| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Спустя полтора часа диверсанты уже любовались целью своей вылазки.
Здание охранялось куда тщательнее, чем университетский тир. На крыше, вдоль стен, даже в некоторых окнах виднелись вооруженные эльфы. Лобовая атака казалась Марлену безумием, но упыри ничуть не колебались.
С досадой и даже какой-то ревностью полукровка отметил, что тяжело дышит только он, однако командир дал всем отдохнуть, прежде чем закрутилось дальше.
Владимир положил руку на плечо Востроухова.
— Значит, как договорились. Начнется стрельба — можешь слегка поупражняться, но сиди здесь, пока не закончим. Давай.
— Удачи.
Князь похлопал его и обратился к своим:
— Пятнадцать минут. Начали!
Упыри слаженно отползли назад, чтобы затем, двигаясь по лесу, окружить здание и атаковать. Универсальные солдаты, чёрт их дери.
Четверть часа Марлен боролся со сном, потому что тупо устал. Листва шелестела что-то древнее и насквозь эльфийское, ничего не происходило, теплая земля казалась постелью. Он даже проворонил начало эпохального наступления.
Чтобы вступить в рукопашный бой, а планировался именно он, упырям предстояло преодолеть порядка ста метров от леса до стен «института наркоты и путешествий», как его окрестил один из дружинников.
Стартовали почти одновременно. Марлен понял, что не будь в нем необходимости, они добежали бы от университета досюда не за два часа с привалами — минут за сорок без перекуров.
Он знал, что быстрые объекты, наблюдаемые с удаления, движутся с кажущейся вальяжностью, зато вблизи скорость завораживает — перемещение выглядит едва ли не мгновенным. Владимир летел заметно быстрее остальных упырей и сокрушил первого часового, когда эльфы только начали хвататься за оружие. Началась стрельба, упал один из дружинников, покатился кубарем по направлению бега, замер кулем. Остальные сшиблись с защитниками здания.
Марлен запоздало взялся за автомат. Ну, посмотрим, как с трехсот примерно метров можно напугать эльфов... работая по тем, кто стоял на крыше, Востроухов отметил, что навыки почти не потеряны — стрельба оказалась удачной. Двое упали, остальные заметались, залегли, но с его точки плоская крыша была словно блюдечко с голубой каемочкой.
Он ранил еще трех защитников, стал менять рожок, оценивая вполглаза успехи упырей. Те уже вошли внутрь. Очень энергичные ребята... Тот, которого подстрелили, был жив и методично лупил в окна одиночными, лежа на боку. На спине упыря расплылось огромное кровавое пятно. Ага, да это Мстислав! Жаль, похоже, рана не пустячная.
Единственно, нельзя посмотреть, что на противоположной стороне.
Продолжив обрабатывать крышу, Марлен зацепил еще одного эльфа, остальные успели скрыться в люке. Он прекратил стрельбу, слушая приглушенные выстрелы, раздающиеся в здании, и разглядывая длинноволосую голову, оторванную кем-то из нападавших. А может, кто-нибудь пустил в ход кухонный тесак. Далековато, не виден характер раны... Страшные у него соратники.
Вскоре стрельба стихла. Хлопнуло еще пару раз — очевидно, кого-то добивали. Выждав минуту и уговорив себя, что раненому скорая помощь не нужна, на то он и упырь, Марлен встал и направился с пригорка к «институту наркоты и путешествий». Шел осторожно, держа автомат наизготовку, мало ли, вылезет кто с острыми ушами.
Было неестественно тихо. «Как в кино перед бомбардировкой», — подумалось полукровке.
Когда до здания оставалось метров пятьдесят, оно вдруг взорвалось, будто склад взрывчатки!
Марлена смело с ног, оглушило, опалило, засыпало землей и камешками. Он лишь успел прикрыть лицо руками.
