехники в следующем году можно не ждать. А у них там много интересного кроме танков. Можно брать малым оптом и выбивать скидки. Хорошая новость, любопытная. Спасибо.

— На здоровье.

'А почему Нах?' — спросил накануне Постников. — 'Странное погоняло'

— Потому что НуНах' — ответил Фирсов. — 'У него привычка такая была, на все сомнительные предложения отвечать 'Ну нах, нам такого не надо!' Сократилось до одного слога и пристало на всю жизнь'

Фантасмагория с шашлыком заканчивалась, так что Постников переместился в обширный зал, играющий роль столовой. Здесь третий 'мудрец' по фамилии Костин подкручивал антикварный радиоприемник. Из динамика вопил ближайший конкурент Проныры Бля, немного сумасшедший, эффектно радикальный и обладающий луженой глоткой.

— Иисус любит тебя, но Он выстрелит из обреза в твое гнусное табло, если ты предашь Его! Иисус убивает свиней! Иисус ненавидит муслимов и коммунистов! Он презирает противников оружия, хиппарей, феминисток и слюнтяев! Он будет хохотать, ездить по их трупам на броневике и поливать это месиво текилой, а еще будет ей поить роскошных телок, с любовью взирающих на Него! Мать Тереза горит в аду, в жопу пацификов!

Бес незаметно вздохнул. Когда 'флибустьеры' серьезно заинтересовались предложением и таки решили собраться всей командой, кибернетик ждал чего-то стандартного. Строгий антураж, строгое деловое толковище и так далее. Постников совершенно упустил из виду, что 'мудрецы' пришли из докапиталистических времен и пронесли через годы старые привычки. Нельзя просто взять и сесть за белый стол с блокнотами, чтобы считать прибыли с убытками. Надо организовать правильный стол, побеседовать о жизни, присмотреться друг к другу, желательно под коньячок или хотя бы бренди. А уж потом...

В общем, встреча пока больше напоминала некий студенческий сабантуй, и Бес лишь надеялся, что 'мудрецы' хотя бы охранные мероприятия организовали нормально. Больно уж легкодоступным для противников казался дом на самой границе между 'махаллями', как назвал их Костин.

— А когда Иисус выстрелит каждому грязному предателю в морду, милосердный Бог-Отец могучей рукой швырнет их всех в ад, а прекрасная Мария придет отлить на их могилы! Чтобы поганые погосты быстрей зарастали красивыми цветами и мощными деревьями и не напоминали человечеству о позоре и ослеплении! Аллилуйя, браза!!!

Костин еще немного покрутил желтый от времени верньер, динамики с хрипом выдали строчку классических 'Битлов':

— With a Little Help from My Friends!

'Флибустьер' вздохнул и разочарованно выключил приемник, закрыл панель с клавишами старой крышкой из дерева с расцарапанной полировкой.

— Старая техника... — заметил Бес, просто чтобы как-то обозначить присутствие. Просто молча сидеть с руками по швам казалось неправильным и унизительным.

— Да, — согласился 'флибустьер'. — А, здорово!

Он поприветствовал Копыльского, что припозднился.

— Жарко, — сказал с порога столовой 'флибустьер' и с размаху брякнул на стол пакет. — Настоящий, 'советский'! Режьте, пока не 'заплакал'. Об чем, кстати, речь?

— Технику обсуждаем, — буркнул Постников. — Старую, советскую. Как сыр.

— Старая советская техника — це добре, — одобрил Копыльский, пока Нах резал сыр ножом, по виду, купленном в армейской столовой. Ломтики, впрочем, получались такие, что можно глядеть на просвет. — Особенно военная. Особенно летающая.

— Не тот случай.

— Ну и зря.

Компания естественным образом перемещалась в столовую, собираясь как те самые студенты, привлеченные запахом. Нах выкатил из кухни аэрофлотовского вида тележку со съестным. Бес почувствовал себя несчастным, ему шашлычное пиршество было заказано.

— Когда молод, блага мира недоступны, хотя плоть крепка и готова к испытаниям, — судя по тону, Костин что-то цитировал. — А когда стареем, наоборот. Но хорошо когда все-таки можешь позволить себе что-нибудь из времен шальной молодости.

— Например, вертолет, — беззлобно поддел Фирсов. — Кстати, 'Сороковой' твоя работа?

— Да, — скромно улыбнулся 'флибустьер'.

— Опередил, — с искренним сожалением вымолвил трестовик. — Я сам хотел за него потягаться, когда только заявили на торги. А потом...

Он не закончил.

— Эй... — тут Постникова осенило. — Вы про 'Птеродактиля', что ли? Ми-40М?

— Надо же, слух пошел по всей Руси великой, я смотрю, — констатировал покупатель без всякого энтузиазма.

— Да ладно, — хмыкнул Фирсов. — Зачем еще нужна башмала, как если не для порадоваться хотелкам юности!

— Винтокрыл для дела, — отрезал Костин.

В столовой, которая была обставлена просто и без изысков — как в настоящей столовке, только с материалами куда побогаче — сгустилось некоторое напряжение. Естественное, не проговариваемое, однако вполне ощутимое. Как перед началом действительно серьезных и тяжелых переговоров.

— Кушать подано, — сказал Нах, вооружаясь другим ножом, еще больше и суровее первого, чтобы резать каждую шашлычину на три порционных куска. Постников ждал классического завершения, однако повар сказал только. — Прошу к столу.

Некоторое время слышался только стук приборов о керамику. Сервировка была простой и одновременно безупречной с точки зрения этикета и стиля. Никаких вычурных соусов, только горчица с кусочками корня (один кусочек мяса, один листик, съедаются только верхние три на стебле, у остальных вкус уже не тот). Ржаные лепешки, а также хлоридно-бромная минералка в высоких бокалах. Все.

Кибернетикам никто особое меню в соответствии с их диетой не предлагал, так что Постников и Кадьяк сжевали по листочку зелени, а дальше ограничились водой. Эль Мохито сообщил, что свинья трефная скотина, а сыр, возможно, заквашен сычужным ферментом. Поэтому граф ел только лепешки, зато от души.

— Ты мусульманин? — уточнил Кадьяк.

— Адвентист, — отозвался Мохито.

— Понятно.

— Он самопровозглашенный иудей, — сообщил Костин. — Всех нас пытается в евреи записать. И по пятницам не работает.

— Жизнь по Торе с Господом! — сказал Мохито, разгрызая лепешку. — А не работаю я с заката пятницы до заката субботы. Потому что шаббат!

— И где же ваши пейсы? — пошутил Костин.

Пока неспешно развивался процесс шашлыкоедения, Бес уже неприкрыто разглядывал всех участников. На Копыльского Постников уже насмотрелся прежде. Костин явно происходил откуда-то из Средней Азии, был немногословен и обращался ко всем исключительно на 'вы'. Судя по обмолвкам, в комитете он занимался вопросами персонала и 'связями с общественностью'. Упитанный, однако, не толстый Нах ведал бухгалтерией и в целом финансами. Еще он любил поговорить, но при этом собеседник быстро понимал, что слышит много интересного, однако ничего практически полезного, того, что можно было бы использовать. Как будто для бухгалтера слова были лишь инструментом для точного измерения людей.

Ни у одного из 'флибустьеров' Бес не обнаружил ни следа хрома, даже простенького кардиоводителя или черепного телефона.

Беседа шла в неспешном ритме около получаса. Комитетчики говорили свободно, обсудили между делом пару специфических деловых тем, что Беса напрягло еще больше. Или гостей ненавязчиво проверяли, или хозяева не опасались, что хоть полслова уйдет на сторону. По ходу пьесы Костина таки раскрутили на признание, зачем ему понадобился вертолет. Постников буквально восхитился прозорливостью Мартызенски. Гном не так давно прорицал, что машину следует модернизировать в плане электроники, так и вышло.

— Цифровая станция, — объяснил Костин, доливая в бокал 'Ессентуки'. — Только мобильная. Даже при добронировании и полной снарядной загрузке остаются две с половиной тонны весового резерва.

— Электроники на две тонны, — Мохито аж прищурился. — И мобильная точка врезки... Можно высасывать числовые хоронилища, как молоко соломинкой!

— В больших агломерациях так не полетать, — заметил Кадьяк. — Техника хоть и списанная, но все же армейская.

— Смотря где, — качнул головой Костин, однако развивать тему не стал.

Прислуги в доме не водилось, поэтому остатки пиршества собрали собственными силами, отправив тарелки в мойку.

— Ну что, поговорим о делах скорбных, — предложил Копыльский, и градус напряжения сразу ощутимо повысился.

Диспозиция за большим столом, словно вытащенным из реквизиторской 'мебель под дореволюционную старину' отражала некий условный баланс интересов и сил. 'Флибустьеры' сели по одну вытянутую сторону, кибернетики по другую. Фирсов и Мохито заняли торцы, находясь словно чуть наособицу, но при деле. Постников машинально растопырил локти, занимая больше жизненного пространства, Кадьяк сел более чинно.

— Итак, товарищи господа, ваше предложение мы просмотрели, — вымолвил Костин. — Концепция нравится. Покупатель есть. Проблема лишь одна, как эту хрень извлечь?..

Глава 17

Есть мнение, что современный трест это высокоорганизованная машина, в которой все логично, эффективно и расчетливо устроено. Со стороны действительно так и выглядит, настоящий синдикат представляет собой комбинацию бульдозера и грейдера, которая неостановимо ползет, грызя любой ландшафт, механически перемалывая все препятствия в денежные знаки. Но только со стороны.

Любой, кто оказывается внутри механизма (на сколь-нибудь ответственном посту) довольно быстро (а то и сразу) понимает, что все намного, намного сложнее, потому что где собирается много людей с широчайшей спецификой деятельности, там всегда находится место организационным ошибкам, проблемам, бардаку, лени, подсиживанию, а также прямому саботажу. Поэтому несокрушимый кадавр изнутри выглядит скорее гальванизированным мертвецом, что плетется на костылях и быстро переставляемых подпорках, рассыпаясь на части и одновременно, как получится, собирая себя вновь.

До того как 'ГосСтат' стал приоритетной разработкой, его проектные работы и обкатка физических моделей шла в Индии, потому что московские ресурсы были заняты в более насущных экспериментах. И однажды Фирсов-старший обнаружил, что программисты, дабы упростить себе жизнь и обойти муторные правила безопасности, делают резервные копии процессов буквально на коленке, простенько шифруя как бухгалтерские ведомости, а затем сбрасывая в оперативные хранилища. Условно это можно было сравнить с рабочими записями в журналах, которые рассовывают по скрытым от начальства углам, чтобы не тратить время на оформление ежедневных запросов с выдачей прошнурованных тетрадей и отметками, кто сколько строчек вписал.

Технически это была не слишком значимая проблема, которая легко решалась путем целительных выговоров, штрафов, лишения тринадцатой зарплаты и других штатных мероприятий. Именно так Фирсов и намеревался поступить, однако намерение совпало с первым настоящим успехом проекта. Основная матчасть и коллектив были срочно вывезены, размещены в сердце 'Правителя', где секрету не угрожал даже ядерный взрыв. Вспомогательные службы рассредоточились по закрытым базам и хорошо защищенным лабораториям. Затем встал вопрос — что делать с неучтенкой? Уничтожить просто так — актировать и списать официально, стерев информацию — значило подставиться, благо появилось очень много желающих перехватить 'ГосСтат' у Фирсовых. И после некоторого раздумья Виктор решил не делать ничего. 'Числовая башня', в которой размещались электронные базы для десятков проектов, со временем попала бы под штатную реорганизацию традиционным путем, с физическим уничтожением носителей, дабы ни один бит не ушел на сторону. Нет носителей, нет и следов.

Надо сказать, такое объяснение Беса изначально не шибко устроило. Да, в нем содержалось здравое зерно и все звучало вполне логично. Однако Постников готов был поставить ржавую копейку против сотенной купюры (Госбанк, разумеется, не 'казначейка'), что замысел изначально был сложнее и хитрее. Скорее всего, Фирсов допустил утечку сознательно, потому что хотел иметь про запас неучтенные рабочие материалы, которые легко уничтожить, а при необходимости столь же легко извлечь для каких-нибудь интересных целей. Может быть, администратор изначально собирался кинуть родной трест, а может, готовил на всякий случай запасную площадку. Может быть, собирался, в свою очередь, подставить племянника, списав на него грубые нарушения протоколов безопасной работы с информацией и ПАМВК (то есть серверами), но младший успел первым.

Впрочем, это было не столь существенно. Главное — в обширном хранилище, которое даже не располагалось на территории СССР, скрывался числовой архив, посвященный проекту 'ГосСтат'. Неучтенный, спрятанный среди бесчисленных тебибайтов информации по сотням других операций 'Правителя'.

Разумеется, это не было руководство по сборке и выращиванию 'Тиамат', но архив содержал достаточно материалов, чтобы указать правильное направление и сэкономить годы работы конкурентам 'Правителя'. В первую очередь проектам 'Кайм Неоглоб', дочернего предприятия 'НеоНета', давнего партнера и смертельного врага 'Правителя' в области высокоорганизованной работы с информацией.

И драгоценное знание можно было продать, за огромные деньги или широкие возможности. Оставался лишь один вопрос, озвученный 'мудрецом'. И Бес едва удержался от кривой гримасы, ибо комитетчик сразу ударил по больной точке.

Как извлечь эту хрень?..

— Прошу сюда, — указал на панорамное окно Костин.

— Славные, славные воспоминания, — недобро оскалился Фирсов.

Повинуясь команде, среднее окно превратилось в экран, вычленило часть панорамы, приблизило во много раз. Теперь можно было в деталях рассмотреть островок, арендованный 'Правителем'. Насыпная территория была утрамбована бетонной подушкой и застроена от края до края. Больше всего комплекс напоминал завод из детских книг — россыпь серых параллелепипедов и кубиков, а в центре композиции поднимается высоченная башня. Конструкция была стандартной и на взгляд Беса имела высоту метров сто — примерно как стандартная труба котельной, плюс минус десяток метров. На разгрузочной площадке у подножия башни притулилось нечто, похожее на огромный гусеничный комбайн с транспортной лентой. Комбайн дымил и рассыпал вокруг себя искры.

— Участок 22.1203 под свободную застройку и гарантию размещения только конвенционного вооружения. Аренда на двадцать девять лет, — прокомментировал Нах

— Да, оно самое, — кисло сказал Фирсов. — И в чем проблема? Все как обычно, вломиться, забрать, толкнуть. Можно подумать, в первый раз. Тем более, у нас в компании два знатных специалиста, — он качнул подбородком в сторону кибернетиков. — Даже безопасность 'Парагона' тут не в минус, они же закрыли штаб и перепрофилируют центр под развлекуху. То есть, прежнего накала в охране уже нет, трудящиеся на отдыхе это тебе не секреты фирмы с привилегированным составом.

— А проблема, друг мой, — вздохнул Копыльский, — в том, что числовая башня на реконструкции. Пока ты сидел под арестом, из нее решили сделать образцово-показательное хоронилище.

— Я прощупал башенку, аккуратно, в легкие касания, — вступил в разговор Эль Мохито. Сейчас пухлощекий граф говорил очень серьезно, уже не как гость на шашлыке, а как высококвалифицированный специалист.

— Внутри действительно электронный мусор, большая часть содержимого устарела. Есть кое-что вообще из девяностых, несколько архивов с дискетами на двадцать три миллиметра. Мусор частично копируют, но в основном планово уничтожают, этаж за этажом, специально под это пригнали мобильную прессопечь. На выходе металлические брикеты, их даже не продают местным, сразу на корабль и в Союз.

— Что-то заподозрили? — обеспокоился Фирсов.

— Нет, все планово. Просто меры теперь такие. Нынешние 'щупы' позволяют считывать биты, даже если перекрутить носитель в дробилке, поэтому их теперь либо выжигают на месте, напалмовой протяжкой через башню, либо вот так, с полной утилизацией до абсолютного уничтожения.

— Экие паскуды, — искренне выдохнул Фирсов.

— Не без того, — согласился Мохито. — И вот как это сейчас выглядит, на две трети реконструкции.

Он разделил изображение башни пополам, вызвал схему внутреннего устройства, добавил сеть указателей с росписью подсистем.

— Я слышал про этот новый протокол, — неожиданно вступил в разговор Кадьяк. — Система безопасности TDA-7. Ее уже ввели в действие? Тогда дело плохо.

— В процессе, — сумрачно ответил Мохито. — Большая часть уже работает полноценно или с приемлемым функционалом. В этом то и наша беда.

Граф нацепил переносную 'варежку' и крутил изображение, наглядно иллюстрируя сказанное.

— Месяц назад, пока работы не начались, я бы вошел сюда, как к себе домой. Особенно если бы у нас был 'Птеродактиль' с новыми станциями. Пару недель назад...

Мохито покосился на Кадьяка, будто что-то знал насчет прошлого наемника.

— Пару недель назад я бы нанял три-пять человек, — с обманчиво скучающим видом произнес Кадьяк. — И мы бы вытащили через кабельную врезку все, что угодно. Странно, что их раньше никто не вынес, там же до 'TDA' стоял 'Кощей-3', отличная система, только устарела лет на семь.

— А сейчас я не представляю, как мы будем пробиваться через 'сигналку', даже с обрезанными функциями, — красноречиво развел руками граф. — То есть представляю, но это уже не арбитраж, это армейская операция типа налета на плавучую биолабу 'евов'.

С полминуты все заговорщики внимательно смотрели на электронную схему.

— Итого, — подытожил Костин. — Вещь ценная, это факт. Покупатель есть, даже не один, если захочется приятного выбора. По нашим прикидкам можно взять и деньгами, и комбинацией, включая как деньги, так и нефинансовые услуги, то есть этот ваш... синдикат. Будет 'дочка' второго уровня при 'Маас Биолаб' или 'Неоглоб', под гарантию треста-прима.

— 'Неоглоб' лучше, — быстро вставил Постников.

— Как скажете. Но...

Костин обвел коллег 'флибустьеров' долгим взглядом, словно удостоверяясь, что выражает общее мнение, которое никто не изменит в последний момент.

— Но армейская операция это не то, во что мы готовы ввязаться и что готовы спонсировать.

— У такой операции нет предела риска, — резко вымолвил Фирсов.

— Предел риска всегда есть, — веско произнес Костин. — Так что если у вас появились соображения, как все вытащить аккуратно и без массовых разрушений, нам будет, что обсудить. Если нет...

'Нет' повисло в воздухе, словно отразившись от углов и стен многократным эхо. Повисло тяжко, неприятно и вполне угрожающе. Постников не видел ничего, что могло бы сойти за элемент системы охраны, не чувствовал в 'мудрецах' ни единого болта, тем более военного никеля. И все равно почему-то не сомневался, что случись какое-нибудь недопонимание, кибернетики из переговорной квартиры не выйдут. По крайней мере, целыми.

— Мне понадобятся все рабочие материалы по башне. Кое-какие возможности уже видны, — сказал Кадьяк, разглядывая схему. — Но взрывать придется.

— Неприемлемо, — качнул головой Нах. — В идеале вообще никто не должен узнать, что информация ушла на сторону. Носители пойдут в переплавку, все довольны и счастливы. Любой шум вызовет вопросы, скорее всего инвентаризацию. И если, не дай бог, она вскроет...

Снова многозначительная пауза. Вероятно, то была козырная фишка 'мудрецов' — предложение додумывать последствия самим.

— В крайнем случае, допустима инфильтрация, — добавил Копыльский. — Тогда никто не поверит, что информацию такой ценности отправили добывать одиночку-диверсанта, а не танковую роту. Но это потолок.

— Невозможно, — развел руками Кадьяк. — Я смотрю, ваш граф составил таблицу переменных, которыми он может поиграть на детекторах сигнализации...

— Ага, — польщенно улыбнулся Эль Мохито. — Кое-что можем.

— Мне нужно будет просмотреть все, что у вас есть на башню и сторожевую систему, — повторил Кадьяк. — Но пока я не вижу никаких возможностей для тихого проникновения.

Постников закрыл глаз и сделал пару шагов в сторону. Наемник и граф заспорили, вежливо, однако с непреклонностью, а Бес пытался выгнать из головы не к месту всплывших 'битлов'.

What would you think if I sang out of tune,

Would you stand up and walk out on me?

Lend me your ears and I'll sing you a song

And I'll try not to sing out of key.

Бес открыл глаз, чувствуя себя очень... странно. Как будто он заснул на считанные мгновения, за которые окружающий мир убежал вперед на часы. В ушах слегка звенело, мир вокруг показался очень контрастным, с отчетливым преобладанием синих тонов. Хотя возможно так проявлял себя подкрадывающийся вечер. Темнело здесь быстро.

— ... можно закинуть на крышу голого человека без всякого хрома, — говорил меж тем Кадьяк, терпеливо, как ребенку. — Можно сделать ему снаряжение без грамма современных материалов. Можно ведь? — уточнил он на всякий случай у Беса.

— Дай подумать... Шерстяной костюм, самая простая снаряга из промальпа. Хотя нет, шерсть продувает, тут скорее парусина. Сто метров на восемьдесят-девяносто килограммов груза, значит веревка миллиметров тридцать в диаметре... Да, это возможно.

— Да, хорошо. Но бесполезно. Даже если агент сможет как-то попасть внутрь... сколько ему понадобится времени, чтобы настроить внутренний доступ и открыть лазейку для графа со стороны.

— То есть, для меня, — вставил Мохито. — Минут... — граф задумался. — Ну... десять. Девять. Восемь если все сделать быстро. Мдя, там же бескилород везде.

— Да, восемь-десять минут дышать инергеном или не дышать вообще. С интенсивными нагрузками. И потом еще бог знает сколько на обратном пути. И это мы еще не учитываем возможность схватки. Можно, конечно, вшить в легкие кислородные капсулы из биополимера... Нет, слишком непросто и времени мало на подготовку. Надо или несколько недель кропотливого планирования или сразу готовить штурм с десантируемой техникой. Или продавать конкурирующему тресту саму идею архива, пусть они с ней что хотят, то и делают.

'With a Little Help from My Friends...' никак не отпускало мозги Постникова.

— Нет, на все три варианта, — сумрачно отрезал Костин. — И надо уложиться в девять дней, пока 'TDA' не заработала в полную силу, и уборщики не добрались до этажа с 'ГосСтатом'. Лучше в четыре-пять.

— Тогда давайте все, что есть, но свое квалифицированное мнение я сказал, — развел руками Кадьяк.

— Жаль, — с искренней грустью произнес Нах.

— Стопэ, — вдруг сказал Постников, и взоры всех присутствующих обратились к одноглазому кибернетику.

— Стопэ, — повторил Бес, машинально используя слово из прежней жизни, которым и тогда то не пользовался, а вот, поди же, запало в голову...

— Немного помощи от старых друзей, — сказал он, переведя вслух строчку песни.

— Что? — спросил кто-то из 'мудрецов', Бес не понял, кто именно, уйдя в собственные мысли.

Постников, двигаясь как сомнамбула, прошел к столу и прямо из горлышка опустошил початую бутылку минеральной воды.

— Значит, голый человек без капли хрома. Очень сильный, — с расстановкой перечислял Бес вводные. — Который сможет не дышать минут десять, а то и все двадцать... и в случае чего, наваляет охране подручными средствами. Если не повезет. И у которого не будет времени на долгие тренировки, так что он должен освоить азы промальпа за пару суток, не больше.

— Поэтому я и говорю — невозможно, — повторил Кадьяк.

— Ты знаешь такого? — сардонически поджал губы Фирсов. Но во взгляде трестовика загорелся огонек тщательно скрываемой надежды и веры в чудо.

Бес честно поразмыслил, хочется ли ему отвечать на этот вопрос и вообще вспоминать о неких событиях. Затем ответил:

— Я знал такого человека. Но чтобы найти его за... считай, неделю, понадобятся кое-какие связи, деньги... — Постников вздохнул. — И везение.

