То, что рассказала Ромашка, многих повергло в шок. Девушка поведала о том, как первый раз увидела чужака, как они с подругой спасли ему жизнь, как после этот самый маньяк не раз спасал ее, как уличные бандиты убили медсестру Дельфину, как после Ромашку допрашивали в полиции и заперли в психушке. Девушка также сказала, что чужак Мирослав помог ей выбраться оттуда и, покинув город, забрал с собой. Теперь она живет в поселке, том самом, что видно отсюда, сверху, ходит, где хочет, не боится темноты, дышит воздухом... А главное, Ромашка говорила, что природа на заднем фоне и вокруг нее — настоящая, живая, и хотя люди мало верили ей, некоторым стало интересно: а что если действительно оказаться в таком сказочном месте?
После того, как девушка закончила рассказ, трансляция передач возобновилась. Горожане еще долго думали о том, что это было, но большинство сошлись на мысли, что запись с Ромашкой, которая наверняка говорила всю эту чушь под угрозой смерти, — провокация, а природа и домики в долине, и даже люди — всего лишь качественная компьютерная модель, виртуозно сработанная и отрендеренная на новейших машинах, и оттого так напоминающая настоящую.
Пожилой преподаватель выключил телевизор и горько вздохнул. Он знал Ромашку лично, и знал довольно неплохо, поэтому вклинившейся в трансляцию записи поверил безоговорочно. Наверное, ему следовало радоваться, потому что девушка оказалась не только жива, но и была сейчас в куда лучшем месте, чем их город, и все же... Ему было горько оттого, что сам он, скорее всего, никогда так и не увидит этого прекрасного места, и вряд ли смогут побывать там его дети, потому что стена все еще окружает город, и хотя девушка Ромашка подробно рассказала о том, что находится за нею, старый преподаватель так и не сможет убедиться в этом лично.
Зазвонил телефон, и пожилой человек нажал кнопку громкой связи.
— Слышь, па, ты видел эту фигню по телеку? — раздался на всю комнату голос его дочери. — Ты про эту девчонку говорил, что она у тебя училась?
— Да, — со вздохом ответил преподаватель, — про нее.
— Ну и? — спросила женщина.
— Что и?
— Что скажешь?
— Что скажу... Да что я могу сказать, дочка, ты же сама все слышала и видела.
В телефоне раздался иронический смешок.
— И ты поверил? Ну, ты даешь! Это же компьютерная графика и монтаж! Муж говорит, они такой ролик за час склепают — была бы машина хорошая и набор библиотек с моделями. Я сначала решила, что это какая-то новая реклама, но эта девчонка такое нарассказала! Непонятно, зачем это показывают? Мы же не идиоты — сможем отличить, где правда, а где — нет. Ясное дело, припугнули девчонку, заставили наговорить всяких глупостей, а потом все равно убили. Па, ты меня слушаешь?
Рубежный охранялся зоркими патрульными и днем, и ночью. У метких стрелков постоянно были наготове луки, а, кроме того, все пространство, вверенное заступившему на смену часовому, время от времени тщательно им сканировалось, и обнаружить в темноте противника без всякого прибора ночного видения было вполне реально — незащищенное сознание чувствовалось при известном сосредоточении очень даже неплохо.
Да только в этот раз враг был защищен от такого своеобразного сканера. Он пробирался в одиночку, осторожно, почти неслышно переставляя ноги. Он был ранен, но ранен легко — движению такое ранение не мешало, и человек полз через горы, все еще надеясь, что выберется наружу и сможет вернуться домой, в город.
Ему не повезло. Патрульные появились из темноты, скрутили по рукам и ногам, сняли защитный шлем и начали задавать вопросы. Солдат слышал эти вопросы и, конечно же, не отвечал на них, но каким-то образом эти люди получали ответы, улавливая обрывки его мыслей.
Наутро патрульные нашли следы еще одного вражеского солдата, которому удалось беспрепятственно пересечь Рубежный. Теперь этот солдат двигался в город, а значит, командование военного союза городов вскоре узнает все подробности прошедшей битвы.