Сел, слушая звон в ушах. Сквозь этот звон пробивался далекий-далекий крик — истошный, смертельный вопль боли. Марлен вгляделся, и в клубах дыма и пыли проявился горящий силуэт. Мстислав, хромая и падая, метался, охваченный огнем.
— Что же это... Кто... Простите... ребятки... — шептал полукровка, нащупывая вокруг себя автомат.
Наконец, рука ощутила металл. Востроухов худо-бедно прицелился, метясь Мстиславу в голову, и спустил курок.
Человек-факел рухнул, словно фигурка в тире, и больше не шевельнулся.
Марлен выронил автомат и упал навзничь, то ли плача, то ли смесь, — он сам не мог понять, да и не пытался.
Какое-то время черные клубы дыма закрывали небосвод, а затем стало проглядывать голубое. Где-то высоко плыли чистые белые облака, и Востроухов зацепился за символику, стал прибиваться к какой-то точке сборки потрясенного организма и ума. Слегка кололо в груди, но и эта боль была недостаточной для кристаллизации Марленового «я».
Главным, что мешало прийти в себя, взять себя в руки, очнуться, начать, мать твою, делать хоть что-нибудь, была лень. Вселенская лень. Межреальная и мультиконтекстуальная. Окончательная.
Мысли текли вяло, как застывающий шоколад.
Кто был мне Владимир? Кто был я Владимиру? Наглый упырь укусил разомлевшего полуэльфа. Провел через боль и зуд. Завербовал на ровном месте... Воспользовался умело отголосками ненависти. Но я-то знаю, что моя ненависть кончилась годами ранее... Правда, поздновато узнал. И вот я вернусь один к этому их Бусу Белояру. И всё сойдется как работа полукровки, использованного вслепую. Амандил всё четко рассчитал. Значит, папаша знает меня лучше, чем я предполагал. И лучше, чем я его.
Марлен решил положить вялую руку на грудь, но что-то мешало. Он приподнял голову — ах, как тяжело ему далась это ординарное движение! — и увидел кусок арматуры, торчащий меж ребер, будто так и было...
«Voila une belle morte, — процитировал он Толстовского Наполеона. — От эльфийской гребаной арматуры... Отчего я не Безухов? Или там был Болконский?.. И... Это насквозь или как?»
Проверить не хватало ни сил, ни желания.
Всё, что ему оставалось — доставить тело на родину, прокусив пломбу. Но челюсти тоже не слушались, и он спокойно закрыл глаза, чтобы отдохнуть, хотя не совсем понимал, от каких это трудов.
И как он в таком виде предстанет перед Светой?
Его разум почему-то не брал смерть в серьезный расчет, что слегка удивляло и успокаивало. За поворотом предыдущей мысли о Светлане вдруг оказались чертоги самокритики: Марлену стало чрезвычайно ясно, что он — обрюзгший неопределенного возраста и мутных жизненных установок хрен, который протянул больше сотни лет, так ни черта не поняв, ничего не создав, и, увы, кроме одной великодушной девушки, никому он не нужен.
Полукровка услышал шаги, да только веки стали словно чугунные.
Кто-то наклонился над ним. Дотронулся до шеи, ища пульс.
Знакомый голос прозвучал тихо:
— Жив, поганец.
Оба слова не вызвали у Марлена никакого протеста. Всё по делу.
Правда, с первым ситуация, похоже, балансировала на грани офсайда.
Глава 34. Яша. Ни тебе аванса, ни пивной
— Ну-с, превозмогли нашествие любви? — спросил Ярополк Велимирович, развалившись в кресле.
Вид шефа свидетельствовал о максимальной расслабленности и склонности к ничегонеделанью.
— Так точно, — отрапортовал я, а Сонечка потупила глазки.
Она такая стеснительная, моя богиня...
— Видел вас в новостях, — заявил Оборонилов, кивая на телевизор, стоящий в глубине кабинета. — Точнее, не вас, а пламя страсти. Ребята, вы, как это сейчас модно говорить, отожгли.