— А, твою мать! — Фирсов, наконец, понял и, совсем потеряв самоконтроль, с размаху стукнул кулак в ладонь. — Как же я не подумал!

— Можно расшифровать для тех, кто в кабине под винтом, — попросил Нах так, что сразу было понятно — это не просьба.

— Матвей по прозвищу Коллега, — быстро надиктовывал графу Фирсов, Мохито кивал как заведенный на каждом слове. — Ближайший помощник в организованной преступной группе доктора Эла, Москва, тринадцатый год. 'Разборка', трансецы', 'Красная дорога'.

— Понял. Ищу.

Мохито как стоял, прислонившись к стене у окна-экрана, так и сполз на паркет, закатив глаза, меж губ поползла ниточка слюны, нижняя челюсть мелко-мелко задрожала, словно выбивая азбуку Морзе в стремительном ритме.

— Так, — Копыльский, похоже, ухватил мысль быстрее других 'флибустьеров'. — Транс? Биофорс?

— Клон, — ответил Бес и тут же поправился. — 'Мичуринец'. По крайней мере, на то было похоже.

— И он сможет?

Постников улыбнулся, чувствуя себя так, словно и не было долгих лет боли, тревог, увечий. Улыбнулся как в свои лучшие времена, когда он был 'оруженосцем' — арбитром, и весь мир лежал у ног профессионального убийцы.

— Не узнаем, пока не спросим.

Глава 18

Нельзя объять необъятное, побывать везде и все испытать. Бес видел многое, немало путешествовал, однако так вышло, что в его богатой на события биографии не нашлось места для морского путешествия, во всяком случае, до сего дня.

'Пруссия' была тем самым кораблем, что видел Постников из окна совещательной квартиры два дня назад — пять мачт с парусами в виде перевернутых вверх ногами трапеций, а также носовая часть, сбегавшая к воде плавным изгибом. Такая форма сразу навевала мысли о таранном ударе в борт какого-нибудь авианосца. Судно — первое в большой серии — казалось архаичным пережитком старины, однако в действительности было авангардной разработкой, которая позволила владельцу отвязаться от дорогого топлива при сохранении приемлемой скорости перевозок. 'Пруссия' изначально создавалась как транспортник, который мог принимать на борт пассажиров среднего класса, но правильно организованная рекламная кампания сделала круизы на мега-паруснике очень популярными. Кроме того вошли в моду закрытые переговоры и сделки посреди океана, а некоторые тресты начали арендовать целые отсеки под мобильные штаб-квартиры и числовые центры, так что недавняя реконструкция добавила кораблю тридцать метров к общей высоте пассажирских надстроек. Впрочем, надо сказать, что атака беспилотников на плавучую лабораторию 'ЕВО' вызвала отток спроса, и никто не мог сказать, восстановится ли он. Морские гиганты вдруг оказались крайне уязвимыми, и на них уже спешно устанавливали настоящие батареи ПВО. Вот наглядное доказательство тезиса об агрессивном арбитраже, как двигателе прогресса...

Разумеется, Бес и Фирсов не претендовали на роскошь нулевого класса, однако Комитет приобрел им вполне достойный абонемент, гарантирующий отдых уровня администраторов среднего звена или умеренно богатых рантье. Впрочем, ни тот, ни другой концессионер не спешили окунуться в пучину развлечений и бесцельной траты человекодней. Их ожидало крайне ответственное дело.

За минувшие часы Бесу надоело постоянное присутствие в голове Эль Мохито. Комитетский хакер подключился напрямую к искусственному глазу и дентофону кибернетика, так что Постников чувствовал себя шизофреником с голосами в голове. Не сказать, чтобы такой опыт был ему чужд, но кибернетик отвык от постоянного контроля. Старые привычки возвращались с трудом.

— Не скучаешь по прошлой жизни? — спросил Фирсов, заложив ногу на ногу и элегантно поддергивая белую штанину.

Бес посмотрел вокруг, пытаясь делать это с видом легкой рассеянности бездельника и прожигателя жизни. Судя по ухмылке бюрократа, получилось не слишком убедительно. Снаружи разыгралась непогода, так что концессионеры перебрались на укрепленную обзорную палубу, опущенную низко, почти к ватерлинии, рядом с эллингом для прогулочных батискафов. Сквозь прозрачное стекло в два человеческих роста высотой, наклоненное под углом к полу, хорошо просматривались темные волны, очень холодные и суровые.

— А ведь тридцатник за стенами, — подумал вслух и невпопад кибернетик. — Но выглядит, словно айсберг сейчас выскочит из тумана. И притопит как 'Титаника'.

— Видимо, не скучаешь, — решил, так же вслух, Фирсов и постучал кончиками пальцев по столу, за которым сидели сотоварищи по нелегкому бизнесу. Стол, как и почти все на 'Пруссии' был модерновый, его основа представляла собой длинную рельсу, изогнутую в форме гроба и закольцованную наподобие ленты Мебиуса. Стеклянная панель сверкала идеальной чистой, на ней при всем желании нельзя было оставить отпечатки пальцев.

Автоматический стюард подкатил, было, с предложением напитков, но уехал прочь, повинуясь слабому движению руки Беса. Здесь обслуживали главным образом роботы, живые люди предназначались для низших классов (на которых не тратили ресурс техники) и элиты (которая упивалась модой на дорогой труд вышколенных слуг).

— А я, может, кофе хотел, — брюзгливо фыркнул администратор.

— А я воплощаю в жизнь вековую ненависть пролетариата к угнетателям, — в тон ему ответил Бес. — Хрен тебе, а не кофе. Иди водички глотни.

Звучало непоследовательно, если встать за водой, то можно и кофе затребовать, но Фирсов, похоже, не на шутку обиделся. Бюрократ сел прямо и нахохлился, как старый попугай, которому выдернули остатки хвоста за матерно-пиратский лексикон. Бес пожал плечами, достал из кармана блокнот и начал для коротания времени набрасывать беглый портрет Фирсова. Кибернетик не рисовал с момента бегства из Хабаровска, так что соскучился по скетчам. Казалось бы, живопись он осваивал исключительно для дела, а привычка сформировалась...

— Пока ничего, — сообщил прямо в череп Эль Мохито, так что Бес непроизвольно вздрогнул.

— Вот же скотина, — сообщил Постников, не открывая рта, электроника и так отлично разбирала микродвижения голосового аппарата, преобразуя в радиосигналы. — Все-таки я тебе врежу, когда вернемся.

Если Фирсова Бес просто ненавидел спокойной, остывшей и уже давно привычной ненавистью, то упитанному графу готов был оборвать длинные бакенбарды и бороденку, а затем свернуть шею. Операция все еще плелась на стадии сбора матчасти, а компания уже потеряла целый день на 'шаббат шалом', поскольку вдруг подкралась пятница, и Мохито, как настоящий адвентист и правоверный почитатель Торы, прекратил всю работу. Что самое поразительное, 'флибустьеры' его не только не уволили, но даже не оштрафовали, воспринимая закидоны еврейского свинофоба как стихийное бедствие сродни дождю — ну, случилось, бывает, надо всего лишь переждать.

Итого минус три дня на субботу для бога и поиски старых связей. Так что если и сегодня ничего не получится, операцию можно сворачивать — Бес уже понял, что 'флибустьеры' в самом деле, конечно, готовы рисковать по-крупному, однако за некоторые границы выходить не станут. Следовательно, предприятие утратит перспективы срыва банка и станет просто еще одной возможностью продать еще один корпоративный секрет, который покупателю еще предстоит как-то добыть собственными силами. А это роняло стоимость предложения многократно. Денег на относительно безбедное существование таким образом выручить можно было, а вот застолбить собственное дело — уже нет.

Бес сделал еще пару беглых росчерков и счел, что первое — портрет закончен, а второе — особенно удался злой и одновременно страдальческий изгиб тонких губ Фирсова.

— Похож? — кибернетик продемонстрировал скетчик оригиналу, чтобы позлить трестовика еще больше. Тот молча отвернулся, Бес положил блокнот на стол.

— К вам подходит какая-то фря, — предупредил Мохито, но кибернетик уже заметил яркую молодую женщину, что взяла курс на их столик.

— Вы позволите?

Бес уже видел эту фемину и запомнил, слишком уж приметной была внешность — высокий рост, одета в стилизованное сари, расшитое зеркальными ромбиками, длинные волосы до плеч, крашеные в яркий пурпур. И очки в виде сплошной зеркальной полосы без перехода в дужки. Очки нервировали Беса больше всего, они слишком сильно походили на часть сложного хрома, скажем, прицельный комплекс или встроенное в череп оборудование для 'врезки'. Да и зеркальные элементы на цветастой тряпке кибернетику не понравились, 'Douglas Ultraco' полгода назад вывела на рынок систему комбинированной защиты от лучевого и традиционного вооружения, подозрительно смахивающую на украшения пурпурной девицы.

— Проверяю, — бормотал в голове Эль Мохито. — Вроде пока чисто, по базам агентов и боевиков не числится.

— Нет, — ответили Бес и Фирсов почти одновременно. Бюрократ почти спокойно, а кибернетик не удержался от повышенного тона.

Выражение легкой обиды, тронувшее перламутровые губы девицы, неожиданно сильно уязвило Постникова, он почувствовал укол почти физической боли. В сочетании с легкой курносостью, цвет волос и общий стиль молодой женщины создавали ощущение ненавязчивой, почти домашней красоты. А желание присесть за столик с двумя мужчинами свидетельствовало о намерении (или хотя бы возможности) познакомиться. И уж точно объектом пурпурного интереса не был старый, противный Фирсов.

В любой иной день — да, прямо с двух рук. Но, к сожалению не сейчас...

— Проверил, вроде ничего такого, — завершил Мохито.

Постников тоскливо и грустно посмотрел в спину гордо удаляющейся девушке. Кибернетик отчетливо понимал, что даже если бы граф выдал свой вердикт еще до ее появления, Бес все равно ответил бы решительным отказом. Никакая женщина, никакие чувства не стоят мечты, возможности добраться до секретов 'ГосСтата'. И все равно тоскливо защемило под сердцем. В довершение Бес припомнил Кицунэ-Кристину и окончательно пригорюнился. Граф зудел, монотонно зачитывая досье на женщину в зеркальных очках, которое вытащил из ЭВМ 'Пруссии' и протащил через доступные базы, но Бес не слушал, проявляя вопиющий непрофессионализм.

— Так! — быстро сказал граф, и Бес очнулся. — К вам идет еще кто-то. Не скрывается, плечистый мужик, сейчас просмотрю лицо через базу...

— Не надо, — сказал Постников.

— Это не он! — возопил граф. — И на рожу чистый убийца.

— Я знаю. Отбой. Это посредник.

Упитанный здоровяк ростом примерно по плечо Бесу плюхнулся на свободное место и заявил с ходу:

— Зря девицу то прогнал. Клевая деваха, хоть и крашенная как не знаю кто.

— Здоров, учитель, — едва ли не сквозь зубы процедил Бес, глядя по сторонам, не притаился ли где-то рядом и Коллега.

— Я бы пожелал и тебе того же, — столь же недружелюбно отозвался новоприбывший. — Но мне, в общем, плевать.

— Сергей Глинский, — отметил Фирсов, опираясь ладонями в столешницу. — Надо же, и в самом деле команда старых друзей в сборе.

— А ты что за хрен с горы? — полюбопытствовал Глинский, воинственно задрав подбородок.

Эль Мохито сообщил реквизиты, под которыми Глинский оказался на корабле и, судя по междометиям, начал просматривать записи с камер в соответствующих отсеках, пытаясь вычислить Коллегу. Бес опять пропустил мимо ушей невнятное бормотание, рассудив, что само появление здесь бывшего инструктора говорит о нежелании Матвея встречаться лично.

— Я гремлин, — сообщил Фирсов. — Приношу горшки с золотом. Но только хорошим мальчикам. А противные пузаны облизывают позолоту.

Несколько мгновений два ветерана одинаково недружелюбно мерились взглядами.

— Постукались киями и хорош, — брякнул Постников искусственной ладонью по стеклу, затем обратился к стрелку со словами. — Вот уж кого я точно не ждал... Но рад встрече.

— А я нисколечко не рад, буржуй недобитый, — крякнул Глинский. — Но Матвей попросил глянуть на тебя. Так что излагай.

Бес внимательно поглядел на Глинского. Минувшие годы слабо изменили отличного инструктора и блестящего стрелка, разве что шишек на лысине прибавилось, глаза выцвели, да щеки чуть обвисли. И еще стрелок надел очки, наверняка с камерами и шифратором. Но в целом Сергей остался таким же, как был — могучий, пузатый, обманчиво замедленный в движениях. И очень внимательный.

Интересно, где пузан спрятал пушку, подумал Бес, Глинский без ствола, что хром без прошивки. А вслух произнес:

— Он смотрит?

Не отрывая ладонь от стола, кибернетик поднял указательный палец условно в сторону Глинского. Тот все понял правильно и в свою очередь тронул простую, без изысков, оправу очков мизинцем.

— Конечно.

— Забавно, — вздохнул Бес. — Никак не привыкну к этим встречам через гляделки.

— Мир меняется, — ответил таким же вздохом Глинский. — Такова суровая правда жизни.

— Я слышал, ты одно время похулиганил за троцкистов, — Бес решил сделать пару шагов в сторону от темы, заодно пусть Мохито что-нибудь поищет в сети.

— Всякое бывало. А ты вот рисовать начал, — Глинский двинул подбородком в сторону блокнота. — Кстати, Шейлок этот неплохо получился. Похож.

Фирсов снова промолчал, а инструктор нахмурил брови, словно в голову ему вдруг пришла некая очень интересная мысль.

— Давно хотел спросить... — Бес чуть замялся, подбирая слова.

— Ну, так спрашивай. У меня времени хватает.

Глинский ненавязчиво подчеркнул, что скован временным лагом существенно меньше Постникова, который благодаря рассылкам Эль Мохито и деньгам Комитета за двое суток поставил на уши часть общемировой сети наемников и убийц. Люди, которым некуда спешить, обычно действуют не столь радикально и напористо. Плохо когда на переговорах одна сторона знает о своем преимуществе, но в данном случае работать медленно и аккуратно не получалось.

— А ты верил во все это? — спросил Бес, обозначая руками круг, будто намереваясь обнять 'Пруссию'. — В социализм, прикладной терроризм, вооруженную борьбу с компрадорами. В то, что нынешний поганый мир можно перевести на другие рельсы методами 'Земли и воли'?

Фирсов покрутил большими пальцами, выражая недовольство развитием беседы, но воздержался от замечаний, хотя уж кто всем сердцем верил в капитализм, так это трестовый бюрократ. Впрочем, надолго его не хватило, и пока Глинский думал, бюрократ вставил ремарку:

— У тебя забавная привычка, при встречах со старыми друзьями спрашивать у них что-нибудь философическое.

У Беса больше не было возможностей читать внутренний монолог по движениям лица, поэтому оставалось лишь гадать, Глинский проговаривает ответ или о чем-то советуется с Коллегой.

— Тянешь время? — осведомился инструктор. — Пока ваш граф перебирает список пассажиров и проверяет лица? Так можете не стараться, Матвей эти игры заучил наизусть еще до того как ты начал окровавленные пакеты с пилеными руками-ногами таскать.

Постников не сумел сдержать кривую и злую ухмылку, стрелок ударил по больному, напомнив о периоде, который Бес хотел бы забыть. Не так сильно, как первые месяцы жизни после арбитража, но все же...

— Ох уж эти встречи бывших сослуживцев, — немного делано восхитился Фирсов. — Сплошная ностальгия и умиление!

— Мы не сослуживцы, — надменно поправил Глинский. — И не были никогда. Но эту цефалу я учил какое-то время, было.

— Кстати, хорошо выучил, — уже вполне серьезно склонил голову Фирсов. — Он даже от лолей почти отстрелялся. В свое время.

— По мере сил, по мере сил... — похоже, инструктору было чуть-чуть приятно слышать сдержанное признание заслуг, пусть и в такой странной форме. — Что же до вопроса... — Глинский внимательно посмотрел в глаза Постникову сквозь стекла очков. — Да, я во все это верил. До какого-то момента.

— А потом?

— А потом я вспомнил, что марксист отличается от не-марксиста теоретической подготовкой. Все ответы уже есть у классиков и отцов-основателей, надо просто не полениться и задать правильный вопрос.

— Ты его задал?

— Конечно. Но... Глинский провел рукой по лысой голове, усеянной буграми, как у загадочного мутанта. — Это уже не твое дело. Итак, ты хотел что-то передать Матвею. Настолько, что раскидал много башмалы и поднял на ноги не одного 'барона'. Настойчиво хотел. Считай, сбылось. Говори, он слушает.

— Чем я закинулся, когда пришел убивать Доктора и тебя? — спросил Бес, глядя в прозрачные стекла. — И что ты сказал Доктору напоследок?

Похоже, дождевая полоса заканчивалась. Тучи на глазах теряли серую угрюмость, таяли под напором яркого солнца. Взбаламученное море затихало, черные волны уже не бросались в ярости на борта 'Пруссии', а скорее облизывали корпус, будто вымаливая прощение за недавнее буйство.

— Я не могу его найти, — признался Мохито через дентофон. — Либо вашего 'натурала' нет на борту, либо так замаскирован, что распознавание его не цепляет. Во всяком случае, рядом с вами его нет точно.

— 'Мытари' дали тебе две пилюли, 'разгонник' и 'морозильник', — без предупреждения оборвал паузу Глинский. — Ты принял второе, потому что не верил в способность ме... его перестрелять на скорость даже с фармой. Напоследок... он пообещал Элу, что тот уйдет красиво и мягко.

— Красиво и мягко... — эхом отозвался Постников, помолчал пару секунд и добавил. — Да, все так и было, — он хотел было подмигнуть в передающую оптику, но ограничился легким жестом приветствия. — Привет, Коллега.

Забавно, сейчас Бес оказался почти рад. Он не любил и боялся подручного Доктора Эла до перехода к арбитрам, просто не любил после, ведь каждая мысль о 'мичуринце' напоминала о скверном прошлом. Решение найти Матвея было сугубо вынужденным, но сейчас... Постников чувствовал себя как на встрече одноклассников, которые не выносили друг друга в школе, но вполне достойно встречались после, связанные общими воспоминаниями.

— Слышь, давай к делу, — а вот это уже явно говорил инструктор, сам от себя. — Задрал уже этот день трогательных воспоминаний. Конечно, ты платишь, а в Индии я не был, тут интересно. Но время дорого.

Бес вдохнул и выдохнул, закрыл блокнот и вставил ручку в спираль, что скрепляла листы.

— Есть дело. Но слишком важное, чтобы его обсуждать открыто, да еще с 'висячими' линиями связи. У меня забронирована переговорная, но там, — Бес опять обозначил пальцем движение в сторону очков Глинского. — Это бесполезно. Поэтому если Матвей на корабле, стоит проявиться.

— Нет. Все, что ты имеешь сказать, говори мне.

— На пересказ уйдет время. Если понадобится что-то уточнить, снова уйдет время, — сделал еще одну попытку Бес. — А решение надо принимать быстро.

— Нет, — повторил Глинский. — Алекс, мы следили за тобой, довольно внимательно. Ты высоко поднялся, но высокоморальной личностью от этого не стал. А потом вообще пропал неведомо куда. Бог знает, каких долгов наделал и чем пообещал их отдать. Возможно и головами старых друзей. Так что Матвей тебе элементарно не доверяет. Я тем более. Поэтому если есть что, говори. И не трать наше время, коли его так мало.

— Пройдем, — предложил Бес, поняв, что настаивать бесполезно.

Судя по физиономии Фирсова, потенциал переговоров он сейчас оценивал околонулевым и не скрывал этого.

По контрасту с общим декором 'Пруссии' переговорная комната казалась воплощением убожества. Стальная коробка, никакой мебели, экранированные стены, люк со штурвалом. Прямо какое-то противоатомное убежище, только выложенное стеклоподобным материалом, что неприятно скрипел под каблуками. Герметичная, предельно изолированная от мира коробка, где можно было в относительной безопасности говорить о сложных вещах. Строго говоря, переговорный блок даже не являлся частью 'Пруссии', часть корабля арендовала 'Equity Machines', почтенная фирма, специализирующаяся на посредничестве, и она же гарантировала конфиденциальность.

— Только без зажиманий! — сразу предупредил Глинский, как только Бес закрутил штурвал. Стеклянная пленка чуть заметно вибрировала, препятствуя возможной прослушке.

— Поразил в самое сердце, — отозвался Фирсов. — А я уж готов был отдать его тебе!

Глинский качнул головой, словно признавая, что ответ на укол получился достойным.

— Ну и как после вернемся? — спросил инструктор. — Время дорого, а мы на корабле, к тому же парусном. И на кой хер тебе понадобилось забиваться в таком вот месте?

— На винтокрыле, — Постников даже удивился такому детскому вопросу. Отстал Глинский от жизни, малость отстал... — А корабль, чтобы нашим графам проще было контролировать обстановку. Замкнутое пространство, ограниченный круг лиц, много камер, все занесены в базы. И графу лезть в систему проще.

— А... ну и хрен вам. Если Матвей не захочет, его и не найдешь.

— Да видим уже, — буркнул Фирсов, озираясь. — Забавно... В прошлом году мы так грохнули пару нехороших людей. Пока они трепались в герметичной коробке, автоматик приехал и заварил дверь снаружи. Надеюсь 'эквиты' такое предусмотрели.

— Есть дело, — заговорил Постников, стараясь излагать вводную как можно лаконичнее и в то же время информативнее. — Числовая башня с архивом, часть из которого надо 'вырезать'. В идеале незаметно. Времени на подготовку... мало. Несколько дней. Сторожевая система в процессе установки, поэтому наш граф может пошуровать с ее настройками, но, к сожалению ограниченно. По плану фаза первая — десантирование на крышу с ротошютом в режиме авторотации. И с посадочными штангами.

— Позвоночник сложится, — прокомментировал по ходу рассказа Глинский. — У америкосов все так, еще с марсианской гонки. Насовать неопробованных технологий в один мешок, хорошенько встряхнуть и надеяться на удачу.

— Возможно. Но может и не сложится. Фаза вторая — проникновение. Башня представляет собой цилиндр с пустой сердцевиной, туда выходит спираль внутренней транспортной сети. И вентиляция

— 'Фонтан'? — уточнил Глинский.

— Да.

— Вдвойне плохо, если там хотя бы полтысячи работающих 'Триглавов', поток воздуха такой, что хер приземлишься, парусность не позволит.

— Да, будет непросто. И здесь начинаются проблемы. На крыше десантника прикрыть можно, однако ниже среза нельзя протащить ни металл, ни синтетику.

— И потому вам нужен человек, сильный как кибернетик и полностью 'чистый', даже чтобы пломб не было, — ощерился в догадке Глинский.

— Да. Он будет в комбинезоне из парусины и спустится вниз примерно на полсотни метров с помощью джутовой веревки. Спустится на первобытной 'восьмерке', самая простая, из железного дерева. Дальше проникновение через транспортную трубу или вентиляцию, еще решаем, что быстрее.

Глинский быстро качнул голову набок, словно желая достать ухом плеча, но жест вышел неопределенным, то ли сомнение, то ли сдержанное уважение хитрости плана.

— Ну-ну, — все так же неопределенно сказал он. — Дальше.

— Дальше самое сложное. Внутренние помещения заполнены инергеном, то есть углекислый газ, азот, аргон, гелий. Нужно будет незаметно проникнуть в транспортный узел, включить линию и получить посылку. Это займет семь или восемь минут.

— С материка? Через подводную сеть автодоставки? — усомнился Глинский. — А, вы хотите отпилить кусок трубы и загнать в систему свой ящик.