Через несколько дней воевода Вояр приказал сворачивать лагерь и отправляться по домам. К тому времени почти все раненные могли сами ходить, и езда на повозке не повредила бы никому. Мирослав был еще слаб, и выходил на улицу только опираясь на плечо Тура. Ромашка в сопровождающие не навязывалась — кто знает, возможно, ее внимание на глазах у остальных бойцов будет смущать Мирослава. Лучше уж пускай с Туром ходит, не с нею. Воевода заходил к сыну еще пару раз, и то все — ненадолго, на минутку-две, и после того, как воевода уходил, Мирослав обычно бывал неразговорчив, хотя с восстановлением сил к нему вернулась и привычная общительность. Ромашка пробовала вызнать у Тура, что происходит между Мирославом и его отцом, но Тур либо сам толком не знал, либо не хотел говорить.
С утра весь лагерь шумел — седлали лошадей, готовили повозки. Одна из лекарок жила в Долине Ручьев, и Ромашка с Властой и остальными женщинами умылись во дворе ее дома, причесались перед зеркалом. Многие женщины непроизвольно косились на Ромашкины волосы, но с расспросами никто не приставал. Уже перед тем, как направиться к зданию школы, Власта вдруг спросила:
— Ты прости меня, Ромашка, если я что-то не то говорю, но, я вижу, девушка ты хорошая. За что тебя так?
— Как — так? — не поняла Ромашка.
— Волосы обрезали за что? Может перед родителями в чем провинилась? Или... или правду говорят, что ты из города пришла?
— Правду, — вздохнула Ромашка.
Она вдруг подумала, как же должны здешние люди относиться к ней после битвы с городскими... Наверное, без симпатии.
— Бедненькая, — посочувствовала Власта. — Говорят, в городах жить плохо. Хорошо, что ты к нам пришла.
Ромашка попрощалась с Властой и повернула к гостевому дому. Утро выдалось ярким и солнечным, стоящий на крыльце Мирослав щурился, глядя на реку, на убранное поле, на дорогу, уходящую в лес. Через плечо его была переброшена лямка дорожной сумки. Ромашка остановилась у крыльца, отчего-то смущаясь, опустила глаза.
— Доброе утро.
— Доброе утро, Ромашка. Тетушка Звана сказала тебе сумку забрать и идти к повозкам.
Девушка кивнула, зашла в дом за сумкой, и тут же снова показалась на крыльце.
— Пойдем?
— Пойдем, — сказал Мирослав.
Девушка тут только заметила, что он опирался здоровой левой рукой о перила. Мирослав сошел с крыльца, отпустил перила и медленно пошел по дорожке. Каким-то образом Ромашка поняла, что он хочет идти сам, и потому не предлагала помощи, просто шла себе рядом, так, чтобы в случае чего на ее плечо всегда можно было опереться. Они не прошли и полсотни шагов, когда рука Мирослава тяжело опустилась на плечо девушки.
Ромашка смотрела больше вперед, туда, где ждали их повозки, да еще оседланные лошади тех, кто приехал верхом, время от времени поглядывала себе под ноги. Заметив краем зрения воеводу Вояра, Ромашка увидела, как тот кивнул сыну. Мирослав ответил тем же, а Ромашке показалось, что приветствию отца и сына не хватало теплоты.
— Вы что, поругались? — спросила она, и тут же мысленно обругала себя за неуместное любопытство.
— Нет, — ответил Мирослав, ничуть не обидевшийся на подобное вмешательство в личные отношения с отцом. — Просто... у нас иногда возникают разногласия.
— Понятно, — сказала Ромашка. Ей, конечно же, ничего понятно не было, но чувствовалось, что объяснять Мирославу не хочется.
