Кто ты? (главы из романа)

— Мастер-наставник Ратибор... — прошептал Держан.

Кирилл очнулся, разжал руки.

— А, так вот вы где, — сказал Ратибор обыденно. — Все ко мне.

Полукольцо за ним заметно оживилось.

— Полудесятник Ягдар!— произнес он, дождавшись построения. — Ты — един, кто сохранил своих людей. Честь тебе от 'неусыпающих'!

Правая рука Ратибора с негромким хлопком легла на грудь, а голова склонилась в поясном поклоне. Три десятка рук и голов за его спиной повторили это.

— А теперь — назад.

— Куда, мастер-наставник?

— В Большой Дом.

Он направился к своим людям.

— Мастер-наставник! — остановил его Кирилл. — Мыслю, не было ни врага, ни нападения на дубраву.

— Не было, — подтвердил Ратибор, не оборачиваясь, и понесся вниз по склону.

— А как же... — удивленно и обиженно начал Максим.

— Потом, — сказал Кирилл. — Всё — потом. Дома.

— И после бани! — с наслаждением заключил Держан.

— Именно так. За мной, други!

* * *

Ратибор умолк, а маленький архимандрит застучал посохом и разразился чередой восторженных междометий. Димитрий недовольно поморщился:

— Да погоди ты резвиться, отец Власий. Ведь, не дай Бог, раньше...

— Раньше времени расшатаем, ага! — подхватил тот. — Ты уже два раза это сказал, старче, — стало быть, мы точно должны были запомнить.

— Надо будет — и в третий раз скажу. И в четвертый, и в пятый... Ратиборе, яви милость, напомни: делал ли когда-либо Синь-Камень людей невидимыми?

Ратибор покачал головой:

— Нет. Никогда.

Глава 24

Маленький комочек беспокойства, который он ощутил под сердцем еще с вечера, опять пошевелился, поскреб снизу гадкой шершавой лапкой.

Топоры в руках послушников со смачным хрустом вгрызались в лед, взмётывая в розовый утренний воздух брызги звонкого крошева. Кирилл глубоко вздохнул и постарался вобрать в себя всю добрую и прозрачную чистоту холодных искр. Наставительный голос Яра одобрительно отозвался из памяти:

'...И холод-утешитель теплу души отнюдь не враг, но родич дальний...'

— Кто кому родич? — переспросил Держан.

Кирилл понял, что проговорил это вслух.

— Да никто и никому. Это чрево мое, понимаешь, бурчание такое производит.

— Ну да, бывает, — согласился Держан. — А у меня даже задница иной раз может осмысленны речи проговорить. Веришь?

— А то! Я уж давно приметил, что ты ею частенько заместо головы пользуешься.

— А в ухо не жалаишь ли, княже?

— Это ты меня врасплох застал, — сказал Кирилл с неудовольствием. — Обдумать надобно...

Он погрузился в размышления, после чего решительно тряхнул головой и ответил твердо:

— Нет. Нисколь не жалаю. Даже и не знаю, отчего так. Уж ты не серчай на меня, княжиче!

И сокрушенно развел руками.

Исподволь наблюдавший за ними Смил жизнерадостно загоготал. Аксак обернулся, с заговорщическим видом поманил его пальцем. Когда же тот придвинулся, впечатал в лоб полновесный щелбан. Выжидательно подвигал бровями:

— Ась? Не слышу!

— Чего, мастер-наставник?

— Вежеству обучен? Как ответствовать надлежит?

— Э-э-э... Спасибо за науку, мастер-наставник!

Плечи остальных юнаков молчаливо затряслись.

Послушники отложили топоры и плетеными из лозы ковшами принялись вычерпывать из просторной крестообразной проруби ледяное крошево.

— Мастер-наставник! — продолжил как ни в чем не бывало Смил, потирая лоб, что получилось у него весьма глубокомысленно. — А что это будет?

— Не будет — уже есть. Купель это крещенская.

— Да ну! В купели, я так разумею, купаются, а какой же дурень на морозе да к тому ж в проруби станет, а? Братцы, гляньте: а верешках-то у них вроде как не шуга ледяная, а точь-в-точь уваренный сахар березовый! И капает даже, ровно сироп густой. Вкуснотища-то... Эх-х-х!

Аксак вздохнул:

— Дикий вы, полещуки, народец...