— Да, наш граф уже работает над этим. Посылка уйдет из города планово, как безобидные комплектующие, мы подменим ее по дороге и отправим на терминал ящик, набитый электроникой. Дальше наш граф через внутренний доступ возьмет контроль над сторожевой системой доставки. В общей сложности придется задержать дыхание на одиннадцать минут.

— С этого надо было начинать. Да, без 'мичуринца' вам хана. А зачем так сложно, если можно сразу ломать систему через бандерольку?

— Пятьдесят на пятьдесят, что не удастся корректно подделать цифровую печать груза. Кроме того, посылку надо будет подключать напрямую, кабелем. Поэтому сигналка зазвенит с вероятностью процентов этак семьдесят. Но ее можно замкнуть в контуре почтового узла, чтобы сторожевая система не видела сигнал, пока граф ее нагибает. Агенту придется заучить последовательность команд и ввести их с кальки в терминале, подгадав строго к нужному моменту.

Теперь в качании головы Глинского ясно читалось сомнение прямо таки вселенских масштабов. Но вслух он сказал только:

— Дальше.

— Если все пройдет хорошо, плановый отход. Подскоком на ротошюте и в море, к субмарине. Граф уже будет держать в кулаке всю 'сторожку', тревога не поднимется.

— А если нет?

— Тогда все будет очень плохо.

Глинский немного подумал. Бесу показалось, что воздух в капсуле стал горьким и спертым. Скорее всего, показалось, за пару минут троица вряд ли могла 'выдышать' столько кислорода. Хотя возможно и могла... Еще одним скрытым достоинством переговоров от 'Equity Machines' являлась их герметичность в прямом смысле. Договаривающиеся стороны оказывались один на один, запертые в банке без вентиляции и санузла, это способствовало динамике обсуждения. Высокий лоб Фирсова покрылся испариной, да и сам Постников ощутил, как ползет вдоль позвоночника холодная струйка.

— Простите, ребята, но бред же, — чистосердечно заявил Глинский. — Вы бы сами все это расписали на листочке и посмотрели по пунктам.

— Мы так и поступили, — сдержанно отозвался Фирсов.

— Ну, значит, плохо старались, — вздохнул Глинский, и в голосе его прозвучало явное сожаление. Похоже, бывший троцкист не имел ничего против диверсии как таковой. — Алекс, мне за тебя прям неловко. Ты ведь 'оруженосец', оперативник финансовой инспекции. Ты должен был, как паршивый кореец десятки собак сожрать на агрессивном арбитраже. Как вы тогда вломились в 'Маас', это же просто песня, а не операция, стихи в виде поэзии, чисто Айвазовский!

Постников стиснул зубы. Налет на лейпцигскую штаб-квартиру биокорпорации действительно получился эффектным, а главное — успешным. К сожалению, о нем знало слишком много людей, а помня злопамятность маасовцев, участникам налета приходилось часто оглядываться.

— План должен быть или предельно простым, или обеспечен высочайшей технической поддержкой, — вещал меж тем Глинский. — А у вас мало того, что многоступенчатое действо, так еще и каждый этап завязан на 'авось'. Начиная с того, что диверсанта без хорошей подготовки просто сдует горячим выхлопом на посадке.

— Не сдует. У него в ранце будет станция, обсчитывающая траекторию. Посадка почти автоматическая.

— Ага, и прям на 'ходули'.

Инструктор снова вздохнул, колыхнув животом под красной майкой с профилем Маркса. Коммунистическая эстетика уже выходила из моды в Европе, но была крайне популярна в нищих 'подвалах' мира.

— Воздушное десантирование, подводная лодка, с которой вы будете пилить трубу. Завязка на сверчеловека, который задержит дыхание десять минут... Нет. Это кабука сплошная, а не диверсия.

— Приходится крутиться. Все завязано на ограниченные возможности графа по 'врезке'. И на цейтнот. Если не сделаем сейчас, потом уже никак.

Глинский вздохнул в третий раз и повторил:

— Нет. Открывай узилище, разговор окончен.

Бес медленно покачал головой. Фирсов ощутимо подобрался.

— Или будете мочить свидетеля? — искренне удивился Глинский. — Че, правда?

— Не будем, — сумрачно ответил Бес. — Назови цену.

— Алекс, ты не понял, — терпеливо разъяснил Глинский. — Поджечь жопу очередному абортышу капитализма и немного заработать на этом — дело хорошее, полезное. Так что я всегда за хороший революционный движ. Особенно за прибыльный движ. При хорошем плане я бы вписался сам и посоветовал Матвею. Но ваша схема это сплошной коленвал. И 'мичуринец' должен затащить с первого раза сразу несколько ключевых моментов. Причем без подготовки. А по уму надо хотя бы месяц для тренировок с ротошютом. И, самое меньшее, неделя на отработку действий в башне. Еще неделя на слаживание и тренировку всего процесса, в комплексе, с тренажерами и моделями в натуре. Так что или снижайте вводные, или закладывайтесь на полтора, а лучше два месяца интенсивной подготовки. Тогда уже можно обсудить цену.

— Как будто мы сами не в курсе, — поморщился Фирсов. — К сожалению нет. Нет выйдет.

— Тогда отпирайте воротА, — пожал широкими плечами Глинский, и Маркс на футболке пошел волнами, как слабо натянутый парус под ветром. — Говорить не о чем.

— Я дам вам с Матвеем долю в синдикате, — отчеканил Постников.

Воцарилась тишина. Теперь жара и недостаток кислорода ощущались вполне явственно. Фирсов двигал челюстями так, что казалось, зубы должны стесаться до самых десен. Но молчал.

— Угу... — протянул Глинский. — Ты что, вдруг разбогател? Наследство от дядюшки?

— Все это затевалось не ради денег, — сказал Постников и поправился. — Точнее не только ради них.

— Да ну?

— В башне лежит очень ценная вещь. Ее мы обменяем на деньги. Но главное — на свой синдикат. Небольшой, но успешный. Информационные услуги, объявления, посредничество, торговая площадка, обучение тактике городского боя, малосерийное оружейное производство. Все городское партизанство, которое никто толком до сих пор не окучивает, от теории до железа. Мы можем успеть первыми. Не хотите деньги, могу дать долю в предприятии.

Фирсов шевельнул губами, словно желая поправить спутника насчет 'могу дать' в единоличном виде. Но опять промолчал, не рискуя поставить под удар и так висящие на волоске переговоры.

— Мы все хорошо постреляли, — искренне продолжил Бес. — Пора заработать на тех, кто еще не настрелялся. Для вас с Коллегой место найдется. Уроки практической стрельбы, консультация по прикладным диверсиям и так далее. Мне все равно надо будет нанимать персонал. Сможете войти в привилегированный состав и забыть о нужде до конца жизни.

Глинский помолчал, глядя исподлобья. Молчал он долго, так что начал потеть уже Бес, а Фирсов, не скрываясь, вытирал мокрое лицо рукавом.

— Давай подробности, — отрывисто произнес стрелок.

— Мы раньше тут сдохнем. Долгая история.

— А ты коротко и внятно. Рассказывай. Да, и не надейся на привилегированное наймитство, только соучредители. Но это так, к слову, я заинтересован, но пока недостаточно. Для начала — что крадете, фантомасы?

Глава 19

Здоровенное помещение располагалось на верхнем ярусе огромного небоскреба и выдавалось из общего монолита как зуб или угловатый волнорез. Три прозрачные стены открывали роскошный вид, и здесь можно было залипнуть на долгие минуты, рассматривая архитектурные чудеса, от построек еще колониальной эпохи до новейших комплексов, похожих на страшный сон Дали. Но к видам Постников был уже привычен, кибернетика больше интересовало происходящее внутри 'Кабинета регистрации делового состояния экономических субъектов'.

Про себя Бес назвал его 'Красным Залом', с больших букв, и оно того стоило. Бомбейское отделение Государственного Совета по экономическим реформам СССР поражало роскошью и безвкусицей. Судя по всему, дизайнерили его в конце восьмидесятых, когда агрессивный послевоенный кич стал общим правилом, нормой жизни. Да так и оставили, кропотливо совершенствуя. Обстановка была выдержана в алых тонах, словно резиденция модного и бездарного кутюрье. Красный палас, вроде бы даже ручного плетения, красные квадратные пуфики. Красные рамы прозрачных столов и красная же обивка стульев ни разу не казенного вида. Даже цветы в красной вазе оказались розами соответствующего цвета.

— Все красное... — негромко сказал Бес как будто себе под нос, движимый легким приступом хулиганства.

— Это цвет революции, цвет прогресса! — с легкой непринужденностью отозвался заместитель директора отделения. Надо полагать, вопросы и комментарии относительно цветовой гаммы звучали тут не впервые.

— Понятно.

Четвертая стена представляла собой одно сплошное зеркало с зеркальной же дверью. В ней отражался городской пейзаж, от чего и так немалый кабинет казался многократно бОльшим, вплоть до легкого головокружения у неподготовленного визитера. Заместитель повернул настоящий ключ в настоящей скважине, запирая дверь. Привычно скользнул взглядом по столу, на котором в строго выверенной математической гармонии расположились бутылки с минеральной водой, черные кожаные папки — по одной на каждого участника плюс отдельный набор с регистрационными протоколами — а также чернильницы и ручки со стальными перьями. Во многих частных конторах распространилась мода подписывать документы гусиными перьями, но в госучреждениях оставались верными старой школе.

— Товарищи, начнем, — сказал зам, и все начали. Сидеть по ходу действа не полагалось, так что вся компания выстроилась по периметру стола.

— Секретарь готов к фиксированию процесса?

Секретарь был готов и занес над стенографическим аппаратом обычные пальцы без единого винтика.

— Хорошо. Итак, все ли соорганизаторы наличествуют? — чиновник орлиным взором посмотрел на концессионеров, губы шевелились, словно заместитель считал участников по головам.

— Все, — ответил он сам себе, закончив инвентаризацию. — Есть ли вновь открывшиеся обстоятельства и возражения, которые препятствуют коллективному, документально оформленному намерению создать частное партнерство в форме 'синдикат'? Еще раз напомню соорганизаторам, что избранная форма объединения выражает претензию на монопольное положение в основной сфере деятельности. Со всеми вытекающими из этого привилегиями, а также рисками.

Тишина. За прозрачными стенами царил адский шум гигаполиса, где нормативы акустической гигиены отсутствовали в принципе, однако ни единый шорох не сумел проникнуть через бронированные, обманчиво легковесные стекла.

— Препятствий и возражений нет. Отметьте в протоколе, что соорганизаторы понимают и принимают все риски.

Секретарь кропотливо отмечал.

— Тогда для начала следует подписать заявления о создании коллективного партнерства, распределении должностей и макет устава организации. Прошу, товарищи.

Папки из отличной кожи настоящих коров — вопиющее надругательство над религиозными чувствами аборигенов! — открывались практически бесшумно. А вот бумаги шуршали, словно крылья мертвых птиц. Бес взял гладкий лист с черточками строк и ощутил, как дрожат руки, несмотря на электронику и металл. Мечты, ради которых он столько всего натворил, в которые почти не верил — вдруг оказались совсем рядом, буквально на расстоянии нескольких взмахов пера с гравировкой 'Лен.Гор.Вос. ?15' на гладкой стали.

— Официальное название синдиката — 'Седьмое производственно-коммерческое управление по обслуживанию корпуса обеспечения внешнеэкономической деятельности при Министерстве Иностранных Дел СССР'. В течение пяти рабочих дней вам следует выбрать второе, представительское название, уведомив соответствующие инстанции.

Постников оглядел спутников и коллег по 'Седьмому производственно-коммерческому управлению'. Людей, с которыми ныне организовывал синдикат, настоящий, с уставом, печатью, капиталом, правом и обязанностью немедленно вступить в жесточайшую войну за существование, которая не прекращалась ни на мгновение.

У этих людей были имена и фамилии, в большинстве своем не первые, не третьи, даже не десятые. Впрочем, и Постников сутки назад возродился к жизни с чистой биографией и новым паспортом как реэмигрант, счастливо приникший к груди любимой родины. Но кибернетик все равно воспринимал 'соратников' по лицам и прозвищам, а не реквизитам, что были впечатаны строгим шрифтом в официальные документы.

— До введения в действие печати синдиката все документы будут заверены печатью нашего отделения как гаранта вашего объединения. Прошу соорганизаторов, которые физически не способны оставить отпечаток пальца руки, принять альтернативные меры.

Бес и Кадьяк молча сняли правые туфли, затем стянули носки. У Постникова носок был строгий и серый, у иностранца белый с котиками и цветочками. Бес подавил усмешку, но с трудом, впрочем, как и прочие.

Каждый лист требовалось подписать, затем оставить отпечаток пальца в углу на специальном поле, интегрированном в бумажные волокна. Таким образом, фиксировалась ДНК, а также уникальный химический состав пота и кожи. Те, у кого живых пальцев на руках не имелось, ставили метку большим пальцем ноги. Соответственно открывалась возможность для разнообразных социальных манипуляций. Например, один из буржуев старой закалки, немецкий артиллерист, оставшийся без рук, привил себе усовершенствованный микоз и превратил ступню в прокаженное копыто. Какой интерес в регулярном унижении помощников и партнеров — Бес не понимал, но уловку главы 'Маас Биолаб' запомнил, вдруг когда-нибудь да пригодится.

— Есть ли возражения и дополнения относительно распределения должностных обязанностей?

Возражений не имелось.

Бес — организационный директор, это было принято всеми как безальтернативный и само собой разумеющийся факт. Потому что кибернетик придумал идею, выступил мотором и зачинателем. Потому, что наилучшим образом понимал специфику товаров и услуг, которые намерен вывести на рынок. Потому, что на Беса завязаны 'технические мудрецы', которые не станут работать с чужими. А также потому, что именно его в первую очередь начнут подвергать 'агрессивному арбитражу', то есть убивать.

Кадьяк — консультационное сопровождение переговоров и сделок. То есть служба безопасности. Агент, который продолжит все то же самое, чем занимался ранее, только уже не самолично, а из удобного кресла в охраняемой резиденции. Правда резиденции, штаб-квартиры и прочих материальных атрибутов синдикат пока не имел, но это не важно. Всему свое время.

Фирсов — 'банковский агент', то есть руководитель всего, что связано с кредитами, займами, долгами, банками.

Копыльский — юрист, заместитель директора по делам филиалов. Которых опять же нет, но со временем наверняка появятся. И НуНах — бухгалтерия, аудит. Эти два 'флибустьера выглядели хуже всех, они не сомкнули глаз ни на минуту со дня встречи на бомбейской квартире, подготавливая сопровождение договора — документы, договоры, справки. Фактически менее чем за неделю юрист и бухгалтер на ядреных стимуляторах организовали полноценное коммерческое предприятие. Пусть пока лишь на бумаге, с единственным счетом, однако настоящее, без малейшего правового изъяна. Синдикат еще толком не родился, но уже обзавелся отрицательным балансом. На его организацию было потрачено более двухсот тысяч рублей, и все до копеечки 'флибустьеры' записали на баланс предприятия в первоочередные долги.

Дуэту 'флибустьеров' предстояло решить еще одну головоломную задачу — обосновать возможность и право синдиката распространять открыто, а равно на условиях возмездной передачи сведения, которые могут быть (и обязательно будут) использованы для организации противоправной и террористической деятельности. Но это уже потом.

Костин — вопросы персонала и связи с общественностью, читай — переговоры с темными личностями, которых надо первым делом взять за горло покрепче, а потом уж говорить вежливое 'здравствуйте'.

Эль Мохито — информационная безопасность, человек, ломающий противников и парирующий вражеские попытки сломать числовой образ синдиката.

Матвей и Глинский — отдел перспективных информационных технологий. Люди, которые станут продвигать на рынок самое сложное направление деятельности синдиката — популяризацию 'городских партизан'. Сначала предстоит зацепить аудиторию бесплатными наживками, предложив бесплатные, совершенно легальные и открытые методички, учебники, руководства, личный опыт и советы настоящих профессионалов. Не типовые '365 шагов к тому, чтобы стать успешным агентом', а настоящие учебники, настоящие советы, которые хотя бы в теории могут научить адепта основам городского боя, организации мобильной боевой группы, подбору амуниции под специфику задачи. 'Справочники анархиста'. Инструкции по сборке несложных и действенных бомб. Еще много, очень много всего, что ныне передается через 'круги' неорганизованно, дорого и обрывочно, с многочисленными ошибками. А затем, когда потребитель войдет во вкус — наступит время осторожно тянуть леску, понемногу расширяя ассортимент и одновременно вешая незаметные, поначалу необременительные ценники. Впрочем, до 'затем' еще предстоит дожить, потому что как только начнет работу 'круг' синдиката со стартовой библиотекой, пойдет адская жара.

Каждый из этой девятки в свою очередь станет руководителем как минимум собственного отдела или департамента, обрастет собственными заместителями, помощниками, исполнителями. Но это опять же потом. А сейчас 'завтра' не существует.

Бес подписывал, не спеша, наслаждаясь стуком пера о донышко чернильницы и неповторимым звуком, который издавало острие, скользя по бумаге, оставляя каллиграфически тонкую и чистую линию. Кибернетик ловил момент и старался не думать о том, что неизбежно последует за процедурой регистрации, вечером.

— Прекрасно.

Заместитель собрал копии для своей отчетности, положил в отдельную папку, для разнообразия не черную, а красную, в тон обстановке.

— Теперь прошу подписать коллективное уведомление для отсылки в Госреестр частных коммерческих объединений.

Единственный лист прошел по часовой стрелке, обрастая разнокалиберными подписями, от размашистой — на четверть листа — закорючки Кадьяка до маленьких аккуратных буковок Матвея. Коллега подписывался как очень дальнозоркий человек, без лупы не разглядеть.

— То же самое для Центрального статистического управления и еще копия в Госбанк СССР.

Процедура повторилась, медленно, в сопровождении шуршания бумаги да стука перьев о стекло. Копыльский выпил стакан минералки.

— Уведомление Финансовой Инспекции. Ставлю соорганизаторов в известность, что с момента регистрации синдиката вы можете обращаться в Инспекцию как субъект хозяйственных отношений в юрисдикции Союза Советских Социалистических Республик со всеми вытекающими из этого правами, а равно вмененной ответственностью.

Беса передернуло от упоминания арбитров, но рука с пером не дрогнула. Подушечка пальца заболела от частого прижигания об идентификационное поле.

Бес привык работать карандашом, а вот Глинский явно тяготился непривычным занятием, его автографы становились все корявее и неразборчивее. Будущий контент-мейкер синдиката, а по совместительству начальник охраны, кривился, строя недовольные рожи. В противовес инструктору Матвей не изменился в лице на протяжении всего действа.

Внешне Коллега остался прежним, в точности как несколько лет назад, даже привычки в одежде были такие же — костюм, галстук-бабочка, гладко зачесанные вбок и назад волосы, очки в толстой оправе с простыми стеклами. И рядом с 'мичуринцем' становилось все так же неуютно, хотелось не поворачиваться к Матвею спиной и поменьше встречаться взглядами — Коллега вообще не мигал, словно роговица не нуждалась в увлажнении.

— Меморандум и заявление для Агентства по размещению ценных бумаг и коммерческому представительству за рубежом. А также уведомительное заявление для постановки на учет в Управлении трудовых и производственных резервов. Ваши учитываемые резервы пока равны нолю, но, пожалуйста, своевременно декларируйте расширение производственно-технической базы. Коммерческое объединение не освобождает от долга перед Родиной и обязанности в случае призыва выступить на защиту социалистического отечества.

Встреча с Коллегой Беса нервировала еще до ее начала. Кибернетик не мог избавиться от робости, потаенного страха жертвы перед хищником. Хотя, рассуждая здраво, за минувшие годы арбитр отправил на тот свет людей немногим меньше чем 'мичуринец'. А может и побольше. Но психология — сложная штука.

Однако все прошло на удивление спокойно, без тени эксцесса. Вероятно потому, что Матвей повел себя так, будто видит кибернетика первый раз в жизни. Искусственный человек ни словом, ни намеком не показал, что знаком с Бесом и относится к нему как-то по-особенному. Можно сказать, 'мичуринец' являл собой образец делового подхода к вопросу. Никаких эмоций, только дело.

Матвей еще раз оценил план, поддержал тезис Глинского насчет неблагородного безумия и дурости, но согласился, что в условиях жесткого цейтнота придется рисковать. Подтвердил, что возьмется за дело и гонорар примет должностью в синдикате. Оговорил будущие обязанности, затем полностью ушел в собственную роль уникального диверсанта-инфильратора. Но... Бес никак не мог избавиться от туманного чувства, что в 'мичуринце' нечто все же поменялось. Едва заметно, почти неуловимо... так, что кажется — обманывает зрение, пора к окулисту. Но поменялось и не в лучшую сторону. Впрочем, когда Эль Мохито попросил как-то подтвердить компетенцию, 'мичуринец' без лишних объяснений взял руку графа, зажал ей собственные рот и нос. Затем просидел так, не дыша, ровно пятнадцать минут. Более вопросов не возникало.

— Все, товарищи.

Заместитель поправил галстук с золотой заколкой, на которой светился отраженным светом выложенный бриллиантиками символ переводного рубля, единой валюты СЭВ. Еще раз проверил наличие в красной папке всех необходимых документов с разборчивыми подписями, а также выжженными отпечатками пальцев рук и ног. Молча кивнул, дав понять, что можно обуваться.

— Ваша печать.

Советского культа печати Постников не понимал, ему больше импонировала западная модель, когда предприятие могло вообще не иметь никакой 'резины', главное — подпись и визирование ДНК. Но правила есть правила, положена печать, значит, будет печать.

На стол торжественно водрузился ящичек из сосны.

— В течение пяти рабочих дней помимо рабочего названия синдиката вам необходимо провести первое совещание совета соорганизаторов, проштамповать уже своей печатью макет устава... — заместитель впервые показал себя не роботом, а живым человеком, он вздохнул, закончив. — И так далее.

— Обязательно, — сказал Костин, и безликий, но толстый конверт перекочевал из руки 'флибустьера' в карман заместителя. Бес поглядел в очень высокий потолок, остальные тоже сделали вид, что совершенно не видят вопиющего акта коррупции. Стенографист без команды и молча собрал аппарат, затем покинул красный зал.

— Теперь к делу, — быстро и деловито сказал заместитель, машинально поглаживая карман с деньгами. — У вас нет никакой защиты и очень горячая заявка, которая натопчет множество ног. Что намерены делать?

— Вот. Это заявка на партнерство с 'Кайм'. Они будут нашим трестом-прима и спонсором арбитражной безопасности. Просим подшить к делу.

Нах протянул серую папку, радикально отличающуюся от роскошных изделий зала. Заместитель быстро просмотрел содержимое.

— Оферта, — покачал головой советский чиновник. — 'Неоглоб' сам хоть в курсе, что вы хотите к нему под крыло?

— В курсе, — лаконично ответил Нах.

— Понятно. Сейчас понедельник, два часа дня, я заторможу регистрацию всего пакета до вечера, дольше не получится. Затем два рабочих дня на все формальности. Но в четверг, самое позднее в пятницу вы осветитесь во всех открытых базах, так что если к тому времени 'Ка-Эм' не выразит документальное согласие принять вас под себя, можете запасать 'мишек'. Хотя... глотать конфеты можно уже сейчас в любом случае.

Комитетчики дружно фыркнули, к ним внезапно присоединились Кадьяк и Глинский. Постников шутку не понял и счел за лучшее промолчать.

— Точно не хотите перенести регистрацию на пятницу? Выходные, потом те же два дня. Будет больше времени на переговоры с 'Неоглоб'.

— Нет.