Похоже, шефу понравилось вгонять Соню в краску — с каждым новым замечанием любовь моей жизни смущалась всё сильнее и сильнее.
— Ладно, рад за вас, — смилостивился наставник. — И рад, что вернулись, не спалив чего-нибудь посерьезнее кучи песка. Отдыхайте...
Мы направились к выходу из кабинета.
— А вас, «умный игрень», я попрошу остаться, — с мюллеровской интонацией прибавил Ярополк Велимирович.
Он указал мне на стул. Я сел.
— Значит, вот что, — шеф сменил расслабленную позу на деловую, весь подобрался, оперся локтями на стол. — Зангези накануне доложил о готовности Разоряхера к последнему рывку. Изворотливый клоп этот Разоряхер... Идеальный параноик. Полнейший. Поэтому даже непосредственно из мыслей наш комбинизомби мало что выловил. В этот раз у клопов есть скрытая группа поддержки. Учел Иуда итоги нашей прошлой встречи...
— А что было? — невинно спросил я.
— Игра была равна, играли два говна, как говорят местные футбольные болельщики, Яша. — Настроение шефа явно упало. — Коротко говоря, не охота, а позорище. Взорвать пришлось их, иначе не доставали. А этот паразит выползти успел.
Я помимо воли испытал страшнейшее разочарование и даже отвращение: настолько бесславной является развязка со взрывом. Это противоестественный, оскорбительный вариант. С точки зрения эстетики. С точки зрения высшей цели нашей охоты. Невозможный, наидурнейший исход.
— Если тебя стошнит, я пойму, — сказал Ярополк Велимирович.
— Я нормально, — заверил я, превозмогая праведную судорогу.
— В общем, день-два. Продержишься?
Конечно же, имелась в виду наша страсть с Соней. Вылезавры любят друг друга около месяца с перерывами по два-три дня. Такова уж наша природа. Брачный период.
— Да, охота отмобилизует, — искренне ответил я.
— А ее?
— А Соню я отмобилизую. Мы же возьмем ее с собой?
— Яша. — Оборонилов пристально посмотрел в мои глаза. — Если ты, именно ты, уверен, что ей надо с нами, и если она согласится, то возьмем.
Я пошел в комнату Сони. Моя красавица не совсем поняла, куда я ее зову.
— Понимаешь, — взялся за объяснения я. — Охота — это высшая месть клопам за их вероломное вмешательство в жизнь нашей цивилизации. Возмездие за раскол нашего рода. И одновременно — избавление местных от заражения этой пакостью. Ты же на собственной шкуре знаешь, что они сделали с теми, кто остался в их власти.
— Я беспокоюсь за тебя, — прошептала Соня. — Это опасно?
— Ну, риск есть. Но я не буду рисковать тобой, янтарная моя! — Я потерся щекой о ее щечку. — Хочешь, ты присоединишься к нам в финале, когда всё будет решено, и капкан захлопнется?
— Почему сейчас?
— Их клопоматка вот-вот разродится. Мы не должны ей этого позволить. Иначе землян ждет участь, куда хуже нашей. Здесь слишком неразвита наука, у них нет своего Легендариуса.
Глазки моей Венеры заблестели. Сочувствие! Милосердие! Я прижался к ней еще сильнее, потому что обожал ее в тот момент невыразимо.
— Я подумаю, ладно? — робко пролепетала она.
— Конечно!
Я покинул ее комнату, паря, словно космонавт в невесомости. Хотелось сочинять стихи, музыку, выращивать прекрасные цветы и сдать кровь — в общем, творить добро.
Но я должен был пообщаться с Зангези. Я это запланировал еще при разговоре с шефом. Сейчас, оглушенный любовью, я приперся к комбинизомби и не сразу сообразил, ради чего.
— Как поживаешь, Зангези? — ужасно оригинально начал я.