— Да что вы такое говорите, мастер-наставник! — изумился Смил. — В Полесье-то у нас, не в обиду иным каким землям, и зажиточно, и изобильно, а вот православных вовсе нетути — оттого и дивно мне.

— А в Полесье и об иных землях ведают? — изумился в свою очередь Аксак.

Смил с гордостью кивнул.

— А мудрецы из полещуков поучают, что и за болотами, оказывается, люди такоже водятся, — подхватил Держан. — Правда, ма-а-хонькие такие...

Он сблизил указательный палец с большим и прищурился близоруко. Смил окинул его взглядом, сказал не совсем уверенно:

— Ну, не все, вестимо...

Из-за монастырской горы, со стороны деревушек за Ближними Порогами и от дубравы по белому бережку Сестрёны навстречу друг дружке потянулись к Иорданскому водосвятию две темные муравьиные цепочки окрестного люда. От монастыря, петляя по крутому склону, устремилась вниз и третья — вся в красно-зеленых пятнышках с золотыми проблесками.

— Днесь вод освящается естество, и разделяется Иордан, и своих вод возвращает струи... — разнеслось в морозном пространстве над речной долиной. С верхнего яруса колокольни откликнулся медным янтарным голосом и всё покрыл собою крещенский благовест. Людские цепочки приостановили движение, пошли волнами поясных и земных поклонов, а над головами запорхали в крестных знамениях бесчисленные руки.

Вместо ответа на очередной вопрос Смила Аксак вскинул палец, уставил его на Кирилла и проговорил негромко:

— За прочими разъяснениями — к своему полудесятнику. Познавательное любопытство — оно весьма похвально. Только в меру и не нарушая общего благочиния. А я хоть малость отдохну от тебя, юнак Смил. Ага, ага...

Ухмыльнулся и проворно перебрался на другое крыло строя.

Кирилл время от времени наклонялся к Смилу и терпеливо пояснял, отчего это две половинки братского хора поют не совместно, а, вроде как, вразнобой и не в лад, перебивая иной раз даже самого настоятеля Варнаву; отчего это вон тот, с золотым чугунком на голове, раздумал вдруг махать кадилом да быстренько сунул его кому-то другому; зачем полощет в проруби не утопит ли невзначай настоятель Варнава такой красивый серебряный крест, дорогущий, сразу видать...

Держан порывался вставиться со своими толкованиями, на что Кирилл всякий раз быстренько показывал ему кулак, не желая пояснять того, что простодушные смиловы вопросы глушили растущую внутри тревогу получше мудрых наставлений Яра.

— Глядите, братие, глядите: да они и взаправду купаться наладились! — поразился Смил в полный голос. — А я мыслил — шуткуете надо мною.

Держан фыркнул:

— Не поверю, что ты разу не пробовал после баньки — да в сугроб.

— Как можно! Знахари наши в один голос твердят: враз хворь да могила.

Держан вздохнул и сочувственно погладил его по голове:

— Полесье, да... Ну, ничего, ничего...

И духовенство, и простые иноки чинно разоблачались, оставляя, по-видимому, эту самую чинность у края проруби вместе с кучками риз и подризников. С забытыми детскими воплями прыгали в воду, троекратно погружаясь и всякий раз старательно ухая; выбирались обратно на лед, с шутками-прибаутками яростно, до появления дыма, растирались шерстяными и грубыми полотняными убрусами и вновь возвращали себе вместе с одеждами оставленное на время благочиние.

Подошел черед мирского люда — и православного, и верному Древнему, и иным верованиям-исповеданиям. Праздничные купельные рубахи тонкого полотна, а то и заморского шелка вовсе не кичливо замелькали среди простого исподнего и просто голых тел; духовные песнопения перемешались с мирскими, молитвы — с веселым смехом и криками.

— Юнаки! Кто желает — приобщайся! — завопил Аксак неведомым доселе голосом.

Кирилл потянул через голову кожушок вместе с рубахой, вскинул в лихом плясовом коленце ноги, сбрасывая сапожки и портки. Одновременно исхитрился шлепнуть Держана по голому заду и издать на самых высоких нотах переливистый клич 'неусыпающих', тут же подхваченный и умноженный тремя десятками молодых глоток. Поскальзываясь на мокром льду, поддерживая друг дружку и не переставая вопить, юнаки выцеливали среди тел свободные местечки и то ли неуклюже прыгали, то ли просто валились туда.