— Ну, ваше дело, — снова вздохнул заместитель, будто его на самом деле волновала судьба учредителей. Хотя быть может и волновала — насколько понимал Бес, у Комитета 'экономических мудрецов' с Отделом имелись давние, прочные связи, основанные на регулярном притоке нала.

— Держите печать. Засим объявляю синдикат прошедшим официальную регистрацию в соответствии с законодательством Союза Советских Социалистических Республик.

Заместитель вздохнул в третий раз и добавил:

— Добро пожаловать на войну. Теперь у вас двадцать минут на то, чтобы выпить шампанского, поздравить друга, передумать. И купить билеты в Швейцарию. Или, скажем, в свободный штат Техас, откуда выдачи как известно нет. Затем попрошу освободить помещение для следующих заявителей.

Он ушел, и соучредители остались наедине с собой, новенькой печатью, пакетом завизированных документов, а также бутылкой шампанского и бокалами, предоставленными Отделом.

— А что за 'мишки'? — спросил Бес.

— Старая военная хитрость, — объяснил Кадьяк, открывая бутылку. — Съедаешь полкилограмма желатиновых конфет, и полный запор на два-три дня обеспечен. Удобно для forces d'opérations spéciales, но и летчики не брезговали. Обгадиться в пилотском кресле — удовольствие маленькое.

Кадьяк глянул на вертолетчиков, едва заметно улыбнулся, разливая напиток. Все 'мясные' выпили, не чокаясь. Кибернетики, а также Эль Мохито и Коллега ограничились молчаливым салютом, не употребив ни капли.

— Бурда, уценка, — приговорил алкоголь Фирсов, шлепнув губами как настоящий дегустатор. — 'Вино из Шампани, нищебродское'. Экономы херовы. Но... — он выпил. — Сойдет.

— Государство, чего ты хочешь, — пожал плечами Копыльский. — Бюджет, смета, учтенка.

— Да ладно, сколько им нала обломилось, — продолжал страдать Фирсов. — Могли бы и расщедриться.

— Слушай, не порть момент, старый брюзга, — солидно попросил Нах. — Я засну сейчас от твоего жужжания.

— Насчет оферты он был прав, — негромко и непривычно вежливо заметил Глинский. В черном костюме стрелок был похож на гробовщика. — Успеем?

Он обращался в сторону 'флибустьеров' без персонификации, и ответил Копыльский:

— Впритык. Так что...

Экономический мудрец бросил косой взгляд на Матвея.

Да, прикинул про себя Постников. Нужно сделать дело. Затем показать 'Неоглобу' столько, чтобы они сумели провести экспертизу добычи, однако не слишком много, иначе будущие партнеры и патроны смогут воспользоваться методом реанимации следовых данных. Так что счет пойдет уже не на дни, а на часы. И если синдикат появится в реестрах без 'крыши' могучей корпорации, число желающих сожрать 'Седьмое производственно-коммерческое управление' умножится кратно. Сегодняшней ночью многим придется выложиться без остатка, чтобы все пошло по хорошему сценарию, но ключевой фигурой теперь является искусственный боец.

— А вы рискнули, — неожиданно сказал Матвей, кажется, то были его первые слова за весь день.

— Не очень, в самом деле, — отозвался Нах. — Риск имеет место быть, но он соразмерен возможной выгоде. Если не выгорит...

Упитанный бухгалтер обаятельно улыбнулся в сторону Постникова. Не требовалось отдельно проговаривать, что в случае неудачи 'мудрецы' тихонько вернутся к своему Комитету, оставив лицо синдиката отдуваться за всех. Оставалось, правда, неясным, оставят ли лазейку для Фирсова по старой дружбе. Судя по кислой мине бывшего трестовика, сам он полагал, что резервы ветеранского братства использованы полностью.

— Будет не скучно, — едва заметно улыбнулся Матвей. — Главное, чтобы все не закончилось 'фейерверком'.

Бесу понадобилась пара секунд, чтобы сообразить — Коллега имеет в виде не обычный фейерверк, а шахматный, то есть каскад жертв при осуществлении комбинации. Можно было счесть ремарку дурной приметой... или не считать.

Переворачивать ли три девятки, чтобы получились три шестерки?.. [7] Хороший вопрос.

— Товарищи подельники, — Постников решил, что пора начинать руководить, а заодно сворачивать мероприятие, переходя к великим деяниям.

Директор снова поднял бокал и поглядел на мелкие пузырьки, загадочно скользящие в жидкости. Перевел взгляд на девятерых, что ждали его слов.

— Большую часть из вас я прежде не знал и знать, честно говоря, не хотел бы, — честно сказал Бес, совершенно не то, что намеревался, но как-то само собой пошло, в такт недавним размышлениям.

— Но так получилось, что всех нас объединил общий интерес. Мы хотим денег. Мы хотим власти. Мы хотим положения, которое считаем достойным. Мы хотим до конца жизни смотреть вниз и назад, чтобы раздавать пинки тем, кто бежит следом и метит на наше место. А не вперед и вверх, чтобы вцепиться зубами в зад более удачливому. И ради этого мы рискнем по самой крупной ставке.

Постников поднял бокал выше и провел им по широкой дуге, обозначая всех соратников.

— За наш синдикат. За нашу 'батарею', — отчеканил кибернетик.

Кто мог и хотел — вторично выпили по глотку, остальные салютовали. В молчании, потому что слова были излишни.

— И...

Постников замолчал, ощутив сухость во рту. Неожиданный приступ жажды нахлынул как обжигающе-горячий ветер в пустыне. Алексей вдруг понял, что так страшно ему еще никогда не было. Страшно и... азартно. Постникова сжигала неистовое желание, в конце концов, отсечь прошлое, забыть про него, начать все заново. И если ради этого предстоит рисковать по самой беспредельной ставке, если нужно вымостить из трупов лесенку вверх — черт с ним. Казино выигрывает всегда, но только не при ставке на зеро. А пока шарик скачет по вращающемуся колесу, еще ничего не решено и ничто не окончательно.

— И начали.

_________________________

[7] Не только лишь каждый, а только тот, кто застал 'миллениум' сочет число зверя и хохму из тех времен 

Часть IV

На земле, в небе, под водой...

Глава 20

— Хороший... — с этими словами Фирсов провел рукой по гладкому боку 'Птеродактиля' — Славный...

Костин улыбнулся, очень скупо, но в тоже время искренне. И спросил:

— Скучаешь?

— Что тут сказать... да, пожалуй.

— Не хватает рева движков за спиной, да? — одобрительно кивнул 'флибустьер'. — Знаю. Потому и купил.

— Так и думал, — в тон сослуживцу улыбнулся Фирсов. — При нынешнем то избытке предложения совать числовую станцию можно в любое летадло. А этот... во сколько обошелся, тысяч пятьсот?

— Семьсот пятьдесят плюс комиссия. И то лишь потому, что я эксклюзивно перебил ставку. Так влетел бы минимум в девятьсот, а может и в лимон круглым счетом.

Костин щелкнул пальцем по композитной пластмассе, заменяющей стекло в кабине. Материал отозвался глухим стуком, будто глотая звук, вбирая его в себя.

— И еще триста на переоборудование, угадал? — предположил Фирсов, садясь на корточки, чтобы заглянуть под брюхо машины.

Комитету принадлежало немало складских помещений в разных концах гигаполиса. Вчера изделие советских оружейников перегнали поближе к береговой линии, чтобы привлекать меньше внимания на перелете к заданному участку. Команда технического обслуживания, вывезенная из Африки, подготовила винтокрыл и провела тестирование. Машина была на полном ходу и готова к работе.

На расстоянии примерно семи километров Нах и Копыльский уже выводили в море с закрытого пирса субмарину TKMS-50 класса 'Esel', типичную рабочую лошадку для придонных работ на малых глубинах. 'Мудрецы' при этом наверняка говорили разные дурные словеса, потому что и без того вымотались, а силы организма были не беспредельны даже с поддержкой лучшей фармакологии. Однако выбора не оказалось — сложный план уже потихоньку ломался из-за необходимости состыковывать действия стольких разношерстных групп, от нанятых баронов до рядовых инженеров. Так что юристу и бухгалтеру пришлось взяться за дело, которым изначально должен был заниматься отдельный экипаж диверсантов.

Фирсову хотелось невзначай поинтересоваться, когда вертолетчики набрались опыта подводной войны и придонных диверсий, но по здравому размышлению он решил, что это было бы нескромно. Успеется потом. Или вообще не стоит.

Несколько часов после рождения синдиката казалось, что все с минуты на минуту полетит в тартарары. У Мохито не сопрягались числовые станции на субмарине и вертолете, протоколы 'Див' конфликтовали с 'Яровитом'. В ротошюте засбоила система подачи газа на мини-турбинку. Запаздывала поставка N-образной секции, которую нужно было врезать в подводный трубопровод. Сборная команда ломщиков-графов на подхвате у Мохито едва не запорола серию второстепенных задач. Метеорологический прогноз неожиданно пообещал усиление ветра, что обещало крайне осложнить высадку. В довершение всего Коллега еще раз опробовал посадочное оборудование, и не сработала одна из телескопических 'ног'. Матвей отделался синяком, а случись это на боевом вылете, получил бы как минимум сильные ушибы, возможно и перелом.

Бедлам раскручивался центробежно до той минуты, пока в головах соорганизаторов не укоренилась мысль, что все пропало и надо сворачивать это покушение на негодную цель с негодными средствами. Тогда Постников наорал на всех и жестко постановил на правах директора:

— Все еще раз проверить

— Сломанное починить, оторванное прикрутить изолентой

— И оставить как есть

— Потому что тут либо повезет, либо нет

И получилось настолько убедительно, что все как-то дружно согласились с тем, что действительно, либо рискуем, либо нет. А башмалы потрачено уже столько, что отступать как-то невместно для серьезных людей.

— Двести пятьдесят и только на электронику, — уточнил Костин. — Добронирование и прочее надо будет отдельно считать, там все еще в процессе. Ходовую еще перебрали, кое-что износилось, пришлось пару деталей на заказ делать.

— Знаешь... — Фирсов подумал и честно признался. — По реву двигла за спиной не скучаю нисколько. Меня от вибрации всегда блевать тянуло.

— Этот помягче будет, — вставил Костин. — Амортизационную систему заменили полностью. Еще полтинник как с куста. Зато как в теплой ванне сидишь.

— В теплой ванне вашему графу сидеть до упора, — хохотнул Фирсов и сразу посерьезнел. — А вот снова подержаться за управление огнем...

Он не закончил, проведя кончиками пальцев вдоль блока из двух тридцатимиллиметровых стволов.

— Ну, так залезай, в чем проблема то? — искренне удивился Костин. — Все равно предполетный прогон надо бы сделать.

— Э-э-э...

Фирсов на пару мгновений замялся, будто не в силах поверить своему счастью, а затем торопливо полез в двойную кабину, на место 'оружейника'. Надо сказать, несмотря на возраст и десяток лишних килограммов, бюрократ справился на удивление быстро, ловко.

— Опыт не пропьешь! — гордо сообщил Фирсов, Голос звучал малость неразборчиво из-за остекления. — Знаешь, сколько лет хотел все забыть... А сейчас, наверное, годовое жалование с премиями отдал бы снова за то, чтобы выцелить какого-нибудь 'Леоперда'. И очередь, да на полный короб, чтобы всю обвеску с буржуя обдуло...

— Это тебе не 'Леоперда' прямо в триплекс застрелить хочется, как белку в глаз, — снова, который уже раз улыбнулся Костин. Всегда немногословный, сдержанный и крайне вежливый, сейчас он казался непривычно веселым, эмоциональным и даже обращался на 'ты'.

— Это тебе хочется тридцатник с плеч скинуть. Чтобы снова двадцать лет в краснокожей паспортине и вся жизнь впереди.

— И то верно, — пригорюнился Фирсов и, хулигански прищурившись, щелкнул переключателем, подав питание на операторский комплекс, а затем и на кресло 'оружейника'. Пожужжал электроприводом, развернувшись на полный круг, синхронно с платформой оператора поворачивалась и пушка.

— Опа, — удивленно заметил оператор. — Да ты все зарядил?

— Ага, — довольно согласился Костин. — И еще контейнер с ракетой сейчас подвешу.

— Зачем?

— Глупый вопрос. Пусть будет.

— Да, в самом деле. Но тогда побольше надо бы. Пусть будет.

— Головой думай, — Костин постучал согнутым пальцем по лбу. — Это снарядов на складах хоть тылом жуй, еще на годы хватит. А старые ракеты давно или распроданы, или пошли в утиль, теперь это штучный товар задорого. Так что ПТУР пока только один. Зато у пушки двойной комплект.

— Ну да, — Фирсов даже устыдился собственной недогадливости. — Новое вооружение не бьется с управлением и частотами... Не подумал.

— Помогай. Затем всю автоматику прогоним и вперед, по графику.

— Что? — ответил вопросом на вопрос Фирсов, неистово надеясь, что все понял верно.

— Слушай, хорош тут в дурачка играть, — досадливо потребовал Костин. — На кой хрен я бы тебя иначе позвал? Красивой машинкой похвалиться? Случиться может все, что угодно. А где я найду 'пушкаря', которого не надо учить работать с антиквариатом? Давай, за дело. Последовательность еще не забыл?

Фирсов закрыл глаза, поверив, наконец, что иногда чудеса случаются. И все так же, не открывая глаз, процитировал вызубренное наизусть много, много лет назад:

— Надлежит внешним осмотром проверить исправность, а также чистоту оптики и фотоконтрольного прибора, надежность крепления и зарядку. Состояние и чистоту прозрачных элементов бронирования. Проверить внешнюю исправность пульта управления машиной, арматуры управления пушечным и ракетным вооружением. Целостность и печати предохранительных колпачков на кнопках желтого сектора. Исправность цепей сигнализации и подсвета сетки прицела ПКВ...

Он открыл глаза и потрясенно выдавил:

— Слушай, все ведь помню... Как будто вчера последний раз делал...

Костин улыбнулся еще шире, по-настоящему и по-дружески.

— Вот сейчас верю, что, по крайней мере, с нашей стороны все будет нормально, — сообщил вежливый 'мудрец'. — Только фотоконтроля у меня нет, уж не обессудь.

Костин обошел боевую машину, хлопнул по намертво закрытому отсеку с электроникой. Эль Мохито утрамбовал внутрь два полноценных 'Дива' и мощную радиостанцию с шифрованием, залил отсек амортизационной пеной и самолично заварил панель, сказав, что не хрен туда больше лезть, если что-то и сломается, починить все равно будет некогда и некому.

— Как думаешь, за сколько управимся? — спросил 'флибустьер'.

— По регламенту сорок минут, для очень хороших экипажей полчаса, — вспомнил Фирсов. — Но мы уже старенькие. Думаю, часа хватит. Еще минут тридцать докинем просто на всякий случай...

— И укладываемся с запасом, — закончил мысль Костин. — Тогда вылезай, бери шлем, сделаем все по правильному, предполетную подготовку от А до Я. Но сначала ракету.

— Слушай... — Фирсов хлопнул себя по лбу. — А мы ничего не забыли?

Комитетчик поднял бровь, огляделся, разворачиваясь всем корпусом, внимательно посмотрел на 'Птеродактиля'. В отличие от длинного 'Шайенна' советский винтокрыл казался более плоским и широким, напоминал приземистый чемодан с обрубленными и сглаженными углами. Хотя он был спроектирован милевцами, двойной винт повторял типичную схему КБ имени Камова. Два толкающих пропеллера уместились за трапециевидными крыльями, у основания короткой хвостовой балки. На почтенный возраст машины указывало настоящее остекление кабины, без непрозрачных панелей с проекцией типа 'гибкий экран'. Ми-40М казался не очень большим, скорее очень 'плотным', компактно собранным — за счет нетипичного для советской школы отказа от полноценного десантного отсека.

— Слушай, дурная шутка, — Копыльский повернулся к Фирсову, который вылез наружу и массировал пальцы. — Время то идет...

'Флибустьер' осекся.

— Ну?.. — ухмыльнулся Фирсов.

— Вот же... — от души чертыхнулся Костин. — 'Гробик' для ротошютного чудилы не подвесили. Слушай, вот, что значит привычка... Ладно, сейчас сделаем.

Вертолетчики переглянулись и дружно без команды и повода, рассмеялись. Тепло, как старые друзья, никогда не расстававшиеся больше чем на пару дней.

— Это будет весело, — решил Костин, утирая выступившие слезы. — Как бы ни закончилось, точно будет не скучно. Ладно, время поджимает.

* * *

— У подводников жизнь необычна, мы об этом поем иногда... Тем, кто к трудным делам непривычен, не служить на морях никогда... — пробормотал себе под нос НуНах, стукнув по боку ящик 'Симаргла'. ЭВМ сердито завыла вентилятором.

— Эй, не трогай технику! — разволновался Мохито. Голый как Адам в момент появления на свет, он готовился лезть в гелевую ванну, чтобы не сварить себе мозги по ходу комплексного взлома.

— Это мое, — недовольно огрызнулся Нах. — Навигация.

— Все равно не трогай! — трагическим шепотом возопил граф.

— Как скажешь, — отмахнулся 'флибустьер', ставший временным капитаном субмарины, и проворчал уже себе под нос. — Вот же... хотел в детстве побыть советским подводником и взорвать что-нибудь капиталистическое... Догнала мечта спустя сорок лет.

'Ослик' шел на самом слабом ходу, едва-едва шевеля лопастями винта, как ленивый аквалангист, подслушивая окружающий мир, как внимательный слепец, которому не нужно видеть, чтобы знать. Использование подлодки оказалось наиболее слабым местом в и так запутанной схеме — требовалось собрать опытную, но в то же время категорически не-болтливую команду. И сделать это не получилось, а без подводных работ нельзя подменить груз, без подмены груза ... и так далее. Бес предложил навербовать индийцев, а затем просто убрать исполнителей (и поймал очередной странный взгляд Глинского), соорганизаторы внимательно рассмотрели предложение, однако решили, что выйдет чрезмерно сложно и непредсказуемо по последствиям. Нет, Кадьяк, разумеется, поубивает всех, не отрываясь от стакана воды, быстро и чисто. Тела пройдут через портативную мусорную машину и отправятся за борт в виде фарша, на радость рыбам, лучшим утилизаторам органического мусора. Но у местных всегда за спиной толпа родственников, а также прочих 'друзей и знакомых Кролика'. Кто-нибудь что-нибудь да запомнит, начнет искать пропавшего папу или дядюшку... и, как обычно случается, обмолвится в самый неподходящий момент самым неподходящим людям. Нет, не вариант. И снова пришлось импровизировать, полагаясь главным образом на высокую автоматизацию работ.

— Дывысь, яка кака намалевана, — процитировал Копыльский, передав капитану свежеотпечанную фотографию, оттиск с камеры перископа.

— Что у вас? — из открытого люка в металлическом полу заинтересованно выглянул Кадьяк.

До переоборудования рубки в ней могли бы поместиться человек пять, но сейчас, после всех трансформаций, места едва хватало для троих. Кадьяк уже натянул легкий скафандр, оставалось надеть шлем и залезть в облегченный экзоскелет с набором инструментов и баллонами, так что кибернетик даже не стал пытаться залезть в кабину.

— Херня там, — пояснил Нах. — Вот такая...

— Ого, — сказал Кадьяк, глядя на фотографию. Она отображала странную штуку, которая больше всего напоминала краба в тарелкообразном панцире с четырьмя лапами, обутыми в 'тапочки'-поплавки. На снятом под таким углом и с большой дистанции изображении было трудно понять масштаб, однако, по-видимому 'краб' был где-то по пояс взрослому человеку и действительно ходил по воде. Над панцирем торчала зонтичная антенна в полураскрытом положении. [8]

— Охренеть, — на хорошем русском вымолвил Кадьяк. — Что это?

— Понятия не имею, — честно ответил Нах. — Но три таких взяли в окружение остров с нашей мишенью. Смахивает на расширение периметра наблюдения за счет мобильных автоматиков. Кажется, новая сторожевая система будет посложнее, чем мы ожидали.

— Вот уроды, — скрипнул зубами Копыльский. — Мало им придонных датчиков...

Сеть маячков, отслеживающих вибрацию и еще с полдесятка параметров, была основной причиной, которая спустила в унитаз концепцию подводной высадки. То, что противник задумал еще какую-то пакость, оказалось неприятным сюрпризом. Очередным в списке, что с удручающим постоянством обновлялся который день подряд.

— Надо сообщить диверсанту, — предложил Кадьяк. — Может, стоит пробить числовые сети, проверить, чьи это... ходячие поплавки?

— Нельзя, — покачал головой Нах. — Придется поднимать антенну, еще слишком светло, заметят. А мы по маршрутному листу должны быть уже пятью километрами западнее.

— Можно попробовать вклиниться в промежуток между салютом и высадкой...

— И что дальше? Будем отменять? Или скажем десантнику, что может еще больше нервничать?

Кадьяк задумался и честно признал:

— Да, теперь только положиться на таланты нашего клона.

Нах покосился через плечо на Мохито, который дрожал от холода и заливал в свою ванну антисептический гель нежно-салатового цвета. Корыто и электроника графа слопали оставшийся резерв свободного места, зачеркнув желание Беса непосредственно поучаствовать в операции.

— Все, готовьтесь, — приказал Нах, концентрируясь на приборах. За отсутствием возможности нанять правильную команду, заговорщики постарались в кратчайший срок приспособить технику под свои навыки и потребности. Так что в тесной кабине подлодки стало еще теснее из-за присобаченных на скорую руку экранов и адаптеров управления. От Наха и Копыльского требовалось главным образом следить, чтобы синие и зеленые линии совпадали с красными, крутить ручки, добиваясь совмещения, и ничего не сломать. Остальное делали алгоритмы, написанные за двое суток пятью коллективами программистов от Сиэтла до Челябинска.

— Твою м-м-мать, — пролязгал зубами Мохито.

На подлодке было холодно, а граф поспешил раздеться, чтобы намазаться специальной мазью. Теперь он мерз, а ванна заполнилась пока лишь на две трети. О какой-то теплой накидке никто, разумеется, не подумал. Кадьяк посмотрел на трясущийся жирок графа, деревянный поддон, прислоненный в угол рядом с люком в машинное отделение. Кибернетик тихонько вздохнул и убрался назад, в отсек внешних работ со шлюзовой камерой. Спускаясь по короткой лесенке, наемник быстро вспомнил наиболее опасные, сшитые на живую нитку предприятия, в коих участвовал, и пришел к выводу, что эта операция не является пиком безумия, однако призовое место, безусловно, возьмет.

— Свитер возьми, — посоветовал графу Копыльский.

— Шерсть ку-кусается, — вымученно пробормотал Мохито. — И, по-моему, вы мне слишком мало платите. Я как Моисей, только круче и несчастнее, он, по крайней мере, не нырял на тридцать метров.

— Зато мы уважаем твой шаббат, — огрызнулся Нах, уставившись в экраны. Длинный секционный светильник, проходящий на всю длину рубки, давал неприятные блики, которые утомляли глаза и рассеивали внимание.

— И то верно...

— Все хотел спросить, — внезапно спросил Копыльский, сделав какую-то пометку в блокноте с магнитными держателями. — А почему все-таки 'Мохито'?

— Хор-р-рошее место выбрал для исповеди!

— Потом снова забуду. Так почему?

'Флибустьер' ждал очередной отповеди, но граф неожиданно ответил:

— Мафоны 'Снаяр' помнишь?

— А то ж, — фыркнул Копыльский.

— То же самое. Отец из командировки привез банку кофе 'Maxim', я и прочитал как 'Махит'. Всем понравилось, кроме того, я Максим. Максим-Махит, потом мексы переиначили по-своему и с уважением, а дальше само пошло.

— Ясно. Спасибо.

— Хорош болтать, — приказал Нах. — Так что с 'врезкой'?