У повозок их встретили Тур с матерью. Тур взялся за вожжи, а тетушка Звана, Ромашка, Мирослав и еще несколько человек расположились на мягкой подстилке из сухого сена. Дорога предстояла долгая — часа три, не меньше, и многие приготовились поспать. Мужчины без стеснения ложились, подсунув руки под голову, и закрывали глаза, некоторые вскоре захрапели, женщины же, а в особенности молодые девушки — помощницы лекарей — прилечь стеснялись, и клевали носом сидя. Кто-то разговаривал, вел оживленную беседу. Ромашка же задумчиво смотрела то на желтеющие листья, то на сено, то на собственные ноги, обутые в сшитые для нее Туром мягкие туфельки.
Мирослав не спал. Он сначала сидел, потом откинулся на спину и лег, глядя в небо светлыми глазами. Девушка подумала, что сейчас, скорее всего, их разговор мало кого заинтересует, и можно, наконец, задать Мирославу интересующие ее вопросы.
— Мирослав, — тихонько позвала она, и светло-серые глаза обратились к ней: — Скажи, а почему ваши мудрецы не помогли вам в битве?
— В отряде, который прислали города, было всего двести человек. Мы справились без них.
— Но ведь они знали, что у тех солдат защищено сознание, и вам будет трудно с ними справиться. Ведь кто-то все-таки погиб! А если б мудрецы вмешались, то можно было бы вообще обойтись без потерь.
Чуть приподнявшись, Мирослав повернулся на бок, словно для того, чтобы лучше видеть лицо девушки.
— Ты знаешь, Ромашка, — сказал он, — я тоже думал об этом, и пришел к выводу, что мудрецы специально решили не вмешиваться. Чтобы все, наконец, узнали, что такое настоящая битва, когда умирают знакомые и даже близкие люди. Наших погибло двенадцать человек, трое из Вестового. Тебе может показаться, что это немного, но мы уже почти сто лет живем без войн, наши люди не привыкли терять в битвах своих близких. После такого, Ромашка, у людей уже не останется жалости к врагу. Наверное, это правильно. По крайней мере, правильно в условиях войны, а города собираются идти на нас войной.
— Вас учат ненавидеть?.. — тихо сказала Ромашка. — Но разве ненависть — это хорошо? Разве это правильно?
— Это не ненависть, Ромашка, — так же тихо ответил Мирослав. — Это понимание того, какую цену придется заплатить. Это готовность пожертвовать кусочком своей души, защищая то, что тебе дорого.
Мирослав умолк на минуту, потом сказал еще тише.
— Знаешь, Ромашка, когда мы с тобой несколько дней сидели в хранилище музея, я часто вспоминал один эпизод... Как-то вечером я шел по улице вашего города и услышал крики. На улице было немного людей, поэтому я даже не обратил внимания, что никто, кроме меня, на эти крики не отреагировал, да я и по сторонам не смотрел, сразу побежал... Шум я услышал издалека, а потом увидел шестерых. Один из них держал вырывающуюся девушку, потом передал ее другому, и тот со всей силы стукнул ее головой об стену дома. Он хотел стукнуть ее еще раз, но в тот момент я как раз крикнул им, чтобы остановились, — Мирослав усмехнулся, и в его невеселой усмешке сквозил упрек самому себе. — Они меня не послушали. Завязалась драка... В принципе, тогда я легко мог всех их убить, но я этого не сделал. Кто-то остался лежать там без сознания, кто-то убежал. Потом я подошел к девушке, которая лежала на грязном асфальте без сознания, и узнал тебя.
Ромашка удивленно приоткрыла губы, но ничего не сказала, — просто смотрела в глаза Мирослава.
— Было темно, но лица некоторых из них я разглядел, — продолжал Мирослав. На этот раз голос его показался Ромашке чужим, незнакомым. — И в тот день, когда погибла твоя подруга, лицо одного из убийц оказалось мне знакомо. С тех пор я не могу отделаться от мысли, что если бы убил тех нелюдей, что напали на тебя, возможно, твоя подруга была бы жива. А еще вполне возможно, что те, кому я тогда оставил жизнь, на следующий же день нашли себе новую жертву.