Погрузившись с головою, Кирилл выпустил руку Держана и замер, наслаждаясь внезапно окутавшим его холодным счастливым покоем.

Вынырнув, встретился взглядом с Ратибором, стоящим у края. Тот протянул руку, выдернул его на лед.

— Одевайся.

Счастливый покой остался в проруби, а холод-утешитель переменился на что-то иное.

— Что случилось? — спросил Кирилл, растираясь и почему-то отводя взор. Держан тоже выбрался из воды. Молча одевался рядом, зыркая исподлобья. Ратибор зашагал прочь от проруби, подав знак следовать за ним. Остановился в сторонке, обернулся и проговорил, глядя Кириллу в глаза:

— Предательство в рядах дальнего дозора у Волотовой Пясти. Видану похитили.

Кирилл вскинулся. Судорожно, со странным звуком, вдохнул. Палец Ратибора больно уперся ему под ребра:

— Выдох, как я учил, юнак Ягдар! Собрать себя в острие. Опять вдох, только теперь — правильный... Выдох... Острие... Еще раз... Еще... Молодец. Теперь слушай. Видана с сестрами из Бортничей после школы возвращалась. За полуденной околицей в овраге их поджидали трое конных. Выскочили, один схватил Видану в охапку, другой разжал ей зубы да влил в рот какого-то снадобья. Ярена с Ивицею на выручку бросились. Третий препятствовал всяко, однако обид не чинил. Затем первый перекинул Видану через седло — она не сопротивлялась. Ярена говорит: 'Висела, как куль'...

— Не иначе как снодейным зельем опоили, — не утерпел Держан, высовываясь из-за плеча. — Точь-в-точь как мы того поросенка, чтоб не брыкался да не верещал. Что скажешь, княже?

Кирилл зарычал и, развернувшись, ударил Держана в лицо. Когда тот попятился и, поскользнувшись, шмякнулся задом о лед, навис над ним и повторно занес кулак.

— Этого довольно, — сказал Ратибор. — Боле не надобно.

Кирилл рыкнул еще раз, ударил кулаком себя по лбу. Разжав пальцы, протянул руку Держану. Помог подняться, проговорив глухо:

— Прости меня, княжиче!

— Прости меня, княже!

— Прочее — позже, — добавил Ратибор. — Мне продолжать?

Две головы молча и виновато кивнули.

— Когда Ярена с Ивицею до Хореи добежали, я 'неусыпающих' выслал — следопытов, охотников. Гонец вернулся, известил: следы вели к Волотовой Пясти. Там их ждали. Дюжина конных. Затем разделились. Что желаешь спросить, юнак Ягдар?

— Какими дорогами поскакали, мастер-наставник?

— Волотова Пясть, — терпеливо повторил Ратибор, поднимая ладонь с растопыренными пальцами. — Пять дорог, разумеешь? По всем и направились. По трое каждою.

— Хитро, мастер-наставник! — осторожно заметил Держан.

— Поясни, в чем видишь хитрость.

Держан подумал, пожал плечами.

— Мастер-наставник! — сказал Кирилл. — Сестры не могли не приметить, где топтался конь, на которого грузили Видану.

— Приметили. И что?

— Следы. Каждая подкова свои особенности имеет. Не думаю, что 'неусыпающим' так уж мудрено вызнать, по какой из дорог эти самые следы дальше ведут.

— Тебе это в голову пришло — молодец. А теперь поручись за похитителей, что они не подумали о том же. Даже 'неусыпающим' мудрено вызнать, на которого из пятнадцати коней могли перегрузить Видану. Но следопыты и охотники идут за всеми — уразумел меня, юнак Ягдар? Юнак Держан! Можешь отправляться под руку мастера-наставника Аксака.

Держан коротко поклонился и послушно затопал в направлении уже переставшей галдеть стайки, каковую Аксак скупыми взмахами руки быстро превращал в приятный его глазу ровнехонький строй.

Приблизив свое лицо, Ратибор спросил негромко:

— Ты можешь ее увидеть?

Кирилл опустил глаза и молча покачал головой.

— У меня — всё. Вон идет брат Иов — возвращаешься с ним в обитель. Не подведи, княже!