Мохито критически оценил объем заполненности своей лохани так, будто мог что-то изменить — запас антисептика и хладагента все равно закончился. С усилием поставил на края ванны поддон, сколоченный из древесины четвертого сорта на скорую руку. Давным-давно сделанный сугубо на один раз, да так и прошедший с Максимом несколько лет, взлом за взломом, потому что предмет счастливый, приносит удачу.

— Ну, давай еще разик, последний-распоследний, — шепнул Мохито, проводя пальцами по доскам, которые годы и аппаратура сгладили, однако выровнять шероховатую занозистость до конца не сумели.

— Все, я полез в студень. Пять минут на подключение, девять на синхрон, еще пять на инвентаризацию. Докинем еще пяток на всякий случай. Итого двадцать пять и я на старте.

— Норма. Через тридцать будем на месте и выпускаем антенну, пока железная башка с обезьянами пилит трубу, — капитан снова сгорбился в кресле, неудобном и тесноватом для мастера приготовить хороший шашлык.

— Железная башка все слышит, — иронично сообщил Кадьяк, снова показавший голову из люка.

— Да и хрен с тобой, — бросил Нах. — Все, я начинаю отсчет.

— Закрываемся, — посерьезневший Кадьяк взялся за крышку, похожую на колокол. — Крутите винт у себя, мне снизу неудобно.

Нах на пять-шесть секунд закрыл глаза, прислушиваясь к субмарине. Ощутил едва заметную дрожь корпуса, настолько слабую, что ее легко было принять за обман осязания. Услышал исчезающе слабый гул работающих механизмов и вентиляции. Подумал, что все еще можно изменить и отменить. Несколько фраз, пара движений — и все закончится, не начавшись. Потрачены большие деньги? Не в первый и не в последний раз, никто не получает сплошные прибыли без убытков. Ненужные свидетели и лишние люди? Исчезнут без следа, опять же не с них началось и не ими закончится. Не нужно стараться прыгнуть выше головы и лезть в разборки трестов. Пусть большие корпорации мордуют друг друга за секреты и проекты планетарного масштаба, а Комитет продолжит скользить в мире серой экономики как морская змея среди кораллов.

Нах открыл глаза и посмотрел на Копыльского, прочитав в глазах товарища тень той же мысли.

Еще не поздно...

Затем Павел Романов по прозвищу НуНах сказал очень тихо, на грани шепота, словно вражеские акустики уже вышли на тропу войны, вооруженные лучшими шумопеленгаторами:

— Тишина в отсеках. Считайте, что мы на войне и вся 'Семерка' над нами... [9] Потихонечку двинулись.

Если бы это был сериал, то дальше пошла бы клиповая нарезка раскручиваемых лопастей винтокрыла, залезающего в подвесной контейнер Коллеги etc., под соответствующую музыку. Но поскольку у нас не сериал, остается лишь ваша фантазия — и музыка

https://www.youtube.com/watch?v=TookCU1tnwY

_________________________

[8] И опять-таки вполне реальный проект, шагающий разведывательный дрон для флота США, теоретически мог выдать до 30 узлов. За подгон традиционное спасибо Юрию Кужелеву. Смотрите его ЖЖ, там угара милитаристского кутежа и техноужастей еще много:

https://youroker.livejournal.com

[9] Имеется в виду Седьмой оперативный флот ВМС США, в зону ответственности которого входит западная часть Тихого океана и восточная часть Индийского океана.

Глава 21

Корпоративные войны, штурмы укрепленных баз, атаки небоскребов... Индустрия развлечений давно создала исчерпывающий и романтический образ настоящего преступника мира чисел, закрепив его на уровне 'все знают!'. В реальности ломщики и прочие бароны занимались главным образом не аферами ценой в миллиарды, а куда более скучными делами. Перехват почты, кража паролей, включение в линии связи, сбор записей с камер и так далее, и так далее. Но когда ты много лет крутишься в серой зоне, где непонятно как провести границу между еще законным и уже насквозь криминальным, это 'и так далее' становится увесистым, значимым, многочисленным. Эль Мохито, которого редко называли по имени, а настоящую фамилию вообще никто не знал, со всем основанием считал себя одним из опытнейших 'боевых' графов мира. И терпеть не мог свою работу. Хотя, с другой стороны, искренне ею наслаждался.

'Твою ж мать... И зачем я снова во все это впутался?!'

Максим вообще не любил работать, он предпочитал любить Бога, Тору, субботу и жену с дочкой. Но чтобы заниматься этим правильно, требовались денежные знаки, которые надо было где-то брать. Один Максим до ужаса боялся 'графских' занятий, риска и вообще всего, что выходит за рамки легкого мухлежа с коммунальными счетами. Другой испытывал наслаждение, ломая неуязвимое, вскрывая несокрушимое и самоутверждаясь иными способами, которые подвластны лишь Мастеру Чисел. Причем деньги были, разумеется, полезны и приятны, однако главное — именно чувство победы. Великолепное и неописуемое ощущение, когда ты проломил цифровым тараном очередную 'стену', на которой убилось множество менее удачливых и умных коллег.

Обе личности жили вполне гармонично, дополняя друг друга, как рассвет и закат. Мохито иногда задавался вопросом — как он при таких комплексах дотянул до положения 'архитектора', то есть высшего сана в сложной и запутанной иерархии числовых преступников. Ответ неизменно был прост и очевиден — исключительно божьим попущением.

Сейчас, в последние минуты перед работой, власть перешла к первому Максиму, поэтому больше всего граф хотел выскочить из гелевой ванны с криком 'выпустите меня отсюда, я хочу к маме и написать повинную!'. Слегка дрожащими пальцами программист щелкал по клавишам, не обращая внимания на потеки слизи.

— Ага... — сказал тем временем Нах, очень тихо, почти шепотом. 'Флибустьер' уставился на большой экран, один из установленных специально для операции. Три синих линии витиевато сплетались, заставляя подумать о сумасшедшем осциллографе, у которого приключилась шизофрения и размножение личностей.

— Что? — спросил Копыльский, поправляя очки. На самом деле нужды в оптике комитетчик не испытывал, у него было прекрасное зрение, а стекла в оправе не имели диоптрий. Но за много лет привычка стала второй натурой, а очки своего рода талисманом.

— Да вот не могу понять, — пробормотал бухгалтер. — Акустика показывает что-то чудное... Как будто дальнее эхо призрака.

— Эхо призрака, — мрачно повторил Копыльский, вспоминая, как предлагал нанять пару настоящих подводников, включая акустика, и посадить их на удаленное сопровождение субмарины. Послушай компания его совет и сейчас не пришлось бы (наверное) гадать, что значит хрень, отображаемая на приборах. С другой стороны контрдоводы тоже были весомы — для этого пришлось бы резервировать отдельный 'толстый' канал, это минус к скрытности, а также стабильной передачи информации.

— Может быть те... водомерки? — уточнил он.

— Нет, — довольно решительно сказал Нах. — Эти вообще бесшумные. И они мне тоже не нравятся. Что-то напоминают, но понять не могу, что именно.

— Сейсмодатчики?

Нах быстро перебрал типовые сигнатуры, сверяя.

— Может быть... не похоже.

— Эхо. Район судоходный, акустические отражения.

— Может быть, — Нах изобразил сомнение.

— Ну, в крайнем случае, нарвемся на засаду, — оптимистично предположил Копыльский и поймал злобный, очень красноречивый взгляд Наха. Бухгалтер казался самым безобидным из всей компании 'флибустьеров', но в юности прошел казанскую школу любителей японского аниме. А это, несмотря на формальную безобидность увлечения, была очень суровая закалка воли и духа — любителей 'мультиков' не пытался обидеть только самый ленивый гопник. Так что даже молчаливый укор немигающего взгляда Наха мог быть крайне выразительным.

— Да ладно, — сгладил неловкость Копыльский. — Ну, получим торпеду втихую... Зато, какой опыт! Торпедами в нас еще не шмаляли.

Нах тяжело вздохнул, всем видом выражая смирение и христианскую благость человека, вынужденного терпеть клинического идиота. Взял коробку микрофона внутренней связи, щелкнув кнопкой, сказал:

— Мы на подходе.

Забавно, подумал Копыльский. Ощущение, что сейчас и в самом деле война, Страшный Октябрь восемьдесят шестого, когда американцы повели через Атлантику самый большой конвой. Будто ты настоящий советский подводник, и где-то рядом 'Вильсон', последний авианосец, что прикрывает конвойную группу, а не плетется на буксире в ремонт или меряет глубину океана. Ты очень страшный, потому что на борту полная батарея 'длинных рук', но слепой, ведь спутниковая группировка обеих сторон выбита начисто, как и самолеты ДРЛО. Так что надо или отстреливать боезапас без внешнего наведения, рассчитывая на скудные мозги ракет и пять процентов вероятности успеха, или всплывать — пятьдесят процентов и считанные минуты до того как прилетят 'гарпуны' с американских эсминцев.

— J'ai compris, — отозвался после короткой паузы Кадьяк и сразу поправился. — Понял. К развертке готов. Заполняю шлюз водой.

Копыльскому понадобилось пара мгновений, чтобы понять о какой 'развертке' говорит Кадьяк. Иностранец готовился применить модуль для сложного ремонта трубопроводов, используемый, когда требовалось изолировать довольно протяженный участок.

— Мохито? — спросил Нах, не оборачиваясь к графу. — Как наши дела?

— Я пошел, — лязгнул зубами Мохито, которого морозила и ванна, и предбоевой мандраж. Граф уже мысленно был в работе.

— Если не вернешься, мы будем считать тебя коммунистом, — ободрил его Копыльский. Мохито выдавил напоследок что-то невежливое и замолк.

'Merde' — подумал Кадьяк, герметизируя скафандр для подводных работ и представляя себя воином Старой Гвардии при Ватерлоо.

Наемнику приходилось работать под водой, причем не единожды, но, как правило, в контроле и прикрытии, то есть без демонстрации специфических навыков. Сейчас обстановка была совершенно иной, и хотя все уже обкатывалось на тренажере и в пробном заплыве, Кадьяк ощутимо нервничал. Не страшно, что дело может провалиться, это, конечно, нежелательно, однако таков путь le mercenaire. Нельзя победить во всех боях, нельзя выиграть во всех предприятиях. Главное — не стать тем, кто в итоге окажется виновным в провале.

Кадьяк еще раз мысленно перебрал инструменты, которыми придется воспользоваться. 'Кокон' — хитрая конструкция, похожая на сдутый и скрученный дирижабль, которая позволяет развернуть подобие сухого дока вокруг трубы протяженностью десять-пятнадцать метров. Внутри очень тесно, все может схлопнуться в любой момент, а еще в процессе установки шумит компрессор, но без этого ничего не выйдет. N-образная секция, которой предстоит заменить вырезанный участок трубы. Снаряжение для резки и сварки. Две 'обезьяны' — местные водолазы, подряженные для черновой работы. Автоматики лучше, но достать или сделать роботов, способных помогать неквалифицированному диверсанту, оказалось невозможным. Ну и подводный пистолет СПП-7, чтобы решить вопрос 'обезьян', которые в любом случае увидят слишком много.

— Я готов, — повторил он в микрофон и глянул на помощников.

— Выравниваем балласт, — отозвался в наушнике голос упитанного комитетчика с лицом добродушного гурмана и глазами прирожденного апаша. — Нужно будет уравновешивать растущую плавучесть по мере надувания 'дока'.

— Понял. Жду.

Вода заполняла камеру шлюза, крутясь водоворотами. 'Обезьяны' выглядели спокойно и уверенно, лица за прозрачными щитками шлемов лучились энтузиазмом и жаждой денег. Индийцев наняли по фальшивому договору с бомбейским муниципалитетом на расчистку дна и частичную реконструкцию транспортной системы, которая формально принадлежала городской администрации. В кабину, разумеется, не пускали, чтобы дикари не увидели там лишнего и не запаниковали раньше времени. Но Кадьяк не обманывался — рано или поздно 'обезьяны' сообразят, что оборудование и сама работа не слишком похожи на регламентное обслуживание трубопровода. Вопрос — что они будут делать тогда, на какой стадии это случится и соответственно как много наемнику придется доделывать одному?

Что ж, каждая группа в этой операции несла особенный, специфический риск. Еще раз взвешивая свой, Кадьяк положил руку на стену рабочего отсека и шлюзовой камеры 'ослика'. Корпус едва заметно подрагивал, выдавая осторожное маневрирование. Не разбили бы аппарат эти русские пираты... Придонные маневры всегда сложны. В шлюзе не было экранов, поэтому дно, которое уже совсем близко, сейчас видели только капитаны наверху при помощи камер и красных прожекторов — чтобы никто на поверхности не заметил свет. Конечно, на такой глубине и при такой загрязненности воды у дна можно хоть искусственное солнце зажигать, но все же...

Вода, тем временем, поднялась до груди.

— Есть. Висим. Ждем.

Кадьяк закрыл глаза и медленно вдохнул искусственную смесь, которая почему-то имела явный привкус талька. Да, теперь ждать недолго... Неподалеку идет большой теплоход, в урочное время на нем заиграет музыка, которая породит вибрацию. По расчетам этого будет достаточно, чтобы заглушить фоном звук раскладываемого 'дока' и разделки трубы. Но действовать придется быстро, очень-очень быстро и не допуская ни единой ошибки.

Так...

Наемник приложил шлем к стенке, кибернетику показалось, что сквозь водную толщу и металл доносится отдаленный гул. Спустя мгновение электроника в голове, сопряженная со слуховым аппаратом, подтвердила изменение шумового фона.

— Работаем, — коротко приказал Нах. — Через десять минут мы выпускаем антенну.

Кадьяк ободряюще улыбнулся 'обезьянам', те ответили осторожными улыбками, опасаясь как-либо огорчить белого господина.

'Значит, работаем' — подумал Кадьяк

* * *

Фирсов чувствовал, как искусственная кожа вертолетного кресла прижимается к спине. Анатомически выверенная конструкция обнимала, словно любимая женщина — с требовательной нежностью, одновременно и защищая, и открывая максимальный простор для работы. А вот бронежилет с эластичной вставкой — чтобы удержать внутренности, если ранение придется в живот — наоборот, ощутимо и неприятно давил.

'Разжирел летун' — подумал оператор, щелкая выключателями. Координатная сетка на дисплее управления вооружением бросала зеленые отсветы по всей кабине. 'Птеродактиль' пошел в серию еще до широкого распространения всевозможных модерновых кунштюков наподобие проекционных монокуляров и сложноэлементных экранов. Машина управлялась по старинке — полторы сотни приборов, двести пятьдесят кнопок и индикаторов плюс закипающие от перегрузки информацией мозги пилотов.

Не хватало штатного рюкзака с набором 'сдохни красиво' — сухпаек, маячки, спасательное ружье и так далее. Без него оператору все время казалось, что чего-то не хватает, что-то не в порядке. Однако расходники в комплект не входили, потерявшись за много лет хранения и перепродаж, а заморачиваться со сбором новых авантюристы не стали. Поначалу забыли, затем стало не до того, а перед вылетом Копыльский просто заказал на всех концессионеров суточный абонемент коммерческой медпомощи по самому высшему классу, включая вооруженное сопровождение. Прямо сейчас на специальной площадке стояли два забронированных до рассвета вертолета с полностью укомплектованными бригадами спасателей и бойцов.

Фирсов покрутил головой, удостоверяясь, что шлем посажен правильно и не добавляет момент инерции к резким движениям. Еще раз провернул кресло, слушая гудение мотора, оценивая синхронизацию ложемента и орудия — на советском винтокрыле, как и на его двоюродном брате по ту сторону океана, была реализована 'сопряженная схема', то есть оператор крутился вместе со всем блоком управления вооружением и всегда смотрел в ту сторону, куда направлена пушка. Чуткое ухо не поймало ни единой чужеродной нотки, которая указывала бы на какую-либо неисправность. Фирсов щелкнул переключателем, позволив автоматике вернуть кресло и орудие к походному состоянию, то есть строго по курсу.

— Проверку систем вооружения закончил, — сказал он, поправив гибкое щупальце микрофона и в очередной раз удивился, как же быстро вернулись старые навыки. Двигатели уже прогревались на холостом ходу, бригада обслуживания разбежалась по углам ангара.

Как правило, у оператора имелось куда больше забот, однако сейчас набор вооружения был маленьким, а сложная процедура согласования радиочастот и шифрования вообще исключалась, этим занимался Эль Мохито.

— Замечаний нет. К вылету готов.

— Принял, — эхом отозвался Костин и пробормотал себе под нос. — Масло... гидрожидкости количество... гидрожидкости давление...

Фирсов еще раз глянул на пиктограммы, демонстрирующие состояние и готовность единственной ракеты. Стукнул пальцем по колпачку над кнопкой запуска. Хотелось улыбаться, глупо, во весь рот, не от большого веселья, а чтобы как-то дать выход кипению адреналина в крови. И почему-то в ушах отчетливо зазвучало что-то из Вагнера, хотя Фирсов никогда не испытывал большой симпатии к классической музыке.

Вибрация усилилась — пилот добавил оборотов на двигатели. Машина едва заметно дрогнула, затем снова, но сильнее, будто готовилась к прыжку. Это Костин проверял тягу и отрыв.

— Проверку закончил, — сообщил пилот отсутствующему диспетчеру. — Антенна?

— Желтый индикатор, — отозвался Фирсов. — Люк закрыт.

— К вылету готовы. Эй, попрыгун, ты там живой?

Последнее, очевидно, относилось к Матвею, который занял место в подвесном контейнере. Диверсант отозвался после короткой паузы и невнятного шуршания — наверное, уже надел кислородную маску, чтобы не тошнило от вибрации. Несколько слов прозвучали неразборчиво, но видимо они вполне удовлетворили летчика.

— Открыть створки, — скомандовал Костин.

Лопасти двойного винта размылись, превращаясь в мутные круги. Потоки воздуха швырнули мусор и всякую мелочь к ребристым стенам. В защищенной кабине и наушниках Фирсов чувствовал лишь успокаивающий фоновый гул, как в самолете с хорошей изоляцией, зато снаружи пронзительный режущий свист гулял под сводами ангара.

'А коньяк то и не разбили!' — запоздало вспомнил Фирсов.

Дурная примета — уходить в боевой вылет без ритуала. Очень дурная, а вертолетчики суеверны. Но что уж теперь... как пойдет, так пойдет.

* * *

Тело покоилось в антисептическом геле, который охлаждал, расслаблял, парализовывал мышцы, устраняя эффект конвульсий, а также создавал ощущение невесомости, очень полезное для абстрагирования и концентрации. На деревянном поддоне (Мохито неизменно веселило это сочетание современной технологии с четырьмя досками на гвоздях) неярко светил экран контрольного терминала и матово поблескивала конденсатом холодная черная емкость с двойной дозой 'химии'.

Граф уже завис в пограничной зоне, когда мозг частично синхронизировался с электроникой, но человек все еще видел, чувствовал и сохранял моторные функции. Большинство взломов происходило именно на тонкой грани двух реальностей. Большинство... однако, не все, потому что была еще одна ступень, шагнуть на которую могли только избранные. Этот шажок сейчас и предстояло совершить. Максим коротко помолился и натянул шлем, совмещающий сложную сетку электродов и не менее хитрую систему принудительного охлаждения хрома в черепе.

Чтобы подняться к высотам числовых операций, требовалось соединять нервы и электронику, а дальше, как в сказке, мертвое старалось убить живую плоть. Перегрев был главным ограничителем и врагом любых приращений, физической константой, которую нельзя отменить, но можно обмануть — очень дорого. И очень опасно. Как специалист высочайшей квалификации Максим знал, что большинство архитекторов погубили не пули агентов, а гипотермия мозговых тканей, то есть собственное оборудование. И большинство приемов числовой борьбы строилось на том, чтобы 'разогнать' аугментации противника, повысив теплоотдачу, вынуждая либо прекратить взлом, либо идти на сумасшедший риск.

Максим был в курсе новейших разработок, которые предполагали еще более глубокое сращивание нервной системы и хрома, замену крови синтетической жидкостью с функциями хладагента и наконец, помещение мозга в полностью искусственную среду. Но архитектор искренне надеялся, что уйдет на пенсию до того как смелые и прогрессивные эксперименты станут рядовой технологией. Даже если чудеса науки снизят вероятность того, что после очередного взлома тебя достанут из ванны в виде бормочущего идиота.

Кожу головы покалывало, едва заметные судороги прокатывались по мышцам ног. Если бы не гель, тело архитектора уже колотила бы непрерывная трясучка — побочный эффект электростимуляции. Требовалась все большая концентрация, чтобы удерживать сознание на грани перехода во вселенную чистой информации.

'Обязательно займусь каким-нибудь спортом' — честно пообещал себе архитектор, оценив через внешнюю камеру свою располневшую от малоподвижного образа жизни тушку. Многие специалисты его профиля месяцами обходились без обычной пищи, становясь похожими на мощи, которые поддерживали на этом свете витаминизированные коктейли, инъекции и трансэпидермальные ванны. Но архитектор всегда любил поесть, это была типичная компенсация, 'заедание' стресса.

'По крайней мере, куплю тренажер' — скорректировал Максим намерение, честно взвесив собственную силу воли.

'Хотя бы меньше жрать' — завершил архитектор логическую цепочку.

Была еще одна возможность — доработать желудочно-кишечный тракт хромом, так делали почти все звезды масс-медиа. Современные технологии предлагали широкий выбор, от искусственного ограничения усваиваемости калорий, до трансляции вкусовых ощущений прямо в височные доли, без нагрузки организма пищевой массой. Но для программиста эти пути не годились — любая электроника могла конфликтовать с рабочими аугментацими. А что для обычного человека лишь секундный сбой, который можно и не заметить, то для графа смерть или увечье.

Максим взглянул на таймер, времени оставалось немного. Архитектор сделал инъекцию из черного баллончика, вручную отрегулировал вентиляцию, температуру ванны, проверил настройки для аварийного извлечения из числовой реальности. Последнее он проделал особенно тщательно, помня, сколько коллег по цеху 'собрали клаву', перемудрив с настройками. Закончив, Мохито еще раз перебрал в голове будущие действия, возможные ответы и собственные контрмеры. Вставил в нос трубочки кислородного аппарата, которые заодно играли роль тампонов и насоса — Максим не любил приходить в себя с мокрыми, клейкими от крови губами, а кровотечение из носа было неизбежным спутником хорошей 'врезки'.

Архитектор быстро просмотрел списки активных процессов, однако не обнаружил ничего нового, кроме уже известных суб-паразитов, подхваченных за последний выход в сеть. На всякий случай Мохито скинув на чистую 'катушку' резервный шаблон и окунулся в гель с головой.

Теперь один глаз архитектора 'видел' трехмерную схему, в центре которой, как гнездо паука, расположилась непосредственно 'точка входа'. От нее бежали во все стороны несколько сотен тонких линий, которые непрерывно соединялись, перекрещивались, обрастали ложными путями, вели в тупики лабиринтов, манили искусно безыскусными ошибками. Так выглядела модель уже идущего взлома, которым прямо сейчас занималось двенадцать рабочих групп по всему свету, каждый — своей долей мозаики, оценить которую во всей полноте и скорректировать до победного завершения мог лишь один человек. Другой глаз созерцал динамическое изображение, похожее на параллелепипед, собранный из линий и треугольников — схему работы сторожевой системы башни 'Правителя'. Большая часть диаграммы мерцала красным, так отображались автономные или неподчиненные элементы. Некоторые светились зеленым, например верхняя часть модели, символизирующая крышу и сигнализацию ПВО.

Мохито позволил телу окончательно расслабиться, чувствуя холод геля и ток слишком теплой крови под кожей. Датчики на груди ощущались как жала оводов, пальцы опутали связки мультидатчиков, заменяющих клавиатуру и 'варежку'. Архитектор представил и вызвал опцию 'большой красной кнопки'.