Солнечные блики все так же проплывали по светлым волосам Мирослава, но лицо его сейчас казалось Ромашке темным, словно на него падала густая тень. Под изумленным взглядом девушки Мирослав опустил глаза.
— Я даже знаю, что ты сейчас скажешь, Ромашка: не они — так другие, — произнес он. — Но может после этого другие бы побоялись...
— Вряд ли это что-нибудь изменило бы, — осторожно сказала Ромашка. — Их слишком много... таких. Не мог же ты в одиночку против всего города. Мы сами должны были что-то сделать, мы — жители города — сами во всем виноваты. Ты ведь видел — у нас не приходят друг другу на помощь, у нас сосед доносит на соседа, у нас...
Ромашка запнулась. Ей вспомнилась Дельфина, потом — допрос в полиции и психушка. Девушка вздрогнула. Брови Мирослава настороженно взметнулись вверх, он сел, не спуская взгляда светлых глаз с ее лица.
— Ромашка!
Девушка тяжело вздохнула и тряхнула головой, прогоняя воспоминания, от которых до сих пор холодело на сердце и волосы вставали дыбом. Она еще не заметила, что к их с Мирославом разговору внимательно прислушивается и Тур, и тетушка Звана, и двое бойцов, едущих на той же телеге и так и не уснувших по дороге. И черноволосый человек на лошади, что последние несколько минут неспешно трусила вровень с бортом повозки.
В Вестовом вернувшихся бойцов встречали все — и здешние, и гости из Долины Ручьев и Гористого. Злата с матерью тоже были здесь, и обе несказанно обрадовались, увидев бывшего жениха и несостоявшегося зятя живым. Правда, Злата выражала свою радость осторожно, все еще чувствуя свою вину перед Мирославом, мать же спросила, не видел ли Мирослав ее мужа. Мирослав ответил, что видел и отца Златы, и Богдана, что оба живы и почти здоровы. Ромашка наблюдала за этим разговором со странным чувством, в котором, к своему стыду, угадывала оттенки ревности.
Димка, едва увидев Тура, молча подбежал и уткнулся в его рубашку. Плечи мальчика подозрительно подпрыгивали, но если Димка и плакал, то слез своих он не показал никому.
Дальше Вестового по дороге в Родень отправились только два всадника. Одним из них был Сивер, коротко и не слишком дружелюбно бросивший на прощание:
— Свидимся!
Глава 24
После сбора урожая традиционно наступает пора свадеб. Иногда свадьбы играют весной, но осенью все же лучше — погреба полны душистых яблок, пузатых тыкв и кабаков, в бочке засолены огурцы, заквашена капуста, — куда уж богаче стол получится! Вот и в Вестовом этой осенью сыграли целых три свадьбы, правда сыграли уже не по теплу, а лишь тогда, когда лес стал вовсе разноцветным и изукрасился всеми цветами — от багряно-красного до солнечно-золотого. Гуляли всем селом, молодежь — та особенно веселилась. Девушки давно уже приняли Ромашку за свою, и названная сестра Тура вместе со всеми водила хороводы, пела песни — вернее, подпевала, так как многих песен еще не успела выучить, плела венки и гирлянды из листьев для молодых. Веселинка научила Ромашку плести косы, и теперь Ромашка даже могла, если бы захотела, заплести свои волосы в куцую, но довольно плотную косу, которая едва спускалась ниже шеи.
В один из прохладных, но еще не холодных осенних дней выдавали замуж Милану. Девушке предстояло уехать с молодым мужем в Долину Ручьев, туда, где он построил себе новый дом недалеко от родительского, и Милана, хоть и счастливая, а все же плакала, расставаясь с подружками.
— Так свидимся ведь! — утешала ее Веселинка. — И ты к нам приезжать будешь, и мы к тебе! А ведь в Долине Ручьев праздники какие веселые устраивают!
— Свидимся, свидимся, — говорила Милана сквозь слезы.
Она и Ромашку обняла на прощание, и девушке вдруг стало немного не по себе — прощаются-то ведь так, будто не в соседний поселок переезжает, а на далекие южные выселки.