— Спасибо, хорошо, — не менее блестяще ответил он. — Вижу, ты счастлив.
— Что есть, то есть...
Мы постояли, тупя.
— Есть какие-то пожелания? — осведомился Зангези.
— Мир во всём мире и стопку «Мартеля».
Комбинизомби улыбнулся, запустил руку в шкафчик, вынул бутылку коньяка.
— Первого, прости, нет и не предвидится.
Я махнул стопочку в одиночестве — Зангези категорически не пил. Стало веселее.
— Спасибо, друг. Скажи, как там Разоряхер?
Зангези помедлил с ответом, что-то взвешивая, потом весь подался ко мне и заговорил с необычным для себя жаром:
— Ты не представляешь, что это за типаж! После каждого слияния умов хочется как следует промыть свой мозг, а то и термически обработать... Настоящий маньяк. Но, знаешь?.. Я вдруг сегодня подумал, вдруг любой из нас со стороны покажется чудовищем, если слушать все потайные мысли?
— Ну, ты не горячись, Зангези, — с немалой оторопью сказал я. — В принципе, я тоже немножко шефа подслушивал. Правда, очень немножко. И всякий раз это были нормальные рациональные мысли.
— Почему же только немножко? — Голос Зангези был едва ли не страдальческим, ведь, по мнению этого чудака, я многое упустил. — Ты мог получить такой ни с чем не сопоставимый опыт!..
— Я же говорил, что эта штука включалась не вовремя, — пробурчал я. — Меня убивают, а я мысли слушай? К тому же, друг мой, подслушивать не совсем этично.
— Я по заданию. — Он обезоруживающе улыбнулся. — А ты по зову сердца, ибо не веришь в своего наставника, верно?
Хорошо хоть, меня рассмешило его архаичное «ибо», так бы я, боюсь, вспылил. Но это значило, что комбинизомби попал в самую десяточку. Наставнику я всё-таки не верил.
— Кодекс, Зангези, — сказал я. — Мы с тобой участвуем в грязной охоте.
— Этика — одно из самых удручающе кривых изобретений разума, — заявил разнорабочий.
У меня аж рот открылся.
— Да ты беспринципный анархист?! — полушутя изумился я.
— Нет, что ты. Этика — один из самых важных институтов... Но очень кривой.
— Поясни. — Я плеснул себе еще коньячку.
— Охотно. — Он принялся загибать пальцы. — Во-первых, она создается некими существами, соотносящимися с текущей ситуацией и своими интересами. А ситуация постоянно изменяется, круг интересов тоже. Простейший пример, который тебе привел бы Эбонитий, раз уж он окончил пропофак, — это религии. Этика первых христиан чиста и немногословна. Этика церкви уже через три-четыре местных века — нечто двухуровневое и задрапированное правилами, не относящимися к человеческой этике, но в связке с базовыми посылками накрепко приживляется людям. «Не убий» — отличное правило, правда, кто только его ни нарушал, включая саму церковь. А тащить деньги и еду попам — это что? Это этический паразит, вроде Разоряхера.
Я слушал, поражаясь, насколько, оказывается, разговорчив наш разнорабочий, а он шпарил, как по писаному:
— Второе. Аксиоматика любой этики постоянно разъедается исключениями-оговорками. На каждое «не убий» находится, «кроме слуг дьявола, иноверцев» и далее по обстоятельствам. Третье. Этика — свод необязательных правил. Миллионы худо-бедно ею руководствуются, но стоит кому-то проломить ее хрупкие стены, и он получает необычайные конкурентные преимущества. Если он преступает еще и законы, то его, как правило, останавливают. Если он плюет на нравственные установки, то осуждают, но ничего сделать не могут. А апогеем бывает удешевление этики, снижение нравственной нормы.
Я перебил его монолог:
— Разоряхер точно выбрал время и место, кстати. Здесь у нас ситуация, дьявольски похожая на твои расклады.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