Разумеется, никакой кнопки на самом деле не существовало, ее объемное изображение сотворило воображение, подстегнутое электрическими импульсами аппаратуры, но для Мохито кнопка была реальна и осязаема. Здоровенный кругляш возник перед внутренним взором, переливаясь всеми оттенками красного и багрового. У каждого архитектора был свой спусковой крючок. Кто-то вызывал видение рычага, кто-то стилизовал программу запуска под набор шифра на старинном сейфе. Говаривали, один из мастеров использовал образ кота, которого нужно было погладить определенным образом. Максим избегал всей этой мишуры, считая ее недостойной своего уровня. Кнопка есть кнопка, и пишется 'кнопка'.

Он нажал ее, преодолевая нешуточное сопротивление, моделируемое датчиками. Гладкая поверхность чуть пружинила, сопротивлялась нажиму, нехотя погружаясь в пустоту. Числовой мир, воспринимаемый с двух точек, раскололся, превратившись в калейдоскоп, в глаз насекомого, который един и в то же время видит вселенную мириадами фасеток. Мохито был одновременно схемой взлома, числовой башней, сетью защищенной связи, антенной субмарины, ордой программ и цифровых паразитов, готовых вырваться на свободу по приказу хозяина. Еще миллионом сущностей — и ничем в действительности, потому что все это было наведенной иллюзией. Фантазмом, который генерировало сознание, напрямую включенное в сеть 'кругов', разделенных, как линии железнодорожного сообщения, но в то же время единых — если знать, какую стрелку повернуть в нужный момент, соединяя железные нити рельсов.

Архитектор скользнул в мягкую, всеобъемлющую бездну, в ласковый сиреневый свет, принявший человека всего, без остатка. Часы терминала начали обратный отсчет, показывая шесть часов четырнадцать минут до критической точки, после которой Эль Мохито или вернется к реальности, или рискнет геморрагическим инсультом.

Глава 22

— ... на драной помойке... — пробормотал себе под нос Постников. — И вот сейчас...

Солнце давно закатилось, изнуряющая для северного человека жара понемногу отступала, и здесь, на обширной веранде было почти сносно. Постников не хотел возвращаться в снятый на время офис и нарушил конспиративные правила, решив подышать условно свежим воздухом. Условно, потому что в 'чистых' районах Бомбея действовали жесткие правила экологических нормативов — никто не хочет по три-пять раз на дню чистить красивые, глянцевые автомобили, а также смотреть на мир через закопченные стекла. С другой стороны те самые районы (величиной с хороший европейский город) тонули в окружении диких трущоб, где заставить кого-либо соблюдать какие бы то ни было правила было нетривиальной задачей, которая решалась только брутальным насилием. В итоге установилось некое равновесие, когда машину и стекла мыть все же приходится, однако не чаще двух раз в день. И по улице можно ходить всего лишь в обычном респираторе, какие вышли из повсеместной моды уже года три. А на тридцать седьмом этаже и прозрачная маска не нужна, если только ветер не северный.

— Чего? — переспросил зашедший со спины Глинский.

Бес вздрогнул от неожиданности, отметил следующую ступень намечающихся проблем с хромом. Слух, похоже, начал валиться с опережением графика. Постников машинально пригладил краешки ушных раковин и отозвался:

— Я говорю, что начал на драной помойке...

— Ну да. Когда Матвей притащил тебя в клуб за шкирняк, похож ты был на паршивого котенка. Но затем подрос над собой, этого не отнять.

Глинский был почти жизнерадостен, а может быть горел на адреналиновом торче. В общем, он казался очень бодрым и жизнерадостным, это раздражало Беса, который наоборот, чувствовал себя полностью разбитым.

Бес не ответил, он склонился вперед, опираясь ладонями на прозрачную ограду, за которой открывался вид на город и бездна высотой более сотни метров. Примерно как хорошая заводская труба. Или числовая башня, на которую прыгнет через несколько часов Коллега.

— Ты даже рисовать научился. Причем неплохо так вышло, — сдержанно похвалил Глинский, но Бесу показалось, что в словах инструктора имеется второй слой, какая-то затаенная мысль. Впрочем, стрелок развивать подтекст не стал, а Постников не имел ни малейшего желания вспоминать прошлое.

— Да, — односложно сказал кибернетик, по-прежнему глядя в бомбейскую синеву. Благодаря высоте, специфике атмосферы и району здесь господствовали преимущественно благородные сиренево-голубые тона, которые навевали мысли о чем-то японском. 'Сдержанное очарование', скромная безыскусность и все в том же духе. Даже световые колонки, идущие по длинной веранде через каждые десять-пятнадцать метров, светили как-то 'сакурно', будто призывали помедитировать, думая о преходящем бытии, а также достойной смерти.

— Спасибо, что помог договориться с Коллегой.

Бесу не хотелось разговаривать, но Глинский уходить не собирался, так что кибернетик сквозь зубы проявил вежливость.

— Ну да, — столь же весело вымолвил стрелок. — Пошел бы весь ваш хитрый план по звезде без него.

Бес протяжно выдохнул, как йог, вентилирующий чакры, и сосчитал про себя до десяти. К сожалению, в словах инструктора имелась неподдельная сермяжная истина. Без Матвея... да можно было что-то придумать на самом деле. И, будучи припертными к стенке, скорее всего, придумали бы, но хуже, существенно ниже классом.

Бес поджал губы, припомнив, как накануне выяснилась еще одна весьма неприятная штука: в башне помимо стандартной автоматизированной охраны испытывается новейшая и очень модная фишка — клонированные бойцы числом двое с хаотически определяемыми маршрутами патрулирования. Эль Мохито, которому и так приплющили мозг заботы об электронике, запаниковал и сорвался.

'Это же убер-мочилы!' — вопиял граф, обращаясь к Матвею. — 'А ты ведь устаревшая модель!'

'Нет'

И надо было видеть, с каким высокомерием Коллега посмотрел на упитанного электронщика, сказав это короткое слово. Впрочем, 'мичуринец' таки снизошел до объяснений:

'Это коммерческие штамповки с усредненными, коммерчески обоснованными возможностями. А я прототип, на котором испытывали форсированные до предела параметры'

Спокойная, несуетливая уверенность Коллеги подействовала на графа как ушат живой водицы. Мохито резко успокоился и дальше работал без эксцессов.

Бес оглянулся, скользя взглядом по редким в это время дня посетителям веранды. По большей части утомленные командировочные и скучающие туристы, которые соблазнились красивым видом и естественной прохладой. В соседнем здании зажгли подсветку вынесенного этажа, так что бассейн замерцал изумрудными оттенками. Рядом с искусственным водоемом садился трехвинтовой конвертоплан, размалеванный в африканском стиле, похоже, от руки. Кто-то будет гулять с душой и размахом, судя по обилию красоток в символических сари или как тут называются забавные тряпочки вроде туник.

Постников машинально прикинул, как легко было бы пристрелить любого из отдыхающих у бассейна — расстояние не больше сотни метров, превышение около двадцати, прекрасное освещение мишени, отсутствие защиты, хотя бы в виде прозрачных экранов. Хорошему стрелку даже оптика не понадобится.

Мысли, пройдя через цепь ассоциаций, двинулись в направлении творческих планов. А вот если бы гипотетический стрелок готовился к 'энергичному' отходу и посмотрел объявления в 'круге' будущего синдиката, он (то есть стрелок) мог бы заказать трансформер под монокалибр, но с двумя разными гильзами. Снайперская винтовка, которая преобразуется в автомат и обратно. Та самая винтовка...

'Че то вы наворотили' — сказал тогда Крокер, глядя на чертеж. — 'Два магазина, два патронника, ствол перемещается взад-вперед при выборе режима? Это же прецизионная электромеханика, вы туда суньте еще заводную пружинку, совсем красиво будет. И можно пафосно заводить ключом, как колесцовый пистоль. Нет, классика лучше'

'Юра, мировая война много лет как закончилась' — ответил Бирюк, и тут уж не поспоришь, в самом деле, закончилась. Идея стихийным образом забылась, точнее, легла в толстую папку задуманных, однако не реализованных концепций Мартызенски. Но Бес не забыл, он всерьез задумался, в конце концов, дума привела его сюда, в крупнейший город мира.

— Десять-тридцать, — Глинский прозаически оборвал мечты и воспоминания. — Через двадцать минут начина... ют, — он сделал почти незаметную паузу, будто намеревался по привычке сказать 'начинаем', но в последний момент исправился. Почти сразу, без паузы инструктор спросил. — Кто ты?

— Что?

— Кто ты? — повторил Глинский.

Бес передернул плечами. Кибернетик и без того нервничал — на завершающем этапе 'силовой' части операции директору места не нашлось, как собственно и Глинскому. Прочие были заняты делом, а эти двое могли только ждать. И надеяться на успех, который тащили из пасти капризной удачи другие люди.

— Кто ты, Алекс, — повторил Глинский в третий раз.

— Момент неподходящий, — честно и недовольно сказал Бес.

— А для таких вопросов момент всегда неподходящий.

— Ты знаешь обо мне достаточно.

— Я тоже так думал. А теперь гляжу, не особо то и знаю. Откуда у тебя такие коммерческие идеи? Откуда ты взялся, где был, прежде чем залетел к Доктору, весь трагический и непонятный как деревенский 'ущерб'? Сплошные вопросы.

Бес повернулся к инструктору, глянул сверху вниз, пользуясь двадцатисантиметровым превосходством в росте.

— Откуда-то, — кратко сообщил кибернетик. — С далеких краев, с зеленых лугов, из страны эльфов и сахарных берегов.

Это была чистая импровизация, но вышло хорошо, почти в рифму. Бес приготовился к тому, что стрелок будет напирать, выбивая ответы, и придется парировать уже по-настоящему жестко. Но Глинский сразу отступил, видимо счел излишней конфронтацию здесь и сейчас.

— Как скажешь. Как скажешь...

Это 'как скажешь' Постникову категорически не понравилось, но кибернетик усилием воли задвинул недовольство и тревогу подальше на чердак памяти. После разберемся.

Он молча отошел от заграждения, напоследок еще раз глянул в сиреневую бездну, на бассейн, у которого начиналась отменная вечеринка с перспективой трансмутации в оргию. На инструктора, что столь же тяготился вынужденным бездельем. И на часы, показывающие десять часов тридцать восемь минут.

Бес пошел к выходу, обходя длинную клумбу овальной формы с длинными щупальцами флоры, похожей на алоэ-переростка. Он чувствовал, как буквально режет спину внимательный, острый взгляд инструктора по стрелковой подготовке. Выход, автоматическая дверь, коридор, небольшая лестница, временная штаб-квартира синдиката, арендованная на пару недель, пока счет не пополнится нормальной суммой. Формально Бес и Глинский заняли оперативный центр, пункт управления всей махинацией. Практически же как-то повлиять на ход операции они уже не могли, превратившись в зрителей. Теперь все зависело от плана и предприимчивости непосредственных исполнителей.

Постников сжал зубы и выругался про себя. Начиналось самое тяжелое, утомительное ожидание, что когда-либо случалось в жизни бывшего пром-альпиниста, бандита, арбитра, бродяги, снова бандита, коммерсанта и...

* * *

В контейнере было тесно, как в гробу и очень неудобно — из-за ротошюта за спиной. Образец 010101 закрыл глаза, медитируя и наслаждаясь последними минутами покоя. Кислородная маска плотно прижалась к лицу, наполняя легкие живительным газом.

Было время, когда он гордился своим настоящим именем, как знаком отличия, принадлежности к избранным. Первый образец в первой серии первой модели. Новый человек, лучший во всем. Когда-нибудь такими станут все, но история великого, нового человечества поведет отсчет именно с него, Номера Один. Было время, когда он ненавидел свое настоящее имя — клеймо рабства, инвентарный номер подотчетного имущества, которое проходит естественный и предопределенный инструкцией цикл от создания до плановой утилизации. А сейчас... 010101 давно принял и прошлое, и настоящее, а также смирился с будущим. Его первое имя стало лишь набором цифр, безликим числом, которое больше не имело ни смысла, ни значения.

Пилоты винтокрыла негромко переговаривались между собой по внутренней связи. Клон слушал их вполуха, ориентируясь в основном на тон, и пока все вроде шло по плану. Взлет, выход на боевой курс, маскировка под рядовой вертолет на патрульном вылете. Обычный поиск нелегальных пиратов-мусорщиков, которые пытаются разбирать на лом подводные конструкции, все пароли и коды совпадают, машина невидима в паутине транспортной сети Бомбея.

Матвей перебрал в уме все занятия, коих набралось немало на протяжении его довольно короткой — по сравнению с естественно рожденными — жизни. Отстраненно подумал, что реальность всегда оказывается богаче любой фантазии. Кабука любила показывать фантастические истории про клонов и лолей, которые добивались успеха всевозможными путями. Однако ни одна выдуманная повесть не могла бы сравниться с настоящей, его собственной. Сколько удивительных книг можно было бы написать, сколько невероятных сериалов снять... И забавно, как схож, если подумать, его путь с историей этого кибернетика, Постникова. Через боль, бессчетные преступления, смерть, предательства — к синдикату. Только бывший арбитр не начинал с инвентарного номера в первой (и последней) серии настоящих homo artificialis.

Так, 'желтый индикатор, люк открыт', это рапортует трестовик, похожий на жабу с обвисшей шкурой, но умными и злобными глазками. Значит, винтокрыл на правильном курсе и связывается с подлодкой, образуя цифровой тандем для комбинированной работы.

К сожалению, сунуть в подлодку все оборудование, нужное Мохито для врезки, не удавалось. Тогда графу пришла в голову мысль — а почему бы не использовать винтокрыл, коли он все равно в деле? Так родилась по-своему оригинальная, эффективная и безумная — как все в этом плане — схема взлома, где электроника на вертолете и подлодке взаимно дополняла, дублировала и резервировала друг друга, связываясь через плавучую антенну.

Главной проблемой был вопрос — сколько времени понадобится Кадьяку, чтобы вставить в трубу механизированной почты сложную секцию, которая позволит заменить груз не поднимая тревоги. Здесь приходилось закладываться на допуски в сорок-пятьдесят минут — это худший вариант, если помощники взбунтуются сразу и наемнику придется работать в одиночку. А невозможность точного планирования с привязкой ко времени сильно осложняла и без того мудреный план.

* * *

— Как у нас дела? — спросил Копыльский. Голос его звучал как обычно, ровно и будто даже с некоторой ленцой. Лишь бисеринки пота на лице выдавали состояние духа комитетчика. Одна капля повисла на дужке очков, 'флибустьер' снял их, чтобы протереть, пальцы чуть дрогнули.

Кадьяк не отвечал. Нах в очередной раз пожалел, что не поставил камеру на шлем иностранца. В матовом 'коконе', похожем на червя или кишку из множества призм, что-то происходило, но красный свет прожекторов выхватывал только невнятные тени. В микрофоне чшуршало и скрипело — скафандр сам по себе служил передатчиком звука. Еще можно было расслышать спокойное дыхание Кадьяка, выдающее хорошую аугментацию легких с эффективным усваиванием кислорода.

— Как у нас... — начал снова Копыльский, и тут в динамике дважды хлопнуло. Звук получился глухим, однако перепутать его с чем-либо 'флибустьеры' не могли.

— Ну, бля... прокомментировал Нах чуть ли не с облегчением.

— Рановато, — отозвался Копыльский, водружая очки на прежнее место. Он простер лоб платком и закончил. — Я надеялся, дольше протянут.

— Как всегда, — ответил Нах. — Меньше желаемого. Дольше минимального.

— На связи, — сообщил Кадьяк и, хотя его слов ждали, оба 'подводника' вздрогнули.

— Еще минут десять, — отрапортовал наемник, не тратя время на констатацию очевидного сокращения персонала.

— Десять минут ли 'еще минут десять'? — зловредно уточнил Нах.

— Русская языка сложная есть! — бодро ответил Кадьяк. — Моя не понимай так много слов! — и продолжил уже вполне серьезно. — Десять тире пятнадцать. Постараюсь быстрее, но не обещаю. Ces fichues coutures... чертовы швы вроде ложатся хорошо, но я работаю неопытно и медленно.

— Поняли. Ждем.

Нах откинулся на спинку, тоже протер лоб. Оглянулся вполоборота на Эль Мохито, который лежал в саркофаге как поросенок в желейном маринаде.

— Долго... долго, — прошептал Копыльский. — Но пока вроде в графике.

'укладываемся' — сообщил через монитор граф. Зеленые буквы мерцали на зеленом фоне, указывая, что Мохито здесь, присутствует как невидимый призрак в камерах и микрофонах.

— А представьте, как это все было бы в кабуке? — предложил Нах. — Сначала не надулся бы 'дирижополь', затем поломался инструмент. А сейчас Мохито отстучал бы сообщение, что с материка ушел внеплановый контейнер, так что нужно все закончить в пять минут. Или даже три. Да еще запустил бы нам обратный отсчет на главном экране.

— Не каркай, — проворчал Копыльский. — Дурных пророков сжигают.

'неплановый контейнер был' — сообщил Мохито. — 'я его затормозил и перенаправил'

— Охохо, — только и вымолвил Нах.

— Вот давай ты больше мечтать не будешь, — сурово попросил Копыльский. — Ну, хотя бы до утра.

* * *

Ожидание затягивалось, но все пока шло в пределах графика. Матвей вдохнул глубже и начал делать статическую гимнастику, разминая мышцы, прогоняя кровь через сосуды. Сжимая кулаки и покручивая запястьями, 010101 еще раз перебрал в голове общую последовательность действий.

Кадьяк пилит трубопровод, субмарина поднимает плавучую антенну, происходит синхронизация числовых станций на вертолете и подлодке. В теории тандем имеет мощность, способную быстро и незаметно пробить электронную защиту башни 'Правителя'. С запасом на случай непредвиденных нагрузок. В теории, потому что здесь остается полагаться на слова Мохито.

Пока граф прокрадывается в сторожевую систему и колдует с охранной системой, диверсант прыгает с 'Птеродактиля', надеясь на чудо и ротошют. Башня представляет собой цилиндр с пустой сердцевиной, совсем как заводская труба, спроектирована так, чтобы действовать, будто гигантская вытяжка, прогоняя воздушные потоки от подножья вверх, сбрасывая тепло сотен работающих машин. Соответственно полет будет непростым, а посадка жесткой.

На крыше диверсант оставляет ротошют, 'вешается' на антенне ('крепеж нормальный, четыре анкера, выдержит с кратным запасом' — уверенно пообещал Постников) и опускается вниз, почти к основанию башни, где можно проникнуть внутрь через вентиляционный короб. Человек выломать крышку не сможет, а Матвею по силам.

Дальше самое сложное — необходимо пройти по заученному маршруту, разминувшись с живой охраной, которая не имеет фамилий, только инвентарные номера, совсем как 010101 когда-то. Попасть в транспортно-почтовый зал, убрать дежурного оператора, если он там окажется, а это пятьдесят на пятьдесят, найти правильный терминал и ввести длинную, опять же заученную наизусть, последовательность команд, чтобы замкнуть сторожевой контур, отрезав его от основной сигнальной системы. Одиннадцать минут, на протяжении которых диверсант исчезает для соратников, как в черной дыре. Что бы ни случилось — никто не узнает и не поможет.

В эту информационную пустоту Эль Мохито отправит 'посылку' через трубопровод, тот самый, над которым сейчас работает Кадьяк с двумя индийскими помощниками. Контейнер будет в пути семь минут, если все пройдет как задумано, его подменят, и в башню прибудет уже специальный 'гроб', нафаршированный электроникой и соединенный кабелем с подлодкой. Дальше Матвею останется лишь воткнуть правильный штекер в нужный разъем. Граф получит прямой доступ и непосредственное управление всеми системами башни. Затем потребуется несколько часов для того, чтобы провести инвентаризацию, найти нужное и слить копию архива 'ГосСтат'.

К сожалению, полностью замести следы не выйдет, после операции останется слишком много того, что в агрессивном арбитраже называется 'материальные свидетельства'. Поэтому на заключительной стадии Мохито активирует числовой шаблон-призрак, который запутает следы и уведет к совершенно другому архиву, имитируя неудачный взлом картотеки трестовых агентов и бухгалтерии сомнительных сделок пятилетней давности в Африке.

Но диверсанта в башне уже не будет, он — пользуясь 'зеленой дорогой', которую откроет граф — поднимется на крышу по лестнице и оттуда спланирует на ротошюте к точке встречи с подлодкой. Удача, радостные похлопывания по плечам, шампанское и сон часов на двадцать. Хотя нет, сначала сон, затем шашлык от Наха, а шампанское обождет.

Втягивая диафрагму, напрягая и расслабляя грудные мышцы, 010101 еще раз перебрал в уме все слабые места плана, все точки где 'что-то может пойти не так', начиная с самого простого и очевидного — предательства соратников. От этого у Матвея была страховка, но риск в любом случае оставался.

Риск, риск, риск...

Матвей задумался, а был ли в его жизни период, когда риск не приправлял жизнь как соль, щедро просыпанная в кастрюлю нерадивой хозяйкой? Пришел к выводу, что, пожалуй, нет. И если все получится, риск никуда не денется, просто сменит вектор и форму. Однако диверсант подумал, что ему хочется верить в удачу. Было бы интересно для разнообразия порисковать жизнью не с ножом в зубах и дымящими стволами в обеих руках, а грея зад в мягком кресле с умной сенсорикой, за эшелонированной обороной синдиката. Под живительной капельницей, каждый заряд которой обходится в двадцать пять тысяч полновесных госбанковских рублей.

* * *

— Если ты еще раз спросишь 'как наши дела?', я тебя стукну, — пообещал Нах. Сейчас бухгалтер напоминал очень маленького и очень злобного бегемота.

Копыльский промолчал. Призматический червяк в мониторе пульсировал белыми вспышками, от красного, давящего света прожекторов сами собой рождались мысли об убийстве и крови.

— Все, закончил, — снова неожиданно отозвался Кадьяк, синхронно с прекращением вспышек. Теперь голос наемника звучал тяжело, чуть ли не с присвистом. После секундной паузы иностранец очень правильно и очень по-русски предложил. — Давайте в следующий раз не пороть херню с развертыванием этой 'палатки', а возьмем нормальную лодку с нормальным отсеком для капитальных работ.

— Да мы бы рады, — буркнул Нах. — Только у нее водоизмещение в полтора раза больше, убили бы о дно при маневрах.

— Готов? — отрывисто спросил Копыльский, возвращая диалог в рабочее русло.

— Готов. Труба сварена, кабели соединены. Сейчас еще катушку проверю... да, крутится.

— Швы точно в порядке?

— Каждый сантиметр проверил с ультразвуком.

— Добро. Дальше все по плану.

'Флибустьеры' как по команде глянули на экран, при помощи которого общался Мохито. Там уже мерцало:

'продолжаем'

— Пока есть время, тащи в камеру, — сказал Копыльский в микрофон. Комитетчик морщился как дегустатор, которому вынужденно приходится жевать особо кислый лимон. Долг требует, но слаще фрукт от этого не становится.

— Сейчас, — ответил Кадьяк, не уточняя, и так все было ясно. Его следующая фраза прозвучала необычно по-людски. — Дух переведу.

— Сейчас? — уточнил Нах тем же словом, но с другой интонацией.

— В самый раз, — буркнул Копыльский, вылезая из кресла. — Пока тишина, сократим себе будущий срок.

Нах негромко выругался, затем неожиданно практично указал:

— Только включать не вздумай.

— Что я, дурак, что ли? — резонно сказал Копыльский. — Загружу покойников в 'мясорубку', крутанем на обратном пути или если вдруг прижмет по-черному. Кто хочет, пусть собирает пробы воды на ДНК.