Он побежал в сторону берега, где его поджидал всадник на кауром коне, держа другого такого же под уздцы. Вскочил в седло — и оба тут же пропали за розоватой полоской заиндевелого краснотала.

— С праздником тебя, княже! — сказал подошедший Иов.

— И тебя, брате! — пустым голосом отозвался Кирилл.

— Отцы и братия уже в обратный путь собираются. Вместе отправимся.

— Отправимся, да... — повторил Кирилл.

Мерно переставляя ноги, подошел к отцу Варнаве под благословение, поклонился и стал рассматривать запорошенные снегом мыски своих сапожков. Ему показалось, что настоятель пробормотал нечто невнятное. Поэтому переспросил на всякий случай:

— Простите, отче, вы что-то сказали?

Игумен нахмурился:

— Я говорю, что уже извещен обо всем. Пора, знаешь ли, этому конец класть, брате-княже. Прямо сейчас и начнем.

Он бросил быстрый взгляд на отца благочинного — тот ответил коротким кивком — и возвысил голос:

— Господи! Сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз? Иисус говорит: до седмижды семидесяти раз! От Матфея, глава восемнадцатая, стихи двадцать первый-двадцать второй...

' Дивно! — мелькнуло в голове Кирилла. — Не припомню, чтобы отец Варнава изъяснялся таким образом. Это как-то больше на брата Эйзекаю смахивает. Отчего вдруг?'

— ...А от себя добавлю, что нынче до дна выбрана мера прощения. Хватит нам терпеть соглядатая в доме своем да беды, им творимые. Брат Илия!

Келейник быстро отделился от группы монастырских, приблизился к настоятелю. Тот сделал несвойственный ему величавый жест десницею:

— Брат Иов! Взять его под стражу! В обитель — да под запор!

Иов, не двинувшись с места, дернул головой. Двое послушников появились по обе стороны брата Илии, ухватисто взяли под руки и быстро повели сквозь тут же расступившиеся кучки зевак.

'А отчего это отец Варнава до обители не потерпел? — опять подумал Кирилл. — Прилюдно-то зачем?'

Настоятель огляделся, поднял ладони и еще более возвысил голос:

— Людие! Не стыдимся мы нестроений да неурядиц в доме своем, не прячем их — ведайте о том. Мы же ведаем, что грешны есмь. Еще раз — с праздником всех вас!

* * *

— А прочие где? — спросил Кирилл, опускаясь на краешек скамьи.

— А кто тебе еще надобен, дивный витязь? — холодно откликнулся отец Власий.

— Ну... Обычно в таких случаях тут и Ворон, и Димитрий, и мастер Георгий... — с извинительным вежеством сказал Кирилл, сожалея о своем вопросе.

— Хватит и меня с отцом игуменом. Всякий раз большие советы собирать ради твоего княжеского достоинства — не много ли чести будет, а?

— Да и тебе хватит, пожалуй, отец Власий! — неодобрительно проговорил из своего кресла отец Варнава.

— Чего же мне хватит, если я даже и не начинал? — сварливо отозвался маленький архимандрит. — Только теперь вот приступаю. Ну-ка сознавайся, поганец: когда сломал Воронов заслон меж тобой и Виданою? Чего молчишь?

— Я не молчу. Было это, когда мы с Иовом ночевали во Филипповом скиту. Вечером в меня молонья угодила. А наутро как-то само собой и получилось.

— Получилось у него... А отчего с молоньей свое умение связываешь?

— Так ведь до этого не выходило ничего, как ни старался.

— Старался он, вишь ты! Старался! Ворон единственно из вредности заслон ставил: чтобы голубку с горлицею да всласть не ворковать — так, что ли? Ты забыл, что вокруг тебя с твоими дарами всякие странные дела творятся без конца, всякие людишки мутные вертятся? Что наблюдают за тобой непрестанно даже через башку твою безмозглую! — отец Власий привстал в кресле и коротко замахнулся посохом. — У-у-у... Так бы и треснул по ней, прости Господи! Но тебе того мало — ты им еще и смотрины Виданы решил устроить! Полюбуйтесь, дескать, неведомые мне люди в неведомо каких землях, сколь одарена избранница моя! Все, кому не лень, полюбуйтесь! Куда мне до нее! Вот и полюбовались — глянулась, выходит, соответствующим ценителям...