* * *

— Готов?

Матвей ждал этих слов, и они прозвучали ожидаемо, так что диверсант даже не вздрогнул, мгновенно выходя из медитативного состояния. Как предохранитель на оружии — один щелчок и полная готовность.

— Всегда готов.

— Отсчет пошел, — злая жаба не тратила времени на пустые разговоры, это нравилось Матвею.

— Десять...

Прозвучало с ноткой вопроса, дескать, ты еще живой, не передумал? 010101 не стал тратить энергию на слова, он лишь щелкнул тангентой, подавая сигнал, что жив и готов.

— Девять... восемь...

Интересно, у советских вертолетчиков есть пауза?

— Пять, четыре...

Матвей читал, что у американцев одно из чисел при отсчете заменяется паузой, чтобы дать возможность в последние мгновения отменить вылет. То есть что-то вроде 'пять, четыре, ..., два' и так далее. Или чтобы не перепутать 'five' и 'fire'. Забыл.

— Три, два...

И никакой паузы. Вдох, выдох, Матвей напрягся в ожидании.

— Один.

При подготовке мудрить с контейнером не стали, просто посадили крышку на пироболты. Серия негромких, но резких хлопков слилась в один пронзительный щелчок, от которого Матвей даже поморщился — в замкнутом пространстве это было неприятно и било по ушам даже сквозь шлем. В следующее мгновение диверсант выпал наружу как серфер, улегшийся на доску.

Глава 23

Бес вздохнул. Немного посидел и еще раз вздохнул. Ничего не изменилось. Встал, подошел к окну, однако и там не обнаружилось чего-либо интересного. Все тот же Бомбей, все та же застройка и всепроникающий свет. Прямо по курсу в небо упиралась огромная восьмигранная башня, скрученная в спираль на угол в девяносто градусов. Судя по строгому виду и полному отсутствию эмблем, это была чья то штаб-квартира. Бес поморщился, вспомнив, что такая архитектура была характерна для построек 'Маас-Биолаб'. Кажется, проклятый немецкий трест буквально преследует кибернетика...

— Они начинают, — сообщил Глинский, не отрываясь от калькулятора. Аппарат был похож на знакомые по старой жизни Алексея ноутбуки, только экран поменьше и монохромный, а клавиатура гораздо сложнее и больше, она складывалась пополам, так что 'ноут' собирался не в один, а в два приема

Алекс вдохнул прохладный дымок 'Черноморины' и огляделся, будто первый раз увидел временную резиденцию синдиката. Все безликое, стерильное, выдержано в бежевых тонах и оттого неуловимо напоминает будуар. Пластмасса, никелированный металл, а также стекло, на котором не остается ни пятен, ни тем более отпечатков пальцев. На большом столе один сиротливый портфель с документами.

— Матвей прыгнул, — сказал Глинский. — Все, отступать поздно.

Инструктор немного подумал и добавил:

— Началось.

Алексей промолчал, на минуту-другую он застыл без движения, мусоля белый цилиндрик в углу рта. Затем взял с невысокого шкафчика пистолет, привычно сунул за пояс, не утруждая себя поисками кобуры. Решительно накинул куртку, скрипнул молнией. На улице было верных двадцать пять — двадцать шесть градусов, но куртка была с баллистическими волокнами. Бес предпочитал вспотеть, нежели поймать пулю.

— Дурья башка, ты ж его быстро не выхватишь, — прокомментировал Глинский в спину кибернетика.

— Одна рука задирает край верхней одежды, другая выхватывает пистолет, арбитражная школа, — с этими словами Постников шагнул к выходу, где ждал огромный платяной шкаф с множеством функций и запасом представительской одежды. Там же висел старый однолямочный рюкзак.

— Дурьи башки, — скорректировал приговор Глинский.— Это минус секунда в любом случае. Не пошла моя школа тебе впрок. Кстати, а это что такое, бегство с корабля?

— Это я на вертолетную площадку 'рапидов', — не оборачиваясь, ответил кибернетик и проверил наличие в рюкзаке бронепластины.

— Седалище от нетерпения горит? Если понадобится экстренная эвакуация, ты не поможешь. А нашей охране только лишняя головная боль.

— Да, — лаконично согласился Бес. — Считай, жопа горит как джунгли Вьетнама.

— Глупо, — стрелок поморщился. — Ну что ты там сделаешь? Да и не пропустят авральные фершалы. У экстренной медпомощи правила строже, чем у арбитров.

— Мы заказчики.

— Заказчик этот, Копылов... нет, все забываю, Копыльский.

— Да, но договор он оформлял от синдиката, чтобы не светить Комитет и себя с друзьями. А синдикат — это я. И я скажу им, что либо до утра жду на площадке с командой, либо хер им, а не продление абонемента. Авральных... — Бес криво улыбнулся, вспоминая определение, данное инструктором, — фершалов найти легко.

— Бей капиталиста по кошельку, — подумал вслух Глинский. — Да, есть резон.

— Держи в курсе, что и как там, — сделал наказ Постников, обуваясь.

— Че то ты в край оборзел, — рассудил Глинский.

— Привыкаю к новому положению, — ответил Бес. — И тебе советую. Мы не дружбаны и не братья по оружию. Я директор, а ты мой заместитель, причем не самый главный, так что отучайся хамить работодателю.

— А то что? — серьезно и внимательно уточнил инструктор, колыхнув животом под свободной майкой, на сей раз с профилем Энгельса и объемной цитатой 'Всякая теория морали являлась до сих пор, в конечном счете, продуктом данного экономического положения общества'.

Бес завязал шнурки на туфлях (которые терпеть не мог, однако взял сугубо для вхождения в роль преуспевающего коммерсанта). И только затем ответил, столь же серьезно:

— А то я тебя уволю.

— Резонно, — повторил Глинский. — В чем-то даже справедливо. Но пока мы все еще подельники в совместном грабеже.

— Видимо, да, — согласился кибернетик. — По крайней мере до того как нас возьмет под крыло 'Неоглоб'

— Ну, тогда погодь. Обуюсь-ка и я.

Глинский, на самом деле и не разувался, щеголяя изрядно поношенными мокасинами на белых носках

— Да ты никак тоже решил глупостями заняться? — съязвил Бес. — А как же страдания охраны?

— И хрен с ними, — изящно сменил точку зрения инструктор. — Вертухаи и вахтеры должны страдать. А я спрячусь за твоей широкой железной спиной, авось и не попадут, случись что.

Глинский не закончил, натянув на лысую макушку шляпу-стетсон.

— Ну, пошли тогда, — Бес почувствовал, как буквально против воли уголки губ поползли вверх.

Глинский ответил такой же скупой и не слишком радостной улыбкой.

— Ну что, дай бог, не придется глядеть, как ты мою науку испоганил кривыми руками, — понадеялся инструктор

Бес напоследок окинул резиденцию быстрым взглядом и вынес приговор:

— Не нравится. Арендуем другое.

— Я вызываю машину. Кстати, все забываю спросить, — деловито сменил тему Глинский. — Когда ты перестреливался с японскими кибердевками, чем они шмаляли?

— Сейчас расскажу...

* * *

Он падал, один в бескрайнем небе, которое пылало ярким огнем. Разумеется, не один, да и небо, если рассудить, бескрайним не было. Прямо в эти минуты над Бомбеем находились в полете сотни, может быть тысячи летательных аппаратов всевозможных разновидностей, от миниатюрных роботов до мощных авиалайнеров. Однако сейчас Матвей чувствовал себя абсолютным, полностью свободным одиночкой. Фейерверк, заказанный через цепочку подставных фирм, расцвечивал темные облака всеми цветами радуги, каждый в ультракислотной палитре, так, что глазам больно. Конечно, лучше всего было бы рвануть еще один тактический атом, как во время уже ставшей знаменитой свадьбы индийских миллиардеров. Однако что можно сделать в Тихом океане, пока не выйдет над мегаполисом, ну, пока во всяком случае. Так что пришлось ограничиться фейерверком, чтобы сбить с толку фотосенсоры и камеры, добавив диверсанту еще несколько процентов на успех.

Набегающий воздух казался плотным, как невидимая вода, очень материальным и осязаемым. Первые несколько мгновений диверсант летел хаотично, беспорядочно кувыркаясь, а выбитая пироболтами панель ушла в сторону, пропав без следа. Затем 010101 резким движением, словно падающий кот, развернулся, приняв классическую 'позу парашютиста', буквально лег на ветер, как свободно планирующая бомба. Тяжелый рюкзак на спине толкал вниз и нарушал центровку, пытаясь снова опрокинуть диверсанта в беспорядочное верчение.

Еще пара мгновений на ориентацию. Матвей не нуждался в хронометрах, чтобы оценивать время с точностью до сотых долей секунды. Скорость двести километров в час приближала диверсанта к точке невозврата, после которой он уже не сможет планировать на башню. Или сможет, расходуя драгоценный газ, но затем не добраться к субмарине.

Башня...

Наиболее сложным на тренировках оказалось не управление ротошютом, а ориентация и выбор точки назначения. Причем выяснилось это случайно, на первом ночном броске с настоящим снаряжением. Падение из подвесного ящика плюс тьма плюс 'горб' ротошюта за плечами вызывали 'болтанку' и потерю ориентиров, а после выравнивания диверсанту требовалось не менее десяти-пятнадцати секунд, чтобы найти нужную башню среди десятка похожих. Пришлось снова использовать сложную технику, и на сей раз помогли 'технические мудрецы', которые, ответив на зашифрованное письмо Постникова, буквально за сутки накидали чертеж доработанного летного шлема.

Левой рукой диверсант коснулся гладкой сферы, опустив на глаза панель тепловизора, смахивающую на забрало. Правой взял панель управления ротошютом, оформленную как рукоять для авиасимулятора. Мир вокруг окрасился в желто-зеленые цвета с белыми вспышками от фейерверка. Матвей старался не глядеть вверх, туда, где буйствовал небесный огонь, однако засветка все равно была очень сильной. Корабль, запускавший петарды, казался броненосцем из времен паровых флотов. Было невероятно красиво, но Матвей на работе просто выключал эмоциональную сферу, словно закрывая броневую заслонку.

Над заливом поднимались зелено-желтые столбы горячего воздуха, выглядевшие как сюрреалистический вулканы или гейзеры. Пока ЭВМ в шлеме обрабатывала координаты, Матвей попробовал сам определить нужную башню, ориентируясь на береговую линию и отраженный свет штаб-квартиры 'German Paragon Broadcasting'. В зеленой вселенной сооружение выглядело как многоярусная грядка мухоморов.

На внутренней стороне тепловизорного забрала вспыхнул красный маркер, указывающий нужную цель, Матвей с удовлетворением отметил, что на этот раз угадал. За спиной и над головой резко — совсем как зонтик-переросток — щелкнул механизм раскрытия лопастей. Это был первый момент, на котором имелись все шансы сложить голову, однако механизм сработал четко и ровно. Последовал жесткий рывок и одновременно свист, что кажется пронзительным, как вой газотурбины танка, если стоять прямо за кормой. На самом деле подача газа из заспинных баллонов на раскрутку лопастей очень тихая, это было одним из оснований для выбора столь экзотической схемы. Но когда падаешь со скоростью пятьдесят пять метров в секунду и думаешь, не наводится ли на тебя уже что-нибудь противовоздушное, восприятие сильно меняется.

Готовясь к операции, Матвей и Бес при помощи Крокера подняли старые руководства НАТО, посвященные тайным проникновениям на территорию ОВД. В числе прочего там нашлись подробные схемы одиночных десантов на парашютах с использованием ветра и восходящих потоков. Если верить империалистической военщине, норвежцы и датчане ухитрялись таким манером покрывать расстояние в сотню и более километров [10]. Однако их система для текущей операции не годилась, ее пришлось крепко пересматривать, главным образом благодаря фонтану теплого воздуха от башни, а также невозможности прыгать с десяти километров. Какое-то время думали над автогиром, и теоретически десантироваться на башню 'Правителя' можно было в режиме авторотации, но посадка все равно требовала довольно сложного маневрирования, то есть управляемого полета. В итоге все вернулось к ротошюту, то есть ранцевому вертолету.

Падение замедлялось, конструкция за плечами диверсанта скрипела и дрожала, как настоящий зонтик Мэри Поппинс, казалось, что еще чуть-чуть и ротошют не выдержит нагрузок. Но техника упорно молотила воздух лопастями, не поддаваясь стихии. Матвей взял пульт обеими руками, стиснул крепче и начал планировать к цели. Фейерверк лишь набирал сил, небесные вспышки резали глаза, сбивали координаты, но красный треугольник настойчиво указывал цель. Матвей отрегулировал подачу газа, уменьшив ее настолько, чтобы мини-вертолетик только сохранял управляемость. Качало сильно, диверсант чувствовал себя ребенком, оседлавшим бурю, но в целом полет шел нормально, лучше, чем первые тренировочные сбросы в районе Домбивли. Башня приближалась, ярко-желтый гейзер быстро увеличивался. Водная гладь сияла ровно, как зеркало приятного изумрудного оттенка.

Диверсант сменил направление, заходя сбоку, чтобы не изобразить муху под вентилятором. Вблизи сооружение избавилось от сходства с заводской трубой — для этого башня оказалась слишком пузатой — и стало больше напоминать градирню ТЭЦ. Матвей добавил газ и двинулся по нисходящей спирали, стараясь не попасть в восходящий поток и вырулить на 'ребро' градирни. Болтанка усилилась, и 010101 буквально чувствовал, как гнутся и вибрируют под сильнейшей нагрузкой лопасти над головой диверсанта. Его мотало как грузик на веревочке, траектория спуска превратилась в какое-то непотребство, как у начинающего автомобилиста, только в трех измерениях. Крыша числовой башни приближалась, опасно узкая для такой скорости и амплитуды. Матвей стиснул зубы и пожалел, что не сунул в рот капу.

* * *

— Разобьется, — подумал вслух Костин, глядя на белую точку, что неумолимо приближалась к прямоугольнику, символизирующему башню на экранчике низкого разрешения.

— За маршрутом следи, — резко ответил Фирсов. — Сейчас за коридор выйдем!

Про себя трестовик согласился с коллегой, но поправил — не разобьется, а промахнется, что, с другой стороны, примерно одно и то же. В лучшем случае 'мичуринец' заранее поймет, что не попадает на кольцеобразную верхушку и успеет на форсаже подняться, чтобы повторить попытку или уйти в сторону. Но, скорее всего, свалится в трубу или с внешней стороны, где его засечет сторожевая автоматика. Тогда останется лишь запустить ракету (не зря же вешали), которая уничтожит следы, не дав опознать мертвеца. А затем уходить, сворачивая неудавшуюся операцию.

— Не выйдем, — огрызнулся Костин.

Точка плясала на экране в затейливом танце, однако неумолимо теряла высоту.

— Ай, молодца, — прошептал пилот, настолько тихо, что старые советские микрофоны не уловили бы, однако новые от ЛОМО поймали звук и передали в уши оператору, сохранив каждую нотку.

— Молодца. Пошел-таки на посадку...

Фирсов почувствовал, что стискивает рукояти управления пушкой до боли в суставах, а большой палец дрожит над колпачком, прикрывающим кнопку ярко-алого цвета. Оператор сложил руки на груди, закрыл глаза и хотел, было, помолиться за успех диверсанта, однако понял, что совершенно не представляет — как.

* * *

Работа графа считалась искусством именно потому, что ее нельзя было формализовать, загнать в рамки строго регламентированного процесса 'вставьте шплинт А в гнездо Б'. Относительно сопряжения мозга и электроники были написаны сотни, тысячи монографий, исследований, закрытых отчетов корпоративных исследователей. И все они по большому счету сводились к одному — никто не понимает, что творится в разуме архитектора, подключенного напрямую к ЭВМ. Никакая аппаратура не может расшифровать тончайший механизм взаимодействия и препарировать до состояния внятной технологии процесс 'подсознательной адаптации'. Он просто есть и выдает практический результат. Мозги оператора перерабатывают грандиозные объемы информации и выдают вполне адекватные команды. И... все, собственно.

Кто-то может оседлать поток чисел, кто-то нет. Успех не гарантируют ни генетика, ни знания, ни увлечения. Самым успешным архитектором в истории был неграмотный эскимос, который так и не научился писать, а первый хром обрел в подпольной лаборатории, где практиканты 'Милосердия' ставили бэушные аугментации, причем даже не первого разряда, сменившие двух, а то и трех владельцев. Но что-то было в нервных тканях и сознании необразованного аборигена, нечто, порождающее удивительные, восхищающие бесконечной красотой алгоритмы, легко переводимые на машинный язык.

Максим не был лучшим из лучших, пожалуй, не входил даже в первую сотню лучших. Но в первую тысячу — безусловно, а ограничения, налагаемые пределами таланта и естественной предрасположенности, щедро компенсировал опытом. Однако сейчас Мохито начал сомневаться, что у него получится — слишком много всего. Слишком много сопряженных процессов и точек координации. Архитектура комбинированного взлома пока находилась под контролем и более-менее управляема, однако ветви решений множились лавинообразно. Они приближались к порогу, за которым придется выходить на форсированный режим с 'подогревом' или сокращать поток обрабатываемой информации, превращая искусную, незаметную инфильтрацию в грубую атаку напролом.

Надо сказать, Максима, как высококвалифицированного программиста, регулярно расстраивала и злила глупость заказчиков, да и вообще всех людей, электронной грамоты не разумеющих. Им все время приходилось объяснять простейшие вещи, тратить время и нервный ресурс на элементарный ликбез. Но в данном случае архитектор счел дремучесть соратников за благо, потому что детальное понимание специфики процесса сразу отпугнуло бы организаторов. Ведь 'флибустьеры' и затем и кибернетики были уверены, что архитектор физически берет под контроль систему, вернее часть ее. А это было совсем не так.

Максим следил за падением диверсанта через сторожевую систему башни, парируя все попытки машины включить общую тревогу. Это было сложно, ведь прямой запрет сразу активировал бы неотключаемые протоколы, лежащие в основе программного базиса (который Постников назвал бы 'операционной системой'). Приходилось хитрить и ловчить, изменяя показания датчиков, ненавязчиво подсказывая электронике решения. Позволяя хитрой автоматике запутывать саму себя.

Тут запустить трехсекундный процесс перепроверки некорректных данных и зациклить его. Там спровоцировать конфликт приоритетов, подвесив целый блок решений. Заменить один символ, чтобы в итоге для автоматики неопознанный объект оказался ниже уровня воды и соответственно вышел из приоритетной обработки у подсистемы воздушного контроля. И так далее, и так далее... Постоянно изобретая что-то новое по ходу действия, не повторяясь, комбинируя и отвлекая, чтобы система не смогла вычислить шаблон и вырваться из лабиринта, который строил для нее архитектор.

'Флибустьеры' его, скорее всего, убили бы. Просто, без изысков и особых эмоций — избавились, а затем утилизировали тело на промышленной мясорубке и слили в канализацию. Да, так они обязательно поступили бы, знай комитетчики, что на самом деле представляет собой взлом охранной системы числовой башни. Насколько это рискованное занятие и на сколь тонких волосках подвешен успех. Убили бы не со злости или в наказание, а скорее профилактически, как исполнителя, осознанно занизившего опасность акции и радикально переоценившего свои силы. Комитетчики были людьми старой закалки, не склонными к жестокости и силовому решению всех проблем, как многие из нового поколения управленцев, воспитанных на широкой практике агрессивного арбитража. Но при необходимости отправляли на тот свет без всякой рефлексии.

Да, если бы они знали...

Но они не знают и никогда не узнают.

Максим помолился бы, но диверсант пошел на финальный виток, и архитектор не мог отвлечься настолько, чтобы обратиться к Господу с должным почтением.

* * *

Башенное кольцо стремительно надвигалось, огромное и черное, без традиционных габаритных огней. Приблизиться к башне мог только дозволенный и недозволенный транспорт, обе категории в подсветке не нуждались. Технически диверсант все еще планировал, однако субъективно это выглядело как падение на устрашающей скорости. Теперь стало хорошо видно, сколько же на верхушке 'градирни' всего — технические люки в рамах, коробы, антенны, контейнеры и подъемники для летающих автоматиков, фермы для швартовки дирижаблей снабжения, еще какие-то навороченные конструкции. Все угловатые, острые и высокие, на каждой легко было сломать ногу или убиться насмерть, особенно если садиться не вертикально, а по глиссаде. Матвей израсходовал уже больше половины газа и не мог позволить себе аккуратное снижение в соответствии с планом.

Он бы, наверное, помолился, но искусственный человек в точности знал, что миром правят наука, хаотические взаимосвязи, называемые 'удачей', и личные навыки. А богу в этом треугольнике места уже не остается. Наука отвечала за состояние посадочных приспособлений, удачей диверсант управлять не мог, теперь оставалось использовать до конца ресурс физического состояния и подготовки.

Высотомер перекидывал циферки со скоростью пулемета, убавляя метры, но Матвей на него уже не смотрел, целиком сосредоточившись на массиве башни. Крыша, похожая на поверхность астероида с многочисленными разломами и углами, уже не приближалась, а летела навстречу диверсанту со скоростью и неотвратимостью поезда.

Еще мгновение... и еще...

'Мичуринец' легко, даже с определенным изяществом вышел на место посадки, что казалось чуть безопаснее — широкий прямоугольник, смахивающий на площадку для винтокрылов. Идеально проскочил меж двух пирамид с параболическими антеннами. Нажал на рычажок, который запускал двойное действие — быструю сборку лопастей и выдвижение телескопической штанги для смягчения посадки, чтобы не поломать ни ротошют, ни ноги, и то, и другое понадобится.

Затем что-то хрустнуло, Матвею понадобилась доля секунды, чтобы понять — у него в руках сломался пульт управления. Корпус был собран из прочной, хорошей пластмассы, обычный человек его повредить не смог бы, однако 010101 обычным человеком не был и неосознанно сжал фигурную коробку изо всех сил. Всего лишь доля секунды, которая ничего не значила бы в любой иной ситуации... однако здесь и сейчас именно ее не хватило, чтобы 'доработать' корпусом и принять удар на посадочную штангу.

* * *

— Все, — прошептал Нах, когда белая точка моргнула напоследок близ черной линии, а затем исчезла.

— Что там у вас, maudits intrigants pour vous faire mourir! — не выдержал Кадьяк.

У наемника были свои проблемы: 'кишка' протекала, в том числе и стараниями самого Кадьяка, одна из оперенных стрел подводного пистолета прошла через шею индийца и повредила оболочку. Самозатягивающийся слой вроде бы запечатал отверстие, но вода под давлением пошла между покровами, сочась будто конденсат.

Вода хлюпала по щиколотку, а помпу, которой осушали внутреннее пространство при развертывании, использовать было уже нельзя — слишком шумно. На этом этапе операции затопление формально было допустимо, в конце концов 'дирижопель' и так намеревались бросить, поскольку собирать его было слишком долго и сложно. Но если вдруг что-то случится и понадобится аврально вскрывать трубопровод...

— Contrefaçon indienne trash, — злобно пробормотал наемник, понимая, что накладывать пластырь здесь бесполезно. Теперь или все пойдет хорошо, или нет.

— Так что? — гаркнул он, обращаясь к подельникам в субмарине.

— Он в мертвой зоне, — ответил Копыльский, заглядывая сверху через открытый люк. — Связи нет. Но приземлился.

— Успешно?

Кадьяку стало даже немножко стыдно. Суровый 'Chien de Guerre', кровавый убийца, чье хладнокровие стало фирменным знаком — и сорвался как щенок на первом задании. Тьфу. А главное, после таких срывов сложнее обосновывать прибавку к жалованию и премиальные.

— Понятия не имеем, — честно признался комитетчик.

— Значит все по графику?

— Да.

Кадьяк еще раз быстро припомнил график. Пять минут диверсанту на ориентацию и обвязку. Пять минут на спуск и проникновение. Итого десять. Потом расчетные одиннадцать на то, чтобы добраться до почты и там разобраться с терминалом. Итого двадцать одна, и первая уже пошла. Если клон вообще жив, если он боеспособен, если... Множество 'если', но тревога пока не включилась, значит, контейнер отправится с терминала к башне через тринадцать минут в любом случае.

Le cul déchiré du diable!!!

Кадьяк скептически поглядел на черную воду, которая в красном свете больше смахивала на венозную кровь. Да, за двадцать минут весь баллон не затопит, возможно, и до трубы не дойдет. А затем это уже будет неважно.

— Давай сюда жмуров, — хмуро потребовал из люка русский, он, видимо, пришел к сходным выводам. — Пока время есть.

— Принимай, — согласился Кадьяк, поднимая первое тело и радуясь за железные руки, укрепленный позвоночник, а больше всего за легкие от 'Шерраф' благодаря которым кибернетик забыл, что такое 'одышка' и 'запыхался'.

_________________________

[10] Если верить книге Ларса Мюллера 'Егерь ?200'

Глава 24

Сильнейший удар, вспышка боли, словно удар кувалдой по ноге. На мгновение диверсант потерялся, утратил восприятие действительности, затем включился опять, как робот, меняющий режим обработки информации. Было темно, жарко, мокро. И очень больно. Через пластину тепловизора разбежались глубокие трещины со сколами, изображение погасло. Микрофоны транслировали однородный шум, похожий на хрип ненастроенной радиостанции.

Матвей стиснул зубы, чувствуя железистый привкус и удерживая стон. Правая нога болела, как переломанная от колена до пальцев, но даже не глядя, ротошютист уже знал, что это 'просто' сильное растяжение голеностопа и трещина в берцовой кости. Хорошо и плохо. Хорошо тем, что можно было травмироваться куда сильнее, плохо — по очевидной причине. Дальнейшая оценка ущерба и перспектив чуть позже.

Он еще крепче сжал челюсти, перевернулся с живота на бок, чувствуя массивную тяжесть за спиной. Штанга все же приняла на себя основной удар, но приземление вышло не 'чистым', и в итоге получилось что-то вроде прыжка с шестом и финальным падением спортсмена. Матвей чувствовал себя улиткой, прикованной к земле, только не раковиной, а горбом ротошюта. Диверсант расстегнул застежки на груди, затем щелкнул пряжкой на поясе, с облегчением почувствовал, как стало полегче.

Матвей сделал несколько глубоких вдохов, возвращая сердцебиение к нормальному ритму, очищая разум. Снял шлем, из которого капнула кровь, видимо от разбитого носа и губ. Теплый ветер овеял мокрое лицо, и ротошютист стянул капюшон, подставляя сквозняку заодно лысину — перед вылетом диверсант побрился начисто, чтобы не разбрасывать ДНК. На краю посадочной площадки, буквально перед Матвеем торчала стойка видеоконтроля. Черная сфера величиной с футбольный мяч направила на диверсанта целую батарею окуляров. Человек и механизм уставились друг на друга, Матвей вспомнил, что на самом деле он приземлился не просто 'на крышу', а в очень плотную среду, напичканную всевозможными средствами контроля. И лишь искусство Мохито сейчас отделяет диверсанта от всеобщей тревоги. Сфера пожужжала и развернулась обратно, устремив окуляры в небо, где заканчивался фейерверк. Огненные цветки распускались реже и слабее, напоминая, что время не ждет. По плану к завершению представления диверсант уже должен был начать спуск.

Матвей сел и ощупал ногу, привычно загоняя боль в дальний подвал сознания, где она царапалась и выла, как злобный пес, не мешая делу. Да, первичный диагноз оказался верен, растяжение плюс трещина, и то, и другое не фатально, в то же время основательно снижает подвижность. Это нехорошо. Он поднялся на колени, затем оперся на левую ногу и рывком встал. Осторожно перенес вес на правую, оценивая работоспособность. Ступать и ходить можно, однако подвижность ограничена и дальше будет, скорее всего, только хуже.

Диверсант утвердился на двух ногах, и внутренний хронометр напомнил, что после приземления минуло уже больше минуты, отсчет продолжается и никаких обнулений не предусмотрено. Матвей быстро проверил — насколько это было возможно без разборки — состояние ротошюта, агрегат выглядел целым. Главное, что лопасти сложились вовремя, их не сломало при жесткой посадке. Диверсант хотел, было, выкрутить обломок посадочной штанги, однако решил не тратить время и, обходя конструкции, захромал к обрыву без всяких поручней, за которым открывался колодец башни радиусом тридцать три метра. На это ушло еще полминуты, время от времени к 'мичуринцу' поворачивались видеокамеры, его сопровождало пощелкивание, механические скрипы, красный и три зеленых луча, скользившие по влажной парусине. Башня походила на спящего гиганта — он завис в полудреме и вот-вот проснется, чтобы, наконец, прихлопнуть мошку, что ползет по коже, щекоча миниатюрными лапками. Для экономии времени Матвей по пути достал из нагрудного ранца бухту пенькового каната и повесил на плечо. Диверсант постарался не думать, каким образом и какой ценой именно в эти секунды Мохито сдерживает всю мощь комплексной сторожевой системы. И что будет с ротошютистом, если у архитектора не получится.

Матвей посмотрел вниз, заглядывая в стометровую пропасть, чувствуя, как высыхают пот и кровь на лице под напором горячего воздуха. По внутренней поверхности колодца шла спираль внутренней транспортной системы, кроме того, бетон усеивали целые батареи теплоотводов, похожие на обычную вентиляцию с открытыми жалюзи. Матвею требовалось быстро выбрать место, где есть хорошая опора для каната. Согласно плану диверсант цеплялся к антенне, однако до ближайшей требовалось идти метров десять, так что Матвей обратил внимание на ветряк, что был совсем рядом, буквально руку протяни. Такие 'вентиляторы' располагались по периметру колодца, используя воздушный фонтан для вспомогательной генерации — просто и экономично.

Опора ветряка казалась прочной и крепилась на шести мощных болтах с редкими пятнами начинающейся ржавчины. Матвей разобрал снаряжение. Веревка уже извлечена, дальше настал черед 'обвязки' — конструкции, похожей на штанцы БДСМ-щика, сделанной из нескольких слоев парусины и кожи. Плюс 'восьмерка' в виде двух колец из железного дерева. Еще два куска веревки для 'педалек'. Все.

Четыре минуты прошло.

Одного у кибернетика Постникова было не отнять, объяснял он внятно и практично. Вспоминая науку промальпиниста и собственные тренировки, Матвей быстро, достаточно ловко 'накинул' веревку на опору, завязал узлом Булинь. Спохватившись, сделал еще один узел, контрольный. Забрался, ни разу не запутавшись, в 'обвязку', дважды перепроверил, правильно ли заправил веревку в 'восьмерку'. Будет обидно, если вместо контролируемого спуска получится беспорядочное падение.

Пять минут. Дальше время пошло в минус, теперь, чтобы остаться в графике, требовалось спуститься быстрее расчетного.

Матвей стал на краю, еще раз посмотрел вниз и подумал, насколько ему не хочется туда идти. Представил громаду башни, обманчиво простую внешне, скрывающую термитник стен, помещений, техники, кабелей, трубопроводов, переходов и лестниц. Ветрогенератор размеренно крутил лопастями над головой незваного визитера, скрипя металлом, как усталое пугало. Диверсант натянул веревку, слыша и чувствуя, как едва заметно скрипят волокна по чуть шершавой поверхности деревянной 'восьмерки'. И наклонился вперед, сделав первый шаг в бездну.

Спуск проходил почти так же как обычная тренировка, только болтало по-иному. На обычной стене поток воздуха идет со стороны, а здесь ощутимо поддувало снизу, пожалуй, сильнее обычного ветра, но более предсказуемо. Так что Матвей опускался довольно быстро и метров через двадцать вернулся к графику. На спуск и взлом вентиляции отводилось пять минут, сейчас диверсант подумал, что управится за три, а то и быстрее. Естественно, мироздание оперативно вмешалось — ветер усилился и сменил вектор, ударив под углом. Матвея ощутимо 'замотыляло', раскачивая и временами постукивая о серый и удивительно твердый бетон. Мешала нога — чтобы спускаться быстро, требовалось делать полупадения-полускачки, болезненно отдававшиеся в травмированном голеностопе. Диверсант попробовал принимать удары на здоровую ногу и быстро отказался, получалось неустойчиво. Диверсант снова сжал зубы и попрыгал дальше.

Он миновал половину колодца, один в паутине тысячеглазой сигнализации башни, которая все еще молчала, сдерживаемая Мохито. По телу струился пот, парусина липла к мокрой коже, веревка опасно скрипела, напоминая о своей пеньковой натуральности, то есть заведомо меньшей надежности в сравнении с нормальной синтетикой. Матвей опасался сжимать 'восьмерку' слишком сильно, чтобы дерево не повторило судьбу пластмассы на пульте управления. Хороший, кстати, вопрос, как потом улететь с крыши? Насколько поврежден механизм, можно ли управлять ротошютом с него? На крайний случай у ранцевого вертолета имелись вытягиваемые на тросах ручки управления, однако неудобные, прямо как врагом сделанные.

Матвей пошел на завершающую треть маршрута, успешно миновав несколько технических коробов, перескакивая через витки заглубленной в бетон трубы пневмопровода. Фейерверк закончился, стало по-настоящему темно, лишь мигали разбросанные в кажущемся беспорядке габаритные и технические лампы — желтые и синие. Улучшенное зрение 'мичуринца' пришлось очень кстати, на дне колодца уже хорошо различалась оставленная до утра техника и коробы с запакованной электроникой в противоударных каркасах. По мере утилизации старого оборудования освободившееся место сразу заполнялось новьем, так что интенсивность работы почти не падала. Все добро сторожили древние автоматики с пулеметными турелями, живому персоналу вне рабочего времени находиться внутри категорически запрещалось.

Технически башня представляла собой цилиндр, установленный на десяти опорах с обширными промежутками, чтобы создавать постоянную тягу воздуха, как в печи, для отвода тепла. Матвей прикинул свое расположение и нашел взглядом нужный короб с ослабленным запором, который можно взломать. Механизм был поврежден две недели назад, когда автоматический доставщик потерял управление и упал в башню, несколько раз ударившись о стены. О происшествии был составлен акт, но ремонт все откладывался из-за приоритетности работ по внутренней реконструкции. Мохито акт нашел, проверил реальное состояние ремонтным автоматиком и подтвердил — да, это лучший путь для незаметного проникновения. На случай если что-то пойдет не так, у Матвея было два резервных варианта, но эти уже были слишком рисковыми, а главное долгими. Так что, с учетом травмированной ноги, если замок успели починить за минувший день, можно лезть обратно вверх и улетать.

Резкий, совершенно внезапный порыв качнул веревку с повисшим альпинистом, дернул, будто шнурок колокольчика призрачной рукой. Матвей успел лишь сгруппироваться, видя стремительно набегающую стену, и принять удар на предплечье, крепко прижатое к боку. Но правая стопа все же ударилась о выступ над пневмотрубой, где крепилась габаритная лампа.

Говорят, что 'мичуринцы' могут произвольно управлять болевым порогом. Это не так. Боль Матвей чувствовал даже острее чем стандартный homo vulgaris, такова была специфика нервной системы с ускоренной передачей импульсов. Просто 010101 не единожды ранили, а повторение любого воздействия приводит к адаптации. Обычный человек закричал бы, Матвей лишь наклонил голову, прижав подбородок к груди, зажмурился, пережидая несколько мгновений. Ощущение, что в сустав забили гвоздь, быстро сменилось тупой ноющей болью, которая вполне поддавалась самоконтролю.

Диверсант открыл глаза, мокрые от инстинктивно выступивших слез, проморгался и закончил путь. Ветер, будто смилостивившись, почти не болтал человека на веревке. Дальше Матвей полез горизонтально по трубе на руках, поджав правую ногу и отталкиваясь от стены левой. Вот и сложная конструкция, похожая одновременно на решето, воронку и почему-то кабанью морду. Диверсант снова подтянулся, оценивая, выдержит ли конструкция, но тут ему в голову пришла тривиальная мысль о глупости и тщете такой проверки. Если даже замки здесь бронированы, то тело сооружения наверняка попрочнее будет.

Он сел верхом на выступе, представив, что со стороны, вероятно, кажется всадником на горгулье, сверился с чувством времени. Четыре с половиной. Учитывая, что еще предстоит ломать замок, снова нарушение графика.

Матвей потратил еще почти семь секунд на то, чтобы опять успокоить сердцебиение, выровнять дыхание и повторить несколько раз форму аутотренинга, загоняя боль подальше. 'Кабан' основательно подогревал зад, сильный ветер пытался трепать складки парусинового комбинезона. Диверсант выдохнул еще раз и нащупал створку ненадежного люка.

* * *

— Опять эхо, — сказал Нах. — Снова акустический призрак, черт его дери... Дрянь какая-то. Или у нас гремлины в аппаратуре, или хер пойми что.

'гремлины в буржуйских машинах' — высветилось на экранчике связи с архитектором. Очевидно, в незримой схватке обозначился просвет, и Мохито даже нашел время для шутки

'а в советской технике водятся черти'

— Да, — согласился Нах. — Только в подлодке советского разве что пара ламп наберется. Она немецкая.

— Я вот чего не понимаю... — задумчиво сказал Копыльский. Сделал небольшую паузу и повторил. — Вот совсем не понимаю...

Нах молчал, глядя на экраны.

— Не понимаю, — в третий раз сообщил Копыльский. — Как это получилось? Мохито вроде бы держит башню под контролем. Настолько, чтобы вся 'TDA' молчала как пришибленная пыльной мешковиной, так?

— Ну... да, — согласился Нах, не понимая, к чему клонит товарищ.

— А почему тогда клон в мертвой зоне?

— Он же говорил, — терпеливо напомнил бухгалтер, явно подразумевая архитектора. — Сломать логическую структуру охранной системы без внутреннего доступа нельзя. Но можно хитро поколдовать с пороговыми значениями так, чтобы полунастроенная 'TDA' не фиксировала некоторые из них. Отсюда фокусы с пенькой и деревом.

— Это я помню. Но, значит, электроника клона видит, она просто не воспринимает его как угрозу, верно?

— Ну-у-у... возможно.

— А если Мохито в состоянии так глубоко залезать в 'логику', странно, что он при этом не может отслеживать перемещения объекта.

— Ему виднее, — пожал плечами Нах. — Он граф. И пока все идет, как планировалось.

— Ему виднее, да, — согласился Копыльский. — Но я бы не отказался от более подробного разъяснения. Потом, конечно.

Он посмотрел в зрачок черной камеры, с помощью которой Мохито видел рубку субмарины.

— Дружище, ты ведь нам потом расскажешь? — уточнил Копыльский.

Ответ пришел с опозданием и уложился в одно слово:

'разумеется'

* * *

— 'Бомба' пошла, — сообщил по внутренней связи Нах, и наемник снова понимающе качнул головой, будто его кто-то мог увидеть.

Кадьяк еще раз проверил врезку, хотя даже случись что-нибудь, сейчас уже не было времени на ремонт. Оставалось лишь надеяться, что все получится с первого раза. Иностранец поднял, было, руку, чтобы похлопать трубу, но в последнее мгновение отдернул ладонь, словно даже легкое касание могло что-нибудь поломать.

Подводная коммуникация представляла собой одну-единственную трубу толщиной около метра, поднятую над поверхностью дна еще на семьдесят пять сантиметров. Как правило, транспортные системы такого типа были двойными, для повышения пропускной способности, а также дублирования на случай неисправности. Однако башня 'Правителя' подключилась к единственной линии, видимо грузопоток предполагался невысоким, а может, запрещали протоколы безопасности. Вокруг трубы шел плотный слой кабелей, изоляции, а также защитного покрытия, призванного задержать 'пиратов', пока с вертолета на охотников за цветметом не сбросят мини-торпеду или автоматика.

Сейчас несколько метров трубопровода были заменены N-образной вставкой. Средняя перекладина встала на место удаленной части, одна из 'ножек' была заряжена поддельным контейнером с безынерционной катушкой и мотком кабеля, а также пневматическим стартером. Вторая предназначалась для того, чтобы направить в нее подлинный груз, который сейчас отправился с материка. В теории все выглядело просто и даже по-своему изящно, а также полностью автоматизировано — оригинальный контейнер летит по каналу и, в конце концов, вылетает наружу, его дальнейшая судьба не важна и неинтересна. Одновременно с этим пневматика, позаимствованная у 'партизанского' миномета от 'Кастельяно' швыряет дальше правильный контейнер, за которым тянется кабель, подключенный к станциям на борту подлодки. Если все сработает чисто и гладко, на том задача Кадьяка окончена.

Сам наемник предлагал не усложнять и сделать лишь одно ответвление для вывода настоящего груза. А фальшивый контейнер вместе со стартером загрузить прямо в новую секцию, это существенно упростило бы конструкцию. Увы, после недолгих дебатов от идеи отказались, решив, что труба должна оставаться пустой — на всякий случай. Вдруг с материка отправится внеплановый груз, который Мохито не сможет остановить?

Наемник еще раз посмотрел на изувеченную трубу, что напоминала консервную банку, вскрытую маникюрными ножницами. В разные стороны торчали лохмотья оболочки, криво срощенные кабели, обрывки металлического пластыря, которым исполнитель для больше надежности прикрывал шов. С учетом квалификации иностранца как инженера-подводника, выглядело все относительно пристойно и надежно, хотя Кадьяк подозревал, что, по крайней мере, половина заново соединенных кабелей теперь не работают и лишь искусство Мохито сдерживает сигнализацию.

Семь минут на 'полет', две прошли. Кадьяк еще раз огляделся. Обрезок трубы валяется, глубоко проминая 'пол', составленный наподобие сот из множества шестиугольных ячеек. Тела убраны, кровь растворяется в морской воде. Пистолет перезаряжен. Инструменты собраны и готовы, осталось лишь перекидать обратно в субмарину. По большому счету и самому наемнику здесь уже нет нужды быть. Однако...

Всегда есть 'но' и 'однако', этого Кадьяк боялся — смертельно, в чем он мог признаться лишь самому себе. Как бы хорошо ни была спланирована операция, что-то обязательно пойдет не так, причем, как правило, в последние минуты, а то и секунды. Это может быть случайная заминка, незначительная помеха, глянул и забыл, а после работы улыбнулся и по старому обычаю вылил на землю стопку — жертва богам удачи ландскнехтов. А может быть и так, что вдруг с земли прилетает ракета и бьет прямо в пилотскую кабину. Или оказывается, что бесполезную охрану объекта в последний день заменили на отборных трестовых агентов и роботов. Или...

Три минуты до прохода. Как раз, чтобы отправить наверх уже в любом случае бесполезные инструменты. Вода громко хлюпала под утяжеленными сапогами, течь явно усиливалась.

Что-нибудь происходит всегда, это неизбежно, как восход солнца. И Кадьяк надеялся, что в этот раз лимит неудач примет на себя кто-то другой. Для стороннего наблюдателя кибернетик просто замер как статуя, в той неподвижности, что доступна лишь глубоко хромированным людям с полным контролем моторных функций. Только заглянувший в прозрачный щиток шлема увидел бы, как нервически подергиваются губы наемника, а по лицу катится пот, свободно затекая в немигающие искусственные глаза.

Минута.

Слуховой аппарат Кадьяка не оставлял простора для 'кажется', звук либо есть и тогда он усиливается, очищается от помех и классифицируется, либо нет. Сейчас акустическая система ничего не показывала кроме обычного фона и едва уловимого шороха от механизмов субмарины. Однако наемник готов был поклясться, что слышит едва заметное гудение приближающейся 'бомбы'.

Тридцать секунд.

Кадьяк все-таки положил на поверхность изувеченной трубы ладонь в армированной перчатке скафандра. Ничего. На мгновение кибернетик испытал приступ иррационального страха — а вдруг все уже сорвалось?! И лишь он об этом не знает... Глупость, однако все может быть.

Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать, двенадцать, одиннадцать, десять...

Вот сейчас ладонь определенно чувствовала дрожь, передаваемую через стенки трубопровода. Интересно, это оригинальная 'посылка' или настоящая бомба? Если операция раскрыта, было бы красиво и элегантно — отправить заряд взрывчатки и убрать на месте всех. Что ж, не увидишь — не узнаешь.

Восемь, семь...

Труба дрожала так, что можно было заметить колебания невооруженным взглядом. Кадьяк быстро отступил в сторону, разбрызгивая воду, что поднялась уже выше колена. Если соединение не выдержит — может убить на месте. За спиной колыхалась напряженная стена изолирующего отсека, пронизанная решеткой металлопластикового каркаса.

Пять, четыре, три...

Заговорщики наверху молчали, значит либо все шло по плану, либо настолько плохо, что уже ничего не изменить. Кадьяк присел на колено, выставил и скрестил руки так, чтобы закрыть голову. Сейчас идея остаться внизу не казалась ему столь уж хорошей, но время вышло, оставалось лишь держать марку и смотреть представление до конца.

Два...

Один...

Бахнуло так, что наемник не удержался и упал на оба колена, подумав, что швы таки разорвались, и труба лопнула. А еще, что такой гром услышат все подлодки в радиусе нескольких километров. Или десятков километров. И вот этого похитители интеллектуальной собственности не предусмотрели. Однако соединение выдержало двойной удар. Круглая блямба с грохотом вылетела из слепого отвода врезки, ударила в стенку отсека и пробила слоеный пластик, как игла бумажный лист. С таким повреждением не справился даже самозатягивающийся слой, призванный латать авральные прорехи, вода хлынула под давлением, как поставленный на бок столб, разрывая оболочку дальше и доламывая арматурный каркас. Для обычного человека звуковой удар был един, однако чуткие уши кибернетика четко разделили два пика, и Кадьяк понял, даже не спрашивая у 'флибустьеров', что пневматика сработала, выстрелив поддельный груз в трубу. Метров через двадцать его подхватит основной поток, и...

Кадьяк со всей доступной скоростью рванул к лестнице в шлюз, черная вода бурлила водоворотами уже на уровне паха, цепляясь холодными пальцами, как многорукий утопленник, не желающий отпускать живого. 'И' будет потом, уже за пределами его ответственности, так что сначала вернуться и задраить люк, затем все остальное. Кадьяк, уже не скрываясь, достал пистолет, ожидая чего угодно, от выстрела из люка до блокированного замка. Однако никто не стремился убить его или оставить за бортом.

Уже когда наемник закрыл шлюз, глянув мимоходом на тела индийцев, упакованные в пластмассовые мешки, Нах скупо сообщил:

— Наша цифровая печать не сработала. Но тревога пока изолирована. Ждем.

Что ж, как и планировалось. Теперь все зависло от того, попадет ли 'бомба' внутрь башни, а также сумеет ли 'мичуринец' быстро воткнуть нужный кабель в нужный разъем.

Кадьяку понадобилось несколько минут, чтобы вылезти из скафандра, повисшего в держателе, который походил на помесь вешалки с оленьими рогами. Тем временем наверху, в рубке, Нах быстро поднял руку, предупреждая Копыльского, и склонился над экраном, где несколько ломаных линий, похожих на умирающие пунктиры, вдруг стали обретать четкость и характерную ломаную форму. Копыльский, не тратя время на разговоры, сразу прогнал сигнатуру через базу и замер с отвисшей челюстью.

— ... твою же мать... — прошептал Нах, глядя поверх руки спутника на результат.

Мохито ограничился очевидной констатацией, простой и суровой, как сама Правда:

'нам пиздец'

Часть V

Фейерверк

https://author.today/work/95